Жить ради мести

Глава 1

Люди часто задаются вопросом: становятся ли другие жестокими и холодными просто так, по прихоти характера или из пустоты души? Многие верят, что да — что есть те, кто рождается с ледяным сердцем, кто смотрит на мир без жалости, кто способен ранить, не моргнув глазом. Мы ищем простые объяснения: «Он всегда был таким», «Она просто жестокая», «Это её натура». Так легче. Так мы защищаем себя от правды.

Но правда горше. Не все рождаются монстром. Жестокость и холод — это не природа, это шрамы. Это то, что остаётся, когда жизнь бьёт снова и снова, не спрашивая разрешения, не давая передышки. Жизнь не советуется. Она распоряжается жестоко: отнимает близких, ломает надежды, оставляет тебя одного посреди руин того, что ты считал вечным. И в какой-то момент сердце, чтобы выжить, учится не чувствовать. Оно покрывается коркой, как рана — коростой, чтобы не истекать кровью каждый день. Мы становимся холодными не потому, что хотим. Мы становимся такими, потому что иначе — сгореть заживо от боли.

Кайра знала это лучше многих.

Она стояла у свежей могилы на краю заброшенного кладбища, где ветер с холмов нёс запах сырой земли и увядших трав. Тёмный плащ, тяжёлый от влаги, облеплял её плечи, капюшон низко надвинут, скрывая лицо в тени. На поясе — два узких клинка в потёртых ножнах, привычно оттягивающие бёдра; оружие, которое столько лет было продолжением её рук. Сейчас оно казалось чужим, бесполезным.

На простой деревянной дощечке, вбитой в холмик свежей земли, кривыми буквами было вырезано: Бринн Альтрейн.

Кайра не шевелилась. Она стояла уже несколько минут — может, десять, может, час, — глядя вниз, на этот комок земли, который теперь был всем, что осталось от матери. Глаза сухие, дыхание ровное, будто она вырезана из камня. Ветер трепал края плаща, но она не замечала.

А потом ноги подкосились.

Она рухнула на колени прямо в грязь, не пытаясь удержаться. Плащ распахнулся, обнажив чёрную кожаную куртку, всю в старых шрамах и свежих царапинах. Руки в перчатках вцепились в землю, пальцы впились в мокрый грунт, будто хотели вырвать оттуда то, что уже никогда не вернётся.

Слёзы пришли внезапно, без предупреждения — горячие, обжигающие, неудержимые. Они катились по щекам, оставляя солёные дорожки на пыльной коже, капали на землю, смешиваясь с грязью. Грудь сотрясали судорожные всхлипы — не тихие, не сдержанные, а рвущиеся из глубины, будто что-то внутри неё окончательно ломалось с треском.

«Прости, мама… прости… я не успела…»

Слова вырывались хриплым шёпотом, прерывались рыданиями, которые она не могла и не хотела остановить. Боль была невыносимой — не острой, как от раны, а глубокой, всепоглощающей, будто кто-то вывернул её наизнанку и оставил так, под открытым небом. Она распирала изнутри: грудь, горло, виски — всё пульсировало, готовое лопнуть. Единственный человек, который любил её безусловно, который был домом, светом, смыслом — ушёл. Навсегда. И мир вдруг стал огромным, пустым и враждебно невыносимым.

Небо, до того серое и тяжёлое, наконец разразилось. Тучи сгустились в чёрную стену, и ливень обрушился внезапно — холодный, жёсткий, как тысячи игл. Вода хлестала по лицу, смешиваясь со слезами, пропитывала плащ, стекала по волосам. Кайра не пыталась укрыться. Она запрокинула голову, открыв лицо дождю, и закричала.

Крик был нечеловеческим — долгий, раздирающий, полный ярости и отчаяния. Он вырвался из самой глубины души, эхом отразился от холмов и растворился в шуме ливня. Она кричала, пока горло не охрипло, пока лёгкие не начали гореть, пока не осталось ничего — ни сил, ни слёз, ни голоса.

Только боль.

И в этой боли, под холодным дождём, у свежей могилы матери, что-то в Кайре сломалось до конца. А то, что осталось, начало медленно, незаметно затвердевать.

Глава 2

За несколько дней до того, как мир Кайры рухнул окончательно, она вернулась домой — или то, что она считала домом в этот первый момент передышки. Последнее задание было выполнено: цель устранена чисто, без следов, без лишних свидетелей. Её руки ещё слегка дрожали от адреналина, но в груди разливалась непривычная лёгкость. Свобода. Наконец-то долгожданная свобода. Отец — или тот, кого она когда-то звала отцом, — обещал: это последнее. После этого она сможет уйти, исчезнуть, начать заново. И первым делом — к матери. К той, кого она не видела годами, но чей образ, смутный и тёплый, иногда прорывался сквозь ледяную корку, которую ей навязали.

Кайра шла по узким улочкам небольшого городка, где мать пряталась все эти годы. Солнце садилось, окрашивая небо в оранжевые тона, и она позволила себе улыбнуться — редкую, настоящую улыбку, не ту маску, которую она надевала на заданиях. В руках — небольшой свёрток с подарками: простое серебряное кольцо, которое она купила на вырученные деньги, и букет полевых цветов, сорванных по пути. "Мама, я свободна, — мысленно репетировала она. — Я Кайра, твоя дочь. Мы уедем отсюда. Далеко. Никто нас не найдёт". Сердце билось чаще от предвкушения: объятия, слёзы радости, разговор с матерью. Она представляла, как мать обнимет её, как скажет, что ждала, несмотря ни на что. Ведь мать всегда была её якорем — даже в воспоминаниях, которые пытались стереть.

Но чтобы понять, почему эта встреча была такой желанной, нужно вернуться назад. К истокам. Мать Кайры, Бринн Альтрейн, была молодой и наивной, когда вышла замуж. Она влюбилась в обаятельного мужчину с тёмными глазами и уверенной улыбкой — он казался надёжным, сильным, тем, кто защитит от мира. Они поженились быстро, и скоро появилась Кайра: крошечная девочка с копной тёмных волос, похожая на отца. Бринн не могла и подозревать, что её муж — профессиональный наёмный убийца, один из лучших в своём деле. Он скрывал это мастерски: фальшивые командировки, тайные встречи, кровь на руках, которую он смывал до блеска перед возвращением домой.

Правда всплыла случайно — Бринн начала переживать про возможную измену, но в итоге, нашла в его вещах оружие, документы, фото целей. Ужас объял её: этот человек, отец её ребёнка, был монстром. Она не раздумывала. Собрала вещи, взяла пятилетнюю Кайру и бежала — далеко, в другой город, меняя имена, скрываясь в тени. Но он нашёл их. Конечно, нашёл — такие, как он, всегда находят. Он не тронул Бринн. Не знаю, может, действительно любил её по-своему, в той извращённой форме, на которую способен убийца. Вместо этого он забрал дочь — для "обучения", как он сказал. "Она будет в безопасности со мной, — прошипел он Бринн. — А ты... живи. Я буду присылать деньги и наблюдать за тобой". И он сдержал слово: каждый месяц приходили переводы, достаточно, чтобы Бринн могла иметь все необходимое. Он увёз её в другое место, подальше от Кайры, чтобы разорвать связь.

Кайра помнила тот день смутно, как через туман. Ей было всего пять, но образы всплывали в кошмарах: мать на коленях, слёзы градом по щекам, крики, умоляющие слова. "Пожалуйста, не забирай её! Она ещё ребёнок! Оставь нас!" Отец стоял неподвижно, холодный, как сталь. Кайра думала, это просто ссора — взрослые иногда ругаются, потом мирятся. Она не понимала, почему мама так плачет. Они о чём-то поговорили наедине — шепотом, напряжённо, — и потом отец взял Кайру на руки. "Пойдём, малышка. Всё будет хорошо". Его голос был мягким, почти нежным. Она помахала матери рукой, не зная, что это прощание.

А потом... укол. В машине, на заднем сиденье. Отец повернулся к ней, в глазах — странная смесь вины и решимости. "Мне придётся так сделать, дочка. Нет другого выхода. Когда станешь взрослой, всё узнаешь". Игла вошла в руку — острая боль, как укус пчелы. Мир поплыл, цвета смешались, а потом — тьма.

Когда Кайра проснулась, что-то изменилось. Мать... исчезла из мыслей. Не полностью, но будто стёрта ластиком: воспоминания притупились, эмоции угасли. Она не плакала по ночам, не спрашивала "Где мама?". Чувства стали приглушёнными, как под толстым слоем ваты. Она не знала тогда, что это был препарат — какая-то сыворотка, подавляющая память и привязанности, чтобы сделать её послушной, чтобы сломать и перестроить. Отец начал тренировки сразу, не давая времени на размышления.

Обучение было адом. С утра до ночи, дни напролёт, без передышек. Он нанял лучших — бывших наёмников, инструкторов, психологов. Сначала — основы: борьба. Её, маленькую девочку, бросали на маты, учили падать, вставать, бить. Руки болели от синяков, пальцы кровоточили от тренировок с ножами. "Бей сильнее! — кричали инструкторы. — Или тебя сломают!" Она плакала по ночам, тело ныло, но отец говорил: "Боль — это учитель. Привыкнешь".

Потом — стрельба. Часы на полигоне: прицелиться, выстрелить, перезарядить. Руки тряслись от отдачи, уши звенели от грохота. Метание оружия: ножи, сюрикены, метательные звёзды. Она училась попадать в цель с десяти метров, потом с двадцати, в движении, в темноте. Кровь на руках — не только своя: они заставляли резать манекены, потом животных, чтобы привыкнуть к ощущению. "Ты должна чувствовать, как лезвие входит, — говорил отец. — Без колебаний".

Скрытность и выслеживание: ползти по лесу часами, не издавая шума; следить за "целью" в городе, сливаться с толпой. Ей учили читать следы, предугадывать движения, использовать окружение. Психологическое воздействие: уроки манипуляции, как сломать волю противника взглядом, словом, угрозой. "Влияй на их разум, — твердил инструктор. — Заставь их бояться, сомневаться, сдаться". И обратное: борьба с пытками — её привязывали, били током, держали в воде, чтобы научить сопротивляться боли, не ломаться под давлением.

Она не видела другой жизни. Нет друзей, нет игр, нет школы. Только тренировки, еда, сон — и снова. Днями напролёт: бег с рюкзаком по горам, пока ноги не отказывают; спарринги, где кровь смешивалась с потом; симуляции, где ошибка означала "смерть". Невыносимо тяжело — тело ломалось, разум кричал "Хватит!", но она вставала. Потому что выбора не было.

Глава 3

Когда Кайре исполнилось девятнадцать, её обучение подошло к концу — или, точнее, к тому, что "отец" называл "готовностью". Она была взрослой девушкой: стройная, мускулистая фигура, выкованная годами тренировок, глаза — холодные, как зимнее озеро, и шрамы на душе, которые были глубже, чем те, что покрывали тело. Отец пришёл за ней в тренировочный зал — редкий визит, без лишних слов. "Пошли", — сказал он, и она последовала, не спрашивая. Лишние вопросы были роскошью, которой убийцы лишались.

Они прошли по коридорам комплекса: серые стены, эхо шагов, запах металла и пота. Дверь в кабинет была тяжёлой, дубовой, с потрёпанными краями — как будто её открывали слишком часто для неприятных разговоров. Отец толкнул её, и Кайра вошла следом. Комната была тёмной, освещённой только тусклой лампой на столе. Воздух густой от дыма — кто-то уже курил. В центре, в глубоком кожаном кресле, сидел мужчина: средних лет, с седеющими висками, в дорогом костюме, который не скрывал шрамов на руках. Он медленно поднёс сигарету к губам, зажёг зажигалку — вспышка огня осветила его лицо: жёсткие черты, глаза, как у волка, оценивающие добычу. Затянулся глубоко, выпустил дым кольцами, не торопясь.

Отец закрыл дверь за собой и встал рядом с Кайрой, положив руку на её плечо — жест, который мог бы показаться отцовским, если бы не был таким расчётливым. "Это моя дочь, — сказал он спокойно, глядя на сидящего в кресле. — Она готова". В голосе не было гордости, только деловой тон, как будто он представлял товар на рынке. Мужчина в кресле кивнул, не отрывая взгляда от Кайры: осматривал её, как оружие на прилавке — проверял баланс, остроту. Она стояла неподвижно, руки вдоль тела, но внутри... Внутри кипела ненависть. Вся её душа — то, что от неё осталось после укола и тренировок — ненавидела этого человека, которого она когда-то звала отцом. За укол, что стёр мать. За годы ада. За то, что он сделал из неё монстра. Ненависть была чистой, жгучей, как кислота в венах, но она держала её под контролем — как учили.

Её тело было полно шрамов: тонкие линии от ножей на руках, ожог от пули на бедре, рубцы от хлыста на спине. Каждый — напоминание о боли, о том, как её ломали и собирали заново. Из неё сделали настоящего безжалостного убийцу: она могла войти в комнату полной людей и выйти одной, без шума, без следов. Эмоции притуплены, рефлексы отточены, совесть — выжжена. Но на этом всё только начиналось.

Мужчина в кресле кивнул снова, затушил сигарету в пепельнице. "Десять лет", — сказал отец, уходя, не оборачиваясь. Дверь закрылась с тихим щелчком, и так начался её путь.

Десять лет теней.

Десять лет — это вечность в мире наёмников. Кайра стала частью сети: подпольные контакты, шифрованные сообщения, цели, которые менялись, как маски. Задания были разными: иногда — богатый бизнесмен, перешедший дорогу не тому человеку; иногда — политик с слишком длинным языком; иногда — предатель из своих. Она убивала в городах, в джунглях, в снежных горах. Чисто, без шума: отравленный напиток на приёме, нож в спину в тёмном переулке, выстрел издалека, когда цель выходит из машины.

Но мир не стоял на месте. Её ловили — не раз. В первый раз, в Мехико, она попала в засаду: трое охранников, наручники, подвал с лампой над головой. Пытки: вода на лицо, электричество по телу, вопросы о заказчике. Она молчала — как учили. Боль была знакомой, но невыносимой: тело корчилось, разум цеплялся за воспоминания. Вырвалась, сломав шею одному, перерезав горло другому. Ушла с переломанной рукой и шрамом на рёбрах.

Ранения накапливались: пуля в плечо в Берлине, когда цель оказалась проинформирована о ее визите; нож в бок в Токио, от конкурента; взрыв в машине в Нью-Йорке — ожоги на ногах. Каждый раз она лечилась в подпольных клиниках, зашивала себя сама, если нужно. Отняла множество жизней — десятки, может, сотни. Каждая — как отметка в списке: лица стирались, но кошмары оставались. Она стала настоящим призраком: безжалостным, эффективным, легендарным в узких кругах.

То, что помогало держаться за эту жизнь, было простым: мысль о встрече с мамой. Смутный образ — тёплые руки, улыбка, — прорывался сквозь притупленные эмоции, как луч света в тьме. И второе — ненависть, которая питала, как топливо: убить "отца". Заставить его заплатить за укол, за тренировки, за потерянное детство, за уничтоженную жизнь. Но первым делом — мама. Увезти её, спрятать в безопасном месте, увидеть снова. Обнять. Сказать: "Я вернулась. Это я, твоя дочь, ты помнишь меня?". Эта мечта была якорем, единственным, что не давало утонуть в крови.

Последнее задание и свобода...

И вот, после десяти лет, последнее задание: цель в маленьком городке, выполнено чисто. Свобода. Кайра шла к дому матери, сердце — впервые за годы — билось чаще. Но дверь была приоткрыта. Внутри — хаос: перевернутая мебель, следы борьбы. Соседи шептались: "Бринн... её нашли вчера. Убита".

Пуля в сердце и голову — профессионально, без шансов. Кайра пошла в морг — холодное здание на окраине, запах формалина и смерти. "Можно мне посмотреть на тело?" — спросила она у дежурного, голос ровный, но внутри — буря.

"О, девушка, это зрелище не из лёгких", — сказал он, качая головой, с жалостью в глазах.

"Уверена, я справлюсь", — ответила она, не моргнув. Её впустили в комнату: белые стены, стол под простынёй. Когда сняли ткань... Мать. Бледная, с ранами, которые не оставляли сомнений. Убили незадолго до её приезда — может, часы назад.

Внутри — сильнейшая боль, как будто мир раскололся. Единственное, что держало её на плаву все эти годы — встреча, надежда, — в миг исчезло. Слёзы не пришли — не умела она плакать, — но боль распирала грудь, жгла виски. Она стояла, глядя на тело, и шептала про себя: "Я найду. Обязательно узнаю, кто это. И заставлю заплатить".

Месть только начиналась.

Глава 4

По мере того как Кайра взрослела, мир наёмных убийц раскрывался перед ней слой за слоем, как луковица с гнилой сердцевиной. Ей было четырнадцать, когда она впервые вышла за пределы тренировочного комплекса — не на задание, а на "знакомство". Отец, которого в этом мире звали Костоломом (за его привычку ломать кости жертвам медленно, чтобы продлить агонию и выудить информацию), взял её с собой в один из тех городов, где тени длиннее зданий. "Учись, — сказал он, не глядя на неё. — Это твой мир теперь. Здесь доверие — роскошь, которую никто не может себе позволить. Одна ошибка — и ты корм для рыб в океане".

Мир наёмных убийц был жестоким, замкнутым царством, где каждый шаг мог стать последним. Это не была романтическая тьма из книг или фильмов — нет героев в плащах, спасающих мир. Здесь правили расчёт и кровь. Доверие? Оно было мифом. Наёмники работали в одиночку или в редких, временных группах, но всегда с ножом за спиной — в буквальном смысле. Доверие было неимоверно огромной роскошью, и позволялось лишь в самых редких случаях с риском для жизни.

"Никогда не поворачивайся спиной к партнёру, — учил Костолом. — Сегодня он делит с тобой добычу, завтра продаст тебя за лучшую цену". Ошибки были непростительны: забыть стереть следы — и тебя выследят; довериться посреднику — и он сольёт тебя конкурентам; показать слабость — и тебя используют как приманку. За такие "роскоши" платили жизнью — своей или чужой. Кайра видела это своими глазами: на одном из первых "уроков" она наблюдала, как наёмник по прозвищу Шепот (за умение убивать бесшумно) был казнён своими же. И Костолом заставил Кайру смотреть: "Запомни, дочка. Слабость заразна".

Будучи подростком, Кайра узнавала всё больше об этом мире — не из книг, а из шепотков в тёмных барах, из обрывков разговоров отца с "коллегами", на некоторых мероприятиях. Она сидела в углу, незаметная, как тень, и впитывала: как устроена сеть, кто стоит наверху, как выжить. Почему отец поступил так с ней? Это раскрылось постепенно, как старая рана. Костолом не был монстром без причины — он был продуктом этого мира. В молодости, когда он только начинал, его подставили на большом заказе: цель оказалась ловушкой, и Костолом едва ушёл живым — с пулей в плече и боку и преследователями на хвосте.

Спас его Стальной Ворон — опытный наёмник, мастер маскировки и дальних выстрелов, чьё прозвище шло от чёрного плаща и точности, как у хищной птицы. Ворон вытащил его из засады, подстрелил преследователей и скрыл следы. "Долг жизнью", — сказал тогда Ворон. Костолом выжил, но цена была высокой: когда пришло время отдавать, Ворон потребовал не деньги, а "инвестицию". "Мне нужна свежая кровь в моей сети, — сказал он. — Я узнал, что у тебя есть дочь. Она подойдёт. Десять лет службы — и долг погашен".

Костолом прекрасно понимал, когда шел на сделку. Для него Кайра была не ребёнком, а активом — способом расплатиться и сохранить жизнь и репутацию. Не выполнение условия или отказ означали одно - смерть. "Это для твоего же блага, — сказал он ей перед тем, как передать. — В этом мире долги — святое. Не заплатишь — умрёшь".

Так она и оказалась у Стального Ворона: в девятнадцать, после той встречи в кабинете, где дым висел в воздухе, как приговор. Ворон сидел в кресле, оценивая её, как товар, и кивнул: "Хорошо. Десять лет". Костолом ушёл, не оборачиваясь, и Кайра осталась. Внутри неё кипела ненависть — чистая, как яд, — но она держала её при себе. Она стала Багряной Тенью: прозвище дали после задания, где она оставила цель в луже собственной крови, но ушла чистой, как призрак. Багряная — за кровь, Тень — за невидимость. Она превратилась в профессионального убийцу, готового мстить и убивать: чисто, эффективно, без эмоций. Но в глубине души тлела цель — отомстить Костолому, найти мать.

Десять лет службы Стальному Ворону были школой выживания в этом мире. Она выполняла заказы: от простых "убрать свидетеля" до сложных — устранить главу картеля или политика под охраной. Цели были разными: коррумпированные боссы, предатели, конкуренты. Её ловили, ранили — но она всегда уходила. А мир наёмников... Он был как паутина: невидимая, но смертельная.

У них были свои сообщества — не официальные группы, как в сказках, а подпольные сети, связанные по всему миру через посредников. Посредники — ключ к выживанию: анонимные фигуры в тёмных чатах даркнета или в задних комнатах баров, они брали заказы от клиентов (богатые корпорации, правительства, мафия) и распределяли их. За процент, конечно. "Никогда не встречайся с заказчиком напрямую, — говорил Ворон. — Посредник — буфер. Если что, его убьют первым". Кайра работала через таких: один, по прозвищу Паук, сидел в Берлине, сплетая сеть контактов; другой, Лиса, в Токио, специализировалась на азиатских заказах.

Мероприятия были не очень частыми, но значимыми — "сходки" в особых зонах: подпольные клубы в мегаполисах вроде Нью-Йорка или Шанхая. Там наёмники обменивались информацией: кто провалился, кто на подъёме, новые технологии (глушилки для камер, яды без следа). Но всегда с масками или под прозвищами — настоящие имена были табу. "Ты — Багряная Тень, — сказал Ворон. — Не Кайра. Имена убивают". Прозвища выдавались за "достижения": Костолом — за пытки; Стальной Ворон — за снайперку; у Кайры — за кровь и скрытность. Чем больше опыта, тем ценнее: ветераны вроде Ворона были элитой, их слово — закон. Они получали лучшие заказы, больше денег, уважение. Новички — пушечное мясо, их посылали на рискованные дела. "Опыт — твоя броня, — говорил Ворон. — Без него ты мертвец".

Места для пряток — это искусство. Наёмники часто не жили в одном месте: мотели на окраинах, где не задают лишние вопросы; заброшенные дома в глуши; или же как совершенно другая личность в центре города под видом самого обычного человека. Кайра предпочитала "безопасные дома" — квартиры, арендованные на фальшивые имена, с тайниками для оружия и фальшивыми паспортами. Отели? Только люксовые, где можно слиться с толпой: "Гранд-Отель" в Париже или "Риц" в Лондоне — там платишь наличкой, выходишь через чёрный ход. Время между заказами проводили в огромных барах вроде "Чёрного Кота" в Амстердаме — тёмные углы, где пьют виски и делятся историями, но никогда правдой. Или в казино Лас-Вегаса, где шум маскирует разговоры, дает время на восстановление, отдых. Там Кайра училась читать людей: кто нервничает — тот новичок; кто спокоен — ветеран.