Животное

1. Карцер

За время пребывания в тюрьме слух обострился до своего предела. Шаги улавливаю даже через сон и толстую металлическую дверь. Кто-то медленной походкой спускался по ступеням: надзиратель или начальник тюрьмы. Именно в подвале размещаются карцеры для особо опасных преступников. Однако я себя считаю жертвой – мне даже не дали шанс стать нормальным человеком. В карцерах два на два метра нет ничего кроме унитаза. Гладкие стены и небольшое окно всего в ширину вытянутой ладони: узкая щель. Решетки перекрывают ту малую часть солнца, что могло пропускать это окно.

Сидя на корточках в углу, дожидаюсь команды. Послышался стук дубины о двери карцеров, а также крик: «Подъем, твари!». Стук медленно подходил и к моему карцеру. Окошко в двери распахнулось и показалась морда надзирателя.

- Животное, тебе надо особое приглашение. Встал!

Подымаюсь на ноги. Голову склоняю к полу, ведь смотреть в глаза без разрешения себе дороже: могут переломать пару костей.

- Назовись, Животное!

- Картер Трой. Осужден по статье…

- Бла, бла, закрой хлебальник. Свободен.

Окно захлопнулось. Спустя минуту позволяю себе расслабиться и убрать руки из-за спины. Подымаю голову к окну, где небо озарилось рассветом. В тюрьме самое главное не оскотиниться и попытаться удерживать разум при себе. Разговоры с самим собой – это хоть что-то, чем ничего. Отсутствие социума приводит тебя одновременно в бешенство и отчаяние. Ничего изменить уже нельзя, но за жизнь борьба продолжается. Пора повторить слова, которые заучил как мантру.

- Анна-Мария, Джозеф-младший, сенатор Алан Шелби.

Быть осужденным за то, чего ты никогда не делал – особая насмешка судьбы. В первые дни постоянно надеешься, что правосудие одумается и продолжит копать до истинны. Однако спустя месяцы осознаешь простую истину – вердикт не оспаривается такими мелкими как я людьми. Никому нет дела до рабочего человека, ведь банально являюсь маленькой шестеренкой в национальной машине суда. Дела с ужасающей скорость рассматриваются и тут же по ним выносятся вердикты. Нельзя останавливать колесо правосудия, ведь очередь может превратиться в пробку, а это политикам совсем не нужно.

Карцер не лучшее место для порядочного человека. Если в камере ты чувствуешь себя жертвой, то карцер заставляет поверить в свое животное начало. Когда-то ударить человека казалось чем-то опасным, ведь за этим последуют разбирательства в суде. Но уже находясь в заключении, единственный барьер рушиться. Годом больше или меньше – какая разница. Твоя жизнь предопределена другими людьми, кто умело перевоплощается из монстра в добропорядочного гражданина.

За дверью послышалась тачка, что скрипела своими колесами. Окошко распахнулось и на дверце оказался завтрак: кусок непонятной смеси из остатков еды на кухне. По сравнению с этим тюремная еда уже не кажется такой противной. Ничего другого все равно не будет, поэтому съедаю с мерзким удовольствием. Поднос устанавливаю возле дверей, где на уровне пола есть еще одно окошко для выноса.

Пора поразмять кости. Нужно постоянно следить за своей физической подготовкой. Несколько десятков отжиманий, стойка на руках, приседы. С собственным весом можно спокойно заменить полноценный спортзал, к которому у меня сейчас нет доступа, а главное тут – воображение. Приходиться включать мозги, чтобы как следует потренироваться. Заключенные хоть и пытаются держаться нейтрально между собой, но хрупкая грань постоянно нарушается отбитыми на голову генералами – боссами группировок. Им сидеть пожизненно, поэтому нужно чем-то заниматься, а лучшим делом остается война между солдатами – заключенными низшего ранга. Пытаться разобраться в причинах конфликта, что отвечать на вопрос, курица или яйцо было первым? Моя позиция в этом неизменная – я сам по себе. Но при этом придерживаюсь своей расы: белых парней. Делить по этническим принципам легче всего, что и делают заключенные. С нами сидят все представители рас: темнокожие, индейцы, латинос, азиаты.

Тюрьма описывается двумя словами – скука и ужас. Тут ничего не происходит, а когда происходит, то остается молиться в ужасе. Обычный день состоит из прогулки, чтения, спортзала, приема пищи и сна. Однако в карцере ты просто сидишь двадцать три часа в сутках, а оставшийся час прогуливаешься в цепях по двору. Но от скукоты не остается и следа, когда очередные отморозки решат расправиться со своим врагом. Считанные секунды потасовки стремительно перетекают в положение «лицом в пол», а над головой начинают мелькать ружья надзирателе. Ничего увидеть не удастся в бойнях, поэтому остается догадываться о последствиях.

- Ещё один день, - повторяю себе в который раз.

Завтра из карцера переведут в обычную камеру. Американская система правосудия умеет «заботиться» о своих гражданах. Тебе на выбор разные уровни комфорта камеры: карцеры с голыми стенами, камеры с двумя койками, огромные залы с десятками двухуровневых кроватей. Общие комнаты, где одновременно содержатся до двухсот заключенных, концентрируют мелких мошенников и грабителей: сроки от месяца до нескольких лет. Обычные камеры уже куда разнообразнее: от пяти лет заключения до нескольких пожизненных. Карцеры одинаковы для всех заключенных: завиднелась твоя задница в потасовке, вот и дорога в одиночку. 

Регулярные беседы с самим собой единственное спасение от безумия. Проматываешь одни события круглыми днями напролет. Иногда ловлю себя на мысли, что готов раздать имена моим воображаемым друзьям. Несколько раз оказывался не в том месте, поэтому попадал под подозрения надзирателей. До выяснения обстоятельств отправляли в карцер: сроки разные. На этот раз пару недель провел в одиночке.

Кличка «Животное» дана с первого дня заключения. Обстоятельства моего осуждения даже по местным меркам тянут на страх среди тюремщиков и особого отношения ко мне – двойное убийство в состояние аффекта. Невиновно осужденный и при этом по самому серьезному делу. Куда тут хуже придумаешь. Впереди десяток лет заточения как животное к клетке странствующего цирка. Тюрьмы сменяют одна другую с завидной регулярностью. Однако принимать до конца свою нынешнюю судьбу отказываюсь – моей жизнью никто не будет распоряжаться. Хотя адвокаты на воле, на последние деньги, пытаются найти неточности в преступлении, но это никак не меняет положения дел.

2. Общий зал и тюремный двор

Утро следующего дня с точностью повторяет предыдущее: снова шаги вниз по ступеням. Снова удары надзирателя по дверям карцеров и крик на подъем. Однако сегодня меня ждет хоть что-то приятное: просторная камера. Окно в двери распахнулось и мне дали знак – наручники. Пячусь и протягиваю кисти рук надзирателю через проем. Браслеты щелкнули. Туговато, останутся следы от этого. Дверь карцера распахнулась и меня повели вверх к основным блокам тюрьмы. Всего их четыре. Строгого режима последний четвертый блок, где и доведется мне коротать свое заключение.

Сопроводили непосредственно в общий зал, где наручники были сняты. Потираю запястья, чтобы вернуть кровообращение. На меня уставилась местная свора. Заключенные обрадовались появлению своего коллеги из блока карцеров. Это единственный момент, когда все объединяются в солидарности против надзирателей. Как бы преступники не хотели видеть в своих сокамерниках врагов, но истинным злом всегда будет оставаться сама судебная система и ее представители. После выкриков наступила прежняя суета: каждая из банд занимает свой стол в общем зале.

Огромный общий зал представляет собой три уровня камер, выстроенных по кругу. В центре располагается зона отдыха и столовая. Примерно человек пятьдесят, если так на вскидку пересчитать по головам. Успел к завтраку, поэтому беру поднос и занимаю очередь. Из блюд сегодня: бобовые, салат, бургер с котлетой, сок. Неплохо кормят с оглядкой на тех, кто побирается на воле. Не самая плохая перспектива коротать свою никчемную жизнь за счет налогоплательщиков. В придачу своевременное медицинское обследование и внеочередные операции.

Нагребаю завтрак и высматриваю свою банду белых. За время проведенное в тюрьме, начинаешь соображать быстрее, где свои. Даже просто пройдя не возле того стола или пересечь условные границы другой банды уже обострит ситуацию. Тут никто не будет разбираться, действовал ты сам или тебя заставили нарушить правила – разборки между группировками избежать будет сложно. Пару раз по незнанию оказывался в подобных ситуациях, но везло на тех, кого обидел: простых официальных извинений хватало. Тут обстановка мне пока не известна.

Нахожу свободное место за столами белых. Занимаю самое крайнее место, чтобы показать свою позицию: меня не стоит пытаться завлечь в банду. Однако новеньких редко кто оставляет в покое. Именно я и являюсь новым прибывшим в «Калифорнийскую мужскую колонию».

Рядом усаживается тощий, коротко стриженый заключенный. Он показывает всем видом, что нужно поговорить.

- Меня зовут Дерганный.

- Это с чего вдруг?

Моего собеседника передернуло. Голова невольной повторила судорожное движение всего тела. Наверное, после серьезной травмы головы.

- Теперь понятно, почему ты Дерганный.

- Ты можешь не представляться, Животное. Ребятам уже доложили из прежней тюрьмы о тебе всю инфу. Вот же тебе не повезло: в первый день на новом месте сразу угодить в потасовку. Пару недель карцера сильно даже по нашим меркам.

- Пришлось помахать руками, когда ваши «латинос» решили свести счеты с несколькими белыми.

- Реально не фортануло.

Ещё один стул был занят более серьезным заключенным: выбритая голова, наколки по всему телу, шрамы на лице.

- И так, Животное. Будешь оставаться под этой кличкой. Меня зовут Бритва – я тут посредник с генералами. Через мои руки проходят приказы и полезные товары.

- Я не в банде. Хотя за свою расу встану всегда.

- Серьезное заявление. Тут так не получиться, просто отсидеться. У нас постоянная война с латиносами из-за разногласий в нескольких вопросах. Их больше, поэтому приходиться выживать единым фронтом.

- И все же… - кидаю взгляд на Бритву.

- Смотри, нам важен каждый солдат. Пока никто тебя не тронет, но продолжишь быть нейтральным и под ребрами станет тесновато, - Бритва сильнее сжал пластмассовую вилку.

- Я подумаю.

- Разговор мне нравиться. Дерганый, - Бритва отвесил подзатыльник сокамернику, - покажешь тут все новенькому.

- Есть.

- А ты смотрю успел обзавестись татуировками. Не любишь подчиняться?

- За это меня и уважали на прежнем месте: стукачом никогда не был, - провожу рукой по бороде.

- Похвально. Смотри, пока с афроамериканцами, азиатами, индейцами – без вопросов, - поочередно указал на тех, про кого шла речь.

- Понятно.

- А вот с латинос будь осторожнее. Эти ребята быстро пристроят тебя на заточенное «перо». Или отделают так, что мама родная не узнает. Веди дела через меня, Животное. Уяснил!

- Куда уж понятнее, Бритва.

- Уважение тебе за то, что не раздумывая впрягся за ребят в потасовке пару недель назад. Надеюсь, карцер тебе не показался слишком скучным.

- Напротив, повеселился от души.

- Наш человек. Ну привыкай к здешним стенам и решеткам.

Бритва хлопнул рукой по столу и ещё раз отвесил подзатыльник Дерганому. Завтрак не показался противным, но может это на контрасте того, чем меня «закармливали» в карцере. Пока положение дел вполне устраивает. Та потасовка, за что меня в первый день упрятали в карцер, оказалась весьма кстати: теперь не нужно что-то доказывать местной группировке. Остальное разузнаю уже по мере своего срока.

«Калифорнийская мужская колония» славится множеством программ по реабилитации заключенных. Десятки разных семинаров предпринимают попытки перевоспитать закоренелых преступников. Стоит сказать, что статистически это удается, но не все так просто. Многие попросту отказываются даже попробовать прейти на семинары по причине их высмеивания. Ни один уважаемый лидер банды не станет выслушивать напыщенных ботанов в белых воротничках. Одна мысль, что кто-то родившийся за пределами гетто может понимать и сопереживать группировкам – выглядит смехотворно. За такие семинары могут и с банды выкинуть. Поэтому буду придерживаться нейтралитета, да и после карцера мне ничего подобного не светит: еще нужно продемонстрировать покладистость хорошим поведением в испытательном сроке. 

3. Сокамерник

Если откинуть мысли о возможности быть убитым из винтовки надзирателя, то начинаешь замечать местные группировки, которые не менее опасны. Тюремный двор дает возможность неплохо заработать или нажить себе проблем. Банды постоянно что-то перепродают, обменивают, делятся информацией. Несмотря на строгий режим тюрьмы торговля происходит каждую минуту. Постоянно кто-то пожимает кому-то руки хотя они уже виделись за сегодня сотню раз: так передаются мелкие запрещенные товары. Тут главное делать это настолько естественно, чтобы охранники ничего не заподозрили.

«Калифорнийская мужская колония», как и все исправительные учреждения США, строго следит за тем, что удается достать заключенным. Легче назвать, что разрешено, чем описать запрещенные товары. Однако больше всего пытаются пресечь не проникновение сильнодействующих средств или оружия, а мобильные телефоны. Именно сотовая связь в глазах надзирателей представляет особую опасность. Так заключенные получают возможность координировать свои действия с бандой на воле, а также устраивать бунты по всей стране. Когда одна тюрьма перестает подчиняться, то это не вызывает такого резонанса как десятки учреждений, одновременно поднявшие бунт. Бороться за свои права приходиться и за решеткой, поэтому забастовки обычная практика. Но с ней категорически не согласны начальники тюрем, которым такие акции портят репутацию, а это помешает в будущем баллотироваться в губернаторы.

Вспоминаю свою камеру, где был только первую половину дня, когда прибыл в эту тюрьму. Надеюсь, мой сокамерник не успел раздать все мои вещи или выменять на них что-то полезное для себя. Однако долго размышлять не пришлось: сокамерник подошел сам.

- Смотрю, тебя выпустили? – присел рядом.

- Так и есть. Как тебя там звать?

- Джеймс Тири. А ты Животное, приятно познакомиться.

Высокий блондин с длинными волосами. Худощавый, что естественно для всех заключенных. Этот парень больше напоминает студента, в свои-то двадцать с чем-то лет, чем заключенного. Навскидку, предположу – он был не бедным человеком на воле.

- Это точно. Значит, нам с тобой коротать время. Что скажешь о местных?

- Оставайся на своей территории и будет тебе хорошо. Пока воин не предвидеться, но, сам понимаешь, тут нельзя быть уверенным ни в чем.

- За что тебя?

- Кое-что собрал, а оно рвануло не в тех руках. Если что, ты обращайся: я вроде местного мастера. Кличка – Радио.

- Вот же повезло к тебе в камеру попасть. Надеюсь, нас не подорвешь.

- Вожусь с плеерами, телефонами, наушниками и другой техникой. Тут нечего подрывать.

- Сегодня жарище, - вытираю рукой пот с лица.

- Привыкаешь. Где сидел в первый раз?

- Ближе к Сан-Франциско.

- Ну да, там климат получше.

- Тюрьма переполнилась, поэтому перебросили к вам.

- Наш начальник тюрьмы все рвется в губернаторы, поэтому расширяет свои владения. Два первых корпуса, где сидят за менее серьезные преступления, тоже расстраивают.

- И сколько всего заключенных?

- Уже почти тысяча. Но, думаю, не стоит говорить, что это больше положенной нормы для этих стен.  

- Значит, скоро начнем ютиться?

- Уже. Если заметишь, то двор не имеет пустых локаций.

Тюремный двор действительно был набит людьми. Хотя из-за запрета собираться большими группами и необходимость держать дистанцию ситуация не кажется критической. Все же дисциплина дает свои положительные моменты. Снова делаю несколько подходов на пресс. Все. Это солнце доконало, пора пересидеть в камере.

- Я в камеру, Радио.

- Слушай. Ты виновен, ну, в тех делах?

- Нет. Никого не убивал, - провожу рукой по бороде. – Очень надеюсь, что выйду по оправдательному приговору.

- Стоило спросить, ведь нам с тобой сидеть в одной камере.

- Заметано.

Делаю круг в обход локаций латинос. Внутри тюремного блока ненамного прохладнее. Все же количество заключенных дает о себе знать. Пересекаю большой зал и подымаюсь по лестнице на второй этаж, где располагается камера. Элементарная свобода передвижения действительно хоть немного возвращает тебя к обычной жизни, когда можешь просто так выйти из квартиры и отправиться по магазинам. Тут же свободная ходьба возможна при идеальных условиях. Если кто-то вздумает затеять драку, то тогда на несколько недель вернуться к строгим мерам: сопровождение под конвоем. Так надзиратели пытаются мотивировать заключенных вести себя в рамках закона. После карцера последнее что хочется, так это снова оказаться в два на два метра – система работает.

Камера немного больше карцера. По правую сторону две кровати в два яруса. Слева небольшой стол в дальнем углу, пол и шкаф вдоль стены, а рядом металлический унитаз с раковиной. Скромно, но намного лучше общих камер на сотню человек, где у тебя из личного только койко-место, а вот остальное общее для всех. Проверяю вещи – все на месте. Радио не из тех, кто пытается нажиться на проблемах заключенных: это радует.  Небольшое окно пропускает так мало света, что лампочка горит даже днем. Замечаю на столе беспорядок с разбросанными на нем техникой: работа по ремонту кипит. Не думаю, что это поощряется администрацией, а поэтому после очередного обыска Радио нужно будет заново собирать технику, ведь прежнюю конфискуют.

Вообще обыски происходят регулярно. Выборочно или по наводке стукачей надзиратели громят все, что принадлежит заключенному. Разрываются матрасы и подушки, вскрываются принадлежности для личной гигиены, прощупываются сами люди на наличие вещей внутри тела. Некоторые заключенные именно в себе проносят много чего запрещенного. Не представляю, как именно у них там все помещается, но обстоятельства вынуждают прибегать и к таким мерам. Остается надеяться, что проблемы Радио меня не коснуться.

Нахожу у себя в шкафчике несколько книг, что взял в местной библиотеке. Странно подумать, но заключенные на сегодняшний день – это самая читаемая часть населения страны. Пока все втыкают в телевизоры, тут вовсю кипит изучение трудов Карла Маркса или конституции США. Хотя начитанность никак не влияет на уровень сообразования. Многие даже с трудом могут изъясниться, что им от тебя надо. Банды постоянно возвращают людей в суровую реальность – только животное поведение поможет выжить. Поэтому тут к книгам относятся исключительно как к развлекательному контенту на один вечер. Прочел – на утро вернулся к прежнему мышлению.

4. Мэри

Сирена на подъем. Тусклый свет в блоке сменили яркие прожекторы. Выползаю со своей койки. Сокамерник уже что-то пытается паять в очередных сломанных наушниках. Паяльник никто не выдаст заключенному, поэтому используются крупные батарейки, которые воруются со склада, где хранятся рации надзирателей. Нескольких объединенных батарей достаточно для получения искры. Для серьезного ремонта такой «паяльник» не годиться, но вот подпаять пару проводов оказывается достаточным. Чего только не выдумаешь ради своего комфорта. Жаль, что при первом же обыске все до винтика будет изъято. Поэтому только в тюрьме начинаешь действительно ценить те технологии, которые доступны на свободе. В обычной жизни человек сразу выбросит сломанные наушники, а тут приходиться продлять им жизнь бесчисленное количество раз, и они работают – зачем же тогда переплачивать за новые?

Умываюсь. Беру принадлежности для душа. К счастью, хоть это никто еще не додумался запретить.

- Ты не пойдешь в душ?

- Нет, немного позже, - «Радио» продолжил усердно припаивать провода.

- Как хочешь.

Выхожу из камеры. В общем зале кипит жизнь. Заключенные воодушевленно покидают свои камеры, чтобы также воспользоваться душем. В тюрьме душ работает раз в три дня, поэтому не хочется оставаться целую неделю как потная собака. При этом каждая группировка имеет свой душевой кран, и не дай Бог кто-то воспользуется чужим. Такое поведение будет расцениваться как попытка оскорбить, что поставит всех на грань войны. Мне никто не показывал наши душевые кабины, поэтому придется подождать первых купальщиков: по ним определю.

В тюрьме не принято ходить как бомж. Каждая банда следит за свои статусом в глазах соперников. Опрятный вид, спортивное телосложение, наличие стильной стрижки – это все важно для членов банд. Так удается показать свое превосходство и самоутвердиться в качестве лидера. Только по внешнему виду уже можно определить, кто в тюрьме главный. Наверное, если бы позволили ходить в дизайнерской одежде, то банды первые бы учредили строгий дресс-код. На воле гораздо больше обрюзглых и небритых мужиков, чем за решеткой – вот так местная дисциплина.

Чтобы не выделяться приходиться и самому строго следить за своим внешнем видом. В душевой, к счастью, оказались пару белых парней, поэтому сразу же помылся. Чувствуешь себя человеком после этого. Калифорния иногда бывает слишком жарким местом, что заставляет тебя потеть круглый день. Сейчас именно такая жаркая пора года. Хоть особо и не всматриваюсь по сторонам, но трудно не замечать татуировки по всему телу среди заключенных. Хотя такое больше свойственно закоренелым преступникам и разным там «боссам». Среди простых заключенных, кто мотает небольшой срок, татуировки не пользуются спросом. Все же, выйдя на волю такая отличительная черта помещает с поиском работы, а это мало кто хочет. Другое дело с членами группировок, кто просто из-за решетки вернется к своим незаконным делам.

Решиться на татуировку мне пришлось по причине того, что статья моего заключения не особо пользуется уважением среди преступников. Убийство детей и женщин недопустимо даже среди киллеров. Попробуй и докажи обратное, когда на тебя махнула рукой сама судебная система. Несколько татуировок на теле вкратце рассказывают обо мне: не стукач, уважаю других, ценю свободу, невиновен. Такое «резюме» лучше всего обезопасит от проблем за решеткой.

В общем зале стали раздавать завтрак. Сегодня прилагают бургер, салат, пончики, сок. Вполне себе съестное, если не вспоминать, чем кормят на воле. Располагаюсь за столом один. Но тут же подсаживаются старые знакомые: Бритва и Дерганный.

- Обживаешься? – спросил Бритва с бургером во рту.

- Ничего тут у вас.

- Я знал, что тебе понравиться. Никто не пытался наезжать? Латиносы, к примеру?

- Нет, без проблем.

- Ну ты, конечно, подкачанный, поэтому не рискуют соваться вот так внаглую. А вот Дерганному постоянно от них достается, - тут же сокамернику был отпущен подзатыльник.

- Это верно, - согласился Дерганый, судорожно кивнув в разные стороны.

- Передай «Радио», что у меня есть пару мобил для ремонта, - эти слова Бритвы прозвучали в пол голоса.

- Хорошо, - наминаю пончики и запиваю соком.

- Ну, тогда до встречи, - собеседники покинули мой стол.

После завтрака на сегодня назначен день встреч. Очень надеюсь на появление адвокатов, которые порадуют продвижением дела о моем освобождении. Там на воле мне положено сидеть у могил дорогих людей, а не прозябать тут жизнь за ложное обвинение. Хотя осознаю всю серьезность положения, но перестать надеяться я тоже не могу. В списках на свидание нахожу свое имя – лучше событие за последний месяц. Дожидаюсь своей очереди. Надзиратель назвал мое имя, и я проследовал по нескольким коридорам на «свиданку».

Длинная комната, разделенная стеклом. По обе стороны разделителя располагаются стулья и половина стола, а связь происходит по телефону. Усаживаюсь на указанное место. Надзиратель вышагивает за спиной из стороны в сторону. Беру трубку, но пока никого нет. Через минуту появляется гость, а мое сердце отрывается, летя в пропасть. Губы невольно произносят ее имя – Анна-Мария. Быстро отрезвляю себя, накрыв глаза рукой. Она же умерла. Но как же ее сестра на нее похожа: близнецы. Кидаю взгляд на Мэри. Короткие светлые волосы кудри, летнее развивающееся платье, голубые глаза – точная копия жены.

- Что ты тут делаешь? – недовольно посматриваю по сторонам. – Где адвокаты?

- Я и не рассчитывала, что ты обрадуешься мне. Как всегда, виновата без причины.

- Да дело не в тебе. Просто ты вылитая твоя сестра, и мне не хочется… Ну ты понимаешь, - уставляюсь взглядом в пол.

- Ты как? – ее голос звучит как райская музыка, которая относит в те безмятежные времена до тюрьмы.

- Нормально, - внутри закипает абсолютно все.

- Слушай, мне также плохо, как и тебе. Я потеряла родную душу, которая была со мной от самого рождения. Но нужно жить дальше… Ради них.

5. Обыски

Под вечер покидаю камеру ради ужина. На этот раз приготовили по кусочку пиццы, омлет, чай и кекс. На кухне работают как обычные повара, так и заключенные. Именно последние выбирают, чем будут кормить. Грех жаловаться на такую жизнь: каждый раз что-то новое. Такого разнообразия не припомню даже в заводской столовой, где тебе приходилось вкалывать с утра до вечера. Тут просто отсиживаешь положенный срок, а тебя при этом неплохо кормят. Невольно задумываешься, кто и кого держит в рабстве? В тюрьме или на предприятии, которое управляется алчными детьми богатых родителей, окончивших Ельский университет или тот же Гарвард.

Находясь в не столь отдаленных местах, начинаешь задумываться об устройстве мира. Усаживаюсь с подносом за отдельный от всех остальных стол. Неудивительно, что многие не находят другого выхода как пойти против системы. Стереотипы, навязанные богатыми, продолжают разделять общество на классы. Афроамериканцам по-прежнему сложно найти достойную высокооплачиваемую работу. Мексиканцы с трудом могут рассчитывать на получение Грин-карты. Азиатам, слышал по последнему скандалу в новостях, под разными причинами отказывают в поступлении на престижные места в университетах. Как ту не разочароваться в равноправии? Тогда и остается путь собственных взглядов на капитализм, где человеческая жизнь теряет всякую ценность. Неуважение порождает только насилие – этот круг нельзя разорвать еще большим насилием со стороны правоохранительных органов.

Доев свой завтрак, направляюсь в местную библиотеку: надо что-то подыскать для чтения. Скоро закрытие библиотеки, поэтому заключенных будет не так много. Несколько коридоров и оказываюсь перед стеллажами с книгами. Тут действуют обычные правила для всех библиотек: взял что-то, верни к назначенному дню. Предпочитаю читать с пользой для себя. Отдаю предпочтение правовому делу, изучению конституции США, а также устройству капитализма. Насчет последнего мнения сильно расходятся, стоит ли и дальше развивать систему, где капитал сосредотачивается неравномерно. Однако пока это лишь размышления единиц мыслителей в книгах с ограниченным тиражом.

В библиотеке оказывается не так пусто, как я рассчитывал. Наверное, скоро экзамены. Университеты, совместно с исправительными учреждениями, дают возможность каждому заключенному получить бесплатное высшее образование. Система обучения идентична той, что преподается в обычных колледжах. Единственная разница в преподавателях: они набираются из числа самих же преступников. Далеко не все выходцы из бедных семей, поэтому многие соглашаются за послабление тюремного режима заниматься преподавательской деятельностью. Особенно часто на такие должности соглашаются пожизненно осужденные, кто никогда не увидит свободы. Это хоть как-то помогает справиться с колоссальным стрессом и отвлечься от повседневности. Дипломы выдаются каждые четыре года, кто полностью сдал все экзамены. Не стоит и говорить, что за любые нарушения правил автоматически аннулируются все баллы, поэтому обучение необходимо начинать сначала. Еще одна фишка по контролю преступности, а также исправлению закоренелых членов банд в «нормальных» граждан США.

На глаза попадают труды Мартина Лютера Кинга – остановлю выбор на этом. Занимаю очередь к администратору. Получаю отметку на книгу. Теперь можно отправляться в камеру. Несколько коридоров, общий зал, камера. «Радио» уже вернулся с работ и принялся за ремонт техники.

- Тебе Бритва просил передать…

- Да, да, - перебивает, - я видел его.

- Круто.

- Слушай, тут прошел слух о готовящихся обысках. Мне нужно, чтобы ты припрятал кое-что для меня.

- Что именно?

- Мобильный. У моего сына скоро день рождения, а мне бы не хотелось пропустить такое событие.

- Так важно поздравить?

- Пытаюсь быть ответственным отцом и приучать к этому сына. После дня рождения момент будет упущен.

- Хорошо.

- Вот держи, - «Радио» протягивает небольшой кнопочный мобильный телефон.

- Постараюсь не попасться надзирателям.

- Буду признателен. А если спалят – все равно спасибо, брат.

- Да, рассчитывать на удачу не приходиться.

- Сегодня был на свидании?

- Было дело.

- И?

- Это не адвокаты. Но и без них новости отстой.

- Печально это слышать. Ну ты не отчаивайся…

- Забей. А ты почему не видишься со своими?

- Жена, точнее бывшая, не сильно жаждет привозить сына в тюрьму. Вот и приходиться ограничиваться разговором по телефону. Я ее в этом понимаю. Мы придумали легенду, что я военный. Пока Николас в это верит и гордиться отцом.

- Ложь не лучший вариант, но тут уж как мать решит.

- Родители делали на меня большие ставки, что закончу Лигу Плюща. После семья, переезд в Нью-Йорк и работа на Уолл-стрит. Сожалею об их несбывшихся надеждах. Так будет лучше для Николаса.

- Мои предки были реалистами: сразу знали о моем призвании быть сборщиком на заводе, - улыбнулся от нахлынувших воспоминаний.

- Зато никто не разочарован. Если не считать тюрьмы.

- Их уже нет в живых. Поэтому они умерли, видя во мне того Картера, которого и воспитывали.

- Жизнь умеет наносить удары под дых.

- Ладно, я спать.

- Мне нужно еще плеер доделать. После отбоя вернусь к работе.

- Мне это не помешает.  

Отбой. Есть плюсы от нахождения в камере: нет надоедливых соседей с колонкой. В моем прошлом доме именно так на соседнем участке проводили время: музыка и шум возле бассейна. Полиция, конечно, усмиряла нарушителей, но такое повторялось с регулярной частотой. Теперь спи сколько душа пожелает, но крепкий сон перестал быть мечтой. Наоборот – не хочется переживать момент пробуждения и осознания безысходности. Ведь иногда сон настолько погружает в приятные воспоминания, что они кажутся реальностью. Однако этот мир разрушается каждое утро снова и снова.

Сирена утреннего подъема. Привожу себя в порядок возле умывальника. Перекладываю телефон из-под матраса в носок и прикрываю штаниной. Сейчас нужно быстрее пробраться к внутреннему двору тюрьмы, чтобы прикопать мобильный. Покидаю камеру для завтрака. На утро порадовали пастой, тефтелями, салатом и соком. «Радио» в этот раз покидает камеру позже меня. Быстро что-то передает Бритве и также встает в очередь за своей порцией жратвы. Суета среди заключенных чувствуется на расстоянии – шухер будет крупный. Видимо, надзиратели получили наводку на запрещенные вещи среди заключенных, поэтому собираются обшмонать всех до единого.

6. Окончание дня

Ударная тренировка окончилась вечером под звуки сирены, что приказывает вернуться в корпус. Неспешно следую за толпой заключенных. Рядом нарисовался Бритва. Он явно хочет что-то обсудить.

- Слышал, к тебе навстречу приходила блондинка с кудряшками? Что, «жарил» ее на воле, поэтому не смогла забыть?

- Это сестра убитой жены, если тебе интересно.

- Оу, это я погорячился. Извиняй за такой подкат, семья — это святое.

Бритва не ожидал такого поворота событий. В тюрьме никто не осмеливается шутить о семье другого заключенного. Тут каждый понимает, что родные единственные люди, кому они еще нужны. За такое легко порежут или изобьют до полусмерти. Можно затрагивать разные темы, но о семье только хорошее. Сейчас Бритва напоролся на необдуманный шаг. Хотя сдавать я его не собираюсь.

- Забей.

- Да нет, ты че. Прими мои извинения, брат. Сам понимаешь: сидим как животные, вот разные мысли и возбуждают фантазии при появлении женщин на расстоянии пушечного выстрела. 

- Она приходила передать слова адвокатов: дело труба.

- Еще хуже. Даже не ради тебя, чтобы повидать – хреново.

- Передавай привет «Радио».

В общем зале Бритва быстро потерялся среди других заключенных. На ужин предложили пасту, соус с мясными кусочками, чай с порцией яблочного пирога. День выдался нервный, поэтому особого желания съесть все до крошки нет. Однако заключенные и так не особо доедают, что заставляет запихивать в себя ужин. Особенно важно после забойной тренировки в тюремном дворе – нарастим мышечной массы. Грудная клетка «забита» до предела. Уже ощущаю пульсирующую кровь в груди. Завтра будет креповое утро.

Направляясь в камеру, встречаю «Радио». Ничего не говоря, просто подымаю большой палец вверх: все ОК. Сокамерник явно остался довольным сегодняшним днем. Войдя в камеру, дверь за нами закрывается. Хотя до отбоя еще есть время, но надзиратели решили ограничить движение на некоторое время, чтобы труднее было доставлять контрабанду. Остальные заключенные также разошлись по своим «клеткам».

- Вот держи, - достаю из носка телефон.

- Ты выручил меня. Если что-то сломается, то бесплатно починю.

- Книги в этом плане куда удобнее техники.

- Нет, я без музыки жить не могу. Она помогает оторваться от реальности без сильнодействующих препаратов: легальный допинг.

- Каждому свое.

- С учетом, что сегодня был обыск, рекомендую смотреть по сторонам.

- Подробнее?

- Сам подумай. Контрабанда хлынет рекой, а цены на нее взлетят. Многие захотят получить телефоны или «таблетки» без очереди. Вот тут кто-то обязательно проколется: начнет выставлять не те приоритеты. Соответственно, оставшиеся без ничего пойдут войной.

- Думаешь, все так и будет?

- Каждый раз одно и тоже.

- Этого только не хватало, - опираюсь о койку.

- Посмотри на нашу камеру: все перевернули верх дном.

Камера действительно была перевернута: матрасы разрезаны, подушки отбиты в тонкий блин, вещи из шкафчиков мирно лежали на полу и столе. Принялись все раскладывать на свои места. Спустя полчаса вроде никакого обыска и не было. Хотя «Радио» лишился всех принадлежностей для ремонта. За такое в карцер никто не отправляет, если, конечно, заключенный не пытался изобрести оружие. Ну хоть ночью никто не будет сидеть над плеером пытаясь собрать из обломков работающий прибор.

- Как на работе? – спрашиваю, а себя ловлю на мысли, что выгляжу как заботливая жена. Но деваться тут некуда, новостей из мира и так мало, а чем-то голову забивать надо.

- Все пучком. Успел затаить несколько хороших фишек, что поможет вернуться к привычным камерным ремонтам.

- Ну вы даете.

- Да всем плевать на труд заключенных. Это только с виду кажется, что нам хотят помочь. Мы, заключенные, выполняем туже работу, что и роботы в развитых странах. Вот только их продуктивность в сотню раз выше. Вот и зачем спрашивается правительству наши телевизоры в количестве пятьдесят штук в день?

- Верно говоришь.

- Это просто отвод глаз от настоящих проблем. Перевоспитанием они занимаются, - «Радио» хмыкнул.

- Зато вы можете нехило подворовывать.

- Это и радует. От роботов контрабанды не дождешься, - по камере раскатился смех.

Заваливаюсь читать книгу. «Радио» привычно на койке слушает музыку через плеер, который принес с собой из мастерской. Вот так и коротается время. Ничего не происходит. Иногда мыслей настолько много, что текст книги проходит мимо сознания. Вроде ведешь глаза по абзацу, а мысленно паришь на свободе. Приподнятое настроение из-за удачной закладки с телефоном и то, что ее никто не обнаружил. Пусть мелкий Николас продолжит верить в своего отца военного. Может действительно одного телефонного разговора будет достаточно, чтобы из мальчишки вырос более ответственный человек, чем его отец.

Совсем вылетела из головы Мэри. А ведь действительно – страдает не меньше моего. Трудно себе представить, когда теряешь человека, с которым родился в один день. Да что там – в одну минуту. После садик, школьные и рабочие годе не разлей вода. А одним вечером, без каких-либо предпосылок, ты становишься единственным в семье ребенком. Жизнь слишком не справедлива к нам. И так каждый день сталкиваешься с проблемами, которые кажутся глобальными. Но лишь смерть указывает на обратное – в жизни все несущественное и разрешимое.

Отбой. Свет в камере погас. И лишь продолговатое окно на двери не дает погрузиться во тьму. Отворачиваюсь к стене. Закрывая глаза иногда вижу страшную картину: окровавленную гостиную и мертвую Анну-Марию. Страх темноты невольно накатывает, когда остаешься наедине с такими воспоминаниями. Ужас. Ты один в этой ситуации, никого нет рядом. Даже поделиться не с кем, ведь сокамерники перенесли свои личные непреодолимые трагические минуты. Кому нужны твои истории, когда у самого их с головой хватит на роман в нескольких томах.

7. Потасовка

- Анна-Мария, Джозеф-младший и сенатор Алан Шелби.

Повторяю, смотря в потолок. Через секунду прозвучала сирена на подъем. Спрыгиваю с койки. Сокамерник также готов к новому дню. Включается свет в камере. Быстро привожу себя в порядок возле умывальника. В зеркале отмечаю, что борода неопрятная, поэтому сегодня стоит сходить к парикмахеру. Естественно, что стрижку оказывают сами заключенные, кто заслужил такую должность за хорошее поведение. Что интересно, так это использование тюремных парикмахерских самими надзирателями. Несмотря на наличие в руках зеков острых бритв и тримеров с лезвиями – от них никто не ожидает нападения. За такую работенку доплачивают лишние десять баксов в день при наплыве клиентов, поэтому таким местом дорожит каждый преступник.

Спускаемся с «Радио» в общий зал на завтрак. Берем подносы и занимаем очередь. На завтрак: буррито, салат, компот из фруктов. Занимаем дальний от всех столик, но в рамках территории белых.  

- Слушай, может мне тебя по имени называть? – обращаюсь к сокамернику.

- Нет, но спасибо. Пусть Джеймс Тири останется для свободы. Так лучше принимать себя заключенным. Вот только представь, выхожу на волю, а родители такие – Джеймс Тири, вы совсем возмужали.

- Мне тоже привычнее «Животное», чем по имени.

- Сегодня выходной, чем займешься?

- Это у тебя выходной, а у меня обычный день, - улыбаюсь. – Пойду к парикмахеру.

- Тогда увидимся в тюремном дворе.

- Заметано.

После завтрака направляюсь в соседний блок, где находиться парикмахерская. Сегодня обошлось без очередей, поэтому сразу уселся в кресло. Темнокожий парень быстро окинул взглядом бороду и волосы.

- Надо чаще обращаться за стрижкой, дружище.

- Из карцера это было сложно сделать.

- И за что тебя?

- Ввязался за свои.

- Брат, тут нет своих. Хотя у вас в четвертом блоке свои правила.

- На твое усмотрение, - указываю на бороду.

Никогда особенно тщательно не следил за собой. С утра немного умылся, причесался и на завод. В тюрьме приходиться куда лучше оценивать свой внешний вид. Если быть как бомж, то с тобой просто не станут вести дела: все признаки умалишенного на лицо. Вот так не думал, что настанут дни, когда от внешности будет зависеть мое благополучие. Вспомнились моменты с Анной-Марией – не сразу принял ее стремление работать моделью. Пытался отговорить от этого, уверял в продажности такой профессии. Теперь со мной та же ситуация. Жизнь слишком не предсказуемая вещь.

Парикмахер быстро обровнял бороду, сделал стильную стрижку. По привычке, вставая с кресла, тянешься к карманам, которых нет: потом понимаешь безуспешность этой затеи. Тут деньги не нужны, если дело касается казенного. А вот между заключенными валюта продолжает отыгрывать важную роль в твоем благополучии. Вот и получается, что по-настоящему государство заботиться только за решеткой, а на воле плевать оно хотело на твои потребности, если в кармане пусто.

Покидаю парикмахерскую. Направляюсь в тюремный двор. На улице погода оставляет желать лучшего: уже с утра солнце опаляет тело. Обхожу стороной территорию латинос. Подхожу к белым. Заключенные находятся на взводе: постоянно осматриваются. Вовсю кипит обмен контрабандой. «Радио» не оказывается на месте, о котором договорились – по-видимому дела. Занимаю самый крайний турник. Разминаюсь. Боковым зрением замечаю появления несколько человек с тачками для грязной одежды. Они неспешно двигаются вдоль всего тюремного двора. Готов поспорить, что среди белья много чего незаконного. Продолжаю свою тренировку. Тележки скрываются в нашем четвертом блоке.

Мгновение спустя раздается вой сирены. Заключенные послушно ложатся лицом вниз на землю. Однако взор обращен к дверям четвертого блока. Из третьего блога выбегает с десяток надзирателей в полном обмундировании. Они следуют на помощь к коллегам.

Тюремный двор замер в ожидании разрешения ситуации. Двери четвертого блока распахнулись и заключенных один за другим стали выводить в соседнее здание. Могу предположить потасовку, где кто-то решил оттяпать себе больше других. Неприятным моментом становиться появления в наручниках «Радио». Теперь подозрения упадут и на меня. Спустя время появляются надзиратели и по мою душу: под руки уводят к остальным нарушителя порядка.

В третьем блоке нас помещают в камеру допросов – это крупная комната с клетками метр на метр. В них с трудом удается просто стоять, а полноценно сесть не дают маленькие размеры. Стоя ровно, локтями касаешься сетки клетки, что вызывает некую клаустрофобию. Допрос же может длиться хоть весь день, пока наши тюремные «друзья» не получат нужный им ответ.

Располагаюсь поудобнее в клетке метр на метр. Опираться о клетку нельзя: только стоять ровно. Наручники натирают руки, поэтому приходиться их понемногу проворачивать для возобновления кровообращения. Настенные часы как издеваются: время ползет медленнее старухи на ходулях. Хотя прошел всего час стояния в клетке, но по ощущениям, кажется, полдня. Вскоре появляется темнокожий главный надзиратель: темные очки, фуражка, подтянутый силуэт, жвачка во рту. Он неспешно осмотрел нас.

В комнате запертыми оказались в итоге десять заключенных. Клетки располагаются вдоль стены, поэтому я могу видеть только человека справа от меня, а остальные скрыты за ним. «Радио» находиться где-то дальше. Начальник стал задавать вопросы. Кто-то охотно шел на диалог, другие попытались плюнуть в лицо. За такое поведение мгновенно были выволочены из клетки и отправлены в карцер. Теперь нас осталось семеро.

- Кто это? – начальник указал надзирателям на меня.

- Тот новенький, что в первый день решил отправиться в карцер за потасовку.

- Понятно. Сынок, ты нарываешься на неприятности в моей тюрьме? – начальник подошел вплотную к клетке.

- Никак нет, сэр, - даю четкий ответ.

- Тогда объясни, почему ты сидишь в этой клетке?

- У меня нет на это ответа.

8. Почта

Взаперти время всегда растягивается в монотонный ритм жизни. Утром после умывания в раковине, завтрак приносят прямиком в камеру. Дверь открывается на несколько секунд для передачи подноса с едой. При этом поваров сопровождает несколько надзирателей, что исключает вероятность передачи контрабанды. Да что там – даже перекинуться парой слов не дают. Рассевшись по кроватям, быстро наминаем завтрак, который знатно испортился, что делается специально для наказания заключенных. Никаких тебе десертов, а только основные блюда: бобовые, салат, стейк и чай.

Подносы забирают через час. Остальное время нужно что-то придумывать, ведь четыре стены способны свести с ума. Где-то в обед начинаю тренировку. В качестве тренажеров использую абсолютно все, что попадется под руку. Даже сокамерник сгодится в качестве груза: усаживаю его на плечи. С десяток приседаний заставляют ноги трястись от боли. Руки прокачиваю, повиснув на металлической бельце койки. Классические отжимания от пола, куда же без них. Несколько часов беспрерывной тренировки помогают отвлечься.

«Радио» предпочитает попросту валяться на кровати и слушать музыку. У него совсем другой иммунитет от здешних проблем. Когда руки из правильного места, то на тебя никто не решиться идти буром. К «Радио» обращаются все заключенные вне зависимости от национальности и принадлежности к бандам. Поэтому у него покровителей хватает, что позволяет отказаться от бессмысленных тренировок. Мне же приходиться выбивать себе уважение за счет грубой силы – каждому свое.

Книги читаются одну за другой. Взять что-то новое могут позволить себе только те, кто обучается в местном университете: им доставляют книги из библиотеки прямиком в камеру. Теперь остается дожидаться снятия «карантина» на прогулки, чтобы пополнить свои литературные запасы.

Несмотря на полную изоляцию некоторые новости все же доходят до заключенных. Не все телефоны изъяты, к тому же всегда сработают старые добрые клочки бумаг. Двери в камерах имеют небольшой зазор с полом, что подходит для проталкивания записки. В качестве инструмента используются разные приспособления, которые позволяют перебрасывать почту. Иногда склеивают несколько листов бумаги в подобие палки и тем самым можно дотянуться до соседней камеры. Кто-то при помощи резинки выстреливает запиской по полу, что позволяет ей пролете приличное расстояние.

Из последних сообщений стало известно, что в соседнем третьем блоке проводятся обыски. Именно там располагаются основные рабочие места заключенных из четвертого блока. Но пока надзирателям не удалось обнаружить тайник, который привел к массовой потасовке. Тюремщики стремятся в первую очередь устранять причины конфликтов, а не пытаться наказать виновников нарушения порядка. Заключенные не глупые люди, никто не хочет получить дополнительные месяцы заключения за драку, поэтому если изъять первоисточник проблем, то ситуация сама разрешиться. Мне от этого тайника нет никакого проку, поэтому пускай уже обнаружат то, что ищут.

«Радио», как и обещал сыну, вовремя поздравил его с днем рождения. Успел сделать до того, как началась потасовка, о чем и рассказал за долгими беседами. После телефон был удачно скинут, и никто не смог его связать с «Радио». Сим-карта спрятана в надежном месте. Вот тебе и желание изменить свою жизнь к лучшему: ради семьи приходиться нарушать тюремные законы. С трудом американскую систему правосудия можно назвать примером для подражания. В Европе совсем другое отношение к тем, кто переступил закон. На преступления идут не от хорошей жизни и там это понимают. Тут же в США удивляются, когда выкинутый на улицу человек берется за оружие – это его сознательный выбор, так они говорят. Я бы сказал – единственный выбор. Клеймо бедняка и преступника привязывается навсегда, что заставляет и тебя поверить в этот абсурд.  

- Настают не лучшие времена, - «Радио» развернул очередную записку, просунутую через дверь камеры.

- Что там пишут? – усаживаюсь на край койки.

- Наши хотят мести за нападение в прачечной. Латиносы после снятия «карантина» должны быть наказаны.

- Кто дает приказы?

- Генералы из камер пожизненного заключения. А это никто не посмеет ослушаться.

- Значит, надо и нам подготовиться.

- Будешь делать заточку?

- Нет, конечно.

- А что тогда?

- Придумывать, куда деть свою задницу, чтобы избежать потасовок.

- Тогда просто сиди и не высовывайся, - «Радио» спустил в унитаз прибывшую почту.

- Тогда покажусь трусом. Ладно, что-то потом придумаем.

- Снижу цену своих слуг, может поможет защитить от нападений, - сокамерник завалился на кровать.

- Больше клиентов?

- В точку, брат.

- Я рад за тебя. Если, конечно, это и не станет новой причиной для агрессии.

- Все мы ходим под одним Богом.

- Верно говоришь.

Подхожу к двери камеры. В вертикально продолговатое окно осматриваю общий зал. Несколько надзирателей неторопливо обходят территорию. Замечают активный обмен почтой на верхних этажах, где тюремщики уже прошли. Не долго длилось перемирие между бандами. Для генералов это повод снова почувствовать свою значимость, но при этом оставаясь в камере под замком. Смертники и пожизненно осужденные редко попадают со всеми в общий двор. Для прогулок столько жестоких заключенных предусмотрен отдельный график выходов, который идет в разрез с остальными. Надзиратели прекрасно понимают – кто тут главный. Каналы связи с солдатами устанавливаются через случайные встречи: прачечные, столовая, комнаты свиданий и сами надзиратели: за два переданных слова получат сотни баксов. В общем, приказам ничего не мешает доходить до их исполнителей. Тут главное найти цель и замотивировать остальных на войну. Все же основная масса заключенных жаждет выйти на свободу. А если и рисковать новым сроком, то подавай на это уважительную причину. Оскорбление чести белых латиносами – тут все очевидно.