Жизнь как высший дар смерти

Эпилог

Каждый день — новое воспоминание. Выпускной, первый поцелуй, предательство, поездка за границу, смерть близкого человека, рождение ребёнка. Есть ключевые моменты, которые кардинально меняют нашу жизнь. И мы, как бы ни старались этого избежать, всё равно придём к ним. Бежишь одной дорогой, специально сворачиваешь на заведомо ложную, «другую», чтобы доказать, что ты сам владеешь своей жизнью. Снова спотыкаешься и падаешь, раз за разом ошибаешься, но находишь выход. И снова бежишь, бежишь, бежишь, но приходишь к тому же исходу. Отчаиваешься и сдаёшься, решаешь плыть по течению, и снова приходишь к тому самому ключевому моменту, от которого старался сбежать, который хотел изменить. И так проходит вся жизнь. Как замкнутая карусель или американские горки: сначала разгоняется, а потом срывается прямо в пропасть, снова замедляется, разгоняется и снова срывается. Но в итоге все идёт по замкнутому кругу, и рано или поздно тебе придётся остановиться и выйти. Так заканчивается один этап жизни и начинается другой. А может, я ошибаюсь?

Человек играет со своей судьбой, пытаясь оказаться победителем, но победителя нет. И проигравшего тоже нет. Потому что это не игра, а лабиринт, из которого есть только один выход, и его расположение выбираешь не ты. Просто все предрешено небом, Богом, вселенной — имя не имеет значения. Я правда верю в это, я хочу в это верить, иначе почему все произошло именно со мной? Почему я?

Глава 1. Белая комната

Четыре белые стены сжимали меня. В комнате — только кровать и маленький прикроватный столик. Единственным источником света была полная луна, отбрасывающая голубую тень на чистый пол и маленький букет полевых цветов, стоявший в хрустальной вазе. Отблески света, отражаясь от её поверхности, рисовали хаотичные картинки на шторах и постели. Почему здесь никого нет?

Страх. Ужасный страх. И одиночество.

Я никогда не была одна, ни одну минуту своей жизни. А тут не было никого. Совсем. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь монотонным звуком капающей воды. Звук шёл от раковины в углу, которую я сначала не заметила.

Я встала с кровати и подошла к окну. Холодный ветер бодрил тело, но от этого мысли становились громче. Воспоминания отдавались в голове ужасной режущей болью, которая не шла ни в какое сравнение со всеми чувствами, что я испытывала прежде. Почему рядом нет Дианы? Хотелось плакать и кричать, но чувства, смешавшись, превращались в тишину, которая мучила меня своим молчанием.

С самого детства я привыкла: чтобы очнуться от кошмара, нужно совершить какой-нибудь сумасшедший поступок, несовместимый с реальностью. А это точно был просто очередной кошмар. Я отдёрнула занавески, распахнула окно на полную и неловко забралась на подоконник. Мне не было страшно. Без раздумий я сделала шаг вперёд. Но боль от падения была самая настоящая, потому что этот мир оказался реальностью, а не сном.

***

— …врача скорее! Она очнулась!

Что-то капнуло на мой лоб. Потом мокрая щека прислонилась к моей, и по всему лицу посыпались поцелуи. Окончательно раскрыть глаза меня заставил лёгкий вкус соли на губах — вкус слёз. Надо мной склонялась женщина средних лет с яркими рыжими волосами и сморщенным от истерики лицом.

— Почему вы плачете? — спросила я, привставая на кровати и внимательно глядя на неё.

У неё было красивое точёное лицо, кудри и чёрный костюм по фигуре. Её руки, касаясь моего лица, тряслись, повторяя дрожь в голосе.

— Что?.. — женщина отстранилась на мгновение, будто пытаясь собраться с мыслями.

— У вас такое несчастное лицо. Что-то случилось?

Слёзы продолжали литься рекой, но выражение её лица сменилось недоумением:

— Моя дочь только что очнулась после комы. Я просто счастлива её видеть.

— Где ваша дочь? — мой разум был всё ещё замутнён, мысли приходили медленно, но слова и за ними не поспевали.

— Я сейчас с ней...как же так? — голос прервался всхлипом, и женщина вновь разразилась рыданиями.

— Вот как? Это так грустно, — я не понимала, что она говорит обо мне. По-прежнему было ощущение, что я находилась во сне, мир вокруг казался размытой картинкой, а голоса множились, словно эхо.

Я попыталась встать, но сильная боль в спине пронзила меня, и со стоном я упала обратно. Кости ломило, и тело было тяжёлым, будто налитым свинцом.

— Что со мной произошло? — прокряхтела я.

— Наденька, ты совсем ничего не помнишь? — она крепко держала меня за руки, её ладони были потными и тёплыми.

Странно, пока женщина не произнесла это имя, я и не задумывалась, как меня зовут. Значит, я Надежда? «Какое-то странное имя... мне не подходит», — подумала я. Я попыталась вспомнить хотя бы что-то, но ничего не возникало перед глазами. Какой год, какой месяц, где я — ничего.

— А где Диана? — спросила я и огляделась по сторонам. В комнате были только мы вдвоём. Да и кто такая Диана, я сама не могла вспомнить.

— Диана? — женщина вопросительно приподняла брови. — Если это одна из твоих подруг, я с ней не знакома. Почему ты о ней подумала?

— Я не знаю... просто почему-то чувствую, что она должна быть здесь, рядом со мной.

Дверь открылась, и в комнату вошёл пожилой мужчина с залысиной. Его нахмуренные брови и пристальный взгляд были направлены на толстую папку с документами — видимо, историю болезни. На носу у него сидели очки с такими толстыми стёклами, что глаза казались крошечными, словно пуговки на рубашке.

— Всё утро слышу оживлённую беседу из вашей палаты. Как вы себя чувствуете? — он бегло взглянул на меня и передал результаты обследования женщине — моей маме, как я теперь поняла.

— Странно задавать такой вопрос человеку, который только очнулся и едва может пошевелиться, — я усмехнулась и моментально почувствовала боль в рёбрах.

— Вы правильно говорите: «человеку, который очнулся». Рад наконец услышать ваш голос. Но сейчас вам нужен отдых — постарайтесь больше спать и меньше тратить силы на разговоры, ещё успеете наговориться. Юлия Ивановна, — теперь он обратился к маме, — можно вас на минутку?

Через мгновение тихо захлопнулась дверь.

Я снова попыталась подняться, но не смогла. Осмотрела тело — правая нога и рука были в гипсе. Интересно, что случилось? Прошло всего несколько минут, как я осталась одна в комнате, но стало жутко скучно. Я не могла ни пошевелиться, ни окунуться в воспоминания — ничего. Где я? Кто я? Пока что единственное, что мне было известно — моё имя. Надежда…Интересно, о чём думали родители, когда дали его мне? Этот вопрос стал для меня забавным развлечением — я перебирала в уме разные имена и придумывала им истории.

Глава 2. Место с картины

Петя приходил ко мне каждый день, рассказывал о моём прошлом и показывал важные вещи — фотографии, где люди казались счастливыми, улыбались, осматривали достопримечательности и отмечали праздники. Но для меня это были лишь чужие картинки, пустые и далёкие. Петя всё знал о моей жизни, а я знала о ней лишь с его слов. Иногда я радовалась вместе с ним, но чаще жалела себя и злилась на судьбу, казавшуюся мне жестокой и несправедливой.

Выяснилось, что в детстве я целый год провела в санатории в Кисловодске и пропустила школу. Вернувшись, меня перевели в младший класс, и я оказалась старше всех одноклассников на целый год. За это время девочки уже разбились на группки, а с мальчиками у меня дружить не получалось, только Петя был исключением. В тот год Петя все каникулы проводил у бабушки в Кисловодске, ведь кроме меня у него не было других друзей тоже. Там мы вместе ходили в местную художественную школу и рисовали — любовь к искусству стала тем, что спасало и связывало нас на протяжении всей жизни, где бы мы ни находились. Петя был младше меня на год и очень радовался, что, несмотря на разницу в возрасте, мы смогли учиться в одном классе.

Когда я слушала рассказы Пети, меня огорчало, что в них у меня не было лучшей подруги. Не было девочки, с которой можно было бы посплетничать и обсудить сердечные дела. И в принципе, кроме Пети, оказалось, близких друзей у меня не было. Но несмотря на это, я была благодарна за такого надёжного друга, хоть и единственного, который всегда оставался рядом и поддерживал меня в трудные моменты.

— Ты успела с кем-нибудь подружиться в больнице? — спросил Петя, делая глоток травяного чая, который сам же принёс и заварил. — Сегодня шёл по коридору и встретил девочку нашего возраста. Кажется, ей здесь тоже одиноко. Не пыталась с ней поговорить?

— Я тоже её видела, — ответила я, — но разговор не задался. Мне показалось, что ей было со мной скучно. Знаешь, сложно подружиться, когда ничего не помнишь, нет интересных историй, чтобы поделиться. В остальных палатах лежат в основном бабушки и дедушки, но от них я слышу только наставления и осуждения. Слух о моём прыжке из окна разошёлся здесь быстрее, чем я могла представить.

— Я думал, что запрещено разглашать информацию о пациентах.

— Кого это когда-то останавливало? — я пожала плечами. — Больница огромная, людей много, но это просто безликая толпа. Люди здесь, как в автобусе, просто доезжают до своей остановки и выходят, совсем не интересуются друг другом.

— Кроме бабушек и дедушек.

— Именно, — согласилась я, — Поэтому иногда общения, конечно, не хватает. Я скучаю по школьным временам, сейчас ведь почти вся моя жизнь — это разговоры только с тобой.

— Только со мной? А меня недостаточно? — Петя приподнял брови и улыбнулся.

— На самом деле достаточно, но ты тоже ко мне приходишь не так часто, как хотелось бы. Вчера у мамы был завал на работе, и я провела весь день за чтением «Графа Монте-Кристо». Книга была интересной, но меня не отпускало чувство дежавю. Похоже, это уже не первый раз, когда я читаю эту историю.

— Понял, исправлюсь! — Петя приложил руку к голове, будто отдавая честь, и я рассмеялась.

— А что это за игрушка? — спросила я. На всех детских фотографиях, где бы они ни были сделаны, я держала в руках плюшевого кота.

— Это твой подарок от бабушки Нади, она сшила её сама перед твоим рождением.

— А где она сейчас? За всё время она меня ни разу не навестила.

Мне очень хотелось увидеть человека, в честь которого меня назвали.

— Мне жаль тебя расстраивать, но она умерла ещё до твоего рождения — от инсульта. Зато она есть на свадебных фотографиях твоих родителей. Я часто обращал на них внимание, ведь они развешаны у вас по всей гостиной. Твоя бабушка была такая же красивая, как ты и мама, только волосы у неё были каштановые, не рыжие.

По моей просьбе мама принесла игрушку. Она была ужасно потрепанной: серая шерсть выцвела, а в некоторых местах свалялась в колтуны — как у настоящего кота. Шерсть почти не кололась, и запах был свежий — видно, мама постирала её заранее. Кот был очень душевным подарком. Но я вновь задумалась о том, как странно — быть названной в чью-то честь. Имя будто принадлежит не тебе, и ты живёшь в глазах других чужой жизнью. Они дали мне имя бабушки, потому что любили её, но это всё равно казалось неправильным.

Целую неделю я пролежала в палате, не вставая с кровати. Белый потолок был изучен досконально вплоть до мелких серых крапинок, оставленных мошками, и подтёками в углах от сточной воды. Я даже подсчитала количество лепестков на ромашках, которые хотя и засохли, продолжали стоять в той же вазе. Мама хотела несколько раз их выкинуть, но я ей не позволяла. К слову, их было триста одиннадцать. Нечётное число. Значит, на «любит - не любит» выпало бы «любит». Эта мысль меня подбадривала.

Врач сразу сказал, что выздоровление будет долгим и потребует усилий. Это было и правда тяжело, но с поддержкой родителей и Пети — терпимо. Моё покалеченное отражение пугало меня, поэтому я решила для себя, что пока полностью не выздоровею, не буду смотреться в зеркало. Я жила невидимкой. Иногда во время умывания, когда простынь слетала со стекла, я не успевала закрыть глаза и мельком замечала тёмные зелёные глаза и рыжие лохматые кудри, которые продолжали меня раздражать. Я хотела их срезать, но медсестра каждый раз, увидев ножницы, поднимала панику и вызывала напуганных родителей. После третьего раза они забрали все острые предметы из моей комнаты. Даже засохшие ромашки мама посчитала угрозой и выбросила во время занятий, не спросив, — видимо, они считали меня сумасшедшей и боялись, что я снова попытаюсь себе навредить (возможно, так и было, но я этого просто не помнила). Мама могла целыми днями сидеть рядом, кормила меня и дважды в неделю мыла своими нежными руками мои волосы, и, наверное, это было самым приятным событием недели.

Глава 3. Звёздное небо

С утра меня разбудил аромат сладкого теста и варенья, доносившийся из кухни. Я зашла в столовую, где мама как раз накрывала на стол. Из окна слышался крик соседских петухов и лай собаки. Прелесть загородной жизни.

— Уже проснулась? — мама аккуратно перекладывала оладушки с чугунной сковородки в углублённую миску.

— Тебе помочь? — спросила я, заглядывая ей через плечо. Пар поднимался мягкими белыми облаками и нежно касался щёк, оставляя лёгкую испарину.

— Расставь пока тарелки.

После трёх промахов я наконец нашла нужный шкафчик. Полка висела довольно высоко, и от неаккуратного жеста стеклянная гора посуды накренилась и была готова упасть. Я подхватила её второй рукой и чудом удержала на месте.

— Нет-нет, — мама забрала расписанные гжелью тарелки, — это же праздничный сервиз.

Я тревожно выдохнула, подумав, что этот самый праздничный сервиз ещё минуту назад мог разбиться. Повезло, что мама была занята и не заметила.

Мама достала из нижнего ящика белые тарелки с красной каёмкой и расставила их сама. Красный цвет красиво сочетался с синей вазой и оживлял комнату, а блики от солнца, отражаясь от стекла, оставляли голубые разводы на скатерти. «Можно было бы сделать красивую зарисовку», — подумалось мне.

Папа зашёл домой с пакетом свежих овощей, вкусно запахло помидорами и зеленью. Сбегав в наш сад и сорвав неспелое яблоко — оно добавляло приятную кислинку —, я нарезала салат и заправила его оливковым маслом.

— Ну что, уже успела порисовать вчера? Как успехи? — поинтересовался он.

— Нет, па, ещё не успела. Но сегодня обязательно начну, — от одной мысли об этой безнадёжной затее меня передёрнуло.

— А я вот сегодня с утра я заходил в твою художественную академию. Нина Игоревна очень ждёт твоего возвращения. Вам многое нужно нагнать перед экзаменами, меньше месяца осталось.

— Какие планы на сегодня? — мама сменила тему, заметив моё напряжённое лицо.

— Собираемся с Петей съездить в Москву, погуляем по любимым местам, может, сходим в кино или галерею. Но чёткого плана пока нет.

— Это правильно, погода сегодня чудесная, почти летняя. Мне в куртке даже жарко было, — сказал папа. — Но всё равно возьми с собой что-то накинуть, к вечеру будет прохладнее.

— А нам надо заехать к бабушке, — мама наконец села к нам за стол, и мы принялись за оладушки. — Нужно завезти лекарства, да и прогуляться бы ей было неплохо. Вы когда с Петей освободитесь? Хочешь поехать с нами?

Не успела я ответить, как раздался стук в дверь и на пороге появился Петя. Думала, что только мне было нечего надеть, но и он не постарался сменить свою белую рубашку на что-то более весёлое.

— В выходной день улицы такие оживлённые, тебе всегда нравилось по ним гулять. Я уже даже придумал, где мы с тобой можем встретить закат, — Петя ответил на мамин вопрос за меня; он отказался от завтрака и остался стоять на улице. — Поедем на автобусе? Народа должно быть немного. Если на автобусе, то он отправляется уже через десять минут, нужно поторопиться.

— Давайте лучше я вас подвезу, — папа уже успел надеть свой выходной пиджак и узкополую шляпу.

— Тебе тоже нужно в город? — удивилась мама.

— Срочно вызвали по работе.

— Снова? Но мы же уже пообещали маме, что заедем сегодня, — вздохнула она.

— К обеду надеюсь уже освободиться, тогда и съездим, или в крайнем случае завтра. Ты же знаешь, что я просто не могу отказаться.

— Но сегодня же суббота, выходной, — заметила я.

— Нужно помогать своей Родине, правда? — папа погладил меня по голове и пошёл заводить машину.

В салоне пахло бензином, и вибрация от заведённого мотора отдавалась в сиденья.

— Пётр, а ты как? Будешь поступать? — спросил папа, пристегнув ремень безопасности, и включил радио. Зазвучала «У Чёрного моря» Леонида Утёсова.

— Собираюсь, дядя Коля. Хочу изучать политику или социальные науки, вот только пока с институтом не определился.

— Ого, что ж ты так? Тут всего ничего осталось. Мы вот с дочкой давно уже определились, у нас даже не было сомнений — московская художественная академия. А как она у нас рисует, ты и сам видел картины! Не сомневаюсь, она станет новым Рембрандтом! — его глаза светились гордостью.

— Скорее уже Тёрнером или Моне, — поспорил Петя, — Рембрандт не писал таких прекрасных пейзажей.

— Это верно. Лучше Наденьки никто не может передать истинной красоты природы. Такой талант! Прямо не верится, что у нас вырос поистине удивительный ребёнок.

Их разговор заставил меня покраснеть. И даже не от самого воспоминания о том корявом домике, оставленном на полотне, а от того, что я не знала ни одного из перечисленных имён. Я отвернулась и посмотрела в окно, опасаясь встретить в глазах Пети насмешку.

— Где вас высадить? — спросил папа, притормозив у светофора.

— Давайте прямо на Красной площади, хотим погулять по центру, — Петя показал рукой вперёд.

— Может, сначала возле библиотеки? — предложила я.

Глава 4. Шанс

С тех пор мы виделись с Петей каждый день. Мы сидели за одной партой в школе, считая дни до выпуска. Прогуливались домой, вместе обедали. А потом Петя учил меня рисовать с нуля. Это было для меня самой большой мотивацией, и я могла сидеть перед холстом всю ночь напролёт, лишь бы он увидел улучшенный результат вечером и похвалил меня. Родители догадывались, что между нами нечто происходит, поэтому дверь в комнату оставалась открытой, и мама порой заглядывала, чтобы задать очередной из своих привычных вопросов. Но в этом не было необходимости. Иногда мне даже казалось, что после того поцелуя Петя ко мне остыл, хотя и продолжал изо дня в день уверять в обратном. Мысль, что я снова ошиблась, расстраивала меня, а уверенность в себе и его чувствах медленно таяла.

И всё же я была счастлива — о большем и мечтать не могла. У меня были родители, которые хоть и не очень давали свободу, но поддерживали меня. Были мечта и любимый человек. Единственным препятствием оставался университет. Хотя, может, и он бы не стал проблемой, если бы Петя наконец сделал мне предложение. А я была уверена, что это должно было рано или поздно произойти. И, если честно, выйти за него замуж мне хотелось больше, чем поступить в университет и построить карьеру художницы.

— Нина Игоревна просила зайти к ней сегодня, — сказал Петя, неся мой портфель. Мы остановились у светофора. — Экзамен уже скоро, она хочет проверить твою подготовку.

— А какая она? Сильно строгая? — спросила я, стараясь не показывать тревогу.

— Не переживай, она добрейшей души человек. Но в библиотеку заглянуть стоит, если ты до сих пор путаешь Рембрандта с Рубенсом.

— Никто не смог бы выучить всю историю искусства за месяц, — возразила я. — Но я прочитала те книги, что ты приносил, хоть и не всё запомнила.

— Хочешь пройтись до библиотеки пешком? Там всего минут тридцать, и заодно я тебе устрою небольшой опрос.

Мы шли по парковой аллее, когда мимо пронёсся велосипедист и чуть не сбил меня с ног. Во мне проснулось странное чувство дежавю — словно это уже случалось раньше.

–… она называлась? ...Надя?

— Что? — я посмотрела на Петю.

— Всё в порядке? Ты будто не здесь, — он провёл рукой перед моими глазами.

— Нет-нет, прости, всё хорошо. Просто задумалась… Можешь повторить ещё раз?

— В 1888 году Валентин Серов получил премию Московского общества любителей художеств за одну из своих картин. Как называлась эта работа?

— Она называлась «Всадница», — ответила я, недолго думая. — Там ещё изображена красивая женщина на коне и девочка на балконе.

— Молодец, что помнишь эту замечательную картину, — улыбнулся Петя. — Но её написал Брюллов. А Серов — «Девочку с персиками».

Он сыпал вопросы один за другим, а я всё чаще путалась и ошибалась. Ошибалась я так часто, что вскоре решили, что идти в библиотеку — пустая трата времени. Впервые за всё время нашего знакомства Петя был явно раздражён и начал игнорировать мои слова. Я действительно ненавидела, когда со мной так обращались. Неужели нельзя просто поговорить и решить проблему? Зачем наказывать молчанием? Но Пете я это прощала — ему я могла простить всё что угодно. Пока мы дошли до художественной школы, Петя успел остыть, но идти со мной к Нине Игоревне отказался. А я и не хотела его упрашивать смотреть на мой позор.

Школа располагалась в красивом историческом здании, напоминавшем греческий Пантеон. Белые стройные колонны украшали фасад и поддерживали сферический купол. Побелка местами осыпалась, оголяя посеревшую штукатурку. В одном из таких мест стена была разрисована розовыми лилиями и зелёными листьями. Внутри художественная школа больше походила на обычную школу или больницу: простые белые стены, низкие потолки и широкие коридоры. Окна в классных комнатах были открыты, и от сквозняка завывал ветер.

— Войдите, — после моего стука из-за двери послышался женский голос.

— Здравствуйте, Нина Игоревна! — я зашла в просторный кабинет, заваленный книгами по искусству и картинами в старинных рамках. — Папа сказал, что вы хотели меня видеть. Правда, я не уверена, что сегодня готова к опросу. Воспоминания ещё не до конца восстановились, но я стараюсь.

— Всё в порядке, Наденька, не переживай, — за столом сидела женщина пожилого возраста, у которой на шее висели очки на цепочке. Когда я зашла, она их надела, поднялась и подошла ко мне, — Как у тебя в целом успехи? Твой папа звонил и сказал, что ты передумала поступать в этом году. Почему? Это из-за здоровья?

— Я слышу об этом впервые. Я собираюсь поступать в этом году.

— В обмороки больше не падаешь? — она улыбнулась с сочувствием и покачала головой.

— Нет, а раньше часто падала? Из-за амнезии большинство воспоминаний пока не восстановились, — повторила я, хотя на самом деле никакие не восстановились.

— Девочка моя, как же так? Родители говорили, что ты потеряла память... — у неё в глазах стояли слёзы. — Но неужели нет никаких улучшений? Может, я могу тебе чем-то помочь?

Нина Игоревна напомнила мне бабушку. Я не могла вспомнить ни её имени, ни лица, но помнила, что каждое её слово было наполнено теплом.

— Честно говоря, вы могли бы мне помочь. Расскажите, почему я оказалась в больнице? После выписки я ни разу не болела, и обмороков не было. Я спрашивала родителей, но они всё время уходят от ответа.

Глава 5. Не сон?

Дни тянулись вереницей однообразных событий. До экзаменов оставались последние дни, но готовиться я почти не пыталась. Я понимала, что нагнать программу уже невозможно, поэтому отсиживалась на последней парте, делая вид, что читаю, а сама выводила загогулины на полях тетради. Учителя не пытались меня завалить, ведь я и так выжила по случайности — всегда ненавидела жалость, но тогда, признаюсь, она оказалась на редкость кстати.

Петя наотрез отказался сидеть со мной за одной партой — и этим только подогревал интерес одноклассников. Он объяснял, что не хочет, чтобы мы надоели друг другу. Но мне в это верилось с трудом. Постепенно я заметила, что он со всеми держится одинаково отстранённо. На переменах сидит один, повторяет материал. Даже во время обеда не идёт в столовую, а прячется в библиотеке с книгой. В такие уединённые моменты он не отказывался от моей молчаливой компании, но я видела — его что-то тревожило. Однако любые мои попытки поговорить он присекал на корню.

— Ну что, Надюш, когда выставка? Позовёшь? Или только Аксёнов в списке гостей? — одноклассники ухмылялись; Петю они называли только по фамилии.

Я лишь вежливо улыбалась и кивала, обещая позвать, хотя прекрасно знала — этого не будет. На уроках я всё чаще тянулась к карандашу: вместо уравнений или исторических дат в тетради появлялись быстрые зарисовки. Хотелось снова набить руку. Но когда кто-то проходил мимо, прятала наброски под столом или прикрывала учебниками. Слушать, как меня называют гениальной художницей, было мучительно: я-то знала, что мои работы едва ли заинтересовали бы и ребёнка.

Одноклассники почти сразу догадались, что мы с Петей встречаемся. Мне это льстило, а его — почему-то злило. Иногда я подходила к нему на перемене, чтобы поговорить, а он лишь отмахивался: «Не мешай, мы тут с ребятами разговариваем». Тут уж и мальчишки вмешивались — то ли в шутку, то ли всерьёз:

— Аксёнов, это что с тобой случилось? Раньше пылинки с неё сдувал. Нельзя мужчине так с женщиной разговаривать.

Петю это злило ещё сильнее, а я никак не могла понять, чем заслужила его холодность. Мне всегда казалось, что в отношениях люди стремятся стать ещё ближе, но мы начали отдаляться друг от друга. Хотелось рассказать всё лучшей подруге, спросить совета, но такой у меня не было. Достаточно близка я была только с Петей.

Иногда после уроков мы с Петей бродили по неприметным пустынным улочкам и болтали, но чаще Петя становился задумчивым, и тогда мы просто шли рядом, в тишине. Но неловкости не возникало — у меня тоже хватало своих мыслей. Однажды мы так забрели на барахолку, где вывеска кричала красными буквами: «Одежда и товары для дома».

Едва переступив порог, я почувствовала затхлый запах пыли. Внутри никого не было, но на столе стояла недопитая чашка чая. Я осмотрелась. В магазине в несколько рядов стояли многоярусные полки и столы, заваленные пёстрым хламом из прошлого. Было много посуды с отколовшейся эмалью и трещинами, прямо на полу стояли мягкие игрушки, а в углу — огромный дубовый шкаф, заставленный книгами. На дверце висела табличка с потускневшими буквами: «Не для продажи».

— Классная вещица, — я осторожно взяла со стола лампу с кружевным абажуром. Света она почти не давала, зато её узор ложился на стены причудливыми тенями.

— Зачем она тебе? Будет в комнате ещё один пылесборник, — Петя с пренебрежением повертел лампу, стряхнул с абажура пыль и резко поставил на место.

— Да, но красивый, — я улыбнулась, будто это могло разрядить обстановку.

После лампы я заметила пару бордовых туфель на невысоком каблуке, винтажные серьги и фарфоровую чашку с отколотой ручкой. С трудом я проходила мимо полок, чтобы совсем ничего не взять. Эти вещи были не антиквариатом, а просто свидетелями чужой жизни, но в их потёртостях жила особая прелесть. Они дарили мне ощущение маленького приключения, будто я — охотник за сокровищами, отыскивающий алмазы среди камней.

— Вот скажи… — Петя нахмурился. — Зачем тебе вся эта ерунда? Ты же сама говорила: тратить деньги надо с умом. Что случилось? Ты расстроена? Просто скажи. Не обязательно покупать это старьё.

— Не ищи смысл во всём, — теперь я вертела в руках рыжую куклу без одного глаза, — Я просто… изменилась. Столько всего произошло. Эти вещи мне нравятся — и всё. Без причин. Тем более они стоят копейки. Можно же себя иногда порадовать.

— У этой куклы даже нет глаза, — он с недоумением указал на неё пальцем.

— Зато второй глаз — как у меня, зелёный, а волосы — рыжие. Подумай, какая у неё история! Наверное, когда-то её подарили девочке, и она стала любимой игрушкой. Но однажды кукла упала, и стеклянный глаз разбился. Девочка плакала, просила оставить её, но родители решили выбросить. А потом, по воле случая, владелец этого магазина подобрал её и поставил на витрину в надежде, что хозяйка вернётся. Она стояла и ждала… но никто не приходил. И вот теперь здесь я, с двумя рублями, которые могут подарить ей новую жизнь. Разве это не чудесно?

Я улыбнулась и подмигнула Пете, надеясь, что эта история его развеселит. Но он только сжал губы и отвёл взгляд.

— Ну же, не хмурься, — я тихо тронула его за локоть.

— Но на самом деле она просто сломана и никому не нужна! — Петя поднял голос, — Зачем ты придумываешь эти глупости? Делать больше нечего?

— Потому что… я тоже когда-то была такой сломленной. — Я посмотрела на него. — Но рядом оказались близкие люди — ты, мои родители. Вы помогли мне справиться. Теперь её изъяны кажутся мне… даже милыми.