Жизнь за любовь

Пролог

Август 2005 года. За десять месяцев до событий.

– Куда мы идём? – спросил я подругу, деловито ведущую меня по незнакомому жилому району в сторону неизвестной цели.

– К ясновидящей!

– К кому? – переспросил я, звонко рассмеявшись.

– Да, да! И не говори, что не веришь в предсказания!

– Верю, но... зачем нам к ней?

– Хочу, чтобы хоть кто–то переубедил тебя ехать контрактником в Ирак! Ты только вернулся с армии, тебе и двадцати нет! Вся жизнь впереди, а на Ближнем Востоке война! Все газеты кричат об американских бомбардировках, о внутренних разногласиях и о боевиках, захватывающих иноземцев в плен ради выкупа в евровалюте!

– Я не еду воевать в рядах обычных солдат! Наша страна не входит в нападающий альянс. Я отправлюсь туда из столицы Скандинавии, чтобы вместе с другими иностранными бойцами обучить население северного Ирака сражаться против преступных группировок, атакующих окраины.

– Но это не твоя битва!

– Нет, это моя работа на ближайший год! Наша команда международная и это интересный опыт и хороший заработок для отслужившего сержанта. Может, кто с бывшего советского пространства будет, вот и новых друзей заведу с прежней родины.

– Да не ври ты сам себе! Ты едешь в пекло, потому что твоя возлюбленная актриса не дождалась тебя из армии и, набирая всё больше славы и поклонников, собралась замуж за толстосума. Вот ты и бежишь от боли и воспоминаний!

– Да ты и есть провидица! Зачем же мне другая ясновидящая? – задетый за живое, сдерзил я подруге.

– Ты музыкант! Скрипач, а не военный! – проигнорировала она мой сарказм.

– Музыку можно найти во всём, даже в войне, в страданиях и страхе. Вопрос лишь в том, в миноре или мажоре она звучит.

– А то, что я люблю тебя, пусть даже не надеясь на взаимность, это не в счёт? Я же буду безумно волноваться! Неужели тебе всё равно?

– Послушай, я принял решение. Ты можешь поддержать меня или отойти в сторону, но это моя судьба и я последую её пути!

– Ладно, мы пришли. Поднимешься на второй этаж и постучишь в дверь посередине, бардовую такую! Тебя там уже ждут!

– Есть товарищ главнокомандующий! – подтрунил я над обеспокоенной подругой и вошёл в подъезд.

Старый дом, который давно уже «просил» о ремонте, трещал под моими ногами, точно вот–вот раскрошится. Потёртые стены, сквозящие рамы окон, разбитые лестницы – я давно не видел такой развалины в этой стране. Будучи парнем крупным с широким шагом, а после армии ещё и в отличной спортивной форме, я, перепрыгивая через две ступеньки, очень быстро добрался до описанной двери. Решительно постучав в неё костяшками пальцев, я чуть отошёл назад, чтобы хозяйка квартиры смогла рассмотреть своего посетителя в низко посаженный глазок.

Через пять минут тишины я был готов покинуть лестничную площадку, как вдруг бардовые врата в обитель ясновидящей, тихонько приоткрылись на ширину дверной цепочки. Из кромешного мрака квартиры на меня взглянули мелкие и суетливые глаза низкорослой женщины. Магией и тайной они не светили, а в её молчание я мог расслышать вопрос о том, кто я такой и зачем явился. На то, что меня ожидали, похоже не было совсем! Не зная, что и сказать, я счёл ситуацию абсурдной и, браня про себя неуёмную подругу, собрался уходить:

– Простите, я, видимо дверью ошибся!

– Заходи! – внезапно сказала она и, сняв входную цепочку, позволила мне ступить в свой дом.

Я вошёл в тёмную прихожую с тесными стенами и низкими потолками, где ощутил себе Гулливером в спичечном коробке. «Проходи в гостиную!», – указала мне хозяйка пальцем на закрытую дверь, за которой мне неожиданно открылась большая светлая комната. Здесь стоял обеденный стол из сосны или ели, напротив которого располагался диван. Боковую стену украшал сервант с хрустальной посудой и скромной библиотекой. Ни красных бархатных занавесей, ни магического шара, ни длинных чёрных свечей – ни единой эзотерической вещицы, которая в моём представлении была обязательной в обители ясновидящей. Да и сама она не выглядела как чтица чьей–либо судьбы, скорее как обычная женщина преклонных лет: седая, полноватая, чуть хромающая на правую ногу, перетянутая шерстяным платком на пояснице.

– Садись на диван! – сказала она мне, рассматривающему всё вокруг. – Чай будешь?

– Нет, спасибо! – ответил я, всё больше убеждаясь, что магией тут и не пахнет, а я попал в какой–то пенсионный фарс.

Хозяйка, стоя ко мне спиной, занялась сервировкой стола к чаепитию. На узкую циновку на краю стола она уместила заварной чайник, вазочку с вареньем и стеклянную пиалу с сухими галетами.

– Простите, я не буду чаю! – повторил я свой отказ, заметив, что женщина поставила две чашки с блюдцами.

– Это не тебе! – звучал коротко её ответ, слегка напрягший меня, ибо кроме нас в квартире никого не наблюдалось.

Я взглянул на настенные часы, которые пробили полдень. Нервозно постукивая пальцами рук о колени, я думал, как покинуть дом, не обидев странную старушку.

Глава 1. Галеб

Итак, дорогой читатель, я – обычный парень с не совсем обычной судьбой. Мой отец – чистокровный скандинав, а мать – славянка с примесью восточной крови. Я родился весной 86–го года в прекрасном городе Южного Кавказа, а в 16 лет иммигрировал к отцу в столицу северной Европы. Я поселился в его доме, с младшими сёстрами, братом и мачехой, которую назвал приёмной мамой. Моя культура – смесь Запада и Востока, моя стихия – море, у которого я вырос, а мои ценности – добро, преданность и вера в себя. Вскоре меня нарекут именем Галеб, моё же настоящее имя неважно. Важна лишь моя история. История любви, за которую я был готов пожертвовать жизнью.

Октябрь 2005 года. За восемь месяцев до событий.

Я и ещё несколько военнослужащих по контракту, называемых контрактниками, приземлились в аэропорту Аммана, столицы Иордании. Последний месяц все мы изучали детали вторжения армии США в Ирак, дабы быть подготовленными по приезду туда из Иорданского Королевства. Наивным было полагать, что заочное обучение сумеет передать все тонкости разбушевавшейся войны, однако на тот момент никто ещё не сомневался в полученных знаниях. Я не был исключением.

Нас встретила группа мужчин в военном одеяние, одним из которых был переводчик с арабского языка на английский. Уместившись в пыльный грузовик, натянутый тентом для защиты от солнца, мы отправились в сторону Багдада по бездорожью пустыни. У окраины столицы располагалась распределительная казарма, откуда каждый контрактник должен был продолжить путь в назначенную часть Ирака. Дорога занимала около пятнадцати часов, включая два коротких привала. «Не время отдыхать!», – твердил одно и то же контуженый солдат, и он был прав. Наш грузовик был напичкан иорданской гуманитарной помощью пострадавшим иракцам, доставить которую, было не самой простой задачей, ведь запасы еды и лекарства были нужны не только мирным гражданам, но и бандитским группировкам.

Только усевшись в транспорт я, как и другие контрактники, получил в руки комок с потрёпанной американской формой, снятой с очередного павшего бедолаги, и автомат Калашникова за плечо. «В дороге всякая опасность может поджидать!», – пояснил тот контуженный солдат. Переодевшийся прямо на ходу, я был доволен размером, почти точь–в–точь севшим на мою фигуру. Один из местных, сидевших напротив, показал на нашивку флага США у меня на плече.

– Оторви её! Неприятностей меньше будет. Американцев не все жалуют, – объяснил переводчик.

– До казармы и так доехать можно, а там получу новую форму.

– Не получишь! Это всё, что есть! Береги одежду и автомат! Наши ресурсы на исходе.

Я, молча, срезал нашивку ножом, не поверив переводчику, ведь Вооруженные Силы Скандинавии, подписавшие контракт на мою службу в Ираке, пообещали золотые горы, а не песочные замки.

Первый привал был в полдень, когда у местных военных настало время молитвы Аллаху, после которой мы все поели лепёшек с консервированной ветчиной, а после отправились дальше в дорогу. На сытые желудки «пошли» и армейские байки, вот только на арабском языке они мне были непонятны. А вот жестикуляция, ухмылки и насмешливые взгляды «сказали» о том, что к европейцам здесь относятся, как к детям. Пренебрежительное отношение молниеносно покоробило меня:

– Что они говорят? – спросил я переводчика, смеющегося вместе с ними.

– Они надеются, что вы не сильно испугаетесь крови!

– Скажи им, что кровь и трупы я видел на улицах родины, когда мне было четыре. Война с соседним государством за пограничные земли не пощадила моих детских глаз. Пугаться мне нечего!

Мужчина стёр с лица нелепую улыбку и стал переводить всё то, что я сказал. Когда он почти окончил, я добавил, глядя военным прямо в глаза:

– Мой дед служил во Вторую Мировую в мотоциклетных войсках на севере России, а его брат погиб, сражаясь с неприятелем. Он был шахидом – воином, погибший за свои земли! – сказал я иракцам, понимая, что их культура близка к той, в которой я вырос, и каждый, кто пал на войне за правое дело называется шахидом и здесь.

Наступила минута молчания. Один из военных, самый крупный и, судя по всему, из старшего ранга, задумчиво погладил бороду рукой, после чего поднял свой автомат над головой и выкрикнул: «галеб!». Солдат, сидящий рядом, ударил кулаком в грудную клетку и повторил что–то похожее на «гкалеби».

Я посмотрел на переводчика, а тот промолвил:

– Один сказал «завоеватель», а другой – «сердце». Слова созвучны.

– Сердце?

– Да. Это значит, что оба признали тебя воином от самого сердца.

– Воин и сердце…, – подытожил я. – Какая саркастичная противоположность перевода слов!

«Галеб! Галеб! Галеб!», – дружно прокричали военные, слегка обескуражив меня.

– Они назвали тебя именем Галеб – завоеватель… жизней или сердец! – ухмыльнулся переводчик.

Я улыбнулся в ответ, довольный тем, что нынче вычеркнут из списка желторотых недо–солдат и принят в ряды местных, что немаловажно в восточной среде, где признание «своим» и сплоченность могут спасти жизнь.

Глава 2. Гостеприимный хозяин

Ирак – государство, расположенное в долине рек Тигр и Евфрат на юго–западе Азии – родина древних шумеров и вавилонян. Сегодня его территорию делят арабы и курды, а большая часть населения исповедует две ветви ислама – шиизм и суннизм, конфликтующие друг с другом из–за разногласий во мнение о том, кто есть приёмник пророка Мухаммеда.
В 1979 году к власти формально приходит амбициозный суннит из бедной семьи Саддам Хуссейн, который теснит и истребляет шиитов вместе с курдами. На его совести три войны и сотни казней мирных жителей. В 2003 году в Ирак вторгаются международные коалиционные войска во главе с США с целью восстановить демократию и изъять оружие массового поражения, наличие которого в дальнейшем не подтверждается. Саддам Хусейна арестовывают и в конце 2005 года предъявляют многочисленные обвинения, в том числе в геноциде курдов и убийствах шиитов. Вместе с этим меняется власть и к управлению государством приходят представители шиизма, что не нравится суннитам. По всей стране возникают оппозиционные движения и преступные банды. И хотя военная миссия коалиции по свержению тирана-Хуссейна выполнена, порядка не наступает. Напротив, страну охватывает гражданский раскол – воюют все со всеми, за власть, за религию, за свободу.

Февраль 2006. За четыре месяца до событий.

Последующие месяцы я, Рыжик, старшина и арабский подросток работали на севере страны в автономной области под названием Иракский Курдистан. Незадолго до моего приезда на Ближний Восток в конституцию Ирака были внесены серьёзные изменения в пользу этого региона, и нынче курды обладали собственными правительственными органами и личной армией «Пешмерга». Местные гордились своим вооружённым подразделением, проявившим сплоченность и отличную подготовку в процессе активного содействия США в свержение Саддамовского режима власти. На территории Иракского Курдистана были расположены немногочисленные бригады коалиции, однако мы, контрактники, не пересекались с ними. Нашей задачей было участвовать в защите государственных границ от любых неприятелей, особенно со стороны Сирии, откуда и «тянулись» боевики, а также – обучать местных солдат технике ведения боя, хотя, по мнению курдов, это они учили нас как воевать. Лично я находил процесс обучения взаимным, так как Западу всегда есть, чему поучится у Востока, и наоборот.

Именно эту тонкость и упустила международная военная коалиция, грубо насаждая собственную волю и игнорируя культурные тонкости населения Ирака. В результате освободительные амбиции европейцев стали всё больше походить на оккупационные, что вызвало мятежи по всей стране. На сторону повстанцев переходили многие: приверженцы Саддама Хусейна, мирные граждане несогласные с поведением американцев на территории Ирака, религиозные фанатики, террористические группировки. В конце концов, началась всеобщая война против коалиции.

На мой приезд в Ирак выпало время выборов в правление государством. Америка, считавшая Саддамовскую власть прогнившей и опасной, полностью распустила прежнее правительство, состоявшее из суннитов, и собрало новое из представителей шиизма. Это вызвало целую волну насилия, разногласий и хаоса в стране, и стало началом гражданской войны между суннитами и шиитами, убивающими друг друга при каждой на то возможности.

Несмотря на бесконечные нападки бандитских группировок, в Иракском Курдистане было спокойнее, чем в Багдаде и на юге страны. Пограничный взвод, состоявший из нас четверых и воинов «Пешмерга» двигался с запада, от Сирийской пустыни, на север к Армянскому нагорью, патрулируя границы день и ночь, уничтожая боевиков и собирая военное оружие павших в перестрелке. Убивать моей привычкой не стало, а вот защищаться – да. С неделями я смирился с ощущением смерти, витающей рядом всё время. Это странное чувство, похожее на уплотнение в воздухе. Его не видно и не слышно. Оно просто давит на плечи и душу тяжёлым грузом безысходности обстоятельств.

Наша миссия на этой стороне завершилась в феврале у границы с Турцией, где было приказано ждать указа о переводе в другую область страны. На время ожидания мы вчетвером поселились у взрослой курдской пары в одноэтажном каменном доме с железными ставнями и мощной металлической дверью. Внутри было всё необходимое – кухонька, спальные койки, платяные шкафы из фанеры и даже телевизор, антенну которого надо было постоянно перенастраивать, чтобы словить сигнал. Во дворе был туалет и душевая кабина. Владельцем дома был некий командир, ушедший в отставку из–за травмы ног, неплохо говорящий по–английски, что было редкостью для всего Ирака. Он жил с супругой и младшей дочерью в небольшой пристройке сбоку от дома. Ему мы отплачивали аренду и стоимость продуктов, из которых хозяйка готовила нам курдские обеды. Их сыновья входили в армию Пешмерга, а старшие дочери имели собственные семьи. Младшей же было около семнадцати, и семья активно подыскивала ей мужа в подарок на совершеннолетие. Уже не первый раз гостивший в этом доме, наш юный кудрявый солдат был вовсе не прочь стать ей супругом, но разница в возрасте и культурной принадлежности препятствовали их союзу.

Стояла зима и некоторыми вечерами я распивал с владельцем чай из самовара, сидя у железных ворот, окружающих двор. Вдалеке виднелись ступенчатые горы, покрытые снегом, и в сумерках проглядывались огоньки из лепных домиков, возведённых на их склонах. Февраль был тёплым, но снежным, а горячий напиток, распитый снаружи, доставлял нам особое удовольствие.

– Американцы кричат на весь мир о великой победе, – начал беседу хозяин дома, – но Саддам Хусейн сам проиграл всему миру, введя войска в Кувейт. В результате у иракцев не хватило боевой техники и людей, чтобы дать отпор иностранным войскам. Разве можно назвать победу, вооружённой до зубов коалиции, громкой?

Глава 3. Против зла

У войны не женское лицо[i]. В ней нет ничего привлекательного и красивого! У войны не человеческое лицо, а мрачный облик дьявола, в котором каждый может разглядеть свою собственную тьму. В древней Греции люди верили, что Бог войны, Арес, спускается на землю с небесного Олимпа и сражается на одной из враждующих сторон в обличие обычного война. Вера в присутствие бога на поле битвы, поднимала армейский дух и дарила надежду на победу. Как жаль, что современные «боги», недоступные господа правительственных Олимпов, лишь восседают на престолах, наблюдая как люди, рабы их божьи, льют кровь друг друга на грешной земле.

Май 2006. За месяц до событий.

Дела в Багдаде обстояли хуже, чем можно было предположить из–за границы. Над столицей Ирака, где по сказке «все спокойно»[ii], стоял чёрный смок из дыма, пыли и человеческой озлобленности. Порядок после свержения диктатора, обещанный коалицией, обернулся хаосом и безнаказанностью. На улицах стреляли, взрывали, убивали. Всё ещё работали школы и больницы, в которых под стоны и крики одичалых горожан, трудились учителя и врачи. Продавцы овощных лавок и владельцы мелких магазинов бессовестно завышали цены на всё, что могло быть съедено. По проспектам на открытых грузовиках разъезжали суннитские боевики, в то время как шиитская полиция хватала всех без разбора, предъявляя обвинения в смертных грехах. Закон здесь больше не работал, он сменился на гнев и самозащиту. В этой лаве ненависти «сгорали» бравые иностранцы, которых из солдат коалиции перевели в гражданских полицейских. Их, не знающих восточной культуры, дурило мирное население, и подстреливали оппозиционные бойцы. Они же, утерявшие веру в свою правоту, мечтали выжить и вернуться домой, или хотя бы выпить пива, но даже это запрещалось им главнокомандованием.

«Никому не доверяйте и глядите в оба!», – повторял нам старшина все эти недели. Сам он, будучи шиитом, беспрестанно проклинал суннитов за подрыв мечети, и американцев за распад Ирака. Иронично, но его предупредительная фраза заставила меня смотреть с опаской и в его спину, ведь кто мог знать, что на уме у охваченного яростью бойца. И вообще, я давно уже привык быть всегда на чеку, а указательный палец правой руки никогда не покидал спускового крючка Калашникова, что я носил за плечом.

Наша привычная четвёрка сотрудничала с багдадской полицией, выполняя задания у границ столицы: на подъездных дорогах и у близлежащих городков, там, где суннитские террористы закладывали мины и устраивали обстрелы американских танков и шиитских машин. Конечно же, нашу малую команду определили в отряд гражданской обороны, состоявший из двадцати пяти шиитских солдат. Работали мы по ночам, когда сумерки служили плащом–невидимкой, скрывающим нас от преступных банд, да вот только и их нам было сложно разглядеть во мраке. Не оборудованные навигацией или приборами ночного видения, мы следовали интуиции, биноклям и бумажным картам патрулируемых районов. По самим дорогам и открытым пустырям старались не ходить, ведь именно так закладывались профессиональные мины и самодельные взрывные заряды, именуемые фугасами. Всех замеченных вне зданий или в опустошённых подвалах мы «вязали» и доставляли в центральный полицейский участок на допрос о причастности к террористам. Случалось, и не раз, что и по нам стреляли. По этой причине к маю из отряда осталось восемнадцать бойцов.

Мы ночевали в заброшенном доме, а вернее сказать, в его, разрушенных бомбой, стенах, когда один из дежурных заметил в прицел винтовки М–14 подъехавшего врага.

«Боевики на грузовых машинах!», – закричал он шепотом товарищу по дежурству, который всех нас и поднял. По подсчётам противников было с тридцать, а нас, за исключением четверых, сопровождавших арестованных в столицу, четырнадцать. Старшина определил позиции для каждого бойца – у окон, двери и ворот. Я занял место у кухонных ставней и ждал приказа, чтобы открыть огонь. Мы знали, что боевики начнут осматривать постройки, приглядывая гнёздышко для своего отряда. Старшина выбрал тактику выжидания, боясь, что террористы закидают бомбами окна, «выкуривая» нас из дома и расстреливая на пороге, как суетливых кур. Вместо этого было решено напасть на них со всех щелей, как только максимальное количество приблизится к нашим стенам. Был он прав или нет, я не разбирал. Я лишь видел нахмуренные брови, мрачные глаза и молящие губы собратьев по оружию. Кто–то сжимал посмертную записку, а кто–то глядел в потолок, обращаясь к Аллаху. Я прикоснулся пальцами к армейскому жетону, висящему на шее, и вспомнил о любви к родным, надеясь, что смогу сказать о ней им лично.

Враг подошёл вплотную и расслышался выстрел, а после – чей–то оголтелый крик. «В атаку!», – махнул рукой старшина и, пристав с колена, я открыл огонь в упор по неприятелю, подходящему к зданию со стороны кухонного окна. Мой автомат, стрелявший обычно по две–три пули, не утихал, пока цель не была поражена полностью. Покончив с бандитами, мы, как обычно, прошерстили их карманы и присвоили боеприпасы с грузовиков. Чуть позже четверо наших вернулись со столицы. «За старшиной! – похлопал по плечу Рыжик. – Вещи бери! Пора перебазироваться!». На скорости я свернул свой тонкий матрац с одеялом в плотный «рулет» и запихнул в рюкзак. Сверху закинул термос с водой и кусок бутерброда, оставшейся с обеда. Больших пожитков у меня и не было!

«Отправляемся на запад, откуда они и пришли! Зачистим гадов!», – отдал приказ главнокомандующий и, усевшись в свой транспорт, мы отправились в путь, надеясь, что доедем до нового пункта, минуя мины и засады.

Через пару часов разведывательной езды по окраинам Багдада, старшина отдал приказ тормозить у постройки, похожей на бывший магазин. Часть отряда было отправлено на проверку здания внутри, вторая – на контроль окольной территории.

Глава 4. Гости

«Занимайтесь любовью, а не войной»

© Гершон Легман

***

Накануне событий.

Меня с Рыжиком определили в одно из воинских подразделений по задержанию и допросам военнопленных, состоявшее из шиитских полицейских и коалиционных военнослужащих, общая цель которых заключалась в установление причастности пленников к боевикам Аль–Каиды. Если таковая подтверждалось, то признавшихся транспортировали в иракскую службу внутренней безопасности. Задачей Рыжика было переводить с английского на арабский, а моей – следить за порядком на территории. Ещё не до конца оправившись от повреждений, полученных от ударной волны при взрыве фугаса, я был доволен более «оседлым» местом службы, ведь находиться в постоянном движение мешала ноющая спина и тянущая боль в плечевом суставе. Тем не менее, времени на тихое восстановление здесь не было ни у кого и надо было продолжать работать.

Подразделение обосновалась в бывшем казарменном городке, неподалёку от Багдада. Он состоял из двух корпусов, стоявших буквой «Г» и компактных пристроек, в которых ранее хранился учебный инвентарь, боеприпасы и продовольствие для рядовых солдат. Тут же стояли одноэтажные дома, где жили старшие по званию и принимались гости. Справа от городка лежала, расчищенная от вражеских мин, дорога к другому городу, а вот слева располагался песочный пустырь, украшенный одними лишь кустарниками. По другую его сторону, примерно в трехстах метрах от казармы, покоились подорванные танки коалиции, напоминавшие о мятежах сторонников Хуссейна.

– Видишь американский Абрамс М1 через поле? – показал пальцем Рыжик на единственный уцелевший танк среди кладбища обугленных бронемашин.

– Вижу! Да только, где тут поле? – ухмыльнулся я. – Это же пустырь!

– Минное, брат, минное поле. Все эти железяки на гусеницах вывело из строя бронебойными снарядами и противотанковыми минами, напиханными под песком повсюду! А тот целёхонький танк покинула команда, когда закончились боеприпасы. Решили убежать от смерти! – саркастично заметил Рыжик и закурил. – Не всем удалось! Кто подорвался на фугасах, кого схватили, кого расстреляли, а кто уцелел! Однако М1, как памятник, напоминает коалиции о трусах, сверкавших от испуга пятками.

– Не все же трусливые! Многие военнослужащие – отважные и опытные парни, свято верующие в своё командование и благую цель, поставленную им.

– Так и есть! И их надгробия за Абрамсом – все те подорванные танки, – грустно понурив голову, мой сослуживец двинулся назад к казарме. И я пошёл за ним.

День был жарким, особенно после полудня, и нам двоим было приказано натаскать десятки литров воды из колодца на нужды старшин, солдат и пленников. К тому же сегодня главнокомандование ожидало гостей из столицы: вышепоставленных чиновников и иностранных журналистов, что должны были остаться на неделю. Для торжества в их честь нужны были продукты и вода. Колодец находился за пределами городка и нам великодушно выдали по садовой тачке, на которых мы должны были доставить воду в столовую казармы.

– Вот это пекло! – протёр Рыжик пот со лба своим же рукавом. – Ты видел, что за пиршество они затевают?! И это–то во время войны!

– Толстосумы не смогут есть кашу с консервой! – раздражённо ответил я, находящий несправедливость в том, что мы, военнослужащие, рискующие жизнью и здоровьем, питаемся, как уличные псы и спим на матрацах, уложенных на каменных полах. Однако столичным гостям предоставлялись койки и кусочки мяса с овощами на обед. – Зачем они вообще сюда прутся?

– Так как зачем? После нашумевшего на весь мир скандала в багдадской тюрьме Абу–Грейб, где американцы пытали, унижали и издевались над иракскими мятежниками, по всем центрам задержания идут проверки с участием госслужащих и международных репортёров. Казармы, где содержатся пленники, должны показать себя с достойной стороны.

– Ну, подозреваемые в этой казарме живут получше, чем солдаты. Претензий к командирам нет! Мне интересно так же ли относятся боевики к задержанным иностранцам.

– Лучше нам никогда не узнать об этом!

– Тут ты прав! – напрягши мышцы рук и сморщившись от боли, стрельнувшей в плечо, я приподнял каркас своей тачки за рукоятки, и покатил её, забитую канистрами воды, к казарме.

Войдя на её территорию, мы попали в атмосферу активной подготовки к мероприятию. На площади перед одноэтажными домиками поставили помост, с которого, по всей вероятности, должны были держать речь прибывающие посетители. Оживлённая суета и смех военнослужащих напоминали о том, что помимо стрельбы и войны, существуют праздники и жизнь. Уставшие с дороги и взмокшие от палящего солнца, мы с сослуживцем присели на скамью, оставив тачки под навесом ближнего дома.

– Ты только посмотри, они развернули лагерь благотворительных подачек, и даже медпункт для военных и пленников! – рассмеялся Рыжик.

– Вот это показуха! Где ж они раньше были, когда люди от заражений и потери крови погибали! – вспомнил я кудрявого парнишку и злобно глянул в сторону белоснежных палаток и волонтёров с лучистыми улыбками на губах. – Будь другом, возьми у них две газировки, раз такая доброта в самом сердце зла пробилась к свету!

Глава 5. Жизнь за любовь

Любовь... Неизбывная, неподдельная. Она может зарождаться годами, а может вспыхнуть в мгновение ока и стать смыслом жизни и истинным предназначением. Сладким шепотом ветра, листающим страницы наших дней. Магией, толкающей на безумство. Невидимой нитью, соединяющей сердца. В любви мы находим нечто лучшее и высшее, чем собственное «я», ради чего стоит сражаться, и ради чего возможно умереть. Только любовь делает нас цельными, и она же рождает продолжение. Любовь — венец жизни человека, путь от момента встречи до вечности бытия.

День, когда всё случилось

Мою тревогу по поводу замеченной вереницы вражеских автомобилей никто не воспринял всерьёз, а командиры, которых я потревожил с этим во время банкета, «влепили» мне наряд вне очереди на ещё одно ночное дежурство. Разозлённый вернулся я на свой матрац и уснул крепким сном на несколько положенных часов.

– Просыпайся, друг! Уже девять! – тряс меня возбуждённый Рыжик.

– Что случилось?

– Там на площади мероприятие начинается! Сейчас журналюги и столичные госслужащие речи свои толкать начнут с возведённого в их честь помоста.

– Мне–то что? У меня ещё полчаса до службы!

– Так в благотворительных палатках напитки с шоколадом можно взять! Пошли!

«Прервать свой краткий сон за шоколадку!», – возмущённый поднялся я с матраца и побрёл приводить себя в порядок в тёмную и разгромлённую душевую.

Побрившись и обтерев лицо водой из поржавевшего настенного бака, я взглянул в мутное зеркало и увидел свои чёрные, как уголь, напряжённые глаза. «Лазури спокойствия сегодня ожидать не стоит!», – иронично подытожил взволнованный разум. Поверх формы я напялил бронежилет, потому как запах опасности и вчерашнее видение не оставляли мою душу в покое. Она предчувствовала беду и хотела защититься от погибели. За плечо я, как всегда, закинул свой Калашников, предварительно проверив полон ли магазин патронов.

На площади было многолюдно. Сюда собрались военнослужащие казармы, прибывшие гости, а также население соседних деревень. Толпа народа у сцены вовсе не нравилась мне. «Шум создают и внимание террористов привлекают, глупцы!», – недовольствовал я на командировав, устроивших цирк посреди сафари с голодными зверьми.

Ко мне присоединился Рыжик, доставший плитку молочного шоколада и разделивший её на двоих. Мы слушали речь влиятельного представителя войск США. Холёный, одетый в дорогой костюм, он вещал нам с помоста, как важно не бояться смерти и следовать великой цели по наведению порядка в странах Ближнего Востока. Чиновник говорил о воинской морали и сплочённости, которые давно покинули Ирак, и оставались только на его лукавом языке. Он твердил о важной миссии по одолению бандитских и мятежных группировок, что угрожают нынче всему миру, и лишь коалиция способна уничтожить их. Американцы были в восторге от таких высокопарных слов. Выкрикивая междометия восхищения, они усердно хлопали в ладоши и верили во всё, что говорил надушенный авторитет. А я ел шоколад и удивлялся детской доверчивости этих парней, уже не первый день служивших здесь. Возможно, что я ошибался, и им нужна была поддержка боевого духа в зазубренных словах военного чиновника. Не все же стали нигилистами, как я. Просто они так и не поняли, что сюжеты зла и лозунги добра пишут одни и те же сценаристы. А до меня давно дошло, что умереть можно за родину, за близких, за любовь, но не за цель, поставленную мужиком в роскошном брендовом костюме.

Вскоре на сцену вышла девушка, понравившаяся мне вчера. Несмотря на ужасную память на имена, её – я запомнил сразу. Арабское, оно не было редкостью в краях, где я родился. Её внешность, что я сумел разглядеть поближе, тоже была традиционно восточной. Я рассмотрел янтарные глаза и кудрявые чёрные волосы, что казались забавными пружинками и словно жили своей жизнью, задорно прыгая на её нежных плечах. Ещё мне приглянулись изящные ямочки на щеках и подбородке. На девушке было одето лёгкое белое платье, и я заметил крестик на груди, а ещё родимое пятно в форме большого полумесяца на её правой руке, чуть выше локтя. Из её рассказа о себе, я выяснил, что ей восемнадцать, и что она метиска, папа – восточный с этих земель, а мама с бывшего СССР, поэтому она владела русским. Знания девушки английского языка обуславливались тем, что она училась на репортёра, и поездка на Ближний Восток была первым учебным проектом в её начинающей карьере. Её искренняя речь зашла чуть глубже, чем обычное представление себя на публику. Смущённо заулыбавшись, она рассказала, что в отличие от мамы, её папа – строгий мусульманин, который требует от единственного дитя беспрекословного послушания и именно с его разрешения она находилась здесь, чтобы снять репортаж о военных буднях. В душе я заулыбался вместе с ней, понимая, что значит быть метисом, когда в твоей крови и голове смешение культур, определяющее взгляды на жизнь. Меня тронула добрая открытость девушки, прекрасно дополненная восточной скромностью. Вот только из–за Рыжика, внезапно задавшего вопрос, я прослушал, в какой стране она проживала.

– Эта ли девчонка понравилась тебе вчера во время привала на скамье?

– Она приятная, – коротко ответил я.

– Слишком тощая! Подержаться не за что!

– Она худенькая, а не тощая!

Глава 6. Друг по несчастью

Я лежу на бархате песка у родного моря. Мои глаза закрыты. Я наслаждаюсь шумом волн. Они то надвигаются грозной пеной, то вдруг разбившись маслом по песку, убегают назад, напуганные сушей. Тёплый морской бриз ласкает мне лицо и руки, его завитки играючи обматывают мои пальцы, и я медленно перебираю расслабленными фалангами. Моё дыхание ровно, лишь рьяно грудь вздымается вверх, как тянется к лучам тёплого солнца. Я вдыхаю сладкий невидимый дурман крадущегося сна. Я дышу ветром, солнцем и морем, я сливаюсь с ними, я и есть они, я...

***

Я проснулся. Унылый звук капающей воды выдернул меня из сладкого сна, из дома, с родного берега моря. Открыв глаза, я увидел тёмные стены преисподней, по которым сочилась жидкость, жёлтая, как моча. Эхом отдавались капли, падавшие на неотёсанную кривую стену откуда–то сверху, там, где был солнечный свет и тепло. Я лежал на земле в непонятной темнице, головой к поржавевшей железной решётке. Приподнявшись, я испытал жуткую головную боль, а потому снова опустился на песок. Ужасно хотелось пить. Пить и жить. Откуда не возьмись, надо мной возник молодой мужчина восточной внешности, явно измученный и изрядно побитый.

– Ты как, брат? – спросил он меня на русском почти без акцента.

– Я умер?

– Моё лицо такое страшное? – рассмеялся парень, механически касаясь ноющих синяков на своих заострённых скулах.

– Просто ты араб, говорящий со мной на чистом русском в каком–то подземелье Ирака – неожиданно, странно и неправдиво!

– Не араб, а курд! Уже правдивее, не так ли? – пошутил он и поднёс к моим губам глоток воды в отколотой сбоку пластмассовой кружке. – Нет, ты не умер! Просто попал в ад на этой земле!

– Ты кто? – с подозрением схватил я его за руку.

– Напарник по аду! Тоже сюда попал по велению судьбы.

– Сюда, это куда?

– Мы в плену у суннитских исламистов. Слышал про таких?

– Слышал и не самое лучшее.

Я вновь попробовал подняться с земли, ведь холод и песок уже разъели мне всю спину. «Чёрт, больно!», – я ощупал себя. Отбитые рёбра и запёкшаяся кровь на голове. «Хорошо, что волосы короткие и причёску не подпорчу!», – улыбнулся я своему сокамернику.

Я вспомнил всё. На счастье, по всей видимости, пулю из вражеского автомата поймал своевременно одетый бронежилет. Толчок от пяти миллиметрового калибра ощущался точно удар кувалдой по грудной клетке, от которого у меня перехватило дыхание и, согнувшись, я попятился назад. Несколько секунд я испытывал жуткую панику, не умеючи сделать вдох или выдох. Именно в такие моменты и понимаешь, как важно дышать, ведь эта функция или её отсутствие и держит нас на грани между миром настоящим и загробным. Мои страдания облегчил бандит, подобравшийся со спины незамеченным, и стукнувший меня по затылку прикладом автомата. Вот головная боль и не давала мне покоя в этом пристанище сырости и темноты.

– Ты откуда будешь? – спросил меня парень.

– С Южного Кавказа родом, по крови – метис, а приехал в Ирак из Скандинавии, где живу у отца.

– А правду говорят, что в Скандинавии все девушки – блондинки с объёмными формами?

– И такие есть, и на них не похожие. Как и везде! – улыбнулся я.

– Такой миф порушил! Эх ты! – шутливо загрустил напарник по темнице.

– Откуда русский знаешь? И как узнал, что это мой язык?

– Родился в Твери. Учился в Москве. Там, в столице, у меня крохотная квартирка, и даже девушка есть! Красивая! Русская! С пышными формами! – с ностальгией ответил мне черноволосый парень с пухлыми губами, которые почти не было видно под густой бородой. Его глаза были узкими и темно–карими, добрыми и душевными. Сам невысокого роста, худой, а скорее, истощённый пленом, он не производил впечатление воина.

– А как ты здесь оказался? – спросил я.

– Воевал за свои исторические земли, да попался!

– Давно попался?

– Было бы давно, ты бы сейчас с призраком уже говорил, – ухмыльнулся он.

– Всё так плохо?

– У иракской Аль–Каиды американцы убили лидера на днях, аз–Заркави. Слышал о таком?

– И что?

– А то, что теперь мелкие сошки, как эти суннитские террористы, к которым мы попали, разбежались стайками тараканов в разные углы страны и каждая стая блюдёт свои интересы. Цель этих – нажива на «неверных». Они нас на бои выставляют и ставки делают. Ну и, конечно, обратно в семьи продают за хорошие деньги. Казнят они гораздо реже, ведь мы им живыми нужны.

– На бои? Мы ж не гладиаторы и не в Древнем Риме! – рассмеялся я.

– А забавы с тех пор не изменились: женщины и зрелища! Они баб крадут, не своих, иноверных, и с ними такое вытворяют! А нас, мужиков, на сражения по ставкам! Я в одном еле выжил! А вон, видишь, бедолагу?

Я вгляделся в темноту нашей камеры и заметил мужчину то ли спящего, то ли мертвого.

– Что с ним? – взволнованно прозвучал мой вопрос.