Всегда любила атмосферу в редакции после полуночи. Ванильный кофе из автомата, глухой стук клавиш и гул сотен компьютеров удаленщиков, работавших в ночь из дома.
Свой комп я заставляла работать сверхурочно. Обычно я не задерживалась на работе, но эта статья особенная. Заголовок набирала последним, с лёгкой дрожью в пальцах.
"Тени в мраморе: как фонд благоустройства города превратился в личную кассу мэрии". Под ним - три листа текста. Язвительно, четко, все факты - по полочкам.
И в конце имя — журналист Анна Соколова.
За должность журналиста уже отдали душу дьяволу многие, а мне она пока предлагала только бессонные ночи и зарплату, которой хватало разве что оплатить коммуналку да отвратный кофе.
Но это не имело значения. Имели значение документы, которые пизанской стопкой лежали на крою стола. Распечатки банковских выписок, поддельных тендеров, показания "источника, близкого к расследованию" в лице замглавного бухгалтера, который не выдержал угрызений совести под Новый год.
Мой стол был островком хаоса в пустом освещенном неоновыми лампами пространстве. Фотографии чиновников, связанных стрелочками, схемы движения денег, похожие на паутину. В центре паутины — он. Мэр. Улыбающийся с билбордов, пожимающий руки детям на утренниках, открывший новый мост и первым проезжавший по нему на своём бестящем "аурусе".
Сотовый завибрировал, скользя по бумагам. Неизвестный номер.
— Соколова, — ответила я, не отрывая глаз от абзаца про фиктивный ремонт школы.
— Анна Викторовна, — голос был приятным, бархатистым, таким знакомым. В редакции будто резко включили кондей, ноги заледенели. — Вы работаете допоздна. Усердно.
Я с силой сжала телефон, да так, что пальцы заболели.
— Кто это?
Ответ я знала, и он знал, что я знаю.
— Друг. Хорошо относящийся к вам друг. Хотел бы предложить вам сделку. Вы заканчиваете этот… творческий порыв. Появилась должность пресс-секретаря в очень перспективной структуре. Зарплата на порядок выше. И, что важнее, перспективы. Вместо того, чтобы копаться в грязном белье, вы сможете его… стирать. Или, лучше сказать, отбеливать.
Это была не угроза, а деловое предложение.
— Мое белье чистое, — сказала я, удивляясь собственному спокойствию. — А ваше, судя по всему, уже не отстирать. Только выбросить. Вместе с владельцем.
На другом конце трубки медленно выдохнули. — Очень жаль. Вы талантливы. Глупы, но талантливы. Знаете, мрамор, из которого построена городская мэрия — очень скользкий материал. И очень твердый.
В трубке щелкнуло и пошли гудки. Связь прервалась.
Сердце колотилось где-то в горле. Я посмотрела на статью. Она была готова. Черновик лежал на флешке, в облаке и в почте у главреда, с пометкой «публиковать в случае моего исчезновения». Старомодные методы защиты, но они работали.
Нужно было идти домой. Вернее, в свою съемную квартирку в сорока минутах езды на электричке. Я собрала самые важные бумаги в портфель, натянула пальто. На прощание глянула на черный экран монитора, в котором отражалось мое бледное, осунувшееся за месяц расследования лицо. "И зачем тебе это надо?" — спрашивало отражение. У меня не было красивого ответа про правду и справедливость. Был просто внутренний крючок, который не позволял пройти мимо, зацепившись за нестыковку. И азарт. Проклятый, сладкий азарт журналистской охоты.
На улице моросил холодный дождь. Городской центр, обычно яркий и шумный, в этот час был пустынен, будто весь вымер. Фонари рисовали на мокром асфальте длинные, уродливые пятна света. Я свернула в короткий переулок между двумя административными зданиями — это был мой привычный путь к станции метро. Здесь не было ни магазинов, ни камер. Только высокие глухие стены и мусорные контейнеры. Пройти надо было метров пятьдесят, не больше.
Шаги эхом отражались от стен. Мои и… не только мои.
Я обернулась. В конце переулка, под фонарем, стояла фигура в темном. Не двигалась. Просто смотрела.
Ускорила шаг. Сердце застучало в висках. Зазвонил телефон в кармане — главред. Наверное, прочел письмо. Я потянулась в сумку, чтобы ответить. И в этот момент из-за контейнеров вышли еще двое. Перекрыли путь вперед. У того, что был ближе, в руке блеснуло что-то тяжелое и неострое. Труба?
"Беги!" — кричал инстинкт. Я рванулась назад, туда, где стоял первый человек. Но он уже шел навстречу, быстрой, спортивной походкой.
— Сумку, — коротко бросил он. Его голос был таким же безликим, как и лицо.
Я прижала сумку к груди, пятясь, пока спиной не уперлась в холодную мокрую стену. Тупик. Буквальный и фигуральный.
— Ребята, вы что, серьезно? — выдохнула я, и голос, к моему удивлению, не дрогнул. Внутри все похолодело от страха. — Статья уже у главреда. Убьете меня — ее опубликуют утром.
Человек с трубкой чуть склонил голову.
— Не наша забота.
Они подошли вплотную. В нос ударил запах одеколона и алкоголя. Я увидела в глазах ближайшего не злобу, а скуку. Для него это просто работа. Телефон продолжал назойливо пиликать.
В отчаянии швырнула сумку им в лицо. Бумаги взметнулись белым веером, смешавшись с дождем. Рванула в сторону, в узкий просвет между одним из них и стеной.
Боль пришла не сразу. Сначала был оглушительный, сухой хлопок, отдавшийся в костях черепа. Потом — ощущение падения в колодец, где свет фонаря наверху быстро уменьшался. Я осела на колени, потом завалилась на бок. Мокрый асфальт был холодным и удивительно мягким.
Надо мной кто-то наклонился. Методично, без спешки, обыскал карманы, вытащили телефон, раздавили. Дождь падал мне на лицо, смешиваясь с чем-то теплым и соленым.
Потом все поплыло. Звуки — шуршание бумаг, их приглушенные голоса, удаляющиеся шаги — стали доносилось как будто из-за толстого стекла. Холод асфальта стал проникать внутрь.
Последней мыслью было "идиотский конец" и чувство дикой, животной обиды. Не за свою жизнь — за недописанную статью. За правду, которую снова спрячут в сейф. Они не дадут главреду опубликовать
Мелисса знала путь от дома до редакции "Королевского вестника", я просто позволила ногам идти на автопилоте, пока сознание выдергивало знакомые образы вокруг.
Шла, вдыхая прохладный воздух, наполненный запахами выпечки из уличных пекарен. Высокие шпили отбрасывали на мостовую длинные, острые тени. Я пересекла Певучий мост, где арки действительно издавали лёгкий, переливчатый гул под ногами, прошла мимо фонтана, у которого, как обычно, толпились студенты магической академии, горячо что-то обсуждая.
Редакция "Королевского вестника" располагалась на главной площади, в здании, похожем на упрямого, приземистого гнома среди каменных эльфов-небоскрёбов. Три этажа из потемневшего от времени известняка, окна-бойницы и вывеска, которая скрипела на ветру с таким пронзительным звуком, что прохожие ускоряли шаг. Легенда гласила, что предыдущий редактор заклял её так, чтобы она скрипела в такт вранью чиновников. Скрипела она почти постоянно.
Толкнула тяжелую дверь, и меня встретил знакомый хаос. Редакция "Королевского вестника" была не офисом, а эпицентром творческого бедствия. Воздух гудел от десятков голосов, перекрывающих друг друга, и звона от падающих в чернильницы перьев. Пол был усыпан скомканными листами пергамента.
И повсюду — перья. Они порхали по воздуху, как птички, послушно записывая за репортёрами их пламенные речи. Одно сизое перо с ярким оранжевым кончиком парило над головой молодого паренька из светской хроники, старательно выводя за голосом журналиста: "…И платье герцогини было столь же синим, как её печаль от проигрыша в вист… ой, нет, вычеркни "печаль", впиши " возмущение"… нет! лучше "лёгкую досаду".
Другое перо, чёрное и похожее на воронье, атаковало лист бумаги с такой яростью, что чернила летели брызгами. Его хозяин, коренастый мужик, орал, размахивая кулаками: - Я говорю тебе, тот лекарь - жулик! Мошенник! Его надо посадить на кол! Нет, стоп, вычеркни "посадить на кол", это неполиткорректно… Впиши "отдать под суд"… Скукотища!
Улыбаясь, пробралась к лестнице на второй этаж, ловко увернувшись от проносящегося столика с дымящимися чашками, который катился сам по себе в сторону архива.
Начальник, главный редактор Барнаби Терви, обитал в кабинете под скромной вывеской "Главный". Дверь туда всегда была приоткрыта ровно настолько, чтобы можно было выкрикнуть очередной разнос или бросить в провинившегося журналиста чернильницу (метал он с поразительной меткостью).
Барнаби был человеком-вулканом, застывшим в стадии вечного извержения. Огромный, лысый, с багровым от постоянного напряжения лицом и очень пышными усами, которые сами по себе шевелились, выражая эмоции хозяина. Сейчас они нервно подрагивали. — Ренвик! — прогремел он, едва я показалась на пороге. — Садись и не растекайся по креслу, у меня нет времени на церемонии! — Доброе утро, Барнаби. — Доброе утро! — передразнил Барнаби, швыряя в угол недопитую чашку с чем-то тёмным и подозрительным. — Каждую статью, где упоминается твоё имя, мне приходится вычитывать десять раз, потому что я жду, что из каждой запятой внезапно выскочит его новая драконьесть и потребует сатисфакции за "неверную трактовку фактов"! А факт в том, что ты неделю не появлялась здесь, и отдел городских происшествий погряз в такой рутине, что читать их отчёты — всё равно что жевать опилки. — Я упала с лестницы, — напомнила она. — Заявление лекаря у вас на столе лежит.
— Упала она! — Барнаби повалился в кресло, которое жалобно заскрипело. Его усы изобразили подобие страдальческой дуги. — Ладно. Хватит болтовни. У меня для тебя задание. Скучное. Унылое. До зубовного скрежета бюрократическое.
— Идеально, — сказала Мелисса, чувствуя, как загорается азарт. Скучные задания от Барнаби обычно пахли грандиозным скандалом за версту. — Новый атторней Форлакса, Дариус Лейстер, — по буквам проговорил Барнаби, швыряя в Мелиссу тонкую папку. Будешь следовать за ним и все фиксировать. Заказ из дворца. Бараби тяжело вздохнул, но в его взгляде вспыхнул хищный огонёк.
— Но если ты снова ввяжешься в драконью драму, и он, — Барнаби кивнул в сторону окна, будто Дариус мог подслушивать, — устроит мне разнос о "безрассудстве моих сотрудников", заставлю тебя вести колонку о клумбах в королевском саду! Месяц! Без права на сарказм! — Угроза страшнее казни.
Я и правда так считала.
— И ещё, — Барнаби покопался в ящике и швырнул мне прямо в руки небольшой футляр из тёмного дерева. — Возьми. Новинка из Гильдии Писцов. Замочек щелкнул, и я подняла крышку. На бархатной подушке лежало изящное золотистое перо. — Говорят, оно не только пишет, но и запоминает, если нет пергамента. Может даже задавать уточняющие вопросы, если запнётся. На редкость занудная штука. Как раз для тебя. Перо оказалось тёплым на ощупь и слегка дрогнуло в моих пальцах, оживая.
На острие пера вспыхнул крошечный голубой огонёк. Оно выпорхнуло из рук, зависло в воздухе перед чистым листом пергамента на столе главного редактора и вывело чётким, каллиграфическим почерком: "К работе готово, шеф. Но предупреждаю, про клумбы писать отказываюсь на основании пункта 7 моего контракта о творческой деградации". Барнаби, наблюдавший за этим, издал странный звук, среднее между хрюканьем и гортанным смехом. — Видишь? Даже перо у тебя дерзкое. Катись отсюда и принеси мне сенсацию.
Высоко в небе, делая круг над городом, тень чёрного дракона на мгновение зависла над зданием "Королевского вестника", прежде чем приземлиться у здания Прокуратуры на противоположной стороне площади.