Гимназия ведьм

1 Евдокия

1 Евдокия

В последнее время я полюбила осень. Мне было ее мало - золотых листьев, запаха солнца на спелых яблоках, оранжевых тыкв. Я смотрела и не могла насмотреться. И даже серые струйки дождя я любила - в потёках по стеклу я видела удивительные узоры. Моя последняя осень.

Я смирилась с этим. Возможно, я доживу до первого снега - врачи таких прогнозов конечно не ставят. Но я хочу быть оптимистом. Хочу увидеть, как припорашивают первые несмелые снежинки грязные улицы...

Что я вам хочу сказать - ходите мои дорогие на осмотр к врачу хоть раз в полгода. И не будет вам такого несчастья.

Я подхватила сумочку, мазнула взглядом по своему отражению в зеркале при выходе - усталая, бледная, с обостренными скулами. Даже макияж не спасал ситуацию. Рак ел меня изнутри, и это было заметно.

Сумочка, обычная, маленькая, немногим больше клатча. Но мне она казалась тяжелой. Слабые пальцы, слабые ноги, спрятанная под платком лысина - химиотерапия выпила все силы. Но все оказалось напрасно. Болезнь прогрессировала.

И я решила просто прожить остаток своей жизни так, как бы никогда не решилась проживать ее раньше. Я убралась из больницы, и забросила к черту все таблетки. И сегодня на Хэллоуин я ехала развлекаться.

Подружки пригласили меня на вечеринку, и я радостно приняла это приглашение. Может быть, это последняя туса в моей жизни.

Уезжая в автомобиле, я сожалела о том, что за тридцать своих лет у меня было очень мало вечеринок. Я все тянулась, все что-то пыталась достичь, отбрасывая развлечения и веселье как хлам. То времени не было, то денег. Один проект сменялся другим, дедлайны, совещания, командировки.

Так я профукала свою любовь – мужчина, с которым я строила отношения, покинул меня, обозвав пришибленной карьеристкой. Он хотел ребенка и уютный дом. Я хотела больше, больше работы. А осталась в результате ни с чем. Все сбережения вытянуло лечение. А перед смертью вспомнить кроме работы - нечего.

- Дашка, прекрасно выглядишь, - Наташка, моя старая подружка, открыла дверь своей квартиры, и расцеловала воздух возле моей щеки. - Быстренько проходи. Сейчас по бокалу вина и в клуб.

- А ритуал? – послышался возглас из конаты Там кто-то что-то ответил и девушки громко засмеялись.

- Какой ритуал? - я прошла в комнату, где оказалось еще две девушки. Ксюша, блондинка в костюме Офелии и Оля - огненно-рыжая ведьма, в шляпе с острым колпаком.

- Утопленница, ведьма и монахиня, - загнула пальцы Оля. Монахиня это я. - Сейчас зайдет наша Посланница смерти, и я все расскажу.

И действительно, зашла Наталия в костюме скелета, который сексуально обтягивал ее стройную фигуру. В руках она держала бутылку вина и бокалы.

- Сегодня же Хэллоуин, давайте поколдуем, - начала объяснять Оля, пока Наталья разливала красное вино в бокалы. - Потанцевать мы всегда успеем. А здесь - магия....

- Да говори уже, что и зачем надо делать? - меня саму разбирало любопытство. В груди поселился какой-то азарт - это может мой последний шанс подурачиться и сделать какую-то ерунду.

- Надо идти на кладбище, - таинственно шептала Оля.

- Нет, нет, и еще раз нет, - решительно помахала руками Ксюша. - У меня танатофобия.

Олька залпом выпила вино и удивленно посмотрела на подружку.

- Я боюсь кладбища!

- Ну хорошо, кайфоломщица, можно и не там, - немножко подумав сказала Оля. - У меня в пакете все готово. Тыква-фонарь, мел, свечи... Пол магазина с сувенирами скупила, чтобы вы понимали.

- А что мы добьемся тем ритуалом?

- Он называется - «второй шанс». Я вот хочу получить второй шанс и защитить КМС, - пояснила Оля.

- Я Игоря вернуть, - ответила до того молчаливая Наташа.

- Вы поссорились?

- Ерунда, - Наталья горько улыбнулась. - Давайте уже развлекаться.

Мы допили вино. И вышли из квартиры, потягивая тяжелый шелестящий пакет с атрибутами праздника. Если бы не моя болезнь я бы никогда в жизни не полезла в такую авантюру. Но терять мне было нечего. А второй шанс - вот кому, кому, а мне он был нужен чрезвычайно.

Мы выбрались на пустырь с домом Натальи, где обычно выгуливали собак. Оля ловко вытянула тыквы в виде светильника. Долго распугала зажигалкой, пока при ветре зажгла свечу в середине фонарика. Фонарик стал в центре. Вокруг него девушка ножом рисовала какие-то линии в песке. Было темно, и ничего не видно.

Затем она выставила толстые черные свечи на те линии.

- Ветер, не будут гореть, - немного помучившись с зажигалкой, констатировала Ксюша.

- Так поставь, - дала добро Оля. - Беремся за руки и повторяем за мной.

Мы так и поступили. Взялись за руки, затараторили некую абракадабру, которую Олька стопроцентно прочитала на сайте пранкеров. Ничего не происходило. Просто шумел ветер, и мы, ведьмы-неудачники стояли на пустыре, взявшись за руки.

- Кровь, нам надо кровь, - Оля вошла в азарт. - Кто пожертвует несколько капель?

- Да ну нафиг, - нервно улыбнулась Ксю. - Я уже замерзла. Гоу греться.

- Я дам, - не знаю, что на меня нашло. Тело привыкло к постоянной боли, и новая боль от пореза была не тем, что я хотела почувствовать. Но какая-то глупая надежда, усиленная вином и антуражем данного места просто смешивала меня делать глупости. - Давай нож, Оль.

- Ольга спрятала нож за спину. - Да я шучу.

- Сама не понимаю, почему меня взяло раздражение. Подкатывала какая-то истерика. -Ты разве не понимаешь, что мне нужен этот второй шанс, как никому?

- Но это...

- Нож.

В руку лег наспех вытертый о пальто нож. Я не раздумывая чиркнула лезвием по ладони. Мне надо второй шанс! Поднялся сильный ветер, сорвал мой платок, заставляя светить лысой головой. Девушки синхронно охнули. И здесь вспыхнули расставленные свечи. Ровные огоньки тянулись в небо, несмотря на крутившийся вокруг нас смерч. Света стало очень много. А потом так же резко я провалилась во тьму.

2 Евдокия

Проснулась я в незнакомом месте. Долго лежала, унимая слабость. И смотрела - прямо в поле зрения были волосы. Темные блестящие волоски путались в кружевном краю подушки. На них, как на шелковых нитках, выигрывали отблески солнца.

Я повернула голову, волосы потянулась, и чувство было такое, будто те волосы мои. Недоверчиво коснулась рукой головы, но натолкнулась на какой-то платок.

Я все больше приходила в себя. Разглядывала, куда это меня занесло. Очевидно снова в клинике. Грустно. Я планировала развлечься, а не валяться в постели остаток своих дней.

Где тут врач, напишу, что мне не надо никакой паллиативной помощи. Разве что таблетки с опием.

С удивлением поняла, что боль в груди не чувствуется никак. Похоже, мне уже успели укатать приличную дозу обезболивающего.

Я прижмурила глаза, переживая грусть и раздражение. Хотела одна развлечений. Хотела второго шанса. Я больная на всю голову - у меня четвертая степень и метастазы в легкие и печень. Здесь без шансов, одна дорога на кладбище.

Что-то мешало в сознании, поэтому я снова открыла глаза.

Балдахин над головой. Если это больница, то какая-то странная. Перевела взгляд дальше - отмечая, что бархатные занавески балдахина выцвели, и их бы не помешало хорошенько постирать.

Комната с бледными полосатыми обоями на больничную палату была не похожа. А похожа была на какой-то музей. Приходилось бывать в домах разных культурных деятелей, которые превратили в музей, оставив нетронутой меблировку.

Вот и у меня – странный, с волнистыми изгибами, комод стоит, возле него узкий шкаф, с овальным зеркалом на дверце. На окнах милые занавески с ламбрекенами.

Я встала, и оказалось что на мне надета длинная и широкая, как парашют, ночная рубашка.

Несколько шагов к зеркалу, и удивленный писк из горла. Там не я. Там девушка в ночной рубашке и чепчике на голове. Совсем юное создание. Школьница какая-то. Я протянула руку, чтобы проверить реальное отражение. Пальцы встретились с зеркальным двойником, нас отделяла тонкая холодная преграда из стекла.

Открыла дверцу шкафа, чтобы проверить, не скрывается ли за ними целая комната.

Это какое-то реалити-шоу... оглянулась в поисках скрытых камер. Но конечно ничего не нашла.

В шкафу оказались какие-то платья, без сомнения такие же винтажные, как и весь интерьер, правда, далеко не новые. Аккуратным столбиком были сложенные желтоватые предметы белья. Я потянула верхний, и развернула очередной кружевной чепец.

Снова закрыла шкаф, и внимательнее всмотрелась в зеркало. Оттуда на меня придирчиво смотрела юная шатенка с длинными волосами. Дотронулась к ним руками - мои. Вот тут мне стало страшно.

Но порефлексировать я не успела.

- Евдокия! Лежебока! - двери в комнату резко открылись и с грохотом ударились о противоположную стену. - Ты еще не одета! - на пороге в позе руки в боки стояла тучная дама лет сорока. Красное круглое лицо, бюст пятого размера и замусоленный фартук. От женщины несло жареным луком. - Ну что ты хлопаешь зенками? Что ты строишь из себя?

Женщина вошла в комнату, и выхватив из шкафа платье бросила в меня.

- Давай, одевайся, и быстро вниз.

Я настолько прифигела от натиска, что даже не вставила и слова. Лишь поймала автоматически серо-синее что-то, во что мне надо было одеться.

Да и что там говорить, я не из тех людей, которые лезут отстаивать свои права. На работе я всегда боялась руководителя. Из-за этого на меня сваливали много проектов. Но я справлялась и получала премию. Как говорила моя руководительница - безропотный поросенок двух маток сосет. Вот и я выбрала себе такой девиз, предпочитая не вступать в конфликты, а обходить их. И долго считала, что выбранный мной путь - правильный.

Поэтому проведя фурию в фартуке взглядом, я разгладила брошенное мне платье. Длинное, вылинялое, серо-синее платье напоминало театральный костюм.

Я стянула с себя рубашку, и обнаружила, что под ней у меня панталоны до колен. А больше ничего.

Если вся история в которую я попала костюмированная, то надо напрягть мозги да изгадывать, что я знаю о старинных нарядах. Тем более, что надевать колючее на ощупь платне, на голое тело не хотелось.

Почему во всех книгах в барышень есть горничные, которые их одевают, а у меня нет? Я знаю, уверена, что должна быть одета нижняя рубашка под платье. И корсет? Корсета в шкафу не нашлось. И я из облегчения выдохнула - откуда я знаю как его надевать. А вот рубашка, похожая на ту, в которой я спала, отыскалась.

Я надела рубашку, потом платье, а потом заплела косу.

Потом как-то лимит - ничему не удивляйся - иссяк, и снова подкатила истерика. Я не понятно где, очевидно что не в своем теле, и при этом спокойно одеваюсь в какой-то хлам, потому что так сказала какая-то баба. Что происходит?

Я замерзла в ноги. И поняла что было бы не плохо сходить в туалет. Інтересно, здесь есть канализация, или мне начинать искать ночной горшок?

Я хихикнула. Это не реалити шоу. Это мои глюки. Я же неделю принимаю сильные опиаты чтобы обезболить опухоль. Выдохнула с облегчением. Потрогала сиську, которая была на месте, и совсем не белела. Глюки и глюки. Лучше так, чем осознанно гнить заживо.

И успокоившись, начала искать ботинки. Их нашла под кроватью, рядом с красивым глиняным горшком. Похоже, в моем воображении туалеты в винтажных эпохах не предусмотренные. А жаль.

Когда я вышла из комнаты, грозная фигура гренадерши уже снова маячила на лестнице.

- Ты спишь там? Когда я уже от тебя избавлюсь, несчастье?

За гранью моей комнаты оказался дом. Небольшой, но двухэтажный. Рыпучая узкая лестница вела на первый этаж. И вот тут пришли какие-то воспоминания.

Например, что дом принадлежал моему отцу, а тетка на лестнице - жена моего двоюродного дяди Глеба, Пелагея Ивановна. Хорошо, что я уже решила ни чему не удивляться.

Пелагея помахивала полотенцем, и сверлила меня взглядом поросячьих глазок.

3 Азар

- Азар, погоди. Я не могу так быстро идти, — запыхавшись, говорит мне Глеб в спину. Ну, это же надо. Какой наш волчок медленный И не старый же, чтобы так говорить.
- Я же говорил, что за чернилами пойду сам. Обязательно было за мной тащиться? – спрашиваю, не поворачивая головы.
- Обязательно, — бросает мне в спину, и я тяжело вздыхаю. Дал же бог друга. Вместо того чтобы готовиться к урокам или сидеть, как все нормальные алхимики в лаборатории, оно чихает от реактивов и волочится за мной.
- Ну, тогда иди молча и не ной, — раздраженно говорю.
- Как всегда ты шипишь, — хмыкает тот и сравнивается со мной.
- Я тебе не кошка, чтобы шипеть. - сжимаю челюсть от его слов, которые меня не на шутку разозлили.
- Да, да, — говорит тот и быстро кивает головой.
На базаре, как всегда, очень людно. Многие хозяйки спешат утром скупиться, чтобы приготовить своим родным что-то вкусненькое.
Я осмотрелся вокруг и начал искать взглядом лавку с различными учительскими прибамбасами. Подошел и начал выбирать чернила. Нужно, чтобы были не очень густые и не очень жидкие. Что-то среднее. Но и это не все - смотря что теми чернилами писать придется

- Вам с болиголовом или с остролистом? - суетился вокруг меня продавец, нахваливая ингредиенты чернил с таким характерным акцентом, что появилось ощущение - я тут приобрету и то и другое, еще и пергаменты из кожи левиафанов мне сверху напарят.
- Помолчите, уважаемый, — попросил я, добавляя толику силы в голос.
Купец отстал. Переключил внимание на Глеба, предлагая тому пера из черных лебедей.
Я же сосредоточился на проверке чернил - список у меня был в голове немалый. Для каждого вида занятий стоило брать свои чернила. И писарю я закупку доверить не мог - было уже так, что ведьмочки не могли записать простые формулы, из-за несоответствия чернил.
Я открыл одну баночку, потом другую. Не успел сунуть нос в третью, как кто-то меня толкнул и чернила разлились на мою белую льняную рубашку.
Очень не хватало громких высказываний, но я сдержался, тяжело вздохнул. Потом еще тяжелее вдохнул и повернулся к вредителю, который сделал из моей рубашки тряпку. На меня смотрела хрупкая девушка с испуганными мышиными глазами. Сначала я хотел накричать на нее, но когда заметил, что она боится меня и втягивает голову в плечи, передумал.
Что-то подтолкнуло меня на такой благородный поступок.
- Простите. Ох... Что же я наделала. Я не хотела, — красавица подошла и начала вытирать пятно платочком, я поднял одну бровь к верху. Сначала не понял жеста. До сих пор женщины не касались меня раньше, чем я их, чтобы не случилось, а эта девушка не такая. Я внимательно начал вглядываться в красивое испуганное лицо. Юная, совсем юная.
Покачал головой и положил свою руку на ее, которая терла нещастное пятно так, словно хотела дыру во мне сделать. Слегка сжал, а потом отпустил ее.
- Больше не прикасайтесь ко мне, — говорю довольно холодно. Глеб косится на меня, по его закаченным глазам, я понимаю, что мой взгляд пугает не хуже темной ночи.
- Простите. Позвольте мне загладить свою вину, — начинает ныть она. Хотя взгляд достаточно решительный. Испуг исчез, и она набралась решимости.
- А ты можешь?
- Конечно. Я могу угостить вам чем-то вкусненьким, но... - незнакомка взглянула в свою корзину и смутила.
- Но у тебя там нет денег? - добавил я. Девушка была одета в какие-то лохмотья, если бы не ее дерзость, я бы на такую даже внимания не обратил. У нас даже прислуга одевается лучше.
Не знаю, что со мной. Почему-то мне приятно находиться возле этой девушки. Хочется, чтобы она задержалась. Я схожу с ума. Это все то утренний сон. Стой! Голос! Он так похож с моим сном. Не верю. Таких совпадений просто не бывает. Я качаю головой и отгоняю злые мысли. Смотрю на нахмуренную девушку и из моих губ вылетает то чего, ни я, ни Глеб не ожидал. Даже девушка впала в ступор:
- Возможно я угощу вас, а потом вы отплатите мне тем же.
С ума сопел, — шепчет мне едва слышно товарищ. Я пожимаю плечами и сам не понимаю, что на меня нашло.

- Если вам нетрудно? - спрашивает у меня девушка и придерживает корзину покрепче. Нервничает.
- Не трудно, — говорю и иду к ближайшему лотку с пахучей выпечкой. Глеб следует за мной, а девушка застывает в недоверии.
- Идем, — говорит Глеб, обернувшись, и незнакомка отправляется за нами.
- Спасибо. Я кстати... Эм... Евдокия, — улыбнувшись говорит она. Я бросаю на нее непонятный для себя взгляд. Скорее он оценивающий, заинтересованный. Где мои манеры? Но и девушка ими очевидно необремененная. Она как котенок, которого выбросили на улицу. Вот видимо почему так - моему внутреннему зверю хочется за ней присмотреть, в этом вся разгадка.
- Азарий Холодный, — говорю и отворачиваю голову. Не стоит так пялиться на её красоту. Еще подумают что-то неладное. Мне слухи точно не нужны.
- Ого... А почему именно Холодный? - наклоняет немного голову в сторону, чтобы увидеть мое лицо. Я хмурю брови и не желаю отвечать, но мой язык меня удивляет.
- Мой дед был воином. Его холодный взгляд боялись даже цари, но прожил он недолго. Вот поэтому и холодный.
- Значит вы очень похожи на своего деда, — радостно восклицает девушка и я смотрю на нее как будто впервые.
- Правда. - протягиваю слово и не свожу глаз с хрупкой фигуры.
- Если у него был такой взгляд, как у вас, то точно правда, — говорит мне с улыбкой, а я склоняю голову, чтобы заглянуть ей в глаза. Я и не заметил, как мы оказались возле лотка с пышками и баранками.
Евдокия не боялась смотреть мне в глаза, как это делали другие. Она постоянно улыбалась и что-то начала рассказывать. Не привык я к женскому вниманию, поэтому старался молчать и только кивал головой. Поэтому купил ей и себе за одно горячие пирожки с яблоками. Глеб пробовал наглеть, и вымогать еще и три пирожка со сливами. Вот о ком верно говорят - голодный как волк.
Со странной нищей мы больше не увидимся и это к лучшему.
- Рада была знакомству, — сказала Евдокия с нотками грусти в голосе. Я снова перевел на нее оценивающий взгляд. Откуда грусть?
- Я тоже, — говорю и разворачиваюсь, чтобы уйти.
Не вижу смысла продолжать разговоры и плодить в воображении Глеба новые глупые шутки обо мне. И так подозреваю еще будет дергать меня за усы.
Просто ухожу. Глеб, как верный соратник, более похожий на пажа, идет за мной.
- И что это за проявление благотворительности? - ворчит, уминая пирожок оборотень.
- Ты видел какое оно худое?
- Ее гимназистки из мира сживут, — замечает Глеб. - Еще бы, посягнула на их ректора.
- Ничего ей не будет, — я отмахиваюсь. Чернила, надо, и вообще дел куча.
Только у меня из головы никак не идет девушка. Даже, ужиная, принимая ванну и идя в постель, я не мог не думать о ней. Не мог забыть ее легкой и испуганной улыбке. Азар, прекрати себя мучить. Она совсем юная. И пусть, это первая девушка за долгое время, которая тебя заинтересовала, но она еще ребенок. Еще такая мелкая и хрупкая. Спи дурак. Не накличь на себя и на нее беды...

4 Евдокия

Мои фантазии мне нравились. Какой-то удивительный сказочный мир. Настроение улучшилось, я даже холод перестала чувствовать. Добралась до рынка, блуждала неторопливо между рядами, где бабы, в полотняных рубашках с вышивкой, и наброшенных сверху жилетках, призывали купить у них продукты.
- Яйца! - кричала одна, указывая на плетеные корзины. На ее шее побрякивало ожерелье из монеток. Так что впору засмотреться.
- Куры! - У этой вышивка не красная, а синяя.
- Сыр! Сметана! Самое сладкое в молоко на всю Владимировку!
Я еле успевала мысленно давать себе подзатыльник, чтобы прикрыть рот, так и распахнутый от удивления.
По рядах с продуктами, которые напоминали мне какой-то стихийный рынок возле метро, я добралась до крытых камышом навесов и настоящих торговых рядов.
Здесь народу было больше, меня толкнула какая-то женщина с двуручной корзиной, нагруженной так, что бедняга ничего не видела вокруг. И я врезалась в какого-то человека.
Он напомнил мне нашего заказчика Нейстайского Артура. Такой же худой, высокий, и со взглядом пренебрежения к окружающим.
С Нестайским у нас была долгая история взаимной неприязни. Его всегда не устраивали выполненные проекты. Их приходилось корректировать и переделывать. И он всегда настаивал на том, чтобы этим занимался лично креативный директор - то есть я. Я содрогалась каждый раз, как он него приходил заказ. И вздохнула бы с облегчением, если бы Нестайский ушел к конкурентам. Но этот гад с изощренным чувством юмора и умением издеваться над слабыми, каждый раз выбирал именно нашу фирму.
Подруги шутили, что он просто втюрился в меня, но не знает как подкатить, вот и донимает своими претензиями по работе. Типа как школьник, дергающий за косичку одноклассницу.
Тем более я удивилась, что мое воображение на фантазировало Нестайского здесь. Еле удержалась от этого, чтобы не воскликнуть: Артур Игоревич, а вы что тут делаете?
Одет он был в такую же странную одежду, как и все вокруг. Но в отличие от меня - в дорогой костюм с вышивкой и самоцветами даже - вот не могла я и себе на фантазировать какое-то шикарное платье? Даже в своих фантазиях чувствую себя перед ним растерянной студенткой.
К счастью дальше все было не так страшно. Меня угостили невероятно вкусным пирожком и послушали мои запутанные разговоры, более того. Даже брезгливое выражение лица ни разу не появилось у Арария. То есть конечно Нестайского. Но здесь он предпочитал называть себя пафосно - Холодный Азар.
Жаль было, что все это происходит под действием лекарств. Я бы определенно задержалась в этом мире, где все кажется таким интересным и сказочным.
Я вернулась к блужданиям рынком в странных ощущениях. Сожаления, пополам с утешением.
И еще где-то во внутренностях грыз червь тревоги: надо сделать то, что просила Пелагея, и поспешить. Потому что тетя будет очень недовольна. Но я отвергла эту мысль - ну что мне может сделать вымышленный персонаж?
- Едокия Тихоновна, голубочка, — меня грубо затянули в какой-то закуток между рядами, где воняло нечистотами. Я ойкнула, поворачиваясь к сморщенной старухе, которая куталась в битый мольб платок. - А похудела как, сердешная, ироды, не кормят тебя, - старая бубнила проклятия в сторону Пелагеи и ее мужа Глеба, а я медленно ее узнавала. Бабка Штепа, нянька Евдокии, которую Полозюки выгнали из дома.
Сморщенное, покрыть бороздами морщин и обвисшей кожи лицо женщины плохо укладывалась в мою память. Евдокия ее помнила румяной, как булочка веселушкой. Но с тех пор, как отец Евдокии сгинул и в дом пролез дядя-опекун Штепу было не видно.
- Что с вами случилось? - мимо воли вырвалось у меня.
- Ох, не спрашивай, дитятко, — бабушка воровато оглянулась. - Сколько мне веку осталось, доживу уже так. Я за тебя, голубушку, переживаю. Сведут тебя со свету.

- Да что со мной произойдет?
- А ты не понимаешь, зачем ты, бесприданница, поэтому Штильману сдалась? Выпьет до суха, упырь проклятый, и косточки растают, — от зловещего тона старухи стало жутко. - Слушай внимательно, дитятко. Тебе надо в гимназию, любой ценой, но поступай туда, там ни Полозюк ни Штильман тебя не достанет. Я здесь меже людьми походила, спросила. У банкира этого уже три жены сгинули, чахнут, тают, а он молодеет. Как есть вомпер. И тебя Полозюк ему сторговал уже. А за стенами гимназии они тебя не тронут.
- Я поняла, — я серьезно кивнула и запустила руку в корзину, где бренчали выделенные на покупки для Пелагеи монетки. Тратить их на Азария я побоялась, а вот помочь Штепе как раз можно - видно же, что и одежда у нее еще беднее моего, и похудела она. Но от вытянутого серебряного рубля бабка отшатнулась.
- Пелагея тебя живьем съест за эти деньги, — баба отступила в закуток. - Я у племянника сейчас приживаю, живем не богато, но на твою голову беду привлекать не буду, Бог с тобой, голубочка. Ты как вздумаешь в гимназию идти мне скажешь, невестка кума там у кухарки на подхвате, мы уже как-то подумаем, как тебе подсобить.
Баба проскользнула с закутка мимо меня, а я пожав удивленно плечами, двинулась дальше.
Купила как будто все, что тетя заказывала, и пошла домой.
- Тебя только за смертью и посылать. - с порога набросилась Пелагея. И вырвала из рук корзину с покупками. - Ворон там считала, бестолковая, — бубнила женщина, вытаскивая на деревянную поверхность стола продукты. - Капуста гнилая, пол кочана выбросить придется.
Она повернулась ко мне, кладя руки на округлые бока. Я же точно знаю, что кочан брала нормальный. Но Пелагею очевидно это не остановило.
- На обед не рассчитывай, приживалка, — прошипела она.
- Гестапо какое-то, — возмутилась я. Уже настолько я не привыкла ссориться, но это все переходило рамки разумного, что внутри начал подниматься протест.
Пелагея подступилась ближе.
- Как ты родную тетю назвала?
- Родная, как же. Троюродного дяди жена, — пробормотала я. - Третья вода на киселе.
- Ведьма неблагодарная, — щеку обожгло хлесткой пощечиной.
Я удивленно хлопнула глазами. Как-то оно для галлюцинаций все слишком реалистично. Удар чуть не сбил меня с ног, я больно ударилась об угол стола. А Пелагея вцепилась в мою косу, так дернув, что из глаз брызнули слезы.
- Я тебя научу уважению, сволочь, — она потянула меня куда-то.
В кладовку, подсказала память Евдокии. И все тело сопротивлялось этому. Но я ошиблась. Потому, что Пелагея выперла, как паровоз меня на второй этаж, и втолкнула в мою же комнату. На полу лежала целая куча разнообразного тряпья.
- И не смей мне на глаза показываться, пока все не зашьешь, — рявкнула тетя, толкая меня к тряпкам.
Я всхлипнула, сдерживая боль. Оглянулась к зеркалу - на лице горел маковым цветом отпечаток тяжелой руки.
Все меньше происходящее напоминает выдумки и фантазии. Живот снова бурчит от голода, щека печет...
А что если я и вправду попала в передрягу?

5 Евдокия

5

Евдокия

Куча дранья оказалась порванными простынями и рубашками. Я разглядывала прорехи, просовывая туда пальцы. И мне вот это все шить? Корзинка с нитками нашлась в комоде. Евдокия много шила, поняла я. Я тоже взялась за иглу, присела на кровать, но не спешила браться за работу.
Наоборот. Просто сидела и думала. А что если предположить, на одно только мгновение, что Хелоуинский ритуал сработал? Что, если я оказалась в теле семнадцатилетней Евдокии? Я ущипнула себя за руку, на коже остался след, и больно было ощутимо. Но и этим я не довольствовалась, и пырнула себя иглой.
- И что это ты делаешь? - голосок из-под комода так меня напугал, что я чуть не проткнула руку насквозь.
- Кто здесь? - неуверенно спросила в пустую комнату.
- Ясно кто, — из темноты ко мне выскользнул еще более темный клубок, превратившийся в мохнатого человечка. - Совсем ты хозяйка обо мне забыла. А мне бы поесть чего.
Я так и сяк направляла свою так называемую память, но идентифицировать создание все не могла.
А мой гость оказался очень интересным. Ростом мне по колено, черненький, с острой как у ежика мордочкой, и глазами бусинками. Над головой торчали маленькие, как у молодого козлика рожки.
- Я так и думал, — невпопад сказал зверек, заставляя меня снова чувствовать, что все вокруг нереальное.
Создание переползло ко мне на кровать, и принюхалось. А потом громко чихнуло.
- Ты не Явдоха, — сказал он. - Та меня и видеть не могла, и боялась, а ты не такая уж и напуганная, как я посмотрю. Есть что-то пожевать?
- Еды нет.
- Жаль. С утра под ложечкой сосет. Эта гадина полынья кругом нацепляла, на кухню не проберешься, наслал туда трех крыс, но от них ни слуху ни духу, видимо ненасытные сами все украденное и схарчили, — пожаловалось чудище. Он тяжело вздохнул. - Надо драпать нам отсюда хозяйка, потому что так и ноги протянуть честному чёрту недолго.
- А ты значит черт?
- А ты значит совсем нездешняя? Из чьих будешь?
Вел себя черт непринужденно, помахивал хвостом, и разглядывал меня с заинтересованностью.
- Ну что ты хлопаешь глазами? - первым не выдержал наши переглядины чертяка. - Атанасий я. У каждой приличной ведьмы должен быть компаньон. Но мне досталась какая-то ведьма не ведьма. Понимаешь, какая от Старшого подстава? Ты, говорят, Атанасий не дорос еще сильной ведьме служить. И вот я проявляюсь, значит на этот план бытия, а здесь эта... И как ей служить, если она меня не видит? Ты как своими блямкалами на меня вылупилась у меня аж от сердца отлегло.
- Спасибо, за блямкала..
- Не кипишуй, Явдося, - черт немного подвинулся, видно поймав в моем тоне обиду. - Глаза твои ясные, прекрасные распрекрасные, я оценил, — и вдруг замер, выставил над рожками как локаторы острые ушки, и повел носиком. - Колбасочка.
Атанасий шмыгнул тенью к двери, из коридора послышался шум и писк, после чего черт появился на кровати уже с полукругом домашней колбасы, ароматной и духмяной, и начал шумно жевать, нагоняя мне жабу.
- Суховатая, — мы синхронно проглотили: я слюнки, черт колбасу.
- А где Евдокия? - вырвалось у меня.
Странно было то, что я воспринимала пол дня окружающий мир за выдумку, но когда увидела Атанасия, то даже на мгновение не усомнилась в его реальности.
- Сложный вопрос, — черт утерся лапкой, и с сожалением вздохнул за тем, что колбаса кончилась. - Думаю, что вот это, тебе лучше меня его прояснит.
Он спрыгнул с кровати, и копытцем выкатил из-под стола пустую бутылочку. Я подняла ее, принюхалась, резко тянуло какими-то травами.
- Она что - покончила с собой? - почему-то шепотом спросила у черта.
- Житие у сердешной было не мед, сама понимаешь, — пояснил Атанасий. - Сначала мать ее представилась, через пару лет жениха забрали на службу, и тот где-то там и сгинул, а там и батюшка ее зачах. В доме появились эти двое кровопийц, опекуны, так сказать. Не давали прохода Явдосе, вот и не выдержала ее тонкая душевная организация.
- Как же так, — я снова присела. Потом не выдержала, подошла к зеркалу. Выглядела я хоть и худой, однако вполне здоровой. Ни следа от отравления.
- Да как-то так, — черт развел руками. - Ну чего приуныла? Как говорит наш Старшой, все что ни делается, все к лучшему. С тебя еще, может, и люди будут.
Атанасий снова насторожил свои локаторы, а затем плавно перетек, изменяя форму и превращаясь в кота.
Следом открылась дверь, на пороге появилась тетя Пелагея. Потянув носом, воздух в комнате, я уверена, она уловила чесночный дух колбасы, потому что ее поросячьи глаза налились кровью.
- Вот как, значит? - все еще принюхиваясь, прошипела женщина, направляясь ко мне. - Я думаю, куда оно пропадает все, а ты, значит, у родных воруешь? Неблагодарная ты...
К моей косе потянулись пальцы-сосиски, красные и потресканые. Я подобралась, в ожидании вспышки боли. Память тела подсказывала, что приятного мне ждать не стоит. Оттаскает за патлы тетя так, что до вечера голова будет болеть. Все внутри запротестовало против этой несправедливости, и тетя Пелагея не успела меня коснуться, как...
Бац!
Знаете, если долго носить синтетический свитер и потом его снять, по волосам пробегают искорки статической энергии. Вот и мои волосы вдруг зажили собственной жизнью, взмахнули над плечами вверх, разбрасывая искры и потрескивая. Нас с тетей приложило так, что я вздрогнула - бывает же, ухватишься за что-то металлическое рукой, и тебя тяпнет этим статическим током, аж пальцы занемеют.
Тете было еще хуже, чем мне, потому что она затрясла рукой и упала на свой объемный зад, недоверчиво глядя на меня.
Здесь я и подумала, что мне конец. Но Пелагея не спешила наступать. Медленно она отодвинулась к двери. И оттуда на четвереньках выскочила из комнаты.
- Драпать нам надо, — проурчал Атанасий. - Пока она не оправилась
- Это ты меня подставил, — возмутилась я.
- Это что, предъява? Обоснуй, — набычился черт, раздуваясь в размерах.
- Не быкуй, — осадила я его, перенимая его манеру общения.
Развить конфликт мы не успели - снова появилась Пелагея, теперь с веревкой в руке. В другой, зажатой в кулак, она держала что-то, что бросила мне в лицо. Комната наполнилась едким запахом ладана. Атанасий чихнул так, что даже мебель задрожала, я тоже растерялась, а тетя ловко обмотала меня веревкой, и потянула из комнаты.
- Думаешь, сильная? – бубнила тетка. – Думаешь, управы на тебя нет? Посидишь в холодной, будешь знать, как кормилицу своими чарами бить.
- Прокляну, — захрипела я. Веревка жгла открытые участки кожи, и несмотря на то, что была тонкой ни порвать ни сбросить ее я не могла.
- Я тебя прокляну, — моего блефа Пелагея не испугалась. Наоборот, только сильнее разозлилась. - Вот придет дядя, он тебе кнутом-то всыплет.
Вот честное слово, если бы умела проклинать, то наложила бы на тетю какое-то проклятие, что-то типа чирья на ягодицах. Но на самом деле раздражение накатило и исчезло. Чувствовать гнев для меня было необычно, а от мысли, чтобы навредить здоровью живого человека я сама же и ужаснулась. Это от стресса такие мысли в голову лезут.
Тетя затянула меня в кухню и открыла ляду в подпол. Оттуда вняло гнилой капустой и сырой землей.
- Лезь, — скомандовала Пелагея. Я покачала головой, и она слегка меня толкнула держаком подхваченного веника. - Лезь поганка, потому что столкну, может что-то себе и сломаешь.
Спорить дальше я не посмела. И по лестнице влезла в сырую яму, обложенную камнями. Рассмотреть дальше не успела, потому что тетя закрыла ляду, и я оказалась в темноте.
Время в подполе тянулось долго. Евдокия здесь бывала редко. Ее память подсказывала, что еще мать хранила продукты в холодном месте от порчи. Но после смерти Оксаны Косач пользовались хранилищем редко.
Над головой топталась, что-то напевая, тетя. Атанасий не появлялся, и я совсем заскучала. К тому же было холодно, и я очень скоро перестала чувствовать пальцы, а потом и ноги задеревенели.
Время я использовала, чтобы обдумать ситуацию.
Ясно, что Евдокия не выдержала издевательств. А я каким-то магическим образом получила второй шанс. Надо было его использовать. Я анализировала ошибки, которые допустила в своей жизни - слишком много работы, мало внимания здоровью и развлечениям. Теперь надо было это менять. Но как тут позаботишься о здоровье, если родственники и вправду будто задались целью меня со свету сжить.
Нет, я так просто не сдамся. Я стала ходить в темноте, приседать и растирать замерзшее тело - здесь я буду заботиться о себе.
Кажется, нянька Штепа говорила о моем новом женихе. Может с ним удастся договориться, и он заберет меня из дома опекунов побыстрее? Предостережения старухи я пока во внимание не принимала - человеческие слухи бывают преувеличены. Особенно если дело касается успешных и богатых людей.
Над головой добавился еще один голос, а потом и ляда откинулась. В ореоле света надо мной склонилась мужская голова.
- Вылази, - скомандовал дядя.
Он был чем-то похож на Вернона Дурсля - усатый, толстый, с тройным подбородком и узкими щелями глаз.
Я вылезла, несмело оглядываясь на так называемого родственника. На дяде Глебе красовался сюртук с зеленым воротничком, на котором на плечах были нашиты погоны с одной звездочкой. Чтобы это значило, я еще не разобралась. Но насколько подсказывала мне память Евдокии, Глеб Полозюк был начальником почты. И должность эта, которая в Табели о рангах считалась четырнадцатой, была причиной того, что даже мать Евдокии, урожденная графиня Остогманская, немножко стеснялась родственников.
Не понимаю, как так получилось, что именно эти люди стали опекунами Евдокии.
Дядя не сердился. Разглядывал меня слегка настороженно. Даже пенсне нацепил.
- Переоденься, — наконец сказал мне. - Яков Давыдович уже в пути, негоже перед женихом в таком виде...
На охотника и зверь бежит, обрадовалась я. Сейчас посмотрю, что там за жених мне достался.

6 Евдокия

Тетя так же держалась в стороне, но и без присмотра меня не оставила. Мы вернулись в комнату, и Пелагея слила мне над тазиком, чтобы я могла умыться.
Сама женщина успела сменить свой замусоленный фартук и темно-бурую плахту на чистое. Теперь на ней была красная плахта, расшитая мелкими жемчужинами жилетка, а голову украшал парчовый очепок.
Я, пользуясь памятью тела, тоже переоделась. Перед женихом хотелось выглядеть прилично, если уж на него я возлагала какие-то надежды.
Платье оказалось хоть и вполне удобным, и обошлось без корсета или турнюра, но широкие рукава меня поразили. Что удивительно платье тетя принесла, в моем гардеробе его не было - очевидно родственники Евдокии наложили лапу даже на ее одежду. Вот уж не знаю, что они планировали делать с платьями и костюмами, ведь тетя в них не влезла бы при сильнейшем желании. Не та весовая категория.
- Собери волосы, — буркнула мне Пелагея. Я не представляла, что можно было сделать с длинной гривой самостоятельно. Поэтому просто переплела косу, и щедро закрепила ее шпильками в пучок на затылке. Тете не понравилось, о чем она мне и сообщила.
Закончив сборы мы вышли в гостиную.
- А вот и наша звездочка, — расплылся в улыбке дядя. И столько неискреннего благодушия было в его тоне, что меня аж передернуло.
Причина такого поведения крылась тут же. Рядом с дядей с рюмкой чего-то красного стоял еще один человек. Я посмотрела на него, и как на скалу налетела. Высокий и худой, с длинной шеей и лысой головой, он смотри на меня, как стервятник на добычу.
Мужчина был одет в дорогой костюм, на шее - красиво повязанный платок, бархатный сюртук-визитка, начищенные до блеска ботинки.
Все это я отметила краем глаза, потому что основное мое внимание было приковано к лицу. Желтая кожа обтягивала череп, кусты бровей добавляли гостю суровости. Глубоко посаженные глаза вспыхнули горячим блеском, когда жених меня заметил.
- Евдокия, вы прекрасны, — прокаркал Яков Давидович и склонился над моей рукой. Я порадовалась, что мода предусматривала перчатки. Касаться жениха не хотелось категорически. От него даже пахло как-то противно, как от старого немытого тела.
- Вы поужинаете с нами? - спросил дядя.
- Как я могу отказаться?
Его хищный взгляд не отрывался от меня. От чего мне было не по себе.
Мы перешли в столовую, которой, как я знала, Полозюки пользовались нечасто.
Тетя принялась накладывать еду в тарелки взятые из лучшего родительского сервиза. В хрустальные рюмки дядя разлил водку.
У меня от вида тушеного кролика рот наполнился слюной. Целый день без еды давался в знаки, поэтому даже пристальный жгучий взгляд Якова Давидовича не испортил аппетит.
- Я вижу, вы не преувеличивали, — отложив вилку и нож возле пустой тарелки, констатировал жених, обращаясь к дяде Глебу. - У девочки и вправду увеличился резерв.
Выглядел жених чрезвычайно удовлетворенно.
- И в связи с этим, — дядя вытер рот салфеткой, запил еду, и хитро посмотрел на банкира Якова. - Мы считаем, что выкупная сумма за невесту несправедлива.
Жених поднял одну бровь.
- Да, — кивнул дядя так, что два его подбородка затряслись. - Её сил хватит вам на долго.
- А кормить и поить ее в это время кто будет? А это все, Глеб Аркадьевич, расходы, расходы...
Я притихла, внимательно вслушиваясь в их разговор. Хоть и делала вид, что меня очень интересует морковка и капуста в моей тарелке.
- Да сколько она ест, — вклинилась тетя. Но, под грозным взглядом дяди, стушевалась и ухватилась за рюмку.
- Буду прямо говорить, — банкир улыбнулся. - Вы продешевили, но договор есть договор. Мы сошлись на том, что я беру бесприданницу со слабым даром. И то, что ее дар усилился на наш договор не влияет.
- Да мы... - на щеках дяди выступил румянец. - найдем другого жениха.
- Глеб Аркадьевич, не мелите чушь. Вы прекрасно знаете, что наш договор не расторгнуть, ни один судья не станет на вашу сторону, особенно после того, как вы профукали задаток. Чем вы его мне возвращать будете? То-то и оно, — Яков удовлетворенно улыбнулся. Дядя сопел как раздутый мех, но ничего сказать в ответ не решился. Банкир грозно смотрел на них с тетей.
- Я это так не оставлю, — наконец выдал дядя. - До самого царя дойду.
- Договор крови, — от хорошего настроения банкиру не осталось и следа. - Даже царь не разорвет. Девка моя. И раз вы так вернули разговор, — банкир бросил салфетку. - Я не буду ждать ее совершеннолетия. Завтра же утром подам представление в епископат, чтобы брак благословили в ближайшее время.
От Якова Давидовича начала расходиться гнетущая аура, от которой не только я поморщилась, но и дядя с тетей будто сжались и уменьшились в размерах.
- Хорошо, — в конце концов кивнул дядя. - Но согласитесь, я должен был попробовать выторговать больше, деловые люди же, каждый свою выгоду ищет, — его тон изменился, лицо озарила улыбка. И банкир тоже перестал давить своей силой.
- За что и уважаю вас, Глеб Аркадьевич, — в тон дяде ответил банкир. - Своего не упускаете. А сейчас я бы хотел побыть немного с невестой, все в рамках приличий, но имею право.
Он снова тяжелым взглядом прошелся по мне.
- Гостиная в вашем распоряжении, — кивнул дядя.
Яков Давидович протянул мне руку, поднимая из-за стола. Рука у него была ледяной, это чувствовалось даже через тонкую перчатку.
- И как вам так удалось, Евдокия? - задумчиво заглядывая мне в глаза спросил жених.
- Что именно? - уточнила я. От жениха хотелось держаться на расстоянии. Но он сжимал мою руку, и напирал. Я оглянулась. Где же компаньонка, о которой писалось в любовных романах? Как будто непристойно оставлять незамужнюю девушку наедине с мужчиной. Нет, нет никого, я один на один с хищником.
- Сделать прорыв, — он начал стягивать мою перчатку. Я дернула рукой, но ничего не получилось. - Душу дьяволу продали, что ли? - Яков Давидович хохотнул, скользя взглядом по моему телу. Но впечатление было такое, будто он заглядывает мне в душу.
- Не понимаю, о чем вы.
- О, Евдокия, ваша сила стала иной, — он наконец справился с перчаткой и прижался губами к моей ладони. Меня передернуло от отвращения. А потом - из меня как воздух выжали. Голова закружилась, ноги налились свинцом. Знакомые ощущения слабости после химиотерапии вызвали во мне такую волну паники, что я с отчаянием выдернула руку, отступая от жениха.
Он убивал меня одним касанием.
- Далеко не убежишь, — взгляд у банкира осоловел, он улыбался блаженной улыбкой. - Не переживай, я не буду брать много за раз. Ты мне не один год послужишь, ведьма.
Я прошмыгнула в коридор, и оттуда на гору. За мной никто не гнался, но я все равно летела как ужаленная, чуть не падая. Замуж за этого монстра мне нельзя. Но что же тогда делать?

7 Евдокия

Атанасий флегматично жевал пышку, развалившись на моей кровати. Я, преодолев тошноту, согнала наглеца с простыни и сама села.
- Что оно такое этот Яков Давидович? - спросила у воздуха, но черт неожиданно ответил.
- Ведьмак, ясное дело. Только он, как тот хмель, черпает силы свои у тех кто рядом, лярва.
- И ему позволяют такое? Должен же быть какой-то закон...
- Ты как вчерашняя, — черт покачал головой. - При царском дворе такая практика не редкость, да только раньше они силы из крепостных сосали, даже у нас в аду легенды ходят о помещице...
- Так, я же не крепостная, — я возмутилась и оборвала ностальгические воспоминания Атанасия.
- Ты сирота, это еще хуже.
- Что мне делать? Раз ты так осведомлен, можешь подсказать, что это за договор такой на крови?
- Сама не догадалась?
- Евдокия его кровью подписала?
- Да. И опекуны ее пришибленные, волки позорные, — тряхнул гривной черт, и сплюнул в сторону двери. - Теперь если не выйдешь замуж за ведьмака то твои силы ему все равно перейдут. Мгновенно. А душа фиить и прямо к нам в ад...
Я вздрогнула.
- И что никак тот договор не расторгнуть?
- Ну чего ж, — черт встряхнул из шерсти крошки, и начал перечислять варианты. - Можно к архиепископу, — от одного этого слова у него шерсть стала дыбом. - обратиться, он в искре благодатного огня тот договор сожжет. Но его Блаженство человек занятой, к нему на аудиенцию годами люди стоят.
- А еще?
- Можно к Князю нашему обратиться, Люциферу, тот всех принимает, на всех время имеет.
- Он душу и так получит, какой ему резон мой договор расторгать? - я немного удивилась.
- Не в душах счастье, — поучительно ответил Атанасий. - А в их количестве. Как тебя Князь под свою длань примет, ты ему должна будешь шестьсот шестьдесят шесть душ принести в оплату.
- Не вариант, — сразу поняла я.
За стеной тем временем разгорелся скандал. Тетка Пелагея кричала на дядю, так что и мне было слышно:
- Ах ты же осел скудоумный! Триста рублей ему, червонцами глаза замылили! А за нее можно было тысячу выручить!
Что отвечал дядя я не слышала.
- Нужно ее в гимназию упечь, — я прислонила ухо к стене, вслушиваясь в затихающую ссору. - Пока мы к архиепископу пробьемся.
- Тебя Штильман со света изживет раньше, — теперь громко ответил дядя.
- Трус!
- Да не примут ее в гимназию. Рылом не вышла.
- Значит надо Орловского отыскать.
- Он в Таврии сгинул. Если бы жив был новый договор бы не легализовался.
Родственники еще что-то бубнили, но разобрать было сложно.
Я снова вернулась к своему источнику информации.
- Что за гимназия, Атанасий?
- Для ведьм, — покручивая хвостом, как игрушкой ответил черт. - Принесешь поесть? Потому что больше ничего рассказывать не буду.
- А может и не знаешь больше ничего?
- Да что там знать, — завелся Атанасий. - Бегают ведьмы по погосту, жмуров гоняют. Э, ты меня на понт не бери, корми давай помощника, потому, что зачахну и развеюсь.
Я вздохнула, но должна была признать, что Атанасий мне сегодня изрядно пригодился. Поэтому выдвинулась в коридор. Из комнаты опекунов до сих пор слышались голоса. Думают, видимо, как обхитрить моего жениха.
- Хотят и рыбку съесть и на.., - навострив уши, начал комментировать черт, но глянул на меня и осекся.
Мы спустились на первый этаж, я зашла на кухню, а Атанасий только набычился, но за порог не переступил.
- Ты, этот, убери, может, обереги, — он указал на гвоздик под потолком. Там весели пучки трав на красных веревках.
Я с охотой сняла их и бросила в печь. Весело вспыхнул огонек, травы занялись от крошечных угольков.
Черт замурчал, как натуральный кот, и рванул до кастрюль. На ходу объяснил:
- Пока ведьма в гимназии учится все договора, даже на крови, силу теряют. Таков закон.
Я тоже ухватила краюху хлеба, нашла копченый окорок, откромсала себе кусок мяса, и вышла из кухни. После того как слабость прошла, есть хотелось с тройной силой. Новости услышанные от черта давали надежду на то, что от жениха я получу защиту.
Вот только черт на самом деле ничего о человеческих гимназиях не знал, кроме того, что уже было сказано. Мой Атанасий оказался совсем молодым и неопытным. Евдокия была его первой ведьмой, за которой он должен был присматривать.
Обожравшись Атанасий разлёгся на кровати, выставив вверх круглое как бубон пузо и рассказывал мне, что каждая ведьма стремится иметь сильного помощника. И вот он, Атанасий, это предел мечтаний любой ведьмы. Он де и сквозь стены ходить умеет, и подклад донести кому надо может, и своровать все что угодно тоже годится.
- А договор у Якова Давидовича ты похитить можешь? - поддела я его, помня что даже в кухню бедняга хвастливая пробраться не смог.
- Ты что, Явдося, совсем сдурела? - возмутился черт. - Дом Штильмана берегут такие демоны на цепях, что я им на один укус буду. Пожалей бедного салагу.
- Да шучу я, — но мне было совсем не смешно.
Я перебирала варианты своего спасения. Где тот архиепископ и как к нему попасть я не знала. С нечистыми можно было связаться хоть сейчас - вон один лежит, потягивается, но мне с ними договариваться категорически не хотелось.
Оставалось тянуть время. До совершеннолетия Евдокии оставалось полгода. Но если Штильман осуществит угрозу и добьется разрешения на брак, то считай времени у меня совсем нет. После слов Атанасия о его ручных демонах даже пробовать погостить в жениха мне не хотелось.
О гимназии Евдокия знала мало. Девушка имела домашнее образование. В гимназии учились или очень одаренные, или те кто не мог позволить себе домашних учителей. Да и одаренные туда шли за одним - найти себе жениха из числа кадетов. Кадетский корпус был тут же, рядом со школой для девушек.
Значит с утра я должна разведать, где гимназия, и как туда поступить.