Гладиатор. Мир лемурий

Гладиатор. Мир лемурий

ГЛАДИАТОР. МИР ЛЕМУРИЙ

Оглавление

Пролог. 6

Глава 1. Новая жизнь. 14

Глава 2. Симфония. 33

Глава 3. Сын Ночи. 42

Глава 4. Защитники тени и света. 68

Глава 5. Раб химер. 82

Глава 6. Потеря. 94

Глава 7. Сбор. 106

Глава 8. Логово. 134

Глава 9. Битва. 145

Эпилог. 181

Пролог

Все началось не с тьмы, а с солнца. С палящего, безжалостного италийского солнца, что выжигало землю дотла и заставляло пот трескать губы. Я помню каждый луч, каждую пылинку, взметнувшуюся из-под моих башмаков на дороге, ведущей к нашему дому. Вернее, к хижине, сложенной из глины и камня, с крышей, которая вечно протекала зимой. Но это был мой дом. Мой храм, моя крепость, мой алтарь.

Меня звали Луций. Луций Валерий Кассий. Я был кузнецом. Руки мои, сейчас такие бледные и холодные, тогда были изрыты ожогами и шрамами, мозолистыми и сильными, как дубовый корень. Я знал язык металла – его стоны в горне, его песню под молотом, его покорность на наковальне. Я ковал плуги для соседей, подковы для уставших кляч, изредка – простенький меч для какого-нибудь стражника. Но времена стояли смутные, заказов становилось все меньше. Золото империи текло в Рим, в его мраморное чрево, а до нашего селения, затерянного в холмах, доходили лишь медные оболы, да и те скудели с каждым месяцем.

По вечерам, отмыв от копоти и угля лицо в деревянной бадье, я садился на порог и смотрел, как мои дети играют в пыли. Сынишка, Марк, коренастый и упрямый, как молодой бычок, уже пытался поднять мой молот. И дочь, Ливия, хрупкая, как тростник, с глазами цвета летнего неба, унаследованными от матери. А моя жена, Децима… Боги, как она пела, работая у очага. Ее голос был чище колокольчика, а руки, шершавые от постоянной работы, могли быть нежнее лепестка розы, когда она касалась моего лба в лихорадке.

Мы жили впроголодь. Не голодали насмерть, нет. Но хлеб был всегда черствым, похлебка – жидкой, а вкус мяса становился все более далеким воспоминанием. Я видел, как скудеют щеки Ливии, как Марк все чаще поглядывает на пустой котел. И в груди у меня, под слоями усталых мышц, что-то тяжелое и холодное замирало, как камень. Беспомощность. Горечь воина, чей меч сломан, и он не может защитить свой очаг.

И вот, в один из таких дней, когда солнце пекло особенно немилосердно, в наше селение пришел глашатай. Не местный староста, а настоящий римский герольд в пыльном, но еще видном плаще, с лицом, обветренным дорогами. Он встал на возвышение у колодца и заговорил голосом, привыкшим перекрывать гул толпы.

«Граждане! Сыны Марса! Империя ищет сильных духом и телом! Великий Гней Домиций Агенобарб устраивает Гладиаторские Игры в честь дня рождения своего сына! Ищутся добровольцы! Победитель, последний оставшийся на песке, получит десять тысяч сестерциев! Десять тысяч!»

Толпа ахнула. Десять тысяч сестерциев. На эти деньги можно было купить не только хлеб и мясо на годы вперед, но и добрую землю, новую хижину, даже раба для помощи по хозяйству. Это была жизнь. Не жалкое существование, а жизнь в достатке для моей семьи.

Я видел, как глаза соседей загорались алчностью, а затем тускнели от страха. Гладиаторы.… Это была не просто битва. Это был смертельный танец на краю ножа для увеселения толпы. Шанс выжить был ничтожен. Шанс победить – и того меньше.

Но когда я вернулся домой и увидел, как Ливия доедает последнюю горбушку, обмакивая ее в воду с уксусом, камень в моей груди сдвинулся с места. Решение пришло мгновенно, как удар молнии в ясный день. Оно было безумным, самоубийственным, но единственно возможным.

Децима, когда я сказал ей, не плакала. Она лишь побледнела, как полотно, и схватила меня за руку так, что ее ногти впились в мою кожу. «Нет, Луций. Умолим богов. Найдем другой путь». Но в ее глазах я читал понимание. Другого пути не было.

Я взял свой старый меч, тот самый, что ковал когда-то для себя, в юности, полной глупых надежд. Он был простым, без изысков, но добротным, сбалансированным. Я поцеловал спящих детей, ощутив на губах тепло их лбов. Обнял Дециму, вдохнул запах ее волос – дымка и полевых трав. И ушел, не оглядываясь. Оглянись я – и ноги отказали бы нести меня вперед.

Дорога в Рим была дорогой в ад. Пыль, чужие лица, смесь языков и запахов. А затем – сам Вечный Город. Он оглушил меня. Не размерами, а грохотом, суетой, этим кипящим котлом человеческих страстей. Меня привели в лудус, школу гладиаторов. Запах пота, крови, страха и масла для кожи стал моим новым воздухом. Тренировки были каторжными. Нас учили не фехтовать, как благородных воинов, а убивать – жестоко, эффективно, зрелищно. Я, кузнец, привыкший давать жизнь металлу, учился отнимать ее у людей.

И вот настал день Игр. Арена. Песок, посыпанный абсорбентом, розовый от уже пролитой крови. Рев толпы. Пятьдесят тысяч глоток, слившихся в единый оглушительный гул, похожий на рокот разъяренного моря. Солнце, отражаясь от мраморных трибун, било в глаза, слепило. Я стоял в своей простой кирасе, с большим щитом и мечом – меня определили в секуторы. Рядом – десятки других. Гиганты-мурмиллоны, ловкие фракийцы, дикари-самниты. Все мы были скотом, которого привели на убой ради забавы патрициев.

Труба проревела. И началось.

Первый противник ринулся на меня с диким криком. Это был фракиец с изогнутым мечом. Его глаза были пусты, в них горел только инстинкт убийцы. Я едва успел подставить щит. Удар отозвался болью во всей руке. Толпа взревела. Я не хотел убивать. Я отступал, парировал. Но потом увидел его взгляд – он не видел во мне человека. Только мишень. Только препятствие. И тогда во мне проснулось нечто древнее, звериное. Я пропустил его атаку, присел, и моя короткая, сильная рука вонзила меч ему под мышку, в щель между доспехами. Он рухнул, хрипя. Теплая кровь брызнула мне на лицо. Толпа взорвалась ликованием.