Голод. Одержимые

Глава 1. Василиса

Заигрались. Почему-то именно эта мысль долбила дятлом мозг. Разрывала душу. Вызывала острое желание рвать на себе волосы.

Заигрались. Сходили с ума. Умирали в желании не расставаться ни на секунду. Дело даже не в сексе. Хотя, и в нем тоже.

Просто мне казалось, что я нахожусь в каком-то эротическом дурмане или романе. Наркотической зависимости. Да, я пыталась сосредоточиться и на себе: училась, занималась, дежурила в больнице.

Но Макар! О, боже! Больная!

Он настолько влез в меня, захватил, заполнил собой каждый уголок сознания, что без него начиналась ломка. Рядом же с ним я чувствовала себя похотливой кошкой.

А он. Он все принимал. Подталкивал к краю бездны, раз упав в которую назад пути не будет.

Центром вселенной стал Макар Черкашин. Господи, я ведь толком не знаю о нем ничего.

— Где ты родился?

— Далеко.

— Где твои родители?

— Еще дальше.

— Почему ты стал бандитом?

— Не смеши меня. Какой из меня бандит, сижу, мажу солнцезащитным кремом твое лицо.

— Ты сам захотел.

— Конечно, вот бандитом тоже захотел и стал.

— Ты смеешься надо мной, — бурчала, отталкивала руки, но они тут же попадали в плен. Точно так же, как и я в плен его темно синих, почти черных глаз.

— Я всегда над тобой смеюсь, — усмехался он и потом увлекал меня на спину, вкрадчиво шептал, обволакивая запахом ментола и порока. — Но еще больше я хочу тебя трахать. Просто вставить по самые яйца и никогда не выходить. Я хочу тебя всегда.

— О, Макар, — стонала я, а сейчас смотрю на его неподвижное тело, все еще такое мощное тело в больничной палате и бесшумно рыдаю.

Заигрались.

Забыли, что кроме наших желаний, есть реальный мир. Что Макар не менеджер в МВидео, а человек, держащий подпольный клуб для извращенцев.

Иногда в камеру я видела таких людей, что отвисала челюсть, но Макар подбирал ее и уводил, дав подзатыльник пропустившему меня охраннику.

Я уже и забыла, когда нормально общалась с друзьями, полностью поглощенная первыми отношениями в своей жизни. Больными отношениями.

Так нельзя любить. Нельзя зависать на человеке настолько, что кажется, умираешь, если он перестает смотреть на тебя, касаться тебя, любить тебя.

Он не признавался. Ему и не надо было. Я видела. Чувствовала. Знала! Знала! Я все, слышишь, знаю.

Он был груб со всеми. Никогда не шутил. Говорил четко, коротко, по делу. Играл роль, носил маску. И только рядом со мной, за шторкой, автомобильной дверцей, дверью в квартиру, он стягивал ее так же быстро, как мои трусики.

— Сними их, хочу вылизать тебе писечку.

Боже, когда он это сказал, я смеялась очень долго. Смеялась и все равно следовала его приказу. Смеялась, пока он опрокидывал меня на стол и задирал ноги за голову. И тут же прекращала смеяться, когда он опалял дыханием промежность, смотря прямо в глаза:

— Я же говорю. Писечка. Тугая, розовая, горячая и влажная. А знаешь, что самое главное?

— Что? — спрашивала я, срывающимся шепотом, чувствуя, как сердце заходится в бешеном, бесконечно прекрасном ритме.

— Только моя, — переводил он взгляд туда, опускал как в чащу палец, заставляя издать порочный стон и задержать дыхание, пока пробовал сок из этой чаши. — Сладкая.

— Василиса, — услышала я сквозь шум мыслей родной хриплый голос и вскочила, подбежала, упала в ноги перед кроватью и схватила руку.

Целую каждый палец, укладываю щеку в ладонь, смотрю еще в поддернутые лекарственной дымкой глаза.

Живой. Дышит. Разговаривает. Больше и не надо ничего. Люблю его. Больше жизни ведь люблю.

— Я тут, тут, мой хороший. Болит что-нибудь? Ритм ровный, температуры нет. Пить хочешь? Я принесу.

Я хотела пойти за стаканом, уже встала с колен, но его, удивительно сильная для такого состояния, рука схватила меня за запястье, останавливая.

— Не применяй силу. Тебе восстанавливаться надо, — улыбаюсь, прошу.

— Сядь.

Я замерла. Его тон. Этот взгляд. Словно он там, на скале. Я протягиваю руку, кричу: «помоги выбраться!», а он молчит. Молчит, о чем-то думает. Нехорошем. Он тоже понимает. Заигрались. Только вот выводы в его глазах другие. Ужасные. Ненужные.

Тело бьет озноб, и я сажусь, чувствуя, что ко мне медленно подбирается п*здец. Не смей Макар. Не делай того, о чем потом будешь жалеть. Того, от чего я умру.

— Тебя не задело?

— Нет, ты же меня прикрыл, — лепечу, улыбаюсь, глажу его руку, но он. отнимает ее. Свою руку. Отнимает от моей. Словно сердце рвет на части.

— А могло задеть.

Тело напряженно до предела. Кто-то тянет его как струну, вот только теперь ни грамма предвкушения удовольствия, только боль. Острая. Обжигающая.

— Меня и кирпич может случайно убить. А знаешь, сколько случайный смертей на дорогах. И от случайных грабежей умирает пол процента земли. А если у меня грипп случится, то я тоже могу случайно умереть, — срывается голос на крик, и он не остается в долгу.

Глава 2.

Когда в душе поселяется тьма отчаяния, свету там нет места. Именно поэтому уже третий день я не открывала шторы в своей комнате в общежитии. И хоть девчонки, да и Паша были недовольны — не возникали. Наверное, боялись, что я вскроюсь или повешусь.

У нас в комнате зачем-то висит отличный крюк. Никто не знает, зачем его повесили, так же никто не знает, когда я встану с кровати.

А зачем мне вставать? Куда идти? Для чего жить? Вся моя жизнь была сосредоточена в сердце, которое вырвали, растоптали, разбили хрупкий панцирь моей души и разбросали обломки по свету.

И да, так нельзя себя вести. Нельзя зацикливаться на том, для кого ты оказалась просто дыркой для слива своей похоти. Нельзя верить, что бандит может полюбить искренне. Со всей силой страсти. Нельзя самой любить бандита.

Но разве в жизни все поддается объяснению? Разве можно объяснить, как на земле появилась жизнь, и почему небо голубое. Разве можно объяснить, почему я, обиженная на Макара, уже ищу возможность к нему вернуться. Любую возможность.

Найти парня, который будет меня домогаться, и попросить защиты? Подкараулить его, украсть, соблазнить, когда он будет расслаблен? Какой еще бред можно придумать? Тем более, это мне самой может выйти боком.

Еще можно попросить денег, он точно даст, но скорее всего через кого-то. Можно заявить, что я беременна, но разве он дурак, чтобы поверить в чудо.

Три дня, казалось, тянулись целую вечность. Медленно, словно жизнь замерла в определенной точке, и только один человек мог завести меня, как стрелки часов снова. Снова вдохнуть жизнь.

С Макаром вообще сложно спорить, если он что-то решает, лучше согласиться, чтобы не огрести. Но мне нравятся его решения. Мне нравится его ум, его раскатистый голос. Мне нравится, как резко, грубо он прижимает меня к себе, не отпускает, трахает до потери пульса, пока дела не оторвут его от меня снова.

Дела, дела. Как у него дела? Выписался ли из больницы, промыл ли раны, оставленные моими ногтями.

На фоне мыслей и тихого шепота, испуганных за мое состояние друзей, я услышала стук. Резкий, как порыв ветра. Оглушающий, как удовольствие от проникновения любимого большого члена.

Я вскочила с кровати, чуть не падая. Друзья тут же встрепенулись, и Паша придержал меня за локоть. Ноги после долгого лежания затекли.

— Это, наверное, Макар, — улыбнулась я, переминаясь с ноги на ногу. — Понял, что не может без меня и пришел извиниться.

Не знаю, что я такого сказала, но друзья испуганно переглянулись.

Даша открыла штору, впуская слепящий свет, и я прикрыла глаза, но продолжала гипнотизировать голубую, шелушащуюся древесину.

Паша осторожно отпустил мою руку, смотря на меня точь-в-точь, как на душевнобольную. Полосатая пижама, наменянная три дня, создавала соответствующий образ.

— Сама откроешь?

— Иди, ты, — прошептала я, заламывая руки и прижав их к болезненно ноющему сердцу. — Я приведу себя в порядок.

Паша пошел вперед, а я так и не двинулась с места.

Пусть он. Пусть будет он. Я не буду спорить. Я буду послушной. Я буду давать в попу, когда он захочет. Как это все унизительно, но сейчас я готова была на все, только бы вернуть свое счастье. Только бы еще хоть раз ощутить на себе его взгляд, его прикосновения, удары тела друг об друга. Как же хочется снова услышать хлюпающие звуки, от которых еще недавно я бы покраснела, а сейчас готова раздвинуть ноги от одного порочного воспоминания.

Стук повторился, и Паша рванул двери на себя.

Вся радость в миг улетучилась, когда в дверном проеме показался как всегда одетый с иголочки Данила.

Он мельком взглянул на Пашу, подняв уголок губ, когда заметил его гавайские шорты и посмотрел на меня.

— Привет.

— Как он?! — тут же спросила я, разочаровавшись в пресловутой надежде.

Зачем он приехал. Зачем теребит и без того расколотую душу.

— Уже работает. Кремень, — пожал он плечами и протянул руку.

Кремень. Ну кто бы сомневался. И наверняка даже не думает о своем здоровье. Ему бы полежать. Лучше со мной.

Я хмурюсь, когда замечаю в руке папку.

— Что это?

— Тебе. То, что Макар дарил.

— Ого, — подала голос Вероника, но мне было не до радости или восторгов.

— Что дарил? — не поняла я, чувствуя, как по телу проходит холодок, а капля пота стекает по немытой три дня спине. Как выглядят мои волосы, я даже боюсь представить.

— Может, ты уже заберешь, и сама посмотришь, — раздраженно дернул папкой Данила, и я на трясущихся ногах прошла вперед.

В папке были документы. На собственность, которая теперь за каким-то чертом принадлежала мне.

— Что это за хрень?! — закричала я, сотрясаясь всем телом, и не веря, что вижу, как Макар свел все наши отношения к торгово-рыночным.

Мы отлично потрахались - на тебе телефон за сотню штук. Взяла в рот - на тебе тачку, которую водить нельзя. Дала в задницу - на тебе жил площадь.

Глава 3.

— Пусть попробует не пустить меня, — говорю себе в слух, перехватывая папку под мышку, слыша, как дверь в общежитие борется с силой ноги Данилы. Хорошо, что их сделали такими крепкими. Еще в советские времена.

— Да как же она заводится, — бурчала я себе под нос, рассматривая кнопочки, которые могли бы по праву занять место в космическом аппарате. — А…

Я улыбнулась сама себе, вставила ключ в потаенный вход и повернула. Машина с автоматической коробкой передач завелась с пол оборота, и я сразу нажала педаль газа и звонко рассмеялась от восторга.

Давно, давно я не была за рулем машины. Макар мне отказывал в этом удовольствии, ссылаясь на отсутствие прав. Ну что, я виновата, что мне их не выдали даже с пятой попытки, а все потому что кто-то наставил на дорогах кучу бесполезных знаков со скоростными ограничениями.

Зато в детстве дед не отказывал. Волга была очень тяжелой, неповоротливой машиной, но если научишься на ней, то остальные покажутся сущим пустяком. Так он говорил, а потом спился от горя, когда умерла бабушка.

Я смахнула слезу, вспоминая самую верную пору, и лихо развернулась, выехала с автостоянки у общежития, как раз в тот момент, когда из двери выбегали Данил и Паша.

Тело переполняла эйфория. Было настолько кайфово вырваться из плена отчаяния, действовать, что я, не сдержавшись, рассмеялась, закинув назад голову, высунула руку и показала средний палец.

Не только Даниле, который наверняка шепчет Макару, что я лишняя в его жизни, но еще тьме, которая плотным кольцом душила меня три дня.

Дура! Боже! Он не бросил меня. Не мог! Он просто заботится обо мне. Квартира, машина. Он не хочет, чтобы я жила в тесной комнатушке. Чтобы ходила пешком. Он хочет, чтобы я была жива и здорова!

А если не так, если он платит мне за секс, то пусть скажет в лицо, а не присылает всяких альбиносов.

Остановившись на светофоре, я посмотрела вправо, через машину заметив машину полиции. Не знаю почему, но вперились взглядом они точно в меня.

— Да ладно, — не верю я и вижу, как один из них выходит из машины и идет прямо ко мне.

Размышлять времени не было, так же, как и объяснять, как у меня оказалась чужая машина. Утро в СИЗО не то, о чем мечтают юные, влюбленные девушки, желающие покорить объект своих желаний.

Руки на руле сжались сильнее, сердце отбивало нестройный ритм, и как только рука офицера хотела постучаться в окно, а светофор как огнем полыхнул зеленым, я вдавила педаль газа, обдавая пухлого мужчину выхлопным темным дымом.

Тут же запиликала сирена, но я уже была далеко, благо последняя модель БМВ позволяла разогнаться в считанные секунды. И я со смехом и острым предчувствием удовольствия включила радио. А там. О да, то, что нужно. Я запела вместе с группой Артик и Асти, несколькими словами, отражающими мои чувства и мысли.

Все мимо! Я никогда ещё так

Сильно не любила; все мимо, а-а

Все мимо! Я в нём теряюсь,

Ну какой же он красивый! Все мимо, а-а

А-а-а, чувства к нему сильнее цунами

А-а-а, меня накрывает его волнами

А-а-а, кругом одни мальчики, он - Мужчина

А-а-а, мне нужен лишь он, остальные все мимо.

С улыбкой я выключила музыку и заехала в арку между домами, где и скрывался вход в клуб Макара.

У него их было несколько, каждый имел свою цель и аудиторию. В зону извращенцев меня не пускали под страхом смерти. Судя по прищуренному взгляду высокого охранника, такая же ситуация ожидает меня здесь.

Но если в логово разврата я попадать и не желала, то сейчас мне было крайне необходимо прорваться внутрь.

— Привет, — улыбнулась и сделала вид, что дура, протискиваясь в дверной проем.

Передо мной выросла рука вся в буграх, и я невольно порадовалась, что у Макара не такое тело. Особенно я радовалась, когда анальное отверстие растягивал его член. Вполне себе комфортно воспринятый моим организмом.

— Извините, Василиса Владимировна, вас пускать не положено, — он посмотрел на машину. — Это Данилы?

— Ну да, он решил вспомнить молодость и проехаться на трамвае, — невинно улыбаюсь я, и парень, как его…Лев, точно, недоверчиво хмыкает.

Ладно, нужно выключать дуру и включать мозги.

— Лё-ева…

— Не могу пустить, меня Макар с потрохами сожрет.

— Да кому нужен тот Макар, — отмахнулась я, тряхнув волосами.

Краем глаза я убедилась, как завороженно широкий, лысый парень проследил за этим незатейливым движением, а плечи его инстинктивно расправились. Самец заприметил самку.

Я прекрасно осознавала, что даже немытая, нечёсаная, с синяками под глазами я вызывала если не острое желание и стояк, то точно симпатию.

— Лева, хочешь отсосу?

Тот эффект, который произвело мое предложение, должен был вызвать хохот, но я сдержалась и только кашлянула в кулак, наблюдая, как глаза на широком лице становятся круглыми, а рука на поясе дрожит.

Глава 4. Данил и Паша

— Вот сука! — вскричал Данила, пылая гневом и сжимая в злости кулаки.

Когда девка подошла так близко, он сначала даже не понял ничего. Как загипнотизированный идиот вспоминал, как она изгибалась в руках шефа, как стонала и слизывала с губ его сперму.

Кто же знал, что такая наивная шлюшка окажется такой продуманной. Да еще и лихо умеющей водить тачку с не самой легкой системой управления.

Он потер плечо, которым выломал дверь в комнате общежития, и раздраженно оглянулся.

— Че ты ржешь? Он все равно ее погонит. Она ему нах*й не нужна.

— Ну да, ну да. Машина, квартира. Мужики каждый раз избавляясь от ненужных шлюх, дарят им столько подарков.

— Дебилизм, — поджал губы Данила, засунул руку в карман и достал айфон, уже начал заказывать такси, как вдруг Паша толкает его в плечо. То самое, что болезненно ноет.

— Упс.

— Ты ебнутый?! — пихает Данила Пашу в ответ и наклоняется за телефоном, но у того как назло экран сеткой пошел. — Сука! Дай свою трубу!

— С чего бы? Ты меня бьешь, оскорбляешь, игнорируешь мои сообщения.

Данила может быть и готов бы послушать бабское нытье, но времени у него не было. Он толкнул Пашу к облупленной стене и начал шарить по телу рукой, крепко держа его за плечо.

— Не так грубо, офицер, мне может понравиться, — веселился Паша, наблюдая за тем, как растет мужская злость и истерика.

— Как вы оба за*бали. Влезли в нашу жизнь.

— В вашу? — поднял брови Паша. Незаметно от Данилы протянул руку и коснулся его члена. Оказалось, что он тверд как скала.

— Ну ты больной, — отпрянул Данила и протянул руку. — Дай телефон, пока я твои яйца не тронул. И поверь, приятно тебе не будет.

Паша усмехнулся, взглянул на стояк и все-таки достал телефон.

— Заметь, стояк не у меня. Если тебя возбуждает гнев, я готов потерпеть твои крики в более приватной обстановке, — оскалился Паша, словно выдал шутку века и откровенно заржал, когда Данила целую минуту пытался включить в конец разряженный телефон.

— Издеваешься, педик?

— Предлагаю, — улыбнулся Паша. — Твой Макарушка найдет, чем заняться, так может быть тебе ему отомстить. Со мной, например.

— Не понял, — дернул головой Данила и посмотрел на Пашу внимательнее. — Что за хрень ты несешь? Хочешь сдохнуть в луже собственной крови?

— Я бы предпочел иные жидкости. Да ладно, Дань. Макар натурал. Такой натурал, что зубы сводит. Он даже чувств твоих не заметит.

— Если ты… — буквально зашипел Данил и коснулся телефоном кадыка парня, на что тот поднял руки. Не страх заставил его — опасение. Все-таки Данил сидел в тюрьме и умение убивать подручными средствами может быть отточено до совершенства. — Если ты кому-то где-то ляпнешь.

— Данил, мне насрать, мне нужен только твой член. Что там у тебя в душе и сердце творится мне… наплевать.

Тот замолчал, телефон убрал и отвернулся.

— Нужен телефон вызвать такси, — буркнул Данил после некоторой паузы, в течение которой дал себе время принять решение. Стал спускаться по лестнице. Паша за ним.

— К Макарушке поедем? — полюбопытствовал он, но наткнулся на вымученный, тяжелый взгляд человека, принявшего самое тяжелое решение в своей жизни.

— Ко мне.

Паша улыбнулся, как стоваттная лампочка, быстро нашел у кого спросить телефон и вот уже через пол часа заходил в небольшую темную, но по-современному обставленную квартиру.

— В душ или выпьем? — бросил Данила ключи в прихожей, и смотрел, как с интересом оглядывается Паша.

Он бесил его до жути, вспарывал кожу там, где, казалось, она давно заросла. Но его упорность, настойчивость и смелость не могли не подкупать. А где-то даже восхищать. А уж если вспомнить, как глубоко парень умеет брать в глотку, то тело сводит судорогой и неумным желанием испытать все вновь. И вновь. И вновь.

Паша закончил осмотр, внимательно взглянул на Данилу.

— Я бы от пива не отказался.

— Тогда давай сам, а я в душ.

Данила знал, что долго один там не останется, мылся не спеша, и в какой-то момент обнаружил, что его тело облизывают взглядом.

Член тут же дернулся, а по телу разлилось приятное тепло.

Паша в своей белой с принтом какой-то группы футболке прислонился к косяку и сделал глоток пива.

— Так и будешь там стоять или член показать боишься? — съязвил Данил и начал демонстративно намыливать стоящий колом х*р. Почему он встал, Данил перестал задумываться. Он вообще решил в данной ситуации с этим человеком меньше думать. Чувствовать ему нравилось гораздо больше.

Паша набрал в рот пива, отставил бутылку и принялся стягивать с себя футболку. Даниле даже захотелось присвистнуть насколько вылепленными мышцы пресса он там увидел.

Но спрашивать не стал, смотрел дальше. На серые боксеры, из которых, покачиваясь, появился член.

Паша стянул носки и залез в очень большую ванную, встав на одном уровне с Данилой.

Глава 5. Макар

Надо было подождать, прежде чем отправлять документы. Неделю. Месяц. Она бы остыла, чувства поутихли, обида прошла. А я как будто сам натравил на себя эту белобрысую беду. Ведьму, сделавшую меня кастратом.

И что сложного трахнуть шлюшку, вставить по самые помидоры и одним оргазмом выбить из головы дурь по имени Василиса, но нет, одна только мысль, что я буду натягивать не её, накачивает меня мысленным бромом и делает член не приспособленным ни к чему.

Хотел сделать из нее страстную любовницу. Хотел раскрепостить. Получите распишитесь.

Вот она у ног. Унижается. Жадно смотрит. Ведет себя как уличная девка, заприметившая член. Пытается своими умениями отбить меня у шлюхи. Как будто та мне нужна.

— Выйди.

Резкий тон и острое желание по телу от горячего дыхания на головке, руки, коснувшейся яиц.

— В кого ты превратилась? — шиплю я, и резко наклоняюсь, смотрю в ошалевшие, непонимающие глаза и встаю, чуть отталкивая. Застегиваю ширинку и снова поворачиваюсь. — Мне понравилась скромная девушка, а не грязная телка. Ты когда мылась последний раз? Совсем стыд потеряла?

Она смотрит ошалело, не веря в то, что говорю. Красивая, как смертный грех, который мне не страшно совершить.

Страшнее потерять ее, увидеть на руках лишь обломок её фарфоровой кожи, остекленевшие, безжизненные глаза. Увидеть смерть и осознать, что ничего не можешь сделать. Смотреть, как гаснет свет в глазах родителей, как твоя невероятной красоты мать синеет.

Я стряхнул воспоминания и зло посмотрел на Василису. Она должна понять и принять. Она должна быть в безопасности. Жить нормальной жизнью. В которую на миг я поверил. Поверил, что могу быть счастливым с этой сумасшедшей, развратной девочкой. Забыл, кто я на самом деле.

— Ведешь себя как похотливая кошка. Готова уподобиться шлюхе, которая касалась грязными руками моего х*ра.

Василиса часто дышит, поднимается резко, как стрела, вылетевшая из арбалета и кричит:

— А кто меня такой сделал?! Кто трахал меня в тот же миг, как только видел, не мог даже поговорить нормально, потому что ему вечно было мало. Ты сделал меня наркоманкой, а теперь сдергиваешь с очередной дозы.

Здесь даже не поспоришь. Подсадил, потому что и сам подсел. Испытывал вечный голод, который снедал меня и сейчас, давил на яйца, пропускал через тело острую боль

Василиса как сладкая кола, которую пьешь, давишься, портишь себе зубы, но хочешь снова и снова. И вот ты вроде бы пресытился. Не лезет больше. Но стоит только ополоснуть рот прохладной водой, как в горле снова появляется острая жажда вкусить напиток.

Напиток, рецепт которого ты никогда не узнаешь. Не узнаешь, почему тебя так штырит даже от немытых волос, свисающих паклями, и запаха пота трехдневной давности.

— Если ты хотел превратить в шлюху жадную до секса, надо было сразу расставлять все точки на и, — с криком в меня летит папка, бумаги на многомиллионную собственность рассыпаются вокруг, как и молекулы злости, которые можно буквально растереть между пальцами.

Сказать мне нечего. Любое слово и она поймет, что все это чушь. Маска, надетая лишь затем, чтобы она ушла. Чтобы была в безопасности. Зажила своей жизнью.

Женщинам порой не нужно говорить ни слова, в их головах целый мир и они придумают сотни вариантов, почему молчит мужчина, даже если к ним это не будет иметь решительно никакого значения.

— Значит, молчишь, — шипит она не хуже змеи, подходит близко, так близко, что хочется схватить руками, вжать в себя, стать единым сука целым, наорать, чтобы не вбивала в голову всякую х*йню, вытрахать всю дурь.

— В таком случае, если не хочешь трахать меня ты, я найду другого. Парни со всей общаги давно мечтают получить то, что могло принадлежать лишь тебе.

В глазах решительность, кулаки сжаты, тело напряжено. Во мне, как залп пушки, вспыхивает лютая злоба и гнев, стоит только представить, как и с кем она будет исполнять свою угрозу.

Тяжелая рука поднимается сама собой и в считанные секунды отбрасывает тело на диван.

— Черта с два!

Никогда. Никогда даже желания не было ударить женщину, даже когда Василиса порой своим сумасбродным поведением доводила до красной пелены в глазах. Но сама мысль, что это тело будет извиваться под кем-то другим, разбила в дребезги всю сдержанность и решительность никогда к ней не приближаться.

— Вася, — зову хрипло, дышу часто и уже присаживаюсь возле тяжело дышащего тела, поворачиваю нежное лицо и выругиваюсь.

В уголке губ кровь, а в глазах полыхает та же ярость. Только теперь с примесью безумия.

Щеку обжигает удар. Резкий. По-женски смачный, а потом она фурией набрасывается на меня.

Кричит о ненависти, о любви, о желании убить и стать свободный от той клетки, в которую я загнал ее своим голодом и жаждой видеть это тело рядом, слышать голос, ощущать вкус губ и охрененную тесноту дырок.

Откидываю на диван, боясь снова причинить вред и вижу, как она резко успокаивается.

Такая смена настроения ни к добру. Последний раз такая уступка привела к ее самостоятельному отъезду из города.

Глава 6. Василиса

Че-ерт! Пришла беда откуда не ждали.

— Вас что, с дамами обращаться не учили? — вырываю я руку у лысого мужичка в форме.

— Да какая ты дама? Ты…

Сказать, кто же я такая, он не успевает, выстрел разрывает тишину закрытой площадки, отражается от стен и пронзает мозг стрелой трепетного счастья.

Макар. Ну, конечно, это он. Прекрасный в своем гневе. Как воин со своим стволом.

Все тело пробирает дрожь, и я расслабляюсь. Никто никуда меня не заберет. И уж тем более Макар не позволит посадить меня в клетку.

— А ну, скоты, отпустили ее, пока ко….

Мужики даже не дернулись, продолжая тащить меня в свою машину. И тут слышу удар по асфальту.

Макар просто спрыгнул со второго этажа, как какой-то супермен и я уже чувствую, как сейчас потеку от его мощи. Мужественности. Силы.

Боже, какой же он…

Дергает меня на себя, буквально вырывая из руки одного из офицеров, и приставляет к его виску ствол.

— Я что, заикался, когда сказал отпустить ее?

— Вы… — затрясся мужичок. — Вас могут посадить за угрозу сотруднику.

Макар даже слушать его не стал и обернулся на машину Данилы, потом взглянул на меня.

Ух, сколько в глазах страха и злости. Не могу не улыбнуться. Даже его удар чуть раньше по лицу стал лаской.

Боже, я, кажется, схожу с ума.

— Ты стащила тачку у Данилы? — прошипел он мне в лицо.

— Одолжила же, — захлопала я глазками, но он сильнее стиснул руку, и в глазах все поплыло. От его гнева. И от фантазий, к чему этот гнев может привести.

— Сама ехала через весь город? — продолжал угрожающе приближать свое лицо Макар, и я уже тяну руку, чтобы его коснуться, вкусить твердости этой кожи, провести кончиками пальцев по прохладным, мягким губам. Таким мягким губам.

Его глаза в миг темнеют, и большой палец гладит кожу на руке. Такой контраст. Словно капкан стал нежным цветком.

Макар заморгал, пытаясь снять наваждение.

Этот небрежный флирт произошел в считанные секунды, за которые на Макара наставили два трясущихся пистолета.

Как сурикаты на тигра, ей богу.

— Руки за голову и лицом в пол!

— О, — Макар даже улыбнулся, отпустил меня и увлек за свою широкую спину.

— Смело. Смело. Вы из какого отделения?

— Руки вверх! — закричал один из них, и я чуть вздрогнула, а Макар поднял обе руки и спросил с ухмылкой.

— Звонок-то могу сделать или вы хотите патрулировать улицы всю жизнь? Я Черкашин.

— Руки держи на виду, — после короткой паузы и перемигивания сказали мужчины.

Как оказывается просто решаются проблемы, когда можно немножко надавить. Когда есть связи.

— Не вопрос. Малыш, — поворачивает Макар голову и кивает на брюки. — Телефон достань.

Я достаю аппарат, встаю на цыпочки и отдаю ему в руку.

Дальше все происходит за считанные секунды и вот уже офицеры, чуть ли не кланяясь, уходят бочком. Вскоре они уезжают на машине, за лобовым стеклом которой из-за бликов солнца не видно их бледных испуганных лиц.

И я уже улыбаюсь, машу им рукой, поворачиваюсь к Макару и рука, как и улыбка, словно поток воды опускается вниз.

— Я… наверное, пойду, — предлагаю, делая шаг в сторону, но уже знаю, как он зол и как ему хочется со мной разобраться.

Это заводит, заводит даже та боль, что возникает в руке, пока он тащит меня через клуб в свой кабинет и буквально швыряет на кожаный черный диван.

— Я что тебе сказал?! Какого х*ра я пытаюсь тебе жизнь сохранить, если ты гоняешь по городу, как ошалелая. Ты е*анулась? — пытаюсь встать, но он толкает меня, и вбивает кулак в спинку.

— Ну, знаешь, — складываю я руки и отворачиваю лицо, — я ехала к тебе, чтобы всучить твои подачки.

— Подарки! — хватает он мой подбородок, сжимает большим и указательным пальцами, поворачивает к себе мое лицо. — Это называется подарки!

— Подавись ими, — пинаю по голени, вскакиваю и гордо шествую к двери, зная, что он впитывает каждое движение бедер. — Ты расстался со мной и сказал трахаться, с кем я хочу. Так что…

— Что, бл*ть?!

Знаю, что злю. Знаю, что довожу до белого каления.

Но все сделано тонко и с расчетом именно на это.

Не успеваю дойти до двери, как он дергает меня всей пятерней за волосы, так, что я вою от острой боли, и шипит на ухо.

Глава 7.

— Что за *уйню ты несешь? Да и кто тра*ать тебя будет, ты воняешь как свинья. Что, все три дня в подушку рыдала, как девчонка?

Я держу его руку, чтобы хоть немного избавить себя от боли.

— Вот еще! — лгу, отчаянно лгу. — Нужно мне рыдать из-за лошка, который даже любимую защитить не может.

— Сука! — толкает он меня, и я врезаюсь боком в стол.

Откидываю растрепавшееся волосы, смотрю в его лицо.

Разгневанное. Злое. Пробирающее до дрожи. Чувствую, как подступает истерика. Снова.

Больно. Знаю, что надавила на самое больное. Выбрала нужную точку и расковыряла в кровь. Знаю, что мне за это достанется.

Хочу этого. Хочу всего, что он может мне дать. Собственно…

Пара шагов. Губы в губы. Не поцелуй — насилие!

Остро. В кровь. До волчьего воя. Так нужно. Так жадно.

Ткань на брюках рвется от натиска его руки. По ногам проносится слабый поток воздуха. Тело горит от возбуждения.

Его рука снова в волосах, тянет, разворачивает меня спиной, сдергивает майку и бросает голой грудью на стол.

— Сука! — рычит он и пинком раздвигает ноги, и я хочу дернуться, но поздно, член словно удар плети входит одним слитным движением.

Боже. Боже!

— Еще! — как же хорошо, как же это растяжение влагалища его огромным членом мне было нужно.

Он хочет наказать за свою боль, причинить ее мне, а я только от одного толчка готова кончить.

Готова кричать от накатившего оргазма, что пронзает все мое существо.

— Еще раз…! — впечатывает он мое лицо в стол и срывает остатки штанов, врывается все дальше, упирается членом в матку и рычит на ухо, второй рукой хлестко бьет по заднице. — Ослушаешься меня и поедешь в Америку. Будешь там со своим Хаусом тусоваться! Ты поняла меня. Ответь, Вася!

Я уже не слышу, шум в голове от острого удовольствия становится гулом и с губ срывается стон, пока он продолжает таранить мое нутро.

Вбивать меня в дубовый стол, пока по лицу стекают слезы счастья.

Да, больно. Да, почти насухо. Да, рука на голове тянет волосы.

Но, господи. Он во мне. Макар трахает меня все чаще, рвет душу словами о том, что не может быть со мной. Потому что я идиотка, потому что я не готова подумать об элементарной безопасности, а потом признается, что не может быть со мной, потому что сходит с ума.

— Трахать тебя хочу все время. Вижу и стояк, — рычит он мне в ухо и бьет головой о стол, пытается унять острый голод, который снедает и меня. — Три дня не видел и ломка. Так нельзя, понимаешь, Малыш? Нельзя так жить. Нельзя разговаривать с серьезными людьми, а думать о том, как натянуть на кулак твою задницу. А ты, ты… — вбивается он все быстрее. - Только и ждешь, когда я тебя трахну, отказать не можешь. Готова раздвинуть ноги где угодно, готова ради меня на все.

Он вытаскивает член, тянет за волосы на себя, поворачивает и толкает на стол спиной.

А я реву, реву от боли и понимания – прав. Он чертовски прав.

Нас несет. Видим друг друга, и колбасит похлеще, чем от наркотической ломки.

Я знаю. Видела как-то наркомана на дежурстве. Он кидался и кричал: «Дайте дозу, всего одну дозу!».

Вот и мы. На дозе. Подсели. Похоть давно захватила наш мозг, не давая вспомнить о реальном мире. Сходим с ума, пока вылизываем другу друга до оргазма.

Кайфуем, пока курим кальян или смотрим «Гриффинов».

Улетаем, трахая друг друга на краю балкона.

Погибаем без секса. И можем погибнуть.

Рука на его лице, ногти оставляют следы, хоть какие-то следы от меня, а ноги раздвигаются шире.

— Последний раз, и я уйду, — шепчу сквозь слезы, елозя по столу на собственных слезах, и свободной рукой провожу по идеальному члену, ласкаю головку, сжимаю основание. — Последний оргазм и нас больше не станет.

Он горько усмехается, оглядывает мою возбужденно вздымающуюся грудь. Гортанно рычит, кусает за сосок до острой боли и крика.

Врывается в истекающее лоно одним броском. Забивает гол. Выстреливает пулей. Въезжает скоростным составом. И двигается. Двигается.

Делает больно и двигается. Долго, грубо, настойчиво. Рука на шею и за волосы. А он во мне. Натягивает на себя.

Порочно до пошлых смачных звуков. Сладко до ласки на покрасневшем соске. Важно до глубокого поцелуя в губы.

— Последний раз и ты сваливаешь из моей жизни.

— Последний раз и тебя больше не волнует моя безопасность.

Говорим в глаза, сталкиваемся лбами, и я с восторгом слышу, с каким грязным чавканьем бросаются друг на друга наши тела.

Как два айсберга. Как два танка. Как музыкальные доли доводят до безумия.

Безумие и тот самообман, в который я погружаюсь, веря, что меня бьет конвульсии оргазма последний раз.

Бред и тот самообман, с которым он шепчет «Последний, сука раз!» и кончает глубоко внутри меня, заливает обжигающей ртутью.

Глава 8.

Но я кажется погорячилась, голень в его руке как в капкане, боль уже невыносимая. Рывок на себя и лицо в его жестком захвате.

— Ну, Макар… больно.

— Закрой свой рот! Идиотка, — ревет и отпускает лицо.

Обзываешь, а ногу держишь, взглядом грудь голую так и вылизываешь. Лучше бы языком.

— Бесишь, — буркнул он, а я не смогла не улыбнуться. Лыбилась, как дурочка все время, пока он мне ногу перекисью обрабатывал, спиртом обливал, бинтовал, пока одевал.

Пока на руки брал.

Как дочь родную. Как любимую.

Такси, возле которого коршунами блуждали парни, было уже у входа.

Макар посадил меня в него, но дверь не закрыл, наклонился.

— Василиса, — позвал он меня, а когда не обернулась, то схватил пальцами за лицо. В глаза заглянул и как будто внутрь меня пробрался. Каждую мысль. Каждое чувство себе забрал. Как дементор из Гарри Поттера.

— Не дури, а то…

— Америка, — закатила я глаза и по руке его щелкнула. Нечего трогать, раз не твое. — Я помню. Только, что мешает мне дурить там?

— А что помешает тебе вообще дурить? — касается он меня своей рукой и тут же одергивает, когда шепчу еле слышно:

— Брак с тобой.

Да, это было как минимум рискованно. Как будто сижу унижаюсь.

— Ну, скоро там? — спросил водитель и на меня взглянул, а Макар тут же ему в лицо пару купюр бросил. Зло. Рвано. Тот аж дернулся. А мне уже привычно.

— Тебе не за вопросы платят! Сиди и жди!

Он резко выпрямился, опалив меня пронзительным взглядом и захлопнул дверь.

С размаха, спасибо, что не с ноги. Машина аж затряслась.

Я только порадовалась, что Макар не на меня злость вылил.

Машина загудела, а я смотрела на напряженную широченную спину сквозь стекло.

Он, покрутив головой, словно разминая затекшую шею, чуть в сторону повернулся, и я увидела, как хотел сделать шаг ко мне. Ну правда хотел!

Но это проявление слабости он не мог себе позволить. Не тогда, когда парни стоят гурьбой с автоматами и следят за каждым движением.

Так же как не мог позволить себе меня.

Машина тронулась, я только смотрела в его темные как омуты глаза, впитывала мощную фигуру в джинсах и простой белой футболке, сглатывая слюну, вспоминая солоноватый вкус его кожи, сладость его семени.

И пусть я никогда его больше не увижу, я навсегда запомню жестокую любовь такого сложного, невозможного человека. Я буду продолжать жить, зная, что он любит меня.

Не любил бы, не отказался. Только сильный духом поборет свой врожденный эгоизм и отпустит ради безопасности. Ради другого человека.

И одно только это осознание принесло мне вязкое, такое противное спокойствие на душе. Потому что рвать ее из-за несбыточного глупо.

А меньше всего я хочу, чтобы Макар считал меня глупой.

Глава 9.Данил и Паша

Четкие, размеренные движения. Рваные, протяжные стоны. Шумное заполошное дыхание. Сердце бьется как отбойный молоток.

Глубже. Сильнее. Чаще.

Одной рукой сжать бледную плоть ягодиц. Другой рукой сдавить кадык на горле. И дуреть, дуреть, сходить с ума, выть от единого механизма, который представляют собой два сплетенных мужских тела.

Таких разных. Таких одинаковых.

И вот Данила уже воет, сотрясается, до остервенения надрачивая свой член, чувствуя, как внутри готовится взорваться вулкан, орошая внутренности густой, белесой лавой. Свою он выплескивает в руку, которую тут же хватает Паша и слизывает все до последней капли, дрожа в пронзительном экстазе.

— Ох*еть, — только и выдает Данила и просто падает с колен на кровать, тесно прижатый влажным обнаженным телом любовника.

Его бесит, что подобных чувств не вызывает ни одна баба. Он не может признать себя долбаным гомиком, пугается своей сущности и решает во что бы то ни стало найти женщину, с которой можно испытать не меньший кайф.

Поэтому на поцелуй Паши он не отвечает, отталкивает парня и резко вскакивает с кровати.

— Вали отсюда, — только и говорит он, сразу направляясь в душ, чувствуя на себе насмешливый, бесявый взгляд.

— Телефон-то хоть дай позвонить, — слышит в след и кричит в ответ:

— Тумба в гостиной.

Паша еще немного отдышавшись, обтирает член простыней, испытывая внутреннюю эйфорию от того, что смог заставить любовника струсить. Испугаться собственных эмоций.

А это значит, что совсем скоро Данил сам придет к нему. То, чего мы больше всего боимся, к тому мы чаще всего тянемся сильнее.

Он, пошатываясь, добрел до гостиной, открыл по очереди несколько дверец шкафчиков, и замер, когда наткнулся на нужный.

— *бануться, — пробормотал он, осматривая целую гору сотовых телефонов, которые новыми можно было назвать с большой натяжкой.

Самых разных. Самых разнообразных фирм и размеров. Они словно потерянные души лежали, томились в куче без своих хозяев. Прикоснуться к ним Паша даже не посмел, стало тошно. В голову прокралась мысль, а кто такие в действительности Данил и Макар.

Проклятые держатели мертвых душ.

Они дают денег, прекрасно зная, что большинство не сможет вернуть и половины.

Они угрожают. Они могут совершить насилие или даже убить.

Догадывается ли Василиса с какими уродами она связалась. Понимает ли, кто такой ее любимый Макарушка.

И Данил.

Он, конечно, ничуть не лучше. Даже хуже, ведь именно он управляет выбиванием долгов. Как ищейка рыщет по подворотням Москвы в поисках своей жертвы.

А когда не может добиться своего, подключает Макара.

Перед глазами Паши тут же вспыхивает картинка, как амбал пришел в их комнату общежития, когда Вероника спешно собирала сумку. Она хотела сбежать.

Он просто взял ее за волосы, не обратив внимание на крики боли и помощи, Пашу пихнул в сторону, а ее оттащил в машину, бросив туда как тряпку.

А что будет, если Вася однажды не устроит Макара? Навлечет на себя его гнев? Ее ждет такое же обращение? А если влюбится в другого? Ее ждет бетон, как в фильмах?

Паша вздрогнул, когда услышал, как перестала шуметь вода в душе.

— Надо сваливать, — пробормотал он сам себе, закрыл дверцу, схватил свои вещи, подобрал носки и в прыжке рванул из квартиры.

Возможно, стоило сменить общежитие и затаиться, чтобы больше не сталкиваться с миром этих ублюдков.

Осталось убедить в этом Ваську, которая похоже совсем ушла в мир своих романтических грез.

Глава 10. Василиса

Решение принято. Я просто стану жить как раньше. Макар станет приятным воспоминанием и не более того. Макар. Макар. Так легко все решить для себя. Но так трудно перестать, как дура ждать смс. Гипнотизировать экран и каждую минуту обновлять Телеграм.

А вдруг завис и я пропустила сообщение?

Одно его «вернись» и все бы обещания, решения я собрала в один бумажный комок и с веселым визгом отбросила в сторону, стремглав помчавшись в любимые, такие жесткие руки.

Они умели быть нежными, а умели причинять боль. Но, наверное, в голове совсем помутилось, потому что даже удар его руки, даже отметина, расплывающаяся синим пятном на лице, кажется мне романтичной.

— Надо лечиться, — говорю я сама себе, осматривая в зеркало опухшую от жестокой мужской руки щеку. Про боль от удара об стол можно не заикаться.

— Я так и знал! — вскрикнул в почему-то мятой футболке Паша, появившись в двери комнаты, и подлетел ко мне, поворачивая к себе и осматривая. — Этот ублюдок избил тебя. Я позвоню…

— Паша, — убираю руки друга и смеюсь с его такой бесполезной заботы. — Ну расслабься. Это просто синяк.

— С этого все и начинается. Синяк, порез, сломанные ребра. Ты знаешь, что побои в семье самая распространенная причина разводов? Статья в конституции…

— Оставь свою юридическую чушь для будущих клиентов, — взмахом руки прекратила я его стенания. Сколько можно. Как будто я тупая и ничего не понимаю. — О какой семье ты говоришь? Все. Баста. Теперь точно.

— Уверена?

— Я-то может и нет, а вот Макар все решил.

— А если позовет обратно? — поднял брови Паша и взглянул на столик с женской косметикой. Благо у Вероники было все, что нужно, чтобы замазать синяки.

— Пойду, — пожала я плечами. Как будто он ожидал услышать другой ответ.

— Вот и дура! — отрезал он, а я тут же раскрыла рот, чтобы защититься. Тем более в моем не остывшем от возбуждения мозгу всколыхнула злость и обида. — Я рад, что он тебя бросил.

Резкий неосознанный взмах руки и Паша уже летит на кровать, что была за его спиной.

— Не смей говорить так! — слышу сквозь шум в голове свой рваный крик и утираю выступившие злые слезы. — Ты ничего о нас не знаешь! Ты не знаешь, как я его люблю! Как он любит меня!

Паша уже вскочил и хотел высказаться, но в дверях появились Даша с присвистнувшей Вероникой, и он умолк.

— Да делай ты что хочешь! Когда сдохнешь, не жди, что я приду на могилку, — рявкнул он, отвернулся, резко вытащил у Ники, как всегда одетой в мини юбку, сумку. Забрал оттуда пачку сигарет и как ошпаренный выскочил из комнаты.

А я села. Плюхнулась на стул, понимая, что впервые повысила голос на друга. Впервые услышала крик от него. Впервые сорвалась с катушек.

Может он и прав. Все к лучшему.

Потому что мозг кипит от возбуждения, словно у него забрали какой-то важный элемент, отвечающий за равновесие. Палку, на которой я балансировала между безумием и рациональностью. А палку эту поставил своим появлением в моей жизни Макар, теперь так легко выбивший ее у меня из-под ног.

— Смотрю у кого-то голос прорезался, — смеется Ника, смотря в след Паше, скидывает свои шпильки, подходит и осматривает мой синяк.

Вот от кого точно не будет вопросов. Ей не привыкать к побоям. Она привыкла общаться с не очень нежными парнями. И порой сама выводила их на эмоции, чтобы получить от секса максимум удовольствия.

— Что он сказал? — тихо спросила Даша, продавливая кровать своей пухлой попой. Она сложила локти на своих безразмерных штанах, подперла подбородок и наблюдала, как макияж творит чудеса с моей кожей.

Я пожала плечами.

— Что отправит меня в Америку, если я буду дурить.

— Так может он всех отправит? — развязно предложила Ника и рассмеялась. – Я бы не отказалась попробовать на вкус х*й американца.

Мы с Дашей переглянулись и прыснули со смеху.

— А еще афроамериканца, индуса, китайца, и еще пол сотни национальностей, — загибала пальцы Даша, а я только радовалась, что могу окунуться в эту вот девчачью атмосферу, которая поможет мне немного приглушить боль потери.

— Ну а что мне делать? Сидеть и ждать, когда великий и ужасный Марк Синицын соизволит обратить на меня внимание? — бросает она взгляд на тут же насупившуюся Дашу.

— При чем тут Марк? — сразу ощетинилась она, поджимая пухлые губы, и вскочила с кровати.

Пробуравила взглядом спину Ники, с которой вообще неизвестно по какой причине сдружилась и прошла к единственной книжной полке.

Там она стала демонстративно рыться в финансовой литературе.

— Моя влюбленность, над которой ты так любишь глумиться никого не касается. Я же не хожу за ним с транспарантами. Я тихонько сижу.

— А может быть пора действовать, - повысила голос Ника. — Посмотри на Васю…

— Не надо на меня смотреть, — оглядела я свое подправленное лицо и встала. — Спасибо, Ник, как всегда шикарно. Я тоже ничего больше не буду делать. И если Даша хочет любить на расстоянии, то это ее дело. Не всем быть такими смелыми как ты.

Глава 11.

— А ты считаешь, только останавливая сердце, можно отнять жизнь? – смеётся Паша и я устало вздыхаю. И почему он считает меня дурой? Откланяюсь от него и опираюсь на один из нижних поручней, свешивая вниз голову.

Закрываю глаза и вспоминаю, что именно Макар объяснял про свой род деятельности. Вернее, как я вытягивала, как нитки из шва, крохи информации. Он держит казино и притон для извращенцев. Многим даёт деньги в кредит для воплощения ими самых грязных фантазий. Назначает срок.

И когда он приходит, а долг не возвращают, посылает парней. А вот что происходит дальше, он молчал.

Но нетрудно догадаться. Ведь именно с этого началось наше знакомство.

Устаю слушать наставления во всем идеального Паши, словно он сам никогда не совершал ошибок. Впрочем, я не считаю Макара ошибкой.

Скорее, переломным моментом, в котором мне нужно решить, стану ли я такой же, как весь женский род Рябиных. Зависимой от любых мужских решений. Рабой его желаний.

Или буду сама вершить свою судьбу. Ну тут как бы Макар не оставил мне выбора. Никому кроме него я не собираюсь подчиняться, так что остаётся стать сильной и независимой.

«Никому», думаю я, чувствуя, как солнце припекает голову, а в противовес этому задницу холодит бетонная плита. Еще и жужжание Паши.

И вот в этом гуле знакомого голоса, я вдруг слышу странный вопрос Даши.

— А что ты делал у этого Данилы?

Я тут же открываю глаза, слыша новое в разговоре имя, мысленно отматываю его правильные завывания назад и резко поворачиваю голову наблюдая, как сильно Паша хочет вжаться в плечи.

— Ты спал с Данилой? Данила гей?! – не верю я своим ушам.

— Только ему об этом не говори, а то он пока не верит, — сдавленно произносит он и поднимается на ноги, опирается на поручни и затягивается новой сигаретой.

То есть мне нельзя трахать бандита, а ему пожалуйста? Данил гей? Это блондинистый амбал с кулаками так похожими на молоты Тора?

Даша ошеломленно на меня взирает, тоже вспоминая наглую правую руку Макара и мы вскакиваем, готовые как два тираннозавра разорвать друга вопросами.

— А разве…

— А так бывает?

— Ша, — затыкает он нас взмахом руки и смотрит по сторонам.

Но время было еще раннее для тех, кто вернулся с работы и позднее для тех, кто кутил всю ночь. Только мы и ветер, треплющий наши шевелюры.

— Вы что же, реально думаете, что только хилые сопляки вроде меня, могут хотеть мужской любви? – поднимает он брови и смеётся.

— Нет, — оправдывается Даша, и я как болванчик киваю. – Просто мне казалось, что они не могут выглядеть так…

— Мужественно, – подсказываю я и Даша улыбается, машет рукой, показывая жест: «Вот и я том».

— А я значит выгляжу как баба? — хмурится Паша и хочет сделать шаг назад, обиженно уйти, но мы подхватываем его под руки и возвращаем на место. Ну интересно же, как это все происходит. У геев.

— Ты же танцор. Они все, как по мне, выглядят педиковато.

— Сама ты… придурковатая и вообще, мне пора на тренировку. Даша, — его резкий голос заставляет вздрогнуть нас обеих. От неожиданности. – Может тебе пора со мной сходить? Запишем тебя в восьмую группу. Будешь пока с новичками.

— Ага... И чувствовать там себя коровой? Увольте, — фыркает она.

Ну, учитывая, что вес Даши давно перевалил за отметку семьдесят, она должна чувствовать так себя везде. Я тоже давно зову ее на фитнес. И у нее даже получается, но вид некоторых стройных девушек, что ходят в тренажёрный зал скорее подрочить свое эго, не дает ей расслабиться.

— Мне и Вероники с Василисой хватает, — задирает Даша голову и направляется в сторону выхода из курилки, предварительно пихнув пачку сигарет Паше в руку. – Не все должны быть стройными как скелеты. Мне нужен мужчина, который полюбит меня такой, какая я есть.

— Никто никого не любит такими, как есть. Всем приходится подстраиваться. И тебе придётся, если рассчитываешь Марка охмурить, — складывает руки на груди Паша и строго смотрит в спину Даше.

— Охмурение — это к Нике, — не оборачиваясь, говорит она. — Мужчины сами должны делать первые шаги. Так написано во всех пабликах. Так учила меня мама.

— Наверное, не стоит спрашивать, почему она до сих пор одна?

— Ну, знаешь… — злится красивая пышка и резким разворотом стряхивает с плеч иссиня-чёрные волосы. Боже, да ей скинуть бы десяток, она бы и Нику затмила. – Просто ей не попадались нормальные. Все козлы, вроде моего папаши.

Она толкнула дверь и с шумом ее захлопнула.

— Я не прав? – повернулся ко мне Паша, а я только поджала плечами.

— Это, как мои чувства к Макару. Либо я сама от них избавлюсь, либо кто-то сильно огреет меня по голове. Должно произойти что-то из ряда вон выходящее, чтобы я перестала за него бороться. Пусть даже на расстоянии. Пусть даже только, сохраняя верность, но я буду надеяться, что он одумается и вернется ко мне.

— А если он убьет, кого-нибудь, — резанул по совести меня Паша и насуплено ждал ответа.

Глава 12. Макар

— Вот сука! – рычу, чувствуя, как горло сжимает жгучее предвкушение, желание, жажда. Наказать маленькую шлюшку за дерзость. За неподчинение. За то, что посмела трогать себя без моего позволения.

Ведьма с платиной волос и чёрными глазами. Прокляла, околдовала. Говорил мне дед про русских женщин. Не связывайся.

И вот на тебе, толкаюсь в кулак уже много минут подряд, яйца болят, а кончить не выходит.

Решил ей позвонит, возможно, ее чуть хрипловатый от постоянных криков на тренировках и скачек на моём члене голос поможет, наконец, спустить пару миллилитров вязкой жидкости.

Почувствую освобождение.

Этот быстрый секс на столе не то, что удовлетворения не принёс, скорее голод по чертовке усилил.

Озираюсь и понимаю, что чуть телефон в руке не раздавил.

Как же она бесит, сводит с ума, дурит башку, плавит мозги. Хочет секса, пусть потом не ноет, когда я ее трахну там, где найду.

Резко встаю с кресла, в котором пытался скинуть напряжение и натягиваю боксеры, джинсы. Живо умываюсь в ванной, беру ключи.

Готов найти и покарать. За наглость. За то, что завела так, что теперь ни одна баба не может ее заменить.

Уже открываю дверь, и чуть не врезаюсь в Дэна.

— В чем дело? – хмурю брови и хочу мимо пройти, но он глазеет внимательно и дорогу преграждает. – Где ты был?

— Вопрос не в том, где был я, а в том куда собрался ты?

— По делам.

— Похоже, все твои дела в пиз*денке одной шлюшки, — говорит Дэн насмешливо, и моё сознание тут же застилает красный туман ярости.

Резкий бросок руки, на лету сжимаемой в кулак, и Дэн падает на пол. Смотрит исподлобья, потирает челюсть. А я как волчара перед сворой псов, готов вцепиться в глотку любому, кто слово против волчицы моей скажет.

— Ты пи*ди, пи*ди, да не зарывайся. Василиса не шлюха, и, если я ещё раз от тебя услышу подобное, яйца отрежу и тебе же скормлю. Ясно? – гаркнул я.

— Да уж куда яснее. Может, хоть сегодня разберёмся с человеком, который подложил взрывчатку твоей принцессе? – ехидно кривит губы, но ведь знает, чем пронять.

Ток кровавого предвкушения по венам. Разжимаю кулаки и подаю руку.

— Нашли?

— Да, выцепили у бабы его, — поднимается на ноги Дэн, вынимает платок и кровь на губах утирает. – Передернул бы, если так штырит.

Как будто я не пытался.

— О своих яйцах я сам буду думать, показывай, где этот ходячий труп и парней зови. Упустим его, всех линчую.

Нашли мы этого урода у бабы его. Они в квартире уже сутки тусовались, Леня караулил. Ждать, когда он выйдет сам я не собирался, поэтому стянул футболку и полуголый к двери подошел.

— Залили меня, уроды! Открывай!

В глазок было видно только мою голую грудь, и наивный придурок открыл двери. Я тут же толкнул в грудь этого хлыща, который работал у нас в баре, а бабу его орущую отпихнул к стене.

Обоих потащили в сторону комнаты.

— Бабу на кровать, — приказал я парням, и те уже довольно засверкали глазами. – Тряпку снимите с нее. Если наш друг говорить не хочет, мы с нее спросим.

Парень, Власов Коля, пытался вскочить, взмахнуть рукой, но я резко скрутил его, пихнул в пол, и прижал ногой голову.

— Слушай сюда, тварина. Сейчас ты мне выкладываешь, кто отдал распоряжение к машине бомбу прих*рачить и, возможно, я не впихну в твою жопу свинца.

— Да пошел ты на х*й! – заорал бедолага, и я прижал ствол к его башке.

— На х*й моих пацанов пойдет твоя сука. Она ничего такая у тебя.

— Мне плевать! Делай, что хочешь! Тебе все равно уже крышка. Тебя пасут и скоро ты сгинешь, урод американский. Предатель Родины!

Я глянул на бабу, которая сквозь слезы смотрела на окруживших ее парней и кивнул им, а парня повернул лицезреть порно-представление.

Парни стянули с рыжей девки последнюю защиту в виде кружевной тряпки между ног и сразу распяли её по кровати.

Первым влез Леня. Всегда сдержанный, в сексе он становится зверем, а размер его штыря всегда пугал девок.

Эта не стала исключением. Широко раскрыла глазки, заметалась по кровати, задёргала конечностями и взглянула сквозь бегущие слезы на Колю.

— Стой! – крикнул он, когда Леня начал вклиниваться между ног, отпихнув руку Славки, которая тянула за сосок. – Стой! Я не знаю имени! Только то, что он ходит в твой клуб. В подвале, который. Где девок хлещут!

— Мало, Коля, мало.

— Я больше ничего не знаю! Убери эту обезьяну, он же порвёт ее! Она целкой только что была!

— Подробности, кто взрывчатку передал? – толкнул я ствол сильнее в башню и взглядом сказал Лёне терпеть.

— В шкафчик мой положили с инструкцией и баблом. Там пол ляма было, как я отказать мог. Макар! У меня мать больная!

— Ох, не капай мне на мозг, твою мать еще в прошлом году вылечили, — шиплю ублюдку на ухо и из последних сил держусь, чтобы не нажать на курок и не вышибить ему мозги. – Пол ляма, впрямь немало. Можно любую телку купить. Но проблема в том, что жизнь моей бабы стоит больше, а твоей так вообще ничего, раз ты ей так рискуешь.