Головная боль майора Стрельцова

Глава 1. Миша

— По трое разбились, встали напротив мишеней! Первый отстреливается и отходит, второй без команды не лезет, всем все ясно?

— Ясно, — нестройным рядом отвечают солдаты и я чувствую, как внутри меня снова закипает лава. А почему они все такие тупые?

— Как надо в армии отвечать?!

— Так точно, товарищ майор! — говорят уже хором и я прикрываю глаза. Вот как-то раньше было поменьше тупых, сейчас просто атас, башка от них уже неделю раскалывается, ни минуты перерыва от этой боли нет.

И вот главное вроде объясняешь им все как надо, пожевал и в рот положил, а они все равно тупее тупых! Как выдадут херню какую-то, так хоть стой, хоть на луну вой по ночам, и то не факт, что поможет.

Даже автоматы криво держат, ну как, сука, тут оставаться спокойным?! Подхожу к каждому, поправляю, отдаю пару подзатыльников, по команде начинаем, а…

— Зимин, а что не стреляем?

— Товарищ майор, а тут не работает, — выдает он мне с серьезным видом, показывая мне автомат. Бля, да как так-то?! Я перед тем, как их сюда притащили полчаса назад, проверил все! А у него “не работает”.

— Голова у тебя не работает, Зимин! Что там может не работать? Давай я проверю? Но целиться тебе в колени буду, как думаешь, заработает?!

— Товарищ майор, — перебивает меня грубоватый и громкий голос. Ну, конечно, товарищ полковник, его же мне тут как раз для полного счастья и душевного спокойствия и не хватало, — после занятий ко мне в кабинет, — говорит отрывисто и уходит, я даже отреагировать никак не успеваю.

Лев Степаныч вообще нормальный мужик, мы с ним сто лет работаем уже вместе, он всего на десятку старше, поможет, подскажет. Но в последнее время замахал меня, честно признаться. Стрельцов то не так, се не так. Никогда нареканий не было, а тут каждый день мозг мне полощет, от того голова и раскалывается.

С диким желанием убивать я все-таки заканчиваю с пацанами тут. Одного, правда, оттаскиваю за шкирку и отшвыриваю на землю, потому что хватает мозгов у него бежать проверять мишень, пока остальные еще не закончили стрелять. Ну вот не дибил? Шальная пуля залетит в голову, а отвечать и сидеть за это я потом буду!

Придурки, господи, откуда их понабрали только?

Умываюсь ледяной водой и на десяток секунд подставляю под кран голову, остываю. Я закипаю изнутри весь, а сегодня только вторник. Сдалось мне когда-то стать военным? Так вдохновился армией, что не смог остановиться. В итоге вот, майор в тридцать два, но такое ощущение, что этим делом я не горю так, как раньше горел.

Потому что вокруг тупые все!

Иду к полковнику, снова буду слушать, как он мне мозг промывает. “Стрельцов, тебе надо отдохнуть”. “Свали в отпуск, Стрельцов”. “Может, передашь полигон Харитонову, а с тебя снимем обязанности?”. Хер могу передать Харитонову, а не полигон. Меня хоть и достало все это, но ничего Харитонову я отдавать не буду. Бесит он меня хлеще тупых новобранцев. Человек, у которого внутри одно дерьмо, и то гнилое, никогда работу у меня забирать не будет. В целом, я полковнику так и сказал.

Три лестничных пролета, по пути разминаю шею, побаливает что-то, надо к массажисту, что ли, записаться, или хотя бы спиртом натереть. Он вроде от всех болезней помогает.

Три раза стучу, открываю дверь.

— Вызывали, товарищ полковник?

— Проходи, Миша, — сбрасывает он сразу маски официоза. Прохожу, сажусь, смотрю на него. Вот сразу вижу, ни черта хорошего мне не скажет, можно было в наушниках приходить. — Чай будешь?

— Лев Степаныч, ну вы ж не чаи меня позвали гонять. Говорите, что случилось, и я пойду, у меня работы дох… много, говорю, работы, в общем.

— От работы на сегодня ты освобожден, — выдает он мне. — Харитонов подхватит.

— А спина у Харитонова не треснет, без конца подхватывать? — злюсь, психую. Да что ж вы бесите-то меня все сегодня!

— Я все сказал! На сегодня у тебя другая задача есть!

— Какая? — сдаюсь. Ладно, может, чего поважнее тупоголовых подкинет мне.

— С сегодняшнего дня и в ближайшие недели три точно, а то и больше, это будете уже со специалистом решать, ты будешь посещать нашего психолога, Миша.

Что я посещать буду? Что он сказал?

У меня лицо вытягивается так, что боюсь застыть с такой гримасой на всю жизнь. Мне ж послышалось, да?

— Я не понял.

— Что ты не понял? К психологу, Миша, строевым шагом и срочно! У тебя нервы сдают, ты жестишь, мне такое не подходит.

— Так наш уволился вроде, — вспоминаю, что Сергей Юрьевич, психолог со стажем, как раз пару недель назад вышел на пенсию. Иногда новичкам в армии требуется помощь. Неженки, бля.

— У нас новый, — вздыхает он, — третий день работает. Екатерина Витальевна как раз только прибыла с курсов повышения квалификации, большой опыт работы, красный диплом…

— Да хоть медаль от президента, Лев Степаныч, не надо мне в мозгах ковыряться, че за новости-то?! Отпуск, психолог, а завтра что? Заявление и за забор под жопу меня выгоните?

— Миш, ты вчера ударил солдата, мне с этим что делать прикажешь?! — злится он и повышает голос. Степаныч вообще редко голос повышает, кстати сказать. — Слава богу проблем и разбирательств не было, солдат пошел тебе навстречу! А это подсудное дело!

— Он подошел ко мне на полигоне с гранатой в руках и сказал, что случайно чеку оторвал, товарищ полковник, это как? Как на это реагировать?

— Не дракой с солдатом! Пацану восемнадцать лет! Ты проблему предотвратил, молодец, все живы и целы, а дальше должна была быть лекция о технике безопасности, а не удар ему в челюсть! Ты что, первый день работаешь?

— Сорвался, — вздыхаю, — потому что я не понимаю, как можно быть таким тупым. Даже дети знают элементарные вещи…

— А он не знал. И твоя задача научить! Все. Мне надоело. С сегодняшнего дня, кстати, прием у тебя через пятнадцать минут, ты посещаешь Екатерину Витальевну и выполняешь абсолютно все ее рекомендации, понял меня?

— Не пойду, — качаю головой, ну что за бред, а?! — Нормально со мной всй!

Глава 2. Миша

Нет, серьезно?

Смотрит на меня из-под своих очков и сверлит взглядом недовольным. Это че за психолог? Мне казалось, что они должны располагать к себе людей, а не отталкивать.

— Покиньте мой кабинет, я приглашу вас через пару минут, — выдает Стерва Витальевна. Тут, походу, шоколадкой и улыбкой точно не обойтись. Как минимум потому что улыбаться я ей больше никогда не планирую.

— Я по записи, — выдаю первое, что приходит в голову и показательно смотрю на часы на руке. Пятнадцать минут, ровно секунда в секунду, какие ко мне претензии?

— Меня предупредили, что придет сложный пациент, — говорит, опуская взгляд в какие-то бумажки, как будто я тут для мебели стою. Ау! И это я еще сложный пациент? Во новости. Че ей там Степаныч про меня наплел? — Но я прошу вас войти в мое положение и дать мне пару минут подготовиться к сеансу. От меня только вышел пациент, я не успела даже отложить бумаги о его посещении.

А вот ее улыбки, кажется, на меня действуют. Немного успокаиваюсь, ладно, может, и правда поработаем? Девчонка-то красивая, может, и не совсем стерва? Просто в коллектив военных мужиков попала, учится обороняться таким образом.

Ну, или все-таки стерва. Это надо проверить.

Но в положение все-таки вхожу, я же джентльмен, мать его. И сижу покорно в коридоре, пока через пару минут слышу звонкое “войдите”.

— Теперь можно? — спрашиваю, когда уже иду по ее кабинету. Она еле заметно закатывает глаза.

Интересный факт из моей жизни: я ненавижу, когда при мне закатывают глаза. Ну, вот такой вот триггер у меня, от бывшей еще остался. Вот этот триггер и собака ее бесячая, Бетти, блин. Белый комок шерсти размером с мою ладонь, а то и меньше. Она выпросила ее, потому что ей было скучно, что я постоянно на работе. Ну, купил. Просила же. А потом она свалила и сказала, что собака ей не нужна. Теперь мне приходится это чудо природы выгуливать каждый вечер на полянке у дома, потому что иначе она скулит как неадекватная под дверью всю ночь.

Короче, не люблю я, когда глаза закатывают, да. Передергивает меня сразу.

— Ну я же вас пригласила. Проходите, присаживайтесь, рассказывайте о своей проблеме.

Она поправляет очки на переносице и я чувствую себя первоклассником, которого отправили учить алфавит.

— У меня нет проблем, — пожимаю плечами. Их реально нет, Степаныч просто сходит с ума. То, что я солдату в нос дал — вспышка секундного гнева на его необдуманные действия. Он своим “случайно чеку вырвал” мог мне кучу пацанов трехсотыми сделать. А так пострадал он один, и то не сильно. Все честно.

— Первая проблема пациента — отрицание каких-либо проблем, — выдает она с умным видом. — Не бывает абсолютно здоровых людей, которым не нужна была бы помощь психолога. Особенно военным, Михаил Викторович.

— Можно просто товарищ майор.

— Но мы же в кабинете психолога, а не на плацу, правда? — хитро улыбается все=таки стерва. — Так что давайте по имени отчеству. Сегодня наш первый сеанс и я хочу по максимуму понять, с чем мы работаем. Как вы думаете, почему вы здесь?

— Потому что Степанычу делать нехер, кроме как проблем в моей башке искать, — челюсть побаливает от того, как сильно зубы сжимаю. Злюсь, не сразу даже заметил.

— Так, понятно. Вы считаете, вам не нужна помощь?

— А я по вашему что, на психа похож?!

— Психи — это к психиатру. Но мне кажется, вам нужна помощь, раз вы только что разломали два моих карандаша одной рукой, — она вздергивает бровь и смотрит на меня так, словно она победила.

Опускаю взгляд. Мля, реально карандаши разломал. Не заметил даже. По инерции схватил, видимо, а она выбесила, вот я и надавил разок.

— Куплю новые, — бросаю обломки этих в карман. — Не проблема.

— Проблема не в новых карандашах, Михаил Викторович, проблема в вашей агрессии.

— У меня. Нет. Никакой. Агрессии!

Еще немного и я наору на это молодое дарование с миллионом дипломов, или что там о ней говорил полковник. Она меня бесит чуть ли не больше всех остальных. Каким чудом за такой красивой картинкой скрывается такая злобная ведьма, а? Не стыкуется у меня как-то.

— В целом, мне все понятно, — кивает она. Не знаю, чему она там кивает и что ей понятно, мне вот ни хера не понятно. — Не смею вас больше задерживать, всего доброго.

Вот те номер. И это все? Ну, три предложения мне сказала, из-под лба посмотрела и все? Сеанс окончен? Супер психолог, ничего не скажешь.

С другой стороны, если она отвалит от меня за неимением причин для сеансов, то я только “за” свалить прямо сейчас.

— До свидания, — хмыкаю, встаю, иду к двери, и она выдает:

— Я поняла фронт работ и жду вас завтра в это же время. Не опаздывайте, пожалуйста. И в кабинет раньше времени не врывайтесь, я приглашу вас, когда освобожусь.

— Какой еще на хрен фронт работ? — психую, разворачиваюсь к ней лицом, а она и бровью не ведет! Сидит пялится в свои бумажки, этим, кстати, тоже бесит! И хвост ее зализанный раздражает, помада эта красная, вырез на блузке… Вот на кой хрен ей такой вырез в целой армии мужиков?!

— К сожалению, большой и сложный, — вздыхает она. — Но если вы пойдете мне навстречу, то мы справимся. До завтра, — настойчиво говорит она, выпроваживая меня из кабинета, и я хлопаю ее дверью так же, как часом ранее хлопал в кабинете полковника. Эта тоже переживет, не страшно.

Через пару минут, когда я стою на улице и пытаюсь вдохнуть воздуха побольше, чтобы не разнести весь мир к чертям собачьим, на телефон приходит сообщение от Степаныча. Свободен на сегодня, говорит он мне, Харитонов все мои задачи закроет.

Сука, а хату мне Харитонову не отдать пожить в ней? А то как-то слишком много моего забирает этот сраный Харитонов!

Выдыхаю. А и хер с ним! Пойду домой, посмотрю футбол, закажу пожрать че-нибудь и буду делать вид, что меня ни капельки не трогает вся сложившаяся ситуация.

И на прием завтра к этой Стерве Витальевне я даже под дулом пистолета не пойду.

Глава 3. Миша

Еще один интересный факт из моей жизни: мне так не прельщало жить в соседстве со всеми мужиками из армейки, что я купил квартиру не в новостройке для военных, а совершенно в другом районе, потому что видеть одни и те же морды даже не выходных и после работы у меня просто нет сил.

И сегодня я решаю пройтись пешком до дома, оставив машину на парковке около части. Завтра с утра тоже прогуляюсь, учитывая, какой тут вынос мозга происходит, мне надо побольше гулять, чтобы не треснуть еще кому-нибудь.

Вот они говорят, проблемы с агрессией. А я искренне считаю, что это проблемы с тупостью окружающих меня людей, а не с моей агрессией. Ну ей богу, одни дегенераты… Еще и Харитонов этот сука паршивая ходит скалится на меня, завтра точно улыбку ни разу не спрячет. Он же, падла, “на подхвате” у меня. По всем фронтам. Так и вижу, как он будет смотреть на меня завтра этим ублюдским взглядом: “я отобрал у тебя и это”.

Потому что помимо всего на работе он отобрал у меня еще и девушку. Карина не просто от меня ускакала, она ускакала у сука Харитонову! А у того, видите ли, аллергия на собак. И поэтому комок шерсти теперь живет со мной, не выкидывать же.

Другом моим был! В доверие втирался, в гости ходил чаи гонять, а потом стал захаживать, когда и меня дома нет. Доходился, короче, ушла к нему. И вот все полгода после этого происшествия Харитонову я хочу вырвать кадык собственными руками. Не то чтобы я собирался звать Карину замуж, конечно, потому что у нас были довольно странные отношения, но мы в любом случае были вместе целый год. И в любом, сука, случае, она была моей!

Короче, психую. И по пути до дома пинаю камень, но когда вспоминаю про этого мудака, пинаю его так сильно, что не контролирую себя и попадаю им в окно подъезда какой-то девятиэтажки.

Бля…

Звон стекла по всей округе, бабки на лавках орут, что я бешеный, а я быстро пытаюсь урегулировать конфликт, прошу прощения, звоню сразу в спец.службы, чтобы поставить новое окно, и ухожу домой, потому что там, чтоб ее, ждет Бетти.

Честное слово, я даже не помню породу, но что-то похожее на “шприц”. Мелочь всегда встречает меня у порога и ждет, когда я переоденусь и мы пойдем гулять. Никому не скажу, что я разрешаю облизывать ей свой нос. Никому. Никогда. Не скажу.

Днем с ней гуляет соседская девчонка-подросток, у нее есть ключи от квартиры моей. И когда меня срочно куда-то вызывают, она за собакой присматривает.

И сейчас Бетти тоже встречает меня на пороге и виляет обрезанным хвостом, подпрыгивая на месте.

— Хоть кто-то рад меня видеть, — чешу ее за ушком пару секунд, переодеваюсь и сразу выхожу с ней на прогулку.

Стою у подъезда, достаю сигарету. Бросить в нашей профессии нереально, я пробовал раз сто, каждый провальный. Бросил бросать, смирился. Курю.

Поджигаю, затягиваюсь, жизнь мигом кажется лучше. Особенно когда на ухо никто типа Степаныча и Стервы Витальевны не пытается найти в моей башке пару лишних сотен тараканов.

Сказал, что не пойду к ней больше, и не пойду. На хрен все, и Степаныча тоже на хрен.

В секунду меня отрывает от мыслей громкий визг шин и глухой звук удара. Открываю глаза и наблюдаю картину, как какой-то дебил на бэхе очевидно сел за руль, будучи слепым, потому что какого-то хера набрал скорость во дворах и снес заборчик на клумбе моей соседки тети Зины. И половину клумбы тоже снес…

***

Я иду на прием к Стерве Витальевне, как здорово (нет).

Все еще не считаю этот бред хорошей затеей, но вчера я разбил нос прямо об руль тому уроду, что устроил гонки в моем дворе, а потом ее фраза по поводу проблем с агрессией всплыла в башке сама собой.

Еще и окно это в подъезде, чтоб его…

Не знаю. Башка не варит, если честно. Сам иду к ней и от этого еще сильнее бешусь. Потому что что я сука за военный такой, раз слово свое не держу? Сказал же, что не приду больше! А сам иду. Вовремя, что его! Минутка в минутку!

Желание отлупить кого-нибудь просто нереальное, меня изнутри прямо колотит. В целом — это мое перманентное по жизни состояние, просто раньше я держался лучше, чем сейчас. Надо будет сходить в зал и поколотить грушу, представляя на ее месте лицо Харитонова, должно стать легче.

Снова веду плечами вверх-вниз, опять в шейно-воротниковой все как каменное, даже тут напряг, мля…

И угадайте кого замечаю? Ну бинго, Харитонова! И он тоже замечает, и лыбится так гаденько… Желание подойти и впечатать его в землю нереальное, но я уже заранее представляю, сколько выслушаю от Степаныча, поэтому по старой схеме сцепляю зубы до боли в челюсти и иду к кабинету психолога, надеясь, что у нее не получится выбесить меня еще сильнее, потому что я и так на самой-самой грани. Спичку поднеси — пыхнет так, что мало никому не покажется.

Ровно в пятнадцать минут (а я следил за минутной стрелкой лучше, чем слежу за Бетти, когда мы гуляем, потому что бестолочь жрет все подряд) я вижу, как открывается дверь кабинета психолога, чтоб его, оттуда появляется голова самого психолога и она с победной (ну еще бы) улыбкой говорит мне:

— Проходите.

Бешусь сразу же. Что она улыбается? Знала, что припрусь? Я вот до последнего не знал!

Но прохожу. Притащился же уже, че зря энергию растрачивать.

В кабинет сразу захожу за Стервой Витальевной (не забыть бы к ней обратиться как к Екатерине) и просто по-человечески залипаю на то, как красиво она вертит красивыми бедрами, обтянутыми юбкой, пока идет к своему месту. Нет, вот серьезно, такая эффектная барышня и так мозги профессионально выносит. Даже обидно!

— Итак, — начинает она. Сижу напротив нее, стараюсь принять максимально расслабленную позу. Она же закидывает ногу на ногу и стучит карандашом по столу, — что случилось?

Че, мля, она спросила?

— Мы каждый день будем просто по кругу обсуждать, кто и зачем меня направил на эти сеансы для душевнобольных? — делать вид вселенского спокойствия уже не так-то просто.

Глава 4. Катя

Товарищ Козел он, а не товарищ майор. Явно же с агрессией у него проблемы, а он, вместо того чтобы помощь принять и спокойно ходить ко мне на сеансы, как маленький ребенок брыкается и эту же агрессию на меня еще и вымещает. Как будто я виновата в том, что он псих! Или как будто не я ему помочь пытаюсь.

Я за свою пока еще не особо долгую карьеру уже много с кем успела поработать, и вот даже среди десятков детей, этот — самый противный.

“А Лев Степаныч вас так нахваливал…”. Да потому что Лев Степаныч знает, сколько времени я доказывала свой профессионализм перед всякими профессорами! И знает, как мне важно было это место, что я зубами рвала! Я диссертацию пишу, хочу вносить свой вклад в науку, новые карьерные перспективы открывать, в конце концов! А с военными работать это же непаханное поле, у них у каждого найдется то, что нужно скорректировать.

Ну, кроме майора Стрельцова, конечно. Ведь у Михаила Викторовича “нет проблем”.

Придурок…

Нельзя так, конечно, но и я же не вслух! Думать я могу о нем все, что угодно, а на профессиональном языке скажу только то, что ему нужна помощь. Мужик он, кажется, нормальный (точнее, мог бы им быть, если бы не вел себя как козел), но проблемы с агрессией появились явно не на пустом месте. Случай очень интересный, я бы правда хотела ему помочь, но пока он сам не захочет — у нас ничего не выйдет.

Видела я, как он дверь не до конца прикрыл и как стоял рядом. Надеюсь, он мое маленькое представление услышал. Должен же он быть настоящим мужиком, раз военный! А значит, женские слезы будут сподвигать его к поступкам. А их играть я всегда отлично умела, не зря же в театральный кружок еще в школе ходила.

Конечно, Льву Степановичу я не звонила, мне же не три года, в конце концов, чтобы жаловаться на мальчиков, которые меня обижают. Мне двадцать шесть, я практикую уже пять лет (еще после бакалавриата начала работать), прошла кучу курсов повышения квалификации. Я немного (очень много) умею манипулировать людьми, и, мне кажется, к этому пациенту я очень быстро нашла подход. Посмотрим! Осталось добавить щепотку “правды” и пациент у меня в кармане.

Иду ко Льву Степановичу. У меня с ним хорошие отношения. Но то, что он двоюродный брат моей мамы вообще никак на мое место тут не повлияло, я всегда всего добиваюсь сама и терпеть не могу, когда кто-то хочет замолвить за меня словечко.

— Товарищ полковник, можно?

— Проходи, Катюш, — улыбается мне, — что ты так официально.

— Ну, работа же, — пожимаю плечами. — Я к вам, собственно, по делу! По делу Стрельцова…

— Господи, опять он, — Лев Степанович прикрывает глаза и сжимает пальцами переносицу. — Что, вообще не поддается, да? Не представляю, что делать с ним. И лишаться такого специалиста жалко, но и спасать себя он не хочет! Вчера он ударил пацана, а завтра что? Выстрелит со злости?

— Лев Степанович, не волнуйтесь, я ему обязательно помогу! Вы только подыграйте мне, пожалуйста. Немножечко. Мне бы подтолкнуть его в верную сторону и все будет в порядке. Поможете?

— Помогу! В моих интересах, чтобы он в строю остался. Что надо делать?

Улыбаюсь. Не уйти тебе от меня, Михаил Викторович, никуда не уйти.

***

Лев Степанович сказал, что сделал все, что я просила, поэтому я со счастливой улыбкой складываю вещи и наконец-то собираюсь домой. Пока работаю в части мне выделили небольшую квартиру тут в новостройке для военных, поэтому идти мне всего минут десять, а потом можно спокойно сидеть на своем балконе двадцатого (мечта!) этажа и пить кофе с молоком, рассматривая красивый закат.

Впереди два выходных и я очень хочу съездить в соседний город на шопинг и просто на прогулку. Тут особо некуда сходить, в три улицы, одну из которых занимает военная часть. Не предел мечтаний, конечно, но диссертация сама себя не напишет, а опыт сам себя не наработает. Поэтому я не жалуюсь, а просто привыкаю к новым реалиям.

Спускаюсь по ступенькам и мечтаю поскорее дойти до дома, потому что я сегодня надела новые туфли и мои ноги немного устали от такого напряжения. Но красивые, зараза…

Громко цокаю каблучками, пока иду к выходу, собираю много взглядов, они льстят, чего уж там. Улыбаюсь снова и на секунду застываю от громкого голоса:

— Екатерина Витальевна?! — зовет меня майор Стрельцов. От неожиданности я и правда чуть не сбиваюсь с шага, но успеваю взять себя в руки и сделать вид, что я его не слышу и что вообще мне с ним не о чем разговаривать. У меня образ обиженной женщины, нельзя из него выходить. — Екатерина Витальевна, постойте, — повторяет.

Что ж. Стою. Но оборачиваться к нему не спешу. Сам пусть подходит, если так надо видеть мое лицо.

Он так и делает. Прикусываю щеки изнутри, чтобы не улыбаться. Уже можно праздновать победу?

— Чем обязана? — спрашиваю, опуская взгляд на свои туфли. Как же я хочу их снять…

— А я вам мороженое принес, — выдает он катастрофически неожиданно и протягивает мне красивый рожок с малиновой, судя по упаковке, начинке. Слюнки текут. — Возьмите, пожалуйста, и не обижайтесь на то что я там наговорил..

— У меня аллергия на молочку, увы, — вру ему, уверенно глядя в глаза.

— Мля, — он выдыхает. Смешной до чертиков! — А клубнику любите?

Пожимаю плечами.

— Аллергия.

— Да чтоб его… Цветы?

— Не поверите…

— Аллергия? — догадывается он. Киваю. — Давайте иначе: на что у вас еще аллергия?

— Очевидно на вас, товарищ майор. Я спешу, всего хорошего, — выдаю ему самую натянутую улыбку из всех имеющихся в своем арсенале и огибая его, ухожу к воротам, чтобы теперь уже с точным чувством победы уйти домой.

Теперь он точно придет на мои сеансы и признает, что ему нужна помощь. Вот так вот, товарищ майор…

— Ну нет уж! Екатерина Витальевна, — снова слышу голос и быстрые шаги позади, — что мне сделать, чтобы вы улыбнулись?

Вот дурень, а. Взрослый же вроде мужик.

— А отвезите меня домой, — выдаю первое, что приходит в голову. — Туфли так ноги натерли, что я бы улыбнулась от такого облегчения.

Глава 5. Миша

Степаныч вынес мне мозг. Что я такой сякой девчонку молодую обидел, как сотрудника ее унизил, в профессионализме ее усомнился и прочее прочее, что он мне двадцать минут на мозги капал.

В итоге выдал:

— Ты или идешь и работаешь с ней по-человечески, или, клянусь, мне такой человек больше не нужен! Отправлю в отставку и катись на все четыре стороны, Стрельцов!

В отставку он, конечно, меня не отправит, пугает только, ноперед девчонкой винова, сам своей башкой все это понимаю. Ляпнул с психу! Кто ж знал, что Стерва Витальевна такой ранимой барышней окажется. Она вообще не казалась такой, кто может по пустякам поплакать. Больше похожа на ту, кто за малейший косяк яйца оторвать может, но, очевидно, в людях я разбираюсь достаточно хреново.

Короче, реши по-человечески к ней подойти, все-таки признаю, что неправ, думал, поговорим и успокоится. А она что? Аллергия у нее на все подряд и на меня, естественно, больше всех, ну как же иначе-то!

Короче, у меня с ней не клеится вообще никак, но завтра придется тащиться к ней снова, потому что я уже и сам в себе запутался и еще раз Степаныча злить не хочу. Он-то мужик нормальный, просто прикопался ко мне что-то! У самого тараканы башке активизировались, а он в моей ищет что-то.

Иду домой пешком, стараюсь дышать поглубже, потому что даже тут по пути меня все раздражает. Особенно меня бесит картина, которую я наблюдаю, когда прохожу мимо военного городка (местные все так называют новостройку и большой двор, где все военные и их семьи живут). Потому что я вижу, как Харитонов идет по двору, а Карина выбегает ему навстречу и виснет на шее, целуя его в щеку. И выглядят они при этом как самая счастливая в мире парочка.

У меня не осталось чувств к Карине. Ничего, кроме чего-то негативного, названия чему я не готов отыскивать в недрах своей души. Я не грущу по временам, когда мы были вместе и не желаю вернуть ее обратно и простить ей даже то, что она трахалась с моим другом (он им был долгое время), пока я был в командировке.

Но сука как же бесит! Меня вот так ни разу не встречали. И то ли я был настолько херовым, что не удостоился такой чести, то ли не считали нужным меня вот так встречать никогда.

Но от увиденной картины меня воротит и гнев, который я так сильно пытался потушить внутри себя разгорается с новой силой. Меня практически колотит изнутри, кулаки сжимаются, желание догнать Харитонова и втоптать его в асфальт такое сильное, что пугает даже самого меня.

Дышу — не помогает ни черта вообще. Глубже дышу — толку ноль. Мне кажется даже если весь кислород втяну — не успокоюсь уже. Может, права была Стерва Витальевна-то, что у меня проблемы с агрессией? Хер его знает! Все еще считаю что проблема исключительно в том, что вокруг они долба… дебилы, короче, вокруг.

Почти подхожу к дому, как замечаю картину совершенно моему глазу неприятную. Вижу, как к девчонке клеится какой-то дебил.Чересчур активно клеится, а ей, судя по всему, вообще не нравится это внимание. Он типичный гопник, она девчонка молоденькая совсем, стоит в платье в горошек и смотрит в пол.

Подхожу сразу же. Я человек военный, девчонок никому обижать не дам. Слабый пол защищать надо, а не издеваться над ними.

Вспоминаю, как обидел Екатерину Витальевну. Да сука! Что ж такое-то, а…

— Ребят, у вас нормально все? — спрашиваю. Девчонка сразу глаза поднимает, смотрит на меня как олененок испуганный и качает головой. Не в порядке. — Обижает?

Она кивает.

— Слыш, дядь, иди куда шел, — посмеивается этот уродец. Осматриваю с ног до головы. Ему в армейку бы… Да ко мне на полигон. Я бы из него человека вылепил, — не мешай молодым развлекаться.

— А девушка развлекаться с тобой хочет, ты ее спросил? — зубы сжимаю снова так сильно, что больно. Мне кажется, я такими темпами буду ходить со вставной челюстью, нахер раскрошатся все.

— Тебе-то какая печаль? — он сплевывает на землю. — Щас не хочет, через час захочет. Да, куколка?

“Куколка”, очевидно, с его словами не согласна, но он так стоит перед ней, что уйти не дает. И я не вижу ничего лучше, чем оттащить этого уродца за ухо от нее и дать ей пройти.

Он мельче меня прилично так, девчонка хихикает, говорит “спасибо” и убегает, пока этот верещит у меня в руках и что-то там обещает мне сломать. Давай, ага, жду. Сломалку не сломай только.

Дожидаюсь, пока девушка убежит так, чтобы этот ее не нагнал, отпускаю, а он серьезно драться лезет. А я и так как на пороховой бочке, мне вот только такого чуда для полного-то счастья и не хватало!

— Я не понял, а ты че полез-то вообще? — заряжает мне он и выдает самую ужасную для его целого носа фразу: — Себе ее заприметил, что ли? Так сказал бы, договорились по-человечески, по очереди, зачем сразу с силой-то!

Если меня посадят за то, что я врезал двадцати трех летнему гопнику, я отсижу этот срок с чувством достоинства, потому что такую херню нести и не получить за это в челюсть — практически грех.

***

На часах пятнадцать часов и пятнадцать минут ровно. Я, как сраный отличник, сижу под кабинетом и жду своей очереди. Не вхожу раньше положенного, не рвусь по времени, покорно жду. Вчера, пока гулял с Бетти, пошел проверил, как поставили окно в доме, где я его случайно разбил. Потом помог бабе Зое, соседке, вернуть заборчик на клумбе на место, вспоминая, как размазал слепого урода прямо об руль. Потом этот вчерашний под горячую руку попался, а вечером на пульте от телика сели батарейки и я так сильно швырнул его в стену, что у меня в стене теперь дыра от пульта.

Кажется, я и правда чертов псих.

Докатился, Стрельцов…

Екатерина Витальевна выходит из кабинета вместе с Синицыным, тот снова весь расплывается в улыбке и говорит ей спасибо за сеанс, а она притормаживает прямо напротив меня и смотрит странно. Что?

— Я вчера сказала, что сегодня вас видеть тоже не хочу, — напоминает мне, но грубости в голосе больше нет, обиды, вроде как, тоже.

Глава 6. Катя

Не то чтобы я собиралась долго врать ему о том, что моя аллергия — чистой воды выдумка, но и так быстро раскалываться тоже не хотелось. С другой стороны начинать общение с обмана — не лучшее дело, поэтому я даже рада, что он все так быстро понял. Позволила себе улыбнуться.

Огромный грозный военный габаритами, наверное, два на два сидит напротив меня в моем кабинете, у него проблемы с агрессией и, я готова поспорить, он кого-то избил, просто пока еще не признался, а я на удивление чувствую себя спокойно, потому что вижу в его глазах, что девушку он никогда не обидит. Не по жизни он злой, а по стечению жизненных обстоятельств, с которыми он не смог справиться в силу разных причин. Нормальное явление, очень частое. Главное, что он, вроде как, идет навстречу тому, чтобы мы начали работать над этим, а значит, все пойдет быстро и продуктивно.

— Я вас слушаю, — говорю ему. Делаю глоток кофе, кажется, и правда заново начинаю жить, когда любимый напиток попадает на язык. — Расскажите мне все, что случилось за те три дня, пока вы отказывались со мной работать по причине моей профнепригодности.

— Екатерина Витальевна, — рычит он. Натурально рычит, у него голос подрагивает так, что я даже невольно сжимаюсь в своем кресле. Не Миша он, медведь настоящий. Медом его, что ли, прикормить, чтобы сопротивляться перестал… — Что мне сделать, чтобы мы закрыли тему? Я еще раз извиняюсь за тот разговор.

— Что вам сделать… Сдаться в мои руки на терапию! Прекратите сопротивляться и давайте работать вместе? Вместе у нас получится гораздо лучше, чем у меня одной.

— Да сдался уже, — вздыхает он и опускает плечи.

— Тогда рассказывайте. Все, что так или иначе могло показаться вам странным в своем же поведении.

— Я случайно разбил окно в многоэтажке. Пнул камень, пока шел домой, переборщил.

— Никто не пострадал? — уточняю сразу, потому что я даже боюсь представить, какая сила крылась в том ударе. Я вообще боюсь представить, сколько в этом мужчине сил.

— Только окно. Я уже оплатил его замену, там все новое. — Киваю, призывая продолжать. — Ну… еще я сломал нос одному идиоту об руль. Он заехал во дворы и снес половину клумбы моей соседки, слава богу, что не сбил человека. А еще вчера какой-то уродец приставал к девчонке, я ему популярно объяснил, что девушек обижать нельзя.

— Кулаками? — спрашиваю, вздыхая. Что ж он только так все проблемы решает, а…

Крутит в воздухе пальцами, подтверждая мои догадки.

— А солдат? Лев Степанович говорил, что вы ударили одного из парней.

— Он мне чуть половину роты не угробил своими кривыми руками. Я вспылил.

— А раньше вы как часто применяли физическую силу для решения проблем? Ну, допустим, год назад.

Михаил задумывается, словно пытается вспомнить, и я понимаю, что не было такого раньше. Сейчас же буквально он каждый раз решает проблемы только так, не видя другого выхода. И я понимаю, что гонять на машине во дворах и портить имущество — не лучший поступок, и что девушек защищать тоже нужно, но все это словно комом спуталось около него и раз за разом делает его агрессию только сильнее.

— Год назад не помню, чтобы дрался, — признается он.

— А первый раз за долгое время когда произошел? Помните?

Он сжимает челюсти сразу же, как только спрашиваю. Помнит. И, выходит, это было не беспочвенно. Хватаюсь за его эмоцию, сразу же делаю пометки в блокноте, понимаю, что сейчас, если он решит открыться, то поведает мне что-то очень важное для нашей с ним дальнейшей работы.

— Помню, — кивает. — Полгода назад я избил своего лучшего друга.

Снаружи я спокойна, точно скала, потому что я профессионал и не имею права бурно реагировать на любого рода рассказы. Я — оплот спокойствия для своих пациентов. Но изнутри я в ужасе, если честно…

— Поделитесь причиной?

— Я застал его в постели с моей девушкой. Не сдержался, отлупил. Башню снесло от злости.

Черт… В целом, копать глубже как будто бы и не нужно. Все на поверхности, он сам поведал мне причину своей агрессии. Хотя, конечно, наверняка во всей этой истории есть еще много деталей, но основа мне понятна и я в диком ужасе.

Чисто по-женски мне хочется его даже обнять, а еще сказать, что она не достойна срыва его нервов, раз поступила с ним так, и что друг значит был совсем не другом.

Но сейчас я не женщина, я психолог, поэтому я только делаю себе пару пометок и перекидываю одну ногу на другую. Чертовы туфли, дернул меня черт снова надеть их! Мазозистка, честное слово…

— Поняла, — киваю. — В целом, ваша реакция вполне ясна, а дальнейшая агрессия обоснована тем, что вы, скорее всего, никак не можете отпустить ситуацию. Я права в этом?

Он молчит. Ему совершенно не нравится открывать душу кому бы то ни было, это видно. Особенно мне. Той, с кем он изначально не поладил. Михаил не производит впечатление человека, который обожает душевные разговоры за чашкой чая по вечерам. Он военный, у него спина ровная настолько, что мне даже больно, и что-то мне подсказывает, что осанка эта идеальная не от хождения с книгами на голове, а от постоянного напряжения.

— Не то чтобы я не отпустил, — начинает он. Говорит сквозь зубы, а еще на протяжении всего разговора у него сжаты кулаки. Этот мужчина вообще умеет расслабляться? Хоть как-то. — Просто они мелькают часто перед глазами, как самая счастливая семейная парочка, меня… немного выводит из себя.

Снова киваю. Если бы мой мужчина ушел к моей подруге и я бы каждый день видела их рядом с собой, я бы, наверное, крышей поехала… Его состояние асолютно объяснимо, но ему просто нельзя в нем находиться! Категорически запрещено, учитывая его место работы и должность, поэтому, будем работать.

— На сегодня я вас мучить больше не буду. Дам парочку заданий и рекомендаций. Во-первых: я запрещаю вам бить людей, товарищ майор. Если только это не самозащита и вы обороняетесь от кого бы то ни было. В ином случае — нет! Хотите объяснить парню, что нельзя обижать девушек? Прочтите ему лекцию. Кто-то нарушает правила и портит имущество? Звоните в полицию. Никакого рукоприкладства! Вообще!

Глава 7. Миша

Сумасшедший дом, а не армейка, вот честное слово. Сюда всех набирают как, по объявлению? А в том написано: “иметь возможность выводить из себя майора Стрельцова”. Иначе я не понимаю, каким образом тут такая концентрация всех, кто выносит мне мозг.

Сидит. Смотрит на меня, сдерживает улыбку. Смешно ей. Я на миг решил, что не буду ее больше никак в своей голове называть, кроме Екатерины, но в воздухе переобулся, потому что она самая настоящая Стерва Витальевна и никак иначе.

Вручила мне блокнот. Мало того, что сказала вести его, точно я влюбленная школьница, которая там будет писать о чувствах к старшекласснику, так и блокнот, мля, розовый! Пушистый, сука!

Клянусь, этот кусок пушистого картона отличается от моей собаки только цветом. Всё!

Ни то, ни другое, мне вообще никак не подходит, но почему-то Бетти ждет меня дома, а блокнот уже у меня в руках. Это как, нахрен, вообще вышло, а?! Мне кажется, или мной манипулируют все, кому ни лень, а я по какой-то вообще неведомой причине все это хаваю?

Выдыхаю, мне надо, очень-очень надо успокоиться, но как сдерживаться меня пока никто не научил. Сжимаю пальцами переносицу, стараюсь дышать глубоко, но чувствую, что еще немного и я сломаю себе к чертям эту переносицу.

Она говорит: у вас проблемы с агрессией. А потом сама на эту агрессию и влияет! Господи, дайте мне сил.

Надо срочно что-то сделать, а раз людей мне бить теперь запрещено (какого вообще сраного черта она мне что-то запрещает?!), надо побить что-то, что не чувствует боли.

— Может, вы мне хоть таблеточки какие выпишете? — спрашиваю снова сквозь зубы. Придется отвалить кругленькую сумму потом, чтобы спасти все зубы, которые точно раскрошатся от такого давления постоянного. — Раз говорите, что у меня агрессия.

— А за таблеточками тоже к психиатру, — вздыхает она и смотрит на меня с сожалением. — У нас другие методы.

Зашибись просто. А можно мне уже эти методы?

— Я пойду?

— До завтра, — она кивает, а я хватаю со стола это розовое исчадие ада и вылетаю из кабинета с сумасшедшим желанием не возвращаться туда вообще никогда.

У меня с этим кабинетом какие-то абьюзивные отношения. Я туда то как на каторгу иду, то сдаюсь и иду спокойно, то вот как сейчас вылетаю со злостью и нежеланием вообще знать о его существовании. К Стерве Витальевне, кстати, отношение плюс-минус похожее. Смотреть на нее можно часами, барышня очень яркая, но вот сдаваться ей в качестве пациента… увольте, пожалуйста.

Меня все еще колотит изнутри, ну вот на кой хрен со мной это происходит? “Вы не отпустили ситуацию”. Да похер мне! Не жалею я, что ушла от меня, что друг дерьмом оказался, что кинули меня оба, а теперь живут счастливо, в отличие от меня! Не жалею. Да мне вообще насрать!

Но тем не менее залетаю в свой кабинет, швыряю чертов блокнот на стол и лечу в спортзал, потому что еще чуть-чуть и я точно разнесу что-то такое, за что меня никто по головке не погладит.

Может, реально к психиатру сходить? Пропишет мне таблеточки, станет мне на все насрать, Степаныч перестанет мозг выносить.

Ага. Это я настолько слабак, что с психами просто справиться не могу, что ли? Докатился до таблеток? Что я за военный тогда такой. Дерьмовый, выходит.

И вопреки мыслям меня от этого псих еще сильнее накрывает.

Скидываю китель, остаюсь в майке, иду сразу к груше. У меня еще полчаса выделено на занятие с психологом, а любой спорт гораздо лучше психолога, поэтому я забиваю на бинты и на перчатки, луплю грушу наотмашь, чувствуя боль в костяшках, которая, как забавно, отлично заглушает кипящую от злости кровь в венах.

И я бью, представляя лицо Харитонова, представляя того придурка, что девчонке прохода не давал. И того, кто решил, что во дворе можно устроить Формулу-1. Представляю даже себя и бью со всей силы за то, что стал таким идиотом, что не могу взять себя в руки, что дошел до ручки и что просто не могу контролировать свои эмоции.

Я бью грушу до тех пор, пока не чувствую, как кто-то меня от нее оттягивает. Пот заливает глаза, не вижу ни черта вообще, вытираю майкой лицо и понимаю, что кто-то на меня орет, но от адреналина я еще и не слышу толком ничего, в ушах звенит.

Меня толкают, я падаю на лавку, вижу перед собой Степаныча. Да, бля, ну что ж ты так вовремя каждый раз!

— Степаныч, — говорю, пытаясь отдышаться. И его слушать не особо хочу, — ты мне что, жучок куда-то вживил? Ты че так вовремя каждый раз появляешься?

— Да! — орет он. — В задницу! На которую ты вечно себе приключения ищешь! Ты че устроил, Стрельцов?

— Да че ты орешь? — морщусь. Башка лопнет сейчас от его оров. — Психолог ваш со всех сторон образованный драться мне не разрешила. С живыми людьми! Я вот сюда спасаться пришел, стресс снимать, чтобы ни на кого из бойцов не бросаться, все, как вы просили!.

— А кулаки в мясо я тебя разбивать просил? Бей грушу, пожалуйста, но перчатки тебе на кой тут висят? Идиот!

Опускаю взгляд. Оу… И правда в мясо. Все кровью залило, разбито до самых суставов, походу.

Ну… зато мне спокойно сейчас как никогда.

Степаныч кидает мне полотенце, заматываю руки. Даже боли не чувствую, вообще по боку.

— Ты достал меня, Стрельцов! Иди к Кате, бегом! У тебя по времени сеанс!

— Она отпустила меня на сегодня.

— Значит попроси с тобой дополнительно поработать! Потому что с такими наклонностями тебе или к ней, или к психиатру под капельницу, выбирай! — орет и выходит, хопая дверью. И у кого это еще тут проблемы с агрессией?

Ой, бля…

Встаю. Пошатывает от адреналина, но иду. Полотенце пропитывается кровью. По-хорошему к медсестре сходить бы, но там такая бабулька уже в возрасте у нас сидит, что пугать ее своими кулаками я не готов, придется потом еще от приступа откачивать, спасибо.

И я опять иду в этот чертов кабинет.

Нет, ну как это работает… Че за аномальная зона?!

Стучу кончиками пальцев, потому что кулакам, мягко говоря, пришел полный пиздец.

Глава 8. Катя

Майор Стрельцов, или попросту Михаил Викторович — самый невыносимый пациент на новом месте работы.

Нет, ну правда!

Я не говорю, что он плохой. У меня не бывает плохих пациентов. Но невыносимый он до самых кончиков пальцев.

Вот хороший же мужик, тут особо и психологом-то быть не надо, чтобы понять. Потому что даже в фазе сложного морального состояния (пусть он его и отрицает) он очень мило пытался передо мной извиниться за свои слова о моем непрофессионализме. И дело вообще не в том, что его Лев Степанович попросил или в чем-то другое, нет! Дело в самом Михаиле. Он понял, что обидел девушку, он очень заботливо, прошу заметить, принес мороженое! И много раз спросил, что ему сделать, чтобы я его простила. Лишь только потому, что он этого хотел сам.

Был бы он плохим человеком, он бы давно плюнул и на мою обиду, и на мои сеансы и вообще на меня.

Он совершенно не злой, его агрессия — результат жизненных событий, который на любом бы оставил отпечаток. И пережить от это все не может, потому что то прошлое, которое ему сделало больно, каждый день напоминает о себе. Все очень просто.

Но при этом он, будучи взрослым мужчиной, продолжает делать сумасшедшие глупости! Вот зачем надо было доводить свои руки до такого состояния, вот зачем?! Это с какой вообще силой надо было бить эту несчастную грушу, чтобы его кулаки были похожи на кровавое месиво? Хотя, глядя на размеры его плечей и бицепсов легко представить силу его удара…

Я шла на психолога, а не на любого другого врача, чтобы не работать с кровью, но теперь сижу на столе перед Михаилом (я сидя на столе получаюсь одного роста с ним, который сидит на стуле) и пытаюсь понять, с какой вообще стороны начать обрабатывать этот ужас.

Я прекрасно понимаю, почему он не пошел ко врачу. Ну, во-первых, ему явно по-барабану на свои разбитые руки. А во-вторых женщина, которая сидит в том кабинете, умрет от сердечного приступа прежде, чем остановит кровь уж точно. Заходила я к ней на днях за таблеткой от головной боли, видела ее. Ей такой хоррор противопоказан. Ходят слухи, что она дорабатывает последний месяц и на ее место приходит кто-то новенький. Надеюсь, мы подружимся. Мне хотелось бы с кем-то общаться в этом городе, никого совсем нет, только куча солдат, которые присвистывают мне в след и отвешивают сальные комплименты.

— Михаил Викторович, — зову его. Он поднимает на меня взгляд, а там — тишина и спокойствие. Я такое у него впервые вижу! Серьезно! Никакой агрессии и желания убивать мир, ничего злого, совершенно! Так, осталось понять, на него так действует физическая усталость или причинение боли себе? Если второе, то у нас катастрофически большие проблемы. Но что-то мне подсказывает, что все-таки дело именно в физических нагрузках. — Расслабьтесь. Закиньте голову на спинку кресла, закройте глаза. Я включу сейчас хорошую мелодию и вы просто будете лежать и ни о чем не думать, хорошо?

Кивает, не сопротивляется. Слава богу! Его сопротивление еще попробуй отбей! Огромный, как гора, блин…

Подключаю телефон к колонке, включаю музыку, под которую хорошо делать медитации на расслабление. Замечаю, что он выполняет все мои указания и наконец-то открываю аптечку.

Я просто не хочу, чтобы он увидел, как я падаю в обморок, когда касаюсь этой жуткой картины на его кулаках.

Ватных дисков побольше, заливаю все перекисью и беру его руку в свою. Честно признаться, майор настолько расслаблен, что его рука с тонной мышц кажется просто неподъемной. Я даже хихикаю от осознания, что объем его бицепса вполне может быть равен объему моей талии. Я на нервах похудела, пока пыталась выбить себе это место под солнцем.

Раны жуткие! Я даже не уверена, что тут можно обойтись без парочки швов. Ужас… Меня передергивает, но я стойко принимаю этот вызов и изо всех сил хочу помочь майору. В конце концов, раз он так сильно сопротивляется тому, чтобы я лезла в его голову, я могу помочь хотя бы так.

И я держу его руки и все-таки обрабатываю, как умею, все раны. Останавливаю кровь, наношу мазь (у меня тут очень богатая аптечка без обезболивающих таблеток, да-да), даже накладываю бинты, когда заканчиваю все манипуляции.

Михаил все это время так и сидит с закрытыми глазами и откинутой головой на спинку кресла. Мелодия заполняет весь кабинет, он расслаблен максимально, но между бровей все равно есть складка, а плечи напряжены так, словно он готовится к бою. Даже когда в его глазах вселенское спокойствие и, кажется, что он почти спит — он все-таки напряжен.

И с этим тоже надо работать. Это напрямую зависит от морального состояния. Могу поспорить, что он даже спит напряженным.

Отпускаю его руки, продолжаю сидеть на столе. Он — точно напротив, на кресле. Такой огромный, что даже страшно, но так отчаянно нуждающийся в помощи.

А что, если ему не нужны долгие разговоры и попытки разложить по полочкам все в его голове? Что, если к нему нужен совершенно другой подход?

Надо пробовать.

И я обязательно впишу этот случай в свою диссертацию!

— Михаил Викторович, — зову его, аккуратно тронув за плечо. Он выпрямляется моментально, мышцы под моими пальцами становятся каменными, лицо сосредоточенным, а запястье мое оказывается в плену его цепких пальцев. Он сжимает так сильно, что я боюсь, что если двинусь — он сломает мне его к чертям!

— Черт, — вздыхает, когда пару секунд оценивает обстановку. Разжимает пальцы сразу же, но тут же хватает обратно, но уже совсем не больно, и…

И массирует запястье. Ой…

— Вы в порядке? — какого-то черта я заикаюсь. Какого-то черта он не прекращает трогать мою руку.

— Да. Просто реакция. Не сделал больно?

— Н-нет. В порядке. Я закончила, — улыбаюсь натянуто. Заикаюсь снова. Я не понимаю ни черта. Мы сидим очень близко друг к другу, а моя рука в его огромной ладони. Он не отпускает и не перестает аккуратно массировать мое запястье, а я вообще не спешу спрыгивать со стола и уходить на свое рабочее место.

Глава 9. Миша

Она прописала мне секс. Вот так просто взяла и сказала: “очень много секса, товарищ майор”.

Это как вообще? Нормально? Будучи такой сексуальной девушкой вот так говорить это взрослому мужику. Хоть немного этот высококвалифицированный, самый лучший в мире, образованный, сто тысяч курсов прошедший и наверное лауреат на нобелевскую премию психолог головой вообще думает?!

Когда с губ красивой женщины срывается слово “секс”, этот секс сразу же представляется с этой самой красивой женщиной, особенно, если ты пока еще не совсем старый и холостой мужчина, а у этой дамочки нет кольца на пальце. Другого не дано. Это происходит само собой, неконтролируемый процесс.

Вот язык свой от пошлых фразочек я держу за зубами контролируемо, а мысли сдерживать просто не в силах.

Она еще таким тоном… Как по больному, бля. Потому что я как со своей бывшей разошелся, так о нормальном сексе и забыл. Полгода в монахах хожу. И не потому что не хочу ни с кем после предательства и сижу по ночам на подоконнике с кружкой какао глядя вдаль. Нет. А потому что у меня тупо нет времени на то, чтобы заводить новые отношения или даже хотя бы найти кого-то ради секса.

Потому что я где бываю? В части? А еще дома, гуляю с Бетти.

У меня даже из соседей одни подростки и старушки, ни одной половозрелой, но еще не разваливающейся женщины, которая могла бы согласиться время от времени использовать меня для получения парочки оргазмов.

И вот Екатерина эта, чтоб ей жилось хорошо, Витальевна, своим высказыванием даже гнев очередной не вызывает, больше шок и…

И сумасшедшее желание потрахаться.

Ну потому что я не монах-то по сути своей, секс люблю (а кто не любит?), и потрахаться я бы конечно не против. Особенно с ней, потому что этот чертов рот…

Нет. Я ошибся. Психую снова, как ненормальный, пока Стерва Витальевна на меня глазами хлопает и реально не понимает, что не так. ЧТО НЕ ТАК? Да, действительно, что не так. Просто от одной небрежно брошенной фразы я теперь хочу психолога, которая в свою очередь хочет поиметь только мой мозг.

Нестыковочка…

— Это все рекомендации на сегодня? — рычу и сжимаю кулаки. Умом понимаю, что это больно, потому что все в ранах, а боли вообще не чувствую. От злости все притупляется, меня хоть ножом пырни сейчас, я его как зубочистку достану и дальше по своим делам пойду.

— Пожалуй… да, — она почему-то потирает шею. Залипаю на этом движении и впервые замечаю у нее какой-то узор за ушком. Там тату? Мля… У нее еще и тату. Только там? Или где-то еще есть? Мне вот теперь просто катастрофически необходимо знать, где именно у нее есть еще узоры. Этот-то крошечный совсем, если она не склонила голову, я и не заметил бы даже. Что нарисовано? Не разглядел.

— Что у вас за тату? — спрашиваю. Она застывает и смотрит на меня таким взглядом, словно я узнал что-то очень запретное.

— Где? — спрашивает.

Сука, у нее точно есть еще тату! И вот “где” — теперь вопрос моего спокойствия.

— За ухом.

— Там нарисовано крылышко ангела. В честь моего брата, — зачем-то откровенничает она и я понимаю, что это какая-то уже запретная территория и я лезу не в свое дело. Какого хрена она вообще так просто рассказывает такие личные вещи?

— Понял. Пойду?

— Пойдите, — кивает она. После разговора о сексе (который, клянусь, она завела специально, чтобы выбить меня из колеи) в кабинете стало жарко, а вот между нами словно выросла огромная льдина. Льдина, мать его, неловкости. Интересно, а она, как хороший психолог, считала мое желание нагнуть ее над столом в эту же минуту и сорвать к черту эту лишнюю явно юбку, или не считала? Меня теперь этот вопрос тоже волнует.

Выхожу из кабинета. И даже нахожу в себе силы не хлопать дверью! Да я вообще само спокойствие! Как кот дрессированный, честное слово. Замурлыкать только осталось и дело с концом, приручили майора.

Через десять минут у меня новый взвод пацанов на полигоне. Мне Степаныч предложил отдать Харитонову все мои рабочие часы, которые идут после посещения психолога, но я пообещал подарить тогда ему мазь от геморроя, чтобы он не надорвал жопу за мной все подбирать.

Короче, работаю я. Иду. Надеюсь, сегодня никто не будет мне делать мозги и творить всякую дичь, как мой любимый (нет) Зимин. Слава богам, что в этом взводе его нет и я смогу выдохнуть с облегчением.

Смогу, да. Если хоть на секунду выкину из башки Стерву Витальевну с ее этим томным “очень много секса”.

Рр-р-р!

Она должна помогать моему спокойствию, а не наоборот! Какого хрена тогда?

Психую от того, что думаю о ней в таком ключе. От того, что не могу перестать об этом, бля, думать!

А еще от того, что вообще никак не могу нагнуть ее над столом.

Потому что служебные романы у нас не приветствуются. Потому что она психолог, который работает с моей башкой, а не с членом. И потому что, очевидно, желание заняться с ней сексом абсолютно одностороннее, а я женщин привык защищать и оберегать, а не насильно склонять к чему бы то ни было.

Итог?

Итог прост. Я иду на полигон снова как подорванный и реально надеюсь, что никого там не пристрелю за тупость. Степаныч мне этого не простит уж точно.

И я так тупо надеялся, что тренировка в зале поможет, а в итоге что? Она-то помогла, конечно! Я был спокоен как удав. Настолько, что было ощущаение, что в меня всадили пару доз успокоительного. Причем дозы были для слонов или лосей, не знаю. Сидел себе пялился в одну точку и все было прекрасно.

Пока не случился “секс”, сорвавшийся с губ Стервы Витальевны. И все по новой, бля. Все с нуля.

Не, на массаж я, допустим, запишусь. Ладно. Тренироваться побольше и до отказа — вообще не сложно, наоборот, только с удовольствием! Возможно, скрипя зубами, но пару строк настрочу в этот сраный блокнот.

Но секс мне где взять? По утрам в душе дрочить, как пятнадцатилетке? Так это от агрессии не поможет, наоборот, психовать на самого себя только сильнее буду.

Глава 10. Катя

Ой-ой-ой. Ой!

Я стою на полигоне напротив Михаила Викторовича, смотрю в его глаза и прямо застаю тот момент, когда эти самые глаза наливаются яростью. Злостью. И совершенно точно желанием убить этого парня.

Что он там говорил вообще? Да глупости какие-то просто, я на такое стараюсь не обращать внимание! Мне постоянно говорят какие-то глупости, даже за неделю работы здесь уже успела всякого наслушаться. Ну если на каждого внимание обращать, то и с ума ведь сойти можно, разве нет?

Но это я так считаю, а товарищ майор, к сожалению, нет. Потому что я точно ловлю тот момент, когда он рисует в голове картинку, как будет бить этого парня.

А я напоминаю, что людей бить я ему запретила! Но он злой настолько, что вряд ли помнит хоть какие-то запреты.

И что мне делать? Я же не могу его отчитывать за агрессию при парнях! Это непрофессионально и некрасиво, да это вообще ни в какие ворота не лезет. Он — главный здесь, старший по званию, учит их там всему и все такое, а тут я начну высказывать ему. Бр-р-р, даже не представляю, что должно случиться, чтобы я так сделала.

Но делать-то что-то надо! Иначе он точно его убьет.

И я не буду врать, мне льстит его желание меня защитить, но есть же миллион других способов…

Все эти мысли в голове, как и агрессия майора рождаются буквально за пару секунд, и я клянусь, что не нахожу ничего лучше, как просто взять его за руку. За ту руку, которая не попадет под взгляд парней, потому что все еще не хочу его хоть как-то перед ними подставлять.

Не питаю глупых надежд, что мое прикосновение его успокоит или что-то вроде того, но он обращает на меня внимание, а я ему о-о-о-о-чень активно показываю глазами и бровями, что никого тут избивать нельзя, и что, вообще-то, неплохо было бы взять себя в руки.

Еще пару секунд он молчит, смотрит на меня. Потом опускает взгляд на наши переплетенные пальцы, вздыхает, на секунду сжимает их сильнее, а потом отпускает и идет к тому самому шутнику.

Господи, хоть бы не убил…

Он подходит к нему почти вплотную, я стою и не двигаюсь, боясь стать свидетелем чего-то ужасного. Мне бы поговорить с ним прямо сейчас, попытаться найти слова или еще что-то, но я не могу выставлять его больным перед парнями!

— Фамилия, — рычит он в лицо тому так громко, что даже я вздрагиваю.

— Коновалов, – отвечает тот. Борзый, ужас! Даже мне ему хочется подзатыльник дать. Но все-таки надеюсь, что у Михаила хватит выдержки не дойти до рукоприкладства.

— Коновалов, упор лежа принять! — рявкает товарищ майор. Я сжимаюсь на месте до размера атомов, вот это голос… — Сто отжиманий!

— За что, товарищ майор?

— За что?! За оскорбление сотрудника! Екатерина Витальевна военный психолог, а не девочка с улицы, чтобы ты рот свой в ее сторону со всякой херней открывал. Упор. Лежа! А потом извинишься. Бегом!

— Так точно, — недовольно бормочет он и принимает упор лежа. Я с места сдвинуться не могу, застываю почему-то. Это же из-за меня все, по сути, ну, точнее, из-за шуток в мою сторону. И он еще сказал, что парню извиняться придется. Передо мной?! Нельзя уходить.

И он отжимается, все смотрят. И никто в мою сторону. Потому что после такого злющего майора я бы тоже в свою сторону не смотрела, от греха подальше. Сто отжиманий! Кто вообще может отжаться сто? Это что за цифра вообще? Я ни одного не могу, кстати сказать. От спорта я далека, мой максимум — это беговая дорожка, чтобы лишнюю съеденную булочку согнать. С генетикой мне повезло очень, мама тоже стройняшка.

Коновалов падает на сорок шестом отжимании без капли сил.

— Не могу больше, товарищ майор.

— Плохо, Коновалов. Вот вместо того, чтобы языком трепать, физуху бы лучше подтягивал в свободное время. Хилый ты, как девчонка.

— Да товарищ майор, вы и сами сто не отожметесь! — нарывается он снова, все еще лежа на земле.

— Я и двести могу. Но тебе сопляку доказывать ничего не собираюсь. Встать! Что сказать надо Екатерине Витальевне?

Пока солдат встает я думаю о том, что майор и правда смог бы отжаться двести. У него такие плечи… Сейчас он в форме, но даже она не скрывает всего объема мускул. Но я видела его в майке… И о черт, я никогда не залипала на мышцы парней, потому что не считаю их главным достоинством, но это…

— Екатерина Витальевна, приношу свои искренние извинения, виноват, больше не повторится.

Фух, боже, я могу отсюда сбежать?

— Принимается, — киваю ему, потом показываю майору еще раз на бумаги и убегаю оттуда к чертям собачьим, потому что сердце мое этих перепадов просто не выдерживает.

***

Наконец-то пятница… Мамочки, я мечтала об этом дне с самого понедельника. Работать в окружении мужчин военных на самом деле дико сложно. Профессионально — очень интересно! А по-женски просто очень сложно. Они неуправляемые и… какие-то другие! Военным рождаются, я уверена на сто процентов, потому что никто просто так по щелчку пальцев военным стать не может. Их выправка, манера речи, даже походка! Все особенное.

А еще ими вообще невозможно руководить, а мне, можно сказать, это делать и приходится…

Завтра выходной, планирую вырваться на шопинг, поэтому чтобы не кататься туда-сюда, решаюсь снять квартиру на сутки поближе к центру. Посплю там и вечером воскресенья уже вернусь в свою замечательную квартирку в военном доме.

Перебираю объявления, вижу звонок. Закатываю глаза сразу же, не очень я бы хотела слышать этого человека, но если Алекс звонит, то лучше взять трубку с первого раза, пока он снова не наворотил каких-то дел.

— Алло, — отвечаю на звонок. Надо бы собираться на работу, но что-то мне вообще ничего не хочется. Не хочу собирать хвост и даже каблуки надевать не хочу. Придумаю что-то попроще, что не будет выходить за рамки дресс-кода, решено.

— Привет, любовь моя, — щебечет он.

— Алекс, прекрати это. Какая, к черту, любовь?

— Самая настоящая. Люди в браке любят друг друга, ты забыла, что ли?