Город мертвецов

Город мертвецов

Город стоял, будто задохнувшийся от собственной боли. Некогда живой, пульсирующий неоном и гудением машин, теперь он лежал в руинах, расползаясь трещинами и ржавчиной. Асфальт потрескался, из выбоин сочилась грязь, в переулках лежали ржавые остовы машин, поросшие мхом и бурьяном. На стенах домов алели выцветшие следы чьей-то крови, застывшие крики, впитавшиеся в бетон.

По улицам бродили силуэты — покачивающиеся, искривлённые. Их движения были неровны, судорожны. Психи. Когда-то это были люди, теперь — живые куклы, сломанные, с искривлёнными лицами и пустыми, прожженными глазами. Они блуждали по городу, вгрызаясь в стены, швыряясь телами в витрины, раздирая на куски всё живое, что осмелится показаться на их пути.

Над этим адом возвышалась чёрная громада — когда-то бизнес-центр. Бетонный великан, теперь обглоданный, словно мертвец. Окна в нём зияли пустыми глазницами, из которых свисали лохмотья пластиковых жалюзи и провода. На верхних этажах было тише. Там даже воздух казался тяжелее, насыщенным пылью и влагой, застоявшейся как гнилостная кровь.

В одном из разбитых офисов, где когда-то кипели совещания, росли карьерные лестницы и звенели телефоны, теперь царила тишина. Ламинированные столы валялись, перевёрнутые, повсюду — битое стекло, осколки чьих-то очков, сломанные ножки кресел и следы когтей на стенах.

В центре помещения тускло плясало пламя костра. Он горел прямо на старом металлическом подносе из кухни — дым уносился в пролом в потолке. Вокруг костра сидели люди — молчаливые, закутанные в плащи из чьей-то кожи, с замотанными тряпками лицами. Их глаза блестели в полутьме — звериные, голодные, настороженные.

Ни один из них не говорил. Только пламя трещало, отражаясь в зрачках. У ног одного из сидящих лежал меч, заточенный, как скальпель. У другого — ржавый серп с выгравированным черепом. Они были спокойны, выверенно спокойны. В каждом движении — выученная точность и ожидание сигнала.

На стене, у самой двери, висел трофей — свежая человеческая голова, насаженная на прут. Под ней — символ: круг, перечёркнутый крестом. Метка страха. Метка императора.

Они ждали.

В этом мёртвом городе, где рев психов казался голосом самого ада, они были ещё страшнее. Не мертвецы, не заражённые. Люди. Но такие, о которых шёпотом говорили даже в самых диких деревнях.

Их называли Ночными.

В дальнем углу помещения, где тьма сгущалась плотнее, чем дым у костра, на холодном бетонном полу стоял металлический стул, когда-то офисный, теперь — пыточный. Его ножки были ввинчены в бетон, а к спинке ржавыми цепями был прикован человек. Без обуви. С растрёпанными, спутанными волосами. Куртка, из которой вырезали рукава, висела на нём, как тряпка. Кожа на руках — в глубоких порезах, в запёкшейся крови, грязи и ожогах.

Голова его была опущена, лицо опухло, один глаз заплыл. Подбородок в ссадинах, губы лопнули. Каждое дыхание — хрип, каждая секунда — борьба с тем, чтобы не потерять остатки сознания. Он был мародёром, обычным одиночкой, каким город полон. Искал еду, топливо, что угодно, лишь бы не умереть. Но сделал ошибку — зашёл не туда.

Теперь он был трофеем.

У стены рядом с ним, почти сливаясь с тенью, стоял один из Ночных. Плащ до пола, на поясе — два коротких меча, затупленных в середине, чтобы ломать кость, а не разрезать. Лицо скрывал капюшон и маска из железных пластин, сваренных вручную. Только глаза — жёлтые, блестящие — смотрели в разбитое окно.

Он не двигался. Долго. Словно сам стал частью стены. Смотрел вниз, на улицы, где мимо проползали психи. Отслеживал шаги, шорохи, любой признак движения. В другой руке он держал самодельный бинокль, сделанный из старого прицела и стекла от видеокамеры.

Позади него, в полумраке, тело на стуле зашевелилось.

— …К-кто… кто вы… — прохрипел мародёр, не открывая глаз.

Ночной не ответил. Даже не повернул головы. Лишь слегка разжал пальцы на рукояти меча — будто приветствовал возвращение к жизни.

Мужчина на стуле закашлялся. Брызги крови упали на бетон. Он попытался приподнять голову, но цепи глухо звякнули. Один из браслетов врезался в запястье, хрустнула кость.

— Пожалуйста… я… я не знал, что это ваш район… я просто искал консервы… — пробормотал он, захлёбываясь страхом.

Ответом была тишина. За окном завыл ветер. Где-то внизу зарычали психи.

Ночной отступил вглубь комнаты, не издав ни звука. Мародёр остался один, снова опустив голову. Он не знал, что страшнее — эти безмолвные убийцы… или их ожидание.

Где-то под потолком скрипнула балка.

И сцена погрузилась в тьму.

Костёр потрескивал, отбрасывая на стены покосившиеся языки пламени. Сырые доски дымились, угли светились алым в темноте разрушенного офиса. Сквозняк гулял по пустому этажу, шелестел в обломках потолочных плит, выл в разбитых окнах, как призрак забытого мира.

Из тени, что тянулась к стулу, бесшумно вышел второй Ночной.

Он был ниже ростом, но движения — быстрые, точные, как у хищника. На плечах висел тёмный жилет с бронепластинами, на лице — полумаска из плотной кожи, натянутой на обруч из проволоки. Один глаз прикрыт тусклым стеклянным моноклем, другой — мёртво-чёрный, без выражения.

Он остановился напротив пленника. Несколько секунд просто смотрел.

— Сколько вас? — спросил он хрипло.

Голос был низкий, обгоревший, будто человек говорил горлом, прижатым к камню. В нём не было ни угрозы, ни ярости — лишь вопрос, как у врача перед уколом.

Мародёр дёрнулся. Руки в цепях зазвенели.

— Я… один… — задыхаясь, прохрипел он. — Одиночка. Я сам по себе, я просто искал еду… я не… не из группировки.

Тишина.

Ночной стоял, не шелохнувшись. Пелена дыма от костра обвивала его силуэт, как саван. Он наклонился чуть ближе, уставился в лицо пленника, будто пытался уловить ложь в зрачках.

— Где были? — снова хрип, на этот раз тише.

— В супермаркете… на пересечении… там пусто

Костёр догорал. Угли подёрнулись серой золой, слабое пламя мерцало, как дыхание умирающего зверя. В темноте снова сгущалась тишина, в которой даже ветер за окнами казался чужим.