Город мёртвых имен

Глава 1. Тень в переходе

Дождь кончился только к вечеру. Асфальт всё равно блестел, как натёртое стекло. Неон бился в лужах осколками. Воздух был тяжёлый, пах плесенью и мокрым железом.

Мы с Мариной вышли с зачёта — и просто молчали. Слова казались ненужными. День сжёг все силы.

— Я сдохла, — наконец буркнула она, поправляя капюшон. — Грохнусь и три дня не встану.

Я усмехнулась, но не ответила. Голос не слушался.

Переход встретил пустотой. Лампы мигали, отблески бегали по плитке. Шаги гулко отдавались и будто шли впереди нас, как если бы кто-то ещё спускался рядом.

Я вцепилась в холодные перила. Ржавчина липла к ладоням. Воздух пах сырым бетоном. Метро снизу шумело низким гулом, будто катили железную бочку.

Марина продолжала ворчать:

— Ты видела, как он на меня смотрел? Как будто я у него списывала. Ненавижу.

Я кивнула рассеянно. Взгляд цеплялся за стены.

Там, впереди, прошёл мужчина. Высокий, с пакетом. Лампа ударила по нему сверху, и я заметила: его тень задержалась. На миг. На две. Потом догнала, скользя по плитке отдельно, как будто живая.

Я остановилась.

— Подожди. Видела?

— Что? — Марина сбавила шаг, обернулась.

— Тень. Она не так двигается.

Марина фыркнула. — Господи, Ань, опять. Ты просто устала. Пошли уже.

Но я не пошла. Тень на стене шевельнулась снова. Слишком отдельно от хозяина. Будто вдохнула сама.

Лампа моргнула. На секунду всё исчезло. Когда свет вернулся — стены будто дышали. Плесень казалась мокрой шерстью. Эхо шагов стало густым, вязким.

Марина вздохнула и двинулась дальше. Я открыла рот, чтобы крикнуть ей — и в этот миг воздух рядом с ней треснул. Как стекло.

Из трещины вытянулась рука. Не чёрная — без света вообще. Пальцы длинные, как проволока. Они схватили её за куртку и дёрнули.

— Марина! — Я рванулась к ней. Рука выстрелила вперёд сама. Пальцы задели воздух — холодный, липкий, будто я сунула их в снег.

Марину дёрнуло. Её затянуло в разрез. Секунда — и она исчезла. Как дверь хлопнула, и всё.

Я сорвалась с криком. Голос треснул в горле, больно, будто стекло внутри.

— МАРИНА!

На плитку упал её телефон. Экран вспыхнул, моргнул словом «я до—» и погас. Звук удара прозвенел громче, чем метро под ногами.

Я врезалась ладонями в стену. Камень мокрый, холодный. Гладкий. Никакой щели. Никакой двери. Ничего. Я била кулаком, ладонью, ногтями — глухой бетон только отдавал звонко в суставы.

— Откройся, — шептала я, сипло. — Верни её… Верни её!

Дыхание сбивалось. Горло сжало так, что я хватала воздух ртом. Сердце неслось, как поезд по рельсам. Колени подкашивались. В голове было пусто, только отчаянное надо вытащить её.

Я прижала щёку к стене. Камень холодный, влажный. Я ждала, что он дрогнет. Что хоть что-то откроется. Но — тишина. Тело ныло, ладони горели болью, и только телефон на плитке напоминал, что Марина была здесь секунду назад.

Паника росла. Звенела в ушах. Я хотела кричать ещё, но голос сорвался окончательно. Вместо крика — сип.

И тогда я почувствовала.

Сначала — запах. Тяжёлый, как сырой подвал. Плесень, железо, затхлая вода. Потом — звук. Скрежет по плитке. Будто когтями чертили по камню.

Я обернулась.

Из угла выскальзывало нечто. Тварь. Сначала — пятно, как сгусток дыма. Потом — лапа, вытянутая, влажная. Когти тянулись по полу, оставляя борозды. Из пасти — если это пасть — капала чёрная слизь.

Я попятилась. Спина ударилась в холодную стену. Пальцы вцепились в перила, они были ледяные. Вены на руках будто тоже заледенели.

Тварь подняла голову. Глаз у неё не было. Только дыра, в которой вращалась тьма.

— Иди, — прошипела она. — К нам.

Дыхание рвалось. Лёгкие будто сжимал обруч. Сердце билось в горле. Ноги дрожали, но бежать я не могла.

Я зажмурилась — и вдруг почувствовала, что перила под ладонью покрываются инеем.

Она прыгнула.

Я успела оттолкнуться в сторону. Лапа свистнула мимо, когти вспороли воздух и всё же зацепили меня по плечу. Жгучая боль разорвала кожу. Тепло побежало по руке. Я вскрикнула, рухнула на плитку.

Тварь развернулась, снова рванулась ко мне. На когтях капала моя кровь, капли шипели, падая на ледяной след.

— Отлично, — сорвалось у меня. — Так вот оно, да? Так умирают в подземках. Не маньяк, не поезд. Чёртова… тень.

Тварь рванулась.

И тут воздух расколол гул.

Впереди вспыхнула молния. Парень вышел из темноты, ладонь светилась белым светом. Он бросил заряд, и разряд ударил в монстра. Тварь завыла так, что у меня зубы заболели.

Я зажала уши — бесполезно. Свет бил по глазам. Шкура твари трескалась, как лёд на реке весной.

Слева появился второй. Широкоплечий, с цепью в руках. Он хлестнул ею, и звенья вспыхнули узорами, врезались в тушу. Звук был, как удар молота по наковальне. Тварь согнулась, заскрежетала.

— Прекрасно, — сорвалось в голове. — Значит, у меня не только галлюцинации, у них ещё и спецэффекты. Сессия реально добила мозг.

Из темноты шагнула девушка. Тонкая, в руках узкий клинок. Лезвие сияло холодным синим светом, как трещина во льду. Она двигалась тихо и спокойно. Ударила — и тварь треснула, будто по ней прошёл мороз.

Я лежала на плитке, дыхание рваное, плечо горело, и наблюдала, как трое незнакомцев методично рубят кошмар, вылезший из стен.

Монстр рванулся ещё раз — прямо ко мне. Когти ударили по полу рядом с лицом, камень разлетелся крошкой. Я закричала, отползая, сердце колотилось так, что мир дрожал.

Молния ударила снова. Белый разряд вонзился прямо в дыру вместо глаз. Тварь выгнуло, дым пошёл из пасти, и тело

развалилось на клочья тьмы. Они тянулись к трещинам в воздухе и исчезали, как затянутые в слив.

Запах горелого резанул горло.

Тишина. Только капли воды падали с потолка в лужи.

Я лежала, хватая воздух. Голова кружилась, в ушах звенело. Перед глазами трое. Совсем настоящие. Искры гасли на ладони у первого. Цепь у второго звенела. Клинок девушки таял, оставляя синеватые полосы.

Глава 2. Пробуждение

Тьма была вязкой. Не пустой — живой. Внутри неё я слышала капли. Они падали где-то далеко-далеко, и каждый удар отзывался в голове.

Я не могла открыть глаза. Но слышала.

— Что ты ей наговорила? — мужской голос. Глухой, тяжёлый, будто говорил человек, привыкший командовать.

— Ничего, — женский. Спокойный. Даже ленивый. — Просто вдохнула в неё сон. Сномор. Она скоро проснётся.

Я дёрнулась. Хотела сказать «я слышу вас», но тело не послушалось. Горло сжало, язык был чужим.

— Ты опять играешь, — мужской голос стал жёстче.

— Я её не тронула, — ответ женский. — Если бы хотела, она бы уже не дышала.

Пауза. Слышалось только дыхание — их и моё. Своё я ощущала как будто через стекло: тяжёлое, медленное.

Пауза тянулась, как натянутая струна. Я считала удары сердца, каждый раз думая, что следующий не случится.

— Не могу поверить, — вдруг сказала она. Голос будто улыбался. — Ещё один. Потомок. Связанный с ключами.

Холод прошёл по коже. Я не понимала смысла, но каждое слово будто оставляло след.

— Тише, — мужской голос был глухим, как удар камня. — Мы ещё не знаем до конца.

— А я знаю, — мягко ответила она. — Я всегда чувствую таких. Они светятся, даже когда спят.

Я хотела закричать, но дыхание застряло. Мир качался где-то рядом, я оставалась в темноте.

— Ой, смотрите, — её голос стал игривым. — Она просыпается.

Слово ударило прямо в меня. Я рванулась, и тьма треснула. Свет полоснул глаза. Горло выдало сиплый вдох, как будто я выбралась из воды.

Комната была серая. Грубые стены, лампа под потолком. Никаких окон. Я лежала на узкой койке, простыня жёсткая, чужая.

Я резко села. Голова закружилась. Мир плыл, будто я всё ещё сплю. Плечо пульсировало болью, бинты впились в кожу.

— Где я? — вырвалось у меня. Голос сорванный, чужой.

Комната расплывалась, как будто я смотрела сквозь воду. Я моргнула несколько раз — и фигуры начали собираться из света и тени.

Первая — рыжая. Та самая, что дунула в лицо. Волосы, как пламя, падают на плечи. Глаза слишком яркие, будто отражают свет, которого здесь нет. Она стояла, облокотившись о стену, и смотрела на меня с ленивой улыбкой, как кошка на пойманную мышь.

Вторая фигура — мужчина. Лет пятьдесят. Высокий, плечистый. Лицо суровое, словно высеченное из камня. Морщины не делали его мягче — наоборот, только строже. Седина пробивалась в волосах и бороде.

Его взгляд врезался в меня так, что я снова захотела отпрянуть, спрятаться под простыню.

— Ты в безопасном месте, — сказал он. Голос низкий, тяжёлый. — И это единственное, что тебе нужно знать прямо сейчас.

Безопасном? Я посмотрела на стены — серые, голые, без окон. Лампа тускло жужжала. Воздух был холодный, пах железом и сыростью. У меня на плечах бинты, кожа саднила. Сердце билось так громко, что я слышала его удары в ушах.

— Безопасном? — выдохнула я. — Это похоже на подвал.

Рыжая усмехнулась, хмыкнула:

— Умная девочка.

Я вцепилась пальцами в матрас, чувствуя, как ногти рвут ткань.

— Где Марина? — слова вышли сорванным криком. — Где моя подруга?!

Рыжая бросила взгляд на мужчину. Он не дрогнул. Только шагнул ближе, и воздух будто стал тяжелее.

— Твоей подруги здесь нет, — сказал он спокойно. — И если хочешь её вернуть, придётся слушать нас.

Я вцепилась в край матраса так, что пальцы побелели.

— Верните её. — Голос дрогнул, но я упрямо посмотрела прямо на него. — Вы там были. Вы видели! Её вытащила эта… эта тварь!

— Видели, — кивнул мужчина. Его спокойствие бесило ещё больше. — Но вернуть её сейчас нельзя.

— Нельзя? — я сорвалась на смех. Сухой, резкий, совсем не мой. — А вы кто тогда? Ходите, сверкаете молниями, машете мечами… и нельзя?

Рыжая приподняла бровь, лениво качнула головой.

— Я же говорила, она с характером.

— Заткнись, — бросила я ей. Голос сорвался, но было всё равно.

Она рассмеялась. Тихо, по-кошачьи.

— Милая, я тебе жизнь спасла. Хочешь — верну назад, и посмотрим, как ты без меня справишься?

Я сжала зубы, чтобы не сорваться снова. Плечо жгло, бинты впивались в кожу. В висках стучало.

— Где она? — выдохнула я. — Скажите хоть что-то.

Мужчина шагнул еще ближе. От него пахло холодом и металлом. Его взгляд был тяжёлый, как бетон.

— Твою подругу забрали. Это правда. И сейчас она там, куда тебе лучше не соваться. Пока.

Слово пока впилось в мозг. Я уставилась на него, сердце снова сорвалось с места.

— «Пока»? То есть я могу её вернуть? — голос дрогнул, и я сама услышала, как в нём звенит надежда.

Он ничего не сказал. Только смотрел.

Рыжая отлипла от стены, прошла ближе. Её шаги были тихими, почти скользящими. Она наклонилась ко мне и шепнула:

— Если выживешь.

Я отшатнулась от её дыхания, но спина упёрлась в стену. Она улыбалась, словно играла в свою игру, а я — всего лишь фигура на доске.

— Достаточно, Алёна, — произнёс мужчина. Его голос резанул, как хлыст.

Она скосила на него глаза, чуть поджала губы.

— Я же просто… знакомлюсь, — протянула с ленцой.

— Выйди, — он даже не повысил тон. — Я один поговорю с ней. Потом позову тебя. Покажешь ей здесь всё.

Алёна закатила глаза, но послушно отступила к двери. На секунду задержалась, склонив голову набок.

— Ладно, командир, — мурлыкнула она. — Только постарайся не сломать её раньше времени.

Я сжала кулаки, чтобы руки не дрожали. Её слова впились в меня иглами, но мужчина не дрогнул. Он стоял, тяжёлый, как сама стена.

Дверь за Алёной закрылась, и комната будто стала меньше. Мужчина шагнул ближе, тень от него легла прямо на меня.

— Я понимаю, как это выглядит, — сказал он. Голос глухой, давящий. — Ты очнулась в чужом месте, вокруг незнакомые люди, подруга исчезла.

Я сжалась, ногти впились в ладони.

— Исчезла? — слова сорвались хрипом. — Её утащила тварь! Она кричала… — я сглотнула, горло сжалось. — Она там, в этой дыре. И вы… вы всё знаете!

Глава 3. Кто я

Коридор был слишком тихим. Слишком правильным. Стены — гладкие, из тёмного камня, будто отполированного до мёртвого блеска. Но в этом блеске не было ни отражений, ни жизни, только глухая поверхность, похожая на надгробие. Ламп не было — свет исходил сам от стен. Холодный, ровный, мертвенный. Он не грел, а наоборот — вытягивал тепло, словно камень питался каждым нашим вдохом.

Я шла за Волковым и ловила себя на мысли: похоже на университетский корпус, только перевёрнутый, вывернутый наизнанку. Там, наверху, студенты спешат по парам с кофе, шаркают, смеются, живут. А здесь воздух не позволял ни смеха, ни жизни — он сам давил тишиной, прижимал к полу, словно напоминал: это место создано для других уроков.

Я рискнула заговорить, но Волков опередил меня, его голос гулко прокатился по камню, без эха, как будто стены впитывали каждое слово:

— Академия. — Он не повернул головы, просто сказал, будто констатацию. — Но не для студентов. Это место, где учат тех, кто стоит между нашим миром и теми, кого ты боишься назвать. Здесь не дают знаний — здесь куют. Ловчих, стражей, тех, кто привык смотреть в пропасть и не отводить глаз.

Я сглотнула, пытаясь понять, о чём он говорит.

— А те, кто утащил Марину? — голос мой сорвался шёпотом.

Волков остановился. На миг показалось, что стены сжались вокруг нас, ловя каждое слово.

— Это уведы, — произнёс он медленно. — Они приходят из тьмы, хватают живого и тянут вниз. Но хуже всего не это.

Я машинально коснулась плеча, где саднило от царапины.

— Что хуже? — спросила я, почти беззвучно.

Волков скользнул взглядом по моей руке и чуть прищурился.

— Они метят. Увед оставил на тебе след. Теперь ты для них светишься, как факел во мраке. И пока эта метка с тобой, уйти от них невозможно.

Дверь, у которой мы остановились, выглядела как из старого особняка — высокая, лакированное дерево, на резных панелях — символы. Чёткие, выверенные, не случайные царапины, а узор, который хотелось рассматривать, пока не начинала болеть голова.

Волков толкнул дверь, и та открылась бесшумно.

Кабинет. Я ожидала подвала, но увидела другое. Просторное помещение, как в старых фильмах про профессоров: длинный стол, стеллажи до потолка. Только вместо книг — папки, папки, папки. И странные контейнеры с замками, на крышках — знаки.

На стенах висели карты, но не географические. Линии, как трещины, делили поверхность на куски, кое-где были вбиты метки, похожие на ожоги. В углу — высокий прибор с медными кольцами, которые медленно вращались сами по себе.

Воздух пах чисто, как в лаборатории, но под этим был другой запах — едва уловимый, будто дым костра после дождя.

— Садись, — сказал Волков.

Я села на высокий стул с жёсткой спинкой. Дерево холодное, гладкое, ни единой царапины.

Он раскрыл толстую папку. Первые страницы были заполнены схемами. Я узнала — это переходы метро, подземные карты. Но рядом, поверх линий, были нарисованы тёмные пятна, как капли туши, расползающиеся во все стороны.

Я не выдержала.

— Что это?

Волков поднял глаза.

— Следы. — И добавил после паузы: — Там, где они появляются.

Я сжала пальцы, ногти врезались в ладони.

— Ты сказала «фокус», — напомнил он. — Сейчас мы проверим, насколько ты ошибалась.

Волков достал из нижнего ящика плоский камень. Гладкий, будто его выточили из цельного куска тёмного кварца. На первый взгляд — обычный. Но стоило положить его на стол, как воздух стал гуще. Я почувствовала — дышать сложнее.

— Первый тест, — сказал он. — Камень показывает суть. То, что течёт в тебе после встречи.

Я настороженно отодвинулась.

— И если он ничего не покажет?

— Тогда ты обычная. — Его голос был ровным. — Но после того, что случилось, я не верю в случайности.

Он придвинул камень ближе.

— Положи ладонь.

Я медлила. Внутри всё сжалось, будто тело само знало — это не игрушка. Но Волков смотрел жёстко, не мигая. Я протянула руку.

Пальцы коснулись камня. Холод сразу ударил под кожу. Я дёрнулась, но он не позволил отнять руку — положил свою сверху. Его ладонь была тёплой и тяжёлой, будто придавила меня к месту.

Камень ожил. Сначала мягкое свечение, тусклое. Потом ярче. Цвет пошёл изнутри — густой, тёмный, похожий на глубинную воду. В нём мелькали чёрные прожилки, как трещины. Я вжалась в спинку стула.

Камень вибрировал, будто бился сердцем. Свет резал глаза. В груди стало холодно, будто кусок льда лег прямо в лёгкие.

И вдруг — всё оборвалось. Свет погас. Камень снова стал серым и мёртвым.

Я отдёрнула руку, дыхание сорвалось на хрип.

— Что… это было?

Волков поднял камень, взглянул на него и убрал в ящик. Движения спокойные, будто он увидел не чудо, а обычный результат.

— Цвет воздуха, — сказал он. — Лёгкий поток. Редко, но безопасно.

Я нахмурилась.

— Воздуха?.. Но я… это не было похоже на…

— Ты устала, — перебил он резко. — Дальше посмотрим потом.

Он захлопнул ящик. Замок щёлкнул.

А у меня внутри всё крутилось. Камень светился не воздухом. Он был другим. Тяжёлым, холодным. Но Волков сказал так уверенно, что я сама начала сомневаться — может, показалось?

Он поднялся из-за стола. Его пальцы прошлись по полке, выбирая — и остановились на предмете, больше похожем на кусок металла, чем на инструмент. Узкая пластина, гладкая, но вся испещрённая мелкими вырезанными знаками. Она поблёскивала, как мокрый камень в глубине пещеры.

Он держал её так, будто она весила гораздо больше, чем казалась.

— Срочный сбор, — произнёс он, и голос его отозвался внутри предмета гулом. Будто сама пластина повторила слова.

Потом Волков чётко сказал:

— Морозова Алёна. Соколова Лиза. Рубцов Кирилл. Левин Матвей. Ко мне. Немедленно.

Каждое имя словно резало воздух. Комната вздрогнула, и мне показалось, что стены проглотили эти слова, чтобы разнести их дальше.

Глава 4. Пророчество

Тишина повисла, как петля. Никто не двигался. Никто не дышал.

Я сидела, вцепившись в край стула, и не могла отвести глаз от Волкова. У Алёны исчезла ухмылка, тёмноволосая девушка смотрела с широко раскрытыми глазами, а даже тот худой парень, что всегда усмехался, теперь застыл, будто ему в глотку загнали кляп.

Все смотрели на Волкова.

Он выдержал паузу. Долгую, невыносимую.

Потом склонил голову чуть вбок.

— Страшно стало, да?

Звук его голоса разрезал тишину, как нож.

Я почувствовала, как по коже побежали мурашки.

Волков усмехнулся — холодно, без веселья.

— Ладно, — сказал он ровно. — Это я так. Чтобы вы поняли, куда пришли.

Он захлопнул книгу. Гулко.

— Теперь внимание на мне.

Волков снова раскрыл книгу. Металлические застёжки щёлкнули, будто запирали клетку. В комнате стало тяжелее дышать. Лампа под потолком дрогнула, отбрасывая длинные тени.

Страницы были жёлтые, шероховатые. Чернила — густые, будто их писали кровью. Рисунки не ровные, а живые, будто их наносил человек, который видел всё сам.

— Слушайте, — сказал Волков. Голос его был глухим, каменный. — И запоминайте.

Ребята вокруг настороженно переглянулись: они уже знали, о чём пойдёт речь. Только я, кажется, осталась в стороне, не в теме.

— Другие слышали о пророчестве, — продолжил он, глядя прямо на меня. — А ты, Анна, — нет.

Он перевернул страницу. На ней — чёрный круг, весь в трещинах. По краям угадывались очертания города: башни, мосты, арки. В трещинах копошилась чёрная вязь, словно тушь всё ещё текла.

— Когда-то мир был цельным, — начал Волков. — Навь была по ту сторону. Отдельная. Чужая. Порог был крепким.

Палец его провёл по трещинам.

— Но Чернобог нашёл слабость. Он не бил в дверь лбом. Он выдёргивал петли. Узлы. Людей. Давил там, где держалось.

Новая страница. Пять силуэтов. Не боги в сиянии, а тени, суровые, тяжёлые. У первой в руках сверкало пряслице, и вокруг неё тянулись нити, словно из самой тьмы. Вторая держала венок из колосьев и цветов. У третьего на плечах висело небо, и в нём вспыхивали молнии, рвали мрак без звука. Четвёртый держал молот, тяжёлый, каменный, и от него шёл жар, будто из кузницы. Последний держал в руке рог, из которого струилась вода, падая кругами прямо под его ноги.

— Пятеро, — сказал Волков. — Перун. Сварог. Велес. Лада. Мокошь. Не семья. Не союзники. Просто те, кто держал каждый свою часть порога.

Он постучал пальцем по низу страницы. Там — знаки, неровные, будто выжженные.

— Когда трещины пошли по миру, у них не было времени на стены. Они сделали сеть. И сердце для неё.

Разворот сменился. В центре — кристалл, похожий на каплю. Внутри — огонь. От него тянулись линии к пяти предметам: Пряслице, Осколок громового камня, Каменный молоток, Венок из колосьев, Рог зверя.

— Пять артефактов. — Голос Волкова звучал так, будто каждое слово прибивало нас к месту. — Не украшения. Ключи. Сеть держится на них. И сетью можно удержать Чернобога.

Алёна хмыкнула, но улыбка была натянутой. Худой парень склонил голову, в глазах мелькнул интерес. Злой продолжал сверлить меня взглядом.

— «Пятеро встанут, когда стены треснут, — процитировал Волков. — Сядут за один стол. Возьмут в руки своё. И только вместе смогут дотянуть ключи до сердца».

Он захлопнул книгу. Глухо. Звук ударил, будто гробовую крышку опустили.

— Это и есть пророчество, — сказал он. — Простое. И жестокое.

Волков не сел. Стоял, глядя на нас сверху вниз, словно решал, кто выдержит, а кто уже треснул.

— Пока Пятеро не соберутся, — сказал он, и голос его был ровным, — артефакты оставались невидимыми. Закрытыми. Для чужих — просто камни и железо. Для потомков — ключи.

Он сделал паузу. В комнате было так тихо, что слышно, как лампа потрескивает.

— До вчерашнего дня вас было четверо. Сегодня — поздравляю. — Он перевёл взгляд на меня. — Пятёрка в сборе. Потому что Анна у нас — потомок Лады.

Слова ударили, как пощёчина. Я дернулась, будто на меня плеснули холодной водой. Лиза резко повернула голову ко мне. Алёна улыбнулась криво, с интересом, как будто ждала шоу.

А он… тот, что всё это время сверлил меня злым взглядом, вскочил так резко, что стул скрежетом отлетел назад.

— ЧТО?! — голос его сорвался на крик. — Она?! Эта?!

Кулаки сжались, плечи напряглись так, будто он готов был кинуться прямо через стол.

— Она ничего не сделала! — выплюнул он. — Вчера мы её ещё вытаскивали, а сегодня она вдруг потомок?!

Я вжалась в спинку стула, но не могла отвести глаз.

Волков даже не моргнул.

— Сядь, Кирилл.

— Да пошёл ты, — процедил он. — Это ошибка. Подстава. Я её насквозь вижу — и там пусто!

— Подождите, — вырвалось у меня. Я поднялась со стула так резко, что колени дрогнули. — Я вообще не понимаю, о чём вы! Какие-то странные имена, пророчества… Я не потомок никакой Лады! Я такую вообще не знаю!

Голос сорвался. В груди колотило так, будто сердце вот-вот вырвется.

— Господи, это же бред, — выдохнула я и посмотрела на Волкова. — Я обычная! У меня мама, бабушка, зачёты, институт. Всё.

Волков не повысил голоса. Наоборот, говорил так тихо, что тишина только усиливала каждое слово.

— Ты не «произошла» от Лады, — сказал он. — Ты не её дочь и не правнучка. Богини не рожают детей среди людей.

Он сделал шаг ближе, и в его глазах не было ни тени сомнения.

— Когда-то эта богиня отдала часть своей силы. Одному из твоего рода. Чтобы он защищал города и мир от того, что идёт из Нави.

Он перевёл дыхание, но не убрал взгляда.

— Эта сила не умирает. Она идёт дальше. Не выбирает — просто передаётся. Как наследство. Теперь она в тебе.

Я замотала головой.

— Нет… нет! У нас в семье ничего такого не было! Бабушка вяжет шарфы, мама бухгалтер! У нас максимум наследство — это старая дача и сервиз из хрусталя!

— Ты думаешь, твои предки писали в дневниках: «сегодня встретил тварь, завтра снова в бой»? — резко перебил Волков. — Нет. Они молчали. Жили среди обычных, и сила тихо переходила дальше. До тех пор, пока снова не понадобилась.