Город Шепчущих Книг

Не все узники спят

Ночью библиотека была иной. Днём — привычное место, где люди возвращали книги, спешно искали справки, дети тайком рисовали на полях и получали строгие выговоры. Но стоило лампам погаснуть и дверям захлопнуться, начиналось то, о чём никто даже не догадывался.

Яра шагала по длинному коридору с фонарём. Жёлтый круг света выхватывал из темноты деревянные стеллажи, уходящие к потолку, который тонул во мраке. Пыль искрилась в воздухе, словно крошечные звёзды. Казалось, сама библиотека дышит — медленно, тяжело, словно спящий зверь.

Книги здесь не были мёртвыми предметами. Они жили. Одни спали глубоким сном, смирившиеся с веками заточения. Другие ворочались, как хищники за решёткой. Их страницы шелестели сами собой, будто их кто-то листал изнутри.

— Спать, — шепнула Яра, проходя между рядами.

Её голос прозвучал мягко, почти ласково, но в нём слышалась власть. Ладонь легла на корешок старинного тома, и тот перестал дрожать. Шорох стих, словно ребёнка укутали в тёплое одеяло.

Так было каждую ночь. Её долг — обходить полки, прислушиваться и усмирять непокорные истории. Никто не должен был знать, что эти книги — не просто собрания слов, а тюрьмы, где веками томятся существа из сказаний и легенд.

У дальней стены раздался тихий смех. Звонкий, детский. Яра вздрогнула и подняла фонарь. На полу лежала раскрытая книга — старая сказка о царевиче. Иллюстрация ожила: из нарисованного дворца вышел мальчик в золотой короне.

Он был бледен, с огромными глазами и босыми ногами. На губах блуждала озорная улыбка.

— Здесь слишком тесно, — хмыкнул он печально . — Я хочу выйти.

— Назад, — строго произнесла Яра, хотя сердце сжалось от жалости. — Это не твой мир. Возвращайся в книгу.

— Но я настоящий, такой же, как ты, — царевич нахмурился. — Посмотри: я дышу.

Он протянул руку, и Яра ощутила тепло его ладони. Но правила были непреклонны: стоит хоть одному герою задержаться в нашем мире — и последствия будут непредсказуемыми.

— Вернись в свою историю, — приказала она.

Мальчик нахмурился ещё сильнее, но подчинился. Его силуэт растаял, а книга захлопнулась с глухим звуком, будто обиженно.

Яра присела, осторожно провела ладонью по переплёту.

— Прости, — прошептала она. — Но я не могу иначе.

В библиотеке снова воцарилась тишина. Лишь шёпот множества голосов тянулся из глубины — приглушённый, словно из-за решётки.

Она пошла дальше. Полки дрожали, и на одном из корешков проступили тёмные пятна, похожие на следы пальцев. Яра приложила ладонь и начала шептать слова на древнем языке. Они звучали непривычно для человеческого слуха: треск, шелест ветра, звон в костях.

— Спи. Вернись. Забудь. Умолкни.

Книга сопротивлялась. Обложка нагрелась, страницы шевелились, и на миг Яре показалось, что кто-то изнутри тянет её к себе. Она стиснула зубы и повысила голос:

— Спи!

Слова резанули воздух, и корешок затих. Пыль медленно осела на пол. Яра устало вздохнула.

Но облегчение было недолгим. В дальнем ряду раздался рык. Глухой, тяжёлый — не книжный. Такой звук не могла издать бумага.

Яра замерла. Сердце колотилось в груди. Фонарь дрожал в руке.

— Кто здесь? — спросила она шёпотом, хотя знала, что ответа лучше не услышать.

Рык повторился. Глухой, словно кто-то огромный перевернулся в темноте.

Она медленно двинулась вперёд, шаг за шагом. Пол скрипел, воздух становился холоднее. Браслеты на её запястьях отозвались ледяной волной, будто предупреждали.

На полке стоял том с выцветшей обложкой. От него исходило слабое свечение, похожее на дыхание огня под пеплом. Яра протянула руку — и голос зашептал прямо у уха:

— Ты… слышишь меня?

Она резко отдёрнула ладонь. Фонарь едва не выскользнул. Шёпот был иным: не хор множества, а один голос. Мужской. Тихий, но уверенный.

Яра попятилась.

— Спи, — выдохнула она, но слова заклинания застряли в горле.

Фонарь мигнул, и на секунду ей показалось, что рядом мелькнула тень — высокая, с чётким силуэтом плеч. Она моргнула, и стеллаж снова был пуст.

— Показалось, — пробормотала Яра, но руки дрожали.

Она отступила, повернулась и почти побежала к выходу. Впервые за долгие годы книга показала такую силу. И впервые в её душе зародился настоящий страх.

Не всех узников можно удержать. Так любила повторять бабушка.

Сколько себя помнила, Яра проводила время в стенах библиотеки, слушая её наставления. Родителей у неё не было: они погибли в автокатастрофе, когда девочка была совсем крошкой. Бабушка взяла её на воспитание, но два года назад ушла из жизни, оставив внучке и дом, и библиотеку.

Теперь Яра была стражем. Единственной. Она должна была следить, чтобы в мир людей не проникли существа, затерявшиеся в легендах и мифах.

Друзья

Утро вернуло библиотеку к привычной тишине. Стеллажи стояли смирно, словно всё, что происходило ночью, было лишь сном. Свет больших окон разгонял призраков, бродивших по углам в темноте. Для посетителей это было место знаний. Для Яры — поле битвы.

Она сидела за стойкой, листая журнал выдачи, когда в зал вошли Артём и Лена. При виде их на лице Яры появилась лёгкая улыбка — редкость после бессонных ночей.

Артём был высоким, худощавым парнем с вечной тенью иронии в глазах. Он махнул рукой и без лишних церемоний плюхнулся на стул.

— Ну привет, — протянул он. — Опять не спала? Не обижайся, но как там говорится «в гроб и то краше кладут».

Яра закатила глаза, стараясь скрыть усталость и раздражение .

— Доброе утро, Артём. Я работала.

— «Работала», — передразнил он. — Знаю я твою работу: книжки пыльные протираешь, полки обходишь. Думаешь, если ты возьмёшь выходной, тут всё рухнет.

— Всё может быть, — тихо заметила Лена, выходя из-за его спины. Высокая, стройная, с яркой шалью на плечах — слишком живая для этой серой библиотеки. Её глаза светились любопытством. — В книгах хранится больше тайн, чем в людях. Яра, ну расскажи хоть что-нибудь! Ты ведь не просто так дежуришь по ночам? Может, у тебя тут кавалеры заглядывают, а ты скрываешь?

Яра опустила взгляд в журнал.

— Книги — это просто книги. И кавалеров здесь, к твоему огромному сожалению, не бывает.

Лена надула губы.

— Скучная ты. Если бы я работала тут, я бы хотя бы от скуки искала спрятанные послания, заклинания, тайные коридоры. Сколько лет этой библиотеке? Двести?

Артём усмехнулся:

— Увы, Лена. У Яры вместо твоей любимой магии — графики дежурств и каталожные карточки. А из интересных кавалеров только Кант, Сократ и Аристотель томятся на верхней полке.

— А если задуматься? — упрямо возразила Лена. — В детстве бабушка говорила мне: сказки — это память мира. Они не могут исчезнуть. Откуда-то же взялись легенды и мифы? Не могли же все люди из разных культур придумать похожих героев и истории просто так!

Хоть для обычных людей это звучало как наивная фантазия, Яра каждый раз поражалась, насколько близко Лена подходила к истине.

— Не хочу тебя огорчать, — сказал Артём, — но всё проще. Сказки рассказывают детям, чтобы они быстрее засыпали. Чего только не выдумаешь, когда мечтаешь о тишине после болтовни маленькой девчонки. Помнишь, Лена, ты таскалась за бабушкой, выпрашивая очередную сказку

Лена обиженно прищурилась:

— Ты… Да как ты смеешь! Я не таскалась, я была любознательным ребёнком. В отличие от тебя, зануды. Вот увидишь: однажды твой «разумный» мир треснет по швам.

Артём развёл руками:

— И что, по-твоему, из этой трещины вылезет? Леший с айфоном?

Яра не выдержала и хмыкнула. Артём сразу повернулся к ней и победоносно приподнял бровь:

— Вот! Ты смеёшься — значит, я прав.

— Я смеюсь, потому что вы оба… — Яра запнулась, подбирая слово, — …слишком разные. И странно, что вас воспитывали на одних и тех же сказках.

Лена тут же подалась вперёд:

— Тогда скажи, что ближе тебе. Ты веришь в чудо или отрицаешь его?

В груди у Яры защемило. Сказать правду она не могла. Солгать — ещё труднее.

— Я ближе к книгам, — уклончиво ответила она.

— Удобно, — заметил Артём. — Значит, нейтральная позиция?

— Совсем нет, — тихо возразила Лена. — Яра просто не хочет делиться тем, что знает.

Яра резко вскинула голову:

— С чего ты взяла, что я что-то знаю?

— Я чувствую, — пожала плечами Лена. — Иногда ты смотришь на полки так, будто они тебе отвечают. Моя бабушка дружила с твоей и часто говорила, что ваша семья хранит немало тайн.

По спине Яры пробежал холодок. Она поспешила сменить тему:

— Так, всё, у меня дел полно. Зачем вы пришли?

Артём ухмыльнулся:

— Лично я — проверить, жива ли ты. Ты пропала на несколько дней, это странно.

— А я уже смирилась с твоими странностями, они даже немного очаровательны, — оживилась Лена. — У вас есть что-нибудь про старые славянские мифы? Я бы почитала.

Яра замерла, но быстро взяла себя в руки.

— Есть. Я подберу тебе что-нибудь.

Артём поднялся и, проходя мимо, наклонился к Яре:

— Смотри, Лена скоро совсем увязнет в этих сказках. Может, это твой план? Чтобы у тебя появилась сменщица. Хочешь — помогу.

Яра не ответила. Он рассмеялся и отошёл к окну, оставив её с Леной.

Подруга с сияющими глазами наклонилась ближе:

— Я не глупая. Я знаю, что у тебя есть секрет. Но не бойся, я не выдам. Если когда-нибудь решишься рассказать — я буду слушать внимательно. — Она приложила руку к сердцу и торжественно добавила: — Без осуждения.

Яра стиснула пальцы на журнале так, что бумага помялась.

— Все секреты — в книгах. Во мне, к сожалению, ничего нет, — тихо ответила она.

Лена хитро улыбнулась, будто знала больше, чем говорила.

А в глубине зала, среди ровных рядов, что-то некстати шевельнулось. Но кроме Яры этого никто не заметил.

Домовой

Вечером библиотека снова наполнилась привычной тишиной. День медленно сходил на нет, читатели расходились, и вскоре Яра осталась одна. Закрыв за посетителями тяжёлую дверь, она повернула ключ, и звук эхом разнёсся по пустым залам.

Она подняла фонарь и пошла между полками. Ночь обещала быть долгой.

Поначалу всё было спокойно. Книги дремали, шелест их страниц напоминал шорох листвы на ветру. Но чем глубже она заходила, тем настойчивее становился этот шёпот. Казалось, кто-то разговаривает — тихо, прямо у самого уха.

Яра остановилась и прислушалась.

— …идёт… трещит… — будто доносилось из-за стеллажей.

Она сжала фонарь крепче и медленно пошла на звук. В детском секторе, между низкими полками, на полу сидел старик. Сгорбленный, он прижимал колени к груди и дышал тяжело, будто ему не хватало воздуха.

— Эй… — осторожно позвала Яра. — Кто вы?

Старик поднял голову. В свете фонаря засветились жёлтые глаза, лицо его было морщинистым и сухим, как корка старого хлеба. Руки — костлявые, в пыли.

— Опоздала, стражница, — прохрипел он. — Страницы трещат. Слышишь? Хотя… может, это просто старость. У меня всё трещит.

Яра нахмурилась.

— Домовой, — выдохнула она, словно сама не верила.

Он усмехнулся, обнажив редкие зубы.

— Узнала. Не такая уж ты глупая.

— Тебе нельзя быть здесь, — твёрдо сказала она. — Вернись в книгу.

— «Нельзя»? — Домовой хрипло засмеялся, покачиваясь из стороны в сторону. — Дети ночью «нельзя» шепчут, когда страшилки рассказывают. А я старше этих книг, старше тебя, девочка. Мне смешно твоё «нельзя».

— Зачем ты вышел? — Яра прижала фонарь к груди, стараясь держать голос ровным. — Нарушение карается.

— Карается? — он повторил слово и расхохотался так громко, что дрогнули полки. — Карается кем? Тобой? Твоими ручками, твоими заклинаниями, твоими браслетами? Ты сама-то знаешь, как вообще стала стражем? Ты слишком молода.

Он ткнул кривым пальцем в её запястья. Серебряные браслеты вспыхнули холодным светом.

— Это не твоя власть, хоть и наделяют силой. Это твои цепи.

Яра отпрянула, но промолчала.

— Ну? — Домовой прищурился. — Когда ты последний раз смотрела на книги как на друзей, а не как на врагов? Нет в тебе ещё мудрости, деточка. Сердце твоё неспокойно, разум мечется. Как ты удержишь силу, что тебе дали?

— У меня есть долг, — холодно ответила Яра. — Я храню границу.

— Границу… — он качнул головой. — Смешное слово. Граница давно трещит. И ты сама это слышишь.

Он поднялся на ноги. Маленький, сгорбленный, он всё равно казался выше, чем должен был быть. Его голос потемнел:

— Тяжёлое испытание ждёт тебя. Он крепнет… и идёт. А ты… ребёнок.

— Хватит меня оскорблять! — вспыхнула Яра. — Я страж. И кто бы ни пытался нарушить границу — я верну его назад. Меня готовили!

— Готовили? — Домовой усмехнулся. — У старого козла рога крепче, чем у тебя подготовка. — Он тяжело вздохнул. — Книги не вечны. Переплёты гниют, чернила выцветают. А сила всегда рвётся наружу. И твоя незрелость однажды тебя обманет.

Яра шагнула ближе, вытянула руку. Ей надоело слушать бредни старого хранителя.

— Вернись. Сейчас же.

Домовой посмотрел на неё с жалостью.

— Ты думаешь, что просто охраняешь. Но ты… ключ. Сердце твоё, кровь твоя, тоска по тому, чего у тебя нет… Этого хватит, чтобы однажды ошибиться.

— Замолчи! — Яра заговорила формулу. Слова древнего языка заструились по воздуху, холод обжёг горло.

Домовой скривился, но не сопротивлялся.

— Глупая, — прошептал он. — Послушание паче поста и молитвы , слыхала такое ? Если не прислушаешься… Сама беду накличешь.

Его тело рассыпалось в пыль. Воздух наполнился запахом сухих трав и старого дерева.

На полу остался клочок бумаги. Яра подняла его и увидела странный знак — пустую рамку, будто ждущую, чтобы её заполнили.

Она сжала обрывок в пальцах. Сердце колотилось, браслеты холодили кожу.

Ключ.

Имело ли это хоть какой-то смысл?

Яра знала: с этой ночи библиотека уже не та. Даже воздух здесь стал другим.

Дневник

С той ночи прошло уже немало времени, но Яра не могла отделаться от ощущения, что за ней кто-то наблюдает. Слова Домового — «Ты ключ» — эхом звучали в ушах. Даже книги, казалось, шептались настойчивее обычного.

К счастью, больше ничего подобного не происходило.

Она обходила фонды, когда заметила странность. На полке, где раньше зиял зазор между двумя фолиантами, теперь стояла книга.

Корешок был гладким, без названия, без инвентарного номера, без тиснения. Просто чёрная поверхность, словно покрытая лаком.

Яра остановилась. Она точно знала: раньше этого тома здесь не было.

Она протянула руку, но в последний момент отдёрнула её. Браслеты на запястьях холодно блеснули.

— Что за… — прошептала она.

Из глубины зала донёсся тихий скрип, будто кто-то прошёл босиком по полу. Яра резко обернулась — пусто. Когда снова посмотрела на полку, книга оказалась чуть выдвинутой вперёд, словно её кто-то подталкивал.

— Слишком уж настойчива, — пробормотала Яра.

Она всё же взяла том в руки. Книга оказалась тяжёлой, словно внутри был камень. Обложка — тёплой, почти горячей.

— Ну что ж… хочешь познакомиться? — произнесла Яра, стараясь говорить спокойно.

Она открыла книгу. Первые страницы были пустыми. Потом ещё и ещё.

«Что это?» — подумала Яра и уже хотела захлопнуть её, когда на белом листе проступили чернила.

«Ты наконец-то меня нашла.»

Яра захлопнула книгу так резко, что по залу прокатилось гулкое эхо. Она прижала её к груди, тяжело дыша.

— Этого не может быть, — прошептала она. — Так не бывает… книги не разговаривают вот так…

Любопытство пересилило страх. Она снова раскрыла том. Пустая страница… и вдруг проступили новые слова:

«Не бойся. Я тебе не враг. Это даже занятно , что тебя удивляет появляющиеся строки на пустых страницах, хотя ты каждый день запираешь живые мифы обратно в эти страницы …»

— Что за шутки? — сорвалось у неё.

Чернила исчезли. Лист снова стал пустым.

— Мне это все кажется , — решила Яра. — Усталость. Нервы. В конце концов когда я в последний раз нормально спала ?

Она собралась положить книгу обратно, но та дрогнула в её руках, словно живая. На полях проступило еле заметное пятно чернил — очертания ладони.

Яра коснулась пальцами — и след исчез.
— Нет… — прошептала она. — Нет, так не бывает.

В глубине зала будто кто-то тихо рассмеялся. Или показалось?

Она снова посмотрела на страницу.

«Не оставляй меня. Я могу тебе помочь.»

Фонарь в её руке мигнул и погас. В полумраке зала книги вытянулись тенями, а дневник отражал бледный свет луны. Страница перед ней была пуста.

— Как это вообще возможно? Существа не могут менять текст книг … истории давно написаны…— прошептала Яра.

И вдруг проступили новые строки:

«Всё просто… я такой же, как и ты.»

Яра замерла, ощущая, как по спине пробежал холод.

— Что ты имеешь в виду? — выдохнула она.

Страница вздрогнула, будто от удара сердца, и вывела кривыми чёрными буквами:

«Я страж. Вернее… когда-то был им.»

— Этого не может быть! — возмутилась Яра. — Стражами могут быть только те, кто связан кровью с нашим родом. Ты мой предок?

Чернила снова проступили на странице:

«Ах нет. Я был стражем задолго до того, как твой род получил эту ношу. Меня заточили сюда ещё до того, как твой предок стал первым стражем.»

— Но как это возможно?! — воскликнула Яра. — Стража нельзя запечатать в книгу! Кто это сделал с тобой? И почему?

Чернила дрогнули, и буквы проступили снова:

«Меня обрекли на это, потому что я больше не хотел нести эту ношу. Я отказался хранить границу. И поплатился. Вот что бывает с теми, кто не желает этого бремени. Но ты ведь можешь понять меня? Я чувствую: твоё сердце тоже противится этой доле, как когда-то моё.»

Яра резко захлопнула книгу. Но даже в закрытом виде она чувствовала, как из неё исходило тёплое биение, похожее на пульс.

Она прижала том к груди и, не включая фонарь, медленно вышла из зала.

В ту ночь Яра впервые унесла книгу домой. Сердце колотилось так сильно, что заглушало собственные шаги.
Не то чтобы она никогда не думала сбежать от бремени стража… Но представить, что за отказ можно быть заточённой навеки в книгу, на пустые страницы, обречённой на вечное одиночество, — этого Яра даже вообразить не могла.

Кто ты ?

Квартира встретила Яру тишиной и прохладой. Окна наискосок разрезал свет фонаря во дворе; в полосах света медленно кружилась пыль — будто крошечные снежинки, застрявшие в летней ночи. Яра сняла пальто, долго стояла у двери, прислушиваясь к собственному дыханию, и лишь потом зажгла настольную лампу на маленьком столе у окна.

Книга лежала на дне сумки — тяжёлая, теплая, как камень, отогретый на солнце. Она положила её на стол, рядом с керамической кружкой, на дне которой за ночь успели зацвести тёмные кофейные круги, и невольно провела пальцами по чёрной обложке. Поверхность отозвалась лёгким теплом.

— Только взгляд, — сказала себе. — Только посмотреть — и в сейф. Утром. Обязательно.

Она включила чайник, чтобы занять руки; пока вода набирала силу, в кухне протянулась тонкая нить пара, и этот бытовой шум чуть приглушил стук сердца. Когда чайник щёлкнул, Яра разлила кипяток в кружку и вернулась к столу. Книга — там же, тёплая, молчаливая. На вид — просто предмет. Если не знать.

— Ладно, — выдохнула она. — До первой глупости.

Она раскрыла том. Чистая страница, затем ещё одна. Бумага мягко шуршала, будто вздыхала. Яра стиснула пальцы. Не сейчас. Ей мерещились слова. Нервы. Усталость. Домовой, его ворчливые полунамёки. «Ключ».

Чернила выступили неожиданно — как вода, что пробилась через тонкую трещину: строчка возникла сразу, целиком, ровная и уверенная.

«Я знал, что ты вернёшься.»

Яра вздрогнула и почти закрыла книгу. Почти. Вместо этого медленно провела пальцем по полям — на ощупь бумага была прохладной, как глина перед обжигом.

— Не называй меня «ты», — сказала она вполголоса, не заметив, как перешла к обращению вслух. — У нас нет… повода.

Чернила дрогнули, и на странице появилась новая строка, будто кто-то писал изнутри, не карандашом, а самим голосом:

«Как же мне назвать тебя, если твоё имя вплетено в охранные формулы, а ты молчишь?»

Яра окаменела. В детстве бабушка повторяла: имя стража нельзя произносить там, где тонка грань. Имя — ключ к двери, к сердцу, к силе.

— Ты… Ты слышал формулы? — осторожно спросила она. — Они шепчутся только на границе.

«Ты носишь их с собой. В запястьях. В дыхании. В шагах, когда идёшь вдоль полок и притормаживаешь у тех книг, где шёпот громче. Как мне не слышать?»

Она опустила взгляд на серебряные браслеты. Бабушка подарила их на шестнадцатилетие — не подарок, а принятие долга. Когда-то украшения казались лёгкими, потом — привычными, теперь же отдавали тонким холодком, едва пальцы к ним прикасались..

— Говорить красиво — легко. Я должна спросить иначе. Кто ты?

Не сразу, но буквы сложились, как если бы писцу понадобилось чуть больше времени на выбор формулировки:

«Тот, кто стоял там же, где стоишь ты. На границе. Слишком долго, чтобы не устать. Настолько долго, чтобы понять цену каждому слову.»

— Ты уже говорил, что был стражем. — Яра коснулась ногтем края страницы. — Но ты — не из моего рода.

«Стражи меняются. Граница — нет.»
— Это не ответ.

«Это единственный честный ответ, который я могу дать, не солгав и не нарушив того, что ещё держит меня здесь.»

Это «держит меня» прозвучало так живо и человечески, что у Яры метнулось странное, неловкое сострадание.

— Если ты «держим», то почему пишешь? Почему книгу не закрывает? — Она поймала себя на том, что ищет закономерности, на которые может опереться. — Твои границы. Мои.

На полях проступил еле заметный рисунок, как акварель по влажной бумаге: узкая лестница, уводящая вниз, в тень. Под рисунком — подпись:

«Потому что ты — рядом. Кто бы ни наложил на меня вязь, он не учёл одного: стражи слышат друг друга. И я слышу тебя.»

У Яры пересохло в горле. Она отпила остывший чай — терпкий, почти горький. Впервые с того вечера, как умерла бабушка, ей захотелось, чтобы кто-то стоял в кухонной двери и сказал бы: «Осторожно. Не торопись». Но дверь оставалась пустой, и ночной ветер едва шевелил штору.

— Что ты хочешь? — спросила она наконец. — От меня.

«Попросить тебя назвать своё имя — когда ты будешь готова».

Яра медленно провела ладонью по бумаге.

— Такие вещи… — она запнулась. — Такие вещи говорят сентиментальные люди, не стражи.

«Их говорят те, кто слишком долго был лишён людей».

— Ты был один? — изумление прозвучало слабее, чем хотелось. Скорее, шёпотом. — Я имею в виду — совсем один… всё это время?

«А тебе кажется, что тебе пишет кто-то ещё, кроме меня? Что нас несколько?»

— Откуда мне знать, с кем ты там можешь быть заперт, — не удержалась она.

«Нет. Я один. Совсем. Во всяком случае, за многие века я тут никого не встречал».

Яра нахмурилась.

— Как ты смог пережить это время и не сойти с ума?.. Или сошёл?
Пауза. Чернила будто подумали. Затем:

«Мне кажется, что я в своём уме. Хотя ты права: одиночество может лишить рассудка».

— Как тогда ты сохранил разум?

«Я был словно в полудрёме и слышал голоса».

— Ты говоришь загадками. Чьи голоса?

«Тех, кто считал себя стражами. Может, и были ими. Я давно перестал считать имена. Голоса стражей, что были когда-то, слились в один гул. Но, к примеру, твой голос оказался настолько сильным, что окончательно пробудил меня».

Она уткнулась взглядом в буквы и поняла: будить многовекового бывшего стража было последним в списке её желаний — и теперь она не знала, чем это обернётся. За окном прокричала поздняя птица. Где-то хлопнула дверь. Мир делал свои обычные ночные дела, и только в этом маленьком круге света двое — человек и книга — окончательно потеряли покой.

— Давай проще, — сказала Яра. — Как это исправить? В смысле — как усыпить тебя обратно?

«Ты хочешь меня усыпить? Думаешь, мне мало того, что меня заточили в книгу?»

— Ты же сказал, что спал.

«Я сказал, что был в полудрёме. Это не значит, что я был абсолютно недееспособен. Я осознавал себя и слышал то, что происходит в твоём мире».