Горький сладкий плен

Глава 1. Ситхлифа

Под звуки дождя я лежала в углу своей походной палатки, корчась от голода, и сквозь дыру входа ветер доносил до меня запах мокрой травы.

В какой-то момент я услышала, как эта мокрая трава зашуршала под тяжелыми сапогами.

Кто-то шел к моему шатру. Я поднялась с подстилки, не желая показывать свою слабость.

Полог из ткани распахнулся, впустив внутрь бледный утренний свет и еще больше влажного, напитанного дождем воздуха. Дожди в Шотлене не прекращались. Лили и лили с утра до ночи. Хлестали как из ведра либо оседали на лице мелкой противной моросью. Сырой, промозглый край.

— Госпожа.

Внутрь, под блеск магических ламп, вошел один из моих воинов. Он стоял спиной к свету и казался темным силуэтом без лица.

— Мы поймали вам еду. Судя по форме ушей, это эльфы. Судя по одежде — из горного клана.

Меня затопила волна облегчения. И тут же желудок скрутило болезненным спазмом. Таких, как я, называли ситхли́фами, и мы питались чужими эмоциями. Пили их, как воду, как самое изысканное вино на свете.

Злость, страх, ненависть… Ммм.

Я так оголодала за последние дни, что в отчаянии лезла на стенки своего шатра.

Старательно пряча жадное нетерпение, я последовала за своим воином наружу, под моросящий дождь.

С каждой секундой сосущая пустота внутри становилась все шире, все глубже, доставляла все больше мучений. Я шла, прижимая руку к животу. Мокрая трава шелестела под моими ногами, размытая земля чавкала, засасывая каблуки сапог.

— Где они?

— Под навесом.

Полог самой большой палатки был поднят и хлопал на ветру. Под этой временной крышей стояли на коленях трое пленников. Их руки завели назад и, судя по позам мужчин, связали за спиной.

Длинные волосы потемнели от влаги и облепили лица. Острые уши вызывающе торчали. И правда эльфы.

Взгляд мазнул по их одеждам. На пленных были светлые рубахи, зеленые килты в клетку и грубые сапоги до колен — военная форма горцев. Те не носили штанов — оборачивали вокруг бедер длинные куски шерстяной ткани и закрепляли их на поясе ремешками из черной или коричневой кожи.

Раньше мои люди смеялись над нарядами местных мужчин, называли эльфийских воинов бабами, но, пожив в этом дождливом крае, походив по его холмам и полям, заросшим высокой влажной травой, начали посматривать на килты врагов с завистью. Наши штаны все время были грязными и мокрыми насквозь. Спасибо местной природе и погоде! А килты не пропускали влагу, ибо их делали из очень плотной шерсти. Мокрая трава не доставала до их подолов. А еще они были очень теплыми. Ночью во время долгих походов воины снимали свои килты, чтобы использовать их как одеяла.

— Вот, госпожа. Свирепые и непокорные, как вы любите.

При виде меня один из связанных мужчин зарычал, обнажая идеальные зубы.

Я почувствовала исходящие от него волны ненависти и тихонько вздохнула от облегчения. Хорошо! Голодная резь в животе притупилась.

Говорят, эльфы — красавцы глаз не отвести, но сегодня мне было плевать на их внешность. Себе в жертву я выбрала самого злого из них, того, что пытался испепелить меня взглядом.

— Милая юбочка, — глумливо протянула я, стремясь разъярить пленника еще больше.

Давай, дорогуша, накорми меня своими эмоциями.

— Это килт! — оскорбленно выплюнул эльф. — Одежда настоящих воинов!

— А правда, что под своими килтами эльфийские воины не носят белья?

Я подцепила сапогом подол его клетчатой юбки и попыталась приподнять.

Эльф зарычал, задергавшись в своих путах, но притих, когда один из моих людей приставил к его горлу острый нож. Голубые глаза сверкнули бешенством.

Похоже, сегодня я до отвала наемся сладкой ненависти.

Любовь напитала бы меня лучше, но о ней я не смела даже мечтать. Редкий деликатес. Его мне не получить никогда. Мужчины не умеют любить, а если и любят, то за красивое личико, а свою красоту я оставила на полях сражений.

Жестом я приказала вздернуть пленника на ноги.

Дождь усилился. Тугие струи загрохотали по навесу из ткани.

С улыбкой я рванула на эльфе рубаху, обнажив мускулистую грудь. Белая, гладкая, без единого волоска, с маленькими затвердевшими сосками. Кожа от холода покрылась мурашками. Или не от холода?

— Не смей! — зашипела моя жертва.

Я не собиралась насиловать этого ушастого недотрогу или причинять ему боль, мне вообще не нравилось то, что я была вынуждена с ним делать, — мне просто нужны были эмоции. Как можно больше сытных эмоций!

И я получила их сполна.

Эльфы — гордый чопорный народ. Попасть в плен для таких хуже смерти, стоять перед врагом полуголым и терпеть на себе чужие руки — настоящее унижение. Зная об этом, я вобрала в рот один из торчащих сосков.

Пленник дернулся. Над моей головой раздался рваный вздох. И сердце рядом с моим ухом заколотилось, как боевой барабан, — часто, тяжело, оглушительно.

— Убери… — прошипел эльф, задыхаясь. — Убери от меня свои грязные руки.

Глава 2. Ситхлифа

— Что это у тебя под юбкой? — закашлялась я.

— Под килтом! Это не юбка! — прорычал эльф и яростно дернулся, из-за чего нож моего воина оставил на его шее еще одну тонкую царапину. Ткань килта выскользнула из моих пальцев и прикрыла срам.

Глаза эльфа сверкали. Рот кривился. На лбу вздулись вены, а лицо было красным от кончика подбородка до самых корней волос.

— Килт! Это килт! И что под ним не твое дело, невежественная человечка!

На моих губах мелькнула грустная улыбка.

Не человечка.

Когда ты узнаешь, кто я, то разорешься еще сильнее.

Увиденное не давало покоя. Хотелось снова заглянуть пленнику под юбку… ой, простите, под килт и понять, что я имела удовольствие наблюдать.

— У других такое же? — спросила я, качнувшись в сторону остальных пленников.

Те заерзали, пытаясь отползти дальше от меня, и одновременно выпалили:

— Нет!

— Да!

И переглянулись, красные от смущения и потные от страха. Уж очень им не хотелось, чтобы я проверяла, что у них между ног.

Тот, что сказал «нет», определенно лгал. Это читалось на его бледном лице, в его мечущемся взгляде.

Как интересно…

Значит, у всех у них под килтами одно и то же.

Дождь барабанил по крыше палатки. Ветер швырял под навес брызги холодной воды. Мы застелили землю досками из ясеня, но между щелями уже просачивалась влажная грязь.

— Этого ко мне! — кивнула я на эльфа с оцарапанным горлом. — А этих…

В ожидании своего приговора два других пленника застыли, затаив дыхание.

Впитывая их волнение, я выдержала короткую паузу и закончила:

— …а этих отпустить.

И тут же дружный вздох облегчения коснулся моих ушей. Счастливцы обмякли на коленях, их плечи опустились, тела будто превратились в тесто.

В предвкушении нужных эмоций я покосилась в сторону того, кому повезло меньше. Эльф смотрел на своих более удачливых приятелей с завистью и отчаянием. Те получали свободу, а он оставался в плену похотливой человечки, которая порвала на нем рубаху, щупала его за задницу, а под конец задрала на нем килт.

О, Многоликая, как же вкусно и сытно! Я будто ела сладкое, воздушное пирожное из тех, что обожали придворные дамы. Бессильная злоба эльфа, его обида на судьбу пьянили крепче самого выдержанного вина. Даже голова закружилась.

Мужчина стиснул зубы. Теперь он смотрел перед собой застывшим, невидящим взглядом.

Я знала, о чем он думает.

О том, что из его отряда не повезло ему одному.

О том, что над ним попытаются надругаться и очень скоро.

О том, что его жизнь, возможно, кончена.

Часть меня наслаждалась страданиями пленника, а часть рыдала от отвращения к моей сущности ситхлифы.

Настоящая любовь могла бы меня исцелить, освободить от оков голода, избавить от необходимости быть жестокой, но… Только дурочки верили в любовь.

«Разве мучается лев угрызениями совести, когда пожирает свою добычу? — мысленно спросила я себя. — Ты родилась хищником, монстром. Смирись».

Но смириться не получалось!

Налетевший шквал обдал меня брызгами воды, сорвал полог, закрепленный вверху, и теперь его освобожденный край хлопал на ветру, словно крыло огромной птицы.

Двое стражников грубо подхватили связанного эльфа под руки и поволокли к моей палатке. Пленник рычал и вырывался, ругался так, что вяли уши, падал в грязь, отказываясь идти, но его все равно тащили по вязкой, раскисшей жиже, как бычка на убой.

Дождь превратил рубаху пленника в мокрую тряпку, облепившую тело. Ветер задирал килт, обнажая молочно-белые ягодицы. Сапоги были все в земле.

— Как я устала, — шепнула я беззвучно, одними губами.

— Госпожа, — обратился ко мне один из воинов, когда те, за кем я наблюдала, отошли на достаточное расстояние. — Вы в самом деле хотите отпустить пленников? — и он кивнул на связанных.

Бедняги насторожились. Их тела снова напряглись. Руки за спиной задергались, проверяя крепость веревок.

— Нет, конечно, — кривая ухмылка тронула мои губы. — Я солгала, чтобы получить еще больше эмоций от того ушастого злюки. Эти будут про запас. Спрячьте их в дальней палатке. Кормите хорошо, не бейте, следите, чтобы не сбежали и не заболели. Они заменят своего друга, когда тот выдохнется.

И я жадно вдохнула воздух, пропитанный новой порцией эмоций.

Ситхлифы — мастера моральных пыток. Дать надежду, а потом отобрать ее…

Меня затошнило. Теперь я ощущала себя не просто сытой, а переевшей. Даже пришлось глубоко вздохнуть, чтобы побороть приступ дурноты.

За спиной послышались звуки борьбы, глухой стук ударов.

Расправив плечи, я вышла под дождь и направилась в свое походное жилище.

Эльф сидел в центре шатра, привязанный к столбу, и зло сверкал глазами в полумраке. Он был весь мокрый и грязный. Дрожал то ли от холода, то ли от ярости. Влажная земля облепила его сапоги, юбку, рубаху, порванную спереди, щеку, кончики длинных волос. Пушистые ресницы превратились от влаги в острые иголочки.

Глава 3. Ситхлифа

Украдкой я срезала у пленника прядь волос. Волосы с головы жертвы нужны были для заклинания подчинения. Потом я положила нож, отобранный у эльфа, на самое видное место — раскладной походный столик в центре шатра — и убедилась, что мой вынужденный гость это заметил.

Хитрая улыбка приподняла уголки моих губ. Ни один плененный воин не упустит шанса завладеть оружием. Эльф уже косился на острую полоску металла, мерцающую в свете магических ламп. То на нее, то на меня. Не думал, что я оставлю нож без присмотра.

Но я оставила. После сытной трапезы меня разморило, и я завалилась спать на худом тюфяке в углу, даже не связав свою жертву. Последняя явно не могла поверить своему счастью.

Сквозь сон я слышала шаги. Пленник ходил по шатру, пару раз приближался к моему убежищу и склонялся надо мной — уж не знаю, с какой целью.

Когда я очнулась, эльф сидел на своем обычном месте, еще более злой и раздраженный, чем раньше, и буравил меня взглядом, полным бешенства. Я сразу догадалась, в чем дело. Чары подчинения не позволили ему ни взять нож со стола, ни покинуть палатку, а ведь кто-то определенно надеялся сбежать. Как этот ушастый злюка мог убедиться, магия способна связать покрепче веревок и цепей.

— Как же хорошо я отдохнула! — я потянулась до хруста в позвонках. Затем улыбнулась своему гостю. В ответ он одарил меня поистине звериным оскалом

Килт на пленнике высох, но рубашка еще оставалась влажной. Пока я дремала, эльф нашел в палатке воду и смыл с лица и волос грязь, но вид имел по-прежнему плачевный.

— Точно не хочешь переодеться в чистое?

Моя жертва решила играть в молчанку.

— Еды?

Эльф сверкнул глазами из-под сведенных бровей и не сказал ни слова.

— Назови свое имя.

В этот раз я применила магию, и губы остроухого красавчика задвигались против его воли.

— Э’эрли́нг, — произнес он, и, округлив глаза, невольно прикрыл ладонью рот.

— Красиво. И поэтично. Если не ошибаюсь, на эльфийском это означает «Эхо в горах».

Сейчас мы говорили на всеобщем, но ситхлифы знали множество языков, в том числе и несколько эльфийских диалектов.

— Не делай так больше, — процедило мое угрюмое Эхо. — Не смей принуждать меня.

Эмоции этого мужчины были такими сладкими, что хотелось провоцировать его каждую секунду. Никак не получалось ими насытиться.

— Я буду это делать, — откинулась я на подушки и незаметно потянула ноздрями воздух, напитанный свежестью дождя и пьянящим запахом чужого раздражения. — Захочу — заставлю тебя танцевать передо мной голым, а захочу — будешь меня ублажать.

Конечно, я не собиралась отдавать таких приказов — мне просто нравилось его дразнить и наблюдать за его злостью. Но в этот раз мои ожидания не оправдались. Вместо того, чтобы накормить меня своим гневом, засранец усмехнулся с видом победителя, уложившего соперника на лопатки.

— Не буду. Ублажать. Не получится заставить.

Я невольно посмотрела ему между ног, и Э’эрлинг чуть сдвинулся, закрывшись от моего взгляда.

— Возможно, и не получится, — согласилась я, думая о том, что увидела под его юбкой. Тут он, похоже, был прав. Чтобы сорвать эту строптивую эльфийскую ягодку, даже моих способностей ситхлифы недостаточно.

Мне вдруг стало очень смешно.

С улыбкой я кивнула на его пах и спросила:

— У кого ключик?

И вот тут раздражение эльфа прорвалось наружу.

Рот дернулся. Красивые брови с изящным изгибом снова сошлись на переносице.

— У кого надо, — сказал он словно камень в меня швырнул. — Не твоего ума дело.

— Просто любопытно, кто хранит эту драгоценность? Ты носишь ключ с собой? Может, стоит тебя обыскать? — и я притворилась, что собираюсь подняться на ноги.

Э’эрлинг напрягся, всем своим видом показывая, что лучше к нему не лезть.

— Ключ не у меня.

Его щеки порозовели. Возможно, он говорил правду, а возможно, лгал, чтобы я не исполнила свою угрозу.

— Тебе больно, когда ты возбуждаешься? — спросила я, пробуя на вкус его смущение. Это чувство появилось на моем столе впервые и было необычным, но интересным.

Память подбросила воспоминание: я ласкаю под юбкой набухшую мошонку пленника, и он часто дышит от удовольствия, но в какой-то момент громко шипит от боли.

— Ответь. Эта штука не дает твоему возбуждению набрать полную силу?

Эльф отвел взгляд, поправив на себе килт и неосознанным жестом прикрыв руками пах. Из розового его лицо постепенно становилось цвета спелой малины.

— Это тебя не касается.

В моей голове роилась сотня вопросов. С такой странной традицией я прежде не сталкивалась.

— Зачем вас заставляют это носить? Какой в этом смысл?

Пленник ерзал на тряпках, на которых сидел, и упорно отворачивал от меня лицо, завесившись волосами. Теперь я видела только его белую гриву и кончик острого уха, ярко-красный.

Глава 4. Пленник

Накануне

— Запомните! — прогремел командир, расхаживая между ученическими столами в длинном бараке с жестяной крышей. — Не все артефакты можно брать голыми руками. Сегодняшнее занятие посвящено магическим ловушкам. Многие из них, но, разумеется, не все, можно обезвредить, не обладая колдовским даром. У нас ведь тут колдунов нет?

Э’эрлинг ерзал на стуле, не зная, как дотерпеть до конца урока. Сегодня был день дойки — так мужчины называли это между собой. Со вчерашнего вечера Э’эрлинг чувствовал себя нервным и напряженным и видел, что его боевые товарищи тоже на взводе. Вторая неделя воздержания подошла к концу, и мужчины на военной базе у Росистых холмов с самого утра, а некоторые, как Э’эрлинг, еще с вечера, могли думать лишь об одном: после обеда командир выдаст бойцам ключи. У них будет полчаса, чтобы облегчить муки плоти, как следует вымыть своих дружков, избавленных от оков, сбрить лишние волосы, за которые болезненно цепляется кольцо пояса, и, если останется время, немного насладиться ощущением свободы. После придется снова запереть свою мужскую силу в клетку. На всё про всё тридцать минут. И ни секундой больше. Потом ключи надо вернуть. Опоздавших ждет наказание — неделя кухонной вахты и чистка сортиров.

— Да что вы все сегодня такие несобранные! — возмутился командир, устало покачав головой. Левая половина его лица была вся в шрамах от старого ожога. — Крутитесь, вертитесь, витаете в облаках. Слушайте! Эта информация однажды может спасти вам жизнь! — и он с намеком постучал по своей сморщенной, бугристой щеке.

Сквозь приоткрытое окно ветер принес в барак запах тушенных овощей.

За обедом кусок не лез в горло. Э’эрлинг чувствовал себя слишком возбужденным, чтобы есть, хотя аппетит у него всегда был отменный, да и рагу в этот раз получилось вполне достойным — не чета тем помоям, которыми обычно пичкал их О’онлан. И все равно Э’эрлинг почти не притронулся к своей тарелке. Он сидел как на иголках, весь обратившись в слух, — ждал, когда бойцов позовут на построение. Его товарищи за соседними столами тоже прислушивались. Не звенела посуда, не скребли ножки табуреток по доскам пола, никто не переговаривался. Воздух в столовой искрил от напряжения.

И вот наконец в настороженной тишине призывно застучали барабаны.

Пора!

Все тут же рванули к выходу.

Когда Э’эрлинг принимал из рук командира заветный ключ — крохотный, светящийся от магии кусочек металла — пальцы у него дрожали, а сердце в груди тяжело и оглушительно ухало. Плоть под килтом, как по команде, налилась силой, не дождавшись, пока ее освободят. Головка члена набухла, потекла и болезненно врезалась в прутья клетки. Сжав ключ в кулаке, Э’эрлинг поспешил уединиться.

Полчаса.

У него было полчаса.

Сколько всего надо было успеть за это короткое время!

— Жду не дождусь того дня, когда ключ мне будет выдавать жена, а не мужик с обожженной рожей, — ухмыльнулся О’овул, когда они толпой ввалились в шатер на двадцать бойцов.

Эльфийские воины торопливо занимали свои койки и накрывались одеялами.

Тюфяк, набитый соломой, зашуршал под Э’эрлингом. Дрожащими пальцами мужчина направил ключ в замочную скважину. Раздался благословенный щелчок — ну просто музыка для ушей!

Сейчас, сейчас он снимет с себя эту проклятую штуковину и…

Над верхней губой выступили капельки пота. Мышцы живота поджались. Соски под рубахой напряглись.

Сейчас, сейчас, сейчас.

— О богиня… — сдавленно шепнул Э’эрлинг, зажмурившись и вдавив затылок в подушку.

Натянув одеяло до подбородка, он лихорадочно задвигал рукой. Краем уха он слышал, как постанывают другие бойцы, как шуршат под ними соломенные матрасы, комнату наполняли влажные ритмичные звуки — это кольцо пальцев шлепало по мошонке.

Э’эрлинг представил себя наедине с женщиной. У нее были длинные золотистые волосы, роскошная голая грудь с розовыми сосками и туман вместо лица. От силы оргазма он едва не разрыдался. Чтобы излиться, ему понадобилось всего пять минут, а на то, чтобы прийти в себя после пережитого удовольствия, — целых три. Хотелось лежать и не шевелиться, но время поджимало.

Оставив пояс на кровати, Э’эрлинг разделся и поспешил во двор к корытам с дождевой водой. Там уже собралась толпа из голых мужчин, жаждущих принять ванну. Ополоснувшись, Э’эрлинг взял в руки мыло и бритву. На лице у эльфов волосы не росли, а вот в паху…

Если не избавляться от растительности между ног, кольцо пояса будет тянуть за курчавые завитки на лобке и причинять боль при каждом движении. Однажды Э’эрлинг пренебрег бритьем ради второго подряд оргазма, но после очень сильно пожалел о своем легкомысленном решении. Следующие две недели до дня дойки стали для него пыткой.

На скамейке под навесом, где брились бойцы, Э’эрлинг заметил А’алмара, своего старого школьного приятеля. Тот сидел, широко раздвинув бедра и уронив голову на грудь. Вид у него был самый что ни на есть страдальческий. Рука с бритвой безвольно висела между ног. Волосы падали на лицо.

Зная о проблеме друга, Э’эрлинг спросил хриплым от неловкости голосом:

— Ну как ты?

А’алмар только устало махнул ладонью в ответ. Правильно подобранный пояс верности не причинял особых неудобств, но пояс А’алмара был подобран неправильно — то ли эльфийские врачеватели ошиблись с размером, то ли маги плохо зачаровали клетку. Так или иначе бедняга терпел ежедневные мучения. Даже во время дойки он не прикасался к себе — просто лежал в кровати, отдыхая от боли.

Глава 5. Ситхлифа

— Ты свободен! — заорала я и, когда Э’эрлинг обернулся на крик, с широченной улыбкой помахала ему рукой. От вида этой улыбочки эльф аж поскользнулся на размокшей земле.

Желание было исполнено, в груди будто разжались стальные тиски, сдавившие сердце, и я поняла, что это рассеялась магия клятвы.

Э’эрлинг проходил мимо полевой кухни, когда в тишине безветренного утра раздались нервные крики его товарища по оружию.

— Куда вы меня ведете? Пустите! Что вы задумали!

А’алмар — так звали этого эльфа. Ночью я допросила пленников и выбрали из них того, кто наиболее подходил для моей цели. Школьный приятель. Соратник. Товарищ по детским играм. Эти двое наверняка были привязаны друг к другу.

Услышав знакомый голос, Э’эрлинг резко остановился. Как я и ожидала, разыгравшаяся сцена привлекла его внимание. Вот что открылось его глазам: двое моих людей волокли упирающегося А’алмара к расчищенному пятачку пространства между палатками. В центре поляны, в мокрой траве, стоял одинокий стул. Рядом со стулом лениво прогуливался человек с обнаженным мечом. Картина красноречивая и более чем понятная.

Глаза А’алмара закрывал черный платок, но парень чуял неладное и сопротивлялся изо всех сил. Рычал, лягался, пытался вырваться, его килт задирался, и под ним мелькала стальная клетка, запирающая член. Кажется, я даже слышала звон навесного замочка, при каждом движении стучащего по прутьям пояса.

Под ногами Э’эрлинга зачавкала грязь. Эльф возвращался — бежал ко мне с лицом, перекошенным от ярости.

Все шло по плану. Мысленно я потирала руки, а еще жадно впитывала эмоции, разлитые в воздухе. Шикарный получался завтрак. Настоящее пиршество.

— Что происходит? — заорал Э’эрлинг, тыча рукой в сторону испуганного товарища, которого тащили к стулу. И к человеку с мечом. — Ты же отпустила его.

— Как видишь, нет. Не отпустила.

— Что ты задумала? Что ты…

Э’эрлинг осекся: стражник ударил А’алмара по икрам, и тот рухнул коленями в мокрую траву. За волосы его притянули к стулу и заставили опустить голову на деревянное сидение, как на плаху.

Тут несчастный, видимо, понял, что с ним собираются сотворить, и разразился бранью вперемешку с проклятьями и мольбами о помощи.

Разумеется, я не собиралась казнить пленника, ни одного из них. Это было представление для Э’эрлинга.

— Ты этого не сделаешь! Не делай этого! — закричал тот, схватив меня за плечи. — Ты… Нет!

Я убрала от себя его руки и вкрадчиво, очень медленно, практически по слогам произнесла:

— Ты загадал желание. Ты свободен. Уходи. Твое желание исполнено.

А’алмар кричал, лежа щекой на сидении стула. Человек в кожаных доспехах неторопливо, словно красуясь, заносил над ним меч. Луч скупого шотленского солнца бликами скользнул по грани острого лезвия. Палач ждал моей команды опустить оружие.

— Он хотел сбежать, ранил моего воина и заслужил смерти, — солгала я, пристально гладя на свою жертву и пытаясь навести ее на определенную мысль: — Но тебя это уже не касается. Ты свое желание загадал. Любое желание.

Ну, дорогуша, соображай быстрее, не будь дубом.

Однако Э’эрлинг явно не отличался хорошей смекалкой. Он упорно не понимал, что я хочу до него донести, и вместо того, чтобы плясать под мою дудку, похоже, собрался броситься в драку с палачом.

— Любое желание, — повторила я под вопли А’алмара и нетерпеливо постучала ногой по земле. — Ты же не хочешь изменить свое желание?

Э’эрлинг дернулся, словно озаренный догадкой.

— Я хочу перезагадать желание! — выпалил он и впился в меня жадным взглядом. Его глаза лихорадочно блестели. На лбу вздулись вены.

Ну наконец-то! Хвала Многоликой! Дошло-таки!

С трудом я прогнала коварную улыбку, зародившуюся в уголках губ.

— И какое же?

— Отпусти нас обоих.

Неожиданно. Он должен был попросить о другом. Мысленно я закатила глаза и закрыла лицо ладонью. Ну и кто тут, спрашивается, дуб?

В любом плане что-то может пойти не так, но умный человек всегда найдет способ обернуть обстоятельства себе на пользу.

— Свою часть уговора я выполнила. Магия клятвы развеялась. Если ты хочешь изменить желание, я могу пойти тебе навстречу, а могу отказать. Все зависит от того, понравится мне твое новое желание или нет. Пока не нравится.

Скрестив руки на груди, я посмотрела на эльфа с намеком, красноречиво. Не понять значение этого взгляда мог только тугодум, а, вопреки первому впечатлению о себе, тугодумом Э’эрлинг не был.

Его рот растерянно приоткрылся. Взгляд беспомощно метнулся к пленнику на плахе. А’алмар плакал. Черная повязка на его глазах намокла от слез.

В этот момент я почему-то вспомнила о белом пушистом щенке, которого еще ребенком нашла под стенами Цитадели и приютила. Он был таким мягким, вилял хвостиком-колечком. Чтобы увидеть его черные глаза-бусинки, надо было убрать с мордочки заросли смешных кудряшек.

От воспоминания кожа на руках стала гусиной.

Глава 6. Пленник

Он не понимал эту женщину. Ее поведение не укладывалось в голове. Утром она едва не казнила А’алмара, а вечером решила пройти сто восемь километров по грязи под дождем, чтобы проникнуть на военную базу эльфов и добыть ключ, который спасет его другу жизнь. Зачем ситхлифе помогать им, рисковать собой ради простого пленника? Не по доброте же душевной. Все знают, что твари из Цитадели — бездушные монстры и ничего святого у них нет.

В Шотлене даже говорили, что ситхлифы питаются человеческим мясом. Э’эрлинг не очень верил слухам. Раньше. Но сейчас начал сомневаться. За сутки в плену Три тысячи триста вторая ни разу не ела вместе с ними. Он вообще не видел, чтобы она ела. И этот ее странный вопрос, заданный своему повару: «Принеси нашему гостю поесть. Хорошую еду. Что там едят люди и эльфы?»

«Нет, не может быть», — тряхнул головой Э’эрлинг, отбросив эту пугающую и тошнотворную мысль.

Тем временем их тюремщица переодевалась для долгого похода. Короткие ботинки на шнуровке она сменила на грубые сапоги до колен, в которых можно смело шагать по грязи, не боясь нечаянно утопить обувь в размокшей болотистой жиже. На плечи накинула черный плащ из плотной ткани, что защищала от дождя. Волосы и лицо спрятала под глубоким капюшоном.

— Почему ты помогаешь ему? — Э’эрлинг не выдержал и таки задал этот животрепещущий вопрос, не дающий ему покоя.

В тени капюшона мелькнула кривоватая улыбка.

— Ты чем-то недоволен? — раздался голос ситхлифы. Доски, которыми застелили пол шатра, качнулись под ее весом, хлопнув по раскисшей земле.

— Я просто хочу понять.

— Что понять?

Э’эрлинг не знал, что именно хочет понять, и заскрежетал зубами от того, как ловко эта женщина ушла от ответа, да еще и заставила его почувствовать себя глупо.

Ситхлифа откинула полог. Снаружи бушевал ветер и грохотал дождь. Она уходила в непогоду. В шумный холодный ливень. В ночь. Могла бы сидеть в теплой палатке и наслаждаться элементарными бытовыми удобствами, а вместо этого выбрала сто восемь километров брести по грязи.

«Она может не вернуться, — подумал Э’эрлинг. — Там, на базе под Росистыми холмами, ее могут схватить и бросить в тюремную яму».

Он не знал, какие чувства вызывает в нем эта мысль. Страх за друга, которого в таком случае не получится освободить от пояса? Злорадство? Хотел бы он снова увидеть Три тысячи триста вторую или предпочел бы забыть о ней навсегда?

— Я могу… могу сам себя смазать, — донесся до него слабый, протестующий голос А’алмара.

Друг лежал на шкурах с задранным килтом. Перед женщиной. Перед этой странной целительницей с холодным взглядом и лицом, похожим на застывшую маску.

Это было ужасно унизительно. Окажись Э’эрлинг на месте товарища, то сгорел бы со стыда.

На базе воины не стеснялись друг друга. Мылись вместе в корытах рядом с казармами, каждые две недели доились в одной комнате, но все они были мужчинами, а тут — женщина. Женщинам показывать содержимое своих килтов можно только после свадьбы.

— Будет больно, поэтому сам ты себя хорошо не смажешь, — ответила знахарка. — Будешь себя жалеть, осторожничать, а мазь надо тщательно втереть в рану.

А’алмар всхлипнул и отвернулся, обреченно отдаваясь ее рукам. Он был весь красный и напряженный и крепко-крепко зажмурился, когда целительница приподняла его запертый в клетку член, чтобы добраться до кровавой полосы на яичках. А когда она это сделала — коснулась раны пальцами, влажными от мази, А’алмар дернулся и зашипел от боли, а может, от страха. В конце концов, даже рана на голове пугает мужчину не так сильно, как рана в столь чувствительном месте.

После этой унизительной процедуры, длившейся, казалось, целую вечность, женщина дала больному выпить что-то из маленькой стеклянной бутылочки. Его сразу разморило. Жар начал постепенно спадать.

Их оставили одних. Ситхлифа отправилась за ключом. Целительница тоже покинула палатку.

— Хорошо, — на бескровных губах А’алмара растеклась блаженная улыбка. Он выглядел опьяневшим. Наверное, зелье, которое он принял, не только сбило температуру, но и забрало боль.

Э’эрлинг подумал, что настало идеальное время для побега: ситхлифа далеко, никто их не охраняет, дождь и ночная темень послужат отличным прикрытием. Он мог уйти, и никто бы этого не заметил. Пристально, напряженно эльф посмотрел в сторону выхода, потом окинул взглядом разомлевшего товарища и подобрал под себя ноги.

— Она такая добрая, — сладко вздохнул А’алмар, прикрыв веки и сражаясь с сонливостью. — И вовсе не жестокая и не злая, как о них говорят.

— Кто?

— Три тысячи триста вторая.

— Ты бредишь, — поджал губы Э’эрлинг. — Утром она едва тебя не убила.

— Но не убила же, — его друг напоминал пьяного. Чахоточный румянец исчез с его лица, глаза больше не блестели от высокой температуры. — Прошлой ночью она приходила к нам. Накормила. Дала плед, когда заметила, что О’овул замерз.

Эльф говорил все тише, с каждой секундой его речь становилась все более бессвязной. Избавленный от мучений, он медленно, но верно погружался в пучину сна.

— И она принесет ключ, — шепнул А’алмар, обмякая на постели. — Принесет ключ… Такая добрая…

Глава 7. Ситхлифа

Я проснулась жутко голодная, под громкое урчание пустого желудка и с четким ощущением, что этот поганец принялся переваривать сам себя. Полог шатра хлопал на ветру. Внутрь сочился серый утренний свет. Косой призрачный луч падал на мятую подстилку из волчьих шкур. Под сбитым в ком пледом никого не было. И не только под пледом. Пленников не было нигде в палатке.

Ушли. Возможно, отлучились по нужде, но, скорее всего, сбежали.

С улыбкой я сладко потянулась, и натруженные мышцы отозвались легкой ноющей болью, а плечевые суставы хрустнули. При мысли о сытном завтраке, что ждал меня в охотничьей яме на склоне холма недалеко от леса, настроение взлетело до небес, и улыбка на губах стала шире.

Я не сомневалась, что ушастая дичь угодила в мою ловушку. Этот ров мои маги вырыли в ночь, когда Э’эрлинг согласился поднять свою военную юбочку в обмен на свободу. Это был мой второй план, как удержать строптивое эхо в лагере, — запасной, если первый, основной, не сработает.

Если бы Э’эрлинг не захотел спасти друга от казни, то все равно бы не ушел далеко и изменил свое желание. Вместо «отпусти меня», он загадал бы: «Не дай мне подохнуть от голода в этой вонючей яме». В итоге, как я и предполагала, Э’эрлинг оказался добрым ма́лым и не смог оставить товарища в беде. Однако запасной план все равно пригодился. Отложенный в сторону арбалет иногда стреляет, если его зарядить. Сегодня был как раз такой случай.

Вся в предвкушении, я оделась, умылась в корыте, которое за ночь наполнил дождь, и отправилась к яме.

Они сидели там. Два грязных, промокших насквозь щенка, задремавших в луже на дне траншеи, из которой было никак не выбраться без посторонней помощи. Что ж, помощь пришла. Надеюсь, они были этому рады.

— Что вы тут забыли, мальчики? Вышли подышать свежим воздухом?

Один из эльфов сразу вскочил на ноги и задрал голову, глядя на меня сияющими глазами, как на солнце, что показалось из-за туч после долгой непогоды. Второй остался сидеть в грязи и приглушенно зарычал. Какая прелесть!

— Помочь? Или вам и тут хорошо? Грязевые ванны, говорят, очень полезны для здоровья и настроения.

— Госпожа! — воскликнул А’алмар. — Я не хотел бежать. Меня унесли от вас портив воли. Я сопротивлялся.

Унесли? Против воли? Сопротивлялся? Ничего себе заявление! Мои брови поползли вверх.

Э’эрлинг зыркнул на товарища с раздражением и неодобрительно покачал головой.

— Смотрите, что у меня есть. — С улыбкой демона-искусителя я показала пленникам свернутую веревку — прочный корабельный канат, который используют для подъема и спуска парусов. Ее конец можно было сбросить вниз, в яму. — Хотите?

— Хотим! — закричал Ручей. — Очень хотим! Вытащите нас отсюда. Готов загладить свою вину любым способом. Любым. Вообще любым.

Он так рвался загладить свою вину, что почти выпрыгивал из штанов… ой, то есть из юбки. Если бы пояс верности еще болтался на его члене, то сейчас навесной замочек радостно стучал бы по прутьям клетки.

Ну точно щеночек. Собаки при виде хозяйки счастливо виляют хвостом, а мужчины кое-чем другим.

— А раз хотите, то попросите, — моя улыбка превратилась в хищный оскал. — Попросите как следует.

— Вытащите нас отсюда, умоляю, — А’алмар подошел к стенке рва и протянул ко мне руки, грязные, все в земле. Разводы грязи украшали и его красивое лицо, и влажные растрепанные волосы, и одежду, которая за время их недолгого ночного путешествия успела обзавестись фигурными отверстиями для проветривания. — Умоляю, госпожа.

Забавно. А’алмар вроде бы унижался, но при этом униженным не выглядел. Стоя на дне ямы, по щиколотку в земле, весь мокрый и чумазый, он смотрел на меня взглядом соблазнителя и повторял свои горячие мольбы с придыханием — так любовник шепчет на ушко непристойности.

О Многоликая! Похоже, сняв с этого мужчины пояс верности, мы разбудили чудовище. Может, не надо было выпускать удава из клетки?

— Возьмите, возьмите меня отсюда.

— Ты хотел сказать: «Достаньте»? — усмехнулась я.

— Да, возьмите меня.

Бедняга Э’эрлинг, наверное, устал качать головой и закатывать глаза. Его щеки пылали от стыда за поведение друга.

— Ну уж нет. Я хочу, чтобы меня попросил он, — я кивнула в сторону Эха. — Искренне и с чувством.

А’алмар погрустнел и уставился на приятеля требовательным взглядом, мол, давай, проси, искренне и с чувством, а то я тебе устрою. В ответ упрямец поджал губы и отвернулся.

— Ну не хотите, как хотите, — я спрятала спасительную веревку за спину. — Тогда счастливо оставаться. Наслаждайтесь своим новым уютным домиком. Говорят, вечером снова будет дождь.

Я немного помедлила на краю ямы, потом сделала вид, что ухожу. Два шага в сторону — и снизу раздалось вымученное: «Помоги нам… пожалуйста».

Э’эрлинг выглядел так, словно его пытают. Словно ему соски выкручивают раскаленными щипцами.

— Искренне и с чувством, — напомнила я, поигрывая в руках веревкой.

— Я же сказал пожалуйста! — возмутился эльф. — Помоги нам, пожалуйста. Вытащи нас отсюда. Пожалуйста. Скинь нам эту проклятую веревку. Пожалуйста, — он набрал полную грудь воздуха и ворчливо повторил: — Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Глава 8. Пленник

Она все-таки скинула им веревку, эта проклятая эльфоедка. Э’эрлинг до последнего сомневался, стоило ли просить ее о помощи, но самим из ямы им было не выбраться. Ничего, у них еще будет шанс сбежать. Главное, его не упустить.

«И чтобы нас не съели раньше, чем этот шанс представится», — с холодной дрожью подумал Э’эрлинг, карабкаясь по канату наверх.

Наконец оба эльфа выбрались из ловушки и построились вдоль ее края перед улыбающейся ситхлифой. Та внимательно оглядела пленников, плачевное состояние их одежды, корку засохшей грязи на их лицах, и покачала головой.

— Мыться, — приказала она командным тоном.

— Слышал? Она хочет нас вымыть, — зашептал Э’эрлинг другу, когда злодейка отвернулась и зашагала обратно в лагерь, предполагая, что они последуют за ней беспрекословно, как барашки на веревочке. И они последовали. Как эти самые барашки. Мысль о побеге всколыхнулась внутри и погасла, как искра костра, упавшая на землю. Их даже связывать было не нужно. Тот, кто умеет подчинять своей воле чужие разум и тело, любое сопротивление подавит вмиг — и дернуться не успеешь.

— И что? — пожал плечами А’алмар, не видя причин для тревоги, а голос Э’эрлинга звучал очень-очень тревожно. — Я только рад. Посмотри на нас. Грязные, как свиньи. С удовольствием смою с себя всю эту гадость. — И он с брезгливым выражением оттянул на себе ткань килта, закоревшую от налипшей земли.

— Пи́щу моют перед едой, — нахмурился Э’эрлинг. — Она собирается нас съесть. Вымыть и съесть.

Несколько секунд А’алмар смотрел на приятеля с открытым ртом и поднятыми бровями, затем сокрушенно вздохнул:

— А ты не думал, что дело может быть в другом? Например, в том, что мы… эм… слегка пованиваем?

Э’эрлинг будто его не слышал, продолжая размышлять вслух:

— Овощи, фрукты всегда моют перед употреблением. Яблоки, огурцы, картошку.

А’алмар закатил глаза.

— Ну и кто ты — фрукт или овощ? Яблоко или картошка? А, знаю! Репка! Тупоголовая репка. Тук-тук, — постучал он по лбу товарища, — мозг, ты тут?

Э’эрлинг с раздражением отмахнулся от друга.

— Прекрати. Ерничай сколько влезет. Посмотрим, как ты запоешь, когда окажешься нанизанным на вертел и подвешенным над костром.

— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя больная фантазия?

Э’эрлинг хотел что-то ответить, но в этот момент ситхлифа обернулась и окинула их долгим, изучающим взглядом. Когда она так смотрела, все слова застревали в горле.

«Эльфоедка…»

Вокруг вырос лес палаток. Они вернулись в лагерь. Три тысячи триста вторая подвела их к глубокому корыту, стоявшему под открытым небом у стенки одного из шатров. За ночь дождь наполнил корыто водой. Сама по себе вода была чистая, прозрачная — все дно просматривалось, но на поверхности плавали листья и дохлые мошки. Впрочем, эльфов это не смутило. А’алмар сразу сбросил с себя замызганную рубаху и принялся расстегивать ремешок, который удерживал килт на бедрах.

Э’эрлинг же раздеваться не спешил — с намеком косился на ситхлифу. А та, похоже, намеков не понимала и уходить даже не думала. Стояла, наблюдала за ними, скрестив руки на груди, скользила взглядом по обнаженному торсу А’алмара, который, заметив ее внимание к своей особе, начал красоваться, как индюк во время брачного сезона. Плечи расправил, грудь выпятил, расплылся в придурочной, по мнению Э’эрлинга, улыбке. Отсутствие пояса определенно плохо влияло на его мозги.

— А ты чего ждешь? — спросила ситхлифа у Горного эха.

Тем временем килт А’алмара упал на землю. На краю корыта стоял деревянный ковшик с длинной ручкой. Без капли стеснения Ручей принялся поливать себя дождевой водой, сверкая голыми ягодицами и членом. Мужская плоть, выпущенная из клетки, задорно болталась при каждом движении и набухала от холода.

У Э’эрлинга на щеках заалел румянец.

Как так можно? При женщине! Трясет своими причиндалами и никого не смущается!

— Ну? — ситхлифа выгнула бровь, предлагая ему последовать примеру друга. А этот бесстыдник покончил с грудью и уже обмывал себя ниже пояса. Там. Лил ковшиком на яйца, осторожно отодвигал крайнюю плоть и обнажал головку.

Кошмар! Ведет себя, будто никого рядом нет! Еще и весело насвистывает себе под нос, и улыбается их тюремщице, трогая себя внизу.

Кожа под слоями грязи ужасно чесалась, а на голове и вовсе нестерпимо зудела. Страсть как хотелось тоже помыться, но раздеваться под взглядом ситхлифы он не станет. Нет, нет и нет! И тем более он не будет на ее глазах трогать свое голое тело и поливать себя водой из ковшика.

— Отвернись, — поджал губы Э’эрлинг. — А лучше уйди. Так и будешь пялиться?

— Уйду — и вы снова сбежите, — улыбнулась женщина. — Как выяснилось, за вами нужен глаз да глаз.

— Я не буду мыться, пока ты смотришь. — На его напряженных скулах заиграли мышцы. Румянец стал гуще.

— Я могу заставить. — Голос его мучительницы сочился сладким ядом.

— Не упрямься, — вклинился в их спор А’алмар, занявшись своими булками. — Как же хорошо быть чистым! И вода такая освежающая. Ух! Бодрит!

Глава 9. Ситхлифа

Я не успела спросить Э’эрлинга, что он сделал с ключом от пояса верности. Снял с члена железяку или продолжает упорствовать, цепляясь за варварские традиции своего народа?

Что ж, на этот вопрос сейчас я получу наглядный ответ.

Мой взгляд скользнул по мятому килту пленника, потом поднялся к его лицу, искаженному бешенством.

— Не смей, — прорычал эльф, сражаясь с магическим приказом. — Не надо.

Он стиснул кулаки, сопротивляясь изо всех сил, но этих сил хватило на полминуты, затем кулаки разжались и пальцы, темные от грязи, потянулись к пуговицам рубашки. Рубаха на пленнике и без того была порвана. Пуговиц на ней уцелело немного, но те, что еще болтались на нитках, Э’эрлинг расстегнул, шипя от злости и выплевывая проклятья.

— Мерзкая эльфоедка! Что б тебе в земле гнить! Отпусти меня, тварь. Не смей так делать, гадина!

Услышав необычное слово, я с недоумением изогнула бровь. Эльфоедка?

Пленник дергался, но подчинялся. Стянув рубаху через голову, он с ненавистью швырнул ее на землю.

Когда его руки взялись за ремешки на поясе, я уточнила:

— Отпущу, если будешь послушным мальчиком и вымоешься сам, как твой друг.

Упомянутый друг сейчас с разинутым ртом наблюдал за разыгравшейся сценой, прикрывая пах пустым ковшиком.

— Вымоюсь, если отвернешься, — Э’эрлинг шипел, как настоящая кобра. Мышцы его груди подрагивали, живот напрягался, и сухой рельеф проступал отчетливее. Тело у эльфа было крепкое, тренированное, поджарое.

— Не отвернусь, — сладко пропела я. — Разве можно отказаться от такого роскошного зрелища?

— Извращенка! Не буду мыться.

— Будешь. Еще как будешь.

С обреченным стоном Э’эрлинг против воли начал расстегивать ремешки, удерживающие килт. Его глаза сверкали от ярости. Пунцовый румянец стремительно растекался по лицу. К тому моменту, как пленник справился с застежками на поясе, мучительная краснота перекинулась на шею и грудь. Кончики острых ушей, торчащие из волос, были ярко-алые.

И вот клетчатая юбка упала на землю вслед за рубашкой. Э’эрлинг стоял передо мной голый, не считая высоких кожаных сапог и… своих любимых железных трусов. Дневной свет бликами играл на решетке пояса верности.

— От этой детали мы тоже избавимся, — вздохнула я.

— Нет! — сердито замотал головой пленник, но послушно потянулся за ключиком от замка. Так вот где он его спрятал. В сапоге!

Ручей наконец отмер и вернулся к своему занятию, но без прежнего задора. Поливая себя водой из ковшика, он то и дело косился в сторону рычащего друга.

Тот аж побагровел от натуги, сопротивляясь моему дару ситхлифы. На его красном лице напряглись все мышцы, зубы обнажились в оскале. Я видела, что упрямец пытается разжать пальцы и уронить ключ, но все ближе и ближе подносит его к замочной скважине.

— Будь ты проклята!

— Я уже давно проклята, не трать слова понапрасну.

Раздался металлический скрежет — это ключ провернулся в замке. Щелчок. Пояс расстегнулся.

Пыхтя от злости, Э’эрлинг аккуратно освободил член из клетки, затем с еще большей осторожностью снял с мошонки стальное кольцо (бедные яйца) и бросил всю эту пыточную конструкцию поверх тряпок, в которые превратилась его одежда. Ноздри эльфа раздувались, как у бешеного быка. Теперь на нем остались только сапоги, облепленные землей.

А’алмар закончил плескаться в корыте и уступил место другу, но не спешил одеваться. С брезгливым видом он косился на грязные лохмотья у своих ног. Я видела, как ему претит натягивать это сырое вонючее рванье на чистое тело.

— Линэр! — окликнула я своего воина, мелькнувшего в просвете между палатками. — Найди мне чистые штаны. И принеси килт третьего пленника.

В отличие от товарищей, О’овулу не нравилось ходить с мокрой задницей, и он с удовольствием согласился сменить испачканную юбку на сухие выстиранные брюки. Походная прачка привела килт в порядок, но не успела вернуть хозяину.

— Килт О’овула? — резко побледнел Э’эрлинг. К моему удивлению, в его глазах отразился откровенный ужас. Руки бедняги затряслись. Я озадаченно свела брови.

— Ну конечно… — шепнул эльф в странном ступоре. — Ему больше не нужна одежда. Ведь он… Его…

Он содрогнулся.

— Прекратить разговорчики в строю! — рявкнула я. — Мойся.

Строптивец с шумом выпустил из ноздрей воздух. Теперь он был не пунцовый, как садовая роза, а белый, словно привидение. Взяв из рук приятеля деревянный ковш, он подошел к корыту и принялся поливать себя водой. Вниз по его телу устремились мутные струйки.

Я наблюдала за пленником с жадным интересом. Чужие эмоции кружили голову, будто крепкое вино, а соблазнительная картинка услаждала взор.

Все-таки правду говорят про остроухий народ. Красавцы! Длинные сильные ноги, узкие бедра, тонкая талия, а грудь — ух! Широкая, мускулистая, без единого волоска. И плечи настоящих воинов. Ни грамма жира. Только стальные канаты мышц, туго обтянутые атласным полотном кожи. На вид она такая нежная, гладкая, упругая, но тут и там ее идеальность портят следы заживших ран. На боку Э’эрлинга я разглядела паутинку старых побледневших шрамов, на бедре рубец от ножевого, под лопаткой полумесяц ожога. Боец.