Госпиталь моего гетто

Глава 1.1

КНИГА 1

ЧАСТЬ 1

— Вас исключили из медицинской школы Тремонта, из Дартмутского колледжа*, а теперь вы умудрились вылететь ещё и из Гарвардской школы медицины…**, — с сокрушенным видом пролепетала миловидная брюнетка, поправляя оборку на своем платье. — Если дело пойдет так и дальше, Этану, пожалуй, так никогда не выучиться на врача. А ведь он так мечтал стать хирургом…

— Этан может выучиться на фельдшера в Фейетвилле, — ухмыльнувшись, весело сообщил Патрик Фаррел, молодой сероглазый шатен с лукавой улыбкой и легкой щетиной на лице, — а потом, пройдя практику под руководством нашего куратора, попробовать себя на поприще хирургии. Так что кому-кому, но Гиббзу насчет своей карьерной «несостоятельности» беспокоиться точно не стоит.

Полдень апреля 1861 года *** находился в самом разгаре. Трое юношей, разместившись на крыльце поместья, принадлежавшего влиятельному в графстве Клейтон северной части штата Джорджии плантатору Райану Гилберту, под управлением которого находился ещё и один из крупнейших госпиталей в Атланте, бездельничали в обществе его приемной дочери — Мишель Баррингтон.

Истощив запасы терпения профессоров своими бесчисленными выходками, Патрик вместе со своим приятелем Дереком Дэвисом были выдворены из Гарвардской школы медицины неделю назад, умудрившись завалить все экзамены.

Последним шансом реабилитироваться в глазах преподавателей и вернуть к себе уважение со стороны родителей, отдавших их постигать азы такой непростой науки как медицина, оставалась возможность поступить на практику в один из почитаемых госпиталей Атланты.

Собственно, с этой целью ребята и заявились в это поместье, намереваясь передать прошение его владельцу Райану Гилберту, однако так и не застав его на месте, ничуть этому не огорчились.

Завязав беседу с его привлекательной приемной дочерью, закончившей Фейетвиллский пансион для молодых девиц, и теперь рассматривающей их исключение из университета, как презабавную шутку, парни даже не заметили, как быстро подошел к концу начавшийся день.

Будучи человеком деловым, Райан Гилберт нес на своих плечах заботу не только о плантации и сотни негров-рабов, но также находил время для визитов в Атланту, где под его управлением пребывал известный на весь город госпиталь.

Водворив родного сына на стезю медицины, он надеялся в будущем передать бразды управления этим заведением в его руки, но поскольку за годы обучения в Гарварде Демиэн проявил крайнюю неспособность к усвоению медицинских знаний, граничившую с отсутствием дисциплины, дабы непослушное чадо проявило хоть какой-то интерес к учебе, мужчина решил в скором времени применить по отношению к нему ряд определенных мер.

Принимая во внимание несерьёзное отношение сына к учебе, Райан Гилберт все же не терял надежды сделать из него в будущем настоящего хирурга.

В скором времени он намеревался забрать Демиэна из Бостона, где располагалось учебное заведение, в котором он влачил свои деньки, и отправить его в Атланту для прохождения практики. Негоже было теперь его чаду вращаться в кругу янки, когда со дня на день должна была разразиться война с Союзом.

Помимо Гарварда, Патрик Фаррел был изгнан ещё и из Виргинского медицинского университета, после чего решив навсегда завязать с медициной, избрал для себя военное поприще. Однако стоило ему перевестись в военную академию Вест-Пойнта, как по Югу прокатился слух о начале войны, в связи с чем учебу пришлось отложить на неопределенный срок.  

Хуже всех было Дереку Дэвису. Его отец являлся владельцем мелкой плантации, чей доход едва покрывал затраты на содержание поместья и небольшого количества рабов, поэтому вложив немало средств в обучение сына в надежде дать ему хорошее образование, новость о его отчислении из университета воспринял довольно болезненно. Поэтому интуитивно предугадывая именно такой поворот событий,  Дерек не спешил возвращаться домой.

И надеясь получить временный приют у знакомых, оттягивал с визитом в родное поместье как мог. Общение со сводной сестрой Демиэна отвлекало его от унылых мыслей о встрече с родителями, и очутившись на некоторое время в центре внимания скромной компании, развлекал девушку своей болтовней, пока на небе не вспыхнули первые звезды.

Мишель Баррингтон давно запала в его сердце, и как он ни старался выкинуть из головы её образ, пытаясь переключиться на другую девушку, которая наверняка бы ответила ему взаимностью, стоило ей попросить его об оказании очередной услуги, как он тут же оказывался у её ног, готовый выполнить любую из её безумных просьб. Отчаянная борьба с сердечной привязанностью почти всегда заканчивалась провалом.

Вместо того, чтобы возненавидеть очаровательную девушку, привыкшей манипулировать парнями, он только больше в неё влюблялся.

И когда ему начинало казаться, что с ней покончено, спустя какое-то время образ темноглазой кокетки вновь воскресал в его памяти, задевая за живое.

Он мелькал перед ним на страницах медицинских учебников и художественных романов, в которые он тщетно пытался погрузиться, пытаясь отвлечься от девушки.

Также он видел его в лицах других девушек, с которыми ему приходилось общаться на балах и пикниках, заикаясь и краснея. Но сколько бы времени не занимало это общение, очень скоро он ловил себя на мысли, что снова думает о ней, не в состоянии избавиться от своих навязчивых мыслей. 

Глава 1.2

Released under watchful skies

Into a town I didn’t recognize

I was a tourist with no story

Lost in this purgatory

Youth Group – Shadowland

— Возьмись за что-то, не то хлопнешься сейчас в обморок!

Закусив губу, Мишель ухватилась обеими руками за одну из балок, подпирающих балдахин. Солнечные блики отражались на поверхности старинной мебели. Взяв ленты за оба конца, Дайана Гилберт рывком затянула корсет на талии девушки. Вздохнув свободнее, та не удержалась от комментариев в адрес собственной выдержки:

— Уф! Мне ещё ни разу в жизни не приходилось падать в обморок.

— А другой раз не мешает и упасть, — прищурившись, нравоучительным тоном заявила женщина,  окидывая её фигуру скептическим взглядом. — Уж больно вы храбрая, Мишель Баррингтон! Дома-то, понятное дело, оно ни к чему, а вот на людях…

С самого утра примеряя перед зеркалом то одно платье, то другое, она хотела как можно скорее покончить с этим занятием, но столкнувшись с упрямством матери сводного брата, которой очень трудно было в чем-то угодить, и в выборе нарядов, в том числе, девушка молила Провидение, чтобы все эти сборы на пикник закончились хотя бы до полудня.

Потерпев поражение в данной схватке, Дайана Гилберт была вынуждена смириться с решением приемной дочери и, остановившись на варианте платья, который устраивал только саму Мишель, после недолгих раздумий согласилась помочь ей затянуть корсет. Взглянув на собственное отражение в зеркале, девушка невольно залюбовалась своей фигурой, тщетно выискивая в ней недостатки, которых была напрочь лишена. Что ни говори, но туго затянутый корсет, который заставляли её носить с четырнадцати лет, сделал свое дело: она обрела стройную осанку, тонкую талию, и красиво сформировавшуюся грудь, едва прикрываемую сейчас тканью декольте.

Покончив с последними приготовлениями, девушка невольно посмотрела в окно. Ничто, казалось, не могло омрачить предстоящего мероприятия. День обещал быть ясным и богатым на события. В воздухе уже чувствовалось дыхание лета. Ещё немного, и весна начнет сдавать свои позиции, уступая место самой жаркой поре года.

Переправившись на второй берег, принадлежавший Гилбертам экипаж начал подниматься в гору, и стоило ему обогнуть небольшую долину, поросшую кустарниками, как перед пытливыми взорами путешественников открылся прекрасный вид на белое здание с высокими колоннами и крутыми лестницами, во дворе которого уже вовсю шли приготовления к пикнику. Наградив приемную дочь очередной порцией ненужных советов, Дайана Гилберт осталась хлопотать по дому, и довольствуясь в дороге строгой, но простодушной компанией отчима, пообещавшем устроить своему сыну хорошую взбучку по прибытию на место, Мишель попросту сгорала от нетерпения увидеться со своими друзьями. И первым, кого ей посчастливилось увидеть, стоило их экипажу остановиться напротив здания, оказался Дерек Дэвис, чудом отбившейся от притязаний своей нахрапистой подруги — Джессики Чендлер, чья прямолинейность и манеры оставляли желать лучшего.

Узнав своего тайного воздыхателя, который при встрече с ней почему-то всегда начинал краснеть, бормоча вместо комплиментов какую-то чушь, встретившись с ним взглядом, Мишель тотчас ему улыбнулась. Поспешив помочь ей выйти из экипажа, юноша так и застыл на мгновение с протянутой рукой, не обращая внимания на направленный в его сторону испепеляющий взгляд своей рыжеволосой спутницы Джессики Чендлер.    

Поздоровавшись с ними обоими, юная Баррингтон направилась в сторону здания, наткнувшись на знакомую компанию спустя время бесцельных блужданий среди сновавшей туда-сюда молодежи. Этан Гиббз, один из бывших блистательных студентов Гарварда, стоял поодаль с простушкой Эбигейл Букер и что-то обсуждали между собой. Со словами: «Хэлло, малышка!», дернув её за ленточку, вплетенную в её локоны, Патрик Фаррелл перевел все внимание на ослепительной красоты блондинку Бриджит Ли, и подойдя к ней поближе, почти склонившись к её лицу, начал рассказывать ей что-то смешное, из-за чего она, зардевшись от смущения, то и дело прыскала со смеху, обмахиваясь веером. Её светло-васильковые глаза лихорадочно блестели, и каждый раз и когда она переводила взгляд на своего «комедианта», в них вспыхивали такие же озорные огоньки, как у него самого.

Поприветствовав ребят, нерешительно оглядываясь по сторонам, Мишель последовала дальше, стараясь лишний раз не попадаться на глаза Дэвису и не давать ему надежду на осуществление неосуществимого. С остальными парнями она держалась любезно, но чуточку отчужденно, — впрочем, как всегда. Поздоровавшись с парой-тройкой пожилых приятелей самого Райана Гилберта, она умудрилась снова столкнуться с этой суетливой стервой Чендлер. Решительная, с изящной и стройной фигурой низкорослая девушка, с неприкрытым стремлением доминировать во все, смерила её высокомерным взглядом, и сделав вид, будто увлеклась посторонним разговором, так и не соизволила ответить на её приветствие.

Будучи в курсе её тайной «привязанности» к Дереку, она старалась не настраивать против себя эту вздорную и лихую на скандальные выходки девушку. Впрочем, ещё до того, как в голову Джессики взбрела мысль заарканить этого наивного парня, который будучи увлечен Баррингтон, ответных чувств к ней не питал, она уже тогда вела себя достаточно вызывающе. А стоило ей в очередной раз стать свидетельницей его встречи со своей главной соперницей, её взбудораженное состояние, как и пылающее от гнева лицо, начало снова бросаться в глаза окружающим. 

Глава 1.3

Суетясь вокруг Эбигейл, словно наседка вокруг своего единственного цыпленка, новоиспеченный специалист с неоконченным высшим образованием, Этан Гиббз бегал к столам и обратно, таская ей различные деликатесы. Тем временем его однокурсник Патрик Фарелл ухаживал за блондинкой Бриджит, рассказывая ей всякие прибаутки. И только одной Мишель не повезло с ухажером.

Сегодня за ней во всю увивался Дерек. И как ни старалась она под различными предлогами избавиться от его компании, застенчивый, но очень настырный юноша то и дело находил повод остаться с ней наедине, навязывая ей свое общество. И словно интуитивно чувствуя, что он хочет поделиться с ней чем-то очень важным, как никогда настаивая на уединении, в меру своих возможностей Баррингтон старалась не поддаваться его уговорам, увиливая от ответов на поставленные им вопросы. Завидуя втайне Патрику, который никогда не терялся в общении с девушками, Дерек чувствовал себя свободно только в компании решительных натур наподобие Джессики Чендлер, бравших инициативу в любом деле. А стоило ему остаться наедине с Мишель, как все заранее заготовленные для неё комплименты вылетали у него из головы, и общаясь с ней, он начинал так сильно волноваться, не в состоянии справиться с эмоциями, что в дальнейшем не мог связать между собой и двух слов. Ему хотелось быть таким же смелым и бесшабашным, как Фарелл, но чем больше он пытался придать себе непринужденный вид, тем более неловко чувствовал себя в обществе понравившейся девушки. 

Выждав наконец момент, когда его спутница больше не могла отвертеться от продолжения интересующего его диалога, он придвинулся к ней поближе и, направив на неё свой близоруко сияющий взор, заикаясь, еле слышно пробормотал:

— Послушай, Мишель, я вчера весь вечер думал об одной вещи и наконец-то принял решение…

Перестав обмахиваться веером, Баррингтон вопросительно на него посмотрела. Сраженный наповал её лучезарной улыбкой, юноша потерял на миг дар речи. Увы, если он не признается ей в чувствах сейчас, то не признается уже никогда. Поэтому как следует набравшись храбрости, он позволил себе за наглость взять в свои руки её ладонь, и, трясясь весь от переполняющего его волнения, словно собирался поделиться с ней своей самой сокровенной мечтой, еле слышно пролепетал:

— Если вдруг начнется война, я пойду на фронт в качестве военного врача.

Ожидая услышать от него что-то другое, девушка с облегчением выдохнула. Значит, он все-таки не собирался признаваться ей в любви. Да и окружающую обстановку вряд ли можно было считать подходящей для подобного рода заявления. Было бы хорошо, если б Дерек вообще никогда не признался ей в чувства, потому что она вряд ли сможет когда-нибудь на них ответить, даже если ему придется ради неё расшибиться в лепешку. Увы, следующие его слова, которые она желала вообще пропустить мимо ушей, разбили её чаяния в пух и прах. 

— Это ещё не все, — смущенно доложил он, собираясь с духом. Мишель едва терпела его присутствие рядом. И будучи не в состоянии придумать ничего более достойного, что могло бы послужить доказательством глубины его чувств, юноша затараторил как в горячке:

— По правде сказать, я должен признаться тебе ещё в кое-чем. В общем, Мишель, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой.

От слова «жена» у девушки возникло ощущение, будто ее приложили чем-то тяжелым по голове, заставляя, таким образом, спуститься с небес на землю. И растерянно взглянув на парня, которого все это время она считала своим лучшим другом, Баррингтон ещё долго не могла подобрать подходящих слов,  чтобы ответив ему отказом, не слишком ранить его самолюбие. Поэтому оттягивая момент с ответом, сложив свой веер, она посмотрела в сторону толпы, и едва её взгляд задержался на фигуре сводного братца, обсуждавшем что-то с коллегой своего отца, машинально нахмурилась.  

В каждом жесте Дэмиена сквозила элегантность и следя за тем, с какой легкостью ему удавалось расположить к себе собеседников, с нарочито почтительной улыбкой отвешивая им поклоны, она не переставала удивляться его умению маскировать за обходительными манерами свой цинизм и презрение, которое на самом деле он испытывал ко всем этим людям, считая коллег своего отца, и остальных сторонников Конфедерации, нелепыми идиотами, не спеша заявлять об этом в открытую. Впрочем, у Гилберта была своя манера общения с окружающими.

При желании он мог быть столь же обходителен с людьми, как и его отец, но преследуя при этом сугубо свои корыстные цели. Дэмиен чувствовал, когда и что надо было сказать для поддержания разговора, чтобы добиться от собеседника необходимых сведений, или наоборот, устроить скандал и вывести кого-то на эмоции, если получить желаемое, несмотря на принятые меры, не получалось все равно.

Будучи самодостаточной особой, он не сильно нуждался в обществе себе подобных, а если ему не хватало сильных эмоций, он знал, где найти людей, от которых все это можно было получить, не собираясь довольствоваться минимум. С людьми Дэмиен общался ровно столько, сколько те были для него полезны. В остальное время представители «гомо сапиенс» его мало интересовали. Удел одиночества юношу не пугал. Куда больше он опасался остаться наедине с собеседником, у которого был ограниченный кругозор. Впрочем, сами люди редко когда навязывали ему свое общество, а у самого него желания тратить свое время на посторонних без особой на то необходимости как-то не наблюдалось. Порой даже Патрику, прослывшем самым болтливым парнем в округе, было сложно общаться с Гилбертом, потому как Дэмиен, без личной заинтересованности даже не пытался создать видимость своей расположенности к собеседнику, продолжая думать о чем-то своем. И какие мысли одолевали его голову в такие моменты, оставалось только догадываться.

Глава 1.4

Мишель с такой стремительностью взбежала на лестницу, что очутившись на верхней площадке, едва не потеряла сознание, пытаясь отдышаться. Ей понадобилось немного времени, чтобы окончательно прийти в себя. Ничего не скажешь, мачеха слишком добросовестно затянула на ней корсет.

Приоткрыв дверь в библиотеку, она осмотрелась по сторонам. В комнате царил полумрак и прохлада. И убедившись, что в помещение никого нет, девушка с решительным видом переступила порог. Уняв сердцебиение, Мишель неторопливо подошла к камину и, скользнув взглядом по расположенном на нем конструкции из ангелов, удерживающих в руках песочные часы, машинально приложила ладони к своим щекам. Они у неё горели до сих пор. Как же хорошо, что ей удалось вовремя избавиться от общества Дерека!

Если бы не драка её сводного брата с Этаном, ей бы до сих пор пришлось сидеть в тени деревьев, придумывая корректный ответ влюбленному в неё дурачку. Мишель не хотела замуж. Ни за Дэвиса, ни за кого-нибудь другого. По крайней мере, сейчас. Она слишком ценила свою свободу, чтобы  так быстро с нею расстаться.

Конечно, рано или поздно ей все равно придется сочетаться браком. С тем, кого выберет ей Райан Гилберт. Но от мысли, что в силу переборчивости этого человека ей придется, возможно, стать в недалеком будущем отрадой для глаз какого-нибудь престарелого богатого вдовца с дюжиной ребятишек от предыдущей жены, её охватывал такой ужас, что она старалась лишний раз даже не задумываться о подобной перспективе. Устраивая судьбы своих детей, Райан Гилберт, как и любой другой зажиточный плантатор, в первую очередь рассматривал такой брак как дополнительную выгоду. Поэтому перебирая в уме фамилии благородных семейств, с которыми можно было бы породниться и, объединив плантации, тем самым укрепить свое положение в графстве, в мыслях он уже видел себя самым влиятельным человеком во всем штате. И если бы не война с Севером, его честолюбивые планы наверняка бы стали реальностью.

Подойдя к книжному шкафу и скользнув по полке рукой, Мишель прошлась пальцами по корешкам книг. Увлекаясь чтением любовных романов ещё в пансионе, она любила помечтать о том, как в один прекрасный момент к ней приходит «принц», который не допустив её брака с нелюбимым человеком, помогает ей сбежать, после чего устроившись вдвоем в какой-то отдаленной местности, они живут счастливой жизнью, не имея понятия о горе и лишениях. Надеясь, таким образом, скоротать время в кресле-качалке у камина за чтением подобного рода литературы, она вытащила наугад какой-то роман, как вдруг со стороны коридора послышались голоса.

Встрепенувшись, девушка принялась засовывать книгу обратно, но все было тщетно. Застряв в проеме между огромной медицинской энциклопедией и словарем латинского языка, книга упрямо не хотела возвращаться на место, между тем голоса разговаривающих неумолимо приближались. Один из них принадлежал женщине, второй — низкий, и с более спокойными нотками — мужчине. Похоже, эти двое направлялись именно сюда, ища для себя укрытие от ненужных взглядов. Встрепенувшись, Мишель возобновила возню с книгой, но как ни пыталась она засунуть её обратно на полку, у неё ничего не получалось. Несмотря на приложенные усилия, экземпляр то и дело вываливался обратно. На дверную ручку тем временем уже легла чья-то ладонь. Наконец справившись с поставленной задачей, Баррингтон ринулась к окну, пытаясь скрыться за портьерами. Увы, кринолин её юбки оказался настолько широким, что как ни старалась она второпях подобрать его с пола, он то и дело топорщился из-за портьеры, рискуя выдать её месторасположение. Тогда устремившись в отчаянии к дивану с высокой спинкой, она уселась напротив камина и постаравшись обуздать свое волнение, стала ждать дальнейшего развития события. Все произошло настолько стремительно, что она не успела придумать более изощренный вариант своего убежища, решив довольствоваться тем, что есть.

Пропустив впереди себя свою спутницу, мужчина захлопнул за ней дверь. Вжавшись в спинку дивана, и затаив дыхание, Мишель поймала себя на мысли, что невольно прислушивается к их разговору. Длительное время её никто не замечал, и тогда она, окончательно осмелев, выглядывая из-за спинки дивана, попыталась ненароком рассмотреть лица вошедших в библиотеку. Разглядеть мужчину ей не удалось, зато женщину, которая находилась напротив него, она видела достаточно хорошо.

Этой незнакомке на вид было около тридцати лет и её лицо до сих пор хранило следы былой красоты. В то же время в её взгляде было столько волнующего шарма и страсти, что прислушиваясь к болтовне этой женщины, Мишель никак не могла понять, почему её собеседник относится к ней с таким равнодушием, и кажется, ждет момента, когда она, покинув библиотеку, оставит его наконец-то в покое.   

— В том, что произошло, виноват только я один, — раздался его решительный голос. — Больше такого не повторится.

— Ты обещал, что дашь ей развод, — настаивала женщина, не спуская с него глаз.

— Я не должен был этого делать.

На какое-то время в комнате вновь воцарилась тишина. Став друг напротив друга, эти двое продолжали молчать, словно не решаясь выразить вслух накипевшее, которого для кого-то из них могло стать последней каплей и точкой невозврата. Оторопев от ужаса, и боясь выдать свое присутствие неосторожным жестом, Баррингтон, казалось, перестала на мгновение слышать стук собственного сердца. Происходившее на её глазах так напоминало истории любовных романов, которыми она зачитывалась в пансионе, что наблюдая за этими двумя, ничего не хотела выпустить из внимания.

Будучи барышней сентиментального склада, и воспитанной на литературе, где между персонажами развивались сугубо платонические отношения, в силу своего наивности, возраста и неопытности, она пока что не имела ни малейшего понятия о настоящей страсти между двумя взрослыми людьми. Поэтому созерцая картину, которая никак не укладывалась в её понимании, девушка была слегка шокирована увиденным, боясь в то же время выдать свое присутствие.

Глава 1.5

Falling in the evening hands of saints

I look in some tremor and it's in your way

I stole your sense of savor that moves you left

I'll keep, keep following love, this isn't over yet

Wilsen – Magnolia

«Права Юга, черт побери!», — долетало до слуха Дэмиена, когда парень, подравшись с ребятами из-за ерунды, принял решение заблаговременно покинуть данное мероприятие, на котором ему теперь было уже неинтересно находиться. Именно с этой целью он и разыскивал своего отца. Чтобы известить его о своем уходе. Однако стоило ему уловить доносившиеся из нижнего зала «патриотические» разглагольствования захмелевшего Гилберта-старшего, как внезапно осознал, что его план поговорить с папашей, который подсев на своего любимого «конька» — войну — собирается проторчать здесь до самого утра, обсуждая с коллегами предстоящие сражения, обречен на провал. В отличие от сына, Райан Гилберт чувствовал себя здесь в своей стихии, и покидать мероприятие раньше времени не спешил.

Поправляя разодранные манжеты на рукавах, Дэмиен то и дело подносил к носу свою ладонь, пытаясь остановить кровь. Гиббза он проучил, но сам тоже получил увечья. Правда, сам факт наличия этих травм его особо не беспокоил. Главное, ему удалось задать трепку этому провинциальному выскочке и поставить на место мямлю-Дэвиса, а какой у него самого был вид после драки, на это ему было решительно наплевать. И стараясь не обращать внимание на легкое жжение в саднивших пальцах, в глубине души парень испытывал ликование. Впрочем, драки для него были делом привычным и, затевая их чисто из «спортивного» интереса, на поверженных соперников он обижался редко. Чего нельзя было сказать о самом Этане Гиббзе и его напарнике. Заканчивающиеся рукоприкладством выходки до такой степени уязвляли и без того шаткую самооценку ранимого парня, что ввязываясь в очередное побоище, он не упускал возможности выместить на ком-то свою злость, получая в ответ не меньше. Особенно если его противником становился Дэмиен Гилберт.   

Приведя себя в порядок, юноша последовал по коридору дальше, где возможность столкнуться с кем-то из единомышленников Гиббза было ничтожно малой. Теперь он осознал, что отцу сейчас на глаза лучше не попадаться. Старик не одобрял его драк и всегда был против них, хотя в молодости наверняка любил помахать кулаками, когда сдерживать эмоции уже не получалось. И размышляя о том, что будет с ним после вылета из ненавистного университета, окончательно убедившись, что медицина — не его путь, проходя мимо зала, где заседала так называемая «элита», обсуждая вдали от «непосвященных» сакральные темы, Дэмиен сбавил свой шаг, и подойдя вплотную к не до конца запертой двери, попытался рассмотреть сквозь неё присутствующих, прислушиваясь к их разговору.

Мужчины курили сигары и говорили о политике. Но интересуясь этой темой лишь поверхностно, отдавая больше предпочтение сбору сплетен, порочивших репутацию круга его ближайших знакомых, упускать из вида первые сведения от сильных мира сего Дэмиен не стал. И ещё раз оглянувшись по сторонам, будто за ним могли следить, он прислонился спиной к стене, пристально заглядывая в приоткрытую дверь.

Подслушивая секретные сведения, можно было почерпнуть для себя немало интересного, тем более если это были новости от глобалистов, собравшихся в узком кругу обсудить очередной передел мира, который они и пытались установить здесь, в Америке, при помощи военных действий. Поэтому навострив свой слух, как мог, стараясь при этом не упустить ни единого слова из многообещающей дискуссии, юноша попытался вникнуть в суть разговора, напрочь забыв о том, что эти сведения не были предназначены для ушей простых смертных.

Увы, сама беседа велась в настолько завуалированной форме, что Дэмиену пришлось воспользоваться всеми своими интеллектуальными способностями, пытаясь расшифровать смысл той или иной фразы, которыми обменивались между собой участники закрытого сообщества. И то, что пришлось ему услышать, разительно отличалось от того, что он слышал буквально несколько минут в зале, в кругу патриотически настроенных южан.

На удивление, эти люди обсуждали не войну, а её финал. То есть капитуляцию Юга, как будто заранее договорившись о наиболее вероятном исходе Гражданской войны. И акцентируя свое внимание на недостатке снаряжения армии и мощностей промышленности, деятельность которой следовало в кратчайший срок перестроить под потребности войны, мужчины были скептически настроены насчет длительного существования Конфедерации, от силы давая ей пару лет бытия как явления. И будучи обеспокоены тем, что большую часть и без того не особо развитой в этих краях промышленности придется перевести в военную отрасль, они старались заранее предугадать, сколько протянет Юг, привыкший полагаться во всем на собственные силы, в отличие от северян, ряды армии которой пополнялись за счет наемников из Европы.

Услышав новость, которая его, как рядового гражданина, не должна была касаться вообще, юноша почувствовал смутную тревогу, одновременно пытаясь рассуждать как эти люди. Его отец, включая его коллег, были настолько уверены в победе Конфедерации, что не могли допустить даже мысли о поражении. Но если все повернется именно так, как говорят эти люди, тогда сторонников прежнего уклада мира ждет великое разочарование, последствия которого придется расхлебывать ещё очень долго. И будто переместившись мысленно на пару лет вперед, Дэмиен внезапно почувствовал запах пороха и чего-то горелого, словно на этом самом месте, где он стоял, произошел накануне пожар, и от величественного поместья остались одни лишь руины в дыму. Большая часть нынешних гостей будут в могилах, выжившие останутся инвалидами, а процветать будет всякая шваль и понаехавшие с Севера нувориши и местные спекулянты. Однако вздумай он поделиться своими видениями с кем-то из приятелей, те не поверили бы ни единому его слову, в противном случае посмотрели бы на него, как на умалишенного. А между тем вокруг царила довольно благостная атмосфера, а из нижнего зала доносился веселый смех, сопровождаемый звуками откупориваемых бутылок с шампанским. Гости даже не догадывались о том, какое будущее их ожидало, продолжая довольствоваться тем, что есть. И сравнивая картины своих видений с тем, что было сейчас, Гилберт не переставал удивляться грядущим переменам, — такими нереальными казались все эти преобразования в условиях нынешней атмосферы праздника.

Глава 1.6

Сегодняшний ужин был особенным. Неохотно вспоминая подробности 1854 года, Райан Гилберт почтил память своего друга и его жены — нелепо погибшей четы Баррингтон. Возвращаясь из Эдинбурга домой, они стали жертвами крупнейшей за последние сто лет катастрофы в стране. Не выдержав силы шторма, опоры моста рухнули, и, упав в воду, поезд за считанные секунды ушел на дно реки, забрав с собой жизни своих пассажиров. В списках погибших оказались и родители Мишель, которая будучи вынуждена остаться в тот день дома по причине наказания, ещё не знала, что оно спасет ей жизнь, в буквальном смысле слова разделив этот период на «до» и «после».  

Дождавшись, когда за столом воцарится тишина и стихнут посторонние звуки, Гилберт-старший произнес торжественную речь, к которой были вынуждены прислушаться домочадцы, или, по крайней мере, сделать вид, будто она и вправду задевает их за живое. В противном случае, им пришлось бы вновь стать свидетелями его разглагольствований о войне и делах в старом госпитале, битый час выслушивая его доводы в пользу будущей победы Юга. А поскольку в такие моменты ни сын, ни приемная дочь, будучи погружены в собственные мысли, его попросту не слышали, (не говоря о жене, которую волновали только деньги и сиюминутная выгода в любой авантюре), рассуждая о преимуществах армии Конфедерации, в полетах своей фантазии глава семейства частенько оставался предоставленным самому себе. В остальное времена Дэмиен, если не ожесточенно спорил с отцом, то язвил «сестренке», пытаясь задеть её за живое. И длилось это до тех пор, пока в их спор не вмешивался отец, приказывая ему заткнуться. Что же касается Дайаны Гилберт, не особо вникая в пространные размышления супруга о войне, она просто умудрялась создать видимость, будто ей и вправду была интересна эта тема, готовая, в случае чего, оказать поддержку любому его начинанию. 

С рассеянной мечтательностью уставившись в стол, Мишель уносилась мыслями к той сцене в библиотеке. Одетая в изысканное платье темных оттенков, заколотое брошкой чуть ли не у самого подбородка, сегодня у неё был вид девицы, недавно выпущенной из пансиона. В те времена появиться в обществе с ярким макияжем на лице, распущенными и надушенными волосами, могла позволить себе разве что куртизанка со стажем. Истинная леди, независимо от её положения в обществе и количества прожитых лет, всегда должна была быть одета скромно и со вкусом, без броского макияжа. Порядочно заскучав от затянувшегося за столом молчания, образовавшегося после окончания поминальной речи отца, Дэмиен посмотрел украдкой на «сестренку» и, заметив, что она пребывает сегодня далеко не в самом лучшем расположении духа, решил обратить на себя внимание, сделав ей очередное замечание:

— Мишель, а по кому ты сейчас сокрушаешься? Случайно не по этому мямле Дереку?

— А больше ты ничего не знаешь? — отпарировала она, смерив его презрительным взглядом.

Дайана Гилберт с упреком посмотрела на сына, но привыкнув поступать всегда по-своему, тот даже не обратил внимания на её взгляд, давно перестав подчиняться материнским требованиям. И только один отец пока что был в состоянии его осадить и по возможности поставить его на место. Изучив за это время слабые стороны Баррингтон, Дэмиен прекрасно знал, когда и в какой момент её можно было спровоцировать на конфликт. И когда ему удавалось разозлить ее до такой степени, что она снова замыкалась в себе, и ещё долго после этого избегала его общества, свою задачу по воспитанию «сестренки» он считал выполненной, оставляя её до поры до времени в покое. И предоставляя ей возможность набраться немного сил перед очередным противостоянием, начинал все сначала, прекрасно зная, как и чем зацепить её в следующий раз. Порой его искусные подтрунивания приводили девушку в такую ярость, что ей стоило невероятных усилий обуздывать собственные эмоции в попытке оказать ему достойный отпор. Никто не умел с такой хладнокровностью и безразличием противостоять его нападкам, как Мишель Баррингтон. И стоило ему убедиться, что «сестренка» больше не поддается его провокациям, потерпев очередной крах в попытке вывести её из себя, Дэмиен быстро подыскивал себе новую «жертву». И будучи в курсе тайной влюбленности в неё Дерека Дэвиса, не упускал момента, чтобы лишний раз не задеть его за живое своими нелестными высказываниями в адрес его безответной привязанности.

Ему нравилось провоцировать этого вспыльчивого и слабохарактерного парня на драку. Достаточно было малейшего замечания, чтобы между этими двумя вспыхнул новый конфликт. И если в подобные «взрывоопасные» моменты между ними не встревало третье лицо, остановить дальнейший поворот событий было почти невозможно. Дерек Дэвис был удобной мишенью для нанесения вербальных ударов. В открытый бой вступать он боялся, но если рядом находился кто-то, кто в случае чего мог помешать его драке с Дэмиеном, он охотно набрасывался на соперника с кулаками, отлично понимая, что хуже уже не будет.  

— Что-то вы опять сегодня не поладили… — усмиряющим тоном молвил Райан Гилберт, отсылая прочьприслугу. — Небось, опять что-то не поделили?!

— Да он уже не первый месяц сохнет по ней, — во всеуслышание заявил Дэмиен, перехватывая укоряющий взгляд «сестренки».

— Кто?

— Дерек Дэвис.

— А? Что такое? — переведя взгляд на девушку, оживилась и Дайана Гилберт.

Опустив глаза и с укоризной уставившись на поблескивающий в лучах пламени свечей столовый прибор, Мишель приготовилась выслушать в свой адрес очередной шквал клеветы и необоснованных подозрений со стороны сына мачехи, не в состоянии доказать обратное. Окинув «сестренку» довольным взглядом, Дэмиен не стал тянуть с рассказом, посвятив всех присутствующих в подробности события, имевшего место пару недель назад:

Глава 1.7

Война и учеба были самыми нелюбимыми его темами. Причем если первую Дэмиен ещё как-то мог выдержать без особого ущерба для психики, выслушивая разглагольствования отца и его коллег о преимуществах армии Юга, то, что касается второй — ему действительно приходилось нелегко. Стоило кому-то затронуть за столом тему, связанную с его учебой, как родители начинали наседать на него со всех сторон вопросами, расспрашивая, как оно там, в Гарварде, и не отставали до тех пор, пока не получали от него исчерпывающие ответы. 

— Тебя выгнали из Гарварда, потому что ты так и не смог сдать эти пару несчастных экзамена? — мужчина начал издали, медленно приближаясь к основному. 

Юноша уныло кивнул. Собственно, зачем отец его об этом спрашивает, если он осведомлен об этом лучше него?! И какой черт дернул его упомянуть о них, да ещё в день, посвященный гибели родителей Баррингтон! Почувствовав, что к ней больше не будут приставать с вопросами относительно её невинной дружбы с Дереком, с облегчением вздохнув, Мишель снова принялась за трапезу, однако стоило ей взяться за ложку, как следующий выпад сводного брата, адресованный его отцу, заставил её снова отвлечься от еды и сосредоточить все свое внимание на перепалке этих двоих. 

— Только не вздумайте меня уговаривать вновь взяться за учебу, — решительным тоном заявил Дэмиен, настроенный против него. — Возвращаться туда я больше не намерен!

— А больше ты туда и не вернешься, — отпарировал Гилберт-старший, вновь по привычке стукнув кулаком по столу.

Пребывая в ожидании худшего поворота события, который только можно было себе представить, Дайана с ужасом посмотрела на сына, переживая за его судьбу, но самому юноше, похоже, было на все наплевать. Впрочем, если он и раньше позволял себе пререкаться с отцом в достаточно резкой форме, то сегодня его рвение противоречить ему во всем превзошли самые смелые её ожидания. Такого же мнения была о нем и Баррингтон. Оставалось только удивляться, как он не умудрился схлопотать от него оплеуху из-за своего дерзкого поведения за столом.

Будучи уверен, что его отец не станет переживать из-за такой ерунды, как сдача каких-то там экзаменов и уладив его дела с  начальством заведения, как в прошлый раз, отправит его на досрочные каникулы, юноша был ошеломлен, услышав вместо предполагаемого вердикта нечто совсем противоположное.

— Это означает, что каникулы для меня начнутся раньше положенного? — обнадеживающе переспросил у него Дэмиен, ни сколько не сомневаясь, что так оно и будет.

— Каникулы в этом году для тебя отменяются, — категорическим тоном заявил Гилберт-старший, подмигивая жене. — Скоро начнется война, могут понадобиться хирурги, поэтому я решил отправить тебя на практику в Атланту. Тебе надо будет получить практический опыт, который  может пригодиться в будущем. Конечно, для порядка тебе не помешало бы промаяться в Гарварде ещё пару лет, но раз уж ты соизволил оттуда вылететь раньше положенного срока, это означает, что ты, как специалист, уже состоялся, и морально готов к практической стороне дела. В Атланте работают мои коллеги, знающие и толковые люди, так что первое время побудешь под их предводительством, нахватаешься недостающих знаний, а потом начнешь собственную практику, уже со своими ассистентами.

Услышав предложение отца, у Дэмиена все похолодело внутри. У него как-то не укладывалось в голове, что тот собирался отправить его на практику! Это было совсем не похоже то, что он намеревался получить накануне. По правде сказать, он планировал провести свои каникулы в Европе, без присмотра родителей, которые опасаясь, как бы он чего-нибудь не набедокурил вдали от них, ещё долго не решались отпускать его одного так далеко. А теперь, когда он соизволил распланировать все наперед, заручившись поддержкой матери, понял, что его планы находятся на грани срыва, едва в его жизнь ворвалась война, раз и навсегда изменив её прежний уклад, который вряд ли когда-нибудь возродиться.  

При нормальном раскладе дел к настоящей практике он должен был приступить только через два года, но в связи с возникшими непредвиденными обстоятельствами в виде назревающей войны, ему придется это сделать через пару месяцев! Как знать, возможно, главный хирург госпиталя пришлет отцу письмо, приглашая его чадо на практику в Атланту, и тот, конечно же, вряд ли удержится от соблазна поступить согласно своему долгу, не имея ни малейшего представления о ничтожных познаниях собственного сына по части медицины. Так что с поездкой в Европу придется пока повременить, раз другого выбора у него не оставалось. В противном случае старик попросту сойдет с ума, если узнает о его решении не только бросить медицину, но и вообще срубить на корню их медицинскую династию, подавшись куда-нибудь в Техас, на вольную жизнь, подальше от бдительного родительского ока.

Отлично понимая, что его сыну не пристало болтаться невесть где, да ещё и без высшего образования, определяющего его дальнейшее будущее, Райан Гилберт запихнул чадо в этот университет, не особо интересуясь его мнением на этот счет. И словно заранее догадываясь, что сын заупрямиться, или чего доброго, вовсе откажется там учиться, разговоров о том, какое поприще следовало бы выбрать согласно его склонностям, он предпочитал не заводить. Продолжить дело родителей — вот правильная «стезя», считал Гилберт-старший, отказываясь принимать во внимание возражения со стороны Дэмиена. Для него было важно с самого начала направить сына по верному пути, а там глядишь, из него вырастет достойный человек, который будет ещё и благодарен за подобное руководство. Поэтому отдавая сына в Гарвардскую школу медицины, мужчина был уверен, что его чадо ждет безоблачное будущее, где тот обязательно найдет свое место, и успеет состояться, как личность.  

Глава 1.8

Разница в годах между Дайаной Гилберт и её мужем составляла двенадцать лет, что в те времена не особо бросалось в глаза.

Молниеносная готовность этой женщины к принятию решений поражала всех, в том числе и её собственного сына. Невозмутимая и деятельная, она никогда не теряла самообладания. Впрочем, для Дэмиена мать всегда оставалась такой, — неугомонной манипуляторшой, знавшей ответы чуть ли не на все вопросы. Так что ему оставалось только недоумевать, как женщине подобного разлива удалось «подцепить» себе такого мужа, каким был его отец. Но если бы он был в курсе всех подробностей, предшествовавших браку его родителей, то возможно он по-другому бы посмотрел на их союз, благодаря которому и появился на свет.   

Эмигрировав в Америку после окончания медицинского университета в Эдинбурге, Райан Гилберт надеялся воплотить там свою давнюю мечту. И как родители не отговаривали его от этой поездки, боясь больше не увидеться с сыном, («Одному богу известно, что за страна такая!»), он до последнего стоял на своем. Но если запас знаний, с которым юноша отбыл тогда в Новый Свет, был весьма скуден, то сам он наверное подозревал об этом меньше всего. Впрочем, американский Юг пришелся ему по вкусу. И хотя со временем часть его взглядов на жизнь претерпела значительные изменения, менять собственное поведение он не собирался.

Его стажировка в медицинской отрасли произошла столь стремительно, что быстро завоевав расположение местных «светил», он начал всерьёз задумываться об основании собственного госпиталя. Проявив смекалку и деловую хватку, в конце концов, он добился того, чего хотел, и когда ему перевалило за тридцать, молодой человек понял, что госпиталь, (а позже и приобретенное поместье), — это ещё далеко не все, что ему нужно было для счастья. Он нуждался в «опоре», близком соратнике, поддержка которого в тяжелые минуты была бы весьма кстати. Одним словом, кто-то должен был присматривать за поместьем, пока он находился в разъездах, а поручить все дела управляющему мужчина не мог. И решив однажды, что без жены ему не обойтись, Гилберт принялся подыскивать себе супругу среди незамужних девушек, с которыми знакомили его друзья и приятели.

Приглашенный в тот памятный день на бал, устроенный аристократией штата, он был сражен наповал взглядом темных миндалевидных глаз одной ушлой молодой незнакомки, которой впоследствии и суждено было стать его супругой. Образ девятнадцатилетней кокетки с шикарными локонами цвета вороньего крыла проник ему в самое сердце. И стоило ему единожды пресечься с ней взглядом, как остальные претендентки на его сердце перестали для него существовать. Будучи девицей далеко не из робкого десятка, и умеющей, когда надо, прикинуться кротким и безобидным созданием, падающей в обморок от малейшего услышанного бранного слова, мгновенно его заприметив, (точнее верно оценив перспективность во всем правильного молодого человека), Дайана Фергюсон нашла в себе достаточно силы воли и выдержки, чтобы весь вечер напролет с зачарованным видом слушать его экзерсисы о карьерных начинаниях. Так что поддавшись влиянию картинки, которую она успешно разыгрывала перед ним, Гилберт ни капельки не сомневался в искренности её интереса по отношении к его делам.

Миловидная бойкая девушка привлекала к себе внимание не только парней, но и взрослых мужчин. Но сделав выбор в пользу перспективного эмигранта, выходца из Эдинбурга, довольно успешно освоившего роль главы известного на всю Атланту госпиталя, размениваться по мелочам Дайана не стала. И ловя каждое слово своего нового ухажера, тщательно скрывая при этом свои собственные деловые качества, она так хорошо сыграла свою роль, что окончательно поддавшись её чарам, молодой человек спустя время сделал ей предложение руки и сердца. «Поломавшись» для вида, она довольно быстро согласилась стать его женой, и ещё долго не в состоянии поверить, что его новая знакомая отдала предпочтение  именно ему, (хотя видит бог, сваталось к ней немало, и среди кандидатов находились куда более влиятельные ухажеры), он понимал только одно: чудо все-таки свершилось.

Наивный, подверженный периодическим припадкам сентиментализма, несмотря на показную амбициозность, Гилберт плохо разбирался в людях, не говоря уже о тонкостях «коварной» женской натуры. Поэтому предлагая Дайане Фергюсон сочетаться браком, он видел перед собой лишь прелестную и беспомощную девушку, чей внешний облик пленил его буквально с первой минуты. Об её умении интриговать и манипулировать, ежели ей хотелось чего-то добиться, пока что он был не в курсе.

«Умная женщина завоевывает мужчину умом, глупая — телом», любила говорить юная Фергюсон, объясняя, таким образом, факт своего свершившегося замужества, что впрочем, не помешало ей самой заполучить в сети будущего мужа, пустив в ход сразу два этих способа.

Тесть, уроженец Чарльстона, авантюрист и пройдоха в молодости, гордый тем, что его незаконнорожденной дочери, нажитой им по молодости от какой-то куртизанки французского происхождения, удалось подцепить столь славного жениха, пусть и не знатного рода, зато трудолюбивого и обеспеченного, пьянствовал всю неделю её свадьбы. Через пару месяцев старик был заключен в тюрьму за мошенничество, откуда ему удалось выйти лишь на подмостки эшафота и закончить свои веселые деньки дни на виселице, когда его внуку исполнилось пять лет.

И когда союз был заключен, навсегда покинув отцовский дом, новобрачная прибыла в имение мужа, дабы стать там полноправной хозяйкой. Совсем не испугавшись ответственности, налагаемой на нее новым званием, пока муж возился с госпиталем, перехватив власть в свои руки, она очень скоро навела в поместье собственные порядки. 

Через пару месяцев у них родился сын. Райан Гилберт до такой степени был рад первенцу, что на радостях устроил фейерверки. Спиртное в тот день лилось рекой, да и сам счастливый отец был безудержно пьян. Впрочем, год, на который пришлось рождение сына, хорошо запомнился не только не только самому Гилбертам, но и остальным жителям штата. 

Глава 1.9

Нельзя было сказать, что Дэмиен совсем уж избегал общества сводной сестры.

Заглушив со временем в себе остатки ревности к родителям, пару раз он предпринимал попытки увлечь её в свои игры, чей смысл которых сводился к умению лазить по деревьям и швыряться камнями в соседских ребятишек и чернокожих рабов, возвращавшихся вечером с поля домой.  Однако не спеша разделять его страсти к подобным развлечениям из боязни порвать или испачкать свои наряды, Мишель отдавала предпочтение совсем другим занятиям, как например, пешие прогулки по ближайшим окрестностям, а также чтение любовных романов. Замкнувшись в себе после смерти родителей, шумным играм она предпочитала размышления над собственными думами, но ничего этого не понимая, уязвленный её отказами, Дэмиен лишь посмеялся над причудами девочками. И оставив её наконец в покое, с той поры больше никуда с собой не звал. Но то была всего лишь видимость. И всерьёз затаив на неё обиду, не упускал момента, чтобы лишний раз не отомстить ей за пренебрежительное отношение к своим предложениям

Испытывая странную тягу к разрушениям, он разорвал столько её иллюстрированных книг, которые привозил ей из Нового Орлеана Райан Гилберт, разбил столько фарфоровых кукол, провоцируя девочку на драку, что привыкнув находить вместо обещанных подарков груду обломков и макулатуры, Мишель уже потеряла счет своему испорченному по вине сводного брата имуществу. И когда он, в очередной раз застав её за чтением романа, выхватывал у неё из рук книгу и начинал вырывать оттуда страницы прямо у неё её глазах, с каким-то садистским наслаждением следя за тем, как меняется невозмутимое выражение лица «сестренки», считая себя достаточно взрослой девочкой, Мишель Баррингтон старалась не вестись на его провокации, на которые могла «клюнуть» разве что вспыльчивая и темпераментная Джессика Чендлер и вечно неуверенный в себе Дерек Дэвис. Хотя в глубине души ей очень хотелось стукнуть его для профилактики пару раз чем-то тяжелым по голове. И презрительно поджав свои губы, к вящему разочарованию самого Дэмиена, с каким-то невероятным спокойствием продолжала игнорировать его выходки, как будто в такие моменты этого человека для неё не существовало она пыталась это доказать всем своим видом.

И с благодарностью принимая подарки от отчима, Баррингтон заранее себе представляла, во что они превратятся, ежели им повезет попасть в руки Гилберта-младшего. Стараясь угодить обоим детям, дабы никто из них не чувствовал себя обделенным, Райан Гилберт привозил им немало подарков со своих поездок, в том числе и межконтинентальных, но если Мишель, принимая их с особой безропотностью, находила в себе достаточно красноречия, чтобы отблагодарить его за проявленную щедрость, то услышать хоть одно слов благодарности от родного сына, умудрявшегося даже в самом щедром даре найти малейший изъян, лишь бы не тешить самолюбие отца, ему так и не удалось. Все Дэмиену было не так, и не то. Гилберт-старший уже извелся весь, пытаясь угодить взыскательным вкусам сына. Но по-прежнему продолжая воротить носом, корча из себя саму неприступность, тот не уставал доказывать обратное, показывая, как сложно удовлетворить его нереальные запросы. Куда больше ему нравилось изводить терпение отца своим загадочным равнодушием, нежели признаться в открытую, что подарок ему и вправду понравился.

Испытывая к Дэмиену смешанное чувство гнева и страха, с возрастом Мишель ещё больше от него отдалилась, пока в один прекрасный момент эти двое и вовсе не превратились в фактически чуждых друг другу людей, обреченных терпеть обоюдное «соседство» под одной крышей поместья.

Невзлюбив эту девочку с момента её появления в их доме, Дайана Гилберт не раз настраивала против неё собственного сына, однако стоило Гилберту-старшему узнать, что Дэмиен снова подрался или успел испортить очередной подарок своей сводной сестры, вооружаясь кожаным ремнем с железными заклепками, (обычные розги уже давно не помогали), он тотчас пускался на поиски непослушного чада, пытаясь раз и навсегда отучить его от привычки угнетать тех, кто не мог как следует дать ему сдачи. Заранее предугадывая реакцию отца и стараясь не попасться ему под руку, Дэмиен обычно успевал покинуть родное поместье задолго до момента, когда родитель узнавал о его исчезновении. И умчавшись в поле, где чернокожий Джейк пас скот, потому что ни на что другое был не способен в силу своей лени, весь день слушал скабрезные истории пожилого седого негра о его соседях, вспоминая о доме, когда солнце уходило за горизонт.

Понимая, что расплата будет жестокой, он задерживался в поле допоздна, и, делая вид, будто ему плевать на происходящее, Джейк продолжал гнать скот, отлично понимая, почему сын его хозяина не спешит возвращаться домой. А поскольку световой день длился долго, не на шутку увлекшись рассказами, Дэмиен мог позволить себе задержаться в поле столько, сколько хватало выдержки, надеясь, что к моменту возвращения в родное поместье отец забудет о его выходках, и не будет больше пороть. По крайней мере, он очень на это надеялся, осторожно переступая порог дома и оглядываясь по сторонам, чтобы в случае чего можно было снова сбежать и где-нибудь спрятаться, если память у старика окажется железобетонной. У него ещё не до конца зажили на теле ссадины от предыдущих ударов, а ему светила уже новая порка.

Веди он себя скромнее, не ввязывайся в словесные баталии, которые зачастую заканчивались драками, ему, возможно, и удалось бы избежать родительского наказания. А так, идя на поводу порывов своей странной свирепости, Дэмиен предпочитал перетерпеть физическую боль, нежели унизившись, попросить у отца прощения.

Одно дело, когда его лупила собственная мать. Такую боль он ещё мог стерпеть. Все-таки, как бы Дайана Гилберт не была зла на своего сына, во время порки она старалась его щадить. Другое дело — отец. Вот уж где действительно приходилось проявлять невероятную силу воли, чтобы вытерпеть до конца весь размах боли. Стоило мужчине узнать, что его чадо обидело приемную дочь, либо снова подралось, а то и вовсе нацарапало на мебели гвоздем какие-то инициалы, как он заранее начинал готовить свои «орудия» наказания, не собираясь закрывать глаза на его проступки. От всей души проклиная подобные методы «воспитания», Дэмиен уже был не рад возвращаться в родное поместье снова, но поскольку позволить себе жить под открытым небом подобно чернокожему рабу, он не мог, другой альтернативы, кроме как вернуться домой, рискуя нарваться на очередное наказание, у него не оставалось.

Глава 1.10

And I start my day...

Could I push rewind?

Could we please go back to start?

Incubus – 11am

Получив от своего коллеги письмо из Атланты, Райан Гилберт был не в духе с самого утра. И едва к нему в кабинете заявился сын, придя в немое негодование от его жизнерадостно-беззаботного вида, повертев в руках распечатанное письмо, мужчина приказал юноше сесть за стол.

Заметив, что его отец чем-то встревожен и даже огорчен, Дэмиен не стал с ним пререкаться. И сделав так, как было ему сказано, принялся судорожно перебирать в уме события прошедших дней, пытаясь вспомнить, где и когда успел сильно оплошать, из-за чего старик смотрел на него теперь как шериф на подсудимого во время допроса.

Кабинет, чьим неизменным атрибутом являлся забитый книгами на медицинскую и историческую тематику книжный шкаф, был обставлен достаточно богато. На полу лежали ковры, а вдоль стен над камином висели картины в тяжелых рамах. Все в этой комнате с высокими потолками выглядело прочным, устойчивым и солидным.

— Сегодня я получил телеграмму, — без всяких обиняков объявил Райан Гилберт, пристально всматриваясь на сына: — С завтрашнего дня ты должен будешь отправиться в Атланту.

Судорожно глотнув, словно предугадывая, что рано или поздно это должно было произойти, Дэмиен устремил свой взор на отца, не до конца веря в услышанное. 

— Я никуда не поеду, — вырвалось у него быстрее, чем он успел прикусить язык, осознавая последствия своих действий.

На мгновение Гилберту-старшему показалось, что он плохо его расслышал.

— Повтори, что ты сказал.

Он был уверен, его сын не мог ТАКОЕ сказать. Но его ожиданиям, увы, не суждено было сбыться.

— Я сказал, что НИКУДА НЕ ПОЕДУ, — повторил Дэмиен, глядя ему прямо в глаза.

— Это ещё почему? — хмыкнул тот, нервно сминая телеграмму.

— Не хочу позорить вашу репутацию, — небрежно бросил юноша, не боясь нарваться на хорошую оплеуху.

— Заботишься, значит, о моей репутации?! — нервно засопев, выдал Райан Гилберт и, подперев свой подбородок ладонью, будто и вправду задумался над его словами, иронично добавил: — Ну, что ж, «спасибо», сынок, за проявленную заботу. Никогда бы не мог подумать, что ты настолько за меня переживаешь.

Уловив в голосе отца нотку горечи, на мгновение Дэмиену стало жаль старика. Но только на мгновение, ибо решив, что пришло время снова напомнить сыну о важности «выбранного» им пути, Райан Гилберт принялся расписывать перед ним в ярких красках перспективы его ближайшего будущего, связанного с медициной. Так что порядочно наслушавшись его нравоучений, успевших окончательно ему осточертеть за это время, прежде чем покинуть кабинет отца, Дэмиен решил выразить напоследок свое истинное отношение к происходящему, не скрывая больше собственных мыслей. И уловив момент, когда высказав в его адрес претензии, старик наконец угомонился, подняв на него глаза, юноша решился на открытое с ним противостояние:

— Да мне плевать на все это, понимаешь?!

Широко раскрыв глаза, Райан Гилберт с недоумением уставился на сына.

— Плевать на ваш старый госпиталь! Плевать на ваши плантации! Никуда я не поеду, и точка. Я не начинал эту войну, поэтому не понимаю, с какой стати должен отправляться в эту чертову Атланту. 

Он до последнего старался избегать этой темы, хотя и понимал, что рано или поздно ему все равно придется отправиться в этот город, потому что отец так просто в покое его не оставит.

— Да как ты можешь такое говорить, сынок? — засопел Гилберт, окончательно теряя над собой контроль. Его глаза вмиг стали чугунно-черными, и выпучились так, словно ему и вправду стал тесен ворот его новой сорочки.

— Мы с матерью старались дать тебе хорошее образование, а он сидит тут и «философствует»! «Госпиталь ему не нужен, плантации не нужны…». Тьфу ты!

— Вы сами прекрасно знаете, что никакого хирурга из меня не получится. Профессор  сам говорил, что у меня нет способностей к медицине. К тому же Конфедерация через пару лет все равно падет, так мои навыки могут не понадобятся и некоторым тяжелораненым посчастливиться избежать моего неумелого вмешательства.  

Понимая, что ляпнул сейчас лишнее, остановиться, чтобы выразить свое негодование в более мягкой форме, он уже не мог. Виной всему стал невовремя подслушанный разговор за закрытыми дверьми в тот роковой вечер на торжественном мероприятии. И наблюдая за тем, как резко изменился в лице его отец, Дэмиен был уже не рад, что вообще выдал вслух подобного рода информацию, но повернуть время вспять уже было невозможно. Увы, если ненависть сына к медицине Гилберт-старший ещё мог как-то стерпеть, вспоминая, как тот «учился» в Гарварде, закрывать глаза на его оскорбления в адрес Конфедерации он не собирался.

— Господи, какое чудовище мы воспитали! — невольно вырвалось у мужчины. Казалось, он был не в состоянии подобрать подходящих слов, дабы выразить вслух переполнявшие его негативные эмоции.

— А вы не чудовище, отец? — возразил Дэмиен; старик будет ругаться, но ему уже было все равно. — Додуматься отправить меня на практику, когда прекрасно знаете, что я терпеть не могу медицину!

Глава 2.1

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I wanna wake you up

I wanna wake you, wake you

But it's not enough...

Racing Glaciers – Don't Wait for Me

Майским утром 1862 года Мишель Баррингтон вместе со своей закадычной подругой Бриджит Ли прибыли в Атланту.

Юг был уже охвачен войной, когда Райан Гилберт предложил ей отправиться в госпиталь, дабы с остальными наравне приступить к оказанию помощи раненым. Не слишком обрадовавшись перспективе жить под одной крышей со сводным братом и трудиться с ним в одном и том же здании, ослушаться человека, который за это время почти заменил ей отца, Мишель не осмелилась. И если для Дэмиена подобная смена обстановки была тем ещё испытанием, то для Баррингтон она послужила скорее избавлением от угрожавшей ей незавидной участи.

Как раз в это время к ним повадился таскаться один пятидесятилетний вдовец-плантатор, которого Гилберт-старший уже успел мысленно сосватать приемной дочери, дабы обеспечить ей безбедное будущее. Поэтому опасаясь, как бы тот и вправду не выдал её замуж за престарелого рабовладельца, узнав о поездке в Атланту, Мишель с энтузиазмом отнеслась к его предложению освоить новую для неё «специальность» сестры милосердия.

Обрадовавшись, что теперь оба чада будут находиться под одной крышей, (к тому же его взбалмошный сын, каким он всегда считал Дэмиена, нуждался в некотором присмотре со стороны более серьёзного сверстника, готового наставить его на «путь истинный»), Райан Гилберт был даже удивлен, когда Мишель со свойственной ей безропотностью согласившись с его решением, буквально на следующий день начала собираться в дорогу. Стремясь вырваться из привычного захолустья, где жизнь текла одинаково и равномерно, а каждый последующий день был похож на предыдущий, девушка вцепилась в эту поездку, как за возможность избежать не только нежелательного замужества, но и приобщиться к более активному образу жизни, нежели тому, который ей по воле обстоятельств приходилось вести в обособленном от цивилизации поместье. Но не до конца осознавая уровень нагрузки и специфики её новых обязанностей, с которыми ей придется столкнуться по прибытию в Атланту, целиком и полностью растворившись в подготовке к поездке, она пока что не в полной мере осознавала суть тех кардинальных перемен, которые должны были ворваться очень скоро в её жизнь. Но они определенно ей нравились.

День накануне прибытия выдался ветреным и дождливым. По небу пробегали черно-сизые облака. На подступах к городу, в поле зрение пассажиров то и дело попадались одинокие дома фермеров, расположенные вдоль склонов с глинистой почвой, и по мере того, как железнодорожные колеи начинали разветвляться, уходя куда-то вдаль, часть фермерских угодий вскоре заменили более солидные постройки и здания, отдаленно напоминающие промышленные объекты.

Под грохот выгружаемых сундуков и чемоданов, гудение паровозов и гомона снующей туда-сюда толпы, Мишель сошла с поезда, не опасаясь испачкать свои туфли и подол платья. За ней, придерживая одной рукой шляпку, чтобы её не унесло в сторону порывом ветра, а второй — легкий саквояж, поджав губы, спустилась по ступенькам и Бриджит Ли. На железнодорожных путях стояли товарные вагоны. Холодный и пронизывающий ветер дул, не переставая. Окинув взглядом широкую площадь, Мишель по старой привычке принялась выискивать глазами сводного брата с экипажем, но вспомнив, что не предупредила его накануне о своем визите, поняла, что о выборе транспорта, при помощи которого можно было добраться до дома, она была вынуждена позаботиться теперь самостоятельно.

— Что-то мне не нравится эта Атланта, Мишель… — недовольным тоном отозвалась Бриджи, переминаясь с ноги на ногу.

Горестно вздохнув, девушка оглянулась по сторонам. Конечно, намного лучше передвигаться по улицам, где не было такой давки, как здесь, но пока они находились в центре вокзала, нечего было и надеяться, что народастанет меньше.

— Всего пару центов, леди, и я отвезу вас, куда захотите! — раздался почти рядом с ними громкий мужской голос. Обернувшись, Мишель увидела экипаж, на козлах которого восседал мулат средних лет.

— Наемный экипаж?! — фыркнула блондинка, поправляя шляпку. —  Да ты не видишь, ниггер, кто мы?

Однако заметив, с каким вожделением её подруга смотрит на карету, она тотчас предприняла попытку её осадить:

— Давай, лучше пойдем и поищем кого-нибудь из знакомых, кто мог бы нас подвезти, а багаж заберем позже. Это все же лучше, чем ехать в наемном экипаже, да еще во главе с ниггером.

Впервые проявив свой истинный нрав, Бриджит посмотрела на извозчика таким хмурым взглядом, что оставалось только удивляться, как он, с трудом его выдержав, не укатил отсюда раньше времени. Сразу разгадав, что эти две молодые дамы путешествует в одиночку, без сопровождающих лиц в виде брата или мужа, он и не думал от них отставать, пытаясь заработать.

— Меня нанял хозяин, и я получаю за это жалование, — возмутился мужчина, сжимая в руке кнут.  

— Ничего не знаем. Мы пойдем пешком, — решительно отозвалась Ли. — А ты езжай себе дальше, ниггер! Обойдемся без тебя.

Подхватив подругу за локоть, блондинка рванула вперед с таким видом, будто и вправду собиралась проделать дальнейший путь по городу в гордом одиночестве, да ещё пешком, пока её не осадила Мишель.  

Глава 2.2

Be good to everyone", hell I've been trying

But these lessons well now they've changed

Because I know you can no longer help me

Did you know just what you meant to me?

Tin Sparrow – Eileen

— Вы должны как можно скорее приступить к работе, — менторским тоном вещала следующий день Долорес Паркер, в чьи обязанности входило как можно скорее ввести девушек в курс дела и объяснить, что от них требовались, как от сестер милосердия. — Мы испытываем дефицит рабочих рук, поэтому было бы неплохо, если бы вы постарались овладеть первыми навыками по уходу за ранеными с сегодняшнего дня.

Одетые в чистые ситцевые платья, Бриджит и Мишель, не до конца привыкнув к незнакомой обстановке, с рассеянным видом прислушивались к наставлениям этой женщины. И наобещав ей с три короба, они понятия не имели, с какого рода трудностями в физическом и моральном плане им придется столкнуться во время исполнения своих обязанностей.  

Так и не получив профессионального медицинского образования, Долорес Паркер тем не менее считала себя достаточно образованной, чтобы взяв на себя управление одним из крупнейших госпиталей Атланты, и в отсутствие его основателя контролировать работу не только сестер милосердия, но и хирургического персонала.

Своим воинственным видом эта представительная дама словно задавала тон всем остальным. И хотя лицо её выглядело добродушным, налагаемая на неё ответственность поста, занимаемый ею столько лет, наложила на него свой отпечаток, придав её образу более властный тон. Проблемы, с которыми ей пришлось столкнуться в начале войны, бросили вызов её терпению и умению выкручиваться из самых безнадежных ситуаций. И несмотря на ухудшавшееся с каждым днем положение ситуации, женщина была уверена, что они смогут все преодолеть. Самому Райану Гилберту, с головой погрузившегося в дела, уже было не до госпиталя.

Разрываясь свалившимися на него хлопотами, скрипя сердце, мужчина был вынужден передать руководство своим заведением в руки Долорес Паркер, и, проводя все свое время в «штабах», навещал его крайне редко.

— Осваивайтесь пока самостоятельно, — сказала она девушкам, заложив одну руку в карман своего передника, — а когда приедет доктор Доусон, я постараюсь с ним поговорить, чтобы он взял кого-нибудь из вас к себе в ассистенты. И хотя как хирург он очень строгий и требовательный к своим помощникам, если вы будете стараться, усердно выполняя все его требования, кому-то из вас, думаю, повезет задержаться в качестве его ассистентки подольше.

Вздохнув с таким видом, словно заранее жалея их, таких наивных и неопытных, она передала девушек в руки завхоза госпиталя Аланы Лэвис, которая должна была ознакомить их уже непосредственно с практикой.

Услышав знакомые инициалы хирурга, Мишель невольно встрепенулась. Она уже была наслышана об этой фамилии, но когда именно это произошло и при обстоятельствах, вспомнить так и не смогла. Мишель нервничала, и это не укрылось от пристального взгляда её подруги.

Потянув девушку за рукав, Бриджит спросила у неё, что происходит, но та, оттолкнув её руку, и поправив свой фартук, доложила, что с ней все в порядке, хотя по виду вроде и не скажешь.  

А что если Доусон захочет выбрать в ассистентки именно её?

Стоило ей об этом подумать, как её начинал охватывать самый настоящий страх.

Куда проще было признаться в собственной безграмотности сейчас, нежели получив выговор от «знаменитого» хирурга, покинуть это заведение раз и навсегда.

Сама мысль о том, что ей не удастся справиться со своими страхом в процессе работы, внушала Мишель такой ужас, что полностью поддавшись собственным эмоциям, к наставлениям миссис Паркер она уже не прислушивалась. И когда Бриджит в очередной раз потянула её за рукав, словно намекая, что теперь они свободны и могут идти в палату, чтобы сменить повязки выздоравливающим солдатам, не сразу её расслышав, Мишель по-прежнему продолжала стоять в коридоре, раздумывая о чем-то своем.

Как знать, возможно, к концу дня кто-нибудь из коллег, заметив, что она не в состоянии справиться с элементарной задачей, пожалуется Гилберту, а тот, удостоверившись в её профнепригодности в медицинском ремесле, отправит её снова в провинцию, где остаток своих дней ей придется провести в одиночестве, если, конечно, не посчастливиться выйти замуж за какого-нибудь однорукого солдата, который в условиях уже сказывающегося недостатка более достойных по рангу и сословию мужчин, окажется для неё ещё слишком хорошей партией.

Увы, другим в этом госпитале было не легче. И обязанности её сверстников были куда более ответственными и серьёзными, нежели какой-то там уход за ранеными, который возложила на них Долорес Паркер. Может, даже хорошо, что пока ей не приходилось кому-то ассистировать во время операции. К длительному созерцанию человеческих страданий она была пока не готова, а вид крови вызывал у неё лишь отвращение.

Тщетно пыталась Мишель расспросить сводного брата о царивших в госпитале порядках. На отвлеченные темы Дэмиен мог говорить часами и много, но стоило ей коснуться темы, связанной с медициной, как напустив на себя странную молчаливость, он старался как можно скорее перевести беседу в другое русло, избегая разговоров о госпитале как чумы. В такие моменты от него невозможно было добиться и слова о буднях, проводимых им в стенах этого заведения. Было видно, что эта тема не доставляла ему особого удовольствия, поэтому он старался по возможности о ней особо не распространяться.

Глава 2.3

Проснувшись рано-утром, Мишель ещё долго не могла понять, где она находится.

За окном был дождливый пасмурный день, и солнечному лучу лишь изредка удавалось пробиться сквозь слой облака, проникая сквозь плотно задернутые шторы, и освещая полутемную комнату.

Собравшись с духом, девушка попыталась было вскочить по привычке с постели, но сделав одно неосторожное движение локтем, была вынуждена снова опуститься на подушки, — так сильно у нее болела голова, а перед глазами все расплывалось.

У неё было ощущение, будто её ударили чем-то тяжелым по лицу: прикосновение к вискам доставляло боль. Нащупав у себя на лбу повязку в виде холодного компресса, она неожиданно вспомнила, что произошло.

Сейчас ей самое время быть в госпитале, рядом с ранеными, а она «прохлаждается» невесть где! Да миссис Паркер её попросту убьет, если не застанет на посту!

Девушка боялась себе даже представить, что могло там произойти за время её отсутствия. Дэмиен наверное там и вовсе сходит с ума, понятия не имея, куда подевалась его «сводная сестра» после сегодняшней смены. А может, наоборот, он ничего и не заметил, ведь ему, как обычно, на все наплевать.

Было бы прекрасно, если бы её внезапное исчезновение прошло мимо внимания остальных особ, но подобный поворот событий казался ей слишком маловероятным для воплощения.

— Слава богу, вы проснулись, — послышался откуда-то издалека сдержанный, с легкими нотками высокомерия, голос.

Повернув голову в сторону двери, Мишель встретилась взглядом с мужчиной, чье лицо показалось ей довольно знакомым. Она определенно видела его где-то раньше.

На вид ему около тридцати, тридцати двух лет, но сколько было этому типу на самом деле, знал наверное только он один.

Слегка отстраненный взгляд серо-зеленых глаз незнакомца, видевший на своем веку достаточно, чтобы перестать чему-либо удивляться, пронзал в буквальном смысле слова. В них было столько дерзости и вызова, что девушка, привыкнув к подобным взглядам только со стороны поклонников, почувствовала некое смущение.

Даже Дэмиен так никогда на нее не смотрел. Скрестив руки на груди и продолжая следить за ней, незнакомец выдал равнодушно:

— Если бы вы умерли, я бы не простил себе этого поступок до конца своих дней.

— И сколько времени я здесь провела? — поинтересовалась Мишель, осматривая помещение.

—  А вы куда-то спешите?! — небрежно оборвал её мужчина, подходя к окну.

— Мне надо в госпиталь... —  в замешательстве пролепетала та, машинально потупив свой взор. — Понимаете, я совсем недавно приступила к исполнению своих обязанностей в качестве сестры милосердия, поэтому…

— Я так и понял, — договорил он, раздвигая занавески, чтобы пустить в помещение побольше солнечного света.

— Но каким образом?

— По тому, как выскочив из госпиталя, вы бросились прямо под колеса моей двуколки, изрядно напугав своей безумной выходкою мою и без того беспокойную лошадь.

Прямолинейность её встречных вопросов, очевидно, была ему по душе. Это вносило приятное разнообразие в ворох впечатлений человека, привыкшего к раболепному поклонению со стороны своих поклонниц, взиравших на своего кумира с обожанием.

«Какой циничный и самоуверенный тип!» — подумала Мишель, невольно залюбовавшись его коренастой, широкоплечей фигурой с военной выправкой, пока он поправлял занавеску.

Ей в жизни еще не приходилось видеть перед собой столь самонадеянного мужчину, разговаривавшего с ней с нарочитой любезностью, в которой она улавливала скрытую беспринципность, граничившую с нахальством. 

— В том состоянии, в каком находитесь сейчас вы, я бы посоветовал вам некоторое время не посещать госпиталь вообще. Вы сами нуждаетесь в помощи, а продолжаете думать о других, — надменным тоном проронил он, поворачиваясь к ней, чтобы оценить степень её «выздоровления» уже при свете дня.

У него был настолько серьёзный и одновременно задумчивый взгляд, что глядя на него, со стороны складывалось впечатление, будто он решает какую-то трудную арифметическую задачу. Необычность ситуации, в которой он очутился, между тем, настолько его забавляла, что он, нисколько не смущаясь состояния полураздетой незнакомки, был готов проговорить с ней на подобные темы хоть до утра следующего дня.

— И как долго я пролежала вот так, без сознания?

— Почти сутки.

Услышав ответ, Мишель вздрогнула, прикоснувшись к вискам. Продолжая всматриваться в это отстраненное, но лишенное всякой агрессии лицо, она не могла не отметить, что несмотря на первоначальную вспышку ярости, вспыхнувшей у неё по отношению к этому человеку, спустя время он начал вызывать чувство доверия. Её что-то привлекало в этом незнакомце, но что именно, понять она так и не смогла.

Впрочем, сам мужчина, продемонстрировав по отношению к ней поначалу свойственную ему невозмутимость наряду с показным равнодушием, был вынужден сознаться, что эта хрупкая и невинная на вид девушка, пребывавшая без сознания все это время, пока он нес её в дом, вызвала в его душе противоречивые чувства.

Невольно залюбовавшись её гармоничными чертами и нежным оттенком лица, он попытался разгадать, к какому сословию общества она принадлежала. На представительницу «белой голытьбы» девушка не походила, средний класс — маловероятно, но если она принадлежала к классу местной «аристократии», тогда какого черта она делала в госпитале в качестве сестры милосердия?!

Глава 2.4

— Наша случайная встреча, надо полагать, оказалась неслучайной.

Мишель безмолвно кивнула. Они сидели напротив камина и пили чай. Алекс Доусон ненавязчиво расспрашивал её о работе в госпитале, родственниках, избегая разговоров  о своей личности. Единственное, что удалось ей о нем узнать, так это то, что он был выходцем из Эдинбурга, города, который располагался недалеко от её исторической родины.

— Значит, мы с вами земляки? — усмехнулась она, пригубив из чашки дымящийся напиток.

— Получается, что так, — сказал он, потянувшись за сахарницей.

— Надо же: столько лет жить в одном городе, и ни разу не пресечься, — улыбнулась Мишель, касаясь чашки сверкающей чайной ложечкой.

Сервиз был настолько изящным и хрупким, что опасаясь что-то разбить, она обращалась с ним очень осторожно.  

— Точнее пресеклись, но уже в Америке, — добавил хирург. — Хотя, по правде сказать, прожив столько лет в этом городе, о вашей семьи я слышу впервые. 

Во время чаепития его к ней отношение заметно потеплело, но на какой почве зиждилась подобная симпатия, пока что она не понимала. Словно сбросив с себя сотканную из невозмутимости маску, он впервые разговаривал с ней, открыто делясь своими мыслями и ничего от нее не скрывая. Но как долго мог продлиться столь доверительный диалог с его стороны, оставалось только догадываться.

За столом им прислуживал Джеймс Уитсон. Это был, пожалуй, единственный негр, который носил в здешнем штате фамилию. Не каждый чернокожий мог похвастаться подобным достоянием, проживая на территории Юга.

— Этого черномазого приобрел на невольничьем рынке в Новом Орлеане мой друг из Чикаго — отозвался Доусон, — а узнав, что я нуждаюсь в прислуге, чуть позже перепродал его мне.

Всматриваясь в широкоскулое лицо негра, Мишель была уверена, что видела его вчера на козлах, чудом не угодив под колеса двуколки.

— Помимо обязанностей кучера, он еще выполняет функции лакея и дворецкого, — словно прочитав её мысли, добавил мужчина, пристально следя за её выражением лица. — Раньше ему приходилось горбатиться на сахарных плантациях Луизианы, а теперь он трудится на меня. И пока что ни разу не жаловался. Если накануне намечается серьёзная операция, он лично следит за тем, чтобы мой саквояж всегда был набит необходимыми хирургическими инструментами. Так что если он будет и дальше с такой же ответственностью выполнять мои требования, со временем я выкуплю из рабства его женушку и детей, тем более я накануне дал ему обещание, не так ли, Джеймс?

Молча улыбнувшись, негр кивнул. Сообразительный попался черномазый, ничего не скажешь, подумала Баррингтон.

— Только никому не говорите, что у меня есть друг-янки, — перехватив её настороженый взгляд, попросил Доусон, — а то южане мне этого никогда не простят. Они и так косо смотрят на меня, потому что я не разделяю их взглядов насчет Конфедерации, а если до их ведома донесут сведения о моей преданности северянину из Чикаго, может статься так, что мое доброе имя будет предано публичному остракизму.

И завершив свой монолог на этой фразе, мужчина как ни в чем не быапло продолжил чаепитие, упиваясь этой миниатюрной церемонией.

В Америке никто не умел толком заваривать чай. Данная культура была чужда американскому менталитету, и не так развита, как например, в туманной и дождливой Шотландии, не говоря уже о Японии и Китае. В почете здесь был только кофе, куда в период войны вместо сахара добавляли сорго, поэтому нетрудно было себе представить, что за жуткую бурду приходилось пить местному населению в те времена. Тем не менее у этого типа был просто дар готовить напиток так, что невольно поддавшись окутывающей помещение атмосфере уюта, Мишель почувствовала себя здесь как дома.

— А о катастрофе на мосту вы не слыхали? — спустя время осведомилась у него она, поделившись с ним некоторыми подробностями по поводу той трагедии.

— Почему же не слыхал? Очень даже слыхал, — бросил он, доливая в свою чашку ещё немного чая. — Говорили, много людей погибло, но в целом, эта история меня тогда мало интересовала, поэтому больше о ней ничего сказать не могу. Во всем мире каждый день происходят какие-то катастрофы, так что смысла концентрировать свое внимание именно на этой я не вижу.

— А я вижу, — отозвалась Мишель, перехватывая его настороженный взгляд.

— А вам есть какое-то дело до этой… м-м-м.. канувшей в Лету истории?

— Мои родители были пассажирами того поезда, — чуть слышно проронила она.

— Действительно? — словно не веря услышанному, переспросил он, округлив глаза.

— В той катастрофе погибла вся моя семья.

— Вот как?! Сочувствую, — молвил Доусон, потянувшись за своей чашкой и пытаясь таким способом замаскировать временное замешательство, которое вызвало у него упоминанием об этой трагедии.

— Да. Отец с матерью. Понимаете, они хотели как можно скорее добраться домой, но непогода застала их врасплох, а дальше…

Замолчав, девушка перевела дух, чтобы собраться с новыми силами и добавила:

—  … а дальше вы сами знаете, что произошло.

Ей не хотелось лишний раз вспоминать об этой потере, но раз хозяину дома нетерпелось узнать о её семье, должна же была она рассказать ему хоть что-нибудь.

Глава 2.5

Пребывая в некотором замешательстве от происшедшего, Мишель ещё долго не решалась покидать собственную комнату. От мысли, что ей придется сегодня появиться на благотворительном балу, посвященном сбору средств для армии Конфедерации, где вероятность встречи с Алексом Доусоном оставалась достаточно высокой, у неё по телу пробегали мурашки.

Окончательно поссорившись с Дэмиеном, она до сих пор находилась под впечатлением брошенных им накануне слов, когда её пропажа таки обнаружилась: «И где это ты шлялась после полудня? Ничего не хочешь поведать о своих развеселых «приключениях»? Я весь извелся, бегая по улицам Атланты, опасаясь наткнуться на твой труп!».

В тот день он выглядел таким взволнованным, что она почти готова была поверить в искренность его намерений. После ссоры они не разговаривали три дня, а тут такое событие. Кто-то из соседей, очевидно, видел, как ее проводил домой незнакомый мужчина, и доложил обо всем Гилберту. Вот он теперь и извелся весь, предъявляя ей какие-то нереальные требования. И посвятив весь вечер накануне бала раздумьям о том, как поступить, чтобы избежать повторной встречи с Доусоном, она приняла решение вообще никуда не ехать, а оставшись дома, дочитать наконец письмо, которое прислал ей Дерек, отбыв пару месяцев назад в Южно-Каролинский легион.

Время шло, и вот на лестнице раздались шаги, принадлежавшие человеку, которого в эту минуту ей хотелось видеть меньше всего. От осознания неминуемой встречи с ним, по её спине прошелся холод.

На какое-то мгновение Мишель показалось, что сводный брат собирался пройти мимо, но остановившись внезапно напротив её комнаты, с наигранной любезностью постучался в дверь.

Не дождавшись пригласительного «сигнала», который вряд ли бы последовал, парень внезапно открыл дверь, и как ни в чем не бывало зашел в её спальню. Застыв на пороге, и изрядно удивившись тому полумраку, который было не под силу разогнать свету ночника на столе, он ещё долго не решался сделать следующий шаг.

Направляясь сюда с целью отчитать «сестренку» за длительные сборы, он надеялся застать её в вечернем наряде, и причесанной. Каким же было его удивление, когда переступив порог этого помещения, он увидел, что за Баррингтон не только не успела собраться, но по-прежнему находилась в постели, имитируя очередное недомогание.

— Ты почему не собираешься? — прикрыв за собою дверь, осведомился у неё Дэмиен.  

— Извини, но я сегодня никуда не пойду, — еле слышно произнесла Мишель, прикладывая ладонь ко лбу. — Мне что-то нездоровится.

— Да что вы говорите! — язвительным тоном отозвался Гилберт, пытаясь разгадать, что задумала его сводная сестренка в этот раз. — И какова же причина хвори, столь внезапно обрушившейся на тебя?

Тщетно Мишель силилась придумать причину своего мнимого недомогания, которое могло бы оправдать её действия. Сегодня, как назло, ей ничего не лезло в голову. И прежде чем она успела осознать свою оплошность, быстро разгадав её наигранное притворство, Дэмиен принялся вновь насмехаться над ней:  

— С чего это ты решила вдруг корчить из себя больную? У тебя это плохо получается, уж можешь мне поверить. И если, к примеру, Дерека, или моего отца, тебе бы еще удалось провести, то со мной такие штуки вряд ли пройдут.

— Ничего я не выдумываю, мне действительно нездоровится, — пролепетала девушка, не зная, что выдумать, чтобы он наконец отстал от неё и убрался отсюда. — Если тебе так нетерпиться, можешь ехать сам, а я сегодня от поездки воздержусь.

Будь на месте Дэмиена кто-нибудь другой, к примеру, тот же Дерек, окинув его ледяным взглядом, она бы попросила его удалиться прочь из комнаты, но со сводным братом, чей вздорный характер оставлял желать лучшего, обойтись она так не могла.

— Пойдешь, никуда не денешься, — настоял на своем Гилберт, сжимая кулаки. — Даже если мне придется тащить тебя туда силком.

Его черные глаза блестели в полумраке, и этот блеск ей очень не понравился.

— Но мне надо… — Мишель хотела было распорядиться, чтобы он покинул комнату, и дал ей возможность спокойно переодеться, но выдворить отсюда Дэмиена оказалось задачей не из легких.

— Ничего страшного, я сам тебя затяну, — усмехнувшись, бросил парень, разгадав смысл её отчаянного взгляда, и тут же подойдя к шкафу, где хранились ее наряды, принялся бесцеремонно перебирать её платья в поисках подходящего. И наткнувшись на одеяние с низким декольте, которое она одевала лишь в исключительных случаях, он швырнул его на постель.

— Наденешь вот это, — ехидно отозвался Дэмиен, вплотную приближаясь к ней. — «Светило» американской хирургии должен оценить твой вкус. А теперь я хочу попросить тебя встать с постели и повернуться ко мне спиной…   

Мишель с недоумением на него покосилась, не понимая, что он хочет от неё. Раньше ей корсет затягивала Дайяна Гилберт. Сегодня, по всей видимости, эту «обязанность» решил возложить на себя её сын.

Мало того, что вломившись без разрешения к ней в комнату, Дэмиен переворошил кучу её платьев, так выбрав такое, что в  нем в самую пору было появиться в каком-то публичном доме, но никак не на благотворительном вечере, где будет много почтенных конфедератов, ещё имел наглость заставить её это надеть. Почувствовав себя оскорбленной до глубины души, Мишель попросила его покинуть помещение.

— Я оденусь сама, — вспыхнув, проронила она, кутаясь в одеяло. Девушка даже представить себе не могла, как будет одеваться в его присутствии. Но Гилберта такой расклад дел не устраивал. О чем он тут же поспешил поставить её в известность.

Глава 2.6

Позволив подхватить себя под локоть, Мишель направилась в сторону крыльца, где уже прогуливались гости, прибывшие на праздник чуть пораньше.

Преодолев расстояние от аллеи до крыльца, чуть не споткнувшись при этом о мраморный выступ, (с такой бесцеремонностью Дэмиен тащил её за собой), Мишель вздохнула с облегчением, отметив отсутствие Доусона среди именитых гостей. По залу то и дело проплывали слуги, предлагая гостям прохладительные напитки и закуски. Заняв место на подмостках, музыканты со сосредоточенным видом настраивали свои скрипки.

Поприветствовав кое-кого из знакомых в своей привычной презрительно-насмешливой манере, Гилберт последовал дальше. Несмотря на горевший внутренний огонь, сотканный из замешательства и смущения, Мишель едва находила в себе силы, чтобы с рассеянным видом отвечать на приветствия окружающих.

Сложно было найти более противоречивую по внешней расцветке «парочку», чем эта. Сколь ярко смотрелась Баррингтон в своем «откровенно» платье, и лихорадочным румянцем на щеках, столь мрачно выглядел в своем темном костюме Гилберт, взирая на толпу с циничной насмешкой на устах.

Сегодня он выглядел бледнее обычного. И только горящий огонь в глазах выдавал противоречивость эмоций, которые он испытывал. Да и вообще, со стороны складывалось впечатление, будто этому молодому человеку если где и было весело, то разве что на похоронах.

Впрочем, его настроение редко когда совпадало с настроем общественности. И когда остальные смеялись и веселились, не находя ничего смешного в их юморе, он до поры до времени хранил невозмутимый вид, стараясь особо не афишировать свой внутренний настрой. Развеселить его могли лишь анекдоты разряда «черного» юмора. И словно стараясь подчеркнуть, как мало значит для него значит такое событие, как благотворительный вечер в честь сбора средств на нужды Правого Дела, он даже оделся сегодня так, словно по ком-то отмечал свой траур. Будь в его взоре больше  жизнелюбия, и поменьше скепсиса, свойственного обычно умудренным годами людям, он был бы идеальным молодым человеком, а пока что его поведение оставляло желать лучшего.

Но вместо того, чтобы общаться в кругу своих, и уподобившись сентиментально настроенным сверстникам, попытаться поухаживать за девушками, которые, несмотря на его напускное равнодушие, не теряли надежды завладеть его вниманием, ввязываясь в разгромные споры с джентльменами старой закалки, он не упускал ни единой возможности подслушать последние сплетни взрослых. И если перед ним возникала альтернатива пригласить на танец девушку или ввязаться в дискуссию с ветераном Мексиканской войны, он куда охотнее выбирал последнее.

Ему словно доставляло удовольствие изводить терпение людей, в силу возраста отрицавших мнение, не совпадающее с их собственным. И продолжая наблюдать за ним украдкой на подобного рода мероприятиях, Мишель просто не понимала, как можно было так бездумно проводить свои лучшие годы молодости, растрачивая их на бесконечные споры о политике с выжившими из ума маразматиками.

Самоутверждение, как выяснилось позже, имело для него больше значения, чем банальная эмоциональная привязанность, которая со временем могла быстро себя исчерпать.

Некоторые девушки, потеряв всякую надежду получить от него приглашение на танец, ожидали с его стороны хотя бы одного одобрительного взгляда по поводу нарядов, однако заметив, что ему куда больше импонирует коротать время в обществе глухих после контузии ветеранов, горланивших что-то о войне, горестно вздыхая, они разламывали в пух и прах свои веера, стараясь «переключить» свое внимание на более отзывчивых молодых людей.

Не подозревая, что своей отталкивающей манерой поведением он разбил сегодня ни одно девичье сердце, Гилберт продолжал дискутировать с престарелыми джентльменами до тех пор, пока одного из его собеседников в порыве красноречия не хватал апоплексический удар.

На самом деле Дэмиена мало интересовали как политика, так и философия. Главное, вывести на эмоции самого невозмутимого из пожилых джентльменов, к которому боялись подступиться самые смелые ровесники. И будучи в курсе его слабых сторон, во время повторной беседы он уже знал, куда «бить», чтобы вывести собеседника из равновесия. Но ежели достойного общества ему не находилось, он спешил покинуть данное мероприятие, ни капли не жалея при этом об упущенных возможностях. И чем раньше это происходило, тем было лучше для него.

Все давным-давно разбрелись по парочкам, и только он один, не горя желанием присоединяться к какой-либо группе, заложив руки в карманы, бродил себе по залу, не особо страдая от своего одиночества.

«Люди — это всего лишь стадо обезьян, которые вцепились в земной шар и поэтому не падают», — любила говорить его мать, Дайана Гилберт. И привыкнув с детства воспринимать её фразы, как истину в последней инстанции, он даже не пытался опровергнуть их смысл.

В отличие от мужа, эта женщина внушала сыну совсем другие представления о жизни, не переставая повторять, что для того, чтобы чего-то в ней добиться, нужно быть хитрее, коварнее и наглее. И в этом плане  Дэмиен превзошел спустя время все её ожидания.

Будучи довольно скрытным юношей, он ни с кем не делился своими мыслями. А если кто-нибудь осмеливался спросить его, о чем он постоянно думает, Гилберт либо высмеивал спрашивающего, либо одаривая собеседника презрительным взглядом, посылал его куда подальше, вследствие чего сверстники вели себя с ним сдержанно, вызывая у последнего желание ещё больше подтрунивать над ними.