Госпожа

Пролог

19 день второго лунного месяца выдался самым холодным за последние 100 лет. Колючий мороз едко врезался в глаза редких смельчаков, вышедших ему навстречу. Ветви деревьев осели под тяжестью льда, обвесившегося на них. Казалось, еще чуть-чуть и они и вовсе обломаются, оседая на укрытую снежным одеялом землю. Малиховый терем не знал доселе такой стужи, служилые тенями мелькали среди деревянных подпорок, тут же пропадая в коридорах, ежась от мороза, тяжело выдыхая на ружу грузный пар. Еще вчера ярко светило полуденное солнце, радовались теплу крестьяне, как нежданно нагрянул злой рок.

Небо следующего дня оказалось затянуто тучами так, что казалось, будто рассвет и не наступил вовсе. Стихия обрушилась со страшной силой, сметая на своем пути все, что только попадало в ее цепкие когти. Снежные волны с силой бились о поверхность запертых наглухо ворот. Вьюга металась от одного двора к другому, сумасшедше улыбалась человеческим очертаниям, смеясь над глупцами, прячущимися как крошечные мыши в свою щель в стене, пока она кромсала воздух и скребла тонкими пальцами, со скрипом и болью задевая ногтями деревянные прорези. Еще долго будут помнить увидевшие однажды, как дышала им в душу неведомая сила, как вытягивала жизнь из продрогшего тела, как бросалась на них, силясь добраться до самой души и загубить ее. Незадачливые крестьяне спешили укрыться от неминуемой смерти, наглухо запирались в стенах, молились вслух, только чтобы не испустили дух раньше срока.

В комнатушках кое-где как в проталинах между снежными насыпями еще теплилась жизнь. Там же горели лучины, где-то вовсю готовилась ароматная еда в печи. Под едва слышный в гуле детских голосов треск досок пряли, перебирали зерна, лишь едва поглядывая наружу и тут же пряча взгляды, будто знали, как опасно было смотреть туда, где сама смерть выкрикивает имена несчастных дураков.

Маленькая девочка семи лет отроду одна подсела чуть ближе к оконной раме. Своими крошечными пальцами она отчего-то слегка дотрагивалась до кружевной шторки и тут же одергивала ладони, как от кипятка. Ее любопытные карие глаза следили за движением легкой ткани и руки снова возвращались к своему занятию. Ее не волновали голоса братьев, старательно вырезающих что-то из маленьких обрубков какого-то светлого дерева, совсем не интересовал голос матери, то и дело вмешивающийся и какой-то неестественно едкий. Голос бури за окном казался куда приятнее. Сладкий шепот проникал в детское сознание и окутывал его каким-то сказочным туманом. Девочка бродила меж троп собственного воображения и продолжала слушать, как снаружи ее зазывали выйти и увидеть что-то очень важное, без чего она никак не может обойтись. Ладонь опять потянулась навстречу этому таинственному собеседнику.

– Вета! – окликнула девочку мать. – Ну-ка уйди от окна. Погляди, что там творится – ни души, а она как завороженная сидит.

Еще вполне молодая, но мудреная опытом и детьми женщина вернулась к своему занятию, продолжая следить переплетением ниток между пальцами. Она отсчитывала какое-то количество шепотом, потом делала новый виток и опять увлеченно считала до тех пор, пока снова не дойдет очередь до нового витка. Девочка чуть отодвинулась и встала во весь свой маленький рост. Ее глаза проследили за двумя старшими братьями, которые продолжали переговариваться между собой, пока ножички в их руках вырезали отверстия в дощечках. Дабр и Глеб были близнецами.

В их десятилетнем возрасте они уже умели ловить рыбу, смотрели за скотом и даже вырезали разные чудные фигуры из взятых из леса обрубков толстых веток или досок, что иногда давал отец. Вот и сейчас они с жаром пытались добыть из несчастного куска древесины какую-то жар-птицу, а она все никак не выходила и не выходила. На девочку они не обращали никакого внимания. Их и раньше особенно не заботила мелкая девчонка, ошивающаяся рядом почем зря. Однако Дабр все же был намного добрее к своей младшей сестре в отличие от брата. Если и можно было считать его редкую заботу таковой, то пусть так. Девочка же была благодарна и за это. Карими глазами она неспеша обводила просторную комнату, теплую и родную. Но голос в голове все же не умолкал. Подойти бы к красному углу, да ноги не вели. Даже движения в его сторону она сделать не могла, будто кто-то нарочно одергивал ее и правил телом. Незаметно для занятых своими делами членов семьи она тихонько вышла за порог комнаты. Отца все не было. Он ушел еще вчера и обещал вернуться на следующий день. Кто же знал, что так некстати настигнет страшный мороз. Что-то внутри нашептало ей, что стоит постоять и подождать, быть может, не зря. В своем легком платьице она стояла у самой двери как завороженная. Вдруг половицы скрипнули и отворился засов.

С глухим звуком в коридор ввалился грузный мужчина, с силой держась за затвор. И тут в самой голове Веты мелькнула странная мысль выйти туда, наружу, пока может. Своих сил отворить дверь ей явно бы не хватило, а тут как по мановению волшебной палочки появилась чудесная возможность узнать, кто же так рьяно звал ее, чей мягкий голос обволакивал и вел куда-то. Отец еще не успел запереть дверь, как девочка резко метнулась к выходу, надавливая на дерево, приоткрывая и выпрыгивая на улицу. Ноги сорвались с места так быстро, что сам отец не успел удержать ее. Его вскрик разбудил внимание жены, и та бросилась навстречу, не успев распутать до конца нити меж пальцев. Муж бросился за устремляющейся куда-то далеко девочкой, а женщина, не раздумывая, отправилась за ним, не видя дочки рядом и уже догадываясь, что случилось. Она что есть сил отмахивалась от снежных хлопьев и пыталась разглядеть фигуру Веты, пока та удалялась все дальше и дальше. Ноги сами несли девочку в известном лишь им направлении, а скалящийся ветер хохотал над головой и с новой силой бил по щекам. В своем белом с вышивкой платье она мчалась навстречу незнакомцу, теряясь в сознании и вновь оказываясь меж воображаемых троп.

И голос отвечал ей, подгонял, кричал «Быстрее! Быстрее!» и обрывался, достигнув пика. Такая маленькая, она переставала чувствовать холод так скоро, как с каждым шагом приближалась к зловещему лесу. Таким он казался ей раньше, всегда, но только не сейчас. Ей виделось, что тот чудесный «друг» там, и только сегодня, только в это мгновение она может его увидеть. Она не помнила себя, но продолжала бежать в неизвестность, пока ветви осин сбрасывали ей на макушку наметенный снег и сами как будто пытались остановить ее от греха подальше. Вета не слышала голосов родителей, ее подгоняли, несли против воли. И была ли в этом хрупком тельце воля, чтобы противостоять неведомой этой силе…