Госпожа Рябиновой башни

1.

Грег врал так забористо, что его бесплатно кормили в каждом трактире по пути следования труппы. Иногда даже наливали кружечку эля, лишь бы не замолкал, а все потешал общество своими баечками.

Я прямо диву давалась, откуда он берет все эти россказни про духов, ведьм, оборотней и прочее старье. Каждый знал, что нынче в Альбионии не осталось ни капли колдовства. Может все ушло через море с драконами, а может — просто пропало.

Но это знание никому не мешало слушать Грега, разинув рот.

Хозяин труппы, дядюшка Барни, вовсю пользовался тем, как любит Болтуна Грега народ, и вечно выпускал его развлекать посетителей трактиров, пока мы ужинали.

Вот и нынешним вечером он распинался о чем-то таком чудесном. И я слушала вместе со всеми, забывши про свое неверие напрочь. Уж больно складно врал, того гляди совсем заслушаешься.

— Стало быть, как выйдешь на перекресток в ночь Отворения врат, в самую полночь, — надобно просить старых богов, чтобы указали тебе путь. Ежели будет на то их милость, то и увидишь тропку. И приведет она тебя в такие места…

— На какой перекресток? — среди слушателей порой попадались недоверчивые.

— Да на любой! — моментально нашелся Грег. — Ибо каждое скрещение путей в такую ночь дорожка в особые места, смекаешь?

— Ну и куда ж она приведет, дорожка та? — крестьяне во всем любили ясность, оттого и донимали рассказчика.

Но сбить Грега с толку было не так-то просто.

— Сказано тебе, темнота, — насмешливо хмыкнул он, поднося ко рту кружку с подогретым вином, — как пойдешь по тропке, так и попадешь в места особые, колдовские. Их по здешним лесам мноого. Да только просто так они никому ни в жизнь не откроются. Вот ежели в ночь Отворения врат — дело другое.

Вино с хитрыми пряностями, что заказал на всех дядюшка Барни, знатно закружило мне голову. Иначе зачем бы я выкрикнула громче иных мужиков:

— Ты, Болтун, говори да не заговаривайся! Зачем простому человеку колдовство? Нечего бродить в такую ночь по всяким тропкам. Уж не знаю, как там чудесные места, а на разбойничью заимку нарваться — проще некуда. Или на зверя какого, не приведи Единый. Ведь и косточек тогда не найдут. Так что не сбивай мужиков с пути.

На меня Грег посмотрел с обидой. Ну да, вроде как я своего задирать принялась, а такое в нашей труппе было не в чести. Но все-таки ответил мне в тон, укоризненно качая головой:

— Ты, Канарейка Джен, не любо, — так не слушай, а сказывать не мешай. Про пути-дорожки колдовские еще деды наших дедов знавали да внукам своим заповедали. Ясное дело — просто так, без нужды, туда соваться нечего. Но вот ежели страсть как хочешь новую судьбу получить, то другой дороги тебе нету.

— Да я бы, может, с радостью свою судьбу переменила! — я чувствовала, что меня несет, но остановиться уже не могла. — Только нет больше в нашем мире чародейства. И никто, ни старые боги, ни сам Единый, не сможет указать мне никакого пути. Вот если только сама найду…

Я перевела дух и откусила от тыквенного пирога. Пироги в этом трактире были особо хороши.

Грег следил за мной со странной усмешкой. Не иначе — замыслил что-то.

— Ну так и найди, раз такая бойкая, — весомо обронил он. — Сама. Выйди ближе к полночи на перекресток — тут поблизости я один приметил — и отыщи заветную тропку.

— И выйду! — рявкнула я, уже понимая, что влипла в недоброе дело. — Показывай, в какой стороне твой перекресток.

Дядюшка Барни забубнил что-то насчет того, будто молодежь мается дурью. Но мы его, ясно, не послушали. Вышли на трактирное крыльцо, и Грег махнул рукой:

— Туда ступай, не промахнешься. Да поспеши, дело к полуночи. Коли вернешься, — расскажешь, чего повидала.

И снова усмехнулся этак, загадочно. Не то пакость подстроил, не то благодеяние сотворил. Я только плечом дернула и пошла, куда показано.

Перекресток и впрямь оказался близко. Только не видно было ни демона. Тут-то я и порадовалась, что лампу-светлячка с собой захватила.

Надо же старых богов почествовать, по сторонам перекрестка поклониться, а в такую тьмищу и куда кланяться не найдешь.

Вздохнула я, отбила поклоны, как положено, и сказала:

— В ночь Открытия врат кланяюсь вам низко, старые боги. Тебе, пресветлая матушка Лива, тебе, Орн Богатый, тебе, лесная хозяйка Салва, тебе, мать ночи Ула! Коли будет на то ваша милость, укажите мне путь, дайте новую судьбу взамен прежней!

Проговорила я все это, и замолчала. Стояла, водила фонарем по сторонам… и таки дождалась. Будто сама собой у меня под ногами образовалась неширокая тропка, уводящая вкось от перекрестка куда-то в лес.

Там, куда она вела, было сыро и мрачно, и холодный осенний ветер гудел среди вершин.

Мне сделалось жутковато, но отступать было очень уж позорно. Поэтому я собрала все свое нахальство, воинственно шмыгнула носом, подняла фонарь повыше и шагнула на тропу.

2.

Тропка вилась, изгибалась, а я шагала по ней и старалась не замечать, как страшно вокруг. Ночной лес, Отворение врат, какая-то там новая судьба взамен участи певички в бродячей актерской труппе, — всего этого для одной ночи было точно многовато.

Да и лес встречал меня неласково. То над самым ухом угукнет неведомая птица. То ветка зацепит за рукав, словно желая остановить, удержать от продолжения пути. То мокрый лист слетит прямо под ноги, — не поскользнешься, так оступишься.

Шла я так, шла, и уж принялась было высматривать, под каким кустом поискать себе ночлега.

Неужто это и есть моя судьба — ночевать в лесу под кустом? Тогда я уж лучше вернусь к дядюшке Барни, у него всяко веселее и сытнее будет.

Фонарь мигнул и погас — вот это фокус, как же дальше идти-то, в полной темноте? Я остановилась и задумалась.

Сколько стояла бы я так, не знаю, но тут об колени потерся кто-то невидимый и явно дружелюбный. Я наклонилась погладить зверушку и увидела слепящие яркой зеленью глаза. Неужели кот? Да какой крупный!

— Ваше племя в лесу не живет, пушистый господин, — просительно проговорила я, — Так, может, ты проводишь меня к своим хозяевам?

Кот явственно фыркнул и побежал прочь по дорожке, иногда оглядываясь на меня. Его светящиеся глазюки служили мне ничуть не хуже погасшего фонаря.

Шли мы совсем недолго, я даже успокоиться успела. Уж как-нибудь уговорю хозяев пустить на ночлег. Могу отработать чем. Или спеть им песен покрасивее на сон грядущий.

Я так задумалась, что едва не уткнулась носом в какое-то высоченное строение, похожее на башню. Вот ведь! Откуда, интересно, башня посреди дремучего леса? Не лень же кому-то было в глуши этакое, прости Единый, строение городить.

Строение окружали целые заросли не видной в темноте, но остро и горько пахнущей рябины. Я успела вспомнить, что рябина не растет там, где творится злое черное колдовство, и тут дверь башни распахнулась.

На пороге стояла удивительная старая леди. Очень старая, моя бабка, например, по сравнению с ней — молодуха, как есть. Но держалась хозяйка башни прямо, смотрела живо и весело, да и одета была в шелка и бархат. Совсем, совсем не крестьянский наряд.

Такие одежды, как у нее, я видывала на картинках в книге с древними легендами, которую однажды спьяну купил мне на ярмарке дядюшка Барни. Решил, что мне надобно просвещаться.

А я и спорить не стала. Припрятала подарочек, да разглядывала, когда находилось время. Очень уж там наряды у старинных дам да кавалеров были прелестные. Я бы тоже в такое нарядилась — жаль, что теперь этакой старины нигде не найдешь.

— Проходи, девушка, — пригласила старая леди. — Время позднее, так что ты можешь остаться в Рябиновой башне на ночлег.

Да уж, если как и звать эту башню, так только Рябиновой. В жизни я не видала, чтобы столько рябины росло вокруг жилища.

Я переступила порог и огляделась. Надобно сказать, пожилая хозяйка держала свое владение в порядке. Полы были выстланы чистым тростником, деревянные балки и галерея наверху наполированы от души, свечи в тяжелых шандалах горели ровно и ярко.

Но странное дело: в этой обстановке я почувствовала себя так, словно не вошла в башню, а провалилась в прошлое, в какие-то незапамятные времена.

Мой пушистый проводник обнаружился возле огромного камина: он вылизывал заднюю лапу, и всем своим видом показывал, что его дело сделано. Я улыбнулась котейке и тут же перехватила внимательный взгляд хозяйки.

— Ты, девушка, чьих будешь? — с любопытством спросила она.

— Дядюшки Барнета я, из труппы. Прозываюсь Джен Канарейкой. За голос и… ну, словом, яркую одежду люблю. Ездим повсюду, народ веселим. Я вот пою — говорят, хорошо, — не без гордости заметила я.

— Комедиантка, значит, — усмехнулась непонятная дама.

— Что ж, пусть и комедиантка, — мне отчего-то стало обидно от ее тона. — Какое место мне по судьбе положено, на том и пребываю. Как все равно канарейка на жердочке.

— Меня в здешних краях зовут старухой Маб, — представилась наконец и хозяйка. — До сего времени я была госпожой Рябиновой башни.

Ну и славно. А то я уж и не знала, как ее величать. Если человека по имени не звать — он ведь и обидеться может.

— Очень приятно свести с вами знакомство, госпожа, — я наклонила голову. — Уж больно вовремя мне ваша башня встретилась.

Старуха тихо засмеялась, и от ее смеха мне невесть с чего стало холодно. Ну вот будто ледышкой кто по спине провел.

— А скажи, Канарейка Джен, зачем это ты решила в такую ночь прогуляться по лесу?

Тут, ясное дело, пришлось мне объяснять ей все до тонкости. И как Грег байки травил про новую судьбу, и как меня на слабо поймал, и как я тропку нашла.

— Так вот и пришла я к вашему дому, госпожа, — закончила я свой рассказ. — Не знаю, в чем моя судьба. Может, завтра поутру что решится?

— Может, и решится, — Маб снова засмеялась. — Что ж, юная леди, спой-ка мне какую-нибудь песню, из тех, что сама любишь больше других. Потом выпей моего чайку, да будем ко сну собираться. А о своих делах ты завтра и сама все поймешь. Не зря говорят, что утро вечера мудренее.