Гость

Гость

Знаете, как это бывает осенью? — там, где листья становятся кроваво-красными, прежде чем опасть. Туман цепляется за всё, просачиваясь через щели в оконных рамах, делая воздух внутри тяжелее, чем положено. Именно так было той ночью в маленькой квартире на окраине Горно-Алтайска.

Марина проснулась, дрожа, одеяло сбилось вокруг ног, пока она спала. Комната была тусклой, того серого оттенка, который заставляет думать, что солнце сдалось на сегодня, но, взглянув на телефон, она увидела, что всего 4:17 утра. Рассвет ещё был далеко, скрываясь за густой завесой тумана снаружи.

Горло пересохло, как бывает, когда всю ночь дышишь этим сырым воздухом. Спустила ноги на пол, линолеум холодил пальцы, и поплелась на кухню. В доме было тихо — слишком тихо, кроме отдаленного гудения холодильника. Она налила стакан из крана и уставившись в раковину, разум блуждал где-то между сном и бодрствованием. Капля висела на кране, набухшая и дрожащая, прежде чем наконец упасть — плюх — в металлическую раковину.

Она отпила воды, чувствуя, как та скользит по сухому горлу, но это не утолило беспокойства, поселившегося в животе. За окном мир был размытым пятном тумана и голых ветвей. Клён во дворе выглядел скелетом, его конечности слегка подрагивали на ветру.

Затем раздался шум в коридоре — мягкий шаркающий звук. Она повернулась, сердце ёкнуло, и вот он: парень, не старше двадцати пяти, с короткой стрижкой и в огромной оранжевой футболке, которая висела на нём свободно. Он выходил из ванной, потирая глаза, словно только что проснулся. Но она его не знала. Никогда в жизни не видела. Он не посмотрел на неё, просто прошаркал к входной двери, которая почему-то стояла приоткрытой.

Она застыла, стакан слегка соскользнул в руке. Кто, чёрт возьми, это был? Вор? Но он не казался угрожающим, просто... был здесь. Вышел в ночь без слова, дверь скрипнула, закрываясь за ним. Или нет? Она не помнила, чтобы услышала щелчок замка.

Ноги двинулись раньше, чем мозг успел осознать. Она пересекла коридор, босые ступни шлёпали по холодному полу, и повернув задвижку дрожащей рукой, заперла дверь. Безопасно. Но пульс стучал в ушах, и она отступила, уставившись на дверь.

Вернувшись в постель, натянула одеяло на голову, убеждая себя, что это сон, галлюцинация от недосыпа или той плохой еды на вынос вчера вечером. Только вот она не помнила, чтобы просыпалась. Граница между сном и реальностью казалась размытой.

На следующую ночь она оставила свет в коридоре. Дважды проверила дверь, дернув ручку, прислушиваясь к солидному удару замка. Удовлетворённая, забралась в кровать, свет просачивался под дверь тонкой преградой против тьмы. Но сон не пришёл легко.

Снова проснувшись от скрипа половицы прямо за дверью комнаты. Глаза распахнулись, уставившись в потолок. Было ещё темно, часы светились 3:42 утра. Ещё один скрип, ближе. Она затаила дыхание, тело застыло под простынями. Воздух казался гуще, холоднее, будто кто-то открыл где-то окно.

Ручка двери тихо задребезжала. Марина натянула одеяло выше, зарываясь, под него с головой. Шарканье становилось все ближе. Слышались медленные шаги, обходящие кровать. Дыхание, рваное и близкое. Сердце молотило так громко, что она была уверена — это выдаст её.

Под одеялом воздух стал затхлым, её собственное дыхание горячим и переработанным. Она не осмелилась выглянуть. Шаги замерли у изножья кровати, и она почувствовала слабый рывок на одеяле, словно невидимые пальцы приподнимали край. Паника вцепилась в горло. Это не реально, подумала она. Это просто дом оседает, ветер. Но дыхание стало громче, неровным, словно что-то боролось за вдох. А потом — ничего. Звуки затихли, дверь тихо щёлкнула, и комната снова стала неподвижной.

На утро, она сбросила одеяло, жадно глотая свежий воздух. Свет в коридоре был выключен. Руки дрожали, когда она щёлкнула выключателем, лампочка мигнула, оживая.

К третьей ночи страх поселился в её костях, как осенний холод. Она позвонила своему парню, Роме, умоляя приехать:
— Я просто... не хочу быть одна, — сказала она, голос сломался. Он прибыл с пиццей и бутылкой вина, его лёгкий смех прорезал напряжение. Они посмотрели какой-то глупый фильм, сплетаясь на диване, и впервые за дни она почувствовала себя нормальной. Безопасной.

Той ночью, с рукой Ромы вокруг неё, она спала глубоко. Ни скрипов, ни теней, ни дыхания. Утро принесло облегчение — пока она не начала уборку. Протирая пыль на книжной полке в гостиной, её тряпка зацепилась за что-то маленькое и красное. Зажигалка. Дешёвый пластик, вроде тех, что покупают на заправках. Она подняла её, вертя в руке. Без маркировки, только слабый запах бутана.

— Ром, это твоя? — спросила она, протягивая.

Он покачал головой, нахмурившись:

— Нет, я не курю.

На полке. Должно быть, лежала вечно, — пробормотала она, но знала лучше. Она протирала ту полку на прошлой неделе. И она не курила. Да и в гости никто не заходил эти дни.

После этого ночи пошли тихо. Ни шарканья, ни рывков на одеяле. Туман снаружи рассеялся, и дни стали короче, резче. Но она не могла стряхнуть это. Она оставляла свет гореть, дважды проверяла двери, прислушивалась к каждому скрипу. Иногда, в глухой ночи, она просыпалась в поту, убеждённая, что слышит дыхание — своё собственное или чьё-то ещё?

И вопрос, волнующий её, забивавший голову день за днём: Было ли это реально? Или оно всё ещё там, терпеливо ждёт в тени? Потому что в таких местах, в старых городах, где прошлое цепляется за стены, вещи не просто уходят. Они ждут. И когда возвращаются, они приносят холод — тот, что просачивается в душу и никогда не отпускает.