Грани кошмара

Ведьма и сердце

— Деньги меня не интересуют.

Ведьма побарабанила по столу длинными и острыми, как кинжалы, ногтями. Из-под глубокого черного капюшона донеслось задумчивое: "Пу-пу-пу", будто сестра Проклятого раздумывала, что же взять с бедной просительницы. Звук этот, впрочем, был настолько фальшивым, что не смог бы обмануть даже малое дитя.

— Сейчас вы потребуете мой голос, да? — не выдержала сирена.

— Да на что он мне сдался? — опешила ведьма. — У меня и свой есть.

— Но в сказках так всегда и...

— Вот именно. В сказках. А это тебе, деточка, никакая не сказка! — прошипела старуха, подавшись вперед. — В сказках девы принцев охмуряют, а ты — тьфу, сказать стыдно. Потому и плата с тебя будет...

— Меньше?

В глазах прекрасной златовласой девушки с рыбьим хвостом загорелся огонек надежды. Ведьма расхохоталась во весь голос. Огонек тут же потух.

— Больше! Репутация, знаешь ли, дорогого стоит.

— И чего же вы хотите?

— Принеси мне сердце того, кто не помнит прошлого, не грезит о будущем и не тревожится в настоящем.

За окном полыхнула молния, раздался раскат грома, а сразу после — в хижине повисла оглушительная тишина. Только сердце стучало у сирены громко-громко. Нечеловеческое сердце, помнящее, грезящее и тревожное.

— Но таких людей не бывает, — прошептала девушка побелевшими губами.

Ведьма откинулась в кресле и равнодушно пожала плечами.

— Ищи. Сроку тебе — две недели. Не найдёшь — приду за твоим.

***

Тринадцать дней и тринадцать ночей блуждала по миру дочь морской пены. При свете солнца — вплавь, во тьме — по суше. Заглядывала в окна большими голубыми глазами, прислушивалась к душам и мыслям, топила с горя корабли. Спрашивала у птиц, ловила бабочек и отпускала их на поиски, но все тщетно.

И тогда сирена отправилась перед самым рассветом в последний раз взглянуть на любимого. Сантехник Василий спал, прижавшись спиной к толстому пушистому коту. Спал и не знал, что счастье его совсем близко — руку протяни да занавеску отдерни. Полюбовалась девушка, попрощалась шепотом и пошла к ведьме. Сдаваться на ее колдовскую милость.

Сестра Проклятого, без балахона, без наклеенных ногтей, в простом домашнем платье пила чай у камина. Она не помнила о прошлом, напрочь забыла о сирене, не грезила будущим и не тревожилась в настоящем. И очень удивилась, когда нежная девичья ручка без особых усилий вырвала у нее сердце.

Коллекция

— Мне осталось не больше суток, мистер Хэнниган.

Лорд Хорелл, высокий и крепкий, едва ли старше сорока, не производил впечатления неизлечимо больного. Но опытный поверенный, привыкший иметь дело с аристократами, умел скрывать удивление.

— Примите мои соболезнования.

Толстяк склонил голову и прижал к груди ладонь правой руки.

— Позволено ли мне узнать диагноз? О, простите мою бестактность! — тут же спохватился он.

Хозяин, однако, и не думал сердиться. Напротив, грустно улыбнулся, заметив в глазах собеседника помимо любопытства изрядную долю сочувствия.

— Что вы, мистер Хэнниган. Я пригласил вас и собираюсь просить об услуге, а значит, вы в праве задавать любые вопросы. Думаю, так будет честно.

Поверенный едва заметно перевел дух. По слухам, лорд был гневлив. И, что гораздо хуже, гневлив, порой, внезапно. Хозяин, тем временем, продолжал:

— Это не болезнь. Скорее наследственный рок.

— И ничего нельзя сделать?

Повисла пауза. Недолгая, но насыщенная уютными и тревожными звуками: треском поленьев в камине, тиканьем напольных часов и перестуком тяжелых ноябрьских слез, падающих на карниз.

— С моей скорой кончиной — нет. — Лорд пожал плечами, будто давно смирился с этой мыслью, и потянулся к бокалу. — Но я бы хотел, чтобы вы позаботились о мой коллекции.

— О, да, конечно! — Мистер Хэнниган чувствовал себя неуютно в компании столь спокойного смертника. — Какого рода коллекция, позвольте спросить?

— Лучше я покажу.

Хозяин встал и жестом указал гостю на едва заметную дверь. За ней оказалась библиотека, из тех, в которых хранят только самые ценные и дорогие сердцу книги, почти тайная. Лорд Хорелл потянул на себя один из настенных светильников, и шкаф со стеклянными дверцами, полный всякой чепухи вроде старых свитков и детских наград, отъехал в сторону, открывая темную крутую лестницу вниз. Из потайного хода пахло чем-то медицинским, и если бы поверенному предложили спускаться первым, он бы, пожалуй, малодушно сбежал из этого странного дома.

Но будущий покойник нащупал выключатель, зажглась тусклая старая лампочка под потолком, и ужас рассеялся, превратив дорогу в ад в обычные полуподвальные ступеньки. Все еще слишком узкие, но не вызывающие прежнего трепета.

Коллекция и правда была достойна внимания. В первую очередь, психиатров. Затем, возможно, оккультистов. И, напоследок, полиции.

— Это Мэрилин? — едва слышно прошептал пораженный мистер Хэнниган.

— Да. А вот там Элвис. Здесь живут актеры и певцы, чуть дальше — видные политические деятели. Вот, видите? Это Авраам Линкольн.

— Но как вам...

— Ну а в самом конце павильона прячутся те, кого вполне справедливо окрестили высшим злом. Гитлер, например. Смотрите. Правда, неплохо сохранился?

Поверенный отшатнулся от стеллажа с огромными банками, наполненными формалином. Ужас, настоящий животный ужас пронзил его насквозь. "Беги" — заорал во всю глотку внутренний голос. И, повинуясь ему, гость наконец вышел из оцепенения, развернулся и помчался к выходу. Последнее, что он увидел прежде, чем его ударили по затылку, была голова прекрасной Мэрилин, внезапно распахнувшая глаза.

Еще не конец

В подземной лаборатории горел тусклый красный свет аварийных лампочек. Иногда они мигали, когда старый генератор, превысивший гарантированный срок службы в три раза, тщетно пытался отойти в мир иной. В такие моменты сердца собравшихся синхронно пропускали удар, а разговоры обрывались на полуслове. Когда свет окончательно погаснет, спасать мир станет поздно и некому.

— Тридцать два процента живых против...

— Я и сам вижу график, профессор. — жестко прервал ученого генерал Сайлак. — Я хочу услышать ваши предложения.

Младший научный сотрудник, в силу критических обстоятельств срочно повышенный до старшего, уже открыл рот, чтобы ответить, но писклявый голос влез между собеседниками, вызвав одинаковые гримасы неудовольствия на лицах обоих.

— Ядреной бомбой тут все растудыть и по ракетам!

Полубезумный бывший космонавт, невесть кем приглашенный в члены спасательной команды, махал руками на графики и брызгал слюной. Генерал одной сильной рукой отодвинул тощего человечка от пульта управления и, проигнорировав его разрушительное предложение, повторил свой вопрос ученому.

Профессор Пирс покосился на яростного дёргающегося старичка и с наигранным оптимизмом принялся излагать свой план спасения человечества. За время монолога трижды моргнул свет, дважды истерически расхохотался бывший космонавт и восемь раз дернулся правый глаз отважного генерала. Идея была настолько нелепой, безумной и странной, что определённо могла сработать. Других, по крайней мере, ни у кого не было.

***

Год спустя.

— Расскажите о вашей ферме, мистер Эндрюс, — бодрым голосом попросила репортер, старательно скалясь белоснежными зубами.

— Это одна из первых сельскохозяйственных резерваций для неживых.

— Вам нравится, чтобы вас называли именно так?

— Да, пожалуйста, — осторожно кивнул Кэвин Эндрюс, улыбнувшись правым уголком рта. Левой стороны лица у него давно не было.

— И вы здесь разводите... — подсказала ведущая.

— Мозги. Только не разводим, а выращиваем. Они, сами понимаете, размножаться пока не умеют.

— Но ученые обещали решить и эту проблему, верно?

— Пока только в планах.

Зомби закашлялся в ладонь без двух пальцев, удрученно покачал головой, разглядывая сгусток, в прошлом бывший частью легкого.

— Но знаете, чего я больше всего жду? — Мистер Эндрюс поднял глаза на собеседницу.

— Чего же?

— Когда мы сможем выращивать части и органы не в пищу, а на замену сгнившим. Тогда вы не будете так на меня смотреть.

Репортер покраснела и опустила взгляд.