Грешница

Глава 1

2006 год, дачный поселок недалеко от Одессы

Закончив главу романа, Жанна Станиславовна встала из-за стола и подошла к окну. Глядя на свисавшую с лозы большую гроздь винограда, она задумалась. На море, видневшееся вдали, хозяйка дома старалась не смотреть. Лучи полуденного солнца сделали его таким ослепительно ярким, что у нее зарябило в глазах, когда она невольно остановила на нем взгляд.

Так как же ей закончить свою книгу?! Может быть, хэппи-эндом? Или пусть будет открытая концовка?.. Жанна Станиславовна не допускала мысли о драматической развязке. «Нет, драма не годится… — размышляла она, любуясь виноградными ягодами, насквозь просвеченными солнцем. — Это ведь так грустно... Грустного в жизни и так хватает…»

Она вздохнула. Последняя глава романа далась ей нелегко. Хотелось придумать сильную развязку, однако ничего стоящего в голову не приходило.

Ветер легонько трепал занавески на окнах. Штиль на море, бесцветное солнце в небе, и —глубокая тишина… «Интересно, что сейчас делает Маринка? — лениво подумала Жанна Станиславовна. — Всё еще рисует или уже закончила?», как вдруг услышала громкий собачий лай и вслед за ним — звук выстрела.

Вздрогнув от неожиданности, женщина на мгновенье замерла, а потом выбежала из комнаты и помчалась по лестнице вниз. Муж Жанны Станиславовны был бизнесменом, и врагов у него хватало. Однако сейчас Романа Романовича дома не было... А, может, никто и не стрелял, и ей просто почудилось?..

Во дворе слышались негромкие голоса, но когда она появилась, голоса стихли.

Первым, что бросилось в глаза Жанне Станиславовне, — это небольшое пятно крови на плече Марины. Та по-прежнему сидела в беседке, увитой вьющимся виноградом. Лица подруги Жанна Станиславовна не видела, потому Марина сидела к ней спиной.

— Слава Богу, ты жива! — воскликнула женщина, вбежав в беседку. И удивленно глядя на подругу, спросила: — Кто это в тебя стрелял?!

Марина молчала, глядя вдаль — на морскую гладь, блестевшую сквозь просветы деревьев.

— Так кто же в тебя стрелял? — повторила вопрос Жанна Станиславовна.

Ее подруга продолжала молчать, отрешенно глядя вдаль. Она казалась не напуганной, а, скорее, растерянной и удивленной. Жанна Станиславовна поняла, что Марина в шоке.

Из-за парапета беседки, увитой виноградом, вынырнула кудрявая голова двенадцатилетнего Игоря, сына Жанны Станиславовны.

— Всё в порядке, мама, — сказал он. — Я тут загорал в тенечке, возле будки Байрона, а она вдруг перелезла через забор и побежала к тете Марине. Хорошо, что я успел отвязать собаку. Когда она достала из сумочки револьвер, Байрон прыгнул на нее. Пуля только царапнула тетю Марину… Если бы не Байрон…

-- На кого, говоришь, прыгнул Байрон? — встревоженно, ничего не понимая, спросила Жанна Станиславовна. И стала  рассматривать розы, нарисованные Мариной на шероховатом листе, прикрепленном к большому подрамнику.

— Да вот, на нее! Смотри, вот же она! — Игорь указал взглядом куда-то вниз.

Жанна Станиславовна подошла к перилам и наклонилась, пытаясь всё рассмотреть.

На траве, возле беседки, сидела девчушка лет семнадцати, а над ней нависал Байрон — громадный кавказец, охранявший дом. Недалеко от девушки лежала небольшая женская сумочка и поодаль — револьвер .

— Я сказал ему «фас!» — продолжил мальчишка, — а потом бросился спасать эту… скалолазку. Хорошо, что Байрон у нас интеллигентный: другой, наверное, мог бы и загрызть.

— Так ведь не загрыз же, — заметила Жанна Станиславовна, рассматривая девушку. — На ней нет ни царапины, только джинсы и футболка немного порваны.

Игорь наклонился, поднял с земли револьвер и с восторгом сказал:

— Именной! Тут написано: «На память Михаилу Бутырцеву от генерала Смирнова». Ничего себе! От самого генерала!..

Игорь мечтал о поступлении после школы в военное училище, и слово «генерал» для него не было пустым звуком.

— Ты бы лучше не трогал оружие, сынок, — заметила Жанна Станиславовна, — ни к чему это. Нужно вызвать милицию — пусть разберутся с этой юной преступницей.

— Нет! — крикнула Марина. — Не нужно милиции!.. Жанна, оставьте ее в покое!

— Почему это? — удивленно спросила хозяйка. — Она же тебя чуть не убила, а ты — «не нужно милиции!»

— Так ведь это… — Марина замялась, а потом выдохнула: — Это ведь дочь Лени — Галя!

— Я тебя ненавижу, гадина, и всё равно убью! — со злостью выкрикнула девчушка.

Байрон оскалился и зарычал. Девушка задрожала и попросила:

— Пожалуйста, уберите пса!

— Нет, Мариночка, так не пойдет, — сказала Жанна Станиславовна, не обратив внимания на слова девушки. — Нужно всё хорошенько обдумать, прежде чем что-то решать. Это же счастье, что Юлечка сегодня у свекрови, она ведь могла и испугаться, — затем, повернувшись к сыну, сказала: — А ну-ка, Игорек, глянь, есть ли в ее сумочке телефон.

— Зачем тебе ее телефон, мама? — спросил Игорь.

— Хочу позвонить ее родителям, пусть примут меры к своей дочурке.

— У меня только отец, — пробормотала девушка, — а мать год назад умерла… И дедушка с бабушкой тоже недавно умерли от инфаркта…

— Понятно, — сказала Жанна Станиславовна. — Значит, теперь ты на жалость давишь. Мол, бедная сиротинушка я, ни матери у меня, ни дедушки с бабушкой нету… А вот убить человека ни за что, ни про что, — это что, по-твоему, — нормально?

Глава 2

2006 год, дачный поселок недалеко от Одессы

Жанна Станиславовна отворила дверь чулана и крикнула:

— Ну, как ты тут, террористка? Поела уже?

— Я не террористка, — ответила Галя, — я — ваша заложница.

— Заложница, не заложница, а аппетит у тебя, как вижу, хороший. Наелась уже или принести добавки?

— Наелась.

— Твой папа приедет послезавтра утром.

— Послезавтра? И что я буду делать  полтора дня? Вы бы лучше отпустили меня. Обещаю, что больше у вас не появлюсь.

— Кто тебя знает. Это ты сейчас так говоришь, а потом…  всё "убью" да "убью". Знаешь, я не люблю драм.

— В жизни они случаются.

— Не обязательно.

— Значит, не отпустите?

— Значит, не отпущу…

— Тогда хоть книжку принесите почитать!

— Ты о чем любишь?..

— О любви. Типа «Гордости и предубеждения».

— У меня таких нет.

— Тогда что-нибудь другое. Хотя бы Большую советскую энциклопедию.

— Ладно, что-нибудь принесу. Кстати, как ты нашла Марину?

— Папа обратился в детективное агентство… Ну, а я познакомилась и стала встречаться с их новым сыщиком.

Жанна Станиславовна забрала поднос с грязной посудой и вышла.

Поднявшись на второй этаж в кабинет, она остановилась возле книжного стеллажа и стала рассматривать полки. Почти все они были заполнены сувенирами и акварелями Марины — лишь на двух нижних стояли книги.

В девяностых годах, после переезда в курортный поселок, Жанна Станиславовна работала в библиотеке, и почти все свои книги передала туда. Оставила себе только несколько томов Ивана Бунина, сборники сказок и романы Жюля Верна и Майн Рида — для Игорька. Бумажных книг Жанна Станиславовна уже давно не покупала, предпочитая электронные.

Ей давно хотелось написать роман, но времени не хватало. И лишь прошлой зимой, когда Марине сделали операцию, и волнение за подругу улеглось, она смогла осуществить задуманное. Писала Жанна Станиславовна понемногу, и не для широкой читательской аудитории, а для собственного удовольствия и для своей непутевой подруги. Та быстро восстановилась, но хотя собиралась замуж за Владлена Владимировича, продолжала тосковать по исчезнувшему однажды любовнику. Жанна Станиславовна никогда не видела Леонида, и не горела желанием увидеть, однако не могла спокойно смотреть на то, как тоскует и чахнет ее подруга. У Марины, несмотря на выздоровление, был грустный и потухший взгляд, и как ни старалась Жанна Станиславовна, — он так и не зажегся. Нельзя приказать одному человеку полюбить другого. Нельзя изменить кого-то по своему желанию. Каждый человек  делает выбор, а там уже, как получится.

Марину продолжала точить любовная тоска по Леониду, которого она не видела уже почти три года.

«Как же это глупо, —  думала Жанна Станиславовна иногда, глядя на подругу. — Испортила себе жизнь, а ведь могла быть счастлива с другим. Угораздило же ее влюбиться, да так, что мама не горюй. Хорошо, что у меня всё иначе…»

В жизни Жанны Станиславовны и ее семьи, конечно, были определенные трудности, но постепенно  жить налаживалась. И когда всё стало хорошо, Жанна почувствовала ответственность за судьбу подруги.

Марина была с ней очень откровенна, и теперь эта откровенность тяжелым грузом лежала на душе у Жанны. Она не понимала подругу, хотя пыталась понять. «Любовь не бывает грязной и пошлой, если это действительно любовь… — говорила Марина. — А то, что грешница, я знаю и сама».

«Я напишу о ней роман, — решила Жанна Станиславовна после того, как подруга вернулась из больницы, — а она пускай его прочтет. Со стороны всё выглядит не так, как сам думаешь. Но, что бы там ни говорили, история Марины — это история любви, пускай и грешной. На том вся отечественная и мировая литература стоит».

Сейчас, глядя на полки, уставленные детскими сказками и приключенческими романами для подростков, она жалела о том, что так легко рассталась с любимыми книгами. Что же дать почитать этой девочке? Может быть, Бунина? А, может… черновик своего незаконченного романа?..

«А что? Это неплохая идея!» — подумала Жанна Станиславовна, бросившись к письменному столу.

Через минуту загудел принтер и стал осторожно выплевывать из себя листы бумаги.

Отодвинув щеколду на двери чулана, Жанна Станиславовна опустила на табурет толстую папку, завязанную на тесемки.

— На вот, читай… заложница! — сказала женщина.

— Что это? — спросила Галя, исподлобья глядя на нее.

— Это мой незаконченный роман. Не знаю, какую выбрать концовку. Драматическую, открытую или хэппи-энд. Может, прочтешь и что-нибудь подскажешь?

— Вы — настоящая писательница? — в глазах девушки загорелся огонек интереса.

— Нет. Мне просто захотелось написать роман.

— Понятно. А что, других книг у вас в доме нет?

— Из взрослых есть только Бунин, но, по-моему, ты до Бунина еще не доросла, раз в людей из нагана стреляешь.

— Не из нагана, а из револьвера!

Галя развязала тесемки на папке и, взяв верхний лист, начала читать.

— А почему у вас Оля Мещерская, как у Бунина в «Легком дыхании»?

— Потому что мне так захотелось, —  ответилаЖанна. — Одна, что ли, жила на свете девушка с таким именем и такой фамилией? Я ведь не для печати писала, а для себя.

Глава 3

Апрель 1985 года, Москва

Самое лучшее на свете — это предвкушение счастья.

Оля отодвинула тяжелую штору и посмотрела в окно. Над гостиничными корпусами висело бледное весеннее небо, а под ним на асфальте блестели лужи.

— Ох, и устала я, дочка, — услышала она голос мамы. — Надо бы мне немножко отдохнуть.

Оля оторвала взгляд от маленькой черной точки, летящей в небе, обернулась и внимательно посмотрела на маму. Та видела на узкой, аккуратно застеленной кровати, и тяжело дышала. У маминых ног стояла большая дорожная сумка, а возле второй кровати — поменьше, Олина.

— Зачем ты взяла столько вещей? — спросила девушка, глядя на маму.

Та махнула рукой:

— Там не только вещи, а еще варенье и мед.

Женщина встала с кровати, подошла к двери и сказала:

— Пойду, узнаю у дежурной, где тут туалет и душ.

Анна Петровна вышла из номера. Оля подошла к умывальнику и повернула вентиль с красной отметкой — из крана потекла струя горячей воды. Взяв брусок мыла, лежащий на полочке над умывальником, Оля тщательно вымыла руки, затем открыла кран с синей отметкой и плеснула себе в лицо холодной водой.

«Кажется, всё в порядке, — подумала она, — тьфу, тьфу, чтобы не сглазить…»

Завтра у нее намечался важный день. День, ради которого полтора года тому назад она сожгла все мосты.

Стрелки настенных часов показывали половину двенадцатого.

Оля расстегнула молнию на своей дорожной сумке и стала доставать вещи, раскладывая их на кровати. В одном из пакетов лежало ее любимое платье. Импортное, венгерское, трикотажное. Изумрудного цвета, плиссированное от бедер, с тонким пояском и съемным плиссированным воротником. Оля знала, что в этом платье она выглядит настоящей красавицей, хотя мама, тетя и двоюродная сестра считают ее чуть ли не дурнушкой.

Обидно слушать о себе такое, тем более, когда тебе всего двадцать. Как всё-таки хорошо, что она уехала в Ленинград, где всё иначе.

Открыв дверцы платяного шкафа, Оля провела пальцем по полочкам и убедилась, что пыли на них нет.

В комнате стоял слабый запах хлорки. На спинках кроватей висели застиранные гостиничные полотенца, стол «украшали» стеклянный графин и два граненых стакана.

Оля переложила вещи в шкаф, повесила платье на тремпель, после чего снова подошла к умывальнику и стала смотреть на себя в зеркало.

Она увидела круглолицую девушку со стрижкой сэссон. Глаза девушки прятались за толстыми стеклами очков, а опущенные уголки плотно сжатых губ придавали ее лицу печальное, слишком серьезное выражение.

«Нет, я вовсе не красавица, — с грустью подумала Оля, — правильно говорят родственники, что Бог обделил меня красотой… Зато он сполна наградил ею Леночку…Если кому и повезло с внешностью, так это ей…»

Она вздохнула и улыбнулась девушке в зеркале. Лицо той мгновенно преобразилось: уголки губ приподнялись, на щеках заиграли ямочки, в глаза появился блеск.

Если девушка не слишком красива, ей не остается ничего другого как улыбаться и по-доброму смотреть на людей. Людям нравится, когда им улыбаются —  тогда они начинают ценить тебя не только за внешность, но и за внутреннюю красоту.

Значит, нужно почаще улыбаться. Хорошо, что она, Оля, это понимает.

Девушка сняла очки и вплотную приблизила лицо к зеркалу — у нее было очень плохое зрение, и без очков Оля почти ничего не видела.

Глаза у нее большие, да и черты лица симпатичные. Если подкрасить ресницы и губы да еще нарисовать стрелки — она будет выглядеть неплохо. От очков она скоро избавится, а вот c округлостью лица ей придется смириться — с этим уже ничего не поделаешь. Макияж на женском лице это, до некоторой степени, обман, ну и что? Даже ее двоюродная сестра Леночка, которую все считают красавицей, несмотря на юный возраст, изводит на себя тонны косметики, чтобы выглядеть, как какая-нибудь красотка из индийских фильмов.

В коридоре послышались шаги, дверь открылась, и вошла мама.

— Ну вот, — сказала она, — я всё узнала. Туалет находится в конце коридора, а душ — в подвале. Душ работает круглосуточно, горячая вода есть постоянно. Дочка, может, прогуляемся по Москве, а потом уже займемся делами?

— Но ты же недавно говорила, что устала и хочешь отдохнуть, — заметила Оля. — Давай сначала сходим в душ, потом немного отдохнем, а после этого пойдем погуляем.

— Я боюсь намочить волосы, — ответила Анна Петровна, — они у меня долго сохнут, а фена нет.

— У меня он есть, так что идем.

— Ну, ладно, — ответила женщина. — Если у тебя есть фен, тогда всё в порядке.

Переодевшись в халаты, Оля с мамой вышли из номера и направились по длинному коридору в сторону лифта. В холле за небольшим столом сидела пожилая женщина — дежурная по этажу. Увидев их, она спросила:

— Вы, наверное, в душ идете?

— Да, — ответила Анна Петровна. Остановившись возле дежурной, она стала ей что-то быстро рассказывать.

Оля потянула маму за руку, мол, идем уже, но та отмахнулась и продолжила разговаривать.

Дверь лифта открылась, и из него вышли двое парней. Повернув головы в сторону Оли, они застыли и стали ее рассматривать.

Оля была готова провалиться сквозь землю. На ней были резиновые шлепанцы и коротенький розовый халатик, купленный в Детском мире, — чересчур короткий и чересчур обтягивающий, по словам мамы. Анна Петровна такие вещи не одобряла. Увидев этот халат впервые на дочери, она сказала, что он слишком легкомысленный и яркий, и что такие вещи приличные девушки не носят. Что касается самой Анны Петровны, то на ней были бежевые домашние туфли и бледно-голубое платье без рукавов, отделанное узкой кружевной отделкой. Старенький мамин халатик остался лежать в целлофановом кульке на кровати, а подходящей обуви для душа у Олиной мамы вообще не было.

Глава 4

Апрель 1985 года, Москва

Поздоровавшись с Анной Петровной, гостья достала из пакета два небольших свертка и положила их на стол.

— Ну что ты, не надо, — немного смущенно пробормотала Оля, наблюдая за ней.

— Это наши казахские деликатесы, — ответила Айша. — Колбаса из конины и печенье. Хочу вас угостить! Не стесняйся — я от души!

— Слушай, как здесь оказалась? — спросила Оля. — И как узнала, что я живу в этом номере?

Айша рассмеялась, обнажив белоснежные зубы:

— Случайно. Я знала, что ты собираешься в Москву, но что ты поселишься в той же гостинице, что и я, — нет! Я увидела тебя на первом этаже, когда ты садилась в лифт, а потом спросила у администраторши, в каком ты номере. Он меньше, чем наш, — сказала она осматриваясь. — У вас, что нет ванны и туалета?

— Как видишь. Это недорогой номер.

— Мои родители сняли люкс. У нас две комнаты и удобства.

— Ты не говорила, что собираешься в Москву. Я думала, что ты поехала домой.

— А зачем об этом кому-то говорить? Могут ведь сглазить! Я — суеверная! У меня сейчас всё хорошо, но почему-то неспокойно на душе.

— Правильно, — сказала Анна Петровна, вытирая салфеткой крем с лица и рассматривая гостью. — Если у человека всё хорошо, он не должен хвастаться, потому что многие люди завистливы. Вы откуда родом будете, Айша?

— Из Казахстана, — ответила девушка, — я родилась я в Караганде, но уже десять лет живу в Ленинграде.

— Зачем вы приехали в Москву?

— Скупиться, — ответила казашка. — Я теперь богатая невеста: мне родители купили кооперативную квартиру в Ленинграде и румынскую мебель. Скоро я устроюсь по специальности, и теперь нужно приодеться.

— Вы такая красивая и яркая, Айша! Неужели вы тоже лимитчица? — с любопытством спросила Анна Петровна.

— Да, была. И не стыжусь в этом признаться — ничего плохого в этом нет! Я недавно получила постоянную прописку, и стала настоящей ленинградкой! Теперь у меня есть всё, чего мне хотелось. Я окончила музыкальное училище, и скоро начну работать пианисткой. Я приехала в Ленинград в семнадцать, и за десять лет своего добилась!

— Значит, вы всё спланировали? — спросила Анна Петровна.

— Да, — ответила девушка.

— А жених? Жених у вас есть, Айша?

— Был, в Караганде. Нас родители сосватали еще детьми, но, когда я уехала, всё поменялось. Мы больше не виделись. Ничего, найду себе другого парня. За женихами дело не станет, я ведь теперь богатая, красивая и образованная!

— И — молодая! — добавила Анна Петровна немного с завистью. Затем спросила: — А кто ваши родители, Айша?

— Папа работает главным инженером на шахте, а мама заведует Дворцом культуры, — ответила казашка.

— Может, попьете с нами чайку? — спросила Анна Петровна. — У дежурной по этажу есть электрический чайник. Я могу взять его.

— Нет, спасибо, я пойду, — ответила гостья, — мы с мамой собираемся в ГУМ, а после в «Золотую Прагу».

Айша встала и попрощалась.

Когда она ушла, Анна Петровна заметила:

— Наверное, многие бы хотели оказаться на ее месте. Этой девочке повезло. У нее богатые родители, квартира в Ленинграде, работа по специальности и, к тому же, красота… Даааа… повезло ей!

«А вот мне бы не хотелось оказаться на ее месте, — подумала Оля. — Иногда со стороны кажется, что человеку всё дается легко, а на самом деле — это не так. Чтобы научиться хорошо играть на рояле, нужны настойчивость и время. Не каждый способен после работы ежедневно по нескольку часов играть на рояле, а не отдыхать».

Оля вспомнила, как познакомилась с Айшой год тому назад. Если бы не эта красивая казашка с озорными глазами и завораживающей улыбкой, Оля, наверняка, не смогла бы нормально устроиться в Ленинграде.

Мама отправила ее с сорока рублями и запиской для родственников одной из своих приятельниц. Анна Петровна хотела, чтобы они временно прописали Олю у себя, аргументируя это тем, что «девочке нужно заниматься рисунком с хорошими преподавателями для поступления на архитектурный факультет вуза».

Анна Петровна была идеалисткой и черпала жизненный опыт, по большей части, из книг. Она была уверена, что незнакомые люди в Ленинграде с радостью примут ее дочь лишь потому, что та необыкновенно талантлива.

Квартира родственников маминой приятельницы оказалась маленькой и тесной даже для троих. Одна из комнат была проходной, и, кроме дочки хозяев, в ней жил еще громадный толстый кот по кличке Идеал. Идеалу не нравилось, когда кто-нибудь садился на его любимый диван. Когда это случалось, кот забирался по настенному ковру под потолок, затем срывался вниз и падал на голову тому, кто посмел посягнуть на диван. Хозяева квартиры побаивались кота, и старались, как можно реже, садиться на диван, а их дочке приходилось спать на краю дивана. Когда появилась Оля, ей намекнули, что нехорошо являться к незнакомым людям с просьбой ее прописать, и ей пришлось сесть на пригородную электричку и отправиться искать жилье. О том, чтобы снять квартиру или комнату в Ленинграде не могло быть и речи. В ее кошельке лежало всего сорок рублей! Она вышла в поселке Тосно и сняла крошечную комнатку за 20 рублей в месяц, после чего стала подыскивать работу, но оказалось, что работы для нее нет. Вообще никакой, потому что у Оли была высокая близорукость, и тяжелый труд был ей противопоказан. Врачи говорили, что она должна беречь зрение.

Спустя две недели мама прислала ей переводом «до востребования» 90 рублей и сказала по телефону, чтобы больше не станет высылать ей денег. Мол, ей самой трудно, и приходится на всем экономить, и что ее зарплата в сто двадцать рублей — это сущие копейки.

Глава 5

Апрель 1985 года, Москва

Кабинет врача оказался небольшим. Оле уже доводилось здесь бывать. Два года тому назад она впервые приехала в московский НИИ микрохирургии глаза на консультацию и после этого приезжала еще.

Когда она училась в четвертом классе, у нее появилась небольшая близорукость, а к концу десятого она уже не видела огромных «Б» и «Ш» в верхнем ряду настенных проверочных таблиц в кабинетах врачей-окулистов.

После окончания школы и поступления на математический факультет университета, ее зрение продолжало падать. Столичный офтальмолог, на прием к которому Оля попала два года тому назад, сказал, что ее зрение можно улучшить, сделав операцию. В то время Оле было восемнадцать, но такие операции делали только тем, кому исполнилось двадцать, и кто имел стабильное зрение на протяжении года.

Доктор Грановский был молодым, симпатичным, и черноволосым.

— Нет, мое зрение уже не падает, — сказала Оля, протягивая ему справку, взятую у ленинградских окулистов. Я оставила учебу год тому назад. Я давно не смотрю телевизор, не читаю книг и много гуляю на воздухе.

— Отлично, — сказал врач, — просмотрев Олину справку. — Всё хорошо, но вам придется пройти обследование и у нас… Это не займет много времени. Я сейчас выпишу вам направление…

— Скажите, операция будет завтра?

— Нет, в понедельник. За год у нас произошли изменения.

Оля обрадовалась. До понедельника еще три дня, значит, она успеет посмотреть Москву.

— Ну, что? — спросила Анна Петровна, увидев дочь.

— Всё хорошо, мама. Только операция будет не завтра, а в понедельник.

— В понедельник?!

— Да!

— Это плохо, — сказала Анна Петровна. — Значит, придется задержаться в Москве дольше, чем я думала.

Они вышли из здания НИИ микрохирургии глаза и, вдохнув свежий весенний воздух, направились к автобусной остановке.

По шоссе мчался поток машин. Серое небо казалось неприветливым. Стоящие друг от друга на большом расстоянии гигантские здания, сверкали стеклянными фасадами и подавляли своей мощью.

Люди, стоявшие на автобусной остановке, не улыбались, они казались озабоченными. «Ни тебе приветливых улыбок, ни ярких красок, ни мимолетных разговоров, — думала Оля, вспоминая родной город и поеживаясь от холода. — Москва такая огромная и такая разная… Здесь всё серьезно, всё по-настоящему… Здесь даже дети кажутся взрослыми».

Она вздохнула — жизнь после окончания школы оказалась более сложной и жесткой, чем она думала, и не всегда справедливой. «Чтобы избежать разочарований, нужно позаботиться о себе самому», — нашептывал ей ветер, когда она поднимала глаза и смотрела на высотки, в окнах которых отражалось небо.

Подъехал автобус. Оля и Анна Петровна вошли и сели. Оля стала смотреть в окно. Так вот какая она, Москва! Огромная, бойкая, шустрая, красивая и нарядная. С широкими шумными шоссе и толпами людей, которым тесно в ней.

Анна Петровна рассматривала пассажирок в автобусе. «Какой же невзрачной смотрится моя дочка по сравнению с другими женщинами! — думала она. — Ни черной подводки вокруг глаз у нее, ни ярко-голубых теней с блестками на веках... Хорошо, что она хоть губы чуть-чуть подкрасила и реснички… И пальтишко у нее какое-то неказистое, темненькое, как у старухи, а сапоги ужасные, красные… Каблучок-то у них низенький, сантиметров пять, не больше… Надо бы Олю приодеть — купить ей что-нибудь приличное из одежды и более яркую косметику. Перламутровую розовую губную помаду и голубые или синие тени…»

Оля не любила ходить по магазинам, и поэтому, когда они с мамой вышли из автобуса, не пошла вместе с ней в гастроном. «Покупай, что хочешь», — сказала она маме, направившись к гостиничному корпусу.

В холле первого этажа она увидела Айшу. Та вышла из лифта под руку с высоким светловолосым мужчиной. Увидев Олю, казашка заулыбалась, подмигнув ей. На Айше были сапожки на высокой шпильке, мини юбка и красная курточка, отороченная белым мехом. Темные волосы девушки были распущены и красиво обрамляли ее лицо. На пальцах Айши поблескивали золотые кольца. Она выглядела замечательно, и напоминала не обычную девушку, а кинозвезду.

— Ты похожа на Тюркан Шорай, — восхищенно шепнула ей Оля, когда они оказались рядом.

Айша посмотрела на нее веселыми счастливыми глазами и сказала:

— Спасибо! Познакомьтесь. Оля, это — Витя. А это, Витенька, — Олечка, моя лучшая подруга в Ленинграде. Мы с ней вместе работали!

Оля протянула блондину руку, и тот крепко ее пожал. У мужчины, как и у Айши, тоже были веселые и счастливые глаза. Казашка поправила волосы, и Оля увидела у нее в ушах серьги, усыпанные сверкающими камнями.

— Мы с Витей решили немного прогуляться, — сказала казашка. — Может, сходим в кафе или кино. А завтра пойдем в Третьяковку. Витя сделал мне предложение и хочет познакомить меня со своими родителями. Завтра вечером я зайду к тебе, чтобы узнать, как прошла операция.

— Ее перенесли на понедельник, — ответила Оля, — и завтра у нас с мамой тоже намечается культурная программа. Мы пойдем смотреть усадьбу Останкино.

— Ну, тогда — до завтра, — сказала Айша, беря под руку своего спутника.

Из дневника Ольги Мещерской.

« 4 апреля 1985 года. До операции — три дня. Судя по всему, Айша влюбилась. А ведь еще месяц назад она уверяла меня, что ей никто не нужен. Айша — красивая и гордая. В Ленинграде у нее было много поклонников, но она не обращала на них внимания, потому что в юности обожглась. Она приехала в Ленинград, потому что влюбилась в одного парня. Она познакомилась с ним в Караганде, когда училась в музыкальном училище. Он был в командировке и сказал ей, что не женат. И что он влюбился, как только ее увидел. В общем, они стали встречаться, и у них было всё. А потом этот командировочный уехал, сказал что обязательно вернется и стал, время от времени, ей звонить. Айша говорила, что он был красивым, нежным и ласковым. После окончания училища родители хотели выдать ее замуж за местного парня, но она заупрямилась, и родители не стали настаивать на браке. Айша уехала в Ленинград, надеясь найти своего командировочного, но не нашла, потому что он оставил ей неправильный адрес. Она устроилась на работу и стала его везде искать, и нашла примерно через год. Оказалось, что он давно женат, и что у него двое детей… Узнав об этом, Айша пыталась покончить с собой, но ее спасли. С тех пор она ни с кем не встречалась. Боялась, что всё повторится… Наконец, у нее появился кавалер.

Глава 6

Апрель 1985 года, Москва

— Где ты была? — спросила Анна Петровна, увидев дочь.

Капли дождя монотонно стучали по оконному стеклу.

— В сквере, — ответила девушка.

Она сняла пальто и переобулась в тапочки.

— Ты же промокла вся!

— Ну и что!

— Пойдешь в душ?

— Не хочу, — буркнула Оля.

— А я схожу. Я сделала бутерброды с колбасой. Они на столе. К сожалению, мороженое растаяло, и я съела его вместе с клубникой. Было очень вкусно.

— Клубника еще осталась?

— Нет, потому что тебя не было слишком долго, доченька...

— Мама, неужели ты съела всю клубнику? А как же я?!

— Ну, съела. Ее было не так уж много — всего полкило! Если дашь мне денег, я пойду и куплю еще.

Оля прилегла на кровать и повернулась лицом к стене. Разве можно что-нибудь доказать маме? Ей же наплевать на ее чувства и желания. Как всегда, мама думает, что всегда права, и из-за этого они постоянно ссорятся.

Когда Анна Петровна ушла в душ, Оля выключила верхний свет и, включив бра над кроватью, стала писать в своем дневнике.

Из дневника Ольги Мещерской:

« 4 апреля 1985 года… Как плохо, когда люди, тем более близкие, не понимают друг друга. Я в отчаянии. Мама всё время пытается меня переделать, и мне это не нравится. Разве я виновата в том, что я такая, как есть? Что у меня есть свое мнение? В школе говорили, что я талантливая, и родственников это раздражало. По словам тети Кати и Леночки, мне нужно было после школы поступить в техникум и начать быстро зарабатывать, а не прозябать долгих пять лет в никому не нужном вузе. Но разве у меня была не благородная цель? Я с детства мечтала стать архитектором-объемщиком, проектировать красивые и удобные дома, которыми все будут восхищаться спустя много лет. Если бы не моя близорукость, я бы уже давно поступила на архитектурный факультет. Некоторые мои одноклассницы уже вышли замуж, а я даже не думала об этом. А Сережа — такой симпатичный! Но личная жизнь для меня не главное! Еще неизвестно, как пройдет операция, и на следующий год нужно будет поступать. Говорят, в инженерно-строительном не слишком большой конкурс — всего три человека на место, так что…»

Капли дождя продолжали монотонно стучать по оконному стеклу.

Вернулась мама. Тусклый свет еще одного ночника осветил часть комнаты.

Анна Петровна сообщила:

— Я позвонила Катюше, и попросила ее выслать нам денег. В долг, конечно. Двести рублей. Она сказала, что подумает. У нее деньги лежат на сберкнижке, и она не хочется их снимать из-за процентов.

— Как мы будем отдавать долг, мама? — спросила Оля. — Ты же говорила, что уже заняла у кого-то сто пятьдесят рублей.

— Да, заняла. У Кожушко. Отдам как-нибудь…

Анна Петровна присела на кровать к дочери и погладила ее по голове. От мамы пахло земляничным мылом и шампунем «Яблоко».

— Ты больше не сердишься на меня? — спросила она виноватым тоном.

— Нет!

— Тогда давай сейчас ляжем спать, а завтра проснемся пораньше, позавтракаем и махнем в Останкино!

Утро выдалось хмурым, и вставать в семь утра совсем не хотелось. Оля с удовольствием повалялась бы в кровати еще часик-другой, но Анна Петровна, напевая веселую мелодию, шумно ходила взад-вперед по номеру и торопила ее. Она, то открывала кран, и слышался шум льющейся воды, то начинала звенеть чашками или шуршать целлофановыми упаковками, в которые были завернуты продукты.

Анна Петровна, в отличие от дочери, привыкла рано вставать.

Чай, печенье, колбаса и конфеты «Каракум». Оля не хотелось завтракать, но мама настояла, — сказала, что скоро ей потребуются силы, и не нужно капризничать.

Позавтракав, они вышли из гостиницы и проехали несколько остановок в полупустом автобусе, вместе с другими сонными пассажирами.

Парк в усадьбе «Останкино» оказался тихим, безлюдным и загадочным. По такому хорошо бродить летом в жару, когда густые кроны деревьев нависают над аллеями, давая тень и прохладу. А в апреле дубы, вязы, березы и липы, истосковавшиеся за зиму по теплу, кажутся печальными и беззащитными. Деревья, как и люди, иногда тоже тоскуют. Шепчутся о чем-то с ветром и вздыхают, качая голыми ветками. Не грустят лишь ели — им всё равно, какая погода: пасмурно или солнечно, холодно или тепло.

Воздух пах хвоей и влажной землей. Рваные тучи застилали небо, и ветер не мог их разогнать.

После прогулки в парке, Оля с мамой пошли на экскурсию во дворец. На фоне нарядного фасада с рядами стройных белоснежных колонн поблескивали прямоугольники окон.

Анна Петровна и Оля купили билеты и вошли в здание. Они видели интерьеры особняка на фотографиях и открытках, и восхищались великолепием залов, украшенных лепниной, орнаментами и позолотой. В реальности те оказалась еще красивее и наряднее. Экскурсовод рассказала историю необыкновенной любви графа Шереметьева к крепостной актрисе Прасковье Жемчуговой, и Оле стало казаться, что они попали в сказку.

— У девочки рано обнаружились способности к музыке, и ее начали готовить для труппы крепостного театра, — рассказывала экскурсовод о возлюбленной графа. — Она дебютировала 22 июня 1779 года в роли служанки в опере Андре Гретри «Опыт дружбы». А на следующий год вышла на сцену в роли Белинды в опере Антонио Саккини «Колония, или Новое поселение» под именем Жемчуговой. Прасковья обладала красивым лирико-драматическим сопрано, хорошо играла на клавесине и арфе, знала итальянский и французский языки…

Глава 7

Апрель 1985 года, Москва

Купив полкило клубники, четыре шоколадных пломбира в вафельных стаканчиках и батон хлеба, Анна Петровна и Оля вышли из гастронома и направились к гостинице. Настроение у матери и дочери было не слишком хорошее. После того, как они пообедали в ресторане и вдоволь налюбовались городом, они зашли на переговорный пункт, и заказали переговоры с тетей Катей, но хотя прождали два часа — так и не дозвонились.

— Ничего, — сказала Анна Петровна, — я позвоню ей позже…

— Может, дадим телеграмму? — спросила Оля.

— Это успеется… Сначала нужно позвонить.

Возле входа в гостиницу стояли два милицейских УАЗика, карета скорой помощи и небольшая толпа.

Олю охватило волнение, и она ускорила шаг. Что могло случиться?!

Робкое апрельское солнце медленно угасало, бросая на землю последние лучи. В некоторых окнах гостиничного корпуса уже горел свет, и было видно, как за закрытыми шторами двигаются силуэты людей.

Когда они подошли к зданию и хотели войти, им заступили дорогу люди в милицейской форме.

— В чем дело? — недовольным тоном спросила Анна Петровна. — Мы здесь живем, и имеем полное право войти!

— Пожалуйста, предъявите ваши документы, — спокойно произнес один из мужчин.

— Мы обязаны это сделать? Я знаю свои права, и…

Оля легонько толкнула маму плечом — мол, не спорь, — но Анна Петровна не обратила на это внимания.

— Я буду жаловаться на вас, — сказала она, — потому что имею полное право…

— На каком вы живете этаже? — спросил один из милиционеров.

— На пятом, — ответила Оля, доставая из сумочки паспорт и гостиничную карту.

Мужчина быстро просмотрел ее документы, сказал: «Проходите», — и посторонился.

Она шагнула к двери и вошла в небольшой тамбур, за стеклянной дверью которого просматривался гостиничный холл с регистрационной стойкой и стоящей за ней немолодой администраторшей со свежим перманентом.

— А я? — спросила Анна Петровна. — Я могу войти или нет?

— Предъявите ваши документы и входите, — ответил милиционер.

— Что случилось? — спросила Оля, повернувшись к нему.

Мужчина ответил ей бесцветным глухим голосом:

— На четвертом этаже убили девушку.

Ольга застыла на месте, успев подумать, что за Айшу можно не волноваться, ведь та живет вместе с родителями на третьем этаже.

Спустя несколько минут, Оля вошла вместе с мамой в номер, и тот показался ей тесным, мрачным и слишком душным. Пахло хлоркой — этот запах девушка не переносила. Поставив пакет с продуктами на тумбочку возле вешалки, она, не раздеваясь, вымыла с руки и плеснула себе в лицо холодной водой.

Анна Петровна прилегла на кровать и пробормотала:

— Какой сегодня, однако, насыщенный день.

Оля попыталась открыть створки окна, чтобы проветрить комнату, но рамы были заклеены белыми полосками бумаги, и у нее ничего не получилось, а шпингалет на форточке не работал. Некоторое время Анна Петровна наблюдала за ней, а потом сказала:

— Смотри, осторожнее. Не сломай здесь чего-нибудь, а то еще заставят платить…

Оля хотелось плакать. От резкого запаха хлорки у нее закружилась голова.

Девушка взяла с тумбочки пакет, выложила из него хлеб, оставив мороженое и клубнику, и сказала:

— Я оставлю дверь приоткрытой, чтобы выветрился запах и пойду прогуляюсь. Схожу к Айше, узнаю у нее, что случилось.

— Нет! — закричала Анна Петровна, вскочив с кровати. Не ходи! Я тебе не разрешаю!

— Почему? — спросила Оля.

— Потому что в этой гостинице убивают девушек, а твоя подруга ведет себя непристойно!

— Что?! С чего ты взяла, мама?!

— Я наводила о ней справки. Одна из дежурных сказала, что твоя подружка крутит романы с двумя парнями, и с одним из них, бесстыжая, спит!

— Это на нее не похоже. Дежурная могла ошибиться.

— Нет, она видели своими глазами, как твоя подружка выходила утром из номера парня, который живет на четвертом этаже. Его, кажется, зовут Виктор.

— Айша давно уже совершеннолетняя, — заметила Оля, — в декабре ей исполнится двадцать восемь, и она может себя вести как хочет.

— Ей скоро исполнилось бы двадцать восемь? — удивленно спросила Анна Петровна. — Вот уж никогда бы не подумала… А почему она до сих пор не была замужем?..

— Мама, послушай… Какое тебе дело до этого? Ты ведь тоже не замужем, хотя тебе уже сорок шесть! Ты уже семнадцать лет как одна… Меня иногда некоторые спрашивают, почему у тебя так долго никого нет.

— Не смей сравнивать меня с другими женщинами, Ольга! Ты же знаешь, что я всегда любила, и всегда буду любить твоего папу! Он — святой человек, и другие мужчины меня не интересуют! Они просто не существуют для меня!

— Так, может, у Айши тоже любовь на всю жизнь?

— Если у нее любовь, тогда почему она встречается сразу с двумя?

— Не знаю. И мне в это как-то не верится. Нужно будет у нее спросить.

Оля вышла в коридор и направилась к лифту. Спустившись двумя этажами ниже, она натолкнулась на колючий взгляд дежурной по этажу.

— Вы к кому, девушка, идете? — спросила немолодая женщина.

— К Алиевым, в триста двенадцатый.

— Не ходите к ним: у них горе… Да и нет их сейчас в номере!

— У них горе?.. — Олино сердце сжалось от нехорошего предчувствия.

Глава 8

Апрель 1985 года, Москва

Оля и Сергей вышли из лифта. В ярко-освещенном холле пятого этажа никого не было — место дежурной пустовало.

Из-под двери Олиного номера просачивалась тонкая полоска неяркого света — наверное, Анна Петровна читала книжку при свете ночника. Оля тихонько постучалась.

Мама не открыла, и Оля постучалась громче. В ответ — ни звука, тишина.

— Наверное, мама уснула, — смущенно сказала девушка. — С ней такое бывает. У нее очень крепкий сон.

Сергей не сводил взгляда с Оли. Его взгляд скользил по ее лицу и фигуре, и девушка смутилась.

— Если мама выпила успокоительное, то ее будет трудно разбудить, — сказала она. — Нужно дождаться дежурную и взять у нее ключи.

Они вернулись в холл — но дежурной, по-прежнему, не было на месте.

— Ты иди, Сережа, — сказала девушка, — а я тут посижу на диванчике и подожду.

— Идем ко мне, — хриплым голосом произнес Сергей, — ты ведь замерзла… а у меня есть электрочайник, заварка, печенье и котлеты из кулинарии, так что голодными мы не останемся.

— С чего ты взял, что я замерзла и хочу есть?..

— Да так… по тебе видно…

Сергей взял ее за руку, и Олю тут же словно ударило током. Она немного постояла, подумала и произнесла, робея от смущения:

— Ладно, пошли…

Сергей открыл ключом дверь пятьсот двенадцатого номера и, включив верхний свет, сказал:

— Входи!

Оля сделала несколько шагов, осмотрелась и спросила:

— А где твой друг? Ты что один?

— Да! Он уехал еще днем, на вокзал. Не бойся, сюда никто не войдет — номер оплачен до завтра, до двенадцати дня.

Девушка робко посмотрела на парня. Почему он не сказал ей, что остался в номере один? Если бы она знала об этом, то, конечно, не согласилась бы прийти. Уходить теперь как-то глупо, да и есть сильно хочется. Оля заметила на тумбочке фотографию девушки и подошла ближе, чтобы рассмотреть, но Сергей опередил ее. Схватил фотографию и спрятал в тумбочку.

— Кто это? — спросила Оля.

— Да так.

— Это что, твоя бывшая?

— Нет.

— А кто?

— Неважно. Это недоразумение!

— Не нужно так о ком-то говорить.

— Садись, я сейчас нагрею воды, и мы будем пить чай. Ты какой больше любишь: зеленый или черный?

— Черный.

— Напрасно. Зеленый полезнее. У меня, кстати, есть «Медвежья кровь». Хочешь, налью тебе?

— Ты что — охотник?!

Сергей засмеялся:

— Нет! Это такое красное вино. Болгарское. Неужели не слышала?

— Нет… я вообще-то не пью.

— Послушай, ты — просто прелесть! Значит, всё-таки чая? Черного?

— Да! Но только не черного, а зеленого, если он полезнее.

Оля вспомнила про Айшу, про предстоящую операцию и про маму, спящую в номере.

— Нет, не надо мне чая, — сказала она, — я пойду. Может, мама проснулась или пришла дежурная.

Сергей грустно посмотрел на нее:

— Что ж, иди, если хочешь…

Она вышла из номера и побрела по длинному коридору. Всё складывалось совсем не так, как она думала.

***

В тот же день, в полдень, за тысячу километров от Москвы, тетя Катя поссорилась с дочерью.

Леночка сидела на диване, насмешливо глядя на разгневанную мать, стоявшую посреди комнаты с красным лицом и выпученными глазами.

— Это что такое? — кричала женщина, глядя на раскрытый дипломат, набитый пакетиками с высушенной травой. — Это что такое, я спрашиваю?!

— Откуда мне знать, что это, — наконец, произнесла девушка после долгого молчания. Опустив голову и наблюдая сквозь полуопущенные ресницы за матерью, она пояснила: — Меня попросили на пару дней оставить у себя дипломат, и я положила его под диван… Не думала, что ты там его найдешь. Мама, не кричи на меня, я ничего плохого не сделала!

— Ах ты, стерва! — заорала Катерина Петровна. — Ты хотя бы подумала своей головой! Да ведь за такое могут и посадить! Тебе, наверное, близнецы дипломат? Ты хоть понимаешь, что в нем конопля?!

— Я же сказала тебе, что ничего не знала! — с вызовом посмотрев на мать, выкрикнула Леночка.

Катерина Петровна начала доставать из дипломата пакетики и бросать их на стол.

— Так, — сказала она, — выброшу всё сейчас, к чертовой матери, и на танцы тебе больше не пущу! Мало тебе Олега, так с близнецами еще водишься! Они же наркоманы!

— Так Олег сейчас в армии, а дома скучно — ты же всё время на работе! Ты же отлично знаешь, что я люблю петь и танцевать!

— Ну, так и танцуй себе на здоровье и пой, но только — без конопли! Что, успела уже, небось, попробовать косячок?

— Да ты что, мама! Мне такое даже в голову не пришло! Близнецы сказали, что я красивая и попросили меня на время взять дипломат. Они предлагали мне заняться с ними сексом, а вот попробовать травку — нет!

— Так, может, ты сама ее попробовала из любопытства? И с кем из близнецов ты, глупая дурочка, уже переспала?

— Ни с кем, мама! Я — умная! А хоть бы и переспала, то, что здесь такого? У меня ведь с Олегом «это» уже было, и весь город знает, что я была девственницей. В наше время, мамочка, красивые девушки девственность до свадьбы не хранят! Это давно уже не комильфо!

— Не «комильфо»? Ленка, дура, не выражайся при мне! Ты где слов таких понахваталась-то?