Грогли и чёрная пемза

Предисловие

Конечно, там нет стульев в нашем понимании. Нет и слова такого. Нет стула и нет задницы. И кухни там тоже нет. Но в месте, которое мы назвали бы домом или жилищем, есть место, где знакомые особи могут, хм… скажем, «посидеть» и «поболтать», что-то «выпивая» и «закусывая». Поэтому, вместо какого-нибудь непроизносимого «грахлвг», мы будем говорить «кухня». А вместо «*@#×», прости, Господи, будем говорить привычное нам «задница».

Рук в нашем понимании у них тоже нет. Но есть чудесная особенность свободно изменять форму своей внешней оболочки, которую мы бы назвали, например, кожей. Образуя ловкие щупальца с присосками или с несколькими более мелкими и тонкими щупальцами на конце. Такими гибкими сосисочками, отдалённо напоминающими пальцы. Так что для простоты повествования и восприятия назовём это руками.

Больше всего цанги походили на знакомых нам амёб, хоть и очень условно и отдалённо. Ну и уж точно не размером.

***
— А я тебе в сотый раз заявляю! Не может быть разумной жизни без воды и света! — безапелляционно заявил уже изрядно нализавшийся цанг.

Его глаза приобрели глубокий тёмно-синий цвет, как бывает у неба перед грозой. А кожа вокруг встопорщилась лиловой бахромой, беспорядочно торчащей в разные стороны, что свидетельствовало о чрезмерном уровне токсина в его организме. Игнорируя все очевидные признаки передозировки, он не выпускал из руки обслюнявленную квизу, лупающую на мир растерянными ложноглазками.

— Да повторяй хоть в двухсотый, — улыбаясь своему внутреннему миру, раздражающе спокойно и дружелюбно проговорил его оппонент. — Какой закон запрещает этому быть?

В его руке тоже поблёскивала глянцем чуть более бодрая квиза. Она лениво перебирала лапками пластинки на своём брюшке, что стимулировало её железы вырабатывать больше токсина.

— Оооо! Как же ты меня бесишь сегодня! — прокричал более осоловевший товарищ, нещадно размахивая пурпурной квизой, отчего с неё сорвалось несколько капелек слизи и плеснуло на стену.

Гелеобразный сгусток прозрачной жидкости медленно пополз по стене, беспрекословно повинуясь неумолимой гравитации. Все восемь пар глаз двух приятелей проследили за её неторопливым падением. На стене остался влажный след. Лишайник под ним быстро темнел и отмирал.

— Ну вот, расплескал. И стену мне попортил. Кто кого ещё бесит — вопрос.

— Ну извини. Но ты сам виноват! Втираешь мне какую-то дичь! Я на пятидесяти семи планетах побывал. И это только обитаемые. И везде. Слышишь, везде! Есть жидкая вода и свет! Блядь! ВЕЗДЕ!

Он продышался и, чуть успокоившись, добавил: — А квиз у меня ещё полно с собой. Полные, отдохнувшие, сытые.

И с этими словами он облизал спинку своей потрёпанной квизы слегка заплетающимся языком, после чего довольно поморщился и опустил зверька на пол. Не испытывая судьбу, зализанная квиза рванула в тёмный угол, где её ожидало заслуженное лакомство в виде свисающих желтоватых нитей.

Более уравновешенный товарищ тоже смачно обсосал свою квизу и, перетряхнувшись всем телом, довольно крякнул. После чего отпустил своего, ещё вполне бодрого зверька на пол.

— Там ещё почти половина квизы было, — с неодобрением проворчал его пьяный товарищ.

— Забей! Я тебе сейчас покажу, откуда на нас готовилось нападение!

— Чего покажешь?

— Да это мем такой, из одного развивающегося мира. Впрочем, развиться он, похоже, не успеет, — отмахнулся хозяин кухни с лишайниковыми стенами. — Отрывай задницу от стула, пора проветриться. Я тебе покажу кое-что интересное.

С этими словами он энергично покинул каменное ложе, выточенное в форме гигантской устричной раковины. В центр углубления скатилась парочка небольших жемчужин. Они не были идеальной круглой формы. Слегка вытянутые, утончались к одному концу. Их перламутровая поверхность отливала бирюзой. Яйцевидная форма выдавала сильное волнение хозяина. Вокруг ложа, на полу, было разбросано немало более идеальных, совершенно белых сфер.

Не обращая внимания на оставленный жемчуг, цангх плавно, перетекая, двинулся в сторону прихожей. Складывалось ощущение, будто катился огромный бурдюк, наполненный густой жидкостью. Но удивительным образом все глаза, рты и руки оставались неизменно стабилизированы в пространстве. На самом деле, он не катился, как какой-нибудь вульгарный колобок или богомерзкая недоразвитая крага, которая так и не смогла развиться во что-то более вразумительное. Нет, у благородных цангов был более совершенный и уникальный механизм передвижения. Они выпускали множество гибких пальчиков по всей плоскости своего основания и синхронно сгибали их в едином порыве, после чего молниеносно распускали их, тут же выпуская новые. Повторяя так снова и снова, они создавали колеблющуюся волну внутренней жидкости, направляемую в нужную сторону, и плавно гася её, амортизируя распускаемыми ножко-пальчиками. Благодаря такому элегантному и, на удивление, малозатратному с энергетической точки зрения способу они могли двигаться в произвольном направлении.

Конечно, цангх мог при желании сформировать пару полноценных, на наш взгляд, ног. А мог и три, или даже шесть. Но к такому прибегали только при необходимости: на пересечённой местности или когда нужно было добавить скорости. В целом такой способ передвижения не приветствовался. Как бег в приличном обществе.

Не замедляя слегка неточных движений, цангх втёк в транспортный ранец. Ухватился за стабилизирующие кольца и, слегка напрягшись, выдавил через технологические отверстия жилета дополнительные руки. Стал похож на актинию, проросшую щупальцами через металлический цилиндр с отверстиями. После чего поднялся на трёх толстых столбиках ложноног и подхватил с полки три энергоблока. Пристегнул их к транспортному жилету и активировал первый.

— Ну чего развалился? Метнёмся на полспирали и вернёмся к твоим квизам, — выжидательно уставился он в лиловое лицо собутыльника.

— А чего прерываться, возьмём с собой. — Тот запустил руку в горлышко пузатого кувшина и ухватил за бока сонную квизу.