Гроза для Ледышки. Развод в 43

1

- Женя, я подал на развод.

Я обрываю на полуслове свой восторженный рассказ о том, какая сегодня у меня была потрясающая операция, и зависаю, не донеся вилку до рта.

- Что, прости? – вскидываю бровь недоуменно.

Может, мне послышалось? Ну не может же адекватный мужик после двадцати пяти лет брака внезапно на ровном месте захотеть развестись?

- У меня другая женщина, Женя, и я подал на развод, - муж спокойно, будто обсуждая пятничное меню, повторил и уставился на меня своим непроницаемым черным взглядом.

Когда-то он меня им и зацепил – глаза цвета спелых маслин, смуглая кожа, четкие губы, словно нарисованные художником. Самый яркий парень на курсе. И вот сейчас этот взгляд не выражает ничего. Никаких чувств. Словно у статуи.

Аппетит пропал совершенно. Отложив столовые приборы, я откинулась на спинку с любовью выбранного совсем недавно стула, пять братьев которого стояли сейчас вокруг отполированного деревянного стола, а затем вскинула бровь, ожидая продолжения. Ну давай же, удиви меня, что ли.

- Ты ж ледышка, Женя! – прорывает внезапно мужа. – Столько лет с тобой прожил бок о бок, а привыкнуть так и не могу. Одни разговоры о работе. Ощущение, что ты и сексом занимаешься, а в это время в голове крутишь, как очередную бабу оперируешь!

- Ну такая вот я, да, - соглашаюсь, растягивая слова.

Внутри растекается тягучим комком обида и боль. Другая женщина! Буквально пару дней назад одна пациентка рыдала в палате, жалуясь, что муж ушел к молодой любовнице, а я думала, как же можно быть таким гадом, чтобы разрушить семью на пороге пенсии… Неужели в голове у таких мужчин только одно? И вот пожалуйста – мой собственный муж делает то же самое.

- И больше ничего не скажешь? – Петр скрещивает руки на груди и сжимает губы.

Такое впечатление, что он ждал скандала. Может, вцепиться ему в морду для приличия? Как там ведут себя обиженные дамы? Но ощущение, что я сдувшийся воздушный шарик, не давало подняться с места.

- Нет, - пожав плечами, я зачем-то перекладываю вилку и нож с места на место. – Ты мне уже все сказал, добавить нечего. Брачного договора у нас нет, имущество делим пополам.

- Я уже подал на развод! – рявкнул муж. – Ты просто даже уведомления на почте не смотришь! Подпиши и все! Предлагаю решить все мирно – тебе остается квартира и машина, мне бизнес и вторая машина.

- Да хрен-то там, Петь! – не повышая голоса, хмыкаю ему в ответ. – Я ночами не спала, бизнес этот взращивала с тобой, терпела твои переговоры, таскалась на эти дурацкие рауты, обсуждала, прости господи, всякую чушь с тупыми домохозяйками – женами партнеров – не затем, чтобы сейчас вот так запросто тебе подарить все. Нет уж. Давай по закону. Детей, к счастью, нам не делить, Машка выросла, а вот за имущество поспорим.

Я сегодня купила бутылку хорошего вина и положила ее в холодильник, припасла сыра за бешеные деньги, хотела отметить удачное завершение года, выработку всех квот, победу в конкурсе, все это разом с самым близким мне человеком, а сейчас с ним же сижу и обсуждаю наш развод.

— Значит, вот как, Жень? – с угрозой в голосе нависает надо мной муж. – Ты что, ничего не боишься?

- А чего мне бояться? – я встаю и оказываюсь с ним одного роста.

В этом плане боженька меня не обидел – одарил так одарил – сто восемьдесят пять чистыми, что позволяет смотреть многим мужчинам в глаза с их уровня.

- Ну, например, что я сейчас переломлю твою шею двумя пальцами, - Петя надвигается на меня, думая, что я отступлю.

- Ты больной, что ли? – мне внезапно становится весело. – Иди уже отсюда, любовница у него! Боже, какие ж вы все идиоты! И кто же она? Хотя нет, не отвечай, дай-ка сама догадаюсь! Это Юленька?

По дернувшемуся глазу мужа понимаю, что попала в точку, и мне становится горько. Эта Юленька – почти ровесница нашей дочери. Машке двадцать три, а этой лет двадцать пять от силы. Год назад пришла на фирму мужа помощником руководителя. Тихая бледная моль. Да, Петр Сергеич, нет, Петр Сергеич, робкие улыбки, глаза оленихи, ростом мне до пупа. Я ее видела несколько раз, когда приезжала в офис к мужу, и даже в голову не могла взять, что он влюбится в эту неказистую деваху!

- Она беременна, - кивает муж. – И я считаю, что фирма должна достаться детям, а не тебе.

- У меня с тобой один ребенок – и это взрослая дочь, которая уже сама зарабатывает, - я отхожу от него и останавливаюсь у подоконника. – Твой… второй ребенок меня вообще не интересует. Это твои проблемы, как и чем ты его будешь обеспечивать. Но половина фирмы моя. И эту половину я завещаю Маше, а уж твою половину в случае твоей преждевременной кончины твои… дети уж как-нибудь сами поделят. Без твоего, так сказать, участия.

Судя по скрипнувшим зубам, я наступила на больное. Но с чего он решил, что я обделю себя и Машу? Господи, как в голове-то уложить, что моя семья разрушилась, и не только что, как оказалось, а несколько месяцев назад, раз даже уже беременность есть…

- Все годы я ждал, что ты мне родишь еще сына, - угрюмо бросает за спиной Петр, - а у тебя только карьера, только работа, матки эти, бабы, раки! Ты ж даже за столом, Жень, не можешь успокоиться! Я медицину бросил сто лет назад не за тем, чтобы слушать, какие красивенькие сосудики у этой бабы, и какие ты вытащила опухоли! Я полиграфией занимаюсь, мне вообще фиолетово, что там у твоих баб! – распаляется еще больше муж, хотя я молчу и не поворачиваюсь, глядя с высоты четвертого этажа на заснеженный двор. – Я бабу хочу свою дома, чтоб с ужином меня встречала, чтоб секс был не по расписанию, чтоб у нее глаза горели при виде меня, а не чужой матки. А ты что, Жень? Тебе сорок три, ты уже и родить-то не сможешь, да и не захочешь. Все годы впустую! И Машка получилась только по залету, а так бы вообще без детей жили!

2

- Жень, ты что такая квелая? – рухнув на стул возле меня, Катерина, моя коллега, отдувается, хватает стакан с минералкой и залпом выпивает ее. – Не танцуешь, сидишь тут букой. Пошли отрываться! Смотри, там наш новенький в центре, такой хорошенький, не могу! Ущипнула бы за жопу!

Я волей-неволей перевожу взгляд в центр толпы и словно Арнольд Шварценеггер в роли Терминатора высвечиваю в голове информацию о нем: тридцать лет, не женат и не был, чутье на опухоли, оперирует как боженька.

- Нет, спасибо, чужие жопы меня сегодня не интересуют, - буркаю в ответ и наливаю себе ессентуки, а затем выпиваю залпом и морщусь. – Сейчас бы что-нибудь поинтереснее.

- Слушай, ну, стриптиз руководство не заказывало! – хохочет Катька, а затем вскакивает и уносится на танцпол, оставляя меня в одиночестве.

И нахрена я поперлась сюда? Портить своим кислым видом праздник людям?

Новый год уже через пять дней, а я сижу тут, словно говна объелась, пью в одну харю и оплакиваю свою семейную жизнь. Такое себе веселье. Надо как-то остановиться и пойти домой, что ли… А что там, дома? Пустой шкаф и холодная постель.

Я так привыкла за эти годы, что рядом со мной всегда кто-то храпит, что не могла уснуть вчерашней ночью, перебирая в голове все события, что могла вспомнить, из нашего общего прошлого. Где ж я так могла проколоться, что перестала обращать внимание на мужа? И тут же в голове красными буквами возникло слово «СТОП». Женя, ты винишь сейчас себя, что твой мужик покакал в чужом саду. Не ты виновата, а он.

- Женя, хватит пить! – Катя снова принеслась с танцпола. – Не могу смотреть, как ты тут сидишь и скоро мордой в салат уляжешься. Что случилось?

Она уселась рядом со мной и поставила одну руку локтем на стол, чтобы опереться на нее щекой. Глаза ее, сверкающие в свете софитов, смотрели с участием, от которого захотелось забиться куда-то в угол и зарыдать.

- Да ничего особенного, Кать, - голос как будто осип, и я с усилием проглотила возникший в горле комок обиды. – Просто мне, как выяснилось, уже давно изменяет муж.

- Тьфу ты, вот кобелина клятый! – в сердцах цокнула коллега. – Гони его в шею, ты вон какая у нас видная, мужики на тебя облизываются, одна точно не останешься!

- Какие мужики, Кать? – я приподнимаю брови и оглядываюсь. – Все ж женаты уже не по одному кругу, куда им еще на меня лизаться?

- Ой, дурашка, Жень! – засмеялась Катя в ответ. – Ты себя в зеркало-то давно видела? Как снежная королева. Другие в твоем возрасте уже морщинистые брюквы, а ты такая задорная, успешная, глаза горят, в операционной как Да Винчи (хирургический робот – прим.авт) – все движения до миллиметра выверены. И твой этот тюфяк с пузом! Он вообще помнит, когда последний раз в спортзал ходил? Обрюзг, разжирел, кто еще с таким лег-то? Извини.

Она увидела мой взгляд, полыхнувший в ее сторону, а я задумалась. Ну да, Петя что-то в последнее время сдал. Набрал пятнадцать лишних кило, раздался в талии, забросил тренировки. Наверное, все его молодая любовница виновата, по ресторанам поводи-ка такую, волей-неволей растолстеешь. Одни неприятности от этих любовниц.

Хмыкнув, я наколола на вилку огурец и захрустела им. Конечно, ситуация у меня вообще не располагает к празднованию. С другой стороны, я и правда еще достаточно молода, чтобы пережить это все. Конечно, никаких мужиков я себе искать не собираюсь, нахрена козе баян, как говорится, но просто сам факт, что хоронить себя точно рано. Поеду в отпуск, давно собиралась. В Сибири, недалеко от Байкала у меня тетушка живет, мы с ней созванивались периодически, она все зазывала в гости. Вот и съезжу, голову проветрю, повидаю родственницу.

Пациентов я всех своих плановых прооперировала, осталось осмотреть в понедельник, кого-то выпишу, кого-то просто на выходные домой отпущу, чтоб не тосковали в отделении, а сама рвану к ней. Машка решила в этом году к нам не прилетать, будет в своей Европе с подружками Новый год отмечать, и я ее понимаю – смысл сидеть с родителями перед телеком, когда у нее такие возможности. Бой курантов в Париже – моя мечта. Пусть хоть у нее осуществится.

- Так, давай поднимайся, пойдем повертим своими жопами, раз чужие нам не светят! – Катя взяла меня за руку и потянула за собой.

Пришлось повиноваться и идти за ней, слушая грохочущую музыку и голос ведущего, который вовлекал гостей то в хоровод, то в какие-то конкурсы. Для меня раньше все это казалось чуждым, я всегда на корпоративы ходила с мужем, и мы успевали откланяться довольно рано, а сегодня стопора рядом со мной не имелось. Гулять так гулять!

- Давай-давай, Ледникова, двигай телом! – обхватив меня двумя руками за талию сзади, Катя буквально заставила вступить в хоровод, и я повиновалась, пристроившись в хвост процессии, что весело плясала вокруг наряженной елки. Дядям и тетям всем было за тридцать, но песенка про елочку актуальна в любом возрасте. Черт с ним, с этим Петей, пусть будет счастлив с молью, а я начну новую жизнь с нового года, и тоже буду счастлива несмотря ни на что!

******

Тридцать первое декабря. Время, когда люди суетятся дома, готовят миллион салатов, смотрят в стотысячный раз комедии Рязанова, и я – спускаюсь по трапу в заснеженном сибирском аэропорту, силясь не поскользнуться и не проехать жопой на виду у всех, чтобы не было потом в местных чатах информации, как некая москвичка в куцем полушубке явила свою задницу народу.

3

Темный подъезд вонял кошачьей мочой и казался настолько грязным, что я боялась испачкать свои белые кроссовки, пока поднималась на пятый этаж по скудно освещенным ступеням. Черт меня дернул надеть эту обувь. Ведь мелькнула ж мысль сапоги с мехом купить, но нет, решила, что определюсь на месте, а тут, похоже, концертный тулуп надо и концертные валенки. И чего тетя Лина не согласилась продать квартиру и к нам переехать? Я ее звала, когда она совсем одна осталась, но тетушка заявила, что от родных могилок никуда не двинется. Она всю жизнь проработала травматологом в городской поликлинике и всего лет пять назад ушла на пенсию, и то по причине плохого зрения. Как она мне тогда заявила по телефону - мартышка к старости слаба глазами стала.

Дверной звонок коротко дзынькнул при нажатии и затих. На фоне соседских модных дверей старая, обитая дерматином с номером «восемьдесят пять» смотрелась инородно. Надо будет поменять, пока я тут. Судя по тому, что мне никто не открывал, то мартышка не только глазами, но и ушами ослабла. Ну или ушла в гости, а я как дура встречу Новый год в подъезде в чужом городе в куцей шубе и кроссовках. И с бутылкой шампанского, которое прихватила в дьюти-фри.

- Кто там? – раздался старческий голос, когда я уже тоскливо размышляла, куда мне податься.

— Это Женя, тетя Лина! – радостно отозвалась я, начиная приплясывать, так как мочевой уже не просто намекал, он бил в набат.

Еще б немного, и в подъезде запахло не только кошачьей мочой.

За дверью раздалось поскрипывание, затем она приоткрылась на величину цепочки, и в щель выглянуло лицо моей тетушки. Она была без очков, подслеповато щурилась и выдвинула вперед челюсть, силясь разглядеть меня в сумраке подъезда.

- Женька, ты, что ль? – наконец, процесс идентификации личности завершился, и меня впустили в квартиру. – А я думаю, кого черти притащили на ночь глядя. А ты что же, одна? Где пузан твой? Дома бросила, что ль?

Тетя Лина прошаркала по коридору тапками, и я впервые осознала, насколько же она постарела и сдала. Последний раз мы виделись давненько, тогда она еще была бодра и весела, и даже не похожа на старушку, а сейчас вся седая, с волосами, завернутыми в букольку на затылке, с очками на голове, морщинистая, в каком-то старом халате, и вовсе не напоминала мою боевую тетушку. В этом году ей исполнилось восемьдесят пять, ровно столько, сколько было указано на двери ее квартиры.

- Да мы разводимся, вот я и прилетела к вам, как снег на голову! – бодро отрапортовала я, водружая шампанское на стол и оглядывая квартиру в поисках праздничного настроения. – А где у вас тут магазин ближайший? Новый год будем отмечать?

- Ну и правильно, давно этого хмыря надо было бросить, - тетушка прошаркала за мной в кухню и остановилась на пороге. – Так я и не отмечаю ничего, че мне отмечать-то? Одинокая бабка, чаю напьюсь, президента послушаю, шмурдяков этих в телеке обосру сама с собой, да спать. Че мне, ради этого гоношиться весь день и таз оливье готовить?

- Ну уж нет, будем отмечать, как полагается! – бодро отвечаю ей и улыбаюсь во весь рот. – Куда без таза оливье-то, ну?

Я достаю телефон и открываю приложение, в котором ищу работающие магазины. Сегодня предпраздничный день, многие закрылись, но пара супермаркетов еще работает, и я решительно иду в прихожую, чтобы натянуть свои кроссовки.

- И ты в этих говнодавах по снегу собралась, штоль? – тетя Лина спускает очки с головы на нос и придирчиво оглядывает мою обувь и весь облик, потом переводит взгляд на лицо и качает головой: - Вы там в Москве своей совсем отупели или что? Ты ж тут пол жизни прожила, а приперлась хрен знает в чем, жопу даже не прикрыла.

- Да тут идти совсем немного, я посмотрела, - я улыбаюсь, вслушиваясь в ее бубнеж и чувствуя, как стылый комок внутри потихоньку расслабляется, становится меньше, словно снежный ком в тепле. – Туда-сюда сбегаю, куплю чего-нибудь к столу. А ты пока чайник ставь, я вернусь и чаю напьемся.

Выскочив за дверь, я только сейчас сообразила, что так и не сходила в туалет. Ну ничего, тут и в самом деле совсем недалеко, туда-сюда сбегать минут двадцать, не больше. Надеюсь, не успею по дороге опозориться под каким-нибудь кустом.

На улице оказалось холоднее, чем я себе представляла. Жизнь в столице меня расслабила – там таких морозов и не бывает никогда. Щеки сразу защипало, нос тоже, губы заледенели, и я сунула руки поглубже в карманы, накинув капюшон на голову и скользя подошвами по укатанному тротуару. Где-то сбоку от меня прошел быстрым шагом огромный мужчина, ведя на поводке французского бульдога, что бодро трусил перед ним, виляя толстой попой и изредка принюхиваясь к меткам на деревьях.

В магазине народу оказалось не много. Я пробежалась по рядам, набросала в корзину всего необходимого, потом зарулила в отдел готовой продукции. Времени мало совсем, чтобы успеть что-то приготовить, может, тут еще остались новогодние салаты и горячее? Было б великолепно. Не знаю, как тетушка, а я хотела не просто есть - жрать. Самолетное меню в эконом-классе не предполагало разносолов и давно переварилось в моем организме.

Мне повезло – любимая мною сельдь под шубой оказалась в наличии, а также курица-гриль и даже оливье, так что голодать нам не светило. Но пакеты оказались увесистыми, и я, выйдя на улицу, мелко засеменила к дому, надеясь, что мне повезет, и я не поскользнусь ни разу, не упаду и не выроню все добро на потеху редкой публике.

Где-то впереди снова маячил мужчина с бульдогом, и я порадовалась за них – погуляют сейчас налегке и в тепло, а я тут плетусь без перчаток с впивающимися в ладони ручками пакетов, еле удерживаясь на скользкой подошве.

4

- Что ты мне эту шипучку суешь? – тетя Лина морщится, когда я протягиваю ей хрустальный бокал на изящной тонкой ножке с шампанским, налитым буквально секунду назад. – Я такое не пью. Предпочитаю нормальные напитки. И ты учись, Женька, а то эти газы тебе разъедят весь мозг.

Старушка ехидно хихикает и шаркает тапками до серванта, который с незапамятных времен стоит у нее в гостиной, вернее, зале, как она называет самую большую комнату в своей двушке. Не хухры-мухры! Это вам не какая-то гостиная, это зала!

Моим глазам вскоре является прилично початая бутыль коньяка. С торжествующим видом и азартным блеском в глазах тетушка водружает алкоголь на накрытый к празднику стол и вытаскивает две рюмки все из того же серванта, только из отделения с хрусталем.

Куда, мне интересно, они его так тщательно собирали? Чтоб перед людьми не было стыдно? Типа, у тебя есть и у меня не хуже?

- Убирай шампунь, будем пить настоящий напиток хирургов, - ворчливо заявляет мне тетя Лина, и я со вздохом отодвигаю шампанское.

Прости меня, Новый год, но сегодня я не твоя. Приехала к тетушке, будь добра действовать по ее правилам.

- Давай, Женька, за твой приезд! – стукнув со звоном мою рюмку своей, старушка выпивает, крякает совсем по-мужски, а потом закусывает виноградиной. – Настоящий коньяк надо фруктами закусывать, - поясняет она мне, - иначе теряется вкус напитка. Ты вот ощутила этот привкус бочки? Семнадцать лет, между прочим, выдержан. А твое шампанское что? Газы одни, да головная боль потом.

До боя курантов остается совсем немного. Мне становится грустно. В Москве в шкафу остался подарок для мужа, новейшие смарт-часы, о которых он недавно мне говорил. Куда теперь их? Машуле отправить, разве что, когда вернусь. Или самой носить. Я сменила замки позавчера, чтобы в мое отсутствие не появлялось у благоверного с его молью желания что-то вынести из квартиры. Мы покупали антиквариат, пара дорогих картин имеется, а также золото. Пусть ждет развода. Часть все равно хочу отдать Маше, а то насекомое прихватизирует все нажитое непосильным трудом.

- Ау! – тетя Лина щелкает пальцами у меня перед носом. – Прием! Первый-первый, я второй! Ты уснула, штоль? Давай еще по одной, да включим говорящую голову, хоть послушаем, что нам скажут по телевизору. Расскажи-ка мне, чем ты там занимаешься в своей пиздоремонтной? Бабы всякие попадаются? Я в свое время тоже думала в акушерство пойти, да потом решила, что всю жизнь чужие письки смотреть неохота.

- Да всякое бывает, - я вздыхаю, вспоминая, как Петя обвинял меня, что даже за столом все время только о пациентах разговоры. – Недавно вот была девушка у меня с двумя матками. Полное удвоение всех половых органов. Хотела одну пожертвовать. Кое-как уговорила ее сначала родить хотя бы одного ребенка, а потом уже думать о донорстве.

- Ну и дура какая! – качает головой тетушка, аппетитно хрустя огурчиком собственного посола. – Я вон в свое время аборт сделала, а потом все, как ни старалась, никаких детей. Федька мой очень уж хотел ребеночка, даже из детского дома взять собирался, а потом взял и помер. А кому бракованная баба нужна? Так вот я и мыкалась все годы, только вот ты у меня, да Машка твоя остались. Помру, ты уж меня схорони по-человечески, могилку рядом с Федькой организуй, я там местечко застолбила.

- Теть Лин, ну какой помру? – я едва не подавилась салатом. – Поживи уж, пожалуйста.

- Да что это за жизнь, Женька? – она украдкой бросает взгляд на большой черно-белый портрет мужа на стене. – Тоска одна. Хоть волком вой. Вы вон еще умотались в Москву, а я тут одна совсем. Хорошо, сосед заходит, проверяет, не окоченела ли старуха. Ладно, давай уж за старый год, что ли!

Мы выпили, потом закусили, потом еще выпили. Была опорожнена и початая бутылка коньяка и целая, и я не помню, каким таким образом доползла до заранее расстеленной кровати в маленькой комнате. Кажется, вот только пробили куранты, оповещая о наступлении Нового года, как уже рассвело.

Страшно болела голова и хотелось пить. Язык прилип к небу, я попыталась им пошевелить и поняла, что он стал словно наждачка. Сколько ж мы приговорили коньяка?

Спустив ноги на пол, я пытаюсь прийти в себя и осознать, кто я и сколько сейчас времени. Не припомню такого похмелья со времен студенчества. Мы поженились с Петькой на первом курсе, сразу, как обоим стукнуло восемнадцать. Хихикали на лекции, что подадим заявление в ЗАГС, а после пар пошли и подали. Ровно третьего ноября. Через месяц весело отплясали на свадьбе и стали жить в общаге, как взрослые. Потом Машка родилась, пришлось переезжать к свекрови, чтоб не бросать учебу, потом ординатура. Все так стремительно промчалось, все эти годы, и вот сейчас мне мучительно хотелось вспомнить хоть что-то хорошее, что нас связывало с мужем. Общее. Веселое. И не вспоминалось почему-то. Наверное, надо просто меньше пить.

Усилием воли я заставляю себя подняться с кровати и иду в кухню, слыша, как за закрытой дверью большой комнаты раздается богатырский тетушкин храп. Во дает старушка! Ни один барабашка не сунется в такое страшное место.

- Дзззз! Дзззз! – в прихожей звенит звонок.

Кого это принесло 1 января в такую рань? В какую – я еще пока не знала, потому что в этот день любое время – рань до самого вечера. Может, какая соседка притащилась поздравить тетушку с Новым годом?

Оглядев себя полуразлепившимися глазами и понимая, что выгляжу крайне прилично в теткиной ночнушке с нарисованными васильками, я без опасения открываю дверь и хлопаю растерянно глазами – на пороге стоит вчерашний дядя с собакой. Правда, сейчас без собаки, но все еще дядя.