Грозы над Маргутом

Глава первая

Великий Маргут, Город тысячи храмов, никогда не заливало дождем так, как случилось осенью в год Белого журавля и цветущего лотоса. Ливень хлестал столицу день и ночь, затопив нижние ярусы Подполья и разрушив сады с недавно отремонтированными дорогами в южном квартале Угодья. Вышедшая из берегов Мара возвращаться в русло не пожелала, залив мутными водами цвета кофе с молоком Утреннюю набережную и часть городского парка имени Принцессы Северии.

Древняя и самая полноводная река Деянкурской империи делила столицу на две непримиримые половины – Подполье и Угодья. Если в первой прозябали отбросы общества, загнанные законом в катакомбы, простиравшиеся под землей далеко за пределы наземного города, то во второй, куда большей части Маргута, бурлила та самая столичная жизнь, которая манила каждого провинциала с необъятных просторов империи. В Деянкуре было много прекрасных городов – новых и старых, но в Маргуте билось сердце страны, и хотя бы побывать здесь стремился каждый.

Сегодня сердце империи стучало в унисон жреческих барабанов, потому что не справившиеся со стихией погодные маги решили смыть позор жертвенной кровью. К обряду Успокоения погоды прибегали редко, но главный маг-стихийник страны, молодой выскочка Демьян Ледянский, который, по слухам, приходился родней самому Императору, объявил о необходимости божественного вмешательства. А так как утром речные воды подобрались к подножью статуи Левиафана, угрожая подмыть пьедестал и утащить прародителя магов в пучину, комиссия по чрезвычайным делам прислушалась к рекомендациям главного стихийника и согласовала отлов жертвы из нижних кабиров, проживающих в Подполье.

По закону подлости этой жертвой стал мой друг, вампир Алистер. У него имелись сотни отвратительных привычек, скверный характер, напрочь прогнившая душонка и ни одной благородной черты, из-за которой стоило его спасать. Но этот кровосос принадлежал к банде Свистящих во тьме, и пока я оставался ее главарем, ни один жрец, жандарм или выродок магов-мавари не смел поднять ритуальный нож над небьющимся сердцем моего человека. В банде Свистящих во тьме не было ни одного существа, который мог бы назвать себя человеком, однако принадлежность к людям, пусть и выдуманная, казалась нам той чертой, которая отличала нас, жителей Подполья, от тварей и демонов, обитавших еще ниже. Высокородные, поселившиеся на правом берегу Мары, заведомо считали всех обитателей Подполья низшими существами – без души, прав и моральных качеств. Но душа у нас была, даже у вампира Алистера, как и обостренное чувство справедливости, от которого в моей голове с утра гремели собственные барабаны, мешающие успокоиться и действовать по плану.

План был похож на Шестую улицу Маргута, где сейчас проходило ритуальное шествие горожан, облаченных в синие одежды – цвет, который считался приятным взору речной богини Мары. В плане зияли дыры, напоминающие те самые открытые ливневки, на которые всегда полагались городские хозяйственники. Но так как канализационные трубы были засорены и затоплены, ливневки не справились, и коричневая вода плескалась по мостовой, заливая бордюры и башмаки прохожих. Коричневое с синим – на мой взгляд, выглядело красиво.

– Эй, вирго, – стоявший впереди Юрген обернулся, обратившись ко мне так, как обычно в Подполье звали начальников, которых уважали. Вирго был заведующий складом, раздавший просрочку, жандарм, отпустивший во время облавы, или такой, как я, – главарь одной из банд, в которые собирались люди и кабиры, населяющие Подполье. В Нижнем мире одиночки не выживали, быстро становясь жертвой каннибалов, вампиров или торговцев плотью. Лично мне слово «вирго» никогда не нравилось, но традиции были слишком сильны. Как бы я ни настаивал, чтобы меня звали по имени, мои люди продолжали кидаться в меня этим «вирго», что на древнем маварском означало «душегуб».

В Подполье слово «мавари», как и все от него составляющие, считалось ругательством, а тех, кто знал язык, на котором разговаривали маги, можно было пересчитать по пальцам. Знание маварского, как и многих других языков, вдолбила в меня с детства мать, о чем я помалкивал. В Подполье интеллектуальные способности уважением не пользовались и даже наоборот – презирались. Пожалуй, только Док мог умничать и ничего ему за это не было, но на то он и был Доком, лечившим все Подполье, да и добрую половину Угодья. Дворяне хоть его и изгнали из своего круга высокородных, но, когда дело касалось черной медицины, заменить Дока было некому.

У меня для Дока других слов, кроме как «мерзавец» и «подонок», обычно не находилось – слишком свежи были воспоминания, сколько монет он затребовал за то, чтобы пришить обратно ногу Демиду, которого наши враги из «Летящих во тьме» (эти черти даже название у нас сдернули!) столкнули на рельсы. Так нас теперь все Подполье и называло, чтобы не путаться. Эти Свистуны, а те Летуны.

Но сейчас от Дока зависел наш план, а вернее, от его химикатов, которые я обменял на пять пар кожаных полицейских сапог. Какого дьявола Доку понадобились сапоги жандармов – то никто никогда не узнает, но о том, как я доставал их сегодня ночью, вряд ли забуду. После лазания по узким оконным бордюрам новостройки, в которую недавно переехала наша доблестная жандармерия, у меня до сих пор руки тряслись. Те, кто вырос в Подполье, с высотой не дружили.

Одна часть с трудом добытой химии пряталась в ящике, на котором Эд разложил дымящиеся пирожки, и я точно не хотел знать, что у них внутри. Мамаша Эда торговала пирожками на Южном вокзале всю жизнь, отправила на тот свет не одного горожанина и так бы и продолжала травить жителей Угодья, если бы не один высокородный, который однажды съел не тот пирожок. Бежав в Подполье, добрая женщина быстро освоилась и даже открыла собственную пекарню. Высокородные стрелялись на дуэлях, а у нас в Подполье бросали вызов, приглашая в пирожковую Каталины. Одно было известно наверняка: в пирожках Каталины не было кошек и крыс, потому что этих животных женщина боготворила. Впрочем, заявленной свинины в них тоже не имелось – достаточно было посмотреть на цену, которую ломили фермеры. А пирожки мамаши Каталины стоили пару медяков…

Глава вторая

Я поспешил сделать шаг навстречу рыжеволосому Джастину. Как говорила моя покойная матушка: «В бурю мудрая женщина молится богам, но и к берегу грести не забывает». Я уже по взгляду рыжего догадался, что пришел он сюда не за разговорами. Зная про наш план, он сделает все возможное, чтобы его испортить.

– Можно без формальностей, – улыбнулся я Сину. – Для тебя я всегда Лев.

Главный «летун» маварского не знал и мою тонкую шутку не оценил. Его фамилия на маварском означала «щенок», но мне он, конечно, не поверил бы.

– Козлов, – продолжал фамильярничать Джастин, зная, что я не люблю, когда треплют мою фамилию, – ты ведь сюда не просто так со всей бандой явился. А хочешь, я сейчас позову вон того верзилу жандарма и объясню ему, что ты задумал? Даже если мне и не поверят, тебя заберут просто так – ради общественного спокойствия.

– И за что же на тебя так Святой Кава обиделся? – вздохнул я, намекая, что вместе с нами заберут и Джастина с ребятами, но тугодум Син опять не понял, что я имел в виду и почему упомянул бога-покровителя, подарившего людям мозги.

– У тебя наверняка имеется встречное предложение, – добавил я, посматривая на сцену. Эд ждал моего сигнала, но Ледянский все еще трепался со своими жрецами, изводя терпение зрителей. Мне его проволочки были только на руку. Я был уверен, что Джастин Син не знал о нашем плане, но, как всегда, включал быка и шел напролом. Я бы предпочел выбить ему новые зубы, которые он, по слухам, купил задорого у Дока, однако умение различать, когда махать кулаками, а когда заговаривать зубы, досталось мне с рождения.

– Про Айву хочешь поговорить? – спросил я, предугадывая ход мыслей Джастина и оттесняя плечом Демида. Тот был крупнее меня, но спорить не стал, хотя, зная его характер, я был уверен, что без драки сегодня не обойдется.

На физиономии Джастина нарисовалось: «А как ты догадался?». В прошлом месяце самая популярная в Подполье швея Айва Две Иглы попросилась в мою Яму, закрыв лавку на Шестнадцатом рынке, который контролировали «летуны». В Подполье, как и во всем Маргуте, любили названия с цифрами: Третья кладбищенская аллея, Двадцатый тоннель, Сорок седьмой рынок… Ямами называли жилища банд и подземные рынки, которые хаотично возникали на пересечении главных тоннелей, вырытых кем-то задолго до строительства наземного Маргута. Такие банды, как моя, обычно брали десять процентов с прибыли лавочников, торгующих в Ямах, взамен защищая их от других банд и от тех, кто иногда лез с нижних ярусов. В последние два года нам везло, так как почти всех мутантов истребил мор, к счастью, до нас не добравшийся. Однако подпольщики помнили времена, когда нижние никому не давали жилья, поэтому торговцы исправно платили дань, а мы старались не терять бдительности. Пока все разборки сводились к теркам с другими бандами, сражающимися за территорию и таких, как Айва.

Не знаю, что у них с Джастином случилось, но, по слухам, Син чем-то ее обидел, поэтому Айва Две Иглы попросилась со своей лавкой и мастерской ко мне, разумеется, получив согласие. Айва родилась фейлиной, и тонкое чувство красоты и вкуса было у нее в крови. Цены она не ломила, обшивая все Подполье, а заодно и некоторых высокородных, которым хотелось экзотики. Доход у нее поступал регулярный, и я в нее с радостью вцепился, предоставив лучшее место, недалеко от своей норы.

Джастин уход Айвы простить не мог и периодически портил мне из-за нее нервы.

– Она должна вернуться ко мне, – заладил тупоголовый, а я в этот момент заметил движение на сцене. Пора было начинать и нам, потому что на помосте появился палач. Демьян Ледянский, может, и затеял всю эту церемонию, но перерезать горло вампиру явно был не способен – слишком нежен, слишком воспитан и слишком высокороден. Признаться, мне однажды приходилось пачкать руки о вампира, и главное слово здесь было – «пачкать». Крови из вурдалаков вытекало раз в пять больше, чем из обычного человека, и никакими физическими законами это не объяснялось, хотя Док пытался.

– Давай, выкладывай свои аргументы, – важно кивнул я Джастину, чем явно того озадачил. Фраза для рыжего была слишком мудреная, и пока он соображал, что именно от него хотели, я успел дать знак Эду.

Тот быстро прикрыл торговлю и наклонился к ящику, чтобы поджечь смесь. И… ничего не произошло. Ни через секунду, ни через полминуты, ни через две. У меня задергался глаз.

Рыжий принялся что-то бубнить, пытаясь угрожать и договариваться одновременно, но сейчас было не до него. Почувствовав скопившуюся на лице влагу, я вспомнил о мороси, которая все это время неспеша увлажняла мир, видимо, намочив и химикаты Дока.

– Если твоя Клара будет танцевать в моей яме, я забуду про Айву.

Моя голова, корпевшая над различными вариантами дальнейших событий, не сразу осознала смысл сказанных Джастиным слов. А потом я получил тычок в спину от Юргена и, следуя направлению его пальца, уставился на первый зрительский ряд, где, совсем недалеко от ДеБурков, взгромоздилась на бочку девушка с ярко красными волосами в мужском акробатическом костюме. Чтобы еще больше привлечь к себе внимание, она использовала южные свечи, которые зажглись послушно и без выкрутасов – не то что химия Дока. Огни вспыхнули под бешеный ритм, который выбил на подвесном барабане Сидон, и гибкое тело Клары качнулось в нежном изгибе раз, другой, а потом согнулось так, как обычное человеческое тело складываться не может. Кларе было обеспечено внимание не только зрителей, но и участников скучного ритуала – жрецов, магов, чиновников, а заодно и жандармов. То был план Б, который я запретил, положившись на то, что салют в пирожковом ящике Эда быстрее отвлечет внимание жандармов и поможет подобраться к помосту, где в ход должна была вступить та химия Дока, которую я уже несколько часов грел на груди.