Дождь стучал по крыше моего убогого пансиона, словно нетерпеливый кредитор, которому надоело ждать — настойчиво, зло и в унисон моим собственным мыслям. С каждой каплей казалось, что серое, холодное небо опускается всё ниже, придавливая плечи.
Я сидела у почти потухшего камина, в котором догорал последний жалкий уголёк, и в сотый раз перечитывала письмо от миссис Уэлдон.
«Сожалею, мисс Харт, но семья Морлендов предпочла другую кандидатку...»
Медленно опустила листок на колени и сжала губы. Пятый отказ за этот проклятый месяц. Пятый!
Моё образование, знание четырёх языков и безупречные рекомендации, казалось, ничего не значили для этих чопорных Кайранских семей. «Слишком резка в суждениях», — шептались за моей спиной. «Недостаточно почтительна к старшим».
Откинулась в кресле, чувствуя, как пружины болезненно упираются в лопатки, и уставилась на потрескавшийся потолок, в котором я уже выучила наизусть каждую паутинку трещин. Они напоминали дорожную карту, только дорога по ней вела исключительно вниз.
Сбережения таяли быстрее, чем апрельский снег на южном склоне холма, и мысль о возвращении в провинцию, в дом сестры, где меня встретили бы с вечными причитаниями о моей «неудавшейся женской доле», вызывала во мне настоящую физическую тошноту.
— Да чтоб тебя… — вырвалось у меня вполголоса, и уголёк в камине ответил мне тихим щелчком, будто соглашаясь.
Резкий стук в дверь вывел меня из мрачных раздумий.
— Войдите, — буркнула я, даже не оборачиваясь, готовясь к знакомой тираде о том, что приличные постояльцы оплачивают жильё вовремя. Мысленно уже видела круглое лицо миссис Брикстон, вспыхнувшее от возмущения, и пухлую руку, сжимающую бесконечную книгу долгов.
Но шаги, что приблизились, были не её. Не тяжёлые и торопливые, а мерные, отточенные. Подняла глаза и замерла.
В дверях стоял незнакомец. Высокий, с горделивой статной осанкой. В правой руке он держал трость из чёрного дерева, инкрустированную серебряными прожилками, в левой — конверт. Но больше всего взгляд притягивала его кожа — странного, почти нереального серебристого оттенка, как лунный свет, застывший на воде.
— Простите, вы, должно быть, ошиблись адресом, — начала я, но он поднял конверт, прервав меня одним движением.
— От Его Величества Вальриха Четвёртого, Повелителя Огненных Пиков, — произнёс он. Голос был низким, ровным, но в каждой фразе слышалось мягкое, едва уловимое шипение, как у углей, когда на них проливают каплю воды.
Мурашки пробежали по коже. Чушь какая-то. И всё же в этом голосе было что-то такое, от чего хотелось не спорить, а слушать.
Я медленно протянула руку, и он вложил конверт в мои пальцы. Бумага была плотная, чуть шероховатая, запечатанная чёрным сургучом, на котором отпечатался символ, напоминавший коготь, вонзившийся в круг.
— Что это? — спросила, пытаясь разглядеть его глаза, но в полутьме коридора они казались глубокими, как омут, и блестели, будто отражали пламя, которого в комнате не было.
— Приказ. И приглашение, — коротко ответил он, и уголок его рта чуть дрогнул, будто он забавлялся моим замешательством.
Впервые за этот бесконечно тянущийся вечер я ощутила, как сердце пропустило удар, а потом понеслось вскачь.
Конверт оказался неожиданно тяжёлым. Внутри что-то звякнуло, едва уловимо, как тонкая цепочка. Поддела сургуч ногтем. Он треснул с сухим, почти хрупким звуком, и я раскрыла плотный лист пергамента.
Буквы были острыми, словно их писали кинжалом, а не пером. От чернил шёл тонкий, едва заметный запах гари. Но моё внимание приковал не текст, а маленькая золотистая чешуйка, лежавшая на дне конверта. Она странно поблёскивала в свете лампы и была тёплой. Не просто чуть согретой рукой, а хранившей в себе собственное, живое тепло.
Провела по ней пальцем и невольно вздрогнула — в самый кончик пальца будто впилась искра.
— Это… чья? — спросила я, глядя на незнакомца.
Он чуть наклонил голову, и на секунду мне показалось, что угол его губ всё же изогнулся в улыбке, в которой не было ни капли дружелюбия.
— Вы узнаете, мисс Харт. Очень скоро.
«Мисс Харт,
Мне рекомендовали вас как женщину незаурядного ума и твёрдых убеждений. Мой сын требует наставника, который не станет лебезить перед его когтями. Если вас не пугает перспектива обучать драконьего принца, прибывайте в порт утром после получения сего письма.
За труды будет выплачено достойное денежное вознаграждение, а условия проживания соответствуют вашему положению и заслугам.
Ваш ответ — чешуя. Киньте её в огонь, если согласны.
Вальрих IV»
Я фыркнула, но звук получился нервным. Либо это самая нелепая шутка, на которую способны мои недоброжелатели, либо…
Либо я только что получила официальное приглашение туда, куда ни один чужак не попадал.
Про эту страну было известно до обидного мало — лишь то, что она существует. Этого крохотного знания, впрочем, хватало, чтобы в народе рождались десятки слухов, порой самых нелепых: от историй о городах из чистого золота до баек о крылатых стражах, пожирающих любого непрошеного гостя. Но в одном все были единодушны: страну населяют драконы, и они сказочно богаты.
Думала недолго.
— У вас есть спички? — спросила я, сдерживая дрожь в голосе.
Посланец чуть склонил голову и усмехнулся. Когда он прищурил глаза, я заметила, что зрачки у него не круглые, а вытянутые вертикально, как у ящерицы или змеи. Жёлтые, с золотистыми искрами они притягивали взгляд, и от этого становилось неуютно.
— Мы предпочитаем более прямой метод, — ответил он, и в его тоне промелькнула тень иронии.
Он аккуратно взял чешую из моих рук, поднёс к губам и едва заметно дунул. В тот же миг по её поверхности пробежали крошечные, цепкие язычки пламени.
Я замерла, чувствуя, как по спине пробежала целая стая мурашек. Сердце било в рёбра слишком быстро, и где-то на краю сознания промелькнула мысль: это — безумие. Но разве у меня был выбор? Вариантов, кроме как согласиться, просто не существовало. Надо было решать, как жить дальше. И лучше уж шагнуть в неизвестность, чем медленно утонуть в привычной безнадёжности.

Дорогие читатели!
Рада представить вам новую историю и очень хочу, чтобы она нашла отклик в вашем воображении.
Каждое ваше слово, отзыв или лайк невероятно важны для меня — они согревают и вдохновляют создавать новые сюжеты, героев и эмоции специально для вас.
Если вам нравится моё творчество, подписывайтесь на автора, ставьте звёздочку книге и добавляйте её в свою библиотеку, чтобы не потерять эту историю, когда захотите вернуться к ней снова.
Спасибо, что вы здесь и разделяете со мной эти мгновения. Ваше внимание для меня — настоящая радость!

Утро после того письма встретило меня ледяным ветром, который хлестал по щекам так, что они тут же онемели. Солёные брызги с гавани перемешивались с запахом гниющих водорослей и дыма от портовых костров. Всё вокруг было в движении — верёвки натягивались, паруса хлопали, чайки пронзительно кричали, требуя свою долю утренней добычи.
Я ожидала чего угодно — пусть не золотую ладью, запряжённую морскими чудовищами, но хотя бы нечто внушающее уважение, ведь речь шла о самом Повелителе Огненных Пиков. Вместо этого в доке меня ждал обветшалый торговый корытоподобный корабль с облупившейся краской и выцветшим названием «Морская Фурия». Буквы на борту были неровно подновлены, и казалось, что они вот-вот осыплются, как старая штукатурка.
— Ваша каюта внизу, мисс, — пробурчал капитан, не утруждая себя даже быстрым взглядом в мою сторону. Лицо его было обветрено и покрыто сеткой морщин, а в голосе сквозила усталость человека, которому плевать, кого он везёт и зачем. — Только предупреждаю — не высовывайтесь без нужды.
— Почему? — спросила я, но в ответ получила лишь неопределённый взмах рукой в сторону палубы.
Я обернулась и поняла, что он имел в виду. Среди бочек, ящиков и связанных сетей стояли люди. Хотя назвать их обычными матросами язык не поворачивался. Их кожа отливала бледным серебром, словно на неё пролили лунный свет, а глаза были жёлтые, с вертикальными зрачками. Точь-в-точь как у моего ночного гостя.
Они перешёптывались, не пряча, но и не слишком открыто показывая своё внимание. Взгляды, которые они бросали в мою сторону, были холодны, словно меня оценивали как что-то чужое и сомнительное. В этих взглядах смешивались любопытство, недоверие и лёгкая, язвительная насмешка.
Капитан, уловив моё замешательство, скривился и процедил сквозь зубы:
— Полукровки. Дети драконов и людей. Ни те ни другие их не жалуют.
Слова его зазвенели в ушах неприятным эхом. Невольно посмотрела на ближайшего из них — молодого мужчину с чётко очерченными скулами и белыми, как вымытый песок, волосами. Он задержал взгляд на моём лице чуть дольше, чем было нужно, а потом нахально с вызовом улыбнулся, и я почувствовала, как под рёбрами неприятно сжалось.
В тот момент я поняла: это путешествие не будет простым. И дело было даже не в ветре, не в дряхлом судне и не в холодном приёме. Всё вокруг уже начинало пахнуть миром, в который я ступала. Миром, где каждое слово, каждый взгляд мог оказаться испытанием.
Каюта мне досталась крошечная, но чистая. С узкой койкой, прикрученной к стене цепями, чтобы её не швыряло во время шторма, маленьким столиком и полкой, на которой кто-то заботливо оставил сложенный кусок парусины вместо скатерти. Воздух пах солью, смолой и чем-то пряным, непривычным, словно в ткань стен впитался аромат далёких портов.
Разложила свои скромные пожитки — пару платьев, аккуратно сложенных так, чтобы не помялись, томик стихов в потёртом кожаном переплёте, чернильницу с пером и маленький блокнот для заметок. Всё это выглядело почти нелепо на фоне суровой, морской обстановки.
Весь день после того, как я поднялась на борт, прошёл в странной, тягучей суматохе: матросы таскали тюки, ящики и бочки, капитан хмуро отдавал распоряжения, а я то и дело ловила на себе короткие, оценивающие взгляды полукровок. Делать было особо нечего. Я бродила по палубе, стараясь не мешать и быть подальше от команды, держась поближе к другим пассажирам. Корабль отчалил почти сразу после моего прибытия, и город быстро растворился в утреннем тумане, оставив за кормой лишь тонкую линию берега. Сожаления от принятого решения так и не пришло.
К вечеру небо затянули рваные тучи, ветер усилился, и на воде пошло лёгкое волнение: судно уже не скользило плавно, а слегка подрагивало, словно прислушиваясь к чему-то надвигающемуся. Капитан попросил всех вернуться в свои каюты во избежания неприятностей.
Я уселась у иллюминатора, обхватив колени руками. За мутноватым стеклом бушевало море. Волны, освещённые луной, катились, как серебряные звери, вздымая гребни и шипя при ударе о борт. Но моё внимание привлёк не океан.
На верхней палубе, в призрачном свете луны, стоял высокий силуэт. И почти сразу я узнала его. Это был посланец, который приходил ко мне. И это был дракон. Первый увиденный мной.
Его кожа мерцала в темноте ровным, тёплым светом, будто под поверхностью тлели угли, а каждый мускул подсвечивался изнутри. За спиной у него вместо плаща медленно колыхались… нет, этого не могло быть… но да, это были крылья. Тонкие, перепончатые, и при этом прекрасные. Каждая жилка отливала бронзой, словно их выковали мастера-кузнецы, а потом отполировали до зеркального блеска.
Я не могла оторвать взгляда. В этом было что-то завораживающее и опасное одновременно, как в пламени, которое тянет тронуть, зная, что обожжёшься.
Вдруг он медленно повернул голову. Даже на таком расстоянии я почувствовала, что он видит меня. Наши взгляды встретились, и в его глазах, глубоких, с золотыми искрами, было что-то неуловимо хищное, изучающее.
Я резко отпрянула от окна, ударившись спиной о стену. Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось.
Время тянулось вязко, дни смешивались в единый серо-синий морской простор, и только мерный скрип такелажа да крики чаек напоминали, что мы всё ещё движемся вперёд. Лишь на третий день, в утренней дымке, из бескрайней дали медленно проступил берег. Сначала я приняла его за тёмную гряду облаков, но очертания постепенно прояснились, и я поняла, что мы достигли пункта назначения.
— Приготовьтесь, мисс, — сказал капитан. На этот раз в его голосе прозвучала едва заметная капля почтительности, как будто он, наконец, понял, что я здесь не случайно. — Впереди Огненные Пики.
Поднялась на палубу, прижала ладонь к бровям, чтобы не слепило солнце, и замерла, забыв дышать.
Это были не просто горы. Исполинские чёрные скалы, будто выточенные из цельного обсидиана, поднимались к небу, теряясь в редких облаках. На их вершинах и прямо в отвесных склонах громоздились замки. Не построенные, а словно выросшие из самой породы. Их шпили взмывали вверх, а мосты и галереи между ними напоминали застывшие в камне крылья.
И там, между шпилями и над ними были они. Драконы.
Одни парили высоко, их тени скользили по горам, как тучи. Другие, мощные и величественные, сидели на башнях, словно орлы на насестах, наблюдая за всем, что творилось внизу. Солнечные блики пробегали по их чешуе, золотой, медной, кроваво-красной, и от этого зрелища у меня перехватило дыхание.
— Красиво, да? — раздался за спиной тихий, чуть хриплый голос.
Я обернулась. Передо мной стоял юнга, худощавый подросток лет четырнадцати. На его висках виднелись тонкие серебристые прожилки, словно кто-то вплёл в волосы нити из лунного света.
— Они правят нами, — прошептал он, глядя куда-то поверх моего плеча. — Но некоторые говорят, что так не должно быть.
— Кто «некоторые»? — спросила я, чувствуя, как ветер треплет волосы, а с моря тянет солёной сыростью.
Юнга дёрнулся, будто спохватился, что сказал лишнее, и, опустив глаза, быстро убежал, растворившись среди матросов. Проводила его задумчивым взглядом.
Мы вошли в порт. На причале, между грудами тюков и рядами фонарей, ждала карета. Но моё внимание привлекла не она. Подойдя поближе, я остановилась в шоке.
— Это же дракон! — вырвалось у меня, когда я увидела существо, запряжённое в упряжь. Оно было размером с крупную лошадь, с мощной шеей и грудью, покрытое блестящей сизой чешуёй, переливавшейся в утреннем свете от стального до дымчато-голубого. Короткие, но крепкие крылья были плотно сложены за спиной, а ноздри лениво выпускали тонкие струйки пара.
— Младшая порода, мисс, — с явной гордостью пояснил возница, подёргивая поводья. — Для работы.
Перевела взгляд на него и заметила, как в его глазах мелькнуло что-то тёплое. Он смотрел на дракончика почти по-отечески, с тем уважением, с каким крестьянин смотрит на лучшую лошадь в своей упряжке. Я поняла, что для него это не просто тягловая сила, а напарник.
Дорога вилась серпантином вверх, петляя между скалами и узкими ущельями. Мы проезжали через деревни, где люди работали в полях, нагибаясь над грядками и каменистыми террасами. При нашем появлении они поднимали головы, бросали быстрый взгляд и тут же снова отворачивались, будто боялись, что сам факт внимания может обернуться бедой.
А потом на нас упала тень.
Я подняла глаза и увидела настоящего дракона. Огромного, золотого, с размахом крыльев, затмевающим солнце. Его полёт был не спешным, а величественным, как у существа, знающего, что ничто в этом небе не может с ним тягаться.
— Его Величество, — прошептал возница и резко дёрнул поводья склоняясь.
Я не кивнула и уж тем более не опустила взгляд.
И тогда дракон повернул голову.
Наши глаза встретились — мои человеческие и его, горящие расплавленным золотом. И в этом взгляде было что-то, отчего холодный ветер с гор показался тёплым, а сердце пропустило удар.
«Гувернантка не должна бояться своего ученика», — повторяла я себе, стараясь, чтобы эти слова звучали как приказ, а не как мольба. Но каменные грифоны у ворот замка явно не разделяли моего настроя: их зрачки будто оживали, провожая меня тяжёлыми, горящими изнутри взглядами. Я шагнула мимо, стараясь не замедлять шага, и ощутила, как холодный ветер с гор пронёсся между крыльями этих каменных стражей, почти касаясь кожи.
Ни одна книга, ни одно наставление не готовили меня к тому, как пахнет логово дракона. Воздух был густ, тяжёл и насыщен запахами: дым, тлеющий где-то глубоко в недрах замка, резкая сера, щекочущая горло, и ещё что-то — медное, металлическое, древнее, словно само дыхание времени. Казалось, этот аромат был здесь всегда, веками, впитавшись в стены и потолки.
Мои каблуки гулко отбивали шаг за шагом по холодному чёрному мрамору. Под ногами он блестел, как застывшее озеро, и отражал мерцание факелов. Каждый звук отдавался эхом, растворяясь в бесконечных сводах. Слуга в тёмной ливрее с вышитым на груди пламенем шёл впереди молча, но чувствовалось, что он тоже напряжён.
— Его Величество ожидает, — произнёс он, остановившись перед массивными дверями, сплошь покрытыми древними рунами, которые будто шевелились в свете факелов. Его голос стал тише, почти шёпотом: — Только помните: не смотрите прямо в глаза. Не перечьте. И ради всех святых, не…
Он не успел закончить — двери распахнулись сами, с тяжёлым, тягучим скрипом, словно замок вздохнул.
Зал был огромен. Воздух здесь был теплее, чем в коридорах, и наполнен мягким золотистым светом, струившимся сквозь высокие витражи. На возвышении, среди хаотичных гор золота, ящиков с сокровищами и древних фолиантов, лежал он — Вальрих IV.
Он не был похож на драконов, которых я видела по пути сюда. Те казались грозными, но всё же живыми. Этот же напоминал памятник эпохе, когда горы ещё не знали людей. Огромный, вдвое больше любого из своих сородичей, он лежал, опираясь на передние лапы, и даже в неподвижности казался опасным. Чешуя, потускневшая от времени, переливалась цветом старой бронзы, а вдоль хребта тянулись чёрные, как обсидиан, шипы, образуя подобие короны.
Когда я вошла, он медленно приподнял голову. Свет от витражей заскользил по его морде, выделяя острые скулы, глубокий шрам над левым глазом и мощные рога, закрученные, как у древних баранов. Каждый его вдох был низким, ритмичным гулом, словно сердце вулкана, а глаза… они горели изнутри тёплым, расплавленным золотом.
— Мисс Харт, — его голос прокатился по залу, как далёкий раскат грома, и от вибрации у меня дрогнули колени. — Вы опоздали.
Я сжала пальцы в кулаки, чтобы они не дрожали, и выпрямила спину. Если он собирается судить обо мне с первой секунды, то пусть видит женщину, а не жертву.
— Ваш посланник явился глубокой ночью, Ваше Величество, — я старалась говорить ровно, но собственный голос казался тоньше обычного. — Уже утром я была на палубе корабля.
Ответа не последовало. В зале повисла тишина — плотная, вязкая, будто сама комната задержала дыхание. Где-то в глубине капнула вода, и это одинокое кап… кап… эхом прокатилось по сводам, теряясь вдалеке.
Потом — смех. Глухой, раскатистый, словно катящийся из недр горы. Он вибрировал в воздухе, заставляя тонкие ножки кубков на массивных столах, дрожать, а в моём животе что-то неприятно сжалось.
— Говорят, вы не умеете льстить, — произнёс он, и в его голосе не было насмешки лишь констатация.
Он медленно поднялся. Движение это было неторопливым, как у хищника, которому некуда спешить. И тогда я впервые в полной мере ощутила его размер. Потолок здесь был высоким, почти как у собора, но, когда Вальрих расправил крылья, их тень накрыла меня с головой, поглотив свет, словно внезапно наступила ночь.
— Правда ли, что вы назвали герцога Ланкастерского «старым ханжой» прямо на его балу? — в уголках его пасти на миг сверкнули острые зубы, и я не могла понять, был ли это оскал или улыбка.
Мурашки пробежали по спине. Откуда он знает? Эти слова я тогда едва осмелилась произнести, и уж точно не ожидала услышать их здесь.
— Я назвала его «человеком устаревших взглядов», — поправила я, отчётливо ощущая, как пульс стучит в висках.
Его ноздри дрогнули, выпуская тонкую струйку дыма. Запах серы стал чуть сильнее, будто комната сделала ещё один осторожный вдох.
— И именно поэтому вы здесь, — сказал он, делая шаг вперёд. Пол под его лапой жалобно затрещал, и я невольно отступила на полшага, сжав, чтобы он не заметил дрожи. — Мой сын… — ещё шаг, и я почувствовала исходящее от него тепло, как от кузнечного горна, — …нуждается в учителе, который не станет пресмыкаться.
Сбоку от трона стоял массивный стол из чёрного дерева, в ножках которого были вырезаны сцены охоты на чудовищ. На гладкой, как зеркало, поверхности лежал лист пергамента, рядом тяжёлая чернильница с резным драконом на крышке.
— Напишите, чему вы планируете учить принца, — приказал Вальрих, и в этом приказе не было места для вопросов.
Я подошла, ощущая, как тепло от его огромного тела доходит даже сюда, и взяла перо. Но, глянув в сосуд, замерла. Чернила внутри бурлили, будто в них кипела жизнь, и были густо-алыми, как свежая кровь. На поверхности поднимались пузыри, и при каждом лопнувшем вырывался лёгкий запах железа.
— Что это? — спросила я, сдвинув брови.
— Наша традиция, — в его глазах мелькнул озорной огонёк, совсем не вязавшийся с образом грозного правителя. — Драконы пишут кровью.
Я глубоко вдохнула, ощущая металлический привкус в воздухе. Ну и ладно. Я сюда не чай распивать пришла.
Окунула перо в густую жидкость, почувствовав, как оно будто стало тяжелее в руке, и вывела первое:
«История — это не только битвы и даты. Это истории людей. И драконов тоже.»
Буквы ещё мгновение пульсировали алым, а потом вспыхнули и перелились в золотое, будто солнце разлилось по пергаменту.
Вальрих чуть наклонил голову, и его чёрные шипы вдоль хребта блеснули, как лезвия.
Записки Элеоноры Харт
«День первый. Попытка преподавать дракону алгебру окончилась тем, что он поджёг учебник и улетел через окно.»
Я со злостью швырнула дневник на стол. Тот скользнул по полированной поверхности и едва не сбил вазу с огненными лилиями. Они, впрочем, даже не дрогнули, лишь чуть наклонили пламенные лепестки ко мне, будто приветствуя. Единственные, кто здесь, в башне принца, казался искренне рад моему присутствию.
Мне сказали, что учебные покои Тальриха находятся в Западном Крыле. Никто, разумеется, не удосужился упомянуть, что под «учебными покоями» подразумевается просторный зал, в котором одна из стен попросту отсутствовала. Вместо неё был огромный балкон, откуда открывался головокружительный вид на горы и облака, клубившиеся прямо под ногами. Холодный воздух врывался внутрь, перемешанный с запахом раскалённого камня и чего-то едва уловимого, как перед грозой.
Стены зала были выжжены причудливыми узорами — следы когтей, длинные обугленные полосы и пятна, словно здесь устраивали не уроки, а настоящие битвы.
— Всё осмотрели? — раздался голос, в котором детское высокомерие смешалось с низким, почти звериным рыком.
Я шагнула внутрь, и взгляд сразу нашёл его. Принц Тальрих оказался меньше, чем я ожидала: ростом с крепкого пони, но с осанкой, в которой уже читалось знание собственной важности. Его чешуя мягко переливалась медно-золотыми оттенками, ловя свет с балкона и бросая солнечные зайчики на стены.
Глаза, ярко-зелёные, цвета молодой листвы после дождя, горели живым, настороженным интересом. Он сидел на груде разноцветных подушек, сжимая в когтях небольшую фигурку, похожую на игрушечного рыцаря в полном доспехе. При каждом движении когти оставляли на игрушке тонкие царапины, и я не могла понять это было проявлением нервозности или тихой угрозой.
— Ваше Высочество, — я сделала реверанс ровно настолько глубокий, насколько требовал этикет, при этом сохраняя спину прямой, а взгляд уверенным.
— Вы не похожи на гувернантку, — заявил он, выпустив из ноздрей тонкую струйку дыма. В воздухе сразу потянуло жаром и металлом.
— А вы не похожи на прилежного ученика, — ответила я, складывая руки за спиной.
Его крылья расправились мгновенно, с лёгким шелестом перепонок, и в движении этом было больше удивления, чем угрозы.
— Я дракон! — он поднял голову, и глубоко в глотке на миг промелькнуло оранжевое свечение. — Нам не нужны ваши человеческие буквы!
— Тогда зачем ваш отец прислал за мной? — спросила я спокойно, хотя в висках уже ощутимо стучала кровь.
Тальрих замер, хищно прищурив глаза.
— Потому что он старый, — прошипел он, но в его взгляде на короткий миг мелькнула неуверенность, тут же сменившаяся вызовом.
Я разложила книги на низком столике, специально принесённом для «человечьих» занятий.
— Сегодня мы начнём с основ арифметики, — объявила я, раскрыв первый том.
— Скучно! — он театрально откинулся на подушки, обвив их хвостом.
— А ты знаешь, сколько овец нужно, чтобы прокормить драконье войско в походе? — спросила я, нарочно сделав голос чуть тише, чтобы зацепить его любопытство.
Тальрих приподнял голову, уши, если так можно было назвать заострённые гребни, чуть дрогнули.
— Нет…
— Вот поэтому мы и учим цифры, — с лёгкой улыбкой ответила я, выкладывая на стол гладкие камешки.
На пять минут он заинтересовался, даже придвинулся ближе, внимательно следя, как я объясняю сложение, используя в качестве примера драконьи сокровища. Зелёные глаза загорелись азартом, когда мы считали, сколько золотых кубков останется, если часть обменять на новый доспех.
Но стоило перейти к вычитанию, как всё рухнуло.
— Это глупо! — рявкнул он и ударил хвостом по столу. Камешки со звоном рассыпались по полу, а книги качнулись. — Я лучше научусь летать!
— И тут математика тебе поможет, — я подняла один камешек и вернула его на стол, — рассчитать траекторию, силу ветра…
— ВРРРААА! — раздалось в ответ, и он выпустил пламя. Оно было ещё детским, не настоящим боевым, скорее горячим выдохом, но учебник загорелся мгновенно, пламя жадно побежало по страницам.
Запах жжёной бумаги и чернил заполнил зал, смешавшись с чуть сладким духом драконьего дыхания.
— Тальрих! — окликнула я, стараясь, чтобы голос прозвучал твёрдо, но внутри уже готовилась к взрыву.
— Не называйте меня так! — рявкнул он и взмыл к потолку, широкими взмахами крыльев сбив тяжёлую люстру. Та с лязгом ударилась о каменный пол, разлетевшись в стороны осколками стекла и бронзы. — Я — Его Высочество Принц Огненных Пиков!
И, не дав мне возможности возразить, он развернулся и вылетел через отсутствующую стену балкона, оставив после себя вихрь горячего воздуха и клубы дыма, в которых ещё витал запах горелой бумаги.
Я осталась одна, среди пепла, рассыпанных камешков для счёта и обугленных страниц учебника.
— Он всегда такой? — спросила я у служанки, которая как раз вошла с новой тетрадью в руках.
Девушка была полукровкой — серебристые прожилки на её коже мягко поблёскивали в полумраке зала. Она бросила осторожный взгляд на распахнутый балкон и понизила голос до шёпота:
— Сегодня он ещё сдержанный. В прошлом месяце он поджёг бороду учителю фехтования.
Я закрыла глаза и выдохнула.
— Где он обычно прячется после… э-э… занятий?
— На Соколиной Башне. Но туда люди не…
Я уже направлялась к двери, не слушая окончание.
Соколиная Башня оказалась выше, чем я думала, и уже на третьем пролёте узкая винтовая лестница начала казаться бесконечной. Каменные ступени были крутые и скользкие, перила ледяные, а воздух становился всё холоднее по мере подъёма. Лёгкие горели, как будто я вдыхала огонь, а не горный воздух.
На вершине, на самом краю парапета, сидел Тальрих. Его хвост свисал в пустоту, лениво покачиваясь на ветру.
— Уходи! — не оборачиваясь, бросил он, но в голосе было меньше ярости, чем я ожидала.
Из дневника Элеоноры Харт
«День седьмой. Сегодня драконий советник назвал меня двуногой обезьяной. Кажется, я начинаю привыкать.
Впрочем, что с них взять? В чужой монастырь со своим уставом не лезут. Так говорят. Можно было бы и вправду бросить всё, хлопнуть дверью и уехать. Только вот… я подписала контракт на год. А ещё — уезжать всё равно некуда и не на что. Так что остаётся одно: улыбаться сквозь зубы и делать вид, что это всё меня нисколько не задевает. Может, когда-нибудь я и сама в это поверю»
Серебряный звон колокольчика, оповещавшего о визитёре, едва успел стихнуть, как дверь моих покоев распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Гулкий звук прокатился по комнате, и я вздрогнула, едва не пролив чай на колени. Капля всё же сорвалась с края чашки, обожгла кожу и скатилась вниз, но у меня не было времени даже отдёрнуть руку.
На пороге стояла леди Игнисса — главная фрейлина королевы-матери. Высокая, стройная, с величественной осанкой. Она казалась воплощением придворного этикета в драконьем обличии. Её чешуя отливала холодным нефритовым блеском, и когда сквозь окно пробился солнечный луч, она вспыхнула так, будто Игнисса была создана из полированного камня или выточенного клинка.
Я поймала себя на том, что невольно задерживаю дыхание. В каждом её движении ощущалась угроза, и не от когтей или клыков. Нет. Угроза была в абсолютном контроле. Игнисса двигалась так, как двигается мастер фехтования: экономно, без единого лишнего жеста, каждый шаг рассчитан, каждый поворот головы, отточен годами практики.
Она медленно подняла взгляд и скользнула по комнате глазами. Их светлая глубина на мгновение зацепилась за мою чашку с недопитым чаем.
— Человечиха, — протянула она, растягивая слово так, будто пробовала его на вкус, смакуя каждый звук.
В этом голосе было что-то коварно-притягательное: бархат, обволакивающий слух, и в то же время тонкая, опасная сталь, прячущаяся под мягкостью. Мне даже показалось, что при желании она могла бы этим голосом рассечь кожу быстрее, чем когтями.
— Вас требуют в Малый зал, — продолжила Игнисса, слегка склонив голову, и солнечный отблеск скользнул по её чешуе так, что в глазах защипало. — Совету интересно взглянуть на воспитательницу принца.
Я медленно отложила кусок хлеба с мёдом на край тарелки. Кухня, кстати, уже третий день «забывала» присылать мне что-то, что хотя бы отдалённо напоминало завтрак. Внутри зашевелилось злое, голодное раздражение, но наружу я выпустила только холодную улыбку. Откинулась на спинку стула и произнесла тоном, каким обычно угощают ядом под видом вина:
— Как любезно с их стороны.
Игнисса изогнула губы в подобии улыбки. Её зубы оказались тоньше и острее, чем у большинства драконов, и слишком безупречно ровные, чтобы не внушать скрытый ужас.
— О, они просто горят желанием познакомиться, — сказала она с тягучим сарказмом.
Она чуть приподняла подбородок, и из её ноздрей вырвался тонкий дымок. Он извиваясь, поднимался к потолку и подчиняясь её прихоти, на мгновение сложился в хрупкую фигуру черепа. Запах тлеющей смолы и едкой серы повис в комнате, как предупреждение.
— Я буду!
Зал оказался круглым, как гигантская арена, и нависал надо мной ледяным, неподвижным дыханием каменных стен. Высокий купол из чёрного стекла возвышался так высоко, что терялся во мраке, и сквозь него пробивался лишь приглушённый, тусклый свет. Он падал узкими клиньями, словно через толщу воды, отчего пространство тонуло в густом полумраке. Эти редкие лучи ложились на фигуры семи драконов, рассевшихся на массивных каменных креслах по кругу, как судьи древнего трибунала.
Свет падал не прямо, а так, чтобы каждый из них оставался наполовину скрыт в тени. Из-за этого их силуэты казались вдвое больше, чем они были, а глаза ярче, чем полагалось живым существам.
В центре этого грозного полукруга выделялся Лорд Скайтар. Даже среди драконов он выглядел исполином. Его тёмно-синяя чешуя тускло поблёскивала, но местами была сбита, обнажая глубокие, застарелые шрамы — немые напоминания о Восстании Полукровок. Один коготь на передней лапе отсутствовал и был заменён изящным золотым протезом.
Скайтар сидел недвижимо, но вся его фигура источала скрытую мощь. Казалось, ещё секунда — и он поднимется, а стены этого зала содрогнутся от одного движения его крыльев.
— А вот и наша гувернантка, — произнёс он, и слово «гувернантка» в его исполнении прозвучало так, будто оно было ядом или раскалённым углём, обжигающим язык.
Я сделала шаг вперёд. Звук моего каблука о каменный пол отозвался гулким эхом. Семь пар вертикальных узких зрачков скользнули по мне, изучая каждую деталь: походку, осанку, выражение лица. Я чувствовала себя под прицелом их взглядов, от которых невозможно спрятаться.
— Чем могу служить, милорд? — спросила я, удерживая голос ровным, хотя внутри всё сжалось от этой удушливой смеси холода каменных стен, жара драконьего дыхания и тяжёлого, чужого внимания.
Скайтар медленно, с ленцой, обвёл взглядом остальных членов совета, будто проверяя, все ли готовы к предстоящему зрелищу. Он был опытным оратором, привыкшим превращать каждое слово в часть представления. Ему не нужно было кричать: пауза, взгляд и едва заметная усмешка действовали сильнее любой угрозы.
— Мы слышали, вы учите принца… цифири, — сказал он наконец, сморщив морду, словно это слово имело неприятный вкус, как тухлое мясо.
— Математике, милорд. И истории. И грамматике, — поправила я, не давая ему утвердить уничижительный оттенок.
Слева от него раздался низкий, вибрирующий шипящий звук. Дракониха, сидевшая там, подалась вперёд, и свет обнажил её морду.
— Грамматике, — повторила она, вытягивая слово, словно собиралась растянуть его и разорвать. — Он дракон. Его язык — пламя, а не эти жалкие чернильные кляксы!
Я знала её имя: леди Зарисса. Она всегда поддерживала Скайтара, ведь её род в своё время потерял слишком много в Восстании Полукровок. Для неё любое человеческое влияние было угрозой повторения катастрофы.
Я обернулась и едва удержала удивление. Леди Игнисса, оказывается, последовала за мной в зал. Разумеется, не случайно: её интерес к заседаниям совета был известен всем, но именно сейчас её появление выглядело слишком своевременным. Она знала, что столкновение будет, и явно хотела в нём поучаствовать.
Её нефритовая чешуя в полумраке мерцала, словно жидкий камень, а в глазах сверкала открытая насмешка.
— Если бы Тальрих хоть раз правильно рассчитал траекторию полёта, — продолжила она, не глядя на меня — он бы не врезался в вашу башню в прошлом месяце.
Скайтар зарычал низко, и этот звук прошёлся по полу. Каменные стены будто вздохнули от напряжения.
— Драконы учатся на практике! — рявкнул он, выпустив горячий пар из ноздрей. В его голосе было всё: вековая ненависть к человеческому способу «учиться на бумаге», презрение к теории и скрытая обида за собственное поражение в словесной дуэли.
— Как и люди, — парировала Игнисса, и в её голосе сквозила язвительная мягкость, настолько нарочитая, что каждый советник понял: она играет, и её цель — не защитить меня, а втянуть Скайтара в перепалку, где он утратит достоинство. — Разве не так, мисс Харт?
Я кивнула, чувствуя, как в горле пересохло. Слишком ошеломлённая, чтобы вставить хоть слово, я осознавала: меня только что превратили в инструмент чужой борьбы.
Скайтар еще несколько секунд недовольно смотрел на Игнисс, и только потом медленно повернулся ко мне. В его движении не было резкости, но именно это и пугало. Он был сейчас как хищник, уверенный, что добыча от него никуда не денется. Наклонив голову чуть ниже, он намеренно сблизил расстояние, между нами, и не мигая выпустил клуб густого дыма прямо мне в лицо.
То был не просто жест раздражения — это было испытание. У драконов дым считался знаком презрения и угрозы, проверкой выносливости. Любой полукровка или человек, столкнувшийся с этим, инстинктивно отступил бы, закашлялся, опозорился бы перед советом. Я знала это. И потому застыла, словно из камня: позволила едкой смеси горелого металла и серы обжечь горло, но не позволила телу дрогнуть. Лёгкие горели, глаза заслезились, но я упрямо удержалась, чтобы не откашляться.
— Месяц, — произнёс Скайтар. Его голос был глух, как рокот лавы в недрах земли. — Даю вам месяц, чтобы доказать, что ваши методы чего-то стоят.
И тут я поняла, что это была сделка. Его способ сохранить лицо. Он не мог изгнать меня немедленно. Это выглядело бы, будто он боится человеческих знаний. Но и уступить просто так он не хотел. Поэтому и поставил условие: месяц и либо я рухну, либо выстою.
— А если я докажу? — выдохнула я, прежде чем успела подумать, что этот вопрос слишком дерзок. Внутри это было почти отчаянным вызовом: я чувствовала, что, если сейчас промолчу, меня уже мысленно спишут со счетов.
Губы Скайтара изогнулись в хищной ухмылке. Он обнажил острые зубы и сверкнул золотым протезом когтя.
— Тогда я лично съем свой золотой коготь.
Это прозвучало как насмешка, как невозможное обещание, и остальные драконы отреагировали так, как он и хотел. В зале раздался хриплый, раскатистый смех. Кто-то из них даже стукнул хвостом по полу, что было одобрительным знаком. Камень под ногами задрожал от этого ритмичного удара.
Мы вышли из зала, и массивные двери с гулким стоном закрылись за спиной. Только тогда я позволила себе выдохнуть.
— Зачем вы мне помогли? — спросила я Игниссу, понимая, что без её вмешательства Скайтар мог бы перевернуть моё «испытание» в унижение.
Она остановилась, медленно развернув ко мне свою узкую, почти змеиную морду. В её глазах блеснула искра не дружбы, не сочувствия, а скорее удовольствия от того, что она застала меня в замешательстве.
— Не льстите себе, — её голос был холоден, но в нём слышалась капля едкого наслаждения. — Я не помогала. Я просто ненавижу Скайтара больше, чем людей.
Я знала, что у них давняя вражда. Кланы, соперничающие ещё до времён Восстания Полукровок, интриги при дворе, борьба за влияние на королеву-мать. Я стала лишь поводом для того, чтобы Игнисса могла вонзить когти в противника.
— Спасибо всё равно, — сказала я тихо.
Она фыркнула, выпустив из ноздрей аккуратное колечко дыма, распавшееся в воздухе, словно нарочно играя.
— Если хотите отблагодарить, — произнесла Игнисса лениво, будто, между прочим, — научите Тальриха хотя бы складывать дроби. А то королева-мать уже грозится отправить его в горы к диким сородичам.
И вот тут я поняла истинный мотив: ей было выгодно, чтобы принц учился. Не ради уважения к людям, а ради того, чтобы будущий наследник, обученный мною, стал противовесом Скайтару.
Тальрих ждал меня в «классе». То есть на груде подушек в просторном зале с открытым балконом. Он был развален так лениво, что это походило на вызов: вытянул шею, сложил крылья так, чтобы они занимали половину комнаты, и демонстративно ковырял когтем в щели между плитами. Это было не просто безразличие. Так он проверял, смогу ли я заставить его встать, заговорить, обратить внимание.
— Где вы были? — спросил он, даже не поднимаясь. — Урок начался…
Я почувствовала, как ещё не улёгшийся жар совета давит на меня. В груди всё ещё звенели слова Скайтара — месяц. Месяц, чтобы доказать. Месяц, чтобы не дать этому ребёнку скатиться в когти дракона, который «учил» почти до смерти его кузена. И потому мой ответ сорвался жёстче, чем я планировала.
— Ты хочешь подставить меня перед советом? — я бросила на низкий стол книгу по геометрии. Удар получился звонким, с гулом, словно я ударила не по дереву, а по щиту. С переплёта вспыхнули крошечные искры магии — переписчики местной библиотеки любили придавать своим копиям «характер».
Принц приподнялся, нахмурившись. Его лень исчезла, как дым, стоило почувствовать, что дело касается чего-то большего, чем очередной скучный урок.
— Что?
— Они дали мне месяц, — сказала я ровно, глядя ему прямо в глаза. — Месяц, чтобы доказать, что ты способен учиться.
Из дневника Элеоноры Харт
«День четырнадцатый. Сегодня Тальрих впервые добровольно взял перо. Правда, затем попытался им заточить когти, но прогресс налицо»
Я развернула перед Тальрихом большую карту на низком столике, пригладив края ладонями, чтобы она не свернулась обратно. Пергамент пах пылью, сухими травами и чуть-чуть гарью, словно кто-то когда-то держал его слишком близко к пламени. Старалась не обращать внимания на то, как его хвост нервно подёргивается от нетерпения, то цепляя край подушки, то, слегка постукивая по полу. Этот ритм выдавал в нём куда больше, чем выражение морды.
— Вот границы Драконьего Края, — я провела пальцем вдоль извилистой линии горной цепи, её пики были помечены крошечными чернильными штрихами. — А это — королевство Альбания, где…
— Где драконов за последние сто лет истребили, — перебил он, резко выдохнув струйку дыма, которая скользнула над картой, на миг заслонив южные провинции. — Знаю я эту историю.
Я лишь чуть приподняла бровь и, нарочито неторопливо, перевела руку к восточной части карты.
— А вот здесь, — кончиком ногтя я очертила бескрайние песчаные дюны, — в пустынях Кхарата, драконы и люди делят города. Торгуют. И даже воюют бок о бок против общих врагов.
Тальрих приподнял голову, зрачки его заметно расширились, превращаясь из тонких щёлок в тёмные круги. Любопытство, как ни старался он скрыть, проявилось мгновенно.
— Не может быть, — в его голосе прозвучала неуверенность, которой я раньше не слышала.
— Можешь проверить, — ответила я ровно, не поддаваясь на крючок его сомнения. — В библиотеке есть «Хроники путешественника Ильрика». Там подробное описание его пути через Хар-Кхет и города драконьих караванщиков.
Он замер, чуть склонил голову и недоверчиво щёлкнул языком, как будто попробовал на вкус саму мысль:
— Ты предлагаешь мне читать?
— Или продолжай верить, что весь мир — это Огненные Пики и страх перед твоими когтями, — сказала я, глядя прямо в его ярко-зелёные глаза.
Его крылья резко расправились, воздух вокруг зашевелился, в ноздрях появился жар, и на мгновение я подумала, что он снова собирается пустить пламя. Но уже видела — зерно сомнения посеяно. Оно мелькнуло в его взгляде, как отблеск света на чешуе.
Следующий урок оказался математикой по-драконьи.
— Представь, что ты захватил стадо из двадцати овец, — я аккуратно разложила на столе камешки, чтобы они напоминали стадо, — и тебе нужно разделить добычу между четырьмя союзниками.
Тальрих уставился на камешки так, словно ожидал, что те вот-вот начнут взрываться или хотя бы попытаются сбежать.
— Зачем делить? — он прищурился. — Я — принц. Заберу себе всё.
— Тогда в следующий раз никто не полетит с тобой на охоту, — ответила я ровно, но со скрытой улыбкой.
Он фыркнул, но всё же протянул когтистую лапу и стал подталкивать камешки, перекатывая их кончиками когтей.
— Ладно… двум — по пять. Остальным… — он задумался, чуть наклонив голову, — …по четыре? И две останутся.
— Отличный расчёт, — похвалила я. — Вот ты и освоил деление с остатком.
— Это всё? — в его голосе прозвучало откровенное разочарование, и он выпустил тонкую струйку пламени, едва не опалив скатерть.
— Нет, — я слегка придвинула к нему пару камешков. — Теперь представь, что одна овца ранена…
Я так была увлечена объяснением, что не заметила, когда в дверях появился он.
Король Вальрих стоял в тени, скрестив передние лапы на груди, словно изваяние, но взгляд его был живым, внимательным. В полутьме зала золотистый отлив его чешуи был приглушён, зато глаза светились не жаром, а интересом. Он молча наблюдал, как его сын, хмуря морду и высовывая кончик языка от сосредоточенности, раскладывает камешки по кучкам.
Тальрих, погружённый в задачу про делёж добычи с учётом «раненых единиц», не замечал ничего вокруг.
— …значит, если отдать больную овцу Гроггару, — рассуждал он, — он всё равно будет должен мне услугу, потому что…
— Потому что стоимость лечения превышает ценность трофея, — тихо закончила я, уже предугадав его мысль.
— Именно! — торжествующе выкрикнул он, и в его глазах сверкнуло удовлетворение.
Только тогда Тальрих обернулся и замер, увидев, кто стоит в дверях.
— Отец! Я…
Вальрих поднял лапу, прерывая его на полуслове, и взгляд его был мягче, чем я ожидала.
— Продолжай, — сказал он, и в голосе не было ни тени раздражения.
Тальрих, неуверенно кивнув, снова вернулся к столу, но уже через пару минут всё же выскользнул на «срочные драконьи дела» (читай: продемонстрировать друзьям новый трюк с цифрами).
Когда за принцем захлопнулась дверь, в зале остался только запах нагретой чешуи, тёплого камня и тихое потрескивание свечей. Король остался стоять на том же месте, и когда я подняла глаза, он смотрел прямо на меня.
— Вы… необычный учитель, мисс Харт, — произнёс он.
И от этого ровного, глубокого голоса по коже прошла волна мурашек.
Я собирала камешки со стола, один за другим перекладывая их в мешочек, и намеренно избегала смотреть на него. Не из страха, к этому я уже успела привыкнуть, а потому что сегодня его взгляд был особенно тяжёлым.
— Я просто говорю на его языке, — сказала я, пряча руки подальше от ещё тёплых от драконьего дыхания камешков. — Буквально.
Вальрих издал низкий звук, похожий на раскат далёкого грома, но в нём сквозило что-то почти насмешливое. Если бы драконы смеялись, как люди, я бы назвала это смехом.
— Скайтар утверждает, что вы развращаете наследника «человечьей слабостью», — произнёс он, когда вновь стал серьёзным.
Я, наконец, подняла голову.
— А вы что думаете? — спросила я, удерживая его взгляд, хотя он был как раскалённый металл: от него хотелось отвести глаза, но я упрямо этого не делала.
Он наклонил морду так близко, что свет от свечей заскользил по золотым пластинам его чешуи. От него исходило тепло — густое, плотное, как жар от кузнечного горна.
Из дневника Элеоноры Харт
«День восемнадцатый. Тальрих сегодня трижды назвал меня «учительницей», и лишь один раз — «двоеногой». Считаю это большим прогрессом»
Дворец жил своим обычным шумом: драконы обсуждали охотничьи рейды, слуги торопливо таскали корзины с углями и свитки, а я пыталась втиснуть в ежедневный хаос уроки арифметики и чтения.
На поверхности всё выглядело как рутина: Тальрих то ворчал, то искрился энтузиазмом, то пытался сбежать на крышу под предлогом «практики полётов». Но под его бравадой я всё чаще ловила странные паузы — мгновения, когда взгляд становился слишком взрослым, слишком напряжённым для драконёнка.
Я заметила закономерность: каждый раз, когда речь касалась семьи, он резко замыкался.
— Король сказал, что… — начинала я.
— Ха-аап! — он нарочито широко зевал, скаля зубы и делая вид, что засыпает на месте.
Но стоило мне обронить слово «мать» и всё менялось. Хвост его, обычно нервно бьющий по подушкам, вдруг замирал. Когти вонзались в ткань так глубоко, что оставляли рваные следы. Морда становилась каменной.
Однажды за ужином это стало особенно заметно. Зал гудел, драконы говорили о рейдах и поставках. Кубки с расплавленным янтарём переливались густым золотом в лапах подростков.
Советник Скайтар громогласно произнёс имя покойной королевы.
Тальрих дёрнулся, будто его ужалили. Кубок в его лапах треснул, и густая янтарная масса выплеснулась на стол. Тонкие струйки зашипели, падая на горячие камни пола, оставляя тёмные пятна и резкий запах палёной смолы.
Слуги подбежали мгновенно. Один ловко перехватил остатки кубка, другой уже тёр тканью пролитое, третий поставил новый сосуд с янтарём, идеально отполированный и наполненный до краёв. Всё это заняло меньше минуты.
И всё без слов, без лишних взглядов. Ни один мускул не дрогнул на их лицах, будто ничего и не произошло.
После ужина я решилась. Всё это время слова вертелись на языке, но я знала, что стоит лишь задать лишний вопрос, и он снова закроется.
— Тальрих, — сказала я, когда мы вернулись в «класс» — Я вижу, есть темы, которые тебя ранят.
Он резко дёрнул плечами и отвернулся, будто рассматривая трещину на стене. Но хвост его выдал напряжение: кончик мелко дрожал, постукивая по полу.
— Людям всегда нужно всё знать, да? — в голосе его зашипела злость, слишком резкая для подростка, больше похожая на отчаянную защиту.
Я выдержала паузу, потом мягко произнесла:
— Иногда молчание только делает боль сильнее.
Он фыркнул, выдохнул дым и уткнулся носом в книгу. Но впервые не убежал.
Этой ночью, сидя у себя в комнате, я долго не могла уснуть. Тени на стенах шевелились от огня в камине. Я всё яснее понимала, что за уроками дробей и картами чужих земель скрывается нечто большее. Чтобы помочь этому ребёнку, мне придётся понять, почему он растёт в атмосфере, где имя матери произносят лишь шёпотом.
Из дневника Элеоноры Харт
«День девятнадцатый. Иногда мне кажется, что я учу не арифметике, а искусству выживания в собственном доме. И, пожалуй, пора готовиться к тому, что рано или поздно прошлое всё равно прорвётся наружу.»
Из дневника Элеоноры Харт
«День двадцать первый. Сегодня Тальрих разбил окно, пытаясь рассчитать траекторию броска. Прогресс очевиден. Но почему-то меня больше беспокоит то, что он не отвечает на вопросы о своей матери...»
Весь день Тальрих был необычно нервным. На уроке геометрии он несколько раз выходил на балкон. То проверить направление ветра, то «измерить высоту пролёта». Я позволила, но уже тогда заметила, что он слишком часто бросал косые взгляды в сторону дальнего крыла дворца, словно что-то тянуло его туда.
Вечером, когда мы вернулись в зал для занятий, он решил «на практике» проверить расчёт угла броска. Я едва успела вскрикнуть, когда тяжёлый кристалл, предназначенный для опытов с призмами, вылетел у него из лап и угодил прямо в оконное стекло. Звон разлетевшихся осколков пронзил тишину.
— Отличный пример ошибки в вычислениях — сухо и недовольно заметила я.
Он скривился, но вместо привычного «двуногая» лишь буркнул:
— Почти получилось.
Как всегда, слуги поспешно принялись устранять следы погрома. Осколки окна были убраны, рама тут же задрапирована тяжёлой тканью, и, казалось, будто ничего и не случилось.
Я настояла, что в следующий раз убирать последствия эксперимента должен будет сам виновник. Пусть хоть так поймёт цену собственным «практическим опытам». Долго ждать не пришлось. Вскоре мы склонились над осколками другой жертвы — синей фарфоровой вазы, пострадавшей следом. Я собирала мелкие кусочки на поднос, а Тальрих, ворча, сгребал лапой крупные.
Именно тогда я задела край драпировки. Ткань сдвинулась, и из-за неё блеснула серебряная рамка.
— Не трогай! — его крик прозвучал слишком громко.
Но уже было поздно: рамка упала на пол, и фотография выскользнула прямо к моим ногам.
На снимке был Вальрих в человеческом облике, величественный и спокойный. Рядом дракониха осенне-золотого цвета. Её взгляд излучал редкое тепло. Между ними крошечный Тальрих, свернувшийся клубочком на коленях у драконихи, с той самой горделивой складкой на мордочке, которую я видела каждый день.
Я подняла взгляд.
— Это твоя мать?
Он выхватил фото и прижал к груди так, словно боялся, что я его отниму.
— Она погибла, — сказал он глухо.
Тишина повисла тяжело, густо, как дым после извержения. Даже пламя в факелах будто приглушилось.
— Как? — осторожно спросила я.
Его зрачки сузились в тонкие линии, дыхание стало горячим и рваным.
— Официально — несчастный случай во время полёта.
Я видела, что это «официально» он произнёс почти с ненавистью.
— А неофициально? — я почти не шевелила губами, сама не понимая, зачем давлю на ещё явно не затянувшуюся рану.
Он бросил быстрый взгляд на дверь, убедился, что она закрыта, и, наклонившись, прошептал:
— Её отравили.
Ночью я отправилась в библиотеку. Зачем? На этот вопрос даже сама себе не могла ответить. Разум твердил, что это опасно, что чужие тайны не принесут ничего, кроме неприятностей. Но воспоминание о том, как Тальрих сжал фотографию матери, будто боялся, что её вырвут у него навсегда, не отпускало меня. Его взгляд, полный боли и страха, преследовал меня до самого вечера.
Я знала: если хочу помочь ему, должна понять, что скрывает это место.
Библиотека замка была огромной, и ночью она казалась живой. Сводчатые потолки терялись во тьме, полки уходили вверх, будто в бесконечность. Запах старого пергамента, золы и чего-то хвойного наполнял воздух. Вместо свечей в нишах горели голубые огни в стеклянных шарах — драконья альтернатива человеческому свету. Их сияние было холодным, мертвенным. Они не грели, только вытягивали из воздуха тени, делая их гуще.
Я двигалась между рядами, чувствуя, как сердце стучит слишком громко, будто даже стены могут услышать. Казалось, книги шептались между собой, шелестя страницами.
— Ищешь что-то конкретное?
Я вздрогнула. Голос прозвучал так внезапно, что я чуть не уронила фонарь. Леди Игнисса отделилась от тени, будто была её частью. Её нефритовая чешуя отражала голубой свет шаров, и на миг мне показалось, что она соткана из самой ночи.
— Историю королевской семьи, — выдавила я, стараясь говорить ровно.
Она замерла, прищурила глаза. Взгляд её был хищным, оценивающим, но вместо вопросов резкое движение хвоста. Один из массивных фолиантов сам соскользнул с полки и мягко опустился передо мной, будто его позвали.
— «Летопись Огненных Пиков», — произнесла она лениво. — Но будь осторожна, человечиха. Некоторые страницы обжигают. Там написано то, чего нет в учебниках.
Я села за длинный стол, пахнущий воском и старыми чернилами. Пергамент зашелестел под пальцами, словно ожил, узнав прикосновение чужака. Книга сама раскрылась на главе: «Королева Аэрисса: последний полёт».
Прежде чем начать читать, я подняла глаза. Игнисса устроилась на диване неподалёку, изящно положив лапу на подлокотник. На первый взгляд её поза казалась расслабленной, почти равнодушной. Но я видела, как её зрачки — узкие, вертикальные — внимательно следят за каждым моим движением. Она делала вид, что рассматривает потолочные арки, лениво выпуская струйку дыма, но на самом деле наблюдала за мной. Исподволь. Будто проверяла, что я прочту и как отреагирую.
Я вернулась к тексту, но ощущение чужого взгляда жгло сильнее, чем слова на странице.
«...Королева скончалась в ночь на семнадцатое число месяца Пепла. Придворные лекари не смогли определить причину, но отмечали неестественный цвет пламени в её последних вздохах...»
Мои пальцы замерли на строчках. Следующие страницы были вырваны. И я почти физически почувствовала, что это не случайность.
— Что здесь было? — спросила я негромко, но не сводя глаз с Игниссы.
Она чуть улыбнулась уголком пасти, будто именно этого вопроса и ждала, и выпустила очередную тонкую струйку дыма. Он поднялся в воздух, на мгновение сложился в изящный силуэт крыльев, прежде чем исчезнуть.
— Кто?
— Догадайтесь, — протянула Игнисса, и указала на портрет над камином. Молодой Скайтар с целым когтем стоял позади королевской четы, почти сливаясь с фоном, но выражение его морды было слишком внимательным, слишком живым, чтобы остаться незамеченным.
Я ощутила, как внутри поднимается протест. Хотелось сказать, что это невозможно. Хотелось отмахнуться. Но слова застряли в горле.
— Но почему Вальрих… — начала я, но меня перебили.
— Доказательств нет, — прошипела Игнисса, и дым скользнул из её ноздрей, затягивая полумрак. — Только слухи. А слухи оружие опаснее когтей. Король не может казнить половину совета на догадках. Он слишком долго сидит на троне, чтобы позволить себе такую роскошь.
Я сжала пальцы на книге, едва не порвав пергамент. Вот оно — яд этого двора: каждый всё знает, но никто не может сказать вслух.
— Ясно, — выдохнула я и замолчала. Но молчание оказалось ещё тяжелее слов. В голове уже несколько дней вертелся вопрос. И теперь, под этим взглядом, испытующим, холодным и в то же время ожидающим, я поняла, что придётся спросить.
Игнисса чуть склонила голову набок.
— Говори, — приказала она. Мне кажется, что иначе она просто не умела. Не просила, не уговаривала, а лишь требовала. Её зрачки сузились в тонкие щёлки.
Я глубоко вдохнула.
— Скажите… как так выходит, что драконы презирают всё человеческое, а в стране так много полукровок?
Тишина зависла между нами, будто сама библиотека задержала дыхание. Игнисса медленно провела когтем по подлокотнику, оставив тонкую царапину, и только потом заговорила:
— Дракон никогда не возьмёт человека в семью, — сказала она, будто цитируя старый закон. — Но многие драконы не против взять человечку в постель. Разнообразие. Удовольствие. Это даже за измену не считают. Этим… гордятся.
Её глаза впились в мои, выискивая там отвращение, любопытство или, может быть, зависть.
Я онемела. В голове пронеслись десятки вопросов, но ни один не хотел оформляться словами.
— Детей, если они получаются, драконы никогда не признают своими. Вот если бы они могли обращаться, как мы, то тогда может быть … — продолжила она также спокойно, будто говорила о погоде. — Но и люди к ним относятся плохо. Они навсегда остаются между мирами. Ни там, ни тут.
— Но… почему девушки соглашаются? — голос мой дрогнул.
На губах Игниссы мелькнула кривая усмешка.
— Деньги. А иногда защита. У многих это единственный способ выжить. Драконы платят щедро. В городах есть даже заведения, куда можно прийти и получить всё, что пожелаешь. В последние пятьдесят лет это стало модно. Для вас, человеков, это вечность. А для нас всего лишь мимолётное увлечение.
Я с трудом перевела дыхание. Казалось, в воздухе вокруг сгущался дым, и каждое слово звучало как удар по вере в справедливость.
Когда я вышла из библиотеки, голова гудела. Слова Игниссы не отпускали. Я чувствовала, что за её холодной откровенностью скрывается ещё что-то. Слишком уж тщательно она подбирала каждую паузу, проверяла, куда заведут меня мои собственные мысли.
Коридоры замка сливались в однообразный каменный лабиринт, но ноги сами вынесли меня к Огненному фонтану-бассейну с жидкой лавой, где драконы медитировали. Я остановилась у входа и замерла.
Вальрих был там не в своём истинном облике, а в человеческом. Передо мной сидел высокий, широкоплечий мужчина с резкими чертами лица, в которых без труда угадывалась суровая, первобытная красота хищника. Он замер в полной неподвижности, словно изваяние, но эта тишина не ослабляла впечатления. Наоборот, в ней ощущалась скрытая сила, которую невозможно было спрятать под какой бы то ни было оболочкой.
И я вдруг поняла, что это не случайность. Человеческая форма требовала от него усилий, я это знала. Он не был обязан её принимать. Но он сделал это. Для удобства разговора. Для того чтобы мне было проще смотреть ему в глаза и не чувствовать, что я разговариваю с монстром.
Оранжевые отблески лавы скользили по его лицу, превращая его то в тень, то в сияние. И в этот момент я увидела в нём сразу и человека, и дракона. Короля, способного быть стихией, но выбравшего говорить со мной на моём языке.
— Вы знали, что я приду, — сказала я, прежде чем успела передумать.
Он сидел неподвижно, и лишь по лёгкому напряжению плеч я поняла, что мои шаги он услышал давно.
— Вы слишком умны, чтобы не задавать вопросов, — произнёс он негромко.
Я судорожно вдохнула.
— Почему вы пригласили меня? Человека? После того, что случилось с королевой…
Он молчал. В тишине было слышно лишь бульканье огненного фонтана.
— Именно поэтому, — негромко сказал он. В его голосе пряталась горечь.
— Они убили её, потому что боялись перемен. — он медленно перевёл взгляд на пламя, и в отблесках лавы его лицо выглядело уставшим — Теперь они боятся вас.
У меня перехватило дыхание. Значит, я и правда стою на той же дороге, что и королева Аэрисса…
— Что мне делать? — спросила я тихо, но всё же достаточно решительно.
Только тогда он обернулся. Его глаза встретили мой взгляд. И впервые я почувствовала, что он смотрит на меня не только как на чужака, не только как на орудие. Там было нечто иное. Усталость правителя. Беспокойство отца. И … короткий, опасный интерес к женщине, которая решилась не опускать глаза перед королём.
Я вдруг поймала себя на том, что дыхание сбилось, и сердце колотится быстрее, чем должно. Это было неправильно. Опасно. В его взгляде было больше, чем приказ, и меньше, чем признание. Намёк. Возможность. Угроза. Всё сразу. И почему-то мне захотелось отвернуться, но я не смогла.
— Учите моего сына, — сказал он, медленно подходя ко мне очень близко — Готовьте его к миру, где драконам придётся выбирать: адаптироваться или умереть.
Где-то в темноте зашуршали ветви. Звук был едва слышным, но я вздрогнула.
Вальрих отвёл взгляд, и голос его стал тише, почти доверительным:
Из дневника Элеоноры Харт
«День тридцатый. Сегодня в замке украшают залы живыми огненными розами. Красиво, конечно, но почему-то их шипы напоминают мне когти Скайтара...»
Бальный зал сверкал, будто весь замок решил доказать, что здесь нет места ни дыму, ни теням. Сотни хрустальных светильников отражались в мраморном полу и в чешуе гостей. Музыка текла рекой: скрипки тянули тягучие ноты, барабаны отзывались в груди раскатами грома. По стенам вились живые огненные розы. Их лепестки мерцали, как угли, не обжигая, но излучая мягкое тепло. Запах жжёной смолы витал в воздухе, щекоча ноздри и напоминая, что за этой красотой скрыт огонь.
— Нравится? — голос вывел меня из задумчивости.
Рядом стояла леди Игнисса в человеческом облике. Высокая, с изумрудными глазами, на висках блестела тонкая сетка чешуи, словно каменные вставки. Она протянула мне бокал вина, в котором золотые пузырьки вспыхивали и таяли, будто искры.
— Роскошно, — ответила я, заметив, как на другом конце зала Скайтар что-то шепчет группе старейшин. Их позы были напряжёнными: хвосты нервно дёргались, когти царапали камень.
— Король устроил этот бал не просто так, — Игнисса наклонилась ближе, её дыхание коснулось моего уха. — Сегодня он объявит об открытии первой школы для полукровок.
Я едва не поперхнулась. Вино, сладкое на вкус, вдруг показалось кислым, как уксус.
— И совет этого не знает?
— О, они знают, — уголки её губ изогнулись в хищной улыбке. — Но знать — это одно, а услышать вслух — это совсем другое.
Музыка изменилась: барабаны стали мягче, скрипки плавнее. Объявили танцы и зал ожил, словно ждал именно этого.
— Пойдёмте, учительница, — неожиданно протянул мне руку Тальрих.
Я замерла. Танцы? Серьёзно? Я не знала ни одного драконьего танца! Почему я не озаботилась этим раньше?! Отказаться под этими взглядами было невозможно. Я приняла приглашение, стараясь держать лицо, хотя сердце билось, как пойманная птица.
— Тальрих… я не умею танцевать, — прошептала я.
Он усмехнулся, глаза блеснули вызовом:
— Я умею. Положитесь на меня.
Мне бы его уверенность!
Юные драконы прыснули со смеху у колонн, но старшие шикнули на них и те, попритихли. Воздух гудел от ожидания, будто все ждали, что я оступлюсь.
К моей радости, Тальрих оказался хорошим танцором. В человеческом облике он выглядел подростком лет четырнадцати. Смуглый, с медными прядями в волосах, в которых отражался свет люстр. Его ладонь была горячей, почти обжигающей, когда он повёл меня в танце очень похожем на вальс.
Я шагала осторожно, следуя за ним, будто сдаю урок.
— Ты что-то задумал, — прошептала я, заметив, как он бросает взгляды в сторону отца.
— Отец сказал, я должен показать, что драконы могут быть… — он скривился, — …грациозными.
И, чёрт побери, у него получалось.
Музыка подхватила нас, и зал будто задержал дыхание. Каждый шаг, каждый поворот притягивал к себе десятки глаз. Сначала я думала только о том, как бы не наступить ему на ногу, и даже про себя упрямо отсчитывала: раз-два-три, раз-два-три. Но вскоре ритм увлёк меня, напряжение отступило, и я поймала себя на том, что начинаю получать удовольствие.
И всё же я понимала, что это не просто танец. Это демонстрация.
— Смотри, — сквозь зубы шепнул Тальрих. — Они ждут, что я допущу ошибку.
И он был прав. Юные драконы у колонн уже не хихикали, а следили настороженно. Старшие же, напротив, наклонились вперёд, не желая упустить ни единого движения.
Я чувствовала взгляды, холодные и пронзающие. Но все же сильнее всего я чувствовала жар ладони принца, в котором ощущалась доселе невиданная твёрдая решимость.
Скайтар недовольно наблюдал из тени. Его коготь мерно стучал по камню. Игнисса же, напротив, улыбалась тонкой, почти хищной улыбкой, а в её взгляде читалось удовлетворение игрока, чья комбинация начинает складываться.
Музыка усилилась, и Тальрих уверенно закружил меня. В полированном мраморе пола я на миг увидела отражение женщины в тёмном платье и подростка с медными прядями в волосах. За их спинами сотня глаз, ждущих осечки.
Этот танец был напоказ. Принц-ребёнок, ещё недавно называвший меня «двуногой», теперь открыто танцевал с человеком.
Когда музыка стихла, зал застыл на слишком долгую секунду, и лишь потом раздались аплодисменты. Кто-то хлопал неохотно, кто-то подчеркнуто громко, но хлопали все.
— Видите, учительница? — прошептал Тальрих. — Я тоже могу заставить их слушать.
Я ещё не успела отдышаться, когда ощутила взгляд, чей вес перевешивал все остальные. Вальрих.
Он стоял в человеческом облике у края зала, чуть в стороне от трона. Его лицо было спокойно, но это спокойствие было обманчивым, как гладь лавы. Янтарные глаза пристально следили за каждым нашим движением.
Только сейчас я поняла, что всё это время Тальрих танцевал ради него. Ради отца.
Когда аплодисменты смолкли, на лице короля мелькнула тень улыбки. Её можно было принять за игру света, но я увидела. И Тальрих увидел тоже. Принц расправил плечи, приподнял голову и стал выглядеть старше.
А Вальрих перевёл взгляд на меня. Там был вопрос. Оценка. И странное признание. В это мгновение я тоже стала частью его замысла.
А хочу ли я этого? Смешной вопрос. Поздно уже размышлять об этом. Я уже вовлечена по самое горло. Я больше не просто наблюдатель, не гувернантка с задачей научить ребёнка складывать дроби. Теперь я фигура на доске, и король только что сделал первый ход, поставив меня рядом со своим сыном.
Вопрос только в том, чем мне лично это будет грозить. Могу ли я удержаться в этой партии.
Зал замер. Музыка стихла. Все головы повернулись к возвышению, куда шагнул король.
Вальрих был величественен. Высокий, словно вытесанный из камня, с золотыми прядями в волосах и глазами, где плясали искры лавы. В человеческом облике он выглядел не менее опасным, чем в истинном.
Он положил ладонь на плечо девочки-полукровки, худенькой, с серебристыми прожилками на коже, как жилки руды. Она держалась прямо, но её глаза метались по залу, полные испуга.
Бал продолжился, но под мишурой музыки и смеха я всё отчётливее ощущала, как напряжение висит в воздухе гуще дыма от факелов. Слишком много взглядов прятали слишком много смысла.
Король стоял среди советников, и это зрелище было пугающим. Он был один против всех. Его осанка, спокойствие, уверенность, всё это было бронёй, но я видела его напряжение.
Скайтар мрачно молчал, но коготь его ритмично стучал по камню. Его массивная фигура, обтянутая тёмно-синей чешуёй со шрамами, напоминала ожившую скалу. Лицо суровое, а взгляд хищный, полный презрения и скрытой злобы. Игнисса улыбалась. Она была, как всегда, изящна и спокойна, но глаза её были холоднее обычного. Тут и вправду подошло бы сравнение со льдом.
Остальные старшие советники напоминали древние статуи, покрытые сетью трещин. Их чешуя потускнела, глаза горели лишь бесстрастным светом опыта. Они казались безмолвными стражами традиций, готовыми обрушиться на любого, кто попытается их поколебать.
Тальрих всё это время не отходил от меня, держался на расстоянии вытянутой руки, но я видела, что он находится на пределе. Его нервозность буквально вибрировала в воздухе вокруг него, чувствовалась в каждом едва уловимом движении, в слишком цепком, почти лихорадочном взгляде, устремлённом на отца, который теперь величественно восседал на троне.
Моей первой мыслью было, что он просто устал. Все эти официальные речи, вымученные улыбки старейшин, бесконечная, навязчивая музыка, — это же настоящая пытка для любого подростка, тем более для дракона, привыкшего к свободе и пространству. Ему, должно быть, хотелось взмыть в небо, а не стоять, зажатым среди этих древних камней и ещё более древних традиций.
Мне отчаянно хотелось хоть немного развеять его напряжение, увидеть в его глазах хоть что-то, кроме этой жгучей тревоги, которая, казалось, вот-вот выплеснется наружу. Я осторожно коснулась его руки скорее мимолётным касанием кончиков пальцев, чем полноценным жестом. Даже это было на грани дозволенного при дворе драконов, где прикосновения к особям королевских кровей ценились на вес золота, но думаю, что это было необходимо. И, стараясь максимально ободряюще, светло улыбнулась ему, надеясь передать хоть крупицу спокойствия. На мгновение его напряжение спало, и я заслужила быструю, открытую мальчишескую ответную улыбку, которая заставила моё сердце дрогнуть от какой-то нежности и жалости.
Но радость длилась мгновение. Я заметила, что сейчас всё его внимание вовсе не на мне, и даже не на отце. Он смотрел в сторону, туда, где пряталась неприметная боковая дверь, почти затерянная среди колонн и драпировок. И именно там, в тени, стоял, судя по одежде, кто-то из советников. Он склонил голову едва заметно, и коготь его сделал крохотное движение, словно случайное. Но Тальрих уловил.
Я смотрела, как принц уходит, и с каждой секундой моё беспокойство крепло. Зачем его позвали, да и ещё так скрытно. Что хотят сообщить?
Интуиция или, скорее, обострённый инстинкт самосохранения, что при моей жизни среди драконов постоянно держал меня начеку и не раз спасал от глупых ошибок, заставила меня без промедления последовать за Тальрихом. Я дождалась, пока его силуэт окончательно скроется за порогом неприметной боковой двери, и лишь тогда, стараясь слиться с тенями, скользнула следом. Где-то на краю сознания мелькнула мысль о возможных последствиях, но любопытство и растущая тревога за принца заглушали голос рассудка.
К сожалению, на то, чтобы догнать его, у меня ушло слишком много драгоценного времени. Казалось, весь бальный зал сговорился против меня. То одна группа драконов, увлечённо болтавших о чём-то своём, преградит путь, заставляя искать обходной манёвр. То какой-нибудь старейшина, с его медлительной, показной важностью, встанет, словно каменный идол, прямо на пути, и я не могу просто так пройти, не привлекая внимания. Мне приходилось тратить драгоценные минуты, лавируя между гостями, почти физически ощущая, как каждая секунда отдаляет меня от ускользающего принца. Раздражение нарастало, едким дымом заполняя лёгкие.
Коридор вывел на узкую винтовую лестницу. Камень под ногами был холодным, влажным, и от каждого шага эхом отдавалось в тишине. Сверху доносились голоса.
Мужской, низкий и властный, но не Вальриха:
— …просто посмотри на звёзды, принц. Твой отец забыл, как драконы должны править…
Я затаила дыхание и остановилась. Голос принадлежал Драксису, правой руке Скайтара. Его я знала мало, но хватало и того, что его имя слуги называли шёпотом и с опаской, словно говорили не о драконе, а о чём-то ужасном.
Я начала двигаться быстрее, стараясь производить как можно меньше шума. Выглянула наружу. Тальрих стоял у самого края. Слишком близко к парапету. За его спиной нависал Драксис.
Не знаю, что меня сподвигло действовать. То ли поворот головы, то ли едва заметное движение рук, но, когда выскочила на смотровую площадку, всё произошло разом. Короткий, выверенный толчок и принц тут же исчез за каменной оградой.
Я не думала. Совсем. В голове не было ни плана, ни страха. Только движение. Я прыгнула следом.
Холодный воздух ударил в лицо. Ветер свистел в ушах, слёзы выбило из глаз. Сердце ухнуло вниз вместе с нами. Чудом я успела схватить Тальриха за руку. Ещё большим чудо было то, что второй рукой смогла вцепиться в выступ стены.
— Держись! — закричала я, мой голос сорвался на хрип. Каждый мускул горел от напряжения, а пальцы, казалось, вот-вот соскользнут. Камень под ними был гладким, холодным и предательски скользким от вековых испарений. Удерживать мальчишку было не просто сложно — это было физически невозможно в долгосрочной перспективе. Я понимала, что не смогу продержаться столько времени, сколько понадобится, чтоб кто-то пришёл нам на помощь.
Глаза Тальриха были круглыми от ужаса, дыхание сбивчивым.
— Я не могу превратиться! — выдохнул он. — Они чем-то меня опоили!
Под моей ладонью камень осыпался, превращаясь в прах. Пальцы сводило судорогой, суставы горели. Страх скрутил нутро. Я не выдержу. Я не удержу.
Король протянул руки, намереваясь взять котёнка. Его пальцы, даже в человеческой форме, выглядели сильными, слишком большими для такого хрупкого создания. Но стоило ему коснуться тёплого пушистого бока, как Тальрих, не просыпаясь, вцепился крошечными зубками в мою руку и сжал так крепко, что на поверхности показались маленькие капли крови.
Я почувствовала, как его дыхание обожгло мне кожу. Он держался за меня так, будто и во сне боялся, что его снова вырвут из рук.
Вальрих задержал взгляд на этой картине. Его лицо оставалось непроницаемым, но в янтарных глазах мелькнула искра: смесь раздражения и чего-то ещё, более личного. Он опустил руки и выпрямился.
— Пусть будет так, — тихо произнёс он, и в голосе мелькнуло странное примирение. Ещё несколько мгновений молча наблюдал за сыном, а затем, тяжело вздохнув, кивнул мне:
— Следуйте за мной, мисс Харт.
Уже на пороге Вальрих бросил через плечо:
— Игнисса, идёте с нами.
Нефритовая дракониха поднялась из тени так, словно всё это время только и ждала приказа. Её глаза сверкнули не то насмешкой, не то любопытством, и хвост скользнул по полу с шелестом.
Король шёл впереди по узкому коридору. Факелы отбрасывали на его плечи огненные отблески, превращая фигуру в живое пламя. Каждый его шаг был размеренным, тяжёлым. Мы поднялись по винтовой лестнице, где воздух пах не только копотью, но и каким-то металлическим холодом — запахом, свойственным драконьим покоям.
У массивных дверей с золотыми накладками Вальрих остановился на мгновение, словно прислушиваясь к чему-то невидимому, а затем толкнул створки. Двери распахнулись внутрь, пропуская нас в иное пространство.
Я переступила порог и впервые оказалась в покоях короля. Они состояли не из одной комнаты, а из целого комплекса. Перед нами раскинулась просторная гостиная с высоким потолком, украшенным барельефами в виде драконьих крыльев. Каменный пол был застлан тяжёлым ковром тёмно-бордового цвета, на котором золотые нити складывались в узор пламени. Вдоль стен тянулись полки с книгами и свитками, что казалось странным для дракона, привыкшего учить огнём и силой, а не словом. В центре стояли массивные кресла и низкий стол из чёрного камня, отполированного так, что он отражал пламя факелов, будто поверхность тёмного озера.
Я знала, что за дверями скрывались и другие помещения — спальня, кабинет, личная библиотека, возможно, даже залы для медитации, но именно здесь, в этой гостиной, решалось многое. Атмосфера комнаты давила и одновременно притягивала. Уют, созданный богатством и огнём, уживался со скрытой угрозой. Сама обстановка комнаты отражала характер хозяина.
Нам он кивнул на кресла, а сам прошёл и остановился у камина, заложив руки за спину. Его силуэт в отблесках огня казался ещё больше, чем был на самом деле. Я медленно опустилась в кресло, стараясь, чтобы шуршание юбки не разбудило Тальриха. Но тревога была лишней. Он даже ухом не повёл.
Видимо, трансформация в котёнка отняла все его силы. Теперь он спал, крепко, свернувшись на моих руках крошечным медным клубочком. Его дыхание было ровным, чуть слышным, тёплым. Крылышки на спине иногда подрагивали, словно во сне он пытался взлететь. Я осторожно провела пальцем по его мягкой шерсти, и котёнок лишь сильнее уткнулся мордочкой в моё платье. Ничего его не беспокоило — ни недавний ужас, ни опасность, от которой мы едва ушли.
Вальрих посмотрел на него молча. Взгляд его был тяжёлым, но в нём не было привычной суровости короля. Янтарный отблеск пламени отражался в его глазах, и мне показалось, что в нём мелькнула боль — старая, глубокая, как рана, которая не заживает.
Я поймала себя на том, что тоже смотрю на него. Этот момент, странным образом спокойный после бури, оказался куда тревожнее, чем сам бал или падение со смотровой площадки.
— Они пытались убить моего сына.
Голос короля был ровным, но в нём слышался гул лавы, скрытой под коркой застывшего камня. Человеческая форма держала его, словно узда разъярённого зверя, но я видела, что ещё чуть-чуть, и она треснет. Его плечи дрожали, пальцы сжимались в кулаки, а в воздухе стоял запах озона и серы.
Игнисса сидела в кресле у стены, её поза была почти ленивой, но глаза блестели холодно.
В дверь тихо постучали.
— Войдите, — коротко произнёс Вальрих.
Створка приоткрылась, и в комнату вошёл командир личной охраны. Высокий, с жёсткими чертами лица и шрамом через бровь, он шагнул вперёд, остановился у входа и поклонился.
— Драксис утверждает, что это был несчастный случай, — произнёс он негромко, но отчётливо. Затем после короткой паузы, добавил: — Но случайности здесь не бывает, Ваше Величество.
Я заметила, как его взгляд метнулся к спящему Тальриху у меня на руках и задержался на миг дольше, чем позволяли правила. В этом взгляде читалась тревога.
— Свободен! — отрезал король, но потом добавил — Да, и удвойте охрану принца.
Командир кивнул, поклонился и вышел.
— Что они хотели добиться гибелью моего сына?! — приглушённо воскликнул Вальрих и с силой ударил по стене кулаком. Пламя в камине взметнулось выше.
Игнисса чуть наклонилась вперёд:
— Вы и сами это знаете, Ваше Величество. Дезориентировать вас. Сорвать договорённости. Приостановить, а затем и вовсе остановить любые решения в пользу полукровок.
Вальрих долго молчал. Только тяжёлое дыхание выдавало, что его сдержанность стоит ему огромных усилий. Пламя в камине потрескивало, бросая на его лицо резкие тени, отчего оно казалось то высеченным из камня, то живым, полным скрытых эмоций.
Наконец, он перевёл взгляд сначала на меня, потом на Игниссу.
— Сегодня вы обе спасли моего сына, — сказал он негромко, но твёрдо. — И я благодарен за это и не забуду никогда — Я заметила, как Игнисса чуть приподняла подбородок, принимая благодарность как нечто само собой разумеющееся. Её глаза блеснули ледяным огнём — Но дворец — это непрекращающийся источник слухов. Даже когда поводов нет, они рождаются сами собой. А сегодня… — он сделал паузу, словно подыскивая слово, — …сегодня их будет вдвое больше. И потому я прошу вас, Игнисса, успокойте мою мать. Она не должна услышать обо всём этом из пересудов.
Из дневника Элеоноры Харт
«День тридцать шестой. Сегодня я чуть не потеряла работу. А потом получила её заново. Из уст собственного ученика».
После бала и той ночи, когда я фактически удержала Тальриха от гибели, наши отношения изменились необратимо. Он уже не был тем капризным мальчишкой, что сжигал учебники ради забавы и обзывал меня «двуногой». В его взгляде появилась серьёзность, пока ещё неловкая, как у подростка, но уже с намёком на будущую силу. Он всё ещё ворчал и спорил, но делал это не по-детски, а будто проверяя границы.
Он начал стараться: садился за книги без привычного нытья, сдерживал вспышки гнева, а иногда и вовсе удивлял внимательными вопросами. В моменты усталости он мог по-прежнему спрятаться за бравадой, но теперь за этой бравадой виднелась искра ответственности. Он перестал быть ребёнком, но взрослым ещё не стал. Это «между» было хрупким и опасным временем, но именно оно делало его ближе.
Я впервые почувствовала, что он видит во мне не просто навязанную гувернантку, а союзника. И где-то глубоко внутри меня родилась гордость. Настоящая, тёплая. Та, что чувствует учитель, заметивший первые ростки в ученике.
Вот и сейчас, когда я шла по коридору за стражником, конвоирующего меня на совет, вдруг раздался быстрый топот когтей по плитам. Тальрих догнал нас. Он не произнёс ни слова — просто встал рядом, расправив плечи и идя вровень, будто это он, а не стражник, сопровождал меня к залу совета. Его шаги были чуть гулче, дыхание глубже, но он не смотрел ни на меня, ни на охрану, лишь прямо вперёд, в сторону массивных дверей.
Я почувствовала, как сердце предательски дрогнуло. Мне хотелось спросить, зачем он пришёл. Зачем рискует, ведь его присутствие здесь могло вызвать раздражение, а то и гнев у старших драконов. Но я промолчала. Он тоже молчал.
Мы обменялись только короткими взглядами, но в них было больше, чем могли бы вместить любые слова. Там было обещание. Поддержка.
Я шагнула чуть увереннее. Не потому, что страх исчез, он сидел во мне крепко, а потому что знала, что иду не одна.
Камень в зале совета был иным — суровым, почти чёрным, с тонкими прожилками, похожими на застывшие молнии. Даже факелы, укреплённые в массивных держателях, горели тусклее, чем в других частях дворца, будто сам камень жадно втягивал в себя свет, оставляя лишь остатки тепла. Пламя колыхалось и вытягивалось вверх тонкими нитями, бросая на стены длинные, неровные тени, похожие на когти.
Семь кресел, высеченных из скалы, возвышались полукругом, словно вершины гор, а между ними воздух был пропитан гулкой тишиной и напряжением, которое ощущалось кожей. Я стояла в центре, и каждый мой вдох отдавался сухостью во рту, а каждое движение эхом шагов по каменному полу.
Скайтар, как обычно, смотрел на меня сверху вниз. Его взгляд был тяжёлым, словно груз, который нельзя сбросить. На лице застыло выражение древнего равнодушия, но я давно научилась различать за этой маской другое — ненависть, осторожно спрятанную, но всегда готовую вырваться наружу. Золотой протез когтя мерцал при каждом его движении, и каждый блик казался предупреждением, что здесь не прощают ошибок.
— Человеческие книги, — протянул он медленно, смакуя каждое слово, будто выплёвывал кости. Голос его гулко отзывался от стен. — Чернильные кляксы, которыми вы пачкаете когти принца, делают из него не воина, а писца. Разве королю нужны такие игрушки?
Я сжала пальцы за спиной, скрывая дрожь. Слова хотели сорваться в ответ слишком резко, но я заставила себя вдохнуть и выдохнуть, почувствовав в груди холодный камень страха и каплю упрямства поверх него.
— Математика не игрушка, милорд, — произнесла я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, не выдавая волнения. — Она учит видеть последствия решений.
На миг в зале повисла тишина. Казалось, даже факелы замерли.
Леди Зарисса наклонилась вперёд. Её тонкие губы изогнулись в улыбке, но глаза оставались холодными. Она слегка постучала когтями по подлокотнику кресла, ритмично, будто отбивая такт.
— Драконам достаточно когтей, чтобы «увидеть последствия», — усмехнулась она. Голос её был сладок, как мёд, но в нём звенела насмешка. — Разве вы, человечка, думаете, что способны научить наследника тому, чего веками не могли внушить старшие драконы?
Я ощутила, как по спине пробежал холодок. Их слова были не только вызовом, но и проверкой, насколько далеко я осмелюсь зайти. Я посмотрела на них и вдруг заметила, что за улыбками и усмешками прячется то же напряжение, что и во мне. Они тоже чего-то боялись.
И это осознание придало мне сил заговорить снова.
По залу прокатился низкий ропот, как если бы сама скала, из которой были высечены эти стены, зашевелилась и застонала. Хвосты драконов нетерпеливо били по камню, когти скребли подлокотники кресел. Я чувствовала, как воздух густеет, становится вязким. Хотелось бы стать невидимой, раствориться в трещинах пола или исчезнуть в тенях под колоннами. Но именно в эту секунду произошло то, чего я не ждала.
— Довольно.
Голос ещё подростковый, но в нём прозвучал металл. Тальрих шагнул вперёд. Каменные плиты гулко отозвались под его лапами. Зелёные глаза сверкнули, зрачки сузились в острые щёлки. В этом взгляде было больше стали, чем у многих взрослых.
— Если бы я не знал арифметики, — произнёс он, и слова разлетелись по залу, цепляясь за каменные своды, — я бы не понял, что три повозки с углём — это меньше, чем одна со слитками меди. А отец учил, что наследник обязан понимать цену вещей.
Советники зашевелились. Один кашлянул, другой нервно переставил лапу. Даже Игнисса, обычно скрывающая эмоции за полуприкрытыми веками, слегка приподняла бровь. В её взгляде мелькнуло нечто вроде любопытства.
Скайтар подался вперёд. Его голос, когда он заговорил, был мягким, почти шелковым, и от этого ещё опаснее.
— Ты слишком много слушаешь свою учительницу.
Я почувствовала, как на меня обрушился десяток взглядов. Каждый как лезвие. В горле пересохло, но я упрямо удерживала голову прямо, не позволяя себе отвести глаза.
Из дневника Элеоноры Харт
«День тридцать восьмой. Сегодня я впервые увидела в Тальрихе не ребёнка, а юношу. И впервые поймала себя на том, что король может быть опасен не только как дракон».
Вечер выдался холодным, даже для этих гор. Сверкающие пики за окнами напоминали застывшие языки пламени, а над ними висела круглая, бледная луна, тонущая в дымчатых облаках. Дворец затихал. Звуки шагов, шелест хвостов, приглушённые голоса стражи растворялись где-то внизу.
Мы только что вернулись с совета. Я до сих пор чувствовала напряжение в плечах — слишком долго держала спину прямой, слишком тщательно подбирала слова, чтобы не выдать ни страха, ни гордости. Слова Скайтара, хищные взгляды старших, тяжёлое молчание короля всё ещё висело в воздухе, словно туман.
Учебный зал оказался пуст. Слуги уже убрали книги, камешки для арифметики и свитки, аккуратно сложив их в сундуки; запах чернил и старого пергамента смешался с холодом камня. Но Тальрих не уходил. Он стоял на балконе, спина прямая, крылья чуть приподняты, словно готовые расправиться. Лунный свет серебрил края перепонок, делая его силуэт неровным, как резная тень. Когти так крепко врезались в камень, что под ними оставались белые борозды, и я почти слышала, как шипит напряжение в его руках.
Я подошла ближе, стараясь не нарушить хрупкую тишину.
— Ты хорошо держался сегодня, — сказала негромко.
Он не обернулся. Только хвост чуть дрогнул.
— Они всё равно считают меня ребёнком, — выдохнул он. Голос звучал глухо, как будто он говорил не со мной. — Думают, что я повторяю твои слова.
Я остановилась рядом, взглянула на его профиль. Зелёные глаза отражали луну, и в них было что-то опасное — смесь гордости и уязвимости.
— А разве плохо повторять то, что имеет смысл? — мягко улыбнулась я. — Все мы сначала повторяем. Даже драконы.
Он резко повернул голову. Огонёк спора ещё горел, но поверх него я увидела новое — сомнение, серьёзность, тонкую трещину в прежней браваде.
— Я боюсь, — сказал он тихо, почти шёпотом, — что без тебя я не смогу так говорить.
На миг мне стало не по себе от этих слов. Я видела перед собой уже не ребёнка, но и не мужчину. Кто-то «между» — хрупкий и упрямый одновременно. Я шагнула ближе и коснулась его плеча. Осторожно, как прикасаются к пламени, чтобы не обжечься. Он вздрогнул, но не отстранился.
— Сможешь, — сказала я. — Моё дело только показать путь. Но слова, которые ты выбираешь повторить, — это уже твой выбор. Ты не эхо. Ты решаешь, что имеет вес. А значит, это уже твоё собственное мнение.
Он замер, будто впервые услышал это так прямо.
— Моё? — переспросил он, с лёгким недоверием.
— Твоё, — кивнула я. — Потому что ты решаешь, что оставить, а что отбросить. И в этом и есть начало любой силы.
Он нахмурился.
— Но ты не боишься!
Я едва заметно усмехнулась.
— Ты ошибаешься. Я боюсь каждый раз. — Я перевела дыхание, и воспоминание само вырвалось наружу. — Помню свой первый экзамен. Мне было шестнадцать, и передо мной сидели мудрейшие люди в городе. Я дрожала так, что едва держала перо. Но когда они задали вопрос, я просто повторила вслух то, что сама себе твердила месяцы. И они услышали не дрожь, а ответ. Понимаешь? Иногда повторение — это не слабость. Это первый шаг к собственной силе.
Он молчал, но я видела, как его плечи чуть расслабились, а дыхание стало глубже. Его когти отпустили камень. Только белые вмятины остались, как след от боя, который он вёл сам с собой.
— Может, я смогу, — пробормотал он, будто проверяя слова на вкус.
— Ты точно сможешь, — повторила я твёрже, — но только если будешь верить в себя так же, как я верю в тебя.
Он отвёл взгляд к небу, и крылья чуть дрогнули, словно он хотел расправить их и взлететь.
Он кивнул, но взгляд снова ушёл в сторону. Я последовала за ним и увидела, что во дворе, где лунный свет дробился на мозаике каменных плит, стоял Вальрих. В человеческой форме. С руками, заложенными за спину. Он смотрел прямо на нас. Его фигура казалась неподвижной, как сама гора. И я ощутила, как кровь бросилась к лицу.
Тальрих заметил его тоже. Крылья его дрогнули, но он не отвёл взгляда. Я сдержала порыв положить руку ему на спину, чтобы поддержать, но в этом не было нужды: он стоял твёрдо.
Я уловила это с каким-то тихим облегчением.
— Хватит на сегодня, — произнесла мягко, стараясь, чтобы голос прозвучал не приказом, а заботой. — День был тяжёлым, ты и так сделал больше, чем от тебя ожидали.
Он хмуро посмотрел на меня. В зелёных глазах ещё тлела неугомонная энергия, желание что-то доказать. Но затем его плечи слегка опали, а крылья сложились ближе к спине.
— Я… попробую отдохнуть, — сказал он, и в голосе прозвучала усталость, почти непривычная для него.
— Попробуй, — кивнула я. — Завтра будет новый день.
Провожала его взглядом, пока он уходил, и гулкие шаги по каменным плитам постепенно стихали, растворяясь в тишине дворца. Балкон опустел, и я осталась одна. Ночь словно сомкнулась плотнее, холодным покрывалом укрыв плечи. Я машинально повернула голову туда, где ещё недавно стоял Вальрих, но место уже пустовало. Лишь тень башни и лунный свет, будто и не было его здесь вовсе.
Мы встретились позже, уже в коридоре.
Он ждал у арки, и свет факелов ложился на его лицо резкими бликами. Вблизи в человеческом облике он казался ещё выше, плечи широкие, черты лица резкие, словно высеченные из камня.
— Сегодня он впервые говорил как наследник, — сказал Вальрих без приветствия.
Я опустила глаза, будто разглядывала плитку под ногами.
— Он сделал это сам.
— Нет, мисс Харт. — Голос стал ниже, глубже, и я почти физически ощутила, как воздух вокруг завибрировал. Будто в недрах горы проснулся огонь и ждал лишь трещины, чтобы вырваться наружу. — Это сделали вы.
Я подняла голову. Янтарные глаза были слишком близко. В них не было привычной суровости. Только испытующий взгляд, от которого сердце забилось быстрее.