Больше всего на свете Гвинет мечтала уехать из этого паршивого городишки. И дело было даже не в её любимых книгах, где героини, переехав, обязательно находили свою судьбу и множество приключений. Просто Гвинет терпеть не могла родной городок, где никогда не происходило ничего интересного. Здесь царила давящая провинциальная скука, и девочка намеревалась полжизни отдать, но любым способом уехать в нормальный большой город, где кипит жизнь.
К тому же, может в более крупном городе отец нашёл бы кого–то получше… этой, с её занудно правильной дочуркой. Гвинет даже не могла решить, кто раздражает её больше: новая жена отца – нормальная, в общем–то, тётка! – или эта морализаторша Кэтрин.
Новая сестра бесила девочку, хотя Гвинет даже не могла понять, чем именно. Это чувство невольно отражалось на отношении Гвинет к мачехе. Люсинда вполне хорошо относилась к падчерице, не надоедала ей чрезмерной опекой и даже иногда выгораживала перед отцом. Но вот Кэтрин, эта зануда со скромно опущенными глазками…
Когда отец женился год назад, Гвинет была даже рада. Он стал более… живым и из унылого вдовца, живущего только памятью по давно усопшей супруге, превратился в цветущего мужчину. Заслуга в этом принадлежала исключительно Люсинде, и Гвинет в душе искренне благодарила её. Но вместе с Люсиндой в доме появилась и её дочь.
Первое время девочки искренне пытались поладить. Они понимали: впереди у них ещё много лет совместного проживания, и худой мир лучше ссоры. Но постепенно поняли – огонь и вода всегда будут врагами, и сделали все, чтобы избегать общества друг друга.
Ах, уехать бы куда-нибудь подальше. И зажить припеваючи среди модных магазинов, кафе, наполненных вкусняшками, кинотеатров и просто толп людей, не замечающих друг друга.
В дверь позвонили. Гвинет невольно прикинула: вечер, уже все в сборе, подружки сидят по домам... наверное, какой-нибудь агент по продажам суперпылесосов или косметики. Косметику ей покупает Люсинда, хотя и не одобряет этого, так что звонок можно проигнорировать.
Внизу что-то разбилось. Послышались громкие голоса: кажется, отец на кого-то кричал, требуя «убраться вон». Гвинет невольно заинтересовалась. Уж не настолько отец не любил всяких там агентов по продажам, чтобы вот так вот злиться.
Девочка вышла из комнаты и увидела стоящую на лестнице Кэтрин.
– Кто там, Кэт?
– Какие-то дамы. Почему твой отец кричит на них? Это же невежливо!
В этом – вся Кэт. Вежливость, правила поведения, соблюдение приличий... Она даже брюки старается не надевать, не говоря уж о коротких юбках или шортах: это же неприлично! Да середина двадцать первого века на дворе, о каких приличиях можно говорить?
Отодвинув сестру, Гвинет перевесилась через перила. Отца тем временем теснили вглубь дома две дамы в темных костюмах и шляпках.
Шляпках? Гвинет невольно хихикнула. Вот Кэтрин бы с ними точно поладила. Хорошо, что ей, Гвинет, не жить с этими старомодными клушами.
Внезапно одна из женщин, повыше ростом, ударила зонтом-тростью по полу. По дому прокатился гулкий звон. Стало тихо.
– Где Гвинет, Майкл? – пронзительным, почти визгливым голосом сказала высокая дама.
– Её нет дома. И для вас и не будет.
Гвинет отметила краем глаза, как Кэтрин неодобрительно покачала головой. В её представлении о мире ложь была смертным грехом. Но спорить с отчимом и показывать пальцем на сестру, стоящую рядом, Кэт не стала.
Что нужно от Гвинет этим тёткам? И почему отец настроен так… недоброжелательно?
– Ты лжёшь, Майкл. Девочка здесь.
– Вам её не видать. Убирайтесь, пока я не вызвал полицию!
– А что ты скажешь полиции? Мы её родственницы, и имеем полное право повидать племянницу.
– Нет у вас такого права! Вы прогнали Гермиону, изгнали её из семьи, и у вас нет прав на её дочь!
Отец, человек тихий и незаметный, кричал так, что у Гвинет зазвенело в ушах. Гермиона... её мама... Что эти тётки знают о ней? Отец почти ничего не рассказывал, а в памяти осталось так мало, почти ничего, ведь Гвинет шёл всего лишь третий год, когда мамы не стало...
Очнулась она от того, что Кэтрин сильно тряхнула её за плечи.
– Гвинет! Гвинет! – шёпотом повторяла она. – Тебе туда нельзя!
– Куда? Что? – не поняла девочка.
– У тебя глаза стали такие... стеклянные. И ты пошла к ним... – Кэтрин выглядела испуганной.
Гвинет тряхнула головой, прогоняя наваждение.
– Все в порядке, – так же шёпотом сказала она, но тут же разозлилась: – А почему мне туда нельзя? Раскомандовалась тут!
– Но твой отец...
И тут по дому снова прокатился гулкий звон. Кэтрин застыла, словно её заморозили, замерев в неудобной позе. Растерявшись, Гвинет потрогала её руку пальцем – та не шелохнулась.
– Кэт? Кэт!
– Добрый вечер, Гвинет, – дама повыше церемонно поднималась по лестнице. Следом за ней, почти шаг в шаг, семенила вторая. Когда они успели пройти холл и почему отец им не помешал?
2. Магическое наследство
Быстрое возвращение Гвинет стало неожиданностью для домашних, и впервые за долгое время девочка увидела слёзы в глазах бросившегося обнимать её отца. Даже Люсинда крепко обняла Гвинет – а ведь та думала, что мачеха только обрадуется её переезду. И радостная улыбка на лице Кэтрин... сменившаяся удивлением, когда за сводной сестрой появились сначала чемодан, а затем тётя Гвендолен.
Отец и Люсинда не слишком–то обрадовались новой родственнице в лице тётушки. Гвинет явно видела, что они с трудом скрывают недовольство: отец – из-за нелюбви к родственнице, а Люсинда – потому что ей придётся заботиться ещё об одном человеке, притом явно со скверным характером. Но Кэтрин, повздыхав, прочитала им лекцию о добре, всепрощении и помощи ближнему, на что получила одобрительное рукопожатие Гвинет. Кажется, теперь, объединённые общей целью заботы о тётке, девочки должны были поладить.
Родители повздыхали и смирились. Переспорить Кэт мало кому удавалось.
Гвинет поднялась в свою комнату. Как же здесь было уютно!
Воровато оглянувшись, девочка достала из чемодана фарфоровую куклу – ту, о которой Эдмон сказал, что она была любимицей маленькой Гермионы. Разрешение взять куклу было получено, но вряд ли бы тётя Гвендолен его одобрила.
Поставив куклу на комод, Гвинет спустилась к ужину, затем умылась и легла спать. И пусть впереди ещё целое лето, с каждым днём приближается девятый класс.
Интересно, насколько ей удастся ужиться с тёткой, учитывая непримиримый, гордый и властный характер той. Конечно, сейчас тётя Гвендолен сломлена своим поражением и изгнанием, но это ненадолго. Ещё придётся наплакаться и не раз пожалеть о своём решении, но обречь сестру мамы на жестокую медленную гибель, даже не столько тела, сколько души? Да Гвинет себя после такого за человека считать перестанет! Она и так уже разрушила жизнь дяди Свентона...
Секундочку! – остановила забежавшие куда–то не туда мысли Гвинет. Вот не стоит брать на себя вину за чужие поступки! Дядя сам сделал всё, чтобы эту свою жизнь разрушить, Гвинет стала только решающей деталью в руках судьбы. Никто ведь не заставлял его заколдовывать людей, это было его и только его решение. И он шёл по чужим жизням, не жалея их. Тётя, конечно, ничем не лучше... так распорядиться судьбой сестры! Но тётю ещё можно спасти – Эдмон упоминал, что под воздействием договора в людях проявляются худшие их черты, а теперь, когда договор разорван, тётю Гвендолен можно вернуть в норму, ну, насколько это доступно для её изломанного сознания.
Шли дни. Каждую субботу Гвинет отправлялась в Дом, где под руководством Эдмона и госпожи Дары – нанятой юным дядюшкой учительницы, дальней родни одного из магических семейств, хорошо разбирающейся в теории магии – старательно изучала эту теорию, её законы и правила.
К облегчению девочки, тётя Гвендолен почти не выходила из отведённой ей комнаты, стараясь проводить там практически всё время. А за общими семейными трапезами тётя предпочитала молчать и не поднимать взгляда от тарелки. Как ни странно, со временем женщина нашла общий язык с Кэтрин: они стали часами разговаривать о чём–то. После таких бесед Кэт выглядела выжатым лимоном, но довольной. А тётя постепенно стала походить на человека, а не на сломанную куклу. И стала то и дело ходить в церковь.
День рождения прошёл спокойно и привычно. Так как Гвинет уже была связана с Источником, обряда слияния ей проходить не пришлось, и потому она осталась дома, отпраздновав с родными и посидев в кафе с подружками.
Оставшиеся дни августа пролетели незаметно. Пришла осень, с нею – учёба. Тётя Гвендолен даже снизошла до подарка на первый учебный день: красивого блокнота с ручкой, меняющей цвет чернил по желанию владельца.
День оказался точно таким же, как и во все предыдущие годы. Линейка, поздравления, уроки. Да и дальнейшие дни были похожи один на другой. Кроме Эдмона, с членами семьи Вальденс Гвинет не пересекалась, а на все вопросы получала один обтекаемый ответ, что идут разбирательства. Что можно разбирать уже почти два месяца, девочка не очень понимала, но большим не интересовалась из-за сильно возросшей учебной нагрузки.
Заканчивался октябрь. Уже устоявшаяся жизнь не предвещала никаких неожиданностей. Источник себя не проявлял. Среди множества толстых книг именно заклинаниям оказалось посвящено не больше пяти-шести, остальное составляли всякие правила, законы, инструкции. Да и те немногие заклинания, которые она всё же выучила, редко давались девушке.
Гвинет немного заскучала: магия оказалась нудным делом, вроде всё той же алгебры, – и её приходилось учить, учить и снова учить. Девушка начинала подумывать, не отказаться ли от магической учёбы. Всё равно в реальной жизни от неё не было совершенно никакого проку. Мир магии и мир реальности пересекались только в двенадцати Домах, где располагались магические источники, и за пределами стен этих домов новые знания девочки были не просто бесполезны, а откровенно вредны. Ведь то и дело Гвинет пыталась применить что-нибудь «эдакое», а в результате получала в лучшем случае – потерянное время.
Словом, возникшему на столе письму она не удивилась, но и не обрадовалась. У неё были совсем другие планы на это воскресенье, редкий свободный день среди вечно занятых будней и праздников. Но письмо сияло зелёным и начинало угрожающе потрескивать. Гвинет знала: если его вовремя не открыть оно устроит такую световую и шумовую бурю, что сигнализация покажется детской игрушкой... правда, игрушки бывают весьма шумные...