Help

Глава 1.

Песня к главе: Breezeblocks — alt-J.

Мона.

Жить в мире, где тебя не понимают, родные на тебя не обращают внимания, а друзья кидают в ненужный момент — такое себе удовольствие. Но со всем этим пришлось столкнуться мне. Но все намного хуже, чем то, что я уже успела рассказать.

Подростки...Самые бесчеловечные существа на планете. Интриги, сплетни, предательства, алкоголь, наркотики, и тут ты оглядываешься... А друзей то у тебя нет. Никогда не было...

— Мона, убери за собой со стола! Сколько можно повторять! МОНА!

Пелена закрывает уши и глаза, но только пока ты под водой в горячей ванне. Но от гнева властной матери не спрятаться, и даже в гробу под сырой землёй ты ее услышишь. Вода выплёскивается за край ванны и обнажённая девушка лет семнадцати становится перед зеркалом, разглядывая своё тело. А понравилось ли оно ему? Что он думает по поводу этих изгибов? Нравилось ли ему целовать ее шею и касаться этой груди? Девушка однозначно была прекрасна: стройная фигура, аккуратная грудь, лебединая шея и даже намёк на пресс. На плечи красиво ложатся мокрые чёрные волосы. Стоит ли говорить о глубине ее серых глаз? О тусклом усталом взгляде? Не стоит, это никому неинтересно, а тем более ему.

— Мона! Сколько я могу повторять?! Я опаздываю, а ты даже элементарного сделать не можешь!

— Да иду я!

Ох, как же Мона устала от вечных упрёков матери. Миссис Брикман совсем не понимала, что творится на душе у дочери. Или, может, "Мона все придумывает"?

Девушка накинула халат и поплелась на кухню. В дверях ее встретил холодный, полный презрения взгляд матери.

— Я больше не буду повторять одно и тоже. Будь добра, не веди себя как последняя неряха, а убирай свое дерьмо за собой. Сколько можно тебя воспитывать? Ты уже взрослая девушка, а этикета у тебя ноль.

Миссис Брикман не отводила взгляда, а Мона старалась выдержать его — стиснув зубы, не моргнув. Но трясущиеся ноги выдавали ее страх. Страх перед матерью и страх быть изгнанной.

— Я ушла. Прибери за собой и занимайся своими делами. Я уже все сделала, ты же ничем не помогаешь.

Мать хлопнула дверью. Дочь вздохнула с облегчением и взяла телефон. На экране — два важных контакта. Кому позвонить? Ей или ему? Подруге, которая поддержит, но будет осуждать её парня и вести себя как монашка? Или ему — парню, который воспринимал ее исключительно как сексуальный объект?

Думать долго не пришлось, и вот Мона уже набирает Эйдену. Гудки шли недолго, парень быстро взял трубку:

— Занят?

— Смотря, что хотела. — как бы сухо ответил Эйден.

— Я могла бы приехать.

— И что мы бы делали?

— Догадайся с трёх раз.

— Приезжай, дорогая. — в голосе парня появился интерес.

— Скоро буду.

Девушка бросила трубку и тут же задумалась. Как же ей противно от самой себя...Вроде все хорошо: ей нравится, она сама соглашается. Но откуда это чувство, что все это неправильно? Что это просто бессмысленная грязь?

Что Моне нужно от Эйдена? Что Эйдену нужно от неё? Почему эти два идиота продолжают держаться друг за друга?

Глупые вопросы. Слишком поздно. Пальцы уже застегивали джинсовую куртку, на ходу поправляя мокрые волосы. Хотя кому она пытается понравиться? Эйдену всё равно. Ей бы только оказаться в его объятиях. В тех самых, что душат больнее, чем одиночество.

Такси ждало у ворот. Мона скользнула на заднее сиденье, не поднимая глаз. Город за окном проплывал размытыми пятнами — смазанный акварельный кошмар. Она ловила в стекле своё отражение: бледное, с тёмными провалами вместо глаз. Та самая девушка, которую так удобно любить по ночам и не замечать днём.

Телефон вибрировал — сообщение от подруги: "Ты где? Давай поболтаем". Мона зажмурилась. Слишком много света. Слишком много вопросов. А у Эйдена не бывает вопросов. Только руки, которые знают каждую кривую её тела и ни одной — ее души.

Машина остановилась у знакомого дома. Серого, безликого, как их отношения. Мона расплатилась, чувствуя, как ноги становятся ватными. Еще не поздно развернуться. Еще не поздно уйти от этой грязи.

Но пальцы уже обхватили ручку и Мона постучала в дверь.

— Заходи, — прозвучал его голос, безразличный и тёплый одновременно.

Дверь щёлкнула. Мона сделала шаг вперёд — навстречу очередной ночи, что пахла табаком, пивом и забвением. Еще один шаг в ту самую грязь, что когда-нибудь поглотит её целиком.

Дверь закрылась за ней с тихим щелчком, отсекая внешний мир. Прихожая тонула в полумраке, пахло сигаретным дымом и его одеколоном.

— Не разделась? — его голос донёсся из гостиной.

Она молча сбросила куртку на пол, движения были усталыми и неживыми. Эйден полулежал на диване, в руке бокал с золотистой жидкостью. Его глаза медленно скользнули по ней — оценивающе, без стеснения.

— Подходи.

Это не было приглашением. Это был приказ. Мона подошла, чувствуя, как дрожь в ногах сменяется тяжёлым, густым ожиданием. Он потянул ее за руку, и она упала на него, впиваясь губами в его губы. Что хотела от него Мона? Любви? Разве от такого человека можно получить любви, не раздвинув ноги?