Хочу свободы и богатства

Пролог

«Не своди со своей жены глаз днём и ночью.

Ибо никогда не угадаешь, когда в её неспокойной душе

поселятся злые духи разрушения и поругания традиций»

(Из откровений Вседержителя Великого храма

Троесущего Аирабахаума, подслушанных и тайком

записанных одним из прислужников алтаря)

Лекарь хмуро косился на своего повелителя и кусал губы: старый ты негодяй! И своего наследника вырастил мерзавцем – чтоб его демоны утащили! Ибо есть предел любым бесчинствам. Как и терпению Троесущего.

Невысокий сухопарый Них-Гадар – правитель провинции Нихур – поелозил в широком кресле тощей задницей в шёлковых иссиня-чёрных шароварах. Его узкие поджатые губы переломило в издевательской ухмылке. На морщинистом лице с запавшими щеками и высоким покатым лбом читалось: бывают ублюдки и почище моего сынка. А что-то живут себе в удовольствие и не чешутся. Троесущему до них никакого дела – самодовольно раздулись ноздри его непомерно горбатого носа. Этого неизменного достояния рода Гадаров: на какую скульптуру предка не глянь, чистый стервятник, а не человек. Что лицом, что душой.

– Ну? Говори уже, – проскрипел Них-Гадар, разглядывая неподвижное тело невестки.

Жена его старшего сына третий день пребывала в беспамятстве. И с виду пока не подавала надежд на исцеление. Хотя видимых причин для этого на её теле не было. Не считая синяков да ссадин: супруг поднял руку на ту женщину, на которую нельзя её поднимать. Слишком больших трудов стоило высватать айтарку – дочь великого Ай-Таларуха. И, если это происшествие выплывет наружу, новую невесту из прославленного рода Гадары увидят не скоро.

– В себя не приходила, – раздражённо процедил лекарь.

– Хвостом не крути! – потребовал Них-Гадар, пристукнув ногой.

Ишь, как таращится супостат – поморщился лекарь и прошипел:

– Ещё чего?! Когда я хвостом крутил?! Хороших новостей для тебя у меня пока нет. Но, и плохих тоже. Кости у девочки целы. На голове кровоподтёков нет. Значит… э-э-э…

– По голове он её не бил, – промурлыкали низким бархатным голосом с подоконника.

На котором возлежала молодая женщина с чрезмерно красивым, но и одновременно отталкивающим лицом. В старой поношенной тунике без рукавов, натянутой прямиком на голое тело. Столь совершенных да соблазнительных форм, что мужчины старались не пялиться в ту сторону. Ибо красотка пренебрегала не только нижней рубахой, но и шароварами – что вообще неслыханное дело. Правда, лишь среди обычных людей. Таким, как она, позволялись и более вызывающие поступки.

– Подол одёрни, – недовольно проворчал Них-Гадар и хмыкнул: – Совсем ноги заголила, бесстыдница.

– О своём бесстыдстве побеспокойся, – вроде и спокойным, но глубинно зловещим тоном посоветовала женщина.

Так и не поправив подол, в длинной прорехе которого нога оголилась до самого бедра.

– О чём ты? – забеспокоился правитель Нихура.

– О бесстыдстве человека, не увидавшего в зверском избиении невестки ничего выдающегося, – с непозволительной для других прямотой отчитала его дерзкая, пропуская сквозь пальцы свои длинные распущенные волосы.

Не чёрные или каштановые, как почти у всех жителей империи, а чистое серебро. И глаза у таких, как она, сереброголовых не чёрные или карие, а сочно голубые. В минуты гнева они теряли чёрные зрачки, становясь нестерпимо нечеловеческими. Увидишь эти голубые горящие дурным светом глаза – тебе конец.

– Семейное дело такого рода нужно разбирать с глазу на глаз, – осторожно парировал Них-Гадар. – Промеж семьи. А не трубить о нём у каждой коновязи. Нечего плодить грязные слухи. Людям только дай повод позлословить.

Лекарь решил прервать бесполезную докучавшую ему перепалку. И продолжил ледяным тоном человека, презирающего скотскую привычку бить женщин:

– Дышит она ровно. И вообще больше похожа на спящую, а не увечную.

– Чем лечишь? – придирчиво уточнил Них-Гадар, радуясь поводу увильнуть от объяснений с опасной сереброголовой нахалкой.

И ощупал обтянутое тонкой рубахой тело невестки вовсе не отеческим взором – старый нечестивец! Совсем стыд потерял – вновь мысленно возмутился лекарь, бывший лишь на пару лет моложе своего господина.

– Не твоё дело, – усмехнулся Них-Гадар, прочитав на его лице неподобающие мысли. – Твоя жена тоже не старуха.

– Моя жена младше меня всего на пятнадцать лет! – возмущённо всплеснул руками лекарь. – А уж никак не на пятьдесят!

– К тому же она его жена, – донеслось с подоконника ядовитое мурчание языкатой гадины. – А не его сына.

– Мой негодный отпрыск не достоин такого сокровища, – скабрезно ухмыльнулся Них-Гадар.

И провёл рукой по воздуху, очерчивая тело невестки. Если бы не сидел в кресле, а стоял рядом с ней, так и облапать бы не постеснялся – старый развратник!

– Зачем тогда высватал ему дочь самого Ай-Таларуха? – проворчал лекарь, присев на край широкой тахты.

Осторожно оплёл своими длинными сухими пальцами запястье больной, нащупывая кровяную жилку.

– Дурацкий вопрос, – пренебрежительно заметил Них-Гадар. – Айтары корневой народ империи. Дочери их правителей драгоценный приз. Не всякому достанется.

Покончив с проверкой биения сердца девушки, лекарь с показной нарочитостью натянул на неё покрывало до самого подбородка. Его господин вновь ухмыльнулся. Задрал голову – старый самоуверенный козёл. Запустил пальцы в густую лопатообразную седую бороду и самодовольно осведомился:

– Думаешь, Ай-Таларух захочет ссориться со мной, когда узнает, что его дочь досталась не сыну, а отцу? И после моей смерти станет старшей вдовой в доме. Со всеми привилегиями своего высокого положения и хорошим наследством. Барубат, дружище, не громозди на пупке горы до небес. Твои угрозы не стоят обрезанных ногтей. Ай-Таларух не полезет в наши дела.

Глава 1

«Женщины подобны пустынным колючкам.

В каких бы безводных песках они не произрастали,

любая найдёт для себя каплю благотворной влаги,

лишь бы расцвести хотя бы раз»

(Из откровений Вседержителя Великого храма

Троесущего Аирабахаума, подслушанных и тайком

записанных одним из прислужников алтаря)

Кира валялась на тахте и пялилась в окно напротив. Тахта была низкой, широченной и непривычно жёсткой. Никаких тебе пружин с латексом или гелем, принимавшим форму тела. Только шерсть и хлопок вперемежку с травками, вызывавшими у насекомых изжогу. Она собственными глазами наблюдала процедуру набивки новой перины – служанки полдня убили на обновление господского лежака. И терялась в догадках: как спина аборигенки, всю жизнь давившая местные диваны, внезапно закапризничала из-за того, что в мозгах поселилась другая личность? Спине-то не всё равно, кем себя ощущает её хозяйка: прежним индивидом или пришельцем?

Кира подтянула и сунула под голову ещё одну подушечку. Набитую не шерстью и сеном, а пухом с перьями. Между прочим, здесь это роскошь. Она подслушала разговор служанок, когда одна из них похвасталась шикарным приданым в виде целой пуховой перины. Судя по завистливым охам-вздохам обладательница перины могла претендовать на принца – не меньше.

Попадалово попадалову рознь – вяло барахтались в голове преисполненные уныния мысли. Даже не уныния, а полноценной ядрёной тоски. В книгах попадание в иные миры причудливое, романтичное и манящее – на деле удручало и бесило. Не только отсутствием туалетной бумаги, прокладок или нормального белья. Всей обстановкой этого долбанного некомфортабельного средневековья без электричества и водопровода.

Впрочем, последний имелся. Даже небольшая мраморная ванна, куда по трубе подавалась тёплая вода. В горячей – при здешней африканской жаре – необходимости нет. Дворец называется! Типичная общага – благо, хоть кухня где-то внизу на задворках. Да и санузел у неё персональный – поморщилась Кира при одном воспоминании о креслице с вырезанной дыркой и горшком под ней.

Она повозилась на затёкшей спине, перевернулась на живот и упёрлась взглядом в полуоткрытую дверь плательной. Забитой барахлом, как театральная костюмерная. Жизни не хватит, чтобы всё это затаскать до дыр. И это у них считается роскошной жизнью высокородной особы в апартаментах люкс. Потому что в её покоях целых четыре комнаты: гостиная, спальня, ванная и тряпконакопитель. Для аборигенок целое богатство. А для неё обычная трёшка в «хрущёвке», где выросла, набивая руку в борьбе за личное пространство с младшим братом.

Валяться надоело, и Кира сползла с тахты, решив поглазеть в окно. Заодно подышать свежим знойным застоявшимся воздухом. Окон в её гостиной три: одно большое и пара узких бойниц. В большое поглазеть проблематично: придётся потеснить развалившуюся на широком мраморном подоконнике местную полубогиню. Смотреть на которую без зависти не получалось.

Не потому, что у той густые сверкавшие искрами серебристые волосы и обалденные голубые глазищи. Или восхитительно сексапильное тело. Подлинной зависти заслуживало право Тами́ты ходить, в чём той заблагорассудится. И ни одна собака на бесстыдницу не гавкнет. Даже за потасканный сарафан с разрезами под самое «нельзя» и отсутствие под ним панталон. А уж по части манер полубогини критиков тут не водилось со времён человекообразных обезьян. Её замашки не одобрялись обществом дружно, категорически, но молча. Обсуждать таких, как она, чревато: можно и копыта преждевременно отбросить.

Кира протиснулась в бойницу, улеглась пузом на подоконник и уставилась на чистое небо без единого облачка.

– Давно не видела такую кислую мордаху, как у тебя – по-кошачьи проурчала Тамита. – Если ты сильна, будь сильной. Неизменное не изменить. А случившееся неслучайно. Радуйся, что попала в тело высокородной, а не крестьянки. Крестьяне, узнав о непре, тотчас бы его прикончили.

– Знаешь, никогда в жизни не мечтала стать принцессой, – задумчиво припомнила Кира свои детские фантазии. – Как чувствовала, что у них паршивая жизнь. Тем более в гареме.

– Ты не живёшь в гареме, – возразила Тамита. – Ты член семьи. Твоё желание поселиться здесь всего лишь твоё желание. Не нравится, возвращайся к мужу.

Это правда: она сама заявилась на женский этаж, заняв лучшие покои. У местных правителей всего лишь одна законная жена, обязанная занимать мужнину жилплощадь. А тут обретаются наложницы, иметь которых дело вкуса. Хочешь – имей, не хочешь – не имей. Понятно, что мужики везде одинаковы: здешние однолюбы существуют лишь в заунывных балладах о героях и постоянно влипавших в плен красавицах.

Во всяком случае, у тутошнего свёкра Киры целых восемь наложниц. Живущих не по разным домам, как у арабских шейхов, а по разным комнатам: змеиный клубок на специально отведённом под серпентарий этаже. Не будь между ними и старшей невесткой правителя непреодолимой разницы в социальном положении, пришлось бы туго: сожрут и не подавятся. А так хоть в чём-то повезло: статус Киры даёт право послать любую стерву в любом направлении, в любой форме – те и не пикнут.

Хоть какое-то облегчение на фоне колоссальной катастрофы. Не той, в которой последними воспоминаниями были: налетевший на её Тойоту КАМАЗ, сработавшая подушка безопасности и удар, выбивший из неё дух. А той катастрофы, которая обрушилась на Киру, когда она пришла в себя. И осознала, куда вляпалась.

– Лучше бы я сдохла, – мрачно пробурчала хандрящая попаданка, рассеянно наблюдая за суетой на внутреннем дворе крепости.

– Ты так и сделала, – лениво протянула Тамита.

Молниеносным взмахом руки поймала летевшую по своим делам муху и вышвырнула обалдевшее насекомое в окно. Ловкость воспитательницы той девицы, в теле которой Кира нынче обреталась, натурально потрясала – одно слово: полубогиня.

Глава 2

«Женщины не способны мыслить, как мужчины.

Они способны лишь замышлять недоброе.

Всё потому, что женщине не дано отличить

недоброе от доброго и полезного. Долг мужчины

указать ей путь пользы и праведности, ибо без

его указки она непременно свернёт на путь

лукавства, порока и недозволенных деяний»

(Из откровений Вседержителя Великого храма

Троесущего Аирабахаума, подслушанных и тайком

записанных одним из прислужников алтаря)

Когда невестка правителя Нихура выплыла в гостиную, лекарь стоял у окна и задумчиво созерцал горизонт. Додумать старику не дали: его подопечная подкралась сзади и крепко обняла женатого мужчину за шею. Прижалась к его спине всем телом – он даже сквозь рубаху с туникой ощутил упругость её грудей. Страшно смутился и принялся отрывать от себя руки бесстыдницы.

– Ты… в себе ли… госпожа? – проблеял, оборачиваясь, Барубат, тотчас устыдился этого и строго изрёк: – Не подобает замужней женщине так… так нескромно приветствовать мужчину.

– Живи в почёте, – прочирикала подобающее случаю приветствие насквозь ничему не подобающая инопланетянка.

На её красивом личике и вправду проявилось нечто птичье. Только не голубиное нежное, а хищное ястребиное – внутренне содрогнувшись, приметил старик.

Кира улыбнулась шире некуда и слегка панибратски пошутила:

– Не смеши меня, почтенный Барубат. Уж кто-кто, а ты знаешь цену тому, что видят твои глаза.

– Кем бы ты ни была в своём мире, тут у нас изволь блюсти себя, – строго попенял ей лекарь, медленно оглядывая стройную фигуру пациентки.

Несмотря на её почти прозрачную рубаху без рукавов и немыслимо короткие облегающие панталоны, девичьи прелести его абсолютно не волновали. Поэтому изучающий взгляд естествоиспытателя наводил на смешную мысль: он что, ждёт, когда пригул обратиться в сказочно дурацкое чудище? Или начнёт отторгаться организмом, вылезая наружу, как бородавка? Что там разглядывать каждый раз, как в первый? Да ещё не предлагая пациентке раздеться для полноценного осмотра. Ох, уж эта ей самобытная медицина, где остеохондроз в коленях определяют по свежести дыхания или густоте волос в ноздрях.

– А мы ведь так и не узнали, кем ты была там, у себя, – многозначительно указала Тамита на нерешённый вопрос родословной и гражданского состояния пригула. – Почему ты скрываешь, кем был твой отец?

Барубат крутнул пальцем, приказывая пациентке развернуться к доктору спиной. Но в пируэте Кира успела заметить алчный взгляд исследователя, на которого повезло свалиться инопланетянину.

– Я не скрываю, – вздохнув и предчувствуя недоброе, возразила Кира. – Просто… Ну, хорошо. Мой отец был пилотом. Командиром корабля.

– Ты хотела сказать, капитаном, – придирчиво поправил её лекарь, деликатно тыча пальцем в позвоночник пациентки.

– Я сказала так, как есть, – чувствуя, что «недоброе» уже дышит в затылок, недовольно пробормотала Кира. – Командиром корабля.

– Что такое пилот? – обратила Тамита внимание на то, что лучше бы пропустила мимо ушей.

И уже не в первый раз. С ней нужно особенно тщательно следить за языком – настраивал себя бывший менеджер по продажам. Собаку съевший на умении шифроваться даже за три неполных года работы после университета.

– Это возница, который управляет…, – споткнулась на полуслове рассказчица и нехотя продолжила: – Летающим кораблём.

Она ещё успела понадеяться, что её просто высмеют и оставят в покое. Летающий корабль – курам на смех! Завиральней сказочки не придумать. Не тут-то было. Барубат мигом оказался перед ней с пылающими от предвкушения грандиозного знания глазищами:

– Значит, это и вправду возможно? Такое чудо.

– Это не чудо, – пробухтела Кира, отступая к ванной в надежде скрыться. – Обычный способ передвижения. У нас их, наверно, сотни тысяч. Если не миллион. Никогда не интересовалась, сколько их на всей планете, – жалобно простонала она, раздавленная всмятку грянувшим «недобрым».

Дочь Ба цапнула её за руку и потащила к высокому столику для письма на единственной толстой ножке, похожему на пюпитр музыкантов.

– Хотела бы я посмотреть на ту жизнь, – призналась Тамита, разворачивая перед пригулом свиток чистой тростниковой бумаги.

Прижала его края бронзовыми брусками, открыла чернильницу и задумчиво пробормотала:

– Летать по небу. Носиться в колеснице без коней. Что может быть чудесней?

– Когда-то и в моём мире жили, как здесь, – резонно заметила Кира. – Наши далёкие предки. Думаю, ваши далёкие потомки тоже научатся строить летающие корабли. Хотя на морские корабли они вовсе не похожи.

– А на что похожи? – понукнула её порывистая охотница за чудесными знаниями.

– Давай-давай! – сунул лекарь в руку пригула перо цапли. – Только рисуй точно.

– Это называется… самолёт, – пояснила Кира, аккуратно выводя первую линию.

– Самульёт, – старательно повторил Барубат и уточнил: – А на нашем языке как его называть?

– Летающий самостоятельно, – перевела Кира, не зная, как состряпать из двух слов одно, если здесь не грешили удобными сокращениями. – Хотя он летает не сам. Им, как я и сказала, управляет возница. Верней, двое возниц. Но, я не знаю, какая сила поднимает его в воздух. Даже не пытайтесь вытрясти из меня эту науку: я её в университете не изучала. Университет, – закончила Кира выводить веретенообразное тело летающего корабля, – это, как ваша академия. Только наук гораздо больше, – продолжила инопланетянка доукомплектовывать самолёт знакомыми деталями фюзеляжа. – Так. А вот тут сзади такой смешной хвостик, который задирается кверху. Тут с боков большие крылья.

– Сразу видно, что такой корабль может лететь с огромной скоростью, – верно оценил Барубат. – Как стрела, у которой ничего лишнего. А это что за кружки?

Глава 3

«Женщины подобны овцам: какую не возьми,

из любой не вырастить ни героя, ни правителя.

Но страшись подпалить тем овцам хвосты.

Взбеленившись, сметут тебя и растопчут»

(Из откровений Вседержителя Великого храма

Троесущего Аирабахаума, подслушанных и тайком

записанных одним из прислужников алтаря)

Вернувшись к себе после визита к невестке правителя Нихура, Барубат с головой погрузился в работу. У него и без непров тьма тьмущая забот в огромной крепости, где полно любителей себя калечить. Особенно среди гвардии Них-Гадара – непобедимых тигров Нихура. По мнению Барубата, просто бездельников, зазря получавших жалование – причём, немалое. Больших войн у них не бывает: Империя неусыпными заботами Троесущего Аирабахаума стоит твёрдо. Стычки меж её провинциями, конечно, случаются – больно уж разные племена собрались воедино под рукой корневого народа айтаров.

Потомков самого Аирабахаума – как они о себе трубят при всяком удобном случае. Но, кто станет спорить? Лишь в айтарских кланах выбирают императоров – остальным народам Империи такого права не дали. Впрочем, оно и к лучшему – размышлял Барубат, наводя порядок на длинном рабочем столе. Что следовало сделать во время полуденного отдыха: только тут в прохладе лекарских покоев ему легче переносить дневную жару. А уж бродить по раскалившимся камням крепости!.. Не в его годы. Однако он пренебрёг и уборкой, и отдыхом, отправившись навестить непра. И не пожалел: столько дивного услышал!

Дверь внезапно распахнулась. Даже не оборачиваясь, лекарь узнал, кто его поприветствовал:

– Живи в почёте, старина!

Он укоризненно вздохнул и повернулся:

– Сколько тебя учить? Недостойно высокородного юноши так панибратски говорить со старшими.

Барних-Гадар – младший сын правителя Нихура – ответил беззаботно ослепительной улыбкой. И небрежным покаянием:

– Прости, почтенный. Но я знаю тебя, сколько помню себя. Ты друг отца и мой многомудрый учитель. Почти член семьи.

– Ладно, что у тебя? – проворчал польщённый лекарь, придирчиво оглядывая высокое, широкоплечее, могучее не по годам тело юноши.

Всего шестнадцать лет, но уже истинный витязь. Что ещё важней, очень разумный мальчик. Всегда охотно учился, не превознося военную науку выше тех, что укрепляют ум – от души гордился Барубат своим учеником. Не то, что его старший брат: лентяй, развратник и высокомерный изувер. Находивший удовольствие в мучениях людей. Страшившийся лишь своего отца – остальных людей наследник Таних-Гадар ни во что не ставил. Приближал к себе одних подлых льстецов и таких же разгульных молодчиков, как он сам. Дрянь, а не человек – привычно посетовал Барубат и вопросительно заглянул в глаза Барних-Гадара.

Тот завозился с ремнями, стягивавшими заднюю и переднюю части барга – доспеха конного воина. Спускавшегося до колен поддоспешника из нескольких слоёв кожи с пришитыми к нему бронзовыми пластинами – ещё и склёпанными между собой кольцами. Весила эта радость воина столько, что Барубату всегда было жаль коней, таскавших на себе груды металла. Когда Барних снял барг и бережно опустил его на пол, старые ноги лекаря ощутили дрожь на совесть подогнанных толстых досок.

– Вот, – небрежно бросил парень, стянув рубаху и повернувшись левым боком.

На его плече красовался огромный кровоподтёк.

– Удар пропустил, – беззаботно пояснил безответственный сопляк.

– А, если рука отсохнет? – решил припугнуть его Барубат. – Сколько говорить, чтоб ты бросил свою затею биться с двух рук без щита?

– Учитель, – укоризненно склонив голову, проникновенно молвил самоуверенный обалдуй. – Ты же знаешь: я должен.

– Ты должен одно, – сухо процедил тот, открывая горшок с мазью, – поберечь себя для Нихура. Зачем ему крепкие руки тигров, если пропадёт голова? Хочешь, чтобы вожди сцепились, деля место правителя? Нам только кровавых распрей недоставало.

– У отца наследник имеется, – с плохо скрытым презрением возразил Барних-Гадар. – Чем не голова? Всегда с аккуратно уложенными волосами, напомаженная. Загляденье, а не правитель.

– Не суди отца! – строго прикрикнул на него лекарь и приказал: – Иди к окну. Чтобы я лучше видел твоё украшение.

Юный витязь протопал, куда велено, и выглянул наружу:

– О! Вот и он: краса и гордость Нихура, – довольно осклабился Барних и вдруг подобрался: – Чего это он вылез из покоев в самое пекло? Куда его понесло…, – бормотал любопытный юнец, оглядываясь. – А вот и цель, – озадаченно оповестил он. – Учитель, взгляни-ка.

Барубат нехотя подошёл к окну. Барних повернулся боком, дабы старику было удобней смотреть, и вытянул руку:

– Там, на стене. На верхнем боевом ходу у правой башни. Видишь? Сидит между бойницами.

Лекарь сощурился, напрягая давно ослабевшие глаза. И, скорей, догадался, чем узнал сидящую на стене девушку.

– Совсем с ума сошла, – сокрушённо покачал он головой.

– Или наоборот поумнела, – не удержавшись, съязвил Барних. – Поняла, наконец, что за сокровище ей досталось. Служанки насплетничали, что Шайтала не подпускает к себе мужа и на десяток шагов. Как пришла в себя, ни разу с ним не встретилась. Опозоренный на весь Нихур пентюх пытался прорваться в её покои силком. Так Дочь Ба спустила его с лестницы. Нашёл, на кого лаять, – презрительно оценил он соотношение сил между своим заносчивым братцем и Дочерью самой Смерти.

– Что она там делает? – оборвав поток его уничижительных речей, досадливо осведомился Барубат. – Это неподобающее поведение у всех на глазах порочит доброе имя невестки Них-Гадара. Сидит на стене, как… ворона, – в пылу осуждения он и сам весьма неподобающе осудил высокородную айтарку.

– Она там просто сидит, – боком вылез в окно Барних и торжествующе оповестил: – А брат ползёт прямо к ней. И опорочить дочь Ай-Таларуха, после того, как ту избили, уже нечем. Большего кощунства не выдумать. Нет, ну, какой удачный день. Я дважды из десятка раз одолел самого Сарфаха. А теперь ещё полюбуюсь, как невестка отблагодарит моего негодного братца за бесчестье.

Глава 4

«Не верь, будто тишина на женской половине дома

ко благу во всём доме. Если там тихо, значит, твои

женщины что-то скрывают. Или что-то замышляют»

(Из откровений Вседержителя Великого храма

Троесущего Аирабахаума, подслушанных и тайком

записанных одним из прислужников алтаря)

– Неплохо, – насмешливо поздравил её младший брат мужа.

Он шёл навстречу по ковру, сотканному лучами проникшего через двери солнечного света. Сей дивный ковёр устилал пол перед входом и слабо освещал обширные тёмные придверные покои первого этажа, где обычно принимали просителей. Днём высокие окна дворца закрывали щитами для сохранения прохлады. Так что не разглядеть, кто шмыгает или затаился по утопавшим во мраке углам. У нихуров даже в поговорку вошло: хочешь, чтобы о твоей тайне узнал весь мир, поведай о ней в придверных покоях.

– Что неплохо? – нарочито бесстрастно осведомилась Кира.

Она бы и вовсе не удостоила родственничка разговором, но тот заступил ей дорогу. Вымахал дылда – нехотя задрала она голову, дабы заглянуть в преисполненные нахальством глаза Барних-Гадара. Тот был не так беспредельно красив, как старший брат, но достаточно смазлив. К тому же в свои шестнадцать испробовал все удовольствия, доступные высокородному обормоту. Поэтому воображал себя взрослым мужчиной.

– Видел сверху, как ты приложила братца, – с нескрываемым удовольствием поведал развязный сопляк. – Ногой в пах… это что-то небывалое. Интересно, а твой почтенный отец знает, что его дочь вытворяет такие неподобающие штуки?

Киру накрыло невыносимое желание опробовать «неподобающую штуку» и на этом гадёныше. Но здравый смысл впрыснул в горячую голову изрядную порцию неодобрения: хочешь ударить побольней, бей словом. Так, во всяком случае, меньше шансов, что от неожиданности тренированный юнец заедет тебе в ухо. Исключительно по привычке отвечать ударом на удар.

– А твой отец знает, что ты сдружился его новой наложницей? – вспомнив случайно услышанную сплетню служанок, вкрадчиво осведомилась Кира. – Что проникаешь в её покои по ночам и остаёшься там до рассвета. Даже представить не могу: чем вы с нею там занимаетесь?

Барних-Гадар недобро нахмурился. И весьма искусно изобразил пронзительно угрожающий взгляд беспощадного убийцы. Кира чуть, было, не прыснула – к счастью навык сдерживать неуместные порывы не изменял ей и здесь.

– Ты играешь с огнём, – процедил начинающий мерзавец, бесполезно прожигая прежде покладистую собеседницу грозным взглядом.

Пластины барга заскребли металлом о металл на разворачивающем плечи мускулистом теле. Наплечники вздыбились: казалось, он вот-вот расправит крылья, покрытые не перьями, а бронзой. Ноги в высоких сапогах воина безотчётно раздвинулись – словно этот паразит и впрямь собирался огреть слабую девушку чем-нибудь тяжёлым. Правая рука легла на рукоять меча, как бы демонстрируя, чем именно. В целом картина впечатляющая и дающая пищу к размышлению. Следи за языком – в сотый раз напомнила себе Кира – не дома.

– Ты тоже играешь с огнём, – почтительно возразила высокородная женщина, не опускавшаяся до склок. – Но я же тебе этого не запрещаю.

Барних-Гадар явно собирался ответить – судя по выражению лица нагрубить. Но внезапно поджал губы. И состроил высокомерно брезгливую морду щёголя, что выдаёт себя за богача, имея единственный дорогой кафтан с искусно заштопанными прорехами. При этом смотрел притворщик куда-то поверх её головы. Что, конечно же, неспроста. Но обернуться и убедиться в правоте догадки Кира не успела.

– Что это вы здесь? – раздался за спиной преисполненный подозрений голос Них-Гадара.

– Разговариваем, – почтительно склонив голову, отчитался Барних скучным голосом человека, у которого попусту отнимают время на всякие пустяки.

– О чём? – пойдя к невестке, заглянул ей в лицо старик. – И почему ты ушла, когда я приказал подойти?

– Потому что не видела причин прерывать свой путь, – с убийственной вежливостью уведомила она.

Глядя на старого мерзавца с невозмутимостью кристально честного человека.

– Бунтовать вздумала? – неожиданно игриво поинтересовался дряхлый сластолюбец.

И вновь Кира с трудом удержала едва не вырвавшийся смех. Дерзить правителю Нихура можно – а вот смеяться над ним крайне опасно. Как бы нелепо это не звучало, старый перец всё ещё полагает себя неотразимым мужчиной. Зачем его разубеждать?

– Почему бы и нет? – опустив глаза, насмешливо осведомилась записная хитрунья.

– С чего вдруг? – напоказ удивился Них-Гадар, окинув невестку бесстыдным взглядом опытного развратника.

– А с чего ты решил меня обрадовать высокой честью стать твоей женой?

– Женой? – обалдело выпалил сынок, неверяще уставившись на отца.

Как интересно – покосившись на него, удовлетворённо отметила Кира. Оказывается, для кого-то это всё ещё новость. Причём, убойная. Плохо умевший скрывать свои чувства мальчишка продемонстрировал это сполна: выпучил и без того большие глаза, сжав кулаки до хруста. Казалось, ещё немного, и он точно кому-нибудь врежет. Интересно: кто будет первым?

– А ты не знал? – вкрадчиво уточнила она. – Как же так? Семья должна знать о столь значимых переменах.

– Пошла вон! – гаркнул раздосадованный старик.

И бросил на сына раздражённый взгляд. Он явно собирался держать своё радикально всё менявшее решение в тайне до последнего. До большого схода старейшин, на котором одобрят развод наследника и провозгласят о новом браке самого правителя. Через десять дней – по возможности спокойных. Теперь же покоя ему не видать – злорадно поздравила старого негодяя Кира, вновь потупив глазки.

И пошла себе неспешным шагом приличной женщины, которой не подобает носиться по дворцу словно простолюдинке.

– Отец, ты задумал недоброе, – попытались вразумить жениха за её спиной.