Хочу тебя себе

Пролог

— Ты правда думала, что сможешь сбежать от меня? — его голос глубокий, низкий, будто перекатывается где-то совсем рядом, касаясь кожи.

Я прижимаюсь спиной к холодной стене, пытаюсь вжаться в неё, исчезнуть, раствориться. Но пространство не даёт. Комната кажется слишком тесной, воздуха мало, как будто каждый мой вдох забирает он.

Он стоит прямо передо мной. Шаг. Может, два. Слишком близко. Свет в комнате тусклый, слабый, и из-за этого его лицо выглядит ещё более резким. Чёрные тени ложатся на скулы, отчего он кажется вырезанным из самого мрака. Глаза... Господи, эти глаза. Они сверлят меня, пронзают, как будто вскрывают что-то внутри. Смотрят не просто на меня — через меня. Сквозь меня.

Сердце колотится так, что мне больно. Я слышу собственную кровь в ушах, громкий стук в висках.

— Ответь. — Он наклоняет голову чуть вбок, взгляд становится ещё более острым.

Я открываю рот, чтобы сказать хоть что-то, но слова не выходят. Горло сжато так крепко, будто обвито невидимой петлёй. Единственное, что я могу, — это выдохнуть какой-то жалкий, рваный звук, который не похож ни на слово, ни на дыхание.

— Не можешь? — в уголке его губ едва заметное движение, то ли усмешка, то ли её призрак. — Странно, ведь ты такая умная. Сильная. Самостоятельная. Или ты только такой хочешь казаться?

С каждым его словом внутри меня что-то ломается. Нет, не физически — глубже, в самом ядре. Будто он знает обо мне то, чего я сама не понимаю. Будто ему и не нужно ждать моего ответа, он уже знает, что я скажу. Или не скажу.

Я пытаюсь сдвинуться, сделать хотя бы шаг в сторону, но не могу. Ноги будто вросли в пол, тело отказывается слушаться. Даже если бы я могла побежать, я знаю, он не дал бы мне шанса.

— Тебе страшно, Варя? — снова этот голос. Тихий, почти шёпот. Словно ветер скользит по комнате, касаясь волос.

Я качаю головой. Медленно, резко, как будто это может что-то изменить.

— Нет? — его тон почти насмешливый, но не совсем. Там, за этой насмешкой, кроется что-то ещё. Опасное. — Зря. Бояться — это... разумно.

Я замираю, едва дышу. Он делает шаг ближе, совсем медленный, ленивый. Пространство сжимается, с каждым его движением становится меньше. Он выше меня, шире, заполняет собой всё. Тени от лампы будто следуют за ним, как части его самого.

— Что, Варя? Неужели у тебя нет ничего, что ты хочешь сказать? — он теперь совсем близко. Его голос звучит прямо у моего уха. Я чувствую тепло его дыхания, но вместо того, чтобы согреть, оно пробирает меня до ледяного жара.

Я сжимаю кулаки. Словно это единственное, за что я могу ухватиться, чтобы не упасть.

— Ты меня не тронешь, — шепчу. Даже не знаю, откуда во мне берутся эти слова. Не уверенность — упрямство. Последнее, что осталось.

Он замолкает. Глубоко смотрит в глаза. Долго. И я чувствую, как его взгляд медленно растягивает время, будто каждый миг становится вечностью.

— Не трону? — он произносит это медленно, почти мягко, но от этих слов я начинаю задыхаться. Он делает ещё шаг ближе, и его рука поднимается, касается стены рядом с моей головой. — Варя, кто сказал, что мне нужно тебя трогать, чтобы ты принадлежала мне?

Его голос падает ниже, становится тише, но в нём есть что-то такое, от чего внутри всё сжимается. Он отступает ровно на полшага, но я всё ещё чувствую его рядом.

— Ты ведь уже знаешь, — шепчет он, и этот шёпот проникает глубже, чем я могу выдержать. — От меня не убегают. От меня нельзя сбежать. Я решил, что хочу тебя. Значит так и будет.

_________________

Приветствую, мои дорогие!

Рада, что вы пришли в мою новиночку! Обещаю огонь-пожар!

Да-да, как в самых первых книжках))

Нас ждёт очень горячий плохой парень и нежная девочка-мороженко. Будем таять вместе с Варей.

Книга пишется по мотивам сказки "Красавица и чудовище".

Здесь всё будет остро, жёстко, вкусно и сильно 18+ :))

Добавляйте книгу в библиотеку обязательно, чтобы не потерять, ставьте звёздочку возле обложки и... поехали! Листаем дальше >>>>>

1

Случиться это могло когда угодно - в старо давние времена или вчера; и где угодно - здесь или где-то очень далеко…

“Красавица и Чудовище”

Варя

Я уже прилично опаздываю. Надо было на шестнадцатом автобусе ехать, а я побежала на троллейбус, сэкономить хотела. Зря.

Не люблю опаздывать, но так получилось. Маму задержали по работе, а двойняшки заболели, в сад их сегодня отвести не получилось, вот и ждала.

Ну ничего, чуть шаг прибавлю и должна впритык по времени прибежать.

На ходу достаю телефон и быстро набиваю Олесе сообщение, чтобы они с девчонками меня подождали, если что.

Но вдруг от внезапного визга шин у меня уши закладывает, а сердце уходит в пятки. Когда я понимаю, что это меня едва не сбили на переходе — голова начинается кружиться и появляется слабость и дурнота.

О Господи!

Я ведь… я ведь едва под колёсами не оказалась!

В телефон засмотрелась! Ну совсем уже…

Сглатываю и проморгавшись от пятен перед глазами, поднимаю взгляд на машину, что встала перед переходом, как вкопанная.

Здоровенная чёрная низкая тачка, приземистая и с широкими колёсами, выпирающими из-под надколёсных дуг. Переднее стекло тонировано, но не наглухо, и через него я вижу парня.

Он смотрит прямо на меня.

Смотрит спокойно и холодно, а у меня от этого взгляда по спине мурашки ледяные ползти начинают.

Я будто в вакуум какой-то проваливаюсь. Время исчезает, пусть и на мгновение. В груди сдавливает, тело будто парализует.

Замираю. Не могу с места сдвинуться, словно окаменела.

— Ну чего встала, идиотка? — вздрагиваю, когда слышу окрик. — Так и будешь дорогу загораживать?

Это кричит мужик, высунувшись из машины, которая стоит за той, что едва меня не сбила.

— Где вас таких тупых делают? Чеши уже давай! — сигналит он несколько раз подряд.

Горло тут же пересыхает. Я плохо переношу, когда на меня кричат. Мама никогда не повышала на меня голос, в школе тоже с этим проблем лично у меня не было. А вот так, чужой человек, ещё и на улице…

Я будто в комок вся сжимаюсь, зависаю в ступоре. Хочется обнять себя покрепче и куда-то спрятаться.

Надо быстрее уходить отсюда.

Но едва я делаю шаг, как тут же снова приходится замереть.

Водительская дверь чёрной машины распахивается, и из неё выходит этот парень.

Он огромный. Просто огромный.

Широченные плечи, на которые небрежно наброшена кожаная куртка, тяжёлые ботинки, чёрные джинсы, такая же чёрная футболка, а из-под выреза по шее поднимаются чёрные змеи татуировок. Словно языки тёмного пламени лижут его подбородок.

Вдох сбивается, когда он бросает на меня свой тяжёлый беспристрастный взгляд. В животе всё в комок сжимается, ощущение, будто меня морозом обдали. Вот-вот изо рта пар пойдёт.

Сглатываю и оступаюсь, когда вижу, как у него в руке что-то блестит.

Нож.

О Господи, он точно псих какой-то.

С ужасом наблюдаю, как он обходит свою машину, подходит к машине мужика, а потом с размаху всаживает нож в колесо.

— Эй, неадекват! — мужик выскакивает из своей машины, но к парню бросаться не спешит, смотрит с опаской. — Ты больной, что ли?

— Видишь, тебе уже никуда и не надо, — абсолютно спокойно отвечает ему парень, но от его голоса в дрожь бросает не меньше, чем от дикого рыка.

Меня словно током прошибает. Пульс шарашит в ушах, а чувство самосохранения наконец-то выходит из комы. Я крепче сжимаю лямки своего рюкзака и быстрее припускаю через дорогу, не оглядываясь.

Спину жжёт, мне кажется, что этот жуткий тип смотрит, но я скорее пущусь галопом, чем рискну обернуться.

Выдыхаю я лишь когда пробегаю между домами и заворачиваю за угол. Сердце в груди стучит как невменяемое, пульс гудит в висках. На ладонях холодный пот.

Пытаюсь осознать, что только что меня едва не сбила машина. Но почему-то даже эта мысль меркнет в сравнении с впечатлением от этого парня. За то, что он успел притормозить, ему огромное спасибо, но… ощущение, что он просто тачку об меня поцарапать не хотел.

— Ты чего такая бледная, Варь? — спрашивает Олеся, когда я, наконец, добегаю до нашего места встречи. — Что-то случилось?

— Я… делаю плавный выдох, пытаясь немного притормозить сердцебиение. — Да, но всё хорошо. Я испугалась просто. Чуть под машину не влетела, в телефон втыкала. Сама виновата, как говорится.

— Ну ты даёшь, — качает головой Олеся.

Вздрагиваю и тру ладонями плечи.

Всё уже позади. Можно забыть и заниматься своими делами дальше.

К нам с Олесей подходят Настя и Оля, и мы решаем пройтись до Драмтеатра пешком. Сегодня вся наша группа будет там — у третьего курса академическое слушание, а мы, второй, присутствуем в зале.

2

— Варь, ты привидение увидела, что ли? — толкает в бок Олеська, пока я хватаю ртом воздух. — Бледная вся, как стена.

— Просто… — сглатываю, но горло настолько пересохло, что больно. — Это та самая машина, что едва не сбила меня. И этот парень, он…

— Лучше на него не пяльтесь, девочки, — приглушённо говорит Настя. — Давайте уйдём отсюда побыстрее.

Она хмурится и видно, что ей некомфортно. Плащ плотнее запахивает.

— А почему не пялиться? — удивлённо спрашивает Олеся, вскинув брови. — Красавчик же, глянь! И тачка приличная. Мягко говоря, приличная. Или ты его знаешь?

— Мало кто из местных его не знает, — Настя передёргивает плечами, и мне хочется сделать так же. Потому что, хотя мы и прибавили шаг, мне кажется, я всё ещё чувствую его взгляд на своей спине. Странное чувство опасности нарастает и противно копошится под кожей. — Это Игнат Касьянов. Он из семьи, о которой в городе ходят всякие нехорошие слухи. А о нём самом так и подавно.

И слухов никаких не надо, чтобы хотеть держаться от него подальше.

Жуткий тип.

Мороз по коже от одного лишь взгляда.

Понимаю, что связи никакой нет, но когда в этот момент солнце заходит за большую тяжёлую тучу, странное ощущение лишь усиливается. Давит. Будто пространство схлопывается вокруг, сжимается.

— Слухам я не верю, — пожимает плечами Олеська, выбрасывая стаканчик из-под кофе в урну. Но и она как-то даже немного сникает и её голос уже не звучит так уверенно. — Мало ли про кого что говорят.

— А я бы прислушалась, — морщится Оля. — Он и правда какой-то… жуткий.

— А мне кажется, красавчик, — не сдаётся Олеська.

— Только я бы такую красоту стороной обходила, — замечает Настя. — Он, Варь, на тебя пялился, мне показалось.

Я пожимаю плечами, дескать с чего бы ему на меня пялиться.

Совпадение просто. Показалось.

С чего бы ему на меня смотреть?

Такие парни не смотрят на таких, как я. Но и слава Богу.

Я таких попросту боюсь. Я же для них слишком обычная. Неинтересная. Чего на меня пялиться?

Когда мы заходим в здание, я выдыхаю. Напряжение немного отпускает, и дышать становится легче. Но спину между лопатками всё ещё жжёт от взгляда того парня.

Мы проходим в малый концертный зал, располагаемся в первых рядах. Девчонки с третьего курса, которые сегодня дают академический концерт, машут нам из-за кулис сцены.

— Академический концерт промежуточной аттестации третьего курса общего музыкального отделения объявляется открытым, — торжественно сообщает заместительница декана, выйдя на сцену.

Первыми выступают пианисты соло, потом дуэтами со скрипачами. Бах, Гендель, Глинка… я понимаю, что совершенно не могу сосредоточиться. В голове шумит, тело горит.

Ощущение, будто у меня поднимается температура.

Наверное, это последствия стресса. Я ведь едва под машину не попала.

Обхватываю себя руками и тру плечи. Хочется на воздух. Я люблю музыку, особенно классику, поэтому и поступила в музыкальный колледж, но сейчас она фонит какой-то тяжестью над головой.

Кивнув нашей преподавательнице, которая сидит в конце ряда, я поднимаюсь между выступающими и тихонько иду к выходу. Спускаюсь в уборную и подхожу к раковине. Открываю кран с холодной водой и набираю полные пригоршни, а потом опускаю в воду горящее лицо.

Плевать на тушь, подотру. Сейчас хочется остудит этот пожар на коже.

Умывшись, я отряхиваю руки и достаю из рюкзака пачку сухих салфеток. Промакиваю лицо, вытираю подтёкшую тушь.

Решаю открыть окно, чтобы вдохнуть воздуха — на улицу идти неохота, да и надо в зал возвращаться, мне ведь потом анализ по прослушанному писать.

Распахиваю окно и тут же давлюсь первым глотком воздуха. Сердце пускается в бешеный стук, пальцы леденеют.

Та самая чёрная машина стоит сбоку от входа в Драмтеатр.

3

— Ты какая-то тихая, Варюш? — мама снимает вещи с сушилки, а я ей помогаю складывать. Вещички близняшек отдельно, мои и Сашкины — отдельно. — У тебя всё хорошо?

— Нормально, мам, — пожимаю плечами. — День дурацкий какой-то.

— Почему не осталась ночевать в общежитии?

— Никуля и Викуля же болеют, мам.

— Варь, — мама откладывает сложенные наволочки и накрывает своей тёплой ладонью мою руку. — Я справлюсь, дочь. Завтра и послезавтра выходные взяла, два заказа на дому сделаю — там всего набор пирожных и бентотортик. Да и не твоя забота близняшки, зайка моя. Тебе учиться надо.

— Точно справишься, мам? — смотрю на маму внимательно. — Малышки прошлую ночь так плохо спали.

— Справлюсь, дочь, — мягко улыбается мама. — Давай, иди собирайся, и Сашка отвезёт тебя в общежитие. И в клуб с девочками тоже обязательно сходи, Варь. Тебе восемнадцать, дочка, не надо просиживать свою юность в няньках сестёр.

Вообще-то, мне совсем не трудно, но малышки и правда слишком шумные, после пар заниматься не дают — носятся, резвятся. Им только-только по пять лет исполнилось, в детский сад ходят. Но когда болеют — дома просто армагеддон.

Я иду в свою комнату, достаю спортивную сумку из шкафа и складываю в неё вещи. Если всё будет нормально, то в следующую пятницу приеду домой.

— Варюха, ты готова? — слышу из коридора голос брата.

— Иду, Саш.

Он забирает мою сумку и выходит во двор, зашвыривает её в багажник нашей старой машины, оставшейся от папы. Сашке уже двадцать, и он водит. Маме помощь, конечно, когда необходимо.

Сажусь рядом с братом и пристёгиваюсь. Водит он вроде бы осторожно, но в последнее время стала замечать, что может газу поддать.

Пока Сашка открывает ворота, чтобы выехать из двора, машу двум одинаковым мордашкам, упершимся острыми носиками в окно, а потом достаю смартфон и набираю сообщение Олеське.

“Мать меня выгнала /ржущий смайлик/ сегодня иду с вами в клуб”

“Ну наконец-то! — присылает в ответ Олеська. — В общаге останешься?”

“Да :)”

“Отлично!”

Сашка усаживается за руль, и мы выезжаем на улицу, а потом и на трассу. Солнце уже садится, заливая всё вокруг красным.

— Варь, а это что за тип пялился на тебя, когда я тебя забирал сегодня из Драмтеатра? — спрашивает Сашка.

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Даже не заметила.

Я ведь и не вру. Ну почти. О том, что случилось на пешеходном переходе, я ему решила не рассказывать. Но очень обрадовалась, когда он позвонил и сказал, что как раз домой едет и сможет меня подхватить.

То, что тот парень был возле Драмтеатра, меня обеспокоило. Вряд ли это было связано со мной, но тем не менее, я не могла отделаться от мысли, что это так. И была рада, что брат сможет забрать меня.

Когда Саша подъехал, я быстро вышла, стараясь не смотреть в сторону чёрной иномарки. Но я чувствовала его взгляд. Чувствовала, как на шее волоски дыбом поднимаются.

Едва сдержалась, чтобы не обернуться.

Но Сашка, кажется, тоже заметил.

И зная брата, всю ту ответственность, которую он чувствует за меня с тех пор, как папа погиб на задании, зная его вспыльчивость, я предпочла не заострять внимания.

При всём моём уважении к Сашке, тот парень… показался мне слишком опасным. Мне кажется, с тем же спокойствием, с которым он воткнул нож в колесо чужой машины, он сделал бы это и с чьим-то коленом.

Минут через сорок мы подъезжаем к общаге. Удивительно, что пробок почти не было, вот и домчали быстро.

— Пока, — машу брату, закидываю сумку на плечо и захлопываю дверцу машины.

— Давай, малая, — салютует он мне в ответ.

Я бегу ко входу в общежитие. Уже почти стемнело, но тут всё хорошо освещено. Однако будто что-то внутри заставляет меня оглянуться.

Но, слава Богу, вокруг общаги никого нет.

— Варюха, ну неужели! — пищит Ольга, когда я вхожу в нашу комнату. Я тут редко бываю, в основном дома ночую, даже хотела отказаться от общежития, но мама настояла оставить за собой комнату всё же.

— Какие люди, — оборачивается от зеркала Олеська. Она как раз прихорашивается, вытягивая утюжками длинные тёмные пряди. — И только попробуй сказать, что ты передумала идти в “Бизона”!

— Не передумала, — улыбаюсь, водружая свою сумку на кровать. — Только надо подумать, что надеть.

— А ты давай доставай, что там у тебя есть, — командует Оля, натягивая колготы.

Пока сборы наши идут полным ходом, и я пытаюсь отвоевать у девчонок своё право идти в клуб в джинсах, внутри селится странное предвкушение. В клубах я ещё ни разу не была, только в сторис у девчонок видела, как они там веселятся.

Если скажу, что ни разу не хотелось — совру. Хотелось.

Но прошлый учебный год выдался сложным, не до клубов было.

— Ты выглядишь просто отпад, — резюмирует Оля, когда мы уже собрались и готовы выходить.

4

Когда выходим из такси, я чувствую, как моё сердце бьётся быстрее. Предвкушение расползается по венам бурлящим коктейлем.

— Готова оторваться? — подмигивает Олеська.

— Ну типа того, — смеюсь в ответ.

Конечно, я не собираюсь употреблять алкоголь или, не дай Бог, ещё что-то. Просто хочется попробовать на вкус вот этой клубной жизни, потанцевать, в конце концов, в атмосферу окунуться. Ну и в принципе понять, нравится мне это или нет.

Едва мы подходим к клубу, я замечаю, что задерживаю дыхание. Басы пробивает даже сюда на улицу, где стоит небольшая вереница молодёжи в очереди ко входу. Сюда же становимся и мы с девчонками.

Прямо над входом большая, мерцающая красно-синей подсветкой надпись “БиZон” и контур крупного мощного быка.

Атмосферно уже даже снаружи.

Внутри «Бизона» всё совсем не так, как я себе представляла. Не клуб, а какой-то гигантский улей — кругом шум, свет, музыка, толпы людей. Всё мелкает, блестит, пульсирует. Я едва успеваю перевести дух, как нас с девчонками подхватывает общая волна.

Мы протискиваемся между столиками к стойке бара, и от этого гула в ушах начинается легкое головокружение.

Олеся уже в ударе, громко что-то говорит, перегибаясь через стойку, но ее голос тонет в громкой музыке. Она заказывает коктейли, а Оля ей поддакивает. Настя стоит рядом со мной и, кажется, тоже пытается привыкнуть к этим неоновым огням и тяжёлым басам.

— Ну как, Варь? — поворачивается ко мне Настя. — Жива?

Киваю, хотя внутри меня электричеством прошибает разряд за разрядом. Место странное, но всё это — свет, ритм, толпа — захватывает, подчиняет, втягивает. Прямо сейчас я ощущаю себя частью чего-то большого и… чужого.

Непривычно.

Но, может, это нормально?

— Ну, погнали! — Олеська вручает мне высокий бокал с ярко-розовой жидкостью. — Держи, Варюх.

— Ой, нет, — машу головой, пытаясь перекричать музыку. — Я не буду!

— Это безалк, Варь, — заливисто смеётся Олеська. — Хотя я бы тебе рекомендовала всё же взять алкогольный и дать себе немного расслабиться.

На вкус сладко и даже приятно, но, кажется, голова у меня и так немного кружится. Даже от безалкогольного коктейля.

Когда мы выходим на танцпол, он кажется мне похожим на другую вселенную. Люди здесь растворяются в музыке. Лица размываются в свете страбоскопа, только движение — яростное, свободное, непринуждённое. Олеся и Оля тут же начинают зажигать, их танец настолько лёгок, что я почти завидую. Настя, хотя и менее уверенно, тоже вскоре вливается.

Я колеблюсь всего секунду, а потом делаю шаг вперед. Музыка обволакивает, басы стучат прямо в грудь, и я сдаюсь. Перестаю думать, куда двигаются руки или ноги, просто следую за ритмом. И это оказывается невероятно легко.

В какой-то момент меня почти накрывает. Это как-будто что-то древнее внутри просыпается — желание поддаваться движениям под ритмы. Ты в толпе, но будто один.

Ко мне подходит парень. Высокий, с модной стрижкой, уверенная улыбка. Классический красавчик. Он пытается подхватить мой ритм, смеётся, что-то говорит, но я его почти не слышу. Олеська незаметно подталкивает меня к нему, хихикая, но я уклоняюсь, оборачиваюсь к девчонкам и взглядом показываю, чтобы прекратили. Парень, не встретив энтузиазма с моей стороны, отходит, не обидевшись, возвращается в свою компанию.

И тут я это чувствую.

Чувствую, как меня словно в жар бросает.

Взгляд.

Будто кто-то разом выключает все огни, и на танцполе остается только один прожектор, направленный на меня.

Останавливаюсь. Замираю, на интуиции поднимаю голову и в упор напарываюсь на его взгляд.

Он стоит на балконе, нависая над танцполом, упёршись руками в чёрные металлические перила. Огни стробоскопов выхватывают его лицо из полумрака, и мне кажется, что время замедляется.

Тот самый парень.

Мгновенно всплывает всё: переход, взгляд, нож, его голос. Только теперь он не за рулём. Теперь он здесь. Высокий, спокойный, с каким-то почти ленивым интересом в глазах.

Он смотрит на меня. Прямо. Глубоко. Слишком глубоко.

Я забываю, как дышать. Сердце рвётся из груди, колени становятся ватными. И не могу понять, что во мне сильнее: страх или то странное, щекочущее ощущение, от которого странным образом сводит живот.

То в жар, то в холод от этого взгляда бросает. Он меня будто к месту им прибивает, что я даже не нахожу в себе сил пошевелиться. Просто стою и тупо смотрю на него.

На секунду мне кажется, что он сейчас сделает шаг, спустится вниз, придёт прямо ко мне. Я даже в голове уже вижу, как он прокладывает путь через толпу. Как она перед ним расступается.

Но он остается на месте. Только смотрит.

Я отворачиваюсь, пытаюсь снова влиться в ритм танца, но дыхание слишком неровное, а пульс сходит с ума.

Я знаю, чувствую, что он продолжает смотреть на меня.

В голове гул, сердце стучит так громко, что заглушает музыку.

5

Не говори мне, что монстров нет, я ведь перед тобою.

honey_violence

Я не могу дышать.

Воздух застревает где-то в горле, а ноги будто прирастают к полу. Стою, глупо уставившись на них, как мышь перед взглядом змеи. Пальцы сжимают смартфон до белых костяшек.

Он.

Сейчас он не на балконе, не высоко надо мной, где можно было бы хотя бы сделать вид, что его не существует. Теперь он совсем близко. В десяти шагах. Может, меньше. Слишком мало.

Я даже не сразу замечаю тех двоих, что стоят рядом с ним. Они словно тени. Чёрные, неподвижные, опасные. Но всё моё внимание — на нём.

Время будто растягивается, тянется вязкой тягучей нитью, пока он просто смотрит.

Он не двигается, не говорит. И это почему-то пугает больше, чем если бы он бросился ко мне.

Этот взгляд прожигает меня насквозь, словно он видит что-то, чего я сама в себе не понимаю. В самую душу смотрит, парализуя сопротивление.

Свет в коридоре тусклый, слабо мерцающий, но его лицо отчётливо видно. Холодное. Непроницаемое. Как будто высеченное из мрамора. Чёткие скулы, широкий подбородок, густые брови.

А ещё глаза… Я не могу оторваться от его глаз. В них такая тьма, что дыхание спирает. Стылая, тяжёлая, засасывающая и лишающая воли.

И чем дольше он смотрит, тем сильнее ощущение, что вокруг ничего не осталось. Ни клуба с его огнями, ни коридора, ни тех двоих.

Только я и он.

У меня подкашиваются колени. Сердце бьётся как сумасшедшее, так громко, что, кажется, я слышу его стук в ушах.

Надо уйти. Надо развернуться и бежать. Но тело меня не слушается. Руки бессильно висят вдоль тела, пальцы до боли вцепились в телефон, словно это единственное, за что я могу зацепиться в этом зыбком, странном моменте.

Он делает шаг. И это разрывает вакуум. Всё внутри взрывается паникой, сердце проваливается куда-то вниз, а по спине прокатывается волна ледяных мурашек.

Тени за его спиной двигаются вместе с ним. Их лица я даже не могу толком разглядеть. В этом слабом свете они будто размыты, как и их фигуры. Но его я вижу слишком чётко. Даже как куртка натягивается на плечах, как пальцы в карманах чуть шевелятся. У него тяжёлая, угрожающая походка, но не размашистая. Напротив — он двигается спокойно, медленно, как хищник, который знает, что жертве всё равно не сбежать.

— Ты опять торопишься? — голос режет воздух, глубокий и чуть хриплый. Не громкий, но в этой пустоте он звучит, как раскат грома.

От этого одного вопроса по телу проходит дрожь. Внутри всё съёживается, и я чувствую, как язык прилипает к нёбу. Слова застревают где-то внутри. Слишком близко подходит момент, когда нужно что-то ответить, а я не могу. Просто не могу.

Он останавливается в паре шагов. Слишком близко. Я не хочу дышать — не хочу, чтобы он слышал, как сбивчиво и неровно я это делаю.

— Ты так и будешь молчать? — второй вопрос звучит мягче, но мне от этого не легче. Он наклоняет голову, словно изучая меня, как странную редкость, и я чувствую, как жар поднимается к лицу. Появляется, стойкое ощущение, что он вот-вот выпустит острые клыки.

Слова всё ещё не находятся. Это как ступор — я не могу ни бежать, ни отвечать. Только стою и смотрю. Смотрю на него, на эти непроницаемые глаза, от которых внутри всё перехлёстывает от ужаса к чему-то такому, чего я не могу объяснить.

— Ладно. Значит, ты слушаешь. Это неплохо, — он произносит это спокойно, как будто даёт мне оценку. Голова начинает кружиться. От его голоса или от того, что я до сих пор не могу нормально вдохнуть, не знаю.

На мгновение его взгляд падает на мой телефон. Я невольно сжимаю его ещё крепче, как будто это хоть какая-то защита.

— Боишься? — спрашивает он. Голос становится тише, будто он говорит это только мне. И это ещё страшнее.

Я качаю головой. Сама не знаю, зачем.

Это неправда, я боюсь. Ещё как боюсь.

Боюсь его, боюсь этих теней за его спиной, боюсь всего этого коридора, который будто затягивает меня всё дальше в тёмную петлю.

Он чуть прищуривается, уголок его губ дёргается, словно он заметил эту ложь, но не собирается на неё указывать.

— Правильно. Бояться всегда разумно. Особенно… таких ситуаций.

Каждое его слово — будто шаг ближе, хотя он не двигается.

— Но ты ведь и остаться можешь, — продолжает он, взгляд вонзается в меня, как тысячи острых игл. — Посмотреть, что будет дальше.

Меня прошибает. Я не могу понять, это вопрос или утверждение. Хочу отвернуться, но взгляд намертво держит.

И в этот момент я начинаю понимать, что его глаза — не просто холодные. В них есть что-то… не совсем человеческое. Будто в этой тьме скрыто что-то слишком древнее, слишком сильное. Какой-то зверь, который пока просто смотрит.

Смотрит и ждёт. Выжидает.

Я снова пытаюсь вдохнуть, но у меня выходит только резкий, неглубокий вздох. Надо что-то сказать, сделать хоть что-то. Но мысли путаются. Слов нет.

6

Я бегу по коридору, не разбирая пути. Сердце бьется так громко, что гул от каждого удара кажется оглушительным. Углы, дверные проёмы, слабый свет — всё сливается в сплошной поток.

Только бы найти выход. Только бы вырваться из этого пугающего лабиринта.

Наконец впереди вижу дверь с надписью "Служебный выход". Хватаюсь за ручку, рвано выдыхаю и толкаю ее. Тяжёлая створка поддаётся, и лицо обдаёт потоком свежего воздуха.

Я выбегаю на улицу и глубоко вдыхаю. На полные лёгкие, до боли в груди.

Здесь темно, гораздо темнее, чем у парадного входа. Лишь одинокий фонарик где-то сверху отбрасывает слабый свет на потрескавшийся асфальт.

Вокруг — никого.

Руки трясутся, я опираюсь ладонями о стену и пытаюсь отдышаться.

Вдох-выдох.

Просто дыхание.

Медленно. Глубже.

Но не выходит. Меня трясёт, как от холода, хотя вечер совсем не такой уж холодный.

Телефон в кармане начинает вибрировать. Мама. Я сразу отвечаю, надеюсь, голос прозвучит хотя бы относительно нормально.

— Мам, привет, — выдавливаю я, прикрывая глаза, чтобы сосредоточиться. — Всё хорошо, я просто в клубе, шумно. Пока вышла, а тут ты снова звонишь.

— А то ты написала, что сейчас перезвонишь и пропала, — говорит мама. — Доча, прости, что беспокою. Сама тебя отправила в клуб с девчонками, а у самой сердце не на месте.

Мама чувствует меня даже на расстоянии.

Но, конечно, я не собираюсь усиливать её переживания. Маме и так нервов хватает. Беречь её надо.

Поэтому ничего не рассказываю. Да и что я скажу? Что испугалась парня, у которого демонические глаза?

— Да тут связь плохая. Я пока вышла на улицу, мам, — говорю, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Всё хорошо. Мы с девчонками.

— С Сашей связаться? Чтобы он тебя забрал? Он в городе, до общежития подкинет.

— Нет, мам, правда, всё нормально. Я немного потанцую и скоро вернусь в общагу с девочками. Мы на такси.

Мама что-то говорит про то, чтобы я не задержалась, но мне нужно быстрее закончить разговор, пока голос не начнёт дрожать. Обещаю ей написать, как только доберусь до общаги, и заканчиваю звонок.

Я убираю телефон в карман и осматриваюсь. Я за клубом, тут нефасадная часть. Кусты, какой-то склад строительных материалов, даже освещение тусклое.

Пустота вокруг заставляет нервничать. Надо уйти отсюда. Вернуться к девчонкам, забрать плащ и просто уехать.

Иду вдоль здания клуба и внимательно смотрю по сторонам, пытаясь найти центральный вход. Здесь гораздо темнее и тише, чем у главного. Только дальний шум напоминает, что я ещё рядом с клубом.

Внезапно замечаю тёмную фигуру у каких-то дверей. Рядом стоят ящики в несколько этажей сложенные.

Парень стоит, прислонившись к стене, и курит. Сигарета в его пальцах тлеет, и этот слабый свет подсвечивает его лицо, когда он затягивается.

Я притормаживаю. Дальше за поворотом уже центральный вход — слышно музыку и свет видно, мерцание вывески. Но, если честно, хочется вернуться обратно и обойти с другой стороны. Мало ли, кто это.

Но всё же решаю идти дальше, готовая рвануть бегом в любой момент.

Он поднимает глаза, замечая меня, и я на мгновение замираю. Его лицо — резкие черты, слегка вытянутый нос, широко посаженные глаза. Взгляд какой-то ленивый, но внимательный. Рыжие волосы растрёпаны и торчат в модном беспорядке.

— Скоро он тебя позовёт, — вдруг говорит парень.

Я останавливаюсь.

Секунда. Две.

У меня перехватывает дыхание.

— Что? — мой голос чуть слышен, но он, кажется, слышит.

— Советую идти, — парень выдыхает дым вверх и бросает сигарету под ноги, растирает ее ботинком. — Ему не отказывают.

— К-кто? — пытаюсь удержать голос ровным, но внутри всё сжимается.

Парень усмехается, приподняв уголки губ.

— Не играй с огнем, девочка. Всё равно будет так, как решил Касьян. Он возьмёт тебя себе. Если захочет. А он хочет, поверь. Я его знаю. И знаю, когда в нём вспыхивает интерес.

У меня кружится голова.

Это шутка?

Или игра?

Или… что это вообще такое?

Я не отвечаю, просто делаю шаг назад. Парень лишь хмыкает, ни на секунду не сводя с меня глаз.

— Будешь послушной — скоро отпустит. Может быть, — его голос звучит хрипло, низко, но почему-то мне кажется, что в этих словах больше правды, чем мне бы хотелось.

Больше я не жду. Быстрым шагом прохожу мимо него, а потом пускаюсь бегом. Асфальт под ногами, темнота вокруг, ноги кажутся ватными, но я бегу, пока, наконец, не выхожу к парадному входу.

Девчонки уже ждут меня там. Толпа у входа немного поредела, но музыка изнутри продолжает давить басами.

7

Игнат

— Тебя хочет видеть отец, Игнат.

Поднимаю глаза на батину шестёрку. Откуда он их таких убогих берёт? Хуйло какое-то, даже на роже написано.

— Он знает, где меня искать.

Молчит.

Не знает, как сказать, чтобы ему не распидалили ебальник.

— Он просил тебя приехать. Планируется важная встреча с партнёрами.

— Передай ему, что мне по хуй.

Сглатывает. Дёгает кадыком, как трусливый заяц, и переводит взгляд на топор у меня в руках.

— Красивый? — подмигиваю, приподнимая топор. — Мозаичный дамаск с никелем, морёный граб. Авторский. Ерёмой зовут. Нравится?

— Н-нравится, — кивает дёрганно, но взгляд от топора не отводит.

— Пода-арок, — тяну, проворачивая рукоять в ладони, наслаждаясь гладкостью дерева.

Лежит как влитой. А летит-то как чётко.

Короткий свист, и новый топор входит режущей кромкой в косяк двери, пролетая прямо возле тупой башки папочкиного посыльного.

Тот дёргается, а мне становится смешно.

Сколько этот кусок дрожащего дерьма протянет в нашем мире?

Что его вообще привело на службу к такому уёбку, как мой папаша? Романтики криминальной захотелось или бабла решил заработать? Сидел бы себе где-нибудь на рынке, торговал шаурмой, беды бы не знал. А тут же шлёпнут. Рожей не вышел в этой сфере крутиться.

— Скажи папочке, — встаю с кресла и расстёгиваю пуговицу на джинсах, — что я занят. Если соскучился — пусть тащит сюда свой белоснежный зад.

Придурок вздрагивает и пугливо озирается, когда я снимаю штаны.

Дебил.

— Вали, — киваю ему на дверь, возле которой сиротливо продолжает торчать мой новый топор.

Чуваку повторять несколько раз не надо. Ещё разок дёрнув по-заячьи кадыком, он сбривается за дверь, в которую тут же входит блондинка.

Без единого слова она опускается на колени и начинает работать ртом. Я прикрываю глаза, позволяя ей отсосать лишнее напряжение.

А оно однозначно скопилось.

По причине весьма неожиданной.

Как там её?

Варя.

Сжимаю волосы шлюхи, когда оргазм накатывает, и кончаю сучке в глотку. Она сглатывает, не поморщившись, а потом поднимает на меня глаза.

Блядские.

Неинтересно.

— Проваливай.

Она растворяется так же тихо, как и вошла, а я натягиваю штаны.

В квартире тишина. Она звенит в ушах, проникает в кожу, давит на грудь. Но мне нравится. Она как затишье перед бурей. Затишье, которое я сам могу разорвать, когда захочу.

Я прохаживаюсь по комнате. Новый топор всё ещё торчит в косяке. Держится идеально, как и было задумано. Провожу пальцем по рукояти, оценивая баланс. Надо будет купить ещё один. Или лучше два.

Поворачиваюсь к стеклянной стене, открывающий вид на этот город. Ночь уже окутала его, залила его густой тьмой. Свет фонарей размывается в лёгком тумане, как будто даже воздух здесь слишком грязный, чтобы быть прозрачным. С улицы доносится шум машин, лай собаки.

Варя.

Я замечаю, как её имя крутится у меня в голове уже не первый час.

Смешно, но оно цепляет. Простое, короткое, как будто нарочно придумано, чтобы звучать так… чисто. И оттого контраст сильнее. Она чужая в этом мире, я это понял сразу.

Мир хищников не для таких, как она. Слишком мягкая. Слишком простая. Она смотрит на тебя глазами, в которых ещё есть свет, и ты понимаешь — хочешь раздавить этот свет. Или… оставить себе.

Я помню её взгляд на пешеходном переходе. Она тогда смотрела на меня, как на чудовище.

Правильно смотрела.

Только я не уверен, боится ли она чудовищ на самом деле. Скорее, она просто не знает, что с ними делать.

Это даже забавно.

Я прохожусь к бару, наливаю виски. Жёсткий, обжигающий вкус. Он режет горло, оставляет горечь, но в этом есть что-то правильное. Как наказание за собственные мысли.

Чёрт. Почему именно она?

Эти мысли мне чужды. Обычно я не интересуюсь такими, как она. Весь этот страх, вся эта мягкость — бесполезны. Меня привлекают те, кто знает, куда попал, и кто готов за это платить.

Но Варя другая. Её мягкость… живая. Её страх — это не притворство, не игра. Настоящий.

И от этого хочется ещё больше его чувствовать.

Варя — это вызов. Она не знает, как быть с такими, как я, но в этом-то и суть. Я решаю за неё. Я всегда решаю. И в её случае всё будет так же.

Я чувствую её шаги, её нерешительность, её страх. Она бежит, а я знаю, что будет дальше. Не потому, что уверен в своих силах, а потому что так устроен мир. Такие, как она, не убегают от таких, как я.

8

Варя

Я сижу на лекции, машинально перелистываю тетрадь, но ничего не записываю. Слова преподавателя, гул аудитории, шорох ручек по бумаге — всё это звучит где-то далеко. Будто я смотрю на происходящее через толстое стекло.

Сознание вязнет. Ощущение реальности какое-то затёртое, смазанное. Как-будто я не спала пару ночей.

Перед глазами снова всплывает его взгляд. Тёмный, тяжелый, парализующий. Я пытаюсь отогнать этот образ, но чем больше стараюсь, тем сильнее он вцепляется в мои мысли.

Половину ночи я провела, ворочаясь с боку на бок. Закрываю глаза — вижу его лицо. Дёргаюсь, открываю глаза — он всё ещё стоит передо мной в голове, как живой.

Этот взгляд, этот голос… Как можно было его так запомнить за такой короткий миг?

Когда я всё-таки заснула, пришли сны. Размытые, странные, тревожные. Я бежала по тёмным коридорам, за мной следовали тени. Впереди свет, но каждый раз, когда я почти добиралась до него, он гас. А потом был звук шагов. Ровных, уверенных. Как будто кто-то всегда был за спиной. Я обернулась, и его глаза смотрели на меня из темноты.

— Варя! — голос Насти выдёргивает меня из этого состояния. Она тыкает меня ручкой в плечо.

— Что? — поднимаю на неё взгляд, понимая, что преподаватель что-то говорит, но я понятия не имею, о чём идёт речь.

— Ты как будто в облаках летаешь, — шепчет она. — Препод уже два раза на тебя посмотрел, ты в порядке?

— Да… да. Просто задумалась, — вру я.

Она хмыкает, но больше ничего не говорит, а я делаю вид, что записываю, хотя в голове всё равно пустота и монотонный гул.

Когда звенит звонок, я почти выдыхаю с облегчением. Мы с девчонками идём в столовую. Настя болтает что-то про домашнее задание, Олеся обсуждает с Олей вчерашний поход в клуб.

Я беру себе чай и винегрет. От еды у меня и так ком в горле, но надо что-то перекусить, чтобы не упасть в обморок. Мама ругается, если я не ем нормально, в старших классах не раз бывало в обморок падала. Ну если не хочется, как я себя заставлю?

Мы берём еду в буфете, ставим на разносы и идём к столику у окна. Рядом, за соседним столиком, сидят другие девушки, кажется с третьего курса хореографии. Они громко смеются и болтают, их разговор долетает до нас.

— Видели, вчера в “Бизоне” был сам Игнат Касьянов, — с придыханием говорит одна из них.

Я вздрагиваю. Роняю вилку на поднос, но не двигаюсь, только слушаю.

— И кто это? — лениво тянет другая.

— Да ты что! Это же владелец «Бизона». Его нечасто увидишь вечером в зале, но вчера он был. С балкона с ВИП-зоны смотрел. Мне кажется, он на меня пялился.

— А-а-а, — говорит третья, протяжно и с интересом. — Я слышала про него. Красавчик, говорят.

— Красавчик — не то слово, — восклицает первая. — Такой высокий, такой харизматичный! Но жуткий. Такой взгляд… до мурашек.

— Да уж, — тихо добавляет ещё одна девушка, и по её голосу понятно, что она согласна со своими подругами.

Моё сердце начинает колотиться. Слова девушки крутятся у меня в голове. Они говорят о нём с восторгом, а я всё больше чувствую себя нехорошо.

— Варя, ты будешь есть? — Настя смотрит на меня, нахмурившись.

— Не голодная, — отвечаю я и отодвигаю поднос.

Настя поджимает губы, но ничего не говорит. Она вообще любит поумничать и подушнить про ЗОЖ и всё такое, но сейчас, видимо, что-то заметив в моём лице, ограничивается лишь поджатыми губами.

Ещё после одной пары я ухожу домой. У меня индивидуалка по фоно, но преподавательница заболела. Прислала мне на электронку задания и сказала отработать.

Если честно, я и рада сегодня уйти пораньше. Думала даже вздремнуть, но потом решила, что смогу порисовать — это всегда меня успокаивало.

После последней пары я решаю прогуляться. Свежий воздух — это то, что нужно, чтобы привести голову в порядок. Тем более, у меня закончилась акварельная бумага, а я не люблю, когда под рукой нет всего, что нужно для работы.

Я направляюсь в сторону лавки художника. Улицы старого города сегодня тихие, даже немного пустынные. Шуршание моих шагов по асфальту кажется громким в этом спокойствии. Но я всё равно не могу избавиться от чувства, что за мной кто-то наблюдает.

Когда я почти дохожу до магазинчика, замечаю тёмную машину, которая останавливается напротив. Стекла тонированные, номерные знаки закрыты медицинскими масками — но так в нашем городе делают часто, чтобы не платить за парковку.

Сердце снова учащает ход.

Я стараюсь сделать вид, что не обращаю внимания, продолжаю идти, но краем глаза вижу, как из машины выходит парень. Высокий, в капюшоне, с руками в карманах. Он идёт прямо ко мне.

— Эй, подожди! — его голос звучит слишком громко в тишине улицы.

Я останавливаюсь, не поворачивая головы. Надо бы наоборот — бежать, но у меня ноги будто деревенеют.

— Вы что-то хотели? — спрашиваю, но мой голос предательски дрожит.

Парень не отвечает. Он подходит ближе и вдруг резко хватает меня за локоть.

9

Меня заводят в квартиру, и дверь за спиной захлопывается с глухим щелчком. Оглядываюсь, но никого из тех, кто привёз меня, уже нет. Осталась только я…

Голова кружится от паники. Кожа на руках покрывается мелкими колючими мурашками.

Куда они меня привезли? Зачем?

Ни слова не сказали. Просто вытащили из машины, затолкали в лифт, которые привёз нас на двадцать второй этаж, а потом втолкнули в эту квартиру.

— Иди и не выёбывайся лучше, — буркнул напоследок один из парней.

Пытаюсь сделать шаг, но ноги словно ватные. Грудь сдавливает так, что трудно вдохнуть. Я обхватываю себя руками, но это мало помогает перестать дрожать.

Квартира огромная. Пространство кажется бесконечным. Мягкий свет, рассеянный, почти интимный, льётся откуда-то сверху, как будто здесь нет ни одной обычной лампы. Одна из стен полностью стеклянная, за ней вечерний город. Вдалеке видны тысячи огоньков, они пульсируют, словно живые.

В углу комнаты я замечаю странную конструкцию — лазерные линии, сотканные в паутину. Они переливаются, меняют цвет, и от этого светится не только сам угол, но и часть стен. Это красиво, но сейчас я не могу оценить искусство. Оно кажется лишним, чужим в этой гнетущей тишине.

Тишина.

Она давит.

Оглушает.

Я слышу только собственное дыхание и шум своей же крови в ушах.

Оглядываюсь. Сердце колотится где-то в горле. Руки трясутся, а в глазах жжёт от слёз, которые я стараюсь сдержать, но даётся это с трудом.

Никого.

Я делаю пару шагов вперёд, пытаясь понять, куда меня привезли. Мебель дорогая, строгая, но не лишённая вкуса. Гостиная слишком просторная, это почти пугает. Диван, кожаный и идеально гладкий, кажется таким же холодным, как всё вокруг.

И тут я слышу шаги.

Резкий шум. Словно где-то захлопнулась дверь. Замерев, я разворачиваюсь к звуку.

Это он.

Тот самый парень из клуба. Игнат Касьянов.

Его фигура словно из тени формируется, когда он входит в гостиную. Влажные капли стекают с волос на плечи, на обнажённый торс.

На нём только тёмные брюки. Ни обуви, ни рубашки. Влажные волосы чуть взлохмачены, а мокрая чёлка легкой волной лежит на лбу.

Он только что вышел из душа.

Глаза.

Господи, эти глаза. Они смотрят на меня так, словно он удав, а я мышь.

Спокойные, холодные, как будто оценивают каждое моё движение, каждый вдох и выдох.

Я не могу двинуться. Просто стою и глупо смотрю на него. Внутри всё сжимается, как пружина, готовая лопнуть.

Он молчит.

Только молчит и смотрит.

— Зачем… — мой голос звучит так тихо, что я едва слышу его сама. Горло сжато, дыхание сбивчивое. — Зачем ты это сделал?

Он чуть наклоняет голову, будто ему интересно, насколько далеко я зайду в своих вопросах.

— Что именно? — произносит он, и его голос, низкий и бархатный, звучит слишком громко в этой тишине.

— Зачем… меня привезли сюда? — я отступаю на шаг, но тут же натыкаюсь на спинку дивана.

Он делает шаг вперёд. Спокойный, медленный, но этого достаточно, чтобы сердце вновь заколотилось быстрее.

— Потому что я так захотел. — Его слова звучат так просто, будто это самый очевидный ответ на свете.

— Это не ответ! — в моём голосе проскальзывает больше отчаяния, чем я хочу показать. Потому что мне кажется, что именно этого он и хочет — увидеть мой страх. Почувствовать его.

Его взгляд становится чуть пристальнее, и я ощущаю, как мороз пробегает по спине.

— Варя, — произносит он моё имя так, будто смакует на языке. — Ты задаёшь слишком много вопросов.

Я сглатываю, чувствуя, как от его слов внутри всё сжимается.

— Я… хочу уйти.

Он усмехается. Легко, коротко. В его улыбке нет тепла, только какой-то хищный интерес.

— Уйти? — повторяет он, подходя ещё ближе.

Теперь между нами не больше двух шагов. Его фигура заполняет всё пространство. Даже воздух вокруг кажется другим — плотным, тяжёлым, наполненным им.

— Почему ты хочешь уйти, Варя? — Он чуть склоняет голову, словно насмехаясь. — Разве я обижаю тебя? Причиняю тебе боль?

— Ты не имешь права! — вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать.

— Права? — он делает ещё шаг. Теперь его лицо так близко, что я чувствую запах свежего лимона и чего-то терпкого. — Ты правда думаешь, что тут есть место для разговоров о правах? Забудь о них.

Моё дыхание срывается. Сердце стучит так громко, что я слышу его в ушах. Я должна что-то сказать, но слова не приходят на ум.

Его взгляд скользит по моему лицу, будто он видит всё, что я так старательно пытаюсь спрятать.

— Тебе страшно, — говорит он, и это не вопрос. Это утверждение.

10

Он отпускает мои волосы, опуская руку, и я тут же пячусь к стене, пока не упираюсь в неё спиной.

Воздух ощущается плотным, тяжёлым. Мне кажется, я слышу только свое дыхание — сбивчивое, прерывистое, будто и оно мне не принадлежит. Я не могу отвести взгляд от его лица — слишком спокойного, слишком холодного.

Обхватываю себя руками, как будто это может защитить. Слова срываются с губ, дрожащие, почти беззвучные:

— Зачем тебе это? Зачем я тебе?

Касьянов как будто изучает меня взглядом, словно я диковинная вещица, безразличным и при этом пугающим до дрожи. Его голос звучит спокойно, размеренно, будто он говорит о чём-то абсолютно обыденном:

— Я давно хотел завести домашнюю зверушку. Ты подходишь. Забавная и пугливая, а ещё тебя можно трахать.

Эти слова бьют по мне, как порыв холодного ветра. Меня бросает в жар, дыхание сбивается. Внутри поднимается волна страха и злости. Я не понимаю, как он может говорить это всё мне серьёзно.

Люди ведь не игрушки.

Но в его глазах нет ни намёка на улыбку, ни капли шутки или хотя бы иронии. Только холод.

— Это… это ненормально, — шепчу я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Горло сжимается, но я заставляю себя говорить. — Меня будут искать! Ты не можешь просто так… вот так…

Я чувствую себя жалкой, но должна что-то сказать, найти какую-нибудь опору.

— Здесь тебя никто не найдёт, — отвечает он с ленивой уверенностью. — Если я не захочу.

Эта фраза звучит как приговор. У меня кружится голова. Я хватаюсь за спинку дивана, чтобы не упасть. Его спокойствие, его голос — всё это давит на меня так, что, кажется, я задыхаюсь.

— Я не хочу быть твоей игрушкой, — упрямо мотая головой, говорю я, пытаясь вложить в голос хоть немного твёрдости. — Пожалуйста, отпусти меня.

Его глаза слегка прищуриваются, будто мои слова — это нечто странное, чего он не ожидал услышать. Что-то глупое и не имеющее значения. Белый шум.

Он медленно наклоняет голову, его тон становится почти издевательским:

— Может быть. Когда наиграюсь.

Эти слова вызывают болезненный толчок в груди. Я слышу, как моё дыхание исходит с надрывом. Ему наплевать. Абсолютно наплевать на то, что я считаю, чего хочу. Это всё для него просто игра.

— Но… разве тебе не интереснее играть с теми, кто этого хочет? — мой голос звучит хрипло, потому что горло пережато от страха и подступающих слёз. — Таких много. Я уверена, что есть много девушек, которые мечтают о твоем внимании. Мне же это не нужно…

Он молчит. Я вижу, как в его глазах мелькает что-то новое. Невысказанное. Но говорить он не спешит. Его губы приподнимаются в едва заметной улыбке, холодной и опасной.

— Возможно, ты права, — наконец говорит он, и его голос становится ещё тише. — Может быть, мне будет интересно заставить тебя захотеть этого.

Я не могу ничего ответить. Он делает шаг вперед. Потом ещё один. Я вжимаюсь спиной в стену. Ему достаточно всего нескольких секунд, чтобы оказаться так близко, что я ощущаю тепло его тела. Его запах. Его давящую ауру.

Моё сердце начинает колотиться так, что мне кажется, он слышит каждый удар.

— Нет… — шепчу я, всхлипывая, но мой отказ не имеет совершенно никакого действия.

Парень обхватывает пальцами мой подбородок, а его лицо наклоняется ближе.

Секунда. Ещё одна.

Его губы касаются моих.

Я замираю, не дыша. Всё тело словно одеревенело. Его губы — внезапно теплые, настойчивые, властные, жёсткие. Я пытаюсь оттолкнуть его, бьюсь, как птица, зажатая в клетке. Руки упираются в его каменную грудь, но он не двигается, будто даже не замечает моего сопротивления.

Его рот подчиняет мой. Язык скользит внутрь и хозяйничает там, а пальцы надавливают на щёки, чтобы я не могла сомкнуть зубы. Моё дыхание сбивается, паника накатывает новой волной, заставляя задрожать всем телом.

Но вдруг что-то меняется. Что-то внутри меня. Я перестаю сопротивляться. Сама не понимаю почему, но всё моё тело, кажется, сдаётся.

Будто его поцелуй несёт парализующий яд.

Руки, которые еще секунду назад отталкивали, теперь просто повисают вдоль тела. Я словно замираю, наблюдая со стороны, как силы покидают меня.

Касьянов отрывается от моих губ так резко, что я вздрагиваю. Его взгляд обжигает. Он смотрит на меня долго и изучающе, и в его глазах снова появляется эта странная смесь интереса и… чего-то ещё, чего я не могу понять.

— Интересно… — произносит он тихо, почти шёпотом, и я чувствую, как его дыхание касается моей кожи. — Обычно я не целую тёлок. Но тебя целовать… это мне нравится.

Моё сердце снова начинает бешено колотиться. Я хочу что-то сказать, что-то возразить, но слова застревают в горле. Я понимаю, что он собирается сделать это снова, и в животе будто что-то поджимается.

Но в этот момент раздаётся резкий звонок телефона.

Он выпрямляется, раздражённо достаёт смартфон из кармана брюк. Я замечаю, как его лицо темнеет, как только он видит, кто звонит.

11

Меня высаживают там же, откуда и забрали. Только окна у магазинчика для художников уже тёмные. Машина резко останавливается, парень с переднего пассажирского сиденья разворачивается, чуть переклонившись, и толкает дверь возле меня.

— Пошла, — грубо бросает он, даже не глядя на меня.

Я пулей вылетаю из машины, не чувствуя ног. Холодный воздух ударяет в лицо, ноги подкашиваются, но я заставляю себя идти. Машина же резко бьёт по газам, разрезая свистом шин тишину вечерней улицы. Свет фар растворяется за поворотом, и я остаюсь одна. Место, которое я так хорошо знала теперь кажется чужим. Здесь темно, только пара фонарей кидают редкие тени на потрескавшийся асфальт.

Сердце бешено стучит. Колени подгибаются. Я опускаюсь и сажусь прямо на край бордюра, хватаясь за грубый бетон и оцарапывая пальцы.

Дышу быстро, почти задыхаясь. Ощущение, что я до сих пор там. Слышу его голос, ощущаю хватку его руки в своих волосах, его жёсткие губы на своих губах, которые прижимались к моим.

Нет. Надо встать. Надо скорее бежать отсюда.

Когда я добираюсь до общежития, ноги уже почти не держат. Пробегаю мимо комендантши, молюсь, чтобы меня никто не заметил — я сейчас не в том состоянии, чтобы с кем-то разговаривать даже. Кровь шумит в ушах, ладони всё ещё ледяные.

Дверь нашей комнаты открыта, но девчонок нет. Я захлопываю ее за собой, закрываю на ключ и прижимаюсь к ней спиной, медленно сползая вниз.

В комнате тихо, только с верхнего этажа слышны музыка и смех. На столе включена лампа, лежат раскрытые конспекты девчонок.

Чуть отдышавшись, я поднимаюсь, спотыкаясь, и забираюсь на свою кровать. Спиной прижимаюсь к стене, обхватывая себя руками. Меня трясёт так сильно, что кажется, кости начнут звенеть.

Дыхание никак не хочет выравниваться. Перед глазами всё ещё его лицо. Тяжелый взгляд, холодные слова, губы, которые не оставили мне выбора.

Я хватаю с прикроватной тумбочки свой скетчбук. Ещё с детства я всегда выливала свои эмоции на бумагу, когда не могла выразить их словами. Теперь это мой единственный способ хоть как-то прийти в себя.

Рука сама тянется за карандашом. Линии ложится на лист с какой-то истеричной резкостью. Первая картинка — машина. Тяжёлый силуэт Игната за рулём.

Следующий рисунок — клуб. Его темная фигура на балконе. Взгляд, который прожёг меня насквозь. Линии резкие, зигзагообразные, глаза сами получаются нечеловеческими.

Дальше квартира. Стеклянная стена, лазерная паутина, а в центре он. Высокий, массивный. Снова эти жуткие глаза. Демонические.

Рисую момент, когда он прижал меня к стене. Его рука в моих волосах, губы — хищные, властные. Я рисую себя птичкой, которая беспомощно трепещет. Его губы покрыты ядом. А потом — один кадр: мои глаза закрываются. Тонкая, едва уловимая линия на бумаге, которая отражает момент, когда я замираю.

Рисую, пока в руках не кончаются силы. Карандаш падает на кровать. Пальцы болят, а на душе становится немного легче. Всё, что меня разрывало, теперь осталось в этих рисунках. Комикс моих страхов.

Демоны заперты на страницах. Хотя бы на какое-то время.

Я прячу блокнот под подушку и медленно сворачиваюсь клубочком. Лицо утыкается в подушку, а внутри всё ещё дрожь. Но усталость берет верх. Веки тяжелеют, и я начинаю проваливаться в сон.

Во сне я снова вижу его. Всё повторяется. Клуб, взгляд, прошивающий насквозь. Машина. Его квартира — место, где живут тени. Его губы снова касаются моих, и я вновь испытываю этот холодный, завораживающий страх.

И эти демонические глаза, вспыхивающие алым.

Просыпаюсь в холодном поту. Рука автоматически тянется под подушку. Блокнот на месте. Но внутри всё по-прежнему горит.

12

Игнат

— Здравствуй, сын, — отец разводит руки в приветственном жесте и улыбается своей мерзкой улыбкой.

Белые, как толчок зубы. Белый костюм. Белая мебель.

Его так и называют — Белый.

Только это сраная маскировка. Потому что душа у него такая чёрная, как у дьявола.

Мы тут все сильно не без греха, но какого чёрта прикидываться святошей? Или внутренняя тьма настолько невыносима и так корёжит, что надо наряжаться в белое?

Нет. Это не про моего отца.

Ему плевать. На его руках столько крови, что о душе думать уже сильно поздно.

Не то чтобы я его осуждал… просто этот мудак бесит меня.

— Здравствуй, — встаю ботинками, которыми намерено вступил в лужу у входа, на белоснежный ковёр, — отец.

Тот опускает глаза, глядя, как грязь въедается в ворс дорогущего ковра, и я с удовольствием замечаю, как внешний уголок его правого глаза нервно подёргивается.

— Тебя прям не дождёшься, Игнат, — снова рисует на черепе натянутую улыбку.

— Стакан воды некому подать? — вскидываю бровь.

— Да дай Бог, пока и сам в состоянии.

Слово “Бог” из его ядовитого рта звучит так кощунственно, что даже меня, который с этим самым Богом сильно не в ладах, передёргивает.

Но я пришёл не к нему. На хуй бы он шёл. Я пришёл к Волку.

— Здравствуй, Игнат, — Демид поднимается с дивана и делает несколько шагов в мою сторону, а потом мы крепко жмём друг другу руки.

— Привет, Демид.

Его я видеть реально рад. Единственный знакомый отца, которому мне не хочется всадить топор промеж глаз. Последние два года, после гибели семьи, он провёл в Италии, а это неожиданно вернулся в Россию. Я встречу пропустить не мог.

Но взгляд, которым отец смотрит то на меня, то на Волка, мне не нравится. Что-то задумал мудак.

Но посмотрим.

Отец, как всегда, непринуждённо устраивается на своём троне. Точнее, в кресле, обтянутом белой кожей. Демид садится напротив, движения спокойные, без лишнего пафоса. Я остаюсь стоять, прислонившись к стене, но Волк делает короткий кивок, и я нехотя опускаюсь в кресло рядом. К нему проявлять неуважение у меня причин нет.

— Как ты, Игнат? — спрашивает он, пристально глядя. Его глаза, тёмные и холодные, никогда не выражают ничего лишнего. Волк всегда был мастером сохранять лицо.

— Как видишь, жив, — отвечаю я, и он коротко улыбается.

В комнату входит официант подносом. Бутылка виски, три стакана и закуски, расставленные так аккуратно, словно кто-то действительно считает, что кому-то здесь до этого есть дело.

Отец делает вид, что не замечает меня, пока наливает виски в стаканы.

— Земля у побережья — перспективный актив, — говорит он наконец, когда стекло ударяется со звоном, а потом он делает глоток. — Если всё пойдёт, как задумано, к лету там будет сеть отелей.

Демид качает головой.

— Не уверен, что так просто удастся это провернуть, Белый. Там муниципальные земли, наверняка придётся возиться с бумагами. Слишком много людей, которых придётся "переубедить".

— "Переубедить" — это проще простого, — ухмыляется отец, откидываясь в кресле. — Главное — правильно выбрать аргументы.

Я молча смотрю на него. Ему всегда было плевать на границы дозволенного. У него не было никаких "если", только "нужно" и "будет сделано". Именно это в нём бесит больше всего. Его абсолютная уверенность в том, что мир вращается вокруг его воли.

— Деньги? Или другие методы? — Демид опирается локтями на колени, глядя на Белого.

— Всё зависит от обстоятельств, — отвечает отец, как будто говорит о погоде.

Я молчу. Всё это мне до чёрта неинтересно.

— Игнат, — отец наконец переводит взгляд на меня. — Тебе пора включаться. Такие дела не делают сами себя. Прокатишься с Демидом за Анапу? Если всех всё устроит, тему будем начинать качать.

— У меня свои дела, — отрезаю я, даже не поворачиваясь к нему.

Отец хмыкает, но больше ничего не говорит. Демид переводит взгляд с него на меня, но тоже молчит. В комнате снова воцаряется тишина, нарушаемая лишь тихим стуком стакана, когда отец ставит его на стол.

***

Музыка пробивает стены низкими басами, а свет заливает пространство всполохами красного и синего. Люди двигаются под ритм, как единое целое, но из VIP-зоны всё это выглядит иначе. Здесь, за массивными стёклами и в мягких креслах, шум приглушён, а пространство кажется отрезанным от остального мира.

Демид сидит напротив меня, налив себе виски. Я молча верчу стакан в руках, наблюдая за танцполом внизу. Люди — одно движение, один ритм. Каждый из них думает, что он уникален, но по факту — все одинаковы. Они нужны лишь как фон. Чтобы заполнить пустоту. Чтобы клуб дышал.

— Нихерово у тебя тут, — говорит Демид, оглядываясь. — Вижу, не скучаешь.

— Не жалуюсь, — бросаю я, всё ещё глядя вниз.

13

Варя

Прошло несколько дней. Всё будто утихло. Сначала мне даже становится легче — как будто эта странная, пугающая история наконец осталась позади. Но чем дальше, тем больше это затишье начинает нервировать. Будто тишина перед грозой, когда каждый звук кажется подозрительным, а каждый шорох заставляет вздрагивать.

Я смотрю на свой скетчбук. Уже несколько раз открывала и закрывала его. Кажется, я нарочно напоминаю себе о том, что это был не сон, не плод моего воображения. Каждая страница, каждая линия, каждая тень на этих рисунках — доказательство того, что всё это произошло наяву.

Иногда мне хочется сжечь этот блокнот, избавиться от него, как от чего-то, что притягивает опасность. Но я не могу. Потому что если я его уничтожу, мне останется только убеждать себя, что всё это не было реальностью. А это будет ещё страшнее.

Я закрываю скетчбук, кладу его в рюкзак. Пятница. Сегодня я еду домой. Мама звонила утром, просила купить по дороге кексов к чаю — девочки, как всегда, капризничают и хотят сладкого.

Скетчбук я тоже беру с собой. Почему-то чувствую, что не могу оставить его здесь, в общежитии. Глупо, но мне кажется, что, если я оставлю его, я оставлю часть себя — ту, что всё ещё пытается разобраться в том, что случилось.

Дом встречает уютом, как и всегда. Мама хлопочет на кухне, и я с порога слышу аппетитный аромат тушёной картошки с мясом. Ника и Вика носятся друг за другом, смеются, их звонкие голоса разносятся по всему дому.

Я убираю рюкзак в свою комнату, переодеваюсь в домашнее и иду помогать маме. Мы с ней готовим ужин, обсуждаем всё подряд — её работу, девочек, мои занятия в колледже. Я стараюсь не показывать, что что-то не так, хотя внутри всё ещё неспокойно.

Когда все расходятся по своим комнатам, я тоже иду к себе. Хочется немного порисовать, выдохнуть. Дома, в своей комнате, я чувствую себя в безопасности.

Открываю скетчбук, сажусь на кровать. Линии знакомые, но от них до сих пор мороз по коже. Словно, рисуя, я сама заточила этот страх в бумаге.

Беру в руки карандаш и перекатываю его между пальцами, ощущая, как он сливается со мной и вот-вот коснётся бумаги. Моё любимое ощущение в этом волшебном процессе.

— Ты снова рисуешь комиксы? — голос Саши выдёргивает меня из этих мыслей. Я дёргаюсь, захлопываю блокнот, но слишком поздно. Он уже заходит в комнату, садится на край кровати и тянется к скетчбуку.

— Саша, не трогай, — пытаюсь остановить его, но он уже выдёргивает блокнот. Ненавижу, когда он так делает! — Отдай!

Пытаюсь отобрать, но он подскакивает с кровати и поднимает скетчбук вверх, дразня меня.

— Саша! Придурок!

Он пролистывает страницы, и его взгляд становится всё мрачнее. Останавливается на рисунке с чёрной машиной, а потом переводит взгляд на меня.

— Это она? — спрашивает брат. Его голос странно ровный, но глаза горят. — Та машина, возле Драмтеатра?

Блин!

— Саша, это ничего не значит, — я пытаюсь вырвать блокнот, но он держит его крепко. — Просто рисовала… чтобы эмоции выпустить, ничего больше.

— Варя, ты всегда рисуешь то, что происходит. Ты же этим живёшь, — он резко поднимает голову и смотрит въедливо. — Это всё реально, да? Ты мне скажешь, что случилось, или мне самому догадываться?

— Это просто комикс!

— Варя! Не ври.

Я молчу. Смотрю на него, чувствую, как по щекам внезапно начинают течь слёзы.

— Варя, говори, — голос брата звучит жёстче. Саша отбрасывает блокнот на кровать, а сам хватает меня за плечи и встряхивает. — Кто это был? Что с тобой сделали?

Я не выдерживаю. Всё выливается разом. Рассказываю про похищение, про квартиру, про то, как меня вывезли обратно. Всё, что до сих пор пересказывает моя голова в бесконечном повторе. Когда заканчиваю, чувствую себя опустошённой.

Саша слушает молча, но вижу, как у него сжимаются кулаки.

— Кто это? — спрашивает он, когда я замолкаю. — Имя.

— Саша, это неважно, — шепчу я. — Просто забудь об этом. Всё уже позади.

— Неважно? — он вскакивает. — Ты серьёзно, Варя? Они забрали тебя, угрожали, а ты хочешь, чтобы я просто забыл?

— Ты ничего не сможешь сделать! — восклицаю я. Меня трясёт от страха. — Ты не понимаешь, это… это опасно. Не лезь, прошу тебя.

— Никто не будет так обращаться с моей сестрой, — отрезает он, сжимая челюсти. Я вижу, как ярость кипит в нём. — Никто. Отец бы этого не спустил никому. И я не спущу.

Сашка резко разворачивается и уходит. Я слышу, как его шаги гремят по коридору. Бросаюсь за ним, но он уже у себя. Дверь приоткрыта, я вижу, как он достаёт из угла биту. Он никогда не играл в бейсбол, конечно же, но такая вещица есть почти у каждого парня в нашем коттеджном поселении.

— Саша, стой, — я хватаю его за руку, пытаюсь остановить. — Не надо! Это закончится плохо, ты не понимаешь, с кем связываешься!

— Это неважно, — бросает он, не глядя на меня. — Если они думают, что могут вот так просто… они ошибаются.

Он проходит мимо меня, оставляя за собой только гулкое эхо шагов. Я слышу, как хлопает дверь, как заводится машина.

14

Я сижу на кровати, сжавшись в комок, и не могу прийти в себя. В голове гул, мысли скачут, как на горячих углях, и ни одна не даёт ответа на главный вопрос: что делать? Что мне, блин, теперь делать?

Саша уехал. С битой. Я вижу перед глазами его лицо — перекошенное от ярости. Как он сжимает рукоять этой старой дубины.

Я зажимаю рот ладонями, чтобы не закричать.

Саша ничего не понимает. Он не знает, с кем имеет дело.

Игнат Касьянов — это не просто парень из клуба. Это не просто кто-то. Я не знаю, как объяснить это словами, но чувствую нутром: это человек, который не остановится. Саша против него просто… никто. При всём уважении к моему брату.

А если с ним что-то случится? Мама… Господи, мама. Она и так из последних сил держится. Я вспоминаю, как она плакала, когда почти шесть лет назад пришли сообщить, что папа погиб при исполнении. Была перестрелка с какой-то бандой. Мама как раз тогда ждала близняшек.

Маме было очень трудно, но она не сломалась, нет, но это изменило её. Мы с Сашей видели, как она по ночам плакала в подушку, как пыталась скрывать от нас свои страхи, свою боль. Она живёт ради нас. А если с Сашей что-нибудь случится? Она этого не переживёт. Никогда.

Я срываюсь с места, кидаю скетчбук в стену. Он падает с глухим звуком, страницы разлетаются, но мне всё равно. Я чуть ли не вслух проклинаю себя за то, что открыла рот, за то, что нарисовала, за то, что вообще позволила этому всему случиться.

Это моя вина. И если Сашка пострадает — тоже моя.

Надо остановить его. Надо что-то сделать.

Я быстро переодеваюсь, хватаю рюкзак, запихиваю в него эти чёртовы рисунки, но мешкаю в коридоре. Мама на кухне. Надо что-то придумать, почему мне вдруг на ночь глядя понадобилось в город. Я ненавижу врать, особенно маме, но надо придумать правдоподобную причину.

Спускаюсь вниз, слышу, как мама стучит скалкой по тесту. Она лепит пельмени на заказ. Три килограмма на завтра заказали на шесть утра, часов до двух ночи будет лепить теперь сидеть.

— Мам, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, но язык жжёт от стыда. — Мне надо в город. Я совсем забыла, завтра же пленэр с группой. Обязательная штука, и преподавательница будет проверять посещение.

Мама поднимает на меня взгляд. Её руки в муке, волосы убраны под одноразовую шапочку, но взгляд острый, внимательный. Она чуть хмурится.

— Завтра суббота, Варя. Я думала, ты поможешь с девочками.

Я чувствую, как холодный пот стекает по спине. Её тон мягкий, но мне кажется, что она чувствует, что я что-то скрываю.

— Я бы очень хотела, мам, — опускаю взгляд, стараясь выглядеть виноватой. — Но это… важно. Учёба. Пожалуйста, не злись.

Она вздыхает, обтирает руки полотенцем.

— Езжай, дочь. Учёба важнее. За что же тут злиться? Только напиши, как доберёшься.

Я киваю, обнимаю её. Грудь сдавливает от чувства вины за ложь, но сейчас важнее одно: я должна остановить Сашу.

На остаток стипендии я вызываю такси. Сажусь в машину, говорю водителю адрес общежития, но сама знаю, что конечный пункт другой.

Игнат.

Я должна найти его раньше, чем найдёт мой брат. Должна объяснить, уговорить, умолять, если потребуется. Только бы Саша не доехал первым. В идеале бы перехватить Сашку, но он не берёт трубку, и я просто не знаю, как это сделать.

Пока машина несётся по тёмной трассе, я слышу только одно: как громко и гулко стучит сердце. Как будто оно пытается вырваться наружу.

15

Кабинет в клубе — не место для вдохновения. Четыре стены, вид на танцпол через полупрозрачное стекло, слабое гудение музыки, отдалённое, как шёпот. Но здесь можно сосредоточиться на делах. Не уклоняться от неонового света, танцующих идиотов и этого бесконечного водоворота, который я сам создал.

— Она вообще бесполезная, — говорит Вадим, мой управляющий. Он стоит напротив моего стола, небрежно разводит руками и кривит рожей. — Постоянно косячит. Столы путает, заказы задерживает. Я уже устал перед клиентами извиняться.

Я поднимаю взгляд от стопок документов, которые уже начинают раздражать. Вадим — неплохой работник, но иногда переигрывает.

— Это про кого ты там жалуешься? — спрашиваю, откинувшись на спинку кресла.

— Про это… Лизу. Новенькую. Которая с прошлого месяца у нас работает. Я тебе говорил, ее давно уволить надо. Она тут не тянет.

Я усмехаюсь. Вижу, как он слегка краснеет, когда произносит имя. Всё понятно.

— Она тебе просто не дала, — говорю спокойно, наблюдая, как он напрягается. — Теперь ей хочешь жизнь подпортить?

— Игнат, ты что… — он замолкает, слова у него застревают, как камень в горле. — Я по делу говорю.

— А я тебе сейчас скажу, по какому делу, — перебиваю его, слегка улыбаясь. — Она остается. Более того, я ее на повышение отправлю. Чтобы ты совсем не связывал свои амбиции с работой.

Вадим молчит. Ему нечего сказать, и он это знает. Только зубы сжимает, но даже скривиться себе позволить не может. Он достаточно дальновидный, чтобы осознавать возможные последствия.

— Всё, иди, — киваю на дверь, возвращаясь к документам. — Лиза остается. И лучше тебе попридержать свой хер и не размахивать им в сторону моих официанток.

Вадим уходит, не сказав ни слова.

Отлично.

Тишина.

Я снова закапываюсь в акты поставок, подписываю пару листов бумаги, когда раздаётся отрывистый стук в дверь.

— Чего? — Рявкаю, потому что сегодня меня уже просто затрахали со всякой хуетой.

Дверь распахивается и на пороге появляется Семён — начальник смены охраны. Лицо напряжённое, и я сразу понимаю, что снова приключилась какая-нибудь сраная ебатня.

— Там парень какой-то на вашей машине отыгрался, Игнат, — говорит он. — С битой. Машина — в хлам.

— Что? — поднимаюсь, чувствуя, как внутри вспыхивает жар. — Бита? По моей машине?

— Уже скрутили. Ждём вас.

Я резко выдыхаю.

Ну нихера себе. Парад планет, что ли, блядь?

— Показывайте.

Мы спускаемся вниз, к чёрному входу. На улице холодный воздух бьет в лицо, но это не помогает охладить то, что начинает клокотать внутри. Когда вижу, что с машиной, в венах начинает вскипать кровь — стёкла вдребезги, капот вмят, двери поцарапаны, зеркало валяется на земле.

Мордой в грязь на земле, скрученный моей охраной, лежит парень. На роже кровь, белобрысые патлы в грязище. Но при этом зыркает на меня вызывающе и с такой ненавистью, что, наверное, пора начинать бояться. Он тяжело дышит и даже пытается трепыхаться в попытках вырваться.

— Ты что, бессмертный? — подхожу ближе и ставлю ботинок ему на башку.

— Ты ублюдок, блядь, — хрипит придурок. — Думаешь, такие, как ты, могут всё себе позволить? Думаешь, ты грёбанный король этого мира?

Ого.

Не, ну мало ли, конечно. Но вроде последнее время ничего такого не случалось. Я ждал батиных подстилок, но тут что-то новенькое. Как-будто бы даже личное.

— Ещё раз, блядь, — давление ботинком усиливаю. — Ты откуда, чёрт ты долбанный? И какого хера тебе сделала моя тачка?

— А тебе какого хера сестра моя сделала? — дёгается, словно в припадке. — Тронь только её, сука, я тебе…

Сестра? Меня это даже заинтриговывает. Но сейчас я не собираюсь устраивать допрос.

— Пакуйте его, — киваю парням. — В машину и на гаражи. И аккуратнее, чтобы сильно не повредить. Ещё пригодится.

Мои люди кивают и начинают выполнять приказ. Я стою и смотрю, как парни затаскивают борзого братишку в чёрный джип.

Кто бы он ни был, хотя догадки у меня уже имеются, теперь он мой. И за тачку он ответит.

16

Мне кажется, что такси едет слишком медленно. Я ненавижу каждый светофор, на котором нам приходится постоять хоть немного.

Саша в опасности. В серьёзной.

Мой брат, мой родной человек, всегда казался мне непобедимым. Он был на страже нашей семьи, особенно после того, как папа погиб. Сашка взял на себя всё — заботу, ответственность, хотя сам был ещё подростком.

Но сейчас его храбрость кажется мне безумием. Упрямство, которое раньше восхищало, теперь доводит до дрожи в коленях.

Он не понял, с кем связался. Игнат Касьянов — это не просто парень из клубной тусовки. Это хищник, чудовище. И против него мой брат просто… человек.

— Господи, Саша, — шепчу я, хватая телефон. Пальцы дрожат так, что я едва попадаю на экран. — Где ты?

Я набираю номер его друга Женьки. Если он с ним, может, всё ещё можно остановить.

— Алло? — голос на другом конце сонный и недовольный.

— Привет, это Варя, — начинаю говорить быстро, почти задыхаясь. — Сашка с тобой? Ты не знаешь, где он?

— Не знаю, — отвечает тот лениво. — Я его вчера видел, а что случилось? Всё нормально?

Нормально? Как мне объяснить, что мой брат сейчас, возможно, подписывает себе смертный приговор? Что он не понимает, против кого пошёл?

— Всё нормально, — говорю я, стараясь придать голосу твёрдости. — Если он появится, дай знать. Это… очень важно.

Я кладу трубку и на секунду застываю. Кажется, что время остановилось, вместе с ним и моё дыхание. В голове роятся мысли, одна страшнее другой.

И тут меня осеняет. Сашка всегда включает геолокацию на своем телефоне. Всегда. И у меня есть доступ без предварительной заявки.

Я открываю приложение, лихорадочно нахожу нужное. Сердце колотится так громко, что я едва слышу, как гудит машина.

Вот он.

Его значок на карте. Возле «Бизона».

Мир сжимается в точку. Кажется, что воздух вокруг стал тяжёлым, как камень. Рёбра словно в тисках сжали.

— Отвезите меня, пожалуйста, в «Бизон», — прошу я водителя, даже не осознавая, что голос мой дрожит.

Водитель кивает, и вот через десять минут машина тормозит возле парковки клуба. Я выскакиваю, даже не ожидая полной остановки. Воздух ледяной, он бьет в лицо, как пощёчина.

Я бегу. Бегу к зданию, к клубу, и сердце стучит так громко, что его гул кажется громче шагов.

Я останавливаюсь, оглядываюсь, всматриваюсь в людей возле клуба, но Сашки нигде нет.

И тут я замираю.

Чёрный джип вылетает из-за угла с визгом шин и исчезает за поворотом, оставляя после себя лишь тяжёлый запах жжёной резины.

Моя интуиция кричит мне, что он там. Сашка в этом джипе.

И его увозят.

Я делаю пару шагов и вижу машину Игната. Ту самую, на которой он тогда затормозил перед пешеходным переходом.

Разбитую, покорёженную. Стёкла разбиты, капот помят, а рядом на земле валяется Сашкина бита.

Удар. Ещё удар. Ещё.

Моё сердце обливается горячей кровью.

— Ты видел? — слышу голос сбоку. Резкий, грубый, наполненный смехом. Рядом компания парней курит и веселится. — Этот придурок решил, что может разнести тачку Касьяна.

— Ну и идиот, — отвечает другой голос, насмешливо и громко. — Думал, что, наверное, великий мститель. Только теперь Игнат его упаковал. Парни погрузили его в джип и всё. Конец истории. А Касьян теперь с него шкуру спустит.

Они оба смеются. А у меня словно ожоги на коже от их слов.

Сашка. Они его забрали. Увезли.

— Как думаешь, долго этот бедолага протянет? — снова ржут парни.

— Игнат сам решит. Если парень доживёт до утра, это будет чудо.

Я закрываю рот рукой, чтобы не закричать. Боль и страх сдавливают грудь.

Его убьют. Они убьют Сашку.

Моя вина. Это моя вина. Если бы я тогда… Если бы я просто всё не рассказала…

Я не могу стоять на месте. Ноги сами несут меня ко входу в клуб.

Единственный выход — идти к нему. К Игнату.

Сердце обрывается. Руки дрожат крупной дрожью, стоит представить его взгляд, ощутить его на своей коже.

Но выбора у меня нет.

Я спасу Сашу. Даже если придется продать душу дьяволу.

17

Вдруг давно утвержден нашей боли заветный сиквел?..

Обещаю, я все стерплю, ко всему привыкну.

honey_violence

Я останавливаюсь перед входом в клуб, не в силах сразу сделать шаг. Воздух вокруг кажется слишком тяжёлым, будто давит на плечи. В голове гул. Сердце бьётся как сумасшедшее, гулко, с каким-то болезненным эхом. Я пытаюсь вдохнуть, но грудь сдавливает так сильно, что это больше похоже на судорожный всхлип.

Сашка. Сашка там. Я должна… Я должна его спасти.

Собрав остатки храбрости, я делаю шаг вперёд. Потом ещё один. И вот я уже у входа. Охранники у дверей бросают на меня мимолётные взгляды, но я чувствую, как они буквально прожигают меня насквозь. Один из них приподнимает бровь.

— Тебе чего, девочка? — его голос грубый, будто режет воздух. Он оценивающе скользит взглядом по мне, и мне становится ещё неуютнее.

— Мне нужен Игнат, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо. Внутри всё дрожит, приходится сжать зубы, чтобы они не начали стучать.

— Ты, наверное, перепутала, — ухмыляется второй охранник. — Игната многие хотят найти. Только он не для всех доступен.

Они оба смеются. Смех резкий, громкий, выбивающий меня из равновесия. Я крепче стискиваю ремешки рюкзака на плечах, чтобы руки не дрожали так заметно.

— Я серьёзно, — повторяю. — Мне нужно его увидеть. Это важно.

— У всех тут «важно», — скалится первый, отмахиваясь. — Иди домой, девочка. Игнат не принимает гостей без приглашения.

Я начинаю терять терпение. Сердце рвётся наружу, в груди пульсирует страх и отчаяние.

— Это касается моего брата, — голос мой начинает срываться. — Это… это он разбил машину Игната.

Эти слова вызывают эффект.

Охранники переглядываются, смех тут же сходит на нет. Первый охранник хмурится, затем достаёт телефон.

— Подожди здесь, — бросает он мне и отходит в сторону, набирая кого-то.

Я стою, чувствуя, как земля будто уходит из-под ног. Грудь тяжёлая, ноги ватные. Руки ледяные. Я слушаю, как он говорит с кем-то коротко, низким голосом. Потом возвращается и жестом указывает мне следовать за ним.

— Пошли.

Его тон уже совсем другой. В нём нет издёвки, но это не делает его доброжелательным. Скорее холодный приказ.

Я киваю и следую за ним.

Мы идём по коридорам клуба. Музыка звучит глухо. Свет тусклый, серые стены будто понемногу сдвигаются и вот-вот пространства совсем не останется. Воздух густой, напряжённый. Коридоры кажутся бесконечными. Кажется, что мы идём часами, хотя, наверное, проходит всего пара минут.

— Сюда, — охранник останавливается перед лестницей.

Поднимаемся на второй этаж. Ноги словно деревянные, я едва их чувствую. Он провожает меня до чёрной железной двери в самом конце коридора и кивает на неё.

— Тебе сюда.

С этими словами он уходит, оставляя меня одну.

Я стою перед дверью, не в силах пошевелиться. На мгновение меня охватывает желание развернуться и просто бежать. Но я знаю, что не могу. Я пришла сюда ради Сашки. Ради него я должна пройти через это.

Поднимаю руку, чтобы постучать, но останавливаюсь. Глубоко вздыхаю, пытаясь хоть немного унять дрожь. Потом всё же стучу. Три коротких, едва слышных удара. Через пару секунд осторожно открываю дверь и вхожу.

Игнат сидит в кресле за массивным чёрным столом. Ноги закинуты на край, в руке стакан с тёмной жидкостью. Его взгляд моментально впивается в меня, как раскалённые клещи.

Глаза хищные, тяжелые.

Он не двигается. Просто смотрит. Как в прошлый раз.

Я останавливаюсь у двери, замерев. Дышать тяжело, несмотря на прохладу в комнате. Воздух пропитан его присутствием. Мне хочется закричать, но голос застревает где-то в горле.

— Ну, заходи, — произносит он наконец. Голос глубокий, почти ленивый, но затаённая опасность в нём слишком ощутима. — Раз пришла, не стой у порога.

Я делаю шаг. Потом ещё один. Останавливаюсь в нескольких метрах от стола. Сердце колотится так сильно, что кажется, он может его услышать.

— Что-то срочное? — спрашивает он, приподнимая бровь.

Я с трудом нахожу в себе силы говорить. Мой голос едва слышен, но я всё же произношу:

— Отпусти его. Прошу.

Он чуть наклоняет голову, взгляд становится ещё пристальнее.

— Кого?

— Моего брата, — шепчу я, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. — Пожалуйста. Это я виновата. Забери меня, сделай что угодно, но отпусти его.

Он улыбается. Медленно, лениво. Как хищник, который играет с добычей. Его тёмные глаза светятся холодным любопытством.

— Забавно, — произносит он. — Ты пришла торговаться? Собой?

Я молчу, только молча вдавливаю ногти в ладони. Всё, чего я хочу, это спасти Сашу. Любой ценой.

— Ну тогда раздевайся.

18

Господи, молю тебя, исправь все, прошу, исправь.

В сказке этой не должен на троне сидеть дракон!

Но очередного принца катится голова,

а чудовище по-прежнему занимает трон.

honey_violence

Его слова режут по живому. Я не сразу осознаю, что он только что сказал. Это звучит так холодно, так буднично.

“Раздевайся”

Как пощёчина.

— Ч-что? — едва шевелю пересохшими губами. Его взгляд прожигает меня насквозь.

Воздух будто весь выкачали из комнаты. Я стою перед ним, как оглушённая, не в состоянии сдвинуться или произнести ещё хоть слово. Мир вокруг сужается до одной точки — его темных ледяных глаз, которые сверлят меня безжалостно. Они не мигают, не смягчаются. Транслируют лишь ожидание. И отдают легким, почти незаметным оттенком насмешки.

Мне хочется провалиться сквозь землю. Или развернутся и убежать. Но я не могу. Это не вариант. Я здесь ради Саши.

Да и не выпустит он меня.

— Ты ведь шутишь, — мой голос звучит странно. Хрипло, почти чуждо. Это не вопрос. Скорее жалостливая попытка убедить себя, что я не расслышала.

Его губы чуть шевелятся, складываясь в ленивую полуулыбку. Игнат делает глоток из стакана и ставит его на стол. Потом поднимается. Его движения неторопливые, будто он не видит причин спешить. Как будто он точно знает, что вся власть принадлежит ему.

И это так. Здесь и сейчас — без сомнений.

— Ты же сама предложила, — произносит он негромко. Каждый его неспешный шаг отдаётся гулом в моих ушах, хотя ступает он мягко, едва слышно. — Пришла за помощью. Вот и посмотрим, на что ты ради неё готова.

— Я… — горло сжимается, слова не идут. Внутри всё горит от унижения, злости, страха. Но что я могу? Если я откажу, что он сделает с Сашей? — На всё.

Горло глохнет, собственный голос похож на шелест. В груди сдавило, и только сердце стучит так гулко, что дыхание сбивается.

— Ну тогда снимай свои шмотки, Варя, — останавливается в паре метров и складывает руки на груди в ожидании. — И так, чтобы мне понравилось.

Я стою, как марионетка с оборванными нитями. Мир вокруг затих, как будто ничего больше не существует, кроме нас двоих.

Меня и Игната.

Этого монстра, вдруг недавно возникшего у меня на пути. Этой жуткой тени, заслонившей солнце.

Он подходит ближе. Неторопливо, лениво, ему ведь спешить некуда. Я чувствую, что воздух становится плотнее, стены комнаты словно сжимаются.

— Ну что? — его голос низкий, спокойный, с тенью насмешки. — Я жду. Или мне помочь тебе, Варя?

Каждое его слово отзывается во мне, как удар. Глухой и болезненный. Я пытаюсь вдохнуть, но дыхание врывается рваными короткими глотками.

Внутри — холод.

Но на коже горит стыд. Горит так, что я готова провалиться в пустоту, лишь бы он не смотрел на меня так.

Я сглатываю и поднимаю руки к верхней пуговице блузки. Пальцы мелко дрожат. Ноги вот-вот откажут. Когда расстёгиваю первую, меня обжигает вспышкой в тёмных глазах зверя, жадно ждущего напротив.

— Это… — я останавливаюсь, зажмурившись, даже не зная толком, что хочу сказать. Голос звучит жалко, ломается, как веточка под тяжестью. — Это неправильно.

Его улыбка становится шире. Он насмехается надо мною.

— А ты сюда зачём пришла? — спрашивает, наклонив голову чуть набок. — За правильными решениями? То, что сделал твой брат, разве правильно? Ты предложила себя, Варя. Или передумала?

Он останавливается передо мной так близко, что я чувствую запах его парфюма. Слабый, едва уловимый, но почему-то он цепляется за горло, словно змей. Игнат смотрит сверху вниз, подавляя во мне последнюю волю.

Я перестаю дышать, когда он поднимает руку и прикасается костяшками пальцев к моей скуле. Медленно ведёт ими по щеке, а потом… вдруг ныряет указательным пальцем мне в рот, сжав остальными подбородок.

Меня топит страхом и каким-то ещё странным ощущением… Я даже не дёргаюсь… только зажмуриваюсь.

— У тебя два часа собрать вещи, Варя, — говорит, вытаскивая палец и размазывая влагу по моей нижней губе. — Ты переезжаешь ко мне и пробудешь столько, сколько я захочу. Пока не надоешь. Посмотрю, насколько убедительной ты будешь этой ночью и тогда утром решу, что делать с твоим братом.

Я смотрю на него шокировано.

Собирать вещи? Переезжать к нему?

Ах да, он же говорил, что давно хочет себе домашнюю зверушку…

— Игнат, это… — качаю головой, впервые решившись назвать этого демона по имени.

— Время пошло, Варя, — он опускается на своё рабочее кресло и открывает ноутбук, делая вид, что меня больше не существует.

19

Я двигаюсь абсолютно на автомате. Всё, что происходит вокруг, словно покрыто густой пеленой. Мир будто потерял свои очертания, растворился в дымке.

Я иду по коридору общежития, открываю дверь в свою комнату, слышу голоса девочек — но значения их слов не воспринимаются моим сознанием.

Мои руки дрожат, когда я хватаю рюкзак и начинаю машинально складывать в него вещи. Никакой логики, никакого плана. Просто первые попавшиеся футболки, джинсы, зарядка для телефона, какие-то конспекты. Я закрываю рюкзак, застежка сходится с треском, и только тогда я понимаю, что меня трясёт так сильно, что я едва стою на ногах.

— Варя, ты куда? — слышу голос Насти. Она поднимается с кровати, ее лицо полно недоумения. — Что происходит?

— Я… — я сглатываю, пытаясь найти подходящее объяснение. — Мне нужно уехать. На ночь.

— Куда? — хмурится Оля. — Ты такая бледная. Всё нормально?

— Да, — быстро отвечаю. Голос срывается, но я стараюсь казаться спокойной. — Просто к парню. Я… останусь у него на ночь.

Тишина. В комнате повисает такое напряжение, что можно услышать, как тихо зудит Настино не совсем исправное зарядное в розетке.

Девчонки переглядываются. Я вижу, как их глаза расширяются от удивления.

— Ты? — наконец выдыхает Настя, будто не верит собственным ушам. — К парню? На ночь?

Я киваю, опустив голову, чтобы не встретиться с ними взглядом. Их реакция неважна сейчас. Они ничего не поймут.

— Варь… — говорит Олеся с сомнением.

— Что Варь? — вскидываю голову. Грубить девочкам не хочется, но сейчас у меня нет времени объясняться. — Или у меня не может быть парня?

Они замолкают и снова переглядываются, а я закидываю рюкзак за спину, заталкиваю бокс с наушниками в карман толстовки и выхожу из комнаты. Сердце разрывает грудь, щёки жжёт, и я, словно пытаясь сбежать от себя самой, быстрее шагаю к лестнице.

— Варя, подожди! — Слышу голос Олеси, когда я уже почти у двери из нашей секции. Она догоняет меня. — Стой. Что происходит? Это совсем не похоже на тебя.

Я оборачиваюсь. Ее взгляд полон тревоги, но я только крепче стискиваю лямки рюкзака.

Что я могу ей сказать?

Саше я уже сказала — и чем это обернулось?

Конечно, Олеся вряд ли бросится крушить битой машину Касьянова, но она точно будет волноваться обо мне. Или ещё, не дай Бог, маме решит позвонить моей. Ну, я бы на её месте, наверное, так и поступила.

— Всё нормально, Олесь, правда. Не переживай за меня.

— Это звучит ужасно неправдоподобно, Варя, — хмурится подруга. — Ты точно не хочешь мне ничего рассказать?

— Нет, — отрезаю я слишком резко, чтобы это прозвучало убедительно.

Она ещё секунду смотрит на меня, но, видимо, решает не сопротивляться. Я отворачиваюсь, чтобы не смотреть ей в глаза.

— Позвони, ладно? — говорит негромко, когда я выхожу из секции.

В ответ я коротко киваю и скорее ухожу, пока не струсила и не забилась где-то в угол.

Такси поджидает у выезда из общежития. Я сажусь на заднее сиденье, бросаю рюкзак рядом и машинально достаю телефон. Экран загорается от нового смс.

Адрес. Игнат прислал адрес, куда мне нужно приехать.

Я открываю сообщение, и сердце проваливается в пропасть.

Это та самая квартира.

Сердце колотится гулко, как по барабану. Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы и пытаюсь дышать ровно. Перед глазами встаёт вся та роскошь его драконьего обиталища, холодная и чуждая, словно из другого мира.

Почему-то дорога кажется бесконечной, но в то же время я так не хочу оказаться в конечной точке. Не представляю, даже не хочу обдумывать свои дальнейшие действия, когда машина тормозит возле одного из самых дорогих жилкомплексов нашего города. За высоким забором, неприступный и монолитный, как крепость.

Мои ноги кажутся чужими, когда я выхожу из машины. Диспетчер из домофона открывает дверь после короткого звонка, и я вхожу внутрь.

Лифт такой же, каким я его запомнила: зеркало от пола до потолка. Оно показывает меня всю себе такой, какая я сейчас — бледная, с широко распахнутыми глазами. Лифт начинает подниматься, и это движение заставляет мой желудок сжаться.

Каждая секунда кажется вечностью.

Хочу ли я повернуть назад? Бежать? Да. Но я знаю, что не могу.

Когда двери лифта открываются, коридор встречает меня тишиной и мягким светом. Полы натёрты до глянца, стены теплого песочного цвета, как в дорогих отелях. Всё слишком безупречно, слишком стерильно.

Мои шаги гулко звучат в этой тишине, пока я иду к нужной двери.

Наконец, я останавливаюсь перед дверью. Той самой. Глубоко вдыхаю, прежде чем постучать.

Не знаю, что ждёт меня там, но прекрасно осознаю, что обратно прежней я уже не выйду.

____________

Продолжаю вас знакомить к книгами нашего литмоба "Жажда" о супер горячих мужчинах!

20

Поднимаю руку и осторожно стучу. Когда в ответ лишь тишина, с трудом подавляю желание развернуться и уйти.

Но через секунду слышу щелчок — срабатывает электронный замок на двери. Нажимаю на ручку и, закусив до боли нижнюю губу, вхожу в квартиру.

Интересно, с чего он начнёт?

Даже представлять не хочу. Отдалённо понимаю, но на практике понятия не имею, что нужно будет.

Его я замечаю сразу.

Игнат стоит на пороге одной из комнат, наверное, спальни, прислонившись плечом к косяку. Я натыкаюсь на его обнажённый торс, и внутри всё сжимается.

Несколько раз моргаю и смотрю на его лицо, стараясь игнорировать то, что он полуголый, но так тоже не легче. Его лицо, его взгляд — всё то же самое. Лёгкая полуулыбка, слишком много скрывающая, чтобы её можно было разгадать. Тёмные глаза, которые насквозь прожигают и, кажется, видят всё, что я скрываю.

Он молча смотрит на меня. А я стою перед ним, рассматривая его.

Недавно я читала книгу, в которой главный герой прыгнул с обрыва. Автор описывал его эмоции в первые секунды полёта — дезориентация и безысходность. Вот то же самое чувствую и я сейчас. Шагнула за порог его квартиры, словно в пропасть, и сейчас лечу с осознанием, что вот-вот меня размажет в лепёшку.

— Проходи, Варя, — говорит так буднично, будто всё происходящее — обычное дело.

Его голос возвращает меня в реальность. Я киваю, даже не осознавая этого, и делаю несколько шагов вперед. Каждый из них отзывается тяжестью в груди. Дверь за спиной с тихим щелчком закрывается, и я вздрагиваю, как от удара.

Касьянов просто стоит и наблюдает за мной. А я, чтобы хоть как-то сбить напряжение, прохожусь взглядом по квартире.

Шикарная, но холодная. Она не про уют, не про тепло. В ней всё идеальное — от ровных линий мебели до выверенных изломов световой паутины. Но именно в этом совершенстве есть что-то пугающее, как в идеально остро наточенном лезвии.

Я чувствую, что его взгляд буквально впивается в меня, пока я делаю еще пару шагов. Кажется, что он знает каждый мой вздох, каждую мысль, которая мелькает в моей голове. От этого внутри всё сжимается ещё сильнее.

— Ну что, Варя, — его голос звучит чуть громче, но всё так же спокойно. — Я смотрю, ты всё-таки решилась. Это хорошо. Значит, ты умеешь держать свое слово. Я это уважаю.

Надо же. Я удостоилась его уважения.

Я резко вскидываю на него глаза, но тут же жалею. Его полуулыбка всё ещё на месте, но она не затрагивает глаза. В них скользит что-то хищное, звериное. Как будто он знает, что я сейчас как загнанное животное. Знает и наслаждается этим.

— Я… — начинаю говорить, но голос предательски срывается. Глотаю комок в горле и пробую снова. — Я здесь. Ты отпустишь его?

Игнат наклоняет голову, как будто изучает меня. Как человек, который только что услышал какой-то очень странный вопрос.

— Я что-то говорил про «сразу»? — Лениво тянет Касьянов, чуть поднимая одну бровь. — Не люблю торопиться, Варя. Ты должна была это понять.

Внутри всё падает. Словно пол под ногами внезапно исчезает. Но я стараюсь не показывать этого.

— Что тебе нужно? — спрашиваю, с трудом удерживая дрожь в голосе. — Возьми уже и отпусти Сашу. Он не сделал ничего плохого, он лишь хотел защитить меня.

— Всё по порядку, — отвечает, делая шаг вперёд. Расстояние между нами сокращается. — Для начала давай-ка определимся с соглашением.

Я не выдерживаю и смотрю на него растерянно. Игнат замечает это и усмехается, наслаждаясь моим состоянием.

— Ты теперь здесь, Варя. Ты сказала, что готова на всё ради своего брата. Значит, играем по моим правилам. Тебе понятно?

Я киваю. Грудь пробивает так, что трудно дышать. Это может быть хуже, чем мне казалось.

— Хорошо, — наконец отвечает, снова отступая. Его тон меняется, становится мягче, почти небрежным. Но я чувствую в нём опасности и угрозы больше, чем если бы он грубо накричал. — А теперь расслабься. У нас с тобой впереди много времени.

Он отворачивается и направляется в сторону кухни. Я остаюсь стоять на месте, чувствуя, как меня колотит от нервов. Но я знаю, что отступить уже невозможно.

Я больше ничего не решаю. Ничего не контролирую. Замок защёлкнулся, и я нахожусь с чудовищем в клетке.

С чудовищем, которое может сделать со мной всё, что угодно.

21

— Как думаешь, он её сожрёт? — Касьянов постукивает пальцами по мягкому подлокотнику дивана.

Я не отвечаю. Продолжаю сидеть в углу дивана, обняв коленки.

Пошевелиться боюсь. Но виной этому не страшный фильм про вампиров и чудовищ, который заставил меня смотреть с ним Игнат.

Виной этому — он сам. Он здесь главное и единственное чудовище.

А фильм… фильм просто атмосферный и пугающий. Я такие не люблю, но кого тут вообще волнует, что я люблю, а что нет.

Свет в большой гостиной выключен. Горит только лазерная паутина у стены и экран огромной плазмы.

Ну и мой страх. Наверное, он светится вокруг меня, как электромагнитное излучение, пылает яркими красками, а чудовище рядом на диване этим питается, наслаждаясь.

— Или сначала трахнет, а потом уже сожрёт? — косится, чуть прищурившись, а у меня по спине мурашки колючие ползут.

Дёргаю неопределённо плечом, намеренно стараясь не реагировать на провокацию.

Что я скажу?

Я понимаю, что он играет. Тыкает палочкой свою жертву, прежде, чем сожрать. Забавляется. Развлекается.

Вампир на экране толкает дверь в комнату, где за большой, массивной кроватью с бордовым балдахином забилась в угол девушка. Он медленно подходит к ней и останавливается, широко расставив ноги.

— Ты правда думала сбежать? — говорит с насмешкой. — Это так глупо, Элен.

С нечеловеческой скоростью он бросается к девушке, и когда она вскрикивает, я крепко зажмуриваюсь. Мой пульс рвёт виски, как будто на месте этой Элен я сама. Как будто это в моё горло вопьются острые клыки.

Но… чем я отличаюсь?

Ничем. Совершенно ничем.

Я ведь даже не могу с полной уверенностью сказать, что Касьянов не пожелает выпить моей крови после того как…

— Тебе страшно, Варя? — голос Игната звучит обманчиво мягко. — Иди ко мне.

После этих его слов дыхание сбивается. Вся кровь бросается к лицу, во рту пересыхает.

Машу головой, не открывая глаз. Замираю, как та Элен за кроватью.

— Быстрее. — Уже приказ, хотя пока и без грубости. Но ему не надо грубить, от его ровного тона адреналин в кровь выстреливает не меньше.

Делаю глубокий вдох и сглатываю. На выдохе подвигаюсь к нему ближе, но оставляю между нами сантиметров десять. Продолжаю смотреть в экран, где вампир с ухмылкой наслаждается кровью, струйкой стекающей по плечу бездыханной девушки.

Дышать рядом с ним тяжело. Ноздри забивает его запах. Грудь словно плитой бетонной придавило. Застываю, будто меня враз заморозило насквозь.

Фильм продолжается. Элен со стоном открывает глаза и смотрит на своего мучителя, а тот, оскаливается и нападает на её рот кровавым поцелуем.

На это смотреть… странно. Особенно в присутствии Касьянова.

Я обхватываю себя за плечи, чтобы моя дрожь была не такой заметной.

Неожиданно стон Элен меняет тональность. Она запрокидывает голову, сама подставляя шею. Её бледные тонкие руки ползут по плечам чудовища, цепляясь ногтями за его воротник и… притягивают его к себе ближе.

Внезапно я чувствую прикосновение к тыльной стороне своей шеи. Лёгкое, едва уловимое. Это заставляет застыть меня камнем и перестать дышать.

Не двигаюсь. Не шевелюсь.

Игнат ведёт пальцами вверх к самым волосам и вниз к выступающему позвонку. Снова медленно вверх и вниз.

Эти прикосновения пугают меня до жути, потому что я понимаю, что это только начало. Предвестники кошмара. Прелюдия перед тем, как он вонзит мне в горло свои клыки.

Элен на экране выгибает спину и вдруг сама впивается поцелуем в рот вампира, а тот прижимает её к стене, задирая юбку.

Кончик пальца парня скользит вниз по моему позвоночнику. Я чувствую, как мои мышцы каменеют.

— Перестань… — тихо шепчу, не выдержав.

Всё происходит резко. Я даже вскрикнуть не успеваю.

Игнат хватает меня за шею и опрокидывает на диван. Нависает сверху, прижав собой. Его колено отодвигает в сторону моё бедро, и я оказываюсь перед ним раскрытой и совершенно незащищённой.

Упираюсь руками в его грудь, но даже на миллиметр сдвинуть его не способна. Он как скала — твёрдый и нерушимый.

— Перестать? — впивается тёмным взглядом. — Я ещё не начинал, Варя. Я, знаешь, даже пытаюсь быть гостеприимным вроде как. Хотя выебать я хотел тебя ещё тогда на переходе. Прямо на капоте.

Его пошлая откровенность бьёт жаром в лицо, и внутри меня внезапно растёт волна возмущения. Я пытаюсь столкнуть его с себя, вложив в это все свои силы.

Конечно, он ломает моё сопротивление практически моментально. Сковывает мои запястья над головой одной рукой, а второй сжимает скулы, заставляя посмотреть ему прямо в глаза.

— Сопротивляешься? — ухмыляется, показав идеальные белоснежные зубы. — Это хорошо. Это, знаешь, мне тоже нравится. Но я даю тебе сто процентов — скоро ты будешь течь от одного моего взгляда, Варя. Будешь умолять натянуть тебя так, чтобы на ноги потом не встала.

22

— И ты реально его отпустишь просто так? — вскидывает брови Агай. — Насколько я в курсе, у него даже все кости целы. Ну, кроме пары рёбер.

— Это вообще херня, как по мне, с учётом, что малышка Игната в хлам, — ухмыляется Фокс, выпуская облако вонючего ягодного пара.

— Фу, Дэн, выкинь эту твою хуету в окно, опять у меня в машине как в сортире после освежителя воздуха, — морщусь, а Фокс снова ржёт. — У тебя что нормальных сигарет нет?

— Не курю я это ваше вонючее говно.

— Это ещё более вонючее говно, — кривится Агай. Ему тоже эта фруктово-ягодная хрень не по нраву, в отличие от рыжего.

Агай заворачивает за угол, и вот мы подкатываем к моему гаражу. Выходим из машины и идём к воротам. Фокс натягивает на морду свою маску со скелетом. Не то чтобы он стремался палить лицо, просто ему по приколу. Нравится выглядеть устрашающе. Но как по мне, он больше похож так на курьера из продуктовой сети.

Отпираю замок и распахиваю ворота. Охуевший братец девчонки сидит в углу. Он поднимает на меня глаза и смотрит с такой ненавистью, что мне улыбнуться хочется.

Смотри, блять, борзый какой.

Слишком смелый, чтобы быть умным.

— На выход, Джимми*, — киношным голосом вещает Фокс, прокручивая нож между пальцами. Рыжий конь увлекается кинжалами и какой-то кельтской шнягой, и очень любит на подобных мероприятиях нагнать дыма для понтов. Ему бы в кино сниматься, но без него будет как-то скучно.

Вижу, как парень бледнеет, сжимая зубы. Он хоть и дебил, решивший отпидорасить мою тачку, но, похоже, не настолько, чтобы не понимать, что ему сейчас вероятнее всего придёт тотал пиздец.

И так как он не шевелится, то Агай с Фоксом берут его за шкирку и выволакивают на улицу. Он даже не сопротивляется. А смысл?

Когда швыряют его мне под ноги, тот отталкивается от земли и встаёт. Смотрит прямо в глаза, явно не собираясь умолять меня не ломать ему хребет.

Смелый и дико тупой, судя по всему, как я и думал.

Смотрю на него внимательно. Они похожи с сестрой. Тоже белобрысый, немного курносый, черты лица слишком девчачьи как для того, кто битой отходил мою тачку.

— Значит так. Сейчас ты берёшь руки в ноги и валишь отсюда, — говорю ему спокойно. — И я чтобы больше тебя не видел, понял? Не заставляй свою сестру отрабатывать твой финт ещё дольше.

При упоминании девчонки у парня в глазах вспыхивает такой лютый огонь, что мне кажется, он и сам сейчас весь загорится. Он дёргается в мою сторону, но тут же встречает на пути плечо Агая и крепкую ладонь Фокса.

— Ты что с ней сделал, мудак? — выплёвывает, а самого трясти начинает.

— Ты лучше спроси, что я с ней сделаю, если ты не перестанешь поднимать перья. Я, блять, тебе их обломаю, несмотря на договор с твоей сестрой.

Он бледнеет и сглатывает. Дышит тяжело, шумно. Глаза кровью наливаются.

— Какой ещё договор? — шипит, а самого аж трясти начинает.

— А такой. Когда выёбистые пиздюки не думают своей деревянной башкой, их сладким сестричкам приходится идти и договариваться.

Вижу, как у него руки дрожать начинают. То сжимает пальцы, то разжимает.

— Ну а чего ты хотел, пацан? — качает головой Агай. — Думать надо было прежде, чем быковать на кого попало. Наука будет и тебе, и сестре твоей. И ты давай, вали лучше, пока реально хуже не сделал. Вернёт тебе Касьян твою сестричку, если ни ты, ни она тупить не будете.

— Поезжай к мамке домой, — подмигивает Фокс. — Дел по хозяйству, думаю, невпроворот. К тому же у тебя ещё две сестрёнки есть, да?

Парень бросает на Дэна острый взгляд.

Да, малыш, а ты чего хотел?

Конечно, мы всё знаем и про тебя, и про твою сладкую сестрёнку. И про остальных тоже в курсе. Там и мать такая ничего, кстати. Агай вон у нас любит девочек за тридцать.

— Давай, топи отсюда. Дорогу сам найдёшь, думаю, — бросаю пацану, пока Агай захлопывает гараж.

А потом мы оставляем его и идём с парнями в машину. Думаю, любитель вендетты всосал, что я хотел ему сказать.

— Куда катим? — Фокс заводит машину. — Или ты, Игнат, домой? Тебя же там теперь девушка ждёт. Семейная жизнь, всё такое.

Ржут с Агаем, и оба получают по тумаку в плечо. Эти двое — единственные, кому можно шутить в мою сторону. Вместе мы ещё с самой школы, в которую закрыл меня мой дорогой папочка. Элитную. Но что там в застенках творилось — лучше никому не знать.

А эти двое знают.

Илья Агаев учился на два курса старше нас с Фоксом. И недолго. Год там провёл. Потом его отец решил, что нехер на него бабки такие тратить. Его вообще в городе последние десять лет не было, с матерью жил в Ставрополе. Вернулся три дня назад.

А рыжую дылду Фокса, по паспорту Дениса Ивановича Сотникова, даже тюрьмой для богатых детишек не пронять. Этот лис умел даже там очаровать этих блядских учителей-тюремщиков.

С Фоксом мы, кстати, и ещё парой парней и сожгли эту ёбаную школу. Сразу после выпускного.

— Да дай девке отдохнуть, — ржёт Агай. — Поди устала после ночи.

23

Варя

Я просыпаюсь внезапно, будто меня кто-то сильно толкнул. Резко сажусь, вцепившись в покрывало. Сердце стучит быстро. Я провожу дрожащей рукой по лбу и обнаруживаю, что он влажный.

Рядом гудит телефон. Мама звонит.

Хватаю его и быстрее смахиваю кнопку “Принять”.

— Да, мамуль, — голос звучит хрипло.

— Варя? — мама говорит спокойно, но я слышу напряжение в голосе. — Дочь, ты в общежитии?

— Эм… — сглатываю и обвожу взглядом шикарную дорогую спальню Касьянова. — Да, мам. Где же мне ещё быть?

В груди становится прохладно. А что если Олеся позвонила маме?

Нет-нет, она не должна была.

— А Саша тебе не звонил?

Внутри всё обрывается.

Брат не вернулся. Значит, Игнат не отпустил его.

“Если мне понравится” — сказал он.

Но… ему не понравилось.

— Н-нет, мам, — вру, а у самой горло от лжи горит. — Не знаю, где он. Может, у Женьки остался? Он собирался вроде бы.

— А мне, как обычно, не позвонил, — вздыхает мама. — Знает же, что волнуюсь. Понимаю, что вы взрослые, но единственное, о чём прошу: пожалуйста, говорите, где вы, чтобы я знала, что с вами всё в порядке.

И мы правда стараемся. Может, это и не совсем нормально, но мать у нас одна, а после того, как папа сначала пропал со связи на сутки, а потом пришла страшная весть, мама очень болезненно относится к неизвестности. Буквально в панику может впасть.

— С ним всё хорошо, мам, — крепко сжимаю кулак, чтобы не всхлипнуть. — Он вечером писал, да, я забыла просто. Часов в девять.

Мама меня, лживую, сейчас не видит, и я крепко-крепко зажмуриваюсь. Прости меня, мамочка, прости. Я делаю, всё что могу.

Ну, точнее, стараюсь. Да видимо, мало, раз Сашка ещё не на свободе, а я… сплю одетая.

— Ладно, Варь, пойду к малышкам. Они уже проснулись и пытаются чистить зубы, но на деле расчёсывают друг друга зубными щётками. Если Саша объявится — скажи, чтобы и со мной на связь вышел.

— Хорошо, мам.

Мама отключается, и на меня снова наползает холод. Её голос, хоть и напряжённый, как-то держал и грел, пусть она сама и не рядом, а теперь я снова одна в логове зверя.

По крайней мере, в спальне точно одна.

Я откладываю телефон и осматриваюсь. Встаю с кровати, прохладный пол холодит ступни. Несколько секунд я просто стою, чувствуя, как дрожат ноги, но постепенно отпускает. Глубоко вдыхаю, оглядываюсь по сторонам.

Спальня Игната выглядит так, как можно было ожидать. Простая, минималистичная, но продуманная до мелочей. Огромная кровать с идеально белым бельём, натянутым до безупречной гладкости, как в гостиницах. Напротив кровати — большой экран-телевизор, встроенный прямо в стену.

Серые и чёрные тона преобладают во всём. Никаких безделушек, ничего лишнего. Только гладкие поверхности, строгие линии и прохладное ощущение стерильности.

Я трогаю край кровати, где сама спала этой ночью. Сжимаюсь при воспоминании, как дрожа вошла сюда вечером.

Он остановился в дверях, прислонившись к косяку, и махнул рукой в ​​сторону кровати.

— Ложись, — бросил коротко.

Я стояла в растерянности, не в силах сдвинуться. Всё внутри сжалось от страха, ожидания. Но он повторил:

— Ложись, Варя.

Я подошла к кровати и села на край, не зная, что мне делать. Потом легла на самом краю и замерла, чувствуя, как рядом прогнулся матрас.

— Спокойной ночи, — произнёс неожиданно Касьянов, даже не глядя на меня.

Я лежала на самой краешке, стараясь не шевелиться, не издавать ни звука. Слышать его дыхание было одновременно пугающе и успокаивающе. Страх, что он вдруг повернётся, что это такая игра, парализовал меня. Я лежала, боясь дальше пальцем двинуть, и лишь слушала его дыхание и свой пульс.

Пока сама не провалилась в сон.

Я смотрю на кровать, ощупывая кончиками пальцев белоснежное покрывало. Всё это кажется нереальным. Будто я смотрю на себя со стороны. Но каждое воспоминание — доказательство, что всё это реально. Слишком реально.

И я совершенно точно отдаю себе отчёт, что это не доброту свою явил мне Касьянов. В его чёрной душе её нет.

Это просто часть игры. Не более. И от этого напряжение только растёт, становят моим базовым латентным состоянием.

Я выхожу в гостиную. На столе в кухонной зоне — ваза с фруктами и поднос с едой.

Не хочу есть. Не собираюсь даже притрагиваться к еде.

Я подхожу к дивану у стеклянной стены и сажусь, подтянув коленки к подбородку. Смотрю на город внизу. Машины едут по дорогам, люди спешат, как обычно утром.

Только для меня оно другое. Мое утро — в ловушке.

Стараюсь не думать о том, что будет дальше. Какой у Игната план. Почему он даже пальцем не тронул меня ночью. Страх всё равно сидит глубоко внутри. Но он перепутался с чем-то ещё. Каким-то странным облегчением, хотя я и понимаю, что это только отсрочка.

24

Варя

Как тонущий в воздуха взять попытке,

ты бьешься, пытаясь спасти хоть часть,

ты держишься там, на краю рассудка,

что просит тебя в ответ промолчать,

но яда испивший не ценит воду.

И ты, поддаваясь его глазам,

сдаешься, шагая навстречу бездне,

и делаешь то, что он приказал.

honey_violence

— Почему музыка, Варя? — Касьянов кладёт в рот небольшой кусок мяса и неспешно жуёт, глядя на меня.

Это светская беседа? Приятная болтовня?

Только вот у собеседника кандалы на ногах и гири пудовые, чтобы не сбежал.

При мысли о кандалах по плечам бегут противные мурашки. Не удивлюсь, если у этого монстра и такое в интересах имеется.

Пожимаю плечами, взглянув на него исподлобья, но тут же опускаю глаза снова, напоровшись на его взгляд.

Не смотреть в глаза. Не провоцировать. Не давать повода для броска — так говорил папа на случай, если я встречу опасного зверя. У соседей был большой злой пёс, которого они часто отпускали погулять по дворам.

Интересно, против такого зверя, как Касьянов, это работает?

Надеюсь. Ну хотя бы немного.

За столом снова повисает тишина.

— И всё же?

— Просто нравится музыка.

— Что слушаешь обычно?

— Разное, — поднимаю на него глаза всё же. Разговаривать с Игнатом странно… в смысле на простые темы. — Корейский поп, иногда рок, классику.

— Как интересно, — улыбается уголками губ, при этом прошивая взглядом. — Кстати, у “Wet rain” вышла новая песня, слышала?

— Про Русалочку? О ней многие говорили — у нас в колледже многие фанатеют от них, но сама я ещё не слушала.

Этот разговор даже кажется нормальным, но вдруг Игнат тянется к полке над столом, достаёт оттуда бокс с наушниками и кивает мне:

— Иди сюда.

Он чуть разворачивается от стола и хлопает по своим коленям.

Я застываю с вилкой в руках, которую без дела держу уже какое-то время. Его взгляд припечатывает к месту, предупреждая, что это предложение, от которого отказаться нельзя. Сердце начинает биться быстрее, по спине бегут разряды электричества.

— Иди ко мне, Варя, — спокойно повторяет Игнат, но в этом спокойствии есть что-то, от чего мурашки бегут по всему телу.

Я растерянно опускаю глаза. Сеть к нему на колени?

Я не хочу.

Но в то же время я знаю, что если не подчинюсь, то это только разозлит его.

Медленно, цепенея внутри, поднимаюсь с места. Сглатываю ком в горле и подхожу ближе. Кажется, что ноги вот-вот подкосятся. Он всё ещё смотрит на меня, ни на секунду не отрывая взгляда, а я чувствую себя куклой под прожектором.

— Садись, — его голос звучит мягче, но от этого не менее властно.

Я послушно опускаюсь на его колени, сжавшись в комок, хочется как можно меньше и невесомее, чтобы не чувствовать физического контакта между нами.

Рука Игната на секунду ложится на мое бедро, удерживая меня в равновесии, и это прикосновение обжигает. Я так напряжена, что кажется, ещё чуть-чуть — и затрещат кости.

— Расслабься, Варя, — бросает он с лёгкой насмешкой. — Я же просто музыку тебе включу.

«Просто музыку», конечно.

Но его прикосновения, его близость — всё это слишком… невыносимо.

Игнат вынимает наушники из бокса. Его пальцы мелькают перед моим лицом. Он двигается спокойно, лениво, и в этом есть что-то, от чего внутри становится странно тепло и одновременно страшно.

— Наклонись чуть.

Я покорно наклоняю голову, и он убирает мне за ухо прядь волос, а потом вкладывает один наушник в мое ухо. Его пальцы мягко касаются моей кожи, и я вздрагиваю, как будто это не просто пальцы, а провода, пускающие разряды прямо в мои нервы.

Дыхание сбивается. Мне хочется прикусить губу, чтобы она перестала дрожать, но я вспоминаю его угрозу и просто сжимаю губы.

Игнат делает то же самое с другим ухом. Я чувствую его пальцы на своей щеке, его дыхание рядом. Это странно. И страшно. И почему-то… я сама не могу этого понять, но где-то глубоко внутри отзывается… непривычной вибрацией.

Музыка начинает звучать, и она действительно потрясающая. Мелодия сначала мягкая, переливающаяся, солируют клавиши, а потом подключается гитарный риф и бит. Голос Влада Миксаева* — солиста “Wet rain”, идеально чистый и напористый, поёт о бедной русалке, что так удачно попала в сети принца-маньяка.

Меня дрожью пробирает и от музыки, и от смысла слов. Я закрываю глаза, пытаюсь сосредоточиться на звуках, но у меня не получается.

Чувствую прикосновение к своему бедру.

25

Я стаскиваю с себя мокрую одежду, меня жутко знобит от холода. Дрожащими руками поворачиваю вентиль на тёплую воду и прикрываю глаза, пытаясь согреться и хоть немного расслабить окоченевшие мышцы.

Демон. Не человек Касьянов.

Не может человек быть таким жестоким.

Или может?

Но… почему именно я? Почему он так нацелился на меня?

Что во мне такого?

Вопросы без ответов.

Я выхожу из душевой кабинки, беру с полки чистое полотенце и заворачиваюсь в него. Другим вытираю волосы.

Замираю у зеркала, глядя, как лихорадочно у меня блестят глаза.

Вытираюсь и беру в руки футболку Касьянова. Руки мелко дрожат, пока разворачиваю её.

Это же всего лишь кусок ткани. Но она принадлежит ему, была на его теле, и мне хочется отшвырнуть футболку, будто она вот-вот оставит на мне ожог.

Но выбор Игнат мне дал совершенно определённый, хотя, по его мнению, и довольно широкий. Так что деваться мне некуда.

Футболка доходит мне до середины бедра, даже ниже. Широкая, рукав почти до локтя. Но я всё равно чувствую себя неуютно с голыми ногами.

Влажные волосы распускаю по плечам, чтобы быстрее высохли, и выхожу из ванной, в глубине души надеясь, что Игнат уехал по каким-нибудь своим делам.

Но это было бы слишком большим везением.

— Тебе идёт чёрный, Варя, — раздаётся спокойный голос.

Это комплимент? Надо благодарить?

Не отвечаю.

Не знаю, что нужно делать и куда себя деть.

Не знаю, о чём говорить с ним — да и не хочу делать этого.

— Кофе? — он разворачивается и протягивает чашку.

Какая любезность.

Отказаться не решаюсь. От футболки я уже отказалась. Не хватало ещё, чтобы горячий кофе оказался у меня на голове, или что там ещё захочется сделать Касьянову.

— Спасибо, — подхожу и беру кружку. Аромат кофе неожиданно приятно щекочет ноздри.

Делаю маленький глоток и замечаю, что Игнат смотрит на меня очень внимательно.

Слишком внимательно.

Его взгляд скользит от самого моего лица вниз до края футболки, оглаживает обнажённые ноги, а потом неспешно возвращается к лицу.

— Что? — тихо спрашиваю максимально нейтральным тоном.

— Ты так спокойно принимаешь из моих рук напиток и совсем не боишься. А вдруг я тебе туда что-то подмешал?

По спине пробегает холодок, но вида я не показываю.

— А у меня есть выбор? — пожимаю плечами. — Не выпью сама, так ты мне в горло зальёшь.

— Умница, — внезапно улыбается, а я снова против воли, как тогда в коридоре клуба, зависаю на его улыбке. Она… как-будто что-то неестественное на его холодном лице. Но при этом… странно привлекательная. — Ты быстро учишься, я смотрю, Варя. Мне нравится.

Погладить по голове забыл и косточку дать.

Не реагирую. Просто замираю с кружкой.

— А в горло мы ещё найдём, что тебе залить.

На этих словах я давлюсь кофе и приходится откашляться. Откровенная пошлость обжигает, заставляя щёки тут же вспыхнуть. Как бы я не пыталась гасить это в себе, но волна протеста снова накатывает.

— Ты не можешь иначе, да? — выдавливаю с презрением. — Тебе обязательно надо в грязь втоптать? Удовольствие от этого получаешь?

То, что любое действие имеет последствия — известная истина.

Догоняют они, конечно, и меня.

— Знаешь, Варя, — Игнат делает быстрый шаг ко мне, и я едва успеваю вдохнуть, прежде, чем его сильная рука подхватывает меня за талию и усаживает прямо на стол.

Я едва успеваю со стуком поставить чашку, прежде, чем Касьянов упирается ладонями в столешницу по обе стороны от моих бёдер, склоняясь так близко, что я чувствую запах кофе от него.

— То, как всё происходит — уже иначе. Странно, да, но так и есть, — его голос звучит негромко, но тон бьёт опасностью, а в глазах мерцает стальной холод. — И если я захочу втоптать тебя в грязь — ты точно это поймёшь.

Я перестаю дышать, когда он кладёт ладони на мои колени и резко разводит их в стороны, вставая так, что свести их у меня точно не получится.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, чувствуя, как всё внутри замирает, когда одна ладонь Игната ложится мне на горло, а вторая на бедро, сдвинув футболку выше.

Его близость не оставляет мне пространства для манёвра, как будто он зафиксировал меня в этом положении не только физически, но и эмоционально. Сердце колотится так громко, что я боюсь, он это слышит.

— Ты хочешь протестовать, Варя? — его голос обманчиво тёплый, обволакивающий, как клейкая сеть, в которой я увязаю. Как та паутина из света на стене его квартиры. — Ну давай, попробуй. Я обожаю, когда вы пытаетесь.

Я сглатываю, чувствуя сухость в горле. Воздух пропитан его присутствием на каждом вдохе и каждом выдохе. Слова не идут, только пульс бьёт в висках. Его взгляд прожигает меня насквозь, и я ненавижу себя за то, что от этого у меня слегка кружится голова.

26

Я остаюсь стоять на кухне, не в силах пошевелиться. Игнат выходит, но его присутствие всё ещё ощущается рядом. Давит и парализует. Кожа на коленях, к которой он прикасался, ощущается горячей.

Прогулка.

Это слово вызывает у меня тяжесть в груди. Он что, собирается меня выгуливать, как домашнюю собачку? Или у него планы куда хуже?

Я обхватываю себя руками, стараясь унять дрожь. Ткань футболки, его футболки, касается кожи, и это ощущение почти физически вызывает… нет, не отвращение. Но странное ощущение, будто я готова содрать её с себя вместе с кожей.

Но что реально я могу сделать? У меня нет выбора.

«Ты же умная девочка». Его голос всё ещё звучит в голове, холодный, обманчиво мягкий, разрывающий внутренности на части.

Ему нравится видеть меня слабой и запуганной. И, наверное, будь это какой-нибудь фильм или книга про смелую и сильную героиню, я бы изо всех продолжила ему противостоять.

Да только это реальность, а не фильм и не книга.

Моя реальность.

А в реальности всё куда страшнее и проще. И я слишком слабая, чтобы противостоять такому, как он.

Собравшись с духом, я ухожу в спальню, чтобы переодеться. Игната в комнате нет, он, кажется, ушёл в душ. Поэтому я, пока нахожусь одна, стараюсь успеть переодеться.

Вытаскиваю из своего рюкзака джинсовую юбку и белую футболку. Натягиваю всё это на себя, ощущая небольшое облегчение. Пусть это лишь одежда, но она моя и это дает мне хотя бы какое-то чувство контроля над собой.

Когда я возвращаюсь в гостиную, Игнат уже там. Он сидит в кресле, закинув ногу на на колено второй ноги, и с ленивым видом листает телефон. При моем появлении он медленно поднимает глаза. Проходится сверху вниз, и я не могу понять, удовлетворён он или нет.

— Ладно, — бросает Касьянов после долгой паузы и встаёт. — Пусть так.

Не совсем понимаю, что ему не нравится. Моя одежда недостаточно стильная, чтобы я имела честь находиться рядом с ним? Или мне следовало поехать в его футболке? Так погода, вообще-то…

— Идём, — кивает и направляется к двери.

Я иду за ним. И внутри меня нет ничего, кроме страха и той странной, пугающей дрожи, которая появляется каждый раз, когда я рядом с ним.

Мы спускаемся на лифте на улицу, и он ведёт меня к паркингу. Проходим ряды автомобилей, пока не останавливаемся у чёрной спортивной машины. Это не та, на которой Игнат едва не сбил меня на пешеходном переходе, ту побил Сашка, это другая, но похожая.

Это чёрное чудовище выглядит как готовая к прыжку пантера: обтекаемое, блестящее, смертоносное. Под стать своему хозяину.

— Садись, — коротко бросает Касьянов, глядя на меня поверх крыши с водительской стороны.

Я колеблюсь. Сердце колотится, и в горле комок встаёт. Стараясь скрыть дрожь, я открываю дверь машины и опускаюсь на сиденье.

Игнат садится за руль и запускает двигатель. Машина оживает с рыком, от которого внутри всё сжимается. Это не просто автомобиль. Это демон в обличии металла.

— Пристегнись, — бросает Игнат, и я слышу щелчок заблокированных дверей.

Я нервно дергаю ремень, защелкивая его. Игнат слегка усмехается, ловит каждое мое движение. Его рука на рычаге передач, вторая — расслабленно лежит на руле.

Машина трогается. Сначала плавно, почти незаметно. Мы выкатываем из паркинга, проезжаем через шлагбаум жилкомплекса и выруливаем на дорогу. Я уже даже разрешаю себе немного выдохнуть, но через минуту Игнат давит на газ, плавно набирая скорость.

Я вжимаюсь в сиденье, когда мы буквально впечатываемся в трассу, и скорость начинает расти.

— Что ты делаешь?! — выкрикиваю я, с трудом переводя дыхание.

— Расслабься, Варя, — его голос звучит спокойно, как будто это прогулка в парке. — Просто даю тебе почувствовать, что значит быть со мной.

Цифры на спидометре растут.

Сто двадцать.

Сто сорок.

Сто восемьдесят.

В машине идеальная звукоизоляция, но свист ветра дорисовывает моя испуганная фантазия. Огни других машин мелькают, как полосы света. Сердце в груди бьется так громко, что заглушает в моих ушах даже рев мотора.

— Игнат, это опасно! — мои пальцы сжимаются на краю сиденья, ногти впиваются в мягкую кожу.

— Опасно? — он поворачивает голову ко мне на миг, а в глазах его мелькает насмешка. — Варя, опасно, когда ты теряешь контроль. А я — нет. Я никогда его не теряю.

Машина входит в поворот с визгом шин. Я прижимаюсь к сиденью, дыхание сбивается. Кажется, что мы вот-вот вылетим с дороги, но Игнат легко удерживает руль, управляя зверем с пугающей уверенностью.

— Тебе всё ещё страшно, Варя? — он бросает взгляд на меня, чуть приподняв уголок рта.

— Останови! — кричу я, не в силах унять дрожь. Меня трясёт так, что зуб на зуб не попадает.

Он смеётся. Звук его смеха резкий, как лезвие, проходится по нервам.

— Твоя жизнь, Варя, теперь в моих руках. Поняла? — его голос становится ниже, почти шипением. — Всё, что ты делаешь, что чувствуешь, зависит от меня.

27

Женская уборная колледжа — не самое укромное место для разговоров, но Олеся сумела перехватить меня в коридоре и буквально затащить сюда. Теперь она стоит напротив, уперла руки в бока и сверлит меня взглядом.

— Ну? — говорит негромко подруга, сузив глаза. — Рассказывай, Варя. Где ты была?

— Я же написала тебе, — отвечаю, стараясь говорить как можно спокойнее. — У меня всё нормально.

Олеся фыркает, ее темные кудри подпрыгивают на плечах.

— Нормально? Варя, ты два дня не брала трубку! Только короткие сообщения: «Все хорошо» и «Не волнуйся». Да я чуть с ума не сошла! Ты вообще понимаешь, как это выглядит?

Ее голос дрожит, и я понимаю, что она переживала. Стараюсь не встречаться с ней взглядом, изучая трещину на плитке пола.

— Олесь, правда, всё нормально. Просто… дела были.

— Дела? Какие такие дела? — Она вскидывает брови и скрещивает руки на груди. — Тебя утром к первой паре привёз на своём монстре Игнат Касьянов. Это у него ты ночевала?

Она делает шаг ближе, и я отступаю к стене, чувствуя, как напряжение захватывает каждую мышцу. Олеся слишком проницательная. И всегда стремится выяснить правду.

— Подвёз и подвёз, Олесь, — отвечаю, стараясь говорить спокойно. — Ничего особенного.

— Ничего особенного? Варя, ты выглядишь так, словно не спала несколько ночей. Ты бледная, и под глазами круги. — Она внимательно всматривается в меня, и я едва сдерживаюсь, чтобы не опустить голову.

— Перестань, ладно? — говорю довольно грубо. — Ты чего меня допрашиваешь? Ты сама разве не ночевала у Каменского на прошлой неделе?

В ответ Олеся молчит, нахмурившись, но ее взгляд говорит больше, чем слова. Подруга явно не удовлетворена моими ответами. И мой намёк её совсем не цепляет.

— Варя, я переживаю за тебя, — ее голос смягчается. — Если у тебя проблемы, ты мне можешь сказать.

Не могу. Сашке я уже рассказала.

Я хочу рассказать, но перед глазами тут же всплывает лицо Игната. Его насмешливый взгляд, его слова.

Тебя никто не спасёт, Варя.

Да и что Олеся сделает? Чем мне поможет?

А вот сама вляпаться может только так.

— Всё в порядке, правда, — я стараюсь улыбнуться, но губы предательски дрожат. — Не нужно беспокоиться.

Олеся вздыхает и смотрит на меня с сомнением.

— Ладно, — наконец говорит она, разом сдавшись. — Но если что, я всегда рядом, Варя.

Я благодарно киваю и пытаюсь изобразить улыбку.

— Ты иди, а то все места займут удобные в аудитории, — пытаюсь говорить обычным голосом. — Я сейчас в туалет схожу и приду.

Когда она выходит я отпускаю сумку, за которую судорожно держалась. Руки дрожат, сердце стучит где-то в горле.

Я смотрю в зеркало. Лицо бледное, уставшее.

Ты не можешь рассказать ей. Никому не можешь. Это слишком опасно, и ты теперь это знаешь, Варя.

Глубоко вздыхаю, пытаюсь успокоить себя, но в груди всё равно тяжесть, которая не даёт нормально дышать.

Я не могу перестать думать о поцелуе в машине. Он крутится в голове, как заевшая плёнка. Вспоминаю, как его пальцы удерживали мое лицо, а губы настойчиво накрыли мои. Как по-хозяйски его язык протолкнулся в мой рот.

Это было слишком… Слишком близко, слишком властно, слишком… увлекательно. Я ненавижу себя за то, что где-то мне это даже понравилось. За то, что попытка вырваться была слишком слабой…

А вечером он просто сказал: «Иди спать, завтра тебе рано вставать на учёбу», и ушёл из квартиры. А я осталась одна, растерянная и напряжённая.

Я не могу понять, что ему от меня нужно.

Вроде бы Касьянов всё предельно ясно объяснил, но тогда… почему он не трогает меня? Взял бы уже своё и отпустил. Может, так было бы легче.

Зачем держать меня при себе, как домашнего питомца?

Наверное, именно это ему в кайф — показать свою власть, насладиться ею.

Утром он снова был дома. Хмурый и молчаливый, явно недовольный чем-то. Но чем именно, я выяснять, конечно же, не стала.

Он сам отвёз меня в колледж.

— Заеду после занятий за тобой. И не вздумай заставлять меня ждать, Варя, — бросил хмуро, когда мы остановились перед зданием.

Его голос был настолько ровным, что я даже не осмелилась спросить, почему он так уверен, что я послушаюсь.

***

На парах я почти не могу сосредоточиться. Все мои мысли — о том, что было вчера, и о том, что будет дальше. Но в какой-то момент я начинаю замечать… взгляды.

Сначала я решаю, что это мое воображение. Но, когда мы выходим с Олесей из аудитории после пары и идём в столовую, мне становится совсем некомфортно. Косые взгляды впиваются в спину, неприятно жалят. Я не привыкла к такому, я всегда была незаметной, все смотрели будто мимо меня.

Просто девочка Варя. Одна из многих.

28

Варя

Я просыпаюсь внезапно, словно кто-то толкает меня в реальность. Секунда, и я понимаю, что тесно мне не просто так.

Я прижата спиной к Игнату.

Его тяжёлая рука, с вязью татуировок, обвивает мою талию, а дыхание чуть щекочет шею. Спиной я чувствую жар его твёрдой груди и моё тело мгновенно напрягается, словно пружина.

Я не двигаюсь, даже не дышу. Замираю, ощущая, как по позвоночнику пробегает ток. Внутри поднимается паника, когда я осознаю, насколько он близко. Ещё мгновение, и я ощущаю сквозь ткань его утреннюю эрекцию. Холодок ужаса и жара разом обрушиваются на меня. Сердце гулко стучит в ушах, а мысли обрывочно и хаотично начинают мелькать в голове.

Тихо, медленно, я начинаю двигать руку, пытаясь осторожно сдвинуть его ладонь. Едва дышу, стараясь не думать о тесном соприкосновении тел. Мне срочно нужно выбраться, иначе я не смогу свободно даже вдох сделать. Кислорода не хватает. Я точно задохнусь, если не освобожусь.

Как долго мы так спали? Когда вообще он вернулся? Ведь вечером Игнат снова уехал, оставив меня в квартире под замком?

Стараюсь успокоить дыхание и перестать дрожать. Может, получится выбраться, не разбудив. Его хватка крепкая, но я надеюсь, что он просто спит.

Миллиметр за миллиметром я выскальзываю из его объятий, но в тот момент, когда моя спина отрывается от его груди, Игнат вздыхает во сне и сильнее притягивает меня к себе. Его рука сжимает мою талию, а я замираю, словно пойманная в капкан.

Не шевелюсь. Внутри меня всё кипит. Его рука обжигает, когда скользит чуть выше, под футболку, и я резко втягиваю воздух. Кожа под его пальцами словно электризуется, каждая клеточка кричит от напряжения.

— Варя, — голос Игната глухой и глубокий, кажется, исходит из самой груди. — Что ты пытаешься доказать? Что сможешь сопротивляться? Или что сама этого не хочешь?

— Отпусти меня, — шепчу, и мой голос звучит слабее, чем я хотела. — Пожалуйста.

— Отпустить? — повторяет он чуть хрипло, медленно, будто пробуя это слово на вкус. Я чувствую, как его губы касаются моей шеи. Лёгкий поцелуй, почти ласка, но за ним стоит больше, чем просто прикосновение. Он дразнит меня, выжидает, смотрит, как далеко я позволю ему зайти.

Я вздрагиваю, когда его губы движутся ниже, к изгибу моего плеча. Его дыхание горячее, и от этого у меня по спине пробегают мурашки. Внутри всё сжимается в тугой клубок, как будто мой организм взбунтовался против разума.

Это неправильно. Это… не то, чего я хочу. Но моё тело предательски отвечает на каждое его прикосновение.

— Твоё "нет", Варя, звучит недостаточно убедительно, — хрипло говорит Игнат, его голос сдержан, но я слышу в нём нотки хищного удовольствия. — Сопротивляйся сильнее, если хочешь, чтобы я поверил.

— Я… я не… — начинаю задыхаться от слов, которые не могу найти.

Но он не даёт мне шанса договорить. Его рука движется выше, задерживаясь на моей талии, а потом прижимает меня к себе ещё крепче. Я чувствую его силу, его уверенность в том, что ему ничто не помешает, если он захочет чего-то.

Ладонь Игната поднимается выше и обхватывает мою грудь. На коже шеи я чувствую его зубы. Нет, он не кусает меня больно, но внутри поселяется иррациональный страх, что он вот-вот выпустит клыки и вопьётся в мою артерию. Он толкается бёдрами давая почувствовать своё возбуждение ещё сильнее.

Я вскидываюсь и пытаюсь вырваться, надеясь на удачу и внезапность. Но ничего у меня не получается.

Наивная…

Касьянов возвращает меня на место и подминает под себя, придавливая своим телом к кровати. Я, задыхаясь, упираюсь ему ладонями в грудь, но от тут же ломает сопротивление, перехватывает мои запястья и фиксирует их одной рукой у меня над головой.

Смотрит прямо в глаза и улыбается уголками губ.

Чёртов дьявол…

— Ты дрожишь, Варя, — замечает Игнат, наклоняется и скользит губами вверх по моей шее. — Боишься? Или…

— Нет, — перебиваю, но мой голос предательски дрожит. — Просто перестань.

Он отстраняется совсем чуть-чуть, настолько, чтобы снова посмотреть мне в лицо. Его тёмные глаза, полные насмешки и уверенности, изучают меня. Я отворачиваюсь, но его ладонь ловит мой подбородок и возвращает голову на место, заставляя встретить его взгляд.

— Ты сама себя не понимаешь, Варя, — произносит Игнат мягко, как будто объясняет что-то очевидное. — Но это нормально. Я помогу тебе.

Его слова режут по-живому, заставляя кровь приливать к щекам. Я сжимаю губы, стараясь не выдать слабость. Но это бесполезно. Его хватка сильнее. Он заполняет собой не только всё пространство вокруг — он топит меня в себе. Он везде — в моих лёгких, под моей кожей, в каждой клетке…

Топит собой.

Подчиняет.

Касьянов наклоняется ближе, его дыхание обжигает мои губы.

— Ты моя, Варя, — его голос твёрдый, непреклонный, и от этого у меня всё внутри сжимается. — Смирись. И получай удовольствие.

Я замираю, не в силах отвести взгляд. Его слова падают тяжёлым грузом, утаскивая меня камнем на дно. Игнат склоняется ближе, его губы почти касаются моих. И я не знаю, что страшнее — то, что я этого боюсь, или то, что моё дыхание неконтролируемо углубляется, а по телу волнами — одна за другой — пробегает жар.