Холод. Сага. Часть 16. Теория случайностей

Пролог

«ХОЛОД».

Часть 16.

ТЕОРИЯ СЛУЧАЙНОСТЕЙ.

«Не дергай спящую собаку за хвост,

ведь из него растёт пасть…»

(народная японская мудрость)

«В доме без хозяина,

хозяин – собака…»

(русская народная мудрость)

Уснула в тишине ночной

Листва, что рвал с деревьев ветер,

Души невидимый покой

С рассветом превратился в пепел.

Звеня, мечи замкнули круг,

Украв надежду самурая,

Пугливой птицей прямо с рук,

Взлетев на поиск неба Рая…

ПРОЛОГ

Япония. Киото. Лето 2005 года.

Холод пришел в себя и огляделся по сторонам. Япония никуда не делась. Восемь тысяч скульптур Будды, символизировавших души падших воинов-камикадзе, вылезали из-под земли, как созревшие овощи на дачной грядке. За несколько столетий они обветрились и густо покрылись мхом. У входа в храм камикадзе Отаги толпились японцы, пришедшие что-то просить у своих богов.

Заплатив лысому монаху-служителю за ход, они поднимались по потертым временем и миллионом ног ступеням через ворота Тории в храм. Оказавшись внутри, они превращались в муравьев, которые ползли к святыне живым ручейком, кланяясь на каждом шагу.

Остановившись возле раскрашенного деревянного истукана, они действовали строго по инструкции, написанной на разных языках, прикрепленной на каменный столб возле снисходительно смотрящего на них божества.

Вначале они звонили в колокол, сообщив Богу, что они пришли. Потом бросали пару монеток в ящик для пожертвований и кланялись два раза, хлопая в ладоши. Склонив голову в третий раз, они закрывали глаза и загадывали желание. Совершив этот странный обряд, они пятились спиной к выходу, все также по-муравьиному сгибая спину и кивая головой, как собачка-болванчик на торпеде «Тойотовского» джипа Холода, наивно полагая, что Боги их услышали и готовы исполнить все желания.

Холод покрутил гудящей головой и зашагал мимо толпы, выстроившейся в огромную очередь за халявными желаниями. Через полчаса блужданий между многочисленными храмами мышей, волос, кабанов, кукол и всего прочего, во что еще верили наивные японцы, он вошел в стандартный для японцев пешеходно-автомобильный тоннель – двадцать сантиметров для пешеходов и два метра для машин.

На входе висела табличка с названием тоннеля. Он был построен в честь тех японцев, которые угробили себя за родину и удостоились почетного звания самураев-камикадзе. Под табличкой красовались иероглифы, написанные каким-то шутником белой краской: «Духи умерших пошли пить саке».

Пройдя все четыреста сорок четыре метра по тоннелю, держась рукой за стену и с трудом уворачиваясь от еле помещающихся туда машин, Холод зачем-то вспомнил, что четверка у японцев число не очень счастливое, и зашагал побыстрее, туда, где за снежную вершину горы Курама-яма опускалось раскосое японское солнце.

Спина Холода почему-то невыносимо горела какой-то странной электрической болью. Он стянул с себя свитер и заглянул себе через плечо. Странная татуировка была покрыта слоем разноцветных чернил и крови. Он посмотрел на плечо, плюнул на руку и потер кожу. Краска и кровь остались на ладони. На плече появилась собачья голова с открытой пастью.

Всяк путник в час скитаний страшных

На перекрестке став путей,

Собаку Ночь узрев однажды,

Шагнет за ней в свой мир теней,

Где будет он вдали от света

Брести под одинокий вой,

Храня в себе других секреты,

Тех, кто не вечен под луной…

1 глава. Позднее пробуждение

Москва, 2016 год.

«Он почувствовал себя странно. Мрак и тишина. Пустой город с пустыми домами, в окнах которых не горел свет. Пройдя несколько кварталов, он остановился на перекрестье дорог, которое освещал тусклый фонарь. На секунду замешкавшись, он вдруг понял, что не знает, куда ему идти. Неожиданно из тумана, крадучись, высунулась голова огромного черного ка-де-бо. Улыбнувшись слюнявой пастью с торчащими, как ножи, клыками, пес рыкнул, а потом громко завыл. Не чувствуя страха, Холод подошел к собаке и схватил ее за ошейник. Продолжая рычать, пес дал себя погладить. А потом завилял хвостом и побежал.

Холод шагнул за ним. Окна в домах стали загораться. Пройдя через ворота, они оказались на старом кладбище. В темноте было не разглядеть могил. Была видна только узкая тропинка, освещаемая фонариками с зажженными внутри светильников свечами.

Пес бежал по тропинке и оглядывался, словно зовя Холода за собой. Они остановились у края моста, за которым все было окутано туманом. Пес уткнулся мордой в коленку Холода и словно подтолкнул его: иди!»

Холод открыл глаза. Пот со лба стекал холодными каплями на подушку.

– Что, опять сон? – он увидел испуганные глаза Теи, вернувшие его в реальность.

* * *

Япония. Киото. Лето 2005 года.

«Холод подошел к огромным воротам кладбища, которые охраняли огромные фигуры деревянных демонов, спрятавшихся в мрачных каменных нишах-столбах. Тонкая тропинка, очень похожая на тоннель и украшенная частоколом из оранжевых арок-торий привела его на самый верх горы. Тропинка превратилась в мощенную камнем дорогу, вдоль которой торчали покосившиеся столбы-фонарики. 

– Ну все, тоннель смерти мы прошли, – Холод обернулся на голос сзади и увидел невысокого японца с фотоаппаратом на шее.

Вместе они шагнули на кладбище, наполненное полумраком, который создавали нависшие над могилами гигантские кедры, и тишиной.

Могилы стояли, тесно прижавшись друг к другу. Их переплетали корни многовековых деревьев. Где-то склепы от времени покрылись мхом. Другие, поновее и почище, блестели в лучах еле пробивающегося сквозь кроны кедров солнце.

– Интересно, да? – обогнавший Холода парень сделал несколько снимков и повернулся к нему, – кажется, жизнь и смерть здесь переплелись в одном целом и образовали некую гармонию, да?

– А это что за… палки? – с трудом подобрал японские слова Холод и показал на гигантские деревяшки, очень похожие на наши лыжи, на которых были написаны иероглифы, где-то красные, а где-то черные.

– Это тоже могилы, – парень улыбнулся, – понимаете, – он поправил фотоаппарат на шее, – японское кладбище очень гармонично. Вот на этом считается, что душа после смерти должна отдыхать здесь тридцать три года. Потом, конечно, останки перезахоронят. У нас же, в Японии, не хоронят в гробах, как в других странах. У нас кремируют. И останки закапывают здесь, – парень погладил рукой заросшую мхом плиту, на верхушке которой красовался каменный Будда, изучающий кладбищенские кедры, – например, это первое захоронение. Оно передается роду по мужской линии. А эти палки, как вы их назвали, это следующие надгробия. Под черными иероглифами лежат уже умершие. Красные для тех, кто когда-то умрет. Японцы очень практичные люди. Похороны у нас – вещь недешевая. Вы когда-нибудь бывали в Токио в храме Сюнкэйдзи, рядом с большой телебашней? – Холод покачал головой, а парень продолжил, – так вот в больших городах еще как-то приспособились. Рядом с этим храмом стоит многоэтажное здание. Не удивляйтесь, но это кладбище. Все захоронения происходят там по электронным карточкам. Знаете, как банкомат, – японец улыбнулся, – заходите в кабинку, вставляете карточку, и на экране загорается надпись: «Подождите, идет подготовка». Ждете минут десять. В это время банкомат предлагает вам дополнительные услуги, которые вы можете выбрать, оплатив это с карточки – благовония, музыка. Пока вы выбираете, служители кладбища приносят коробку с останками, и окошко открывается. Вы можете помолиться, поговорить с усопшим. Время не ограничено. После того, как вы закончили, вы вынимаете карту и уходите. А «домик смерти» относя назад, на склад, где он ждет следующего вашего визита. Вот так вот, – парень развел руками, – такая у нас Япония. Настоящие кладбища остались только в сельских районах.

– А почему здесь два разных, – Холод на секунду задумался, – храма? – он указал пальцем на типичную китайскую пагоду, словно космическую ракету, взлетающую среди сосен, и приземистое каменное строение с черепичной крышей, заканчивающейся каменными завитушками.

– У японцев две религии – синтоизм и буддизм. Радоваться они идут в синтоистские храмы, а грустить в буддистские, – объяснил парень и сделал несколько фотоснимков.

– А это что? – Холод кивнул в сторону каменного моста, перекинутого через узкий, но очень быстрый ручей.

– Это кладбище, – японец сдвинул брови, – только другое. Туда лучше не ходить. Там колодец смерти».

1 глава - 2

Москва. Частная клиника неврозов. 2016 год.

– Понимаешь, дорогуша, – полненькая еврейка лет пятидесяти положила на стол папку со всеми возможными и невозможными анализами, обследованиями и снимками Холода, – я могу тебя поздравить. Ты имеешь полностью здорового сорокадвухлетнего мужика, не считая нескольких внешних повреждений в виде пулевых и ножевых ранений, что в наше время довольно редко и не каждой бабе так везет, – женщина довольно улыбнулась, – а вот касательно памяти… Тут сложнее. Ни МРТ, ни ЭЭГ никаких отклонений не показали.

– Но он ничего не помнит, Нелли Сергеевна, – перебила врача Тея, – вернее не ничего, – Тея развела руками, – а только некоторые моменты.

– Ты, наверное, знаешь, что существует несколько видов потери памяти, – еврейка пристально посмотрел на Тею, – опустим старческую амнезию. Здесь все просто – старение клеток, последующая деменция и маразм. Есть ретроградная амнезия, следствие какой-то травмы. Конечно, у твоего супруга были неоднократные сотрясения мозга судя по результатам обследования, но это тоже не его случай. Тогда он бы не помнил ни того, что было до, ни после. Существует еще истерическая амнезия. Это результат стресса. Старческая амнезия – это естественный процесс, до которого нашему пациенту еще очень далеко. Две другие – искусственные. Потеря памяти в этих случаях – результат тяжелейшего стресса с последующей реакцией истерического профиля. Но и это не о нем.

– Ну да, – Тея согласно кивнула, – он достаточно волевой человек, сдержанный.

– Не соглашусь, – перебила Тею Нелли Сергеевна, – душа человеческая – потемки. Но область мозга, отвечающая за эмоционально-волевую сферу, действительно вызывает зависть. Так как сильных травм не было, ретроградную амнезию мы исключаем полностью. А следом за ней отправим и истерический характер потери памяти. Она на сто процентов сопровождается истерической глухотой, слепотой и немотой на определенный период времени. Это подобно удара камнем, после которого человек бежит в свою болезнь с криками «Я ничего не помню».

– Может это какие-то препараты, наркотики? – предположила Тея.

– Медицине такие препараты, к сожалению, или к счастью не знакомы. Иначе у нас не было бы столько депрессивных психов и неврастеников. Ты слышала термин «люди из ниоткуда»? – врач пристально посмотрела на отрицательно покачавшую головой Тею, – так вот. Структура человеческой памяти похожа на слоеный пирог. Все события в ней отражаются в хронологическом порядке. Человек запоминает не только себя, но и окружающих в этой последовательности действий. Это целый мир. Но однажды этот мир рушится. Например, до этого человек ходил в школу. Он помнил себя с букварем в руках, одноклассников, учительницу. И вот однажды он встает перед зеркалом и говорит: «Да, это я». И дальше воспоминаний нет. Он знает, что он ходил в школу, но ничего не помнит об этом. Есть человек, есть мир, но человека в этом мире нет. Как будто кусок этого мира кто-то выдернул из его головы. Это называется автобиографическая амнезия.

– Но это же связано с какой-то эмоцией? – Тея посмотрела на врача.

– Не всегда, – покачала головой Нелли Сергеевна, – иногда с осознанием чего-либо. Например, своего предназначения. Это «Я», которое до поры до времени дремало в человеке, а потом проснулось, и за короткое время смогло прожить яркую насыщенную жизнь, от которой немного устало и снова вернулось в состояние сна. И вот эти сны, которые он видит – это те эмоции, которые сохранились от этого бесконечного движения, драйва того промежутка времени. А потом, – врач улыбнулась, – автобиографическая память живет отдельно от нас. И получается, на нее можно воздействовать. Уберем эту память, и мы фактически получим робота без памяти, биографии и каких-то привязанностей. Но при этом все знания и навыки сохраняются. И вместе с ними дурные привычки, – врач развела руками.

– То есть получается, он нас не помнит? – не поняла Тея.

– Нет, как раз вас он помнит. Он не помнит определенный кусок своей жизни. И эти сны и есть напоминания о нем. Там, во время этого сна, человеческая память фиксирует неприятные воспоминания. Кстати, они первыми и возвращаются, отсюда и пробуждение в холодном поту.

– Но как он тогда живет? – Тея схватилась за голову, – с этим вырванным куском.

– Элементарно, – врач взяла руку Теи и накрыла ладонью, – даже из обрывочных воспоминаний мозг может суметь построить целостную картину. Важна последовательность. Встал-умылся-поел-сделал зарядку… увидел рядом знакомых людей – и жизнь продолжается. Несвязанные картинки, расположенные в нужном порядке – это и есть его сегодняшняя жизнь. А из той, потерянной, он получает только сны, как сигналы. Этот феномен очень слабо изучен. Но чаще всего эти сигналы и побуждают человека вспомнить то, чего он когда-то потерял или то, чего его лишили. Но сам механизм этого всего неизвестен. Я бы тебе посоветовала не копаться в его мозгах, а просто научиться с этим жить, дорогая, – Нелли Сергеевна добродушно улыбнулась.

– Я-то научилась, только вот он нет… – Тея грустно улыбнулась и вздохнула.

– Тогда попробуйте начать с его снов. Найдите в них закономерность и поймите, куда именно он возвращается. И никаких препаратов! Мужик действительно здоровый и очень настоящий. А главное, – врач посмотрела на поднявшуюся со стула Тею, – знай, – в той памяти, которая у него есть, ты занимаешь почетное место, которое не заберет у тебя даже самое славное прошлое.

1 глава - 3

Япония. Киото. Лето 2005 года.

«– Это кладбище для других, – Холод услышал в своей гудящей голове пронизывающий до костей голос. Он посмотрел на пятно света впереди себя, – на этом кладбище нет могил, – продолжил голос, – могилу японцу нужно заслужить. Здесь нет ни плит, ни склепов. Здесь лежат люди, у которых при жизни не было имени, и которые даже после смерти не обрели его. Это кладбище бандитов и убийц – якудза. Сами они называют это «Кладбищем Чести» – усмехнулся голос, – но они врут и себе и людям. Это кладбище бесчестия.

Холод увидел, как из яркого пятна света стали вырастать темные контуры человеческого тела.

– Для японца важно, – продолжил голос, – оставить после себя потомков, чтобы они гордились и приходили на его могилу. Радовались и скорбели вместе с ним.

Свет исчез и перед Холодом возник невысокий японец в черном костюме:

– Сюда никто не приходит. Здесь лежат те, кто забыт и проклят. Но как ни странно, – японец усмехнулся, – только здесь они обретают свой покой. Наши предки были готовы умирать за дом, за семью, за свою родину. Если они погибали достойно, они получали высший дар – могильный камень с именем. Но есть те, кто его не заслужил. И они все здесь.

– Кто ты… такой? – Холод посмотрел на японца, с трудом ворочая языком.

– Ты знал, что сюда не надо приходить, – японец покачал головой, – но ты пришел. И даже заглянул в колодец смерти. А это очень плохо.

– Плохо для кого? – Холод, пьяно пошатываясь, прислонился к дереву.

– Смотря что ты там увидел, – японец обнажил белоснежные зубы.

Холод на секунду прикрыл глаза и вспомнил, что он увидел на дне неглубокой черной ямы. Из мутной воды ему улыбалось его же лицо.

– Ничего я там не видел, – Холод икнул, – задрали вы уже со своими традициями. Япония – это сплошные мифы и легенды. Как вы среди них живете?

– Зачем ты тогда сюда приехал? Японец подошел к нему вплотную.

– Я хотел что-то найти, – ответил Холод.

– Что? – посмотрел на него японец, – то, что не сумел найти у себя дома?

– Не знаю, – Холод покрутил головой, – но не это кладбище точно, – это все саке, – Холод поморщился, – как вы это пойло пьете?

– Обычно, – усмехнулся японец, – а вот с кладбищем ты не прав. Любая жизнь начинается со смерти. И те, кто лежит здесь, знает это лучше всех.

– Мертвецы знают лучше живых, что такое жизнь?  – расхохотался Холод.

– Да, – кивнул японец, – потому что это не простые мертвецы. Те, кто лежат здесь, больше других боялись смерти. Ведь смерть для них – это бесчестие. Без семьи, которая в скорби приходит к нему, без могильного камня с именем. Поэтому они старались жить, – японец сурово посмотрел на Холода, – они знали, что после смерти для них не будет ни рая, ни ада. Ничего. Они знали, что ими никто не будет гордиться и помнить о них. Они не были героями. Они не знали о чувстве долга. Поэтому они убивали, чтобы прожить, как можно дольше. Они постоянно совершенствовали свои навыки. Они становились лучшими в этом страшном искусстве. Они получили свое уважение и свой могильный камень еще при жизни. А потом, когда пришло время, просто смешались с землей здесь и стали кормом для червей. Ты знаешь, где твой могильный камень?

Холод покачал головой. Японец подошел к нему и положил руку на плечо. В мозг словно машина на огромной скорости врезалась странная картинка. Бесконечное заснеженное поле, огороженное колючей проволокой, с торчащими из него крестами и столбами с табличками. На одной из них, покачиваясь на пронизывающем ветру, на ржавом гвозде болталась табличка «ИУ 416/51. Богданов С.Г. 1973-2000».

Холод потряс головой, словно пытаясь отогнать страшное видение.

– Вот видишь, – усмехнулся голос, – наверное ты пришел сюда за этим, – он посмотрел на Холода, у которого подкосились ноги, и он рухнул на зеленый бархат мха.

Японец дал знак рукой, и из-за деревьев вышли люди, которые подняли Холода за руки и за ноги и потащили к черному «Лимузину» с проклятой всей Японией четверкой на номере».

1 глава - 4

Москва. Зима 2016 год. Бар на Тверской.

– И чего, тебя так эти сны парят? – Вова проткнул свиную отбивную вилкой и вгрызся в нее зубами.

– Да не особо, – Холод покрутил в руках бокал с вискарем, – просто непоняток много. Как будто память пулями продырявило.

– Да нормально, – Вован положил отбивную назад на тарелку, – это наоборот хорошо. Может ты что-то плохое не помнишь. А то вспомнишь и опять захочет жопа приключений.

– Не знаю даже, – Холод звякнул кубиками льда в бокале, – просто понимаешь, Вован, есть такое ощущение, что я как из кусков состою, и чего-то не хватает. Пазл, Вова, на котором вроде понятно, что нарисовано, но куска неба где-то не хватает.

– Чушь собачья эти пазлы, – Вова махнул рукой, – меня вот знаешь, что всегда удивляет? Напишут там от трех до пяти лет. Купил я один такой пазл. Уже шестой собираю. Там как таблица для этих… у которых цвета в глазах путаются. Не могу больше получаса сидеть. В глазах рябит. Не нужны тебе эти воспоминания. Мы сейчас живем, – Вован снова принялся за отбивную.

– Так я и живу, – Холод поставил бокал на стол, – но знаешь, чего-то хочется…

– Да приключений всем нам хочется, – улыбнулся Вова с набитым ртом, – я вон тоже по этим строительным магазинам, рынкам так наездился… что понимаю – взять бы сейчас волыну и поехать кого-нибудь пошмалять, как раньше. А то одни джакузи, биде, раковины и всякое это фуфло! Может мы к такой жизни не приспособлены? – он посмотрел на Холода.

– Ну живем же, – Холод подмигнул Вовану и снова взял бокал, – просто у нас драйвач всю дорогу пер, а сейчас его нет. А привычка осталась. Мы с тобой, Вова, отдыхать не умеем.

– Это точно, – Вован покачал головой.

– Тут Владлен звонил, – Холод посмотрел на Вову, – устал он в своей Испании. Вроде живи и наслаждайся, а он фоток попросил. Марк ему наснимал снега нашего и пробок. Тот обрадовался, повеселел.

– Во-во! – Вова посмотрел на отбивную, – свиньям хорошо. У них всегда грязь есть. А нам без нее трудно.

– Но и искать ее почему-то не хочется, – резюмировал Холод.

– Сама найдет, – Вован махнул рукой и, отложив отбивную, притянул к себе тарелку с салатом, – слушай, а вот ты не задавал себе вопрос? Я вот задавал. Вот старость когда будет, что с нами будет? На инвалидных колясках что ли или с тросточкой рамсить будем?

– И что ты на него себе ответил? – Холод с улыбкой посмотрел на Вована.

– Да ни хера я себе не ответил, – Вова покрутил на вилке огурец, – зубы будут вставные, грелка в постели, таблетки утром, таблетки вечером, телевизор с сериалами, – Вова болезненно поморщился, – но в то же время жить быстро и умереть молодым тоже не хочется. Надо после себя что-то оставить. Вот ты что бы хотел? – Вован сбросил огурец с вилки в тарелку и зацепил помидорку черри.

– Я, Вован, мужскую программу максимум выполнил, – засмеялся Холод.

– Во, – кивнул Вован, – а мне еще до вставных зубов и тросточки надо успеть. Хотя… я в школе деревья сажал и дачу в армии генералу строил. Считается, как думаешь?

– Да хрен знает, чего там у него считается, – Холод посмотрел на разрисованный ангелочками потолок, – то, что у нас считается, он с тем не считается.

– Знаешь, а ты в чем-то прав, – кивнул Вова, – я вот так в Бога особо не верю, а как в церковь прихожу – верю.

– Нет, Вован, – засмеялся Холод, – ты просто о Боге не думаешь.

– Ну я ж не монах в черных штанах. Чего о нем думать? Он уже давно все решил.

– Только с нами планами на счет нас самих он поделиться не спешит, – добавил Холод.

– Так-то да, – Вован вздохнул, – вот знать бы наперед.

– Не, Вован. Наперед не интересно, – Холод покрутил бокал с так и не выпитым виски, – если знать все наперед, жизнь как-то быстрее кончается. Знаешь, как день сурка. Ты просыпаешься, и знаешь, что будет, – Холод кивнул на витрину, за которой спешили люди, – вот большинству из них все известно. Только на их рожи посмотри. Они почему-то не радостные.

1 глава - 5

Япония. Киото. Лето 2005 года.

– Японии запретили иметь свою армию после поражения во Второй Мировой войне, – он пододвинул Холоду, лежащему на боку и непонимающе мотающему головой, деревянную чашечку-очоко, наполненную теплым саке, – пей.

Холод дрожащей рукой вылил содержимое очоко себе в глотку и почувствовал, что мысли в голове превращаются в какие-то странные волны, которые сперва поднимают, а потом роняют сознание глубоко вниз. Японец продолжил:

– С тех пор у Японии нет своих солдат. Многие из военноначальников не пережили такого позора и сделали себе харакири. Другие спились, а третьи забыли о славном прошлом своих предков. Японию лишили права на войну. Священного права не только нападать, но и защищаться. Вначале закончились самураи, когда поняли, что их бусидо – всего лишь книжка с красивыми картинками. Они ушли вместе со своими сёгунами навсегда, когда к власти пришел один император. Мейдзи. В Середине девятнадцатого века. И то они слишком долго держались, – японец развернул холщовый сверток и вытащил две бамбуковых палочки тебори для нанесения татуировки, – но самураи должны были уйти, как ушил пришедшие до них на острова айны, – он поднял палочки вверх и потрогал подушечками пальцев остро заточенные концы, – в Японии все приходит и уходит. Но после большой войны, войны меньше не стало, – он вытащил из свертка маленькие чашечки и флакончики с краской и начал разливать ее по плоским глиняным сосудам, – единственными воинами в стране остались якудза. Вместо гордости мы получили позор. Очень давно у якудз был кодекс чести. Его называли «дзинги», что значило «долг». А фактически означало «преданность» и «уважение». Но большая война, в которой якудза не участвовали, превратила их в моральных калек. Отношения между старшими и подчиненными у якудз веками строились по одной схеме – оябун и кобун. Это отец и сын. Испив вместе чашу саке, они связывали себя кровными узами. Война разорвала эти узы. Сын мог убить своего отца ради денег и ради власти. Последние воины превратились в безжалостных убийц. Их должен был кто-то остановить. Ведь якудзы стали превращаться в элитный клуб не для всех. Презираемые обществом, но принимаемые им из-за тех денег, которыми они себя окружили. Бродячие воины-самураи, ронины – это сказка для американского кино. Ронины никогда не были самураями. Они были слугами своих господ. И отомстив за смерть хозяина однажды, они сами становились бандитами, еще более страшными, чем якудза. Ведь во главе якудза хотя бы стоял отец. Тогда пришел Учитель. Он произнес слова, ставшими священными:«Поднявший меч, убит быть может лишь свой меч поднявшим». Это означает, что преступника может убить только преступник, потому что только в якудза остался дух воина, но этот воин был на стороне тьмы. Вокруг него всегда была ночь. Он не видел свет, потому что даже днем ходил с закрытыми глазами, – японец окунул тебори в чашечки с краской и посмотрел, как она, словно капельки дождя, стекает вниз, – люди не могли разбудить такого воина. Слишком безразличен он был к окружающим и чужому горю. Но однажды он проснулся. Его разбудил воющий рядом пес. Так этот клан получил название, «Клан Спящих Псов». Бойцы этого клана – высшая степень зла, которые давно похоронили себя среди живых на своем кладбище бесчестия. Но они остались живыми. Жизнь для них – это меч в руках, который обращен против зла. Иногда они спят слишком долго. Но они обязательно проснутся. Проснуться тогда, когда придет их время. Когда они услышат собачий вой, который донесет до них слова учителя:

«Ты – зло. И нет добра в тебе.

Как чистой нет воды в гнилом ручье.

Как нет листвы зеленой на древах осенних.

Ты – зло. Но ты то зло, что ото зла вокруг спасенье».

Холод почувствовал, как тонкие иголки коснулись его спины и начали вышивать по телу какой-то загадочный узор. Саке ударило в голову, и он захлебнулся в своих мыслях, которые ушедшее сознание вытолкало наружу».

1 глава - 6

Москва. Котельническая набережная. Зима 2016 года.

Тея поставила на стол тарелку с дымящимся омлетом.

– Слушай, – она посмотрела на зевающего, как только что проснувшегося бегемота, Холода, – все твои сны… В них есть какой-то порядок. Может попробуем гипноз? У меня знакомые есть знакомые, они работают как раз над восстановлением памяти, – Тея достала из холодильника бутерброды с сыром, – погружают человека в сон…

– Да я и без них погружаюсь, – Холод ковырнул вилкой омлет, – сны четкие… как это… – он прожевал кусок омлета, – атмосферные. Как цветные, яркие. Звуки, запахи – там все есть. И я есть. Только я не пойму, что я в этих снах делаю. Вернее, я вижу… Понимаю, что это делаю я, но зачем? Не знаю. И если это было со мной на самом деле, то я этого не помню. Вот смотри, – он отпил из кружки молоко, – вот собака на спине. Это японская татуировка, но слишком нетипичная. Что значит для японцев собака?

– Ну Хатико, скорее всего, – Тея села за стол с кружкой кофе, – верность, преданность, умение ждать… А какие в Японии еще собаки есть, кроме акита-ину?

– Японский хин, – Холод на секунду задумался, – шиба-ину, тоже лайка, японский шпиц – это мелкая такая. Если чисто японские еще – тоса-ину, это мастиф. Кай-кен – тигровая японская собака. Это вообще их достояние. Их очень мало. Японский терьер – это раньше охотничья была, сейчас комнатная, – Холод взял с тарелки бутерброд, – ну что еще? Сикоку похожа на волка. Кишу-ину – тоже лайка, только белая. Хоккайдо-кен, еще ее айно называют – это вообще самая древняя собака. Она у айнов с Хоккайдо была несколько тысяч лет назад.

– А у тебя какая? – Тея отпила кофе, – там явно не лайка, – какая-то бойцовая порода.

– Бойцовых пород нет. У меня, судя по всему что-то очень похожее на знаменитую японскую собаку Фу. Ее еще называют Лев Будды. Хотя это все-таки больше собака. Считается, что она защищает от зла и обозначает ум и героизм.

– Ага, – засмеялась Тея, – прямо про тебя! Пошел герой за орденами!

– Да! – Холод положил вилку и посмотрел на Тею, – но я почему-то вижу черного ка-де-бо во сне. Это даже не японская порода.

– А давай нам гугль в помощь, – Тея взяла «яблочный» планшетник со стола, и ее пальцы заскользили по экрану, – переводится, как «бычья собака», страна происхождения Испания, Балеарские острова… Так… Это не то… Вес, рост, – она слистнула страницу и открыла другую вкладку, – собака охранник, в двадцатые годы прошлого века стала распространяться в Европе… характер… А! Вот! Смотри!  – Тея протянула ему планшет, – единственная собака с сердцем льва! Лев в собаке! Конан. Легенда в мире ка-де-бо.

– Интересно, – Холод взял планшет из ее рук и начал читать вслух, – один из лучших представителей породы, погиб из-за твердости своего характера. Был лучшей собакой в питомнике и настроил против себя всю стаю. Во время выгула они напали на него. Он сражался одновременно с двенадцатью псами, и победил, но умер от ран. Представители кровной линии Конана встречаются в Испании и Пуэрто Рико… И вот, смотри, – Холод взглянул на Тею, – в начале восьмидесятых один из представителей якудза стал обладателем щенка этой породы. Испанские мафиози подарили ему его в знак уважения. Это был единственный черный щенок в помете. Девочка. Как говорят испанские заводчики, в этом щенке жила душа ее предка, Конана, или точнее, его тень. При нападении на лидера якудза, ее хозяина, она загрызла двенадцать человек, и продолжала сражаться даже после того, как ее хозяин был уже не мог оказать сопротивление. Приехавшая на место полиция среди гор разрубленных и загрызенных тел, обнаружила еле живого якудзу с мечом в руках. Единственные слова, которые он произносил, были: «Йори» … – Холод на секунду задумался. Тея взяла у него планшетник:

– Его любимая собака бесследно исчезла, – Тея продолжила, – с этим связано появление легенды о собаке среди японских мафиози. Они утверждают, что собака мастера Кэйташи, так звали ее хозяина, стала появляться и мстить людям из мафии. Тогда и появилась эта легенда: «Раз в год на перекресток дорог выходит огромная, черная как ночь, собака. Она приходит в город, скребется в закрытые двери, лает, просит ее пустить. Поговаривают, что она ищет своего хозяина. Но люди, обезумев от страха, запирают на засовы двери. И тогда собака начинает жутко выть на луну...» – Тея почувствовала, как по ее рукам побежали мурашки.

– «И кто услышит ее голос, – продолжил Холод, – тот скоро умрет. А тот, кто увидит ее – тот умирает сразу на месте…»

Тея подняла на него удивленные напуганные глаза:

– Как такое может быть?

– Йори, – ответил Холод, – по-японски значит «Ночь». И, по-моему, люди ошиблись. Не она искала хозяина. А хозяин искал свою собаку. Что-то мне подсказывает, что этот якудза жив…