Холод. Сага. Часть 17. Детки в клетке

Пролог

«ХОЛОД».

Часть 17.

ДЕТКИ В КЛЕТКЕ

ИЛИ

ПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО МАСТЕРА

«Опять круги рисует время,

Где мы в плену у сновидений,

Сомнений, страхов, суеверий –

В них мы блуждаем, словно тени.

Опасен гений заблуждений,

Ведь мы всего лишь цепи, звенья

Коварных умозаключений

От частых взлетов и падений.

Мы – дети страшных преступлений,

Ошибок, мелких огорчений.

Здесь слишком много искушений,

А у теней нет отражений…»

ПРОЛОГ

«Сколько там позади километров и миль,

Где дожди разбивают дорожную пыль,

Где любые мечты – бесконечная быль,

А ваниль почему-то горчит, как полынь…»

Прага. Весна 2016 года.

Томаш вынырнул из прозрачной глади бассейна и неспеша поплыл к мраморному бортику. Упершись в него руками, он тряхнул гривой кудрявых черных волос и поднял взгляд вверх. Прямо на уровне его глаз стояли начищенные до блеска дорогие кожаные ботинки.

– Ты как здесь оказался? – он посмотрел на худого высокого гостя, – а где охрана?

Тот усмехнулся и уселся на плетенное кресло из итальянской виноградной лозы. Томаш подтянулся на руках, вылез из бассейна и накинул на себя махровый халат:

– Зачем ты пришел? – начал Томаш, – мы же с тобой обо всем договорились… как тебя там? – он поморщился.

– Можешь называть меня Мастер, – гость усмехнулся, взял со стола бутылку «Кьянти» двадцатилетней выдержки, налил себе в бокал, и, полюбовавшись, как вино играет при свете неоновых ламп, сделал глоток, – я все сделал, – он улыбнулся.

– А где доказательства? – Томаш уставился на сидящего с бокалом вина того, кто велел называть его Мастером.

– Вааля! – он поставил бокал на столик и взял стоящую возле стены завернутую в черную ткань картину. Неспеша он поставил ее на стол, и после этого медленно сдернул с нее скорбный покров, – а вот и доказательства…

На Томаша с картины прямо из глубины темного моря уставились две пары глаз, огромные, страшные, безумные и одновременно тоскующие и ищущие, проникающие своим взглядом прямо в сердце и просверливающие насквозь душу. Над темной синевой моря взмывали вверх кровь и языки пламени. А глаза… Они словно кричали, заставляя застыть на месте и ощутить каждой клеткой мозга бездонный крик поверженной внутри собственного ада души художника.

– Ну что, устраивает? – Мастер посмотрел на Томаша, который с трудом отвел взгляд от картины и кивнул головой, – тогда я хотел бы получить гонорар за свою работу.

Томаш снова кивнул, поправил на себе халат и зашлепал босыми мокрыми ногами, оставляя следы на мраморной лестнице, в свой кабинет. Мастер улыбнулся, положил картину на стол и снова взял в руки бокал с «Кьянти». Покрутив его в руке, он взглянул через красную жидкость, похожую то ли на кровь, то ли на бушующее в его груди пламя, на белоснежную стену и беззвучно рассмеялся…

Пролог - 2

Москва. Сокольники. Конец апреля 2016 года.

– Ну все, – майор ДПС Миронов отрубил рацию в новенькой «Десятке» и потянулся, – через час дежурство сдаем, и я на все майские на дачу. Пивас, шашлыки, – он довольно улыбнулся и посмотрел на сержанта, сидящего за рулем, – а ты как?

– К матери съезжу в Воронеж, – сержант, размяв шею, хрустнул ей, – да, спокойно сегодня что-то. Обычно перед праздниками суеты больше.

– Смотри не накаркай, – рассмеялся майор и достал из кармана формы телефон, – давай-ка мы сейчас еще дворы объедем на всякий пожарный и поедем потихонечку оружие сдавать.

Сержант кивнул и не спеша завел машину. На небольшой скорости они въехали в один из проходных московских двориков в Сокольниках. В предрассветной мгле свет фар выхватил фигуру девочки, одиноко стоящей посреди пустой темной арки.

– Что это с ней? – сержант посмотрел на майора? – откуда она вообще здесь? Это… Товарищ майор… Петрович… Она чем-то перемазана.

– Вижу уже, – майор злобно посмотрел на сержанта и его пальцы сжали цевье автомата, – говорил же не накаркай! – Миронов сплюнул себе под ноги, – подкрепление на всякий случай вызывай.

– Зачем? – сержант удивленно посмотрел на майора, – это же ребенок!

– Кровью она перемазана, – майор тихо выругался, снял автомат с предохранителя и открыл дверь машины.

Пролог - 3

Москва. Аэропорт «Шереметьево». Конец апреля 2016 года.

– Слушай, ты посмотреть должен, – молоденький таможенник дернул за руку сонного старшего смены.

– Чего посмотреть? – лениво зевнул тот.

– Там, в багажном отделении… У погранцов собака с ума сходит, пошли уже, короче, – молодой ткнул своего коллегу в плечо.

Тот поднялся, поправил китель и натянул фуражку. Минут десять они петляли по узким коридорам, пока не оказались в грузовом терминале аэропорта. Возле стола столпилось несколько пограничников. Один из них успокаивающе поглаживал рычащую на сверток на столе огромную немецкую овчарку.

– Что у вас там? – старший подошел к напуганной блондинке таможеннице.

– Вот накладные, – она протянула ему стопку бумаг, – посылка из Москвы в Прагу. Оформлена через «ДЛС». Отправила компания «Регата», – девушка заглянула в бумаги, – получатель частное лицо. Номер посылки, – таможенница зашелестела листами, – в декларации написано, что это картина, художественной, культурной и исторической ценности не представляет, к вывозу разрешена, приобретена в салоне искусств «Дали», чек прилагается… оценочная ведомость, налоговая пошлина… в общем документы в порядке.

– И что? – старший посмотрел на таможенницу и пограничницу, – чего ваш Бобик-то разлаялся?

– Разлаялся ты, – обиделся пограничник, держащий собаку, – Амур там что-то нехорошее почувствовал.

– Наркоту что ли? – таможенник посмотрел на пограничника.

– Не похоже, – тот покачал головой, – но вскрыть все-таки надо.

– Слушай, ты представляешь, – таможенник снова посмотрел на пограничника, – какой это гемор сейчас будет? Следователя вызывать, представителя конторы отправителя… Может песик-то твой просто ошибся?

– Я так не думаю, – снова покачал головой пограничник, – у Амура шестьдесят задержаний. Он у нас… – договорить он не успел. Пес вырвался и, рыча, сдернул тщательно упакованный сверток со стола.

– Эх собака ты собака! – всплеснул руками таможенник, – что ж ты натворил-то? – он попытался поднять сверток с пола, но пес снова неодобрительно зарычал, – блин, и правда, что ж там такое? – таможенник посмотрел на окружающих, поднял сверток и положил его на стол, – давайте правда что ли посмотрим? Протокол задним числом оформим. Но смотри, – он посмотрел на пса, – если ошибся, «Роял Канин» у тебя вычтем, – таможенник достал из кармана канцелярский нож и аккуратно срезал обертку.

Перед окружающими предстала странная картина. На красном холсте было изображен дом с четырьмя окнами, за каждым из которых пряталось по глазу. Сверху картины шел какой-то странный дождь, больше похожий на слезы, который тоже почему-то был красный.

– Мне кажется, или это кровь? – пограничник посмотрел на таможенника, который завороженно рассматривал картину.

– Не знаю, – тот покачал головой и взглянул на девушку таможенницу, которая побледнела и упала в обморок.

1 глава - 1

ПЕРВАЯ ГЛАВА

Опять безумные картины,

Где каждый день пропитан сплином.

Здесь одинокие дельфины

Об океан ломают спины.

Здесь пролетают Лимузины,

О пыль дорог стирая шины,

И не ища на все причины,

Людьми становятся машины…

Москва. Специальный отдел МВД по борьбе с особо тяжкими преступлениями «Монстр». Конец апреля 2016 года.

– Я одного не пойму, – Макс подошел к окну и поднял жалюзи, – как ты все это умудрился связать? – он резко повернулся к столу, за которым сидел не выспавшийся и взлохмаченный Доцент, – ты уверен, что это два конца твоей веревки?

– Пока нет, – Доцент зевнул и потянулся, – но вот смотри, на одежде и руках девочки обнаружены следы крови двух групп. На картине тоже. Они аналогичны. Мы взяли пробы и сделали анализ.

– Ну, допустим, это не совпадение, – Макс снова повернулся к окну и уставился на пытающуюся распуститься сирень, – и следуя из этого можно сделать вывод, что девочка стала свидетелем какого-то преступления, потому что участником она быть не могла.

– Да уж, это точно, – Доцент покачал головой, – на вид ей всего лет пять.

– Вы пробовали с ней говорить? – Макс посмотрел на Доцента.

– Пробовали, – Доцент махнул рукой, – только я не пойму ничего. Она молчит. Ни слова.

– Шок? – Макс через плечо бросил взгляд на Доцента.

– Не похоже, – Доцент поправил очки, – понимаешь, она как в какой-то прострации. Как бы попроще сказать… слегка заторможенная, – он покрутил в руке карандаш.

– Препараты? – предположил Макс.

– Пока не уверен, – Доцент покачал головой, – понимаешь, она адекватно реагирует на все раздражители, ест, слышит речь, реагирует на нее, дает себя осмотреть, не боится людей. Она… – Доцент поморщился, – эмоциональный фон отсутствует. Эмоций вообще никаких. Ни страха, ни удивления. Как будто она считает, что все, что с ней произошло и происходит – это нормально. Как будто так и должно быть. Она как кукла, – Доцент поднялся из-за стола, – кукла, которая смотрит на мир глазами, которые ей нарисовал художник…

– Да, кстати, о художнике. Что это вообще за картина? – Макс посмотрел на Доцента.

– Лучше не начинай, – Доцент поморщился, – история вообще темная. Как говорится, картина неизвестного мастера. Но проследить ее путь нам удалось. Хотя, какой там путь, – он снова махнул рукой. Аукционный дом «Дали» – это обычный интернетный аукцион. Там не оценивают картины, а просто продают. То есть смотри какая схема, – Доцент взял лист бумаги и карандаш и начал рисовать свои любимые круги, – есть некий художник. Он нарисовал картину. «Дали» предоставили ему свою интернет-площадку с условием, что в случае продажи картины, они заберут свой комиссионный процент. Туда приходит покупатель, видит фото понравившейся ему картины и приобретает ее, платя свой процент площадке, где она размещена. За эти деньги «Дали» предоставляет полный комплект документов на картину, сообщает, что она не украдена, выставляет ее номинальную стоимость, и, в случае необходимости переслать эту картину за границу, делает полный пакет документов. Естественно, все расчеты производятся виртуально через вэб-кошельки, владельцев которых, как ты знаешь, очень сложно отследить. Тем более, что расчеты ведутся напрямую между продавцом и покупателем. Нам удалось выяснить, что картину в офис «Дали» доставил курьер. Мы его нашли. Ему эту картину передала какая-то старушенция. Данных никаких он у нее не взял, только телефон, который, естественно, оказался одноразовым. Вместе с картиной курьеру передали конечный адрес доставки. Он это все привез в офис «Дали» и те все оформили. А далее воспользовались услугами «ДЛС». Все просто, – Доцент развел руками.

– А получатель этой картины? – Макс уселся на диван.

– Он в Чехии, – Доцент сел рядом, – но боюсь, что он не более, чем контактное лицо. И не факт, что Чехия – это конечный пункт доставки.

– А сама картина что из себя представляет? – Макс посмотрел на Доцента.

– Я в этих новых живописях не силен, – тот почесал за ухом, – абстракция какая-то, авангардизм… Дом, глаза, какие-то детали, скамейка, машина… И все красным залито.

– Кровью? – Макс посмотрел на потолок.

– Да не сказать… – Доцент прислонился к спинке дивана, – холст кровью загрунтован однозначно. Плюс кровь присутствует в составе краски, в мазках, которые изображают то ли дождь, то ли слезы. А так обычное масло.

– Значит у нас появился долбанутый художник, рисующий на крови, – резюмировал Макс.

– Этого я и боюсь, – Доцент тяжело вздохнул, – жертв-то у нас нет. Но как сказали эксперты, в составе этой картины никак не меньше шести литров кровь двух групп. Не в том смысле, что они все в ней, просто использовали. Представь себе, если с каждого человека по три литра крови откачать, живым он будет? Так что, я думаю, трупы у нас будут, только пока когда и где неизвестно. Два минимум.

1 глава - 2

Москва. Новорижское шоссе. Элитный коттеджный поселок А. Май 2016 года.

– Ну и забрались вы! – Доцент посмотрел на Тею, которая за столом кружками нарезала огромные сочные помидоры, – а особняк прямо в викторианском стиле, – Доцент оглядел дом, больше напоминающий какой-то замок с башенками и мраморными колоннами на фасаде.

– Это все брат, – Тея шмыгнула носом и взяла очередной помидор, но потом отложила его и вытерла руки полотенцем, – сказал: «Хватит с нас старых дач. Кто полезет туда – заминирую!», и вот этот вот комод купил, – Тея улыбнулась, – ну ладно, давай к делу. Я посмотрела результаты обследования. Анализы у девочки в полном порядке. Никаких видимых изменений в составе крови я не обнаружила. Никаких препаратов ей не давали.

– Тогда почему она себя так ведет? – Доцент уселся на плетенную скамейку-кашпо, – она как будто не в себе. Что это? Стресс?

– Ты знаешь, я не думаю, – Тея присела напротив и налила себе апельсинового сока, – из заключения врачей я могу сделать свой вывод. Конечно, он может оказаться ошибочным, потому что это немного не мой профиль. Короче, – Тея сделала глоток сока, – а ты не можешь предположить тот факт, что эта девочка всегда была такой?

– В смысле? – не понял Доцент.

– Попробую объяснить, – Тея поставила сок на стол, – ты знаком с таким термином, как аутизм?

– Что-то слышал, – Доцент поправил очки.

– Скажем так, это небольшие изменения в участках мозга, которые вообще никак могут не влиять на развитие ребенка. Зато на социализацию они влияют еще как. То есть в принципе вполне развитый на свой возраст ребенок может уйти в себя, в свой мир. При этом он абсолютно здоров, он слышит вопросы, знает на них ответы, но не хочет на них отвечать, потому что это находится вне его мира, в котором он на данный момент прибывает. Это совсем не похоже на стресс. Это некое состояние… – Тея на секунду задумалась, – в котором ребенок не замечает ничего вокруг. Ни хорошего, ни плохого. Чаще всего у такого ребенка отсутствует эмоциональная окраска происходящего, поэтому он не может дать этому оценку, а соответственно он не выдает никакой реакции – страх, радость. В принципе, можно смело сказать, что он даже не понимает, что вокруг него происходит.

– Ну и как… нам ее вывести из этого состояния, – Доцент посмотрел на Тею.

– К сожалению, наверное, вывести никак, – она покачала головой, – я думаю причины, по которой она оказалась в своей ракушке, вы не установите. Я так понимаю, она стала свидетелем убийства, – Доцент кивнул, а Тея продолжила, – так вот, это плохой свидетель. Она могла его даже не заметить.

– ЗдорОво, – к Тее и Доценту подошел Холод, подтолкнув надоедающего Снежка с огромной доской в зубах, – опять что-то колдуете?

– Это про ту девочку, – Тея взглянула на него, – я тебе рассказывала.

– А, понятно, – Холод уселся рядом с Теей и закурил, – так чего вы опять так трудно идете? Смотрите, – он затянулся, – я так понимаю, эта девочка немного не в себе, и всегда такая была. Скажем, особенная, – Холод выпустил струйку дыма в синеватое майское небо, расцвеченное уже начавшим греть солнцем, – а особенные дети всегда наблюдаются у врачей. Теперь включаем логику. Девочку нашли в Москве. Я сильно сомневаюсь, что ее откуда-то везли.

– Да мы уже проверили, – перебил его Доцент, – никто об этом ребенке в том районе, где ее нашли, ничего не знает.

– Конечно не знает, – продолжил Холод, – зато знают врачи, что такой ребенок есть. Потом Тея мне сказала про кровь… что на девочке и на картине она одинаковая. Значит у девочки была семья. Отец и мать. Можно сравнить…

– Уже сравнили, – махнул Доцент, – это не их ребенок.

– Не их – не значит, что не жил с ними, – Холод потрепал подбежавшего к нему Снежка и бросил доску подальше к забору, – может они ее усыновили. Сейчас модно таких детей брать, – он проводил взглядом пса, поскакавшего за дубиной.

– Да, – Доцент почесал затылок, – мы как-то об этом даже не подумали.

– А вы всегда ни о чем не думаете, – Холод широко улыбнулся.

В это время ворота особняка неспеша открылись и на мощенную мрамором дорожку вкатился черный «Кайен».

– Наум Марка привез, – улыбнулся Холод и затушил в пепельнице сигарету, – фонтан ездили выбирать.

– А что ты на счет этого скажешь? – Доцент вытащил из своего портфеля несколько фотоснимков картины из Шереметьево, – мне просто интересно твое мнение. Незамыленный взгляд со стороны, так сказать.

В это время из джипа выпрыгнул Марк, в которого тут же врезался Снежок со своей доской. Вслед за Марком из машины вылез Наум. Сняв очки, раз еще раз довольно оглядел особняк и неспешной походкой направился к Холоду, Доценту и Тее. Марк со Снежком обогнали его.

– Мама! Папа! Мы такой фонтан с Наумом видели! Там три Грации! У них в руках амфоры и прямо из них вода! Здрасьте, – Марк только заметил Доцента, взял стакан сока со стола и выпил его.

– Привет, – Наум протянул Доценту руку, – как тебе наша фазенда? А вы, я смотрю, опять что-то удумали, – он кивнул на бумаги, лежащие на столике.

– Можно? – Марк поставил стакан на стол и взял одну из фотографий.

1 глава - 3

Западная Украина. Белая Церковь. Май 2016 года.

– Вы часто думаете, что художники рисуют для вас, – он усмехнулся, – вы вообще странные люди. Почему вы решили, что мир крутится вокруг вашего бессмысленного раздутого Я, – он посмотрел на двух молодых парней, висящих вниз головой на ржавом турнике в старой школе, – настоящий художник пишет то, что у него внутри. Он как будто обнажается и снимает с себя кожу, – он сел на старую табуретку и посмотрел на напуганных людей, которые мычали заклеенным скотчем ртом, – а вы, – он махнул рукой, – вы разучились понимать прекрасное. Вам уже мало натюрмортов, портретов, пейзажей. Вам нужна бессмысленность, которую вы называете словом авангард, значение которого вы не очень понимаете. А знаете… – он криво усмехнулся, – где-то я вас понимаю. Больше вас не интересует реальность. Вы сами бессмысленные. Поэтому вас окружает полная бессмыслица. Так что приходится работать с тем, что есть, – он открыл мольбертный ящик и стал перебирать тюбики с красками и кисточки, – интересно, что же вы мне напоминаете? Наверное, два растения. Два ненужных сорняка. Но мне кажется, ваши родители думали иначе. Они думали, что растят что-то благородное, например, бутоны роз. Розы в дерьме, – он улыбнулся, – наверное, так я и назову эту картину. И не надо лирики! Розы, выращенные в дерьме – дерьмовые розы. По-другому быть не может. Они впитали дерьмо и вместо прекрасных ароматов источают запах дерьма. Они красивы только внешне. Внутри них полное дерьмо. А значит одна роза у нас будет коричневой, а во вторую мы добавим побольше охры, – он открыл тюбик и, поморщившись, выдавил из него бледно-желтую краску, – значит решено. Вы будете розами… А где же эти розы у нас будут расти? – он поднял глаза на потрескавшийся потолок, на котором одиноко висела лампочка без абажура на проводе, – наверное, на снегу. На таком же белом и бессмысленном… очень похожем на героин, который вы продавали. Но удобрением у вас будет не дерьмо, а кровь тех людей, которых вы убили этим снегом. Грязная кровь. И поливать вас будут этой кровью, – он взял тюбик с ярко красной краской, – но, к сожалению, эту кровь одной краской не напишешь. Я всегда задумывался, почему для таких, как вы, что кровь, что краска – это одно и то же. И вы знаете, – он усмехнулся, – я понял! От безразличия. Вы не можете отличить краску от крови, потому что вам все равно. Вы не научились чувствовать чужую боль. Ведь вы не знаете главного правила – прежде, чем научиться состраданию к другим, надо вдоволь нажраться своей болью. Вот так вот. Значит, приступим, – он взял кисточку и попробовал беличий мех на ее конце, как будто это было лезвие ножа, – Турок! – крикнул он.

В спортзале появился невысокий смуглый крепыш. Мастер посмотрел на него и кивнул в сторону висящих на турнике ребят. Тот спокойно подошел к ним, подставил под каждого из них по старому ржавому тазу и, насвистывая какую-то веселую мелодию, вытащил из ножен, висящих на боку, огромный нож.

– Рот им освободи, – посмотрел на него Мастер, – я хочу слышать их боль. Без этого картина получится неполной.

Турок кивнул и сдернул со ртов молодых людей полоски скотча. Спортзал наполнился криками. Не обращая на них внимания, Турок невозмутимо провел по горлу сначала одному парню, потом другому своим огромным ножом. Крики сменились хрипами и бульканьем. Кровь, словно дождь, вначале каплями, а потом ливнем струй застучала по ржавым тазам.

1 глава - 4

Москва. Центр временной изоляции подростков «Позиция». Май 2016 года.

– Она его не съест? – Холод посмотрел на монитор, потом на Макса и Доцента, но встретился со взглядом Теи, – да я шучу. А это… Никак нельзя звук включить?

– Нет, – покачал головой Макс, – все должно быть естественно. Они не должны понимать, что за ними следят. Иначе может ничего не получиться.

– Ну ладно, – Холод уселся на кресло и снова уставился в монитор, на котором Марк стоял посреди белоснежной комнаты. На белом ковролине перед ним сидела маленькая девочка и крутила в руках кубик с изображением птички. Марк, оглядевшись по сторонам, присел рядом с ней, – значит у вас тут центр таких… детей индиго, – Холод посмотрел на Макса, – и все они немного того… Хотя с виду, – Холод посмотрел на девочку в мониторе, – вроде как нормальная.

– Скажем так, – Макс присел рядом, – здесь у нас дети…

– Особенные? – перебила его Тея.

– Нет, – Макс покачал головой, – скорее другие. Здесь дети…

– Да говори уже открытым текстом, – Холод махнул рукой, – дети маньяков. Доцент уже сказал. Они опасны, – он посмотрел на напуганную Тею, – так что эта девочка у вас тут делает? Вы же про нее ничего не знаете.

– На счет опасности я бы не стал преувеличивать, – Макс посмотрел на монитор, в котором девочка протянула один из кубиков Марку, – они опасны больше для себя. И это не только дети маньяков. Здесь дети, которые не понимают, что такое хорошо и что такое плохо. Они не видят ни зла и не добра.

– То есть полностью лишенные эмоций, – Тея посмотрела на монитор, где девочка, уже улыбаясь, играла с Марком в кубики.

– Можно и так сказать, – Макс улыбнулся, – для них естественна только та среда, в которой они находятся. Это некое подобие аутоформы, но у них не отсутствует контакт с обществом. У них отсутствует контакт с самими собой.

– Получается, что они не могут осознавать, что происходит и не понимают, хорошо это или плохо? – Тея посмотрела на Макса.

– Плавающая мораль, – вмешался в разговор молчавший до этого Доцент, – они не считают себя участниками происходящего вокруг. Они это они, а то, что происходит – их не касается.

– Тогда она неважный свидетель по-вашему, – улыбнулся Холод, – если она даже и видела, как кого-то убили, ей это фиолетово.

– Да я бы не сказал, – Макс поморщился, – у нее это заперто где-то внутри, потому что она нормальная. Нормальнее даже нас с вами. Просто нет эмоций. Нам, когда грустно, мы надеваем веселую маску, а такие, как она, – он кивнул на девочку, – не любят и не умеют притворяться. Они искреннее нас.

– Послушайте, – Тея приблизила лицо к монитору, – мне кажется, или они разговаривают?

– По ходу да, – Доцент тоже уставился на девочку, которая жестами что-то показывала Марку, вертя в руках кубик с птичкой, – может послушаем?

– Нет, – Макс покачал головой, – можем спугнуть.

В это время Марк отвлекся от девочки и подошел к двери. Дверь открылась и на пороге появилась девушка, сотрудница центра. Марк что-то сказал ей, после чего она вышла и через минуту появилась со стопкой листов бумаги и карандашами. Марк и девочка пересели за стол друг напротив друга и долго молча смотрели друг другу в глаза. А потом Марк взял карандаши и начал что-то быстро рисовать.

– Что он делает? – Холод пристально уставился на детей за столом.

– Рисует. Может она все-таки что-то ему рассказала? – ответил Макс, – Наверное, какие-то обрывки воспоминаний. Не знаю, что из этого получится, но это уже прогресс!

– Как вы с ними работаете? – Тея выдохнула и села на стул, – это же к каждому надо найти свой подход. Свой ключ.

– Иногда получается, иногда нет, – покачал головой Макс, – они все, как шкатулки. Но сломать замок в них нельзя. Только подобрать ключ. Неправильно подберешь – закроются навсегда. Но это единственное, что мы можем сделать. Здесь около пятнадцати детей. Некоторые действительно дети маньяков и опасных преступников. Благодаря некоторым мы даже раскрывали преступления. В силу их состояния, их никто не замечает, а они на самом деле ходячие улики и идеальные свидетели. Они не будут врать.

– А если преступник – кто-то из их родителей? Неужели они… – Тея посмотрела на Макса.

– К сожалению, они этого не понимают, – ответил он, – есть они, а есть то, что их окружает. Для них их родители – это не более чем цветы на подоконнике и деревья в парке. У них нет привязанности. Они готовы пойти не за теми, кто их родил и ухаживал, а за теми, кто их поймет.

– То есть за такими же, как они, – резюмировал Доцент.

– Ты хочешь сказать, что Марк такой? – Холод криво посмотрел на Доцента.

– Нет, – покачал головой Макс, – Марк тот, с кем она пошла на контакт. Но того, кто нарисовал картину, Марк понял.

– Вот это меня и настораживает, – Холод посмотрел на Тею, – кого мы растим?

Тея опустила глаза, а Макс улыбнулся.

– Тебе сказать честно? – Холод напрягся и кивнул, – твой ребенок – гений. Он не догадался, не узнал, он почувствовал это. Он абсолютно здоров, просто у него обострено какое-то шестое чувство. Это и есть феномен настоящего индиго. Они живут этими эмоциями и чувствуют людей. Чувствуют лучше нас с тобой. Они слишком хорошо, в отличие от этой девочки, знают, что такое хорошо и что такое плохо.

1 глава - 5

Москва. Специальный отдел МВД по борьбе с особо тяжкими преступлениями «Монстр». Май 2016 года.

– Значит, что мы имеем, – Макс посмотрел на Доцента, – ее зовут Мира. По крайней мере, так считает она. Это может быть производное от Мирославы или Эльмиры, или даже Марианны. Ей пять лет. Что было давно, она не помнит. Она помнит, что ей сказали, что у нее есть мама и папа. Но эти мама и папа говорили на языке, который она не понимает. Она должна была их слушаться. С ними она приехала в большую квартиру…

– Неужели она все это ему рассказала. А он нарисовал? – Доцент перебирал рисунки Марка, – квартира нарисована довольно точно. Жалко, что непонятно, где она.

– С этой квартирой вообще ничего не понятно, – кивнул Макс и продолжил, – а вот дальше начинается интереснее. Она смотрела мультфильмы на большом телевизоре. Она не знает, что такое мультфильмы, но ее посадили их смотреть. Новые папа и мама ругались, а потом пришли люди. Злые люди с оружием. Они били маму и папу, но ее не тронули. Потом снова везли на машине. На большой машине с темными стеклами. И привезли в другой маленький ом, но без телевизора. Родители молчали, потому что у них был заклеен рот. С ними все время были злые люди. Потом пришел еще один человек. Но он был не злой. Но зачем-то убил маму с папой. Те злые люди хотели сделать с ней то же, что с папой и мамой, но тот, кто пришел, не дал им это сделать, потому что он главный. Он взял ее на руки, посадил в машину и отвез туда, где ее нашли. А когда уходили из того дома, она упала и испачкалась. Видимо, это и была кровь.

– Но она запомнила кого-то из этих людей? – Доцент посмотрел на Макса.

– Примерно папу и маму. Марк нарисовал их, – Макс выбрал на столе рисунки, – и одного из злых людей. Главного, который отвез ее, она не помнит. У него вместо лица был свет, как лампочка.

– Интересный фоторобот, – усмехнулся Доцент, – ищем человека-лампочку. Короче, все зря видимо, – он махнул рукой.

– Я бы не сказал, – Макс ткнул пальцем в один из рисунков Марка, – это ее отец. Марк хорошо рисует.

Доцент посмотрел на рисунок и увидел на шее человека татуировку – орла над земным шаром, вокруг которого был обвит якорь. Внизу были какие-то загагулины.

– Это что за каракули? – Доцент посмотрел на Макса.

– Это не каракули, – тот улыбнулся, – это арабская вязь. А татуировка… Это знак американских морпехов. Шестой корпус морской пехоты в Ираке. Ее отец – американец. Плюс другой язык. И это уже аксиома.

– И что нам это дает? – не понял Доцент, – мы всех морпехов искать будем и вычислять, кто пропал.

– Нет, – Макс уселся за стол, – смотри. Она сказала Марку, что ей сказали называть их мамой и папой. На ум приходит только одно. Они ее усыновили. Нам надо искать семью американцев, которая усыновила русскую девочку в интернате для особенных детей. Это семейная пара. Им за тридцать или чуть больше. И он служил в шестом корпус морской пехоты в Ираке. Это уже много.

– Это да… – кивнул Доцент, – но человек-лампочка. Убийца, видимо, он. Кстати, почему он хороший?

– Трудно понять, – Макс покачал головой, – я предполагаю, потому что не сделал ей плохо. Не забывай особенность этих детей. Но в принципе ты прав. Это нам ничего не дает. Но есть одно но… Марк действительно хорошо рисует, – Макс улыбнулся и вытащил рисунок мужчины с бородкой и резкими чертами лица, – ты знаешь, кто это? – Доцент отрицательно покачал головой, – знакомься, – Раджаб Меро. Прозвище Турок. Макс положил рядом с рисунком фотографию.

– Очень похоже, – согласился Доцент, а Макс продолжил:

– Албанский террорист. Торговец органами, наемный убийца, который родился в Чехии.

– Так значит все-таки Чехия… – Доцент поправил очки, – и у нас уже был один такой.

– Так точно, – улыбнулся Макс, – небезызвестный Хирург. И наверняка они друг друга знают. Они же конкуренты.

– Ага, – хихикнул Доцент, – осталось дело за малым. Разговорить Хирурга, который с момента вынесения приговора за несколько лет не произнес ни слова.

– Это единственный вариант. Значит надо разговорить. И это должен сделать ты. Ты же его задерживал, – Макс уселся в кресло и продолжил, – а я буду искать эти детские дома и реабилитационные центры. Думаю, с американцами связываться рано.

– Думаешь, этот морпех еще жив? – не понял Доцент.

– Конечно нет, – Макс махнул рукой, – у нас и так с их страной отношения сложные. Сейчас шум поднимем… Хотя, доложить, куда следует, надо.

– Это да, – Доцент подошел к кулеру и налил стакан воды, – я вот что про Хирурга думаю. Помогать-то он, конечно, навряд ли нам будет. Разговорить его тоже не вариант. Мы же на нем крест поставили. Такая схема идеальная рухнула. Может заинтересовать чем? Вот только чем?

– Это уж твоя епархия, – улыбнулся Макс, – сыграй на честолюбии, поторгуйся в конце концов. Может ему что-то надо? Собери всех, кто помог его взять и посмейтесь над ним. Может он вам на зло это сделает. Ты не забывай, он косит под невменяемого. Так-то он здоровее нас с тобой. Может увидит вас всех…

– Не знаю, – Доцент замялся, – неудобно как-то Холода опять просить. И так Марка задействовали. А потом… – Доцент на секунду задумался, вспомнив недавнюю историю с «Триумвиратом», – это все-таки его сын, семья. Да и мне они не чужие.

1 глава - 6

Мурманск. Специальное лечебное заведение закрытого типа ГУИН. Май, 2016 года.

– Ты чего от меня хочешь? – Хирург посмотрел на сидящего напротив него Доцента и звякнул цепочкой наручников, – определили меня сюда, как дурака, маньяком назначил. Ко мне вон врачи каждый день ходят, ссаки в банке забирают, кровь берут и колесами пичкают. И контингент здесь… Даже поговорить не с кем. Животные!

– Я хочу, чтобы ты мне помог, – Доцент поправил очки.

– За все это? Помог? – Хирург расхохотался, – походу, это тебе вместо меня сюда надо.

– Но могло бы быть и хуже, – возразил Доцент, – могла бы быть общая камера в тюрьме, отпетые урланы, которые узнали бы, что ты и детей и взрослых на органы потрошил, а потом зона. «Сова» или «Лебедь», где ты всю оставшуюся жизнь на карачках бы ползал и тебе бы и в рот и задницу заглядывали каждые пять минут.

– Ага, – кивнул Хирург, – или я бы там в медпункте работал. Ты не забывай, я не просто врач, а хороший врач. Сиськи бы женам гражданов начальников клепал, да еще и денег бы заработал им. А тут даже библиотеки нет, – Хирург поморщился, – не туда ты меня определил, очкарик. Кстати, могу хорошего офтальмолога посоветовать. Тебе бесплатно все сделает. Не договорились мы с тобой. Два часа ты мне горбатого лепил… Так что давай, ты маньяков ловить, а я таблетки жрать и в банку сыкать.

– Ну как хочешь, – Доцент пожал плечами, – просто дело довольно интересное. А потом там Холод, Тея, Кирилл. Ребенок у них подрос. Марка помнишь?

– А они что там делают? – Хирург напрягся.

– Они нам помогают, – Доцент улыбнулся, – как мне тогда с тобой помогли.

– Помощники! – Хирург зло сплюнул, – особенно этот, журналистик недоделанный. Он мне всю жизнь обосрал.

– Ну что, повидать его не хочешь? – улыбнулся Доцент.

– Ты что, меня за дурака держишь? – злобно посмотрел на Доцента Хирург.

– Ну почему же, – Доцент нажал кнопку вызова конвоя на столе. Дверь открылась и в комнату для допросов вошли Холод, Тея, Марк и прячущийся за их спинами Кирилл.

– Здорово, псих! – улыбнулся Холод и положил руку на плечо Марка, вот и свиделись наконец! Я-то думал ты монстр, а ты так… И сказки твои тоже так себе. Да, Марк? – Холод посмотрел на сына, тот кивнул, – помнишь этого дядю? Тогда он, наверное, совсем другой был…

– А вы чего здесь делаете? И ты особенно, – Хирург злобно уставился на вошедших и глазами словно вцепился в Кирилла, – какого черта вас сюда принесло?

– Да просто все, дружище, – Кирилл улыбнулся, – нам наш друг рассказал об одном твоем коллеге. Так вот он поинтереснее тебя будет. Ну мы ему, конечно, помочь захотели. А заодно и с тобой повидаться, прошлое вспомнить. Он вроде тебя, тот чел. Только круче.

– И кто же это? – Хирург попытался скрыть любопытство.

– Турок, – Доцент достал из папки фотографию и положил на стол.

– Турок? – Хирург рассмеялся, – да мальчишка! Халтурщик! Обычный мясник. Работает так грубо…

– Так ты с ним знаком? – Холод взглянул на Хирурга.

– Конечно, – Хирург звякнул цепями наручников, – бизнес-то один. Все там крутимся. А вам-то чего от него надо?

– Спросить кое-что хотим. Только вот искать его не знаем где, – Тея нарушила молчание.

– Ну допустим я знаю, – Хирург откинулся на спинку железного стула, – а мне что с того?

– А что ты хочешь? – Доцент серьезно посмотрел на него.

– Хочу я много, – Хирург показал белоснежные зубы, – но, боюсь, можешь ты не много. Хотя… Давай попробуем. Вы же меня все маньяком считаете. Давайте, как в кино. «Молчание ягнят». Я – Лектор. Только вместо Клариссы будет вон он, – он кивнул на Кирилла, – и ягненок у нас будет, – он подмигнул Марку и посмотрел на побледневшую Тею и Холода, руки которого сжались в кулаки, – и переедет Лектор у нас из этого хлева в свою квартиру в Москве на Тверской. И никакой охраны там не будет, пока Лектору Кларисса и ягненок будут о своих страхах молчать. Только я и они двое.

– Ты это… – Холод пронзил Хирурга взглядом, – ты понимаешь, о чем ты просишь?

– Понимаю, – тот кивнул, – и ты понимаешь. Но надо тебе, а не мне. Поэтому я ставлю условия. И давай без этого что со мной будет если. Подумай, что с ними может быть, – Хирург подбородком ткнул на Кирилла и Марка, – я же маньяк. И здесь маньяки. Я многому чему научился. Хотите расскажу вам сказку про то, сколько человек с дыркой в виске может жить и боли не чувствовать? – он зловеще посмотрел на Тею, – но я не злой. Я просто одну вещь хочу понять. Откуда люди берутся, которым больше всех надо.

– А ребенок тебе зачем? – Доцент исподлобья взглянул на Хирурга.

– А знаешь, когда ребенок рядом, люди обычно честными становятся. Я-то лжец еще тот. Но мне понять кое-что надо. Поэтому буду играть по правилам. А вы правил не любите. Так что ребенок… Марк, кажется… он и есть гарантия чистоты игры. Я никуда не сбегу, не бойтесь. Мне свобода не нужна. Я и так свободен, как бы странно для вас это не казалось. Я хочу, – Хирург приблизил свое лицо к Доценту, – посмотреть, как люди расстаются с иллюзиями. Никогда этого не видел. Когда убивал – чувствовал их страх, боль. Но ни один из них даже не подумал в этот момент, что вот сейчас, после удара скальпелем их мечтам наступит конец и все планы на жизнь рухнут. Я же не дурак, – он снова посмотрел на Доцента, – и не маньяк. Вам не Турок нужен. Турок так… пешка. Я по глазам вижу. У вас на крючке рыбка покрупнее. Я даже спрашивать не буду. Мне уже интересно. И на рыбку посмотреть с большими зубками, и на рыбаков. А потом понять, на самом деле вы настоящие рыбаки или вам тогда со мной просто тупо повезло… на удачу. Ну что, договорились? – он протянул закованную Доценту руку в наручниках, – короче, вы мне, а я вам. А свобода…Давайте потом с ней определимся, – Хирург улыбнулся, посмотрел на белоснежный потолок и стал насвистывать «В комнате с белым потолком с правом на надежду» …

1 глава - 7

Ближнее Подмосковье. Интернат для детей с особенностями развития. Май 2016 года.

– Да нет, что вы? – директор интерната уставился глазами, похожими на мячи для настольного тенниса, на Макса, – усыновление? Да кому эти дети нужны? – он махнул рукой, – здоровых девать некуда. Это же особый режим, особое питание, особые занятия. И вообще… Вам этого не понять. Они же, как собачки. Смотрят на тебя глазками, а сказать ничего не могут.

– Странное сравнение, – Макс прислонился к стене, – а на счет иностранцев?

– Да вы что? – директор надул розовые щечки, – это знаете, сколько надо бумаг собрать? Теоретически эти дети – отказники. Но это только теоретически. На самом деле, прежде чем вывезти ребенка из страны, нужно найти их биологических родителей, а чаще всего даже родственников второй степени и взять у них разрешение на вывоз ребенка из страны. Но даже это не дает права на усыновление. Нужно экспертное решение комиссии той страны, которая позволит усыновителям усыновить усыновляемого и предоставить ему гражданство. Вот такая вот казустика, – он развел руками и посадил свой жирный задок в кожаное кресло.

– А что с этими детьми после интерната бывает? – Макс подошел к столу.

– А ничего и не бывает, – директор махнул рукой, – некоторых родственники забирают, особенно тех, у кого есть недвижимость и имущество, а остальные, как положено, кто в тюрьму, а кто в психушку. Мы же юридически несем за них ответственность только до восемнадцати лет. Формально-то они здоровые. У них есть документы, право подписи и все, что полагается гражданину Российской Федерации. Даже право избирать и быть избранным, – директор нервно рассмеялся.

– У вас точно не было этой девочки? – Макс вытащил фотографию из нагрудного кармана кожаной куртки.

– Господи, да конечно не было, – пропыхтел директор, – такая красота! Я бы запомнил! А потом она не очень на наших клиентов похожа. Наши в основном мычат и глазки закатывают. Дети без вариантов. А потом я так понимаю, она семейная. Вы бы проверили психологические центры, центры адаптации частные. Девочка вроде приличная.

– Спасибо, – Макс спрятал фотографию, вышел из кабинета и зашагал по коридору. Он уже собирался открыть дверь, как почувствовал. Что кто-то дергает его за рукав.

– Вы из милиции, да? Вы девочку ищите? Миру? – Макс повернулся и встретился глазами с пожилой седой женщиной в застиранном медицинском халате, – пойдемте со мной, – она потянула его за руку, и они скрылись за дверью с надписью «Уборочный инвентарь», – вы только не говорите никому, – она посмотрела на Макса, – дайте фотографию… Да, это она, – кивнула женщина, взглянув на фотографию, – полгода назад она у нас появилась. Сторож наш Гена ворота открыл вечером, а она перед ними стоит. Одета хорошо. Рюкзак рядом с вещами. А в кармане пальто записка: «Ее зовут Мира. Ей 5 лет». Ну, мы приняли ее. Попытались родственников найти. А она не разговаривает. Все слышит, понимает, но не говорит. И вообще со взрослыми не очень на контакт идет. Но видно, ребенок домашний, ухоженный. Столовыми приборами пользуется, книжки берет, и не просто смотрит, а читает. Но как будто в себе… А потом эти появились.

– Кто «эти»? – Макс убрал фотографию в карман куртки.

– Американцы, – женщина махнула рукой, – они у нашего директора часто детей усыновляют. Незаконно, конечно. У них же там на этих детей пособие положено. Деньги огромные. Вот раз в полгода где-то и приезжают разные семьи. Хотя, какие они семьи, – она покачала головой, – вон и эти приехали. Он бык здоровый, видно, немного не в себе. И она как наркоманка какая, взлохмоченная вся. Но на машине дорогой приехали, на джипе. И сразу к Сидорчуку, к директору нашему. Только вы ему не говорите, – женщина посмотрела ему в глаза.

– Не скажу, – Макс улыбнулся и вышел.

*   *   *

– Вы что-то еще хотели? – директор, стоящий возле открытого сейфа с бумагами, повернулся к вошедшему Максу и не успел понять, как его лицо припечаталось к холодной стене.

– Слушай сюда, детоторговец, – крепко сжатые губы прижались к покрасневшему уху директора, – сейчас ты мне расскажешь, как ты детей незаконно за границу продаешь. Потом напишешь заявление и сбежишь отсюда в течение пятнадцати минут. В противном случае… – Макс выудил из кармана жетон главного управления по борьбе с организованной преступностью и сунул толстячку под нос, – я, как глава отдела по борьбе с насильственными преступлениями, закрою тебя, как педофила, и тот, кто тебя покрывает, просто отойдет в сторону. Так что подумай. Я все равно вами займусь, но у тебя будет возможность немного воздухом свободы подышать, а может даже спрятаться в норе какой-нибудь. Правда не знаю, как надолго, – Макс убрал жетон и толкнул директора в кресло, – давай, рассказывай, где девочка?

– Я… толком не знаю, – у человека в кресле затряслись губы, – это с посольства американского. Они вроде как наши спонсоры что ли. Сами знаете, как живем. Но они помогали… Вещи там, деньги, продукты. А потом попросили… сказали, что детям так лучше будет. Ну как мне не согласиться было? Они здесь все равно никому не нужны, а там хоть шанс есть.

– Об их шансах не тебе, гнида, решать. Кто девочку забрал? – Макс придавил директора коленкой к креслу.

– Он, кажется, Майкл… Она Элизабет. Они забрали девочку без документов. Они сами там все делают. E него родственник в посольстве работает в какой-то европейской стране, у этого Майкла. Кажется, в Чехии… Что дальше – я не знаю. Они просто забрали ребенка. А у нас это все курирует американец один. Джошей его зовут. Он при посольстве, неправительственная организация… «Хэппи чайлд» – «Счастливое детство»… Он мне просто звонит и все.

1 глава - 8

Австрия. Вена. Район Мариахильф штрассе. Май 2016 года.

– Вот ваш заказ. Я все выполнил. Мастер положил на резной стол перед седым человеком картину, на которой куда-то, в сторону черного неба прямо из снежных гор, очень похожих на Альпийские, росли две розы – одна коричневого, а другая едкого желтого цвета.

Мужчина, словно чего-то боясь, заглянул в картину и отвел глаза.

– Вас все устраивает? – посмотрел на него Мастер. Тот кивнул, – тогда оплата, как и договаривались.

Мужчина снова кивнул, подошел к напольным часам, отодвинул их и достал из ниши несколько плотных пачек с европейскими купюрами:

– Можете не пересчитывать. Здесь все, – он посмотрел на Мастера и протянул ему деньги.

– Даже не собирался, – усмехнулся тот, – обычно, когда дело заходит о мести, люди не меркантильны, – он взял деньги и бросил их в обычный целлофановый пакет с надпись. BILLA, – всего вам хорошего, – Мастер повернулся, но мужчина остановил его:

– Скажите, они сильно страдали?

– В вашем понимании скорее всего да, чем нет, – через плечо бросил Мастер, – хотя, что в нашем мире есть страдания? – он вышел из комнаты, потом из дома.

Мужчина подошел к окну и смотрел на темную фигуру, которая постепенно исчезала на липовой аллее, ведущей от дома к резным чугунным воротам. Потом тяжело вздохнул и поднялся на второй этаж, аккуратно открыл дверь и вошел в комнату. На огромной кровати лежала женщина. Он присел рядом с ней на кресло и взял ее неподвижную руку в свою:

– Все, Линда. Теперь все закончилось. Этих людей больше нет. Этого хотела ты и наша маленькая Марта. Она всегда будет для нас малышкой. Эти люди… Они больше никогда не убьют таких доверчивых маленьких девочек и мальчиков. Их просто нет. Завтра я отвезу тебя на кладбище, и мы оставим там ту картину. Не хочу хранить ее дома. Мы подарим эту картину нашей Марте, чтобы она знала – мы не сложили руки. Мы боролись за ее честь до конца. Даже когда этот дурацкий закон… – он погладил руку женщины, – теперь все наладится, Линда. И может однажды ты встанешь и снова начнешь улыбаться.

Он поднял взгляд и его глаза встретились с глазами жены. По ее дрожащим щекам впервые за много лет потекли слезы.

– Теперь все будет хорошо, Линда… Уже хорошо.

Мужчина спустился вниз, подошел к столу и еще раз посмотрел на картину. Две грязные розы, сплетаясь друг с другом, росли из кристаллов белого снега в черное небо, откуда на них смотрели полные тоски и непонимания глаза его умершей пять лет назад от передозировки дочери…