«ХОЛОД».19
Часть 29.
КОМПЕНСАЦИЯ ЗА СМЕРТЬ
«Снег…
На дороге белый снег.
Вьётся по снегу чёрный след.
Снег на дороге не блестит,
Ведь снег растоптан,
снег разбит…»
ПРОЛОГ
Москва, 1993 год.
Он почувствовал, что ему очень холодно… Очень темно и очень холодно. Он попытался открыть глаза, но понял, что они уже открыты, а вокруг темный холодный мрак с неприятным привкусом железа в открытом рту, который он так и не смог закрыть.
«Надо вставать», – сказал он сам себе, но ни руки, ни ноги не слушались его. Их тоже сковал какой-то странный мороз, который забрался глубоко под кожу и полностью парализовал его тело.
Он попытался крикнуть, но открытый рот не издал ни единого звука, и лишь выпустил сквозь разжатые зубы облачко пара, которое обычно вываливается наружу, когда на улице хорошо за минус тридцать.
Ему стало страшно, и со лба потекли капельки пота, которые тут же превращались в маленькие колючие льдинки, врезающиеся и стягивающие кожу на лице морозными узорами.
«Как я здесь оказался? – подумал он, – Блядь, о чем я вообще сейчас? Я же вообще ничего не помню… И где это ёбаное «здесь», где ты зажат, словно в железном гробу, забывший, что с тобой произошло несколько часов назад. А часов ли? – Он попробовал сжать в кулаки нелепо вытянутые вдоль туловища руки, но пальцы не слушались его, и лишь ноготь указательного процарапал по железным настилам под ним, – точно… железо», – он попробовал моргнуть, но сообразил, что глаза открылись, словно навсегда и закрываться не хотят.
Неожиданно их ослепил яркий свет, и он, слегка опустив вниз свои зрачки, увидел свой посиневший большой палец на ноге с привязанной к нему картонной биркой. Он снова попытался закричать, но открытый рот опять беззвучно промолчал, а в квадрате света появилась расплывчатая фигура в очках, которая рывком вытащила его наружу.
– Ну что, допрыгался, братишка… – громом прозвучало в его ушах, – вот и вся жизнь твоя… Девки, кабаки, тачки, бабки, а дальше черви. Жирные такие… Быстро сожрут. Хотя, – очкастый заглянул в Его неподвижные глаза, – ты тощий, долго тебя обгладывать будут. Ну давай что ли покатаемся, – он рывком сдернул его с холодного ложа и опрокинул на каталку, – узнаем, отчего ваша милость исдохнуть изволила… Хотя, это дураку понятно, – он повернулся и взял со столика лист бумаги, исписанный корявыми буквами, – передоз. Не, ну хоть с кайфом умер! – очкастый улыбнулся и со скрипом покатил каталку под яркий свет лампы, который заливал все пространство белой кафельной комнаты, – ты уж извиняй. Придется в тебе поковыряться немного, – очкастый взглянул в неподвижные глаза, – хотя, ничего нового там нет. Убитая печень, прокуренные легкие, посаженная поджелудочная… Вся твоя дольче вита, – очкастый ухмыльнулся, а он снова попытался ему что-то сказать, но проклятый рот по-прежнему молчал.
Очкастый снова отвернулся и взял со столика скальпель, проверив его остроту ногтем:
– Сейчас мы в тебе еще одну дырку проделаем, последнюю, – парень посмотрел на шрамы на его теле, – странный вы народ, бандиты. Жить хотите, на стрелках выживаете, а потом себя дурью убиваете. Похоронят тебя, братишка, и забудут. Под землей лежать будешь. Хотя… – очкастый задумался, – у вас и хоронят красиво. Оденут на тебя пиджак модный, ботинки замшевые. Прикинь, тут третьего дня одного из ваших привозили. «Коптевский», кажется. Так вот ихний бригадир ему мобилу в гроб засунул, типа чтобы на связи был. Может и тебе так повезет. Гроб из дуба полированный, подушки с бархата, обивка… А еще венки дорогие, катафалк… прикинь, даже в последний путь на «Мерине». Пацаны твои, которые отомстить за тебя пообещают. Если баба была, поплачет, а завтра к твоему корешу в койку прыгнет. Год пройдет, землю твою плитой гранитной придавят. А может даже и мраморной, где тебя во весь рост нарисуют, почти как живого, – очкастый усмехнулся и снова потрогал пальцем острие скальпеля, – только тебе уже глубоко по хую будет. Червяки, братишка, чер-вя-ки, – очкастый подмигнул ему и, смахнув с груди холодные льдинки, поднес к ней скальпель, – сейчас твой грудная клетка «сим-сим-откройся» сделает…
Он почувствовал, как острая железяка сделал аккуратный надрез прямо посреди грудины. Тонкий фонтанчик крови брызнул прямо на белый халат очкастого.
– Ты чего, блядина блядская, делаешь? – очкастый даже не понял, как рот лежащего перед ним мертвеца, которого он сам оформлял пару часов назад, открылся, а холодные посиневшие пальцы намертво вцепились в его горло.
От страха очкастый уронил скальпель прямо на пол, а потом грохнулся вслед за ним, потеряв сознание. Когда он пришел в себя, на него пялились диковатые глаза с красноватыми прожилками на белках:
Москва, лето 2019 года
– Хреновая это затея, – Холод посмотрел на Наума, намертво вцепившегося в руль, – лет-то сколько прошло. Там червяки уже все обглодали.
– Ты меня идиотом не считай, – Наум прикусил губу, – я сам все понимаю. Просто мозгу свою включи. Мы с тобой помирали. И кто-то из них так же мог.
– Могли, – согласился Холод, – только вот кто мог? Ну давай откопаем, поворошим трупы и прошлое.
– А ты что, забить предлагаешь? – перебил его Наум.
– А почему бы и нет? – Холод посмотрел в окно на обогнавший их оранжевый «Кайен», – Наум, это не наше дело. Они были большими мальчиками. Никто их бандитствовать не толкал. Вернулся и вернулся. Встретимся, побазарим, что этому зомби здесь надо. У нас-то косяков перед ними никаких нету.
– Ага, – Наум недобро сдвинул брови, – только их заморозков из родни мы перемочили. А потом…
– Чего «потом»? – Холод повернулся к Науму.
– Эх, Холод, не все так просто, – Наум надавил на газ и обогнал «Кайен», – ты не все расклады знаешь.
– А ты знаешь? – Холод пристально посмотрел на него.
– Знаю, да тоже не все, – Наум поежился, – вообще вся эта история с Василичем мутная была, сам знаешь. И намутили мы хорошо.
– Но не мы же их грохнули! – перебил Наума Холод, – Василича это рук дело.
– Ну я бы так категоричен не был, – остановил его Наум, – ты знаешь, вот ветерок когда дует, его можно в доме пересидеть. Сам ветер не страшен, а вот сквозняки… А насквозил я не по-детски.
– Подсыкаешь? – улыбнулся Холод.
– Не, радуюсь! – Наум вздохнул, – Прикинь, раньше жил – все по барабану было. А сейчас… Вика, Мира... Вы… Очень не хочется, чтобы из прошлого засквозило.
– Очень не хочется, – согласился Холод, – давай дверки все и закроем. Появится кто – порешаем. Денег дадим. Разрулим.
– Разрулим, – Наум повернул руль, – только вот в какую сторону. И главное, чтобы руль у нас не отобрали.
– Так вроде все закончилось… Триумвират, Граф. Все вообще порешали, – Холод пожал плечами, – сквозить нигде не должно. Так… Пук со смыком прошлогодний.
– Не тебе мне про прошлое рассказывать, – Наум надавил на сигнал, спугнув надоедливый «Кайен», – сквозняки из прошлого иногда такой бурей в настоящем оказываются. И даже не базарь ничего, сплевывать не буду. Только с автохимчистки, – Наум натянуто улыбнулся, – ладно, давай тему закроем. Тебя куда подкинуть? До дому, до хаты? – Холод кивнул, и Наум соскочил со МКАДа, и понесся туда, где горели яркие огни Москвы, начавшей уже забывать о лихих девяностых, не стесняясь подмигивая пластиковыми окнами, в которые еще несколько лет назад стреляли киллеры и братки закидывали гранаты, так и не сумев решить, кто в этом городе хозяин…
Москва, 1993 год. Ярославское шоссе, улица Проходчиков.
– Здорово, чего звонил? – милиционер протянул руку человеку, прячущемуся в тени козырька подъезда, – да… видон у тебя, конечно… – он оглядел спецовку «Мосэнерго», – а я уж думал, шифер у меня унесло. Ты же вроде того, а тут вот тебе на, звонок с того света. Со своими чего не связался?
– Закрой хлебало и слушай, – он посмотрел на протянутую милицейскую руку и засунул свою в карман сползающих брюк, – короче, мне валить надо, Коля. По-быстрому и по-тихому. Ксива нужна и место укромное.
– Да… Теоремку ты мне загадал, – Коля поскреб в затылке, – тебе это лучше со своими решить. Они вон за вас базары уже качают. Шмальнули уже кого-то. Обратка по полной идет. К ним бы шел, обрадовал бы братву свою.
– Так это они меня, – начал было он, но осекся, – короче, слушай, Коля. Ты мой свояк. Тебе только довериться могу.
– Дело больно хлопотное, – милиционер посмотрел на капли, стекающие с козырька подъезда, – а хлопотать сейчас – палево.
– Бабки – не вопрос, – перебил он его, – у меня там есть на черный день. Думаю, чернее уже не будет. Сколько времени все займет?
– Ну… если подумать, – начал было Коля.
– А ты не думай, Коля, – остановил он его, – а то я подумаю на чьей ты тачке гоняешь, в чьей хате живешь и чью мамку трахаешь. Да, папочка?
– Ты это… Не буксуй, – милиционер попробовал улыбнуться, – сказал, что сделаю. Но хлопотно. И не дешево. На пару дней есть, где отсидеться?
– На кладбище если только, – он усмехнулся, – не тупи, папаша. У меня везде край. И по вашей, и по нашей теме. Я же жмурик.
– Ладно, пошли, – Коля поправил фуражку и направился к стоящему возле подъезда «Форду», – отвезу тебя на дачу к начальнику. Я там с бойцами у него ремонт делать должен. Пока не начинали, переконтуешься там, а я подсуечусь.
– Подсуетись, Коля, – он похлопал собеседника по плечу, – а то тебе на мои бабки еще жить и жить. Не хочется, чтобы семья моя бедствовала. Узнают, Коля, что ты со мной в теме был, сам знаешь, как все кончится.
– Знаю. Пиздуй давай. Посиди там. Мне звоночек сделать надо, – он подтолкнул его к машине и вытащил из кармана телефон, – да… вечер добрый. Нарисовался он у меня. Сделаю все, как договорились. Мне это… Только деньги нужны. Сами понимаете. Нет, точно не вернется. С гарантией всё. А, ну тогда как всегда. На Курском в камере хранения. Не переживайте. Вы меня знаете, – милиционер убрал телефон и залез в машину.
– Ну что, Коля, давай на дачку? Сейчас в магаз заскочим, винишка и хавчика зацепим, отвиснем по полной, – он развалился на сиденье, – слышь, а может шлюх? Тут как раз девочки на Ярославке стоят… Олеся у них мамка… Там даже одна мулатка-шоколадка есть.
– А может сразу за дурью? – милиционер забросил фуражку на заднее сиденье и злобно посмотрел на него, – Что, не отвис еще? Давай, говори, куда за твоим черный днем ехать. Это все не за бесплатно делается.
– Жадный ты, Коля, – он опустил голову на подголовник, – давай тогда на Каширку, офис где был, помнишь? С дурью, Коля, узелком завязано. Сколько у тебя осталось?
– А чего это ты вспомнил? – напрягся милиционер, – ты же завязал.
– Я, Коля, с дурью завязал, – его глаза стали не добрыми, – а не с бабками за нее. Там, свояк, если я не забыл, еще полкило мается. Так что давай пока я дачником буду, ты все это раскидаешь по-пырому и мне мой край закинешь. А то я тебе сейчас все отдам и с ни хуя останусь.
– Время надо, – Коля повернул ключ в замке зажигания, – боюсь не успею.
– А ты успей, Коля, – он остановил его, – больше такой лафы не будет. Хотя, знаешь, – он на секунду задумался, – сделаешь все правильно и быстро, я тебе номерок волшебный шепну барыги одного с зельем чудным. Скажешь, что от меня, и дальше жить красиво будешь. Форд на «Кабанчика» поменяешь. Да, а место то надежное?
– Так это… Дача начальника РОВД, – начал было милиционер, но он его останови:
– Я про то, куда ты меня спровадить хочешь.
– Там все чики-пуки. Схема надежная, – Коля посмотрел на него, – не бзди, сынок.
– А я и не бздю, главное, чтобы ты не обосрался. Музыку что ли включи, – он улыбнулся и качнул болтающуюся на зеркале фигурку дятла Вуди из мультика, – а про шлюх, Коля, подумай. Я маме ничего не скажу. Помнишь Нинель из ресторана? Так вот там погорячее девахи, все мозги, Коля, высосут. Жалеть потом будешь.
– Мне тебя, дурака, сейчас жалко, – Коля поморщился, – мать-то твоя убивается…
– Головой об стенку или об раковину? – он горько усмехнулся, – не лечи меня, мусор. У нее нормальный сын есть. Главное, чтобы не в тебя и не в нее пошел.
Москва, высотка на Котельнической набережной, август 2019 года.
Тея проснулась от тишины. Нет, не пугающей. Просто непривычной. Холода рядом не было. Она подняла голову и только сейчас поняла, что тишина все-таки пугает ее. Она посмотрела на телефон и услышала грохот на кухне.
– Извини, что разбудил, – Холод посмотрел на нее, стоящую в дверях, – приехал пару часов назад, смотрю спишь, не стал будить. Я тут ужин готовлю, – он покрутил в руках сковороду и посмотрел на разбитые на паркете яйца, – будешь? С колбасой, – он перевел взгляд на собак, которые вдвоем с разных сторон вцепились в огромный кусок хамона, – хотя, можно и с сыром, – он улыбнулся.
– Давай я приготовлю, – она рассмеялась и забрала из его рук сковороду, – там вообще-то лазанья была. Ее просто надо было разогреть.
– Бывает, – Холод уступил ей место у плиты и уселся за стол, предварительно напузырив себе кружку капучино из новой кофе-машины.
– Где были? – Тея вытащила из холодильника оставшиеся яйца и сыр.
– Да там-сям, – уклончиво ответил он и отхлебнул кофе, – короче, по делам мотались. Наум меня забросил и домой поехал. Марк, если что, у них сегодня. Слушай, а ты меня в молодости помнишь? – неожиданно произнес Холод, глядя на Тею.
– Ну да, – ответила Тея и повернулась к нему.
– Значит и пацанов наших помнишь, – Холод поставил чашку на стол, – ну Могилу, Макса, Валька, Дятла…
– Такое забудешь, – рассмеялась Тея и, разбив яйцо, вылила на сковородку, – особенно Дятла. Такой панкуша! Я тогда попсятину какую-то слушала девчачью, а он все поучал, что «Сектор газа», панки, Хой. Кассету у меня даже забрал и педиками их назвал. Свою отдал вместе с плеером модным. Потом Слава ему сказал, он от меня отстал. А к чему ты это вспомнил?
– Да не, ни к чему, – Холод снова взял кофе, – просто прикинь, если бы они вернулись. Ну типа как мы с Наумом, а я даже не помню уже, какие они были. Просто говорили о них сегодня. К слову пришлось.
– Ну какие? – Тея подняла глаза к потолку, – Я и видела их всего несколько раз, до тебя. Ну Валя тихий, скромный был, домашний такой, на бандита не похож. Все время с девушкой приезжал, за руку ее держал, улыбался. Им Кирюха мелкий нравился. Видно, что детей хотели. Жалко, что с ними так вышло. Ну Дятел… Я тебе уже сказала, – она снова улыбнулась, – живчик такой припудренный. Шутки, прибаутки, но все квадратные или плоские. И на нерваках все время. А так вроде не злой. А вот Могила, – Тея задумалась и, разбив еще одно яйцо, продолжила, – этот пугал. Про таких говорят, что они в детстве кошек и собак мучали. Видно, что он людей ненавидел, как будто сквозь них смотрел, и все Славе говорил, чтобы за мной приглядывал и на улицу одну не пускал. Это я потом уже узнала, что у него с сестрой так получилось. Но все равно, – Тея поежилась, – посмотрит бывало, и мурашки. Видно, что приходил потому что вроде как надо. И все норовил свалить покурить, позвонить… Неприятный тип. А вот Макс, – Тея улыбнулась, – этот красавчик. Веселый… Я тебе честно скажу, я вначале в него влюбилась. Вечно то пирожные притащит, то майку какую-нибудь. Без подарков не приезжал. Учебой моей интересовался, и всегда говорил: «Вырастешь, женюсь на тебе». Видишь вот… Не сложилось.
– Ага, повезло, – надулся Холод, – а то была бы молодой вдовой.
– Ты чего, ревнуешь? – Тея пристально посмотрела на него и рассмеялась, – Да ты что? Я же мелкая была! А девочкам в этом возрасте всегда взрослые мальчики нравятся, особенно друзья старшего брата. Это классика. Ну а потом ты появился. Ты меня тогда своими слаксами кирпичными наповал сразил. Я такие только в кино видела.
– Будем считать, что ты так пошутила, – попытался обидеться Холод, – значит Макс такой клевый, а я в слаксах. Спасибо за комплимент.
– Кушай, не обляпайся, – Тея переложила яйца на тарелку и поставила на стол тарелку с яичницей, – так скажи мне, о чем вы говорили, что их вспомнили? И почему кто-то из них должен вернуться?
– Да это так… чисто теоретически, – Холод нацепил желток на вилку, – просто честно скажи, кого бы ты хотела увидеть? Кроме Макса, конечно… Или нет, давай по-другому. Кем бы они могли сейчас быть по-твоему?
– Ну я не знаю, – Тея налила кофе и присела рядом с Холодом, – Макс, наверное, что-то типа депутата… или госслужба. Такие умеют производить на людей впечатление и очаровывать. Он очень убедительный. Валя, наверное, отец троих, а то и больше детей. Бизнес свой. Дятел… – она погрустнела, – знаешь, я вот его в нашем времени вообще не вижу. Он бы просто не дожил. Скололся бы, спился… Он же как Вова, тяжело перемены воспринимает. Эта веселость, она наигранная. Самые веселые люди в душе самые прогруженные.
– Да, Вовик еще тот самосвал, – согласился Холод, – позвонил ему узнать, как дела, а он и рассказал… Минут на сорок. Ладно, извини, что перебил.
– Да не, ничего, – Тея отхлебнула кофе, – а про Могилу я даже не знаю… У него прозвище очень ему подходящее. Как будто он уже неживой. Так что, наверное, он бы никогда не остановился. Ну ты понял, о чем я. Он не как вы. Он убивал потому, что ему нравилось это делать. Убить и закопать. Без эмоций. И потом забыть.
– Да… – выдохнул Холод, – может так и к лучшему все получилось, – он посмотрел в окно на начинающий засыпать город, – знаешь, вот и мы с Наумом об этом толковали. Вот мы смогли, а прикинь у скольких не получилось. Вот не нашли они себя. Не вписались в поворот в новую историю.
Дагестан, город Б., зима 1994 года.
– Давай, Иван, шевелись, – он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним небритую физиономию, от которой пахло копченой колбасой, давай-давай! Тебя Нурик ждет, а Нурик ждать не любит, – он скинул с себя рваный ватник и уселся на деревянных нарах.
– Скажи ему, сейчас буду, – пробурчал он, глядя на бородача.
– Сам ему сейчас скажешь, что будешь. Бегом скажешь, – ответил тот, – давай, одна нога тут, другая туда, Нурик ждать не любит, – бородач поправил болтающийся на плече АКСу.
– Всё, понял, понял… – он, скрипнув костями, поднялся с нар и набросил на плечи ватник, – уже идем. Дай хоть водицы хлебнуть.
– Давай все потом, – не унимался небритый, – есть потом, пить потом, срать потом. Нурик ждет.
– Ну подождет немного, – он взял со стола закопченную кружку и отхлебнул противную теплую воду, но бородач допить не дал, и выбил кружку из рук:
– Ты что такое люди ждут не понимаешь, да? Сказали быстро, значит быстро! – он вскинул автомат, – Я повторять тебе не буду, я тебе не радио, да? Собрался и вперед пошел!
Он вздохнул и под пристальным взглядом бородача вышел из деревянной халупы на улицу. Несмотря на зиму, солнце палило нещадно. Налетавший с холмов ветер бросал прямо в лицо колючие горсти песка, который лениво ковыряли лопатами граждане бомжеватого типа, набрасывая его на тачки.
– Чего уставились? – крикнул им бородач, – Давай шуршите! План у вас! Работать я за вас буду или Нурик? Жрать давать не будем, сдохните! А ты давай, коленвалом своим шевели! Нурик ждет!
Они, пройдя по карьеру, дошли до кирпичного здания. Бородатый распахнул железную дверь и пропустил его вперед себя. За столом сидел толстенький кавказец и точил острым ножом спички, недобро поглядывая на вошедших.
– Это… Нурик… Я сказал этот падла, – начал оправдываться бородатый, – а он…
– Иди, Руслан, – толстячок отложил нож и спички, – а ты присаживайся, – он кивнул двойным подбородком на стул, – сказать ничего не хочешь?
– Люди жрать просят, поэтому хреново работают, – он присел и стряхнул пыль со своих драных камуфлированных штанов, – Нурик, нас дерьмом кормят. Одна лапша китайская.
– А водку дают? – толстячок усмехнулся, а он кивнул в ответ, – Ну вот видишь. Вы здесь только водку жрать умеете. Хватит вам еды. Водка есть, а работаете плохо. Неправильно это. Вы сюда работать ехали.
– Что-то мы на рабов больше похожи, а не на рабочих, – он поправил оторванный рукав старенького свитера, – а я лично, Нурик, рабом не нанимался.
– А я почем знаю, где ты нанимался? – пожал плечами сидящий за столом, – Если ты здесь, значит накосячил. Людей хороших обидел, деньги не у тех взял… Что ты там натворил – это твое дело, но здесь ты от-ра-ба-ты-ва-ешь, – по слогам произнес он, – чего ты вообще хочешь?
– Документы мои верни и денег дай. Я у тебя тут уже почти полгода пашу за лапшу.
– Неблагодарный ты, – покрутил головой толстяк – я тебя бригадиром поставил, у тебя все хорошо. Полгодика еще поработаешь, машину купишь, квартиру.
– Залупу я у твоего ишака куплю, – остановил он его.
– А это ты зря… – Нурик щелкнул зубами, – ты блатной, да? Борзый, да? Ты, наверное, считаешь, что это я тебя тут припахал? Не. Я знаю, кто ты. Бандитом ты был. Может там у вас в тюрьме ты человек авторитетный, а здесь ты дерьмо, курдюк овечий, и свой рот на меня не раскрывай, топтал я его. Мне ты здесь не сдался, тебя сюда люди отправили, с которыми у меня в Москве бизнес.
– Они меня отсидеться отправили, – попытался возразить он.
– Они сказали, чтобы ты здесь сдох, а ты еще живой, потому что Нурик человек хороший. Люди с Москвы сказали, чтобы этот козел умер здесь и его как козла закопали. Нурик так не сделал. Нурик тебе шанс дал…
– Сдохнуть не сразу, а потихонечку, – криво усмехнулся он, – от голода и водки паленой? Спасибо тебе, братан, уважил. Где за тебя свечку поставить?
– Ты чего, в яму захотел? – Нурик привстал и выглянул в окно на гуляющего с автоматом Руслана, – сейчас Русику скажу, он оформит. Пару дней посидишь без еды воды, будешь мочу свою пить и говно жрать, научишься хорошее ценить. Это тебе не Москва, друг, это Дагестан. Тут тебе никто не поможет. Всем плевать, кто на моем заводе работает, главное, что цемент идет. Я людям дома строить помогаю, а как – это мое дело. Я плачу – сюда никто не лезет. Ты спрятаться хотел? Прячься на здоровье. В яму хотел? Иди. Или мне как Москва сказала с тобой сделать? Тут ты только песок ворочаешь, а могу тебя на водку поставить. Будешь отравой там дышать и сдохнешь, там никто больше недели не выдерживает. Как тебе хочется, брат? По-людски или яма? А потом водка.
– Ну спасибо тебе, – выдохнул он.
– Спасибо себе говори, что ты так вляпался, – ответил Нурик, – видать, кому-то ты и наперчил, и насолил сразу. Это не мое дело. Только я не мокрушник, я людей не грохаю, вы сами дохнете. Вот что вам в Москве не живется? Там деньги. Занялись бы бизнесом… А то пробухают квартиру и к нам на заработки за бесплатный сыр в мышеловке. Но ты другая история, – он махнул рукой, – короче, иди работай. Скажи, сегодня рис будет. И смотри чтобы по-пьяни друг другу морду не били. Вы мой товар, я за вас заплатил.
Москва, Новый Арбат, ресторан «YOKO», сентябрь 2019 года.
– Что-то на этот раз у Наума белка какая-то плешивая и нафталином попахивает… Салат у них здесь ничего, – Доцент посмотрел на Холода, – ты не будешь? Я тогда возьму, а то позавтракать не успел.
– Ага, и поужинать забыл, – Холод взглянул на окружающие Доцента пустые квадратные тарелки, – кстати, ты знаешь из чего этот салат делают?
– Да по фигу, – Доцент в очередной раз попытался разместить между пальцами палочки, но, потерпев неудачу, взял вилку, – главное, что вкуснее полезной Вероникиной запеканки.
– А не успел-то почему? – Усмехнулся Холод, – опять шпили-вили?
– Ага! Щщас! Не угадал ни разу! Здоровый образ жизни – это не только полезное питание, но и утренняя пробежка, – с набитым ртом ответил Доцент, – прикинь, как бежится клево – только мы и дворники, которые ее задницу в лосинах розовых разглядывают.
– А ты ствол возьми, – невозмутимо посоветовал Холод.
– Зачем? – чуть не подавился Доцент.
– Отстреливать. В глаза прямо бей. Розовая задница, она, знаешь как слепит и на необдуманные поступки толкает? А у них метла вместо бабы.
– Да иди ты, – махнул рукой Доцент и отодвинул очередную пустую тарелку, пошарив на всякий случай глазами по столу в поисках чего-нибудь съедобного. Ничего не найдя, он продолжил, – так вот, белка эта…
– Какая белка? Сушеная, копченая, в соусе терияки? – рассмеялся вслух Холод.
– Да хватит уже! – попытался обидеться Доцент, – Короче, это какие-то фантазии. Я по архиву посмотрел. С чего вы решили, что кто-то вернулся?
– Это так телефон Наума решил, – ответил Холод, – только не сам по себе. Ему же кто-то туда симафорит.
– Ага. С одноразового номера, – добавил Доцент, – он что, не знает, что такое блокировка? Забанил чужие звонки и живи спокойно. Шутник какой-то развлекается.
– Да не шутливая это шутка, – Холод поправил на руке часы «Картье», – и затянулась она уже. На вон, смотри, – он показал Доценту их с Наумом фото со спины на экране, на котором они стояли у могил друзей, – а там ни одной живой души не было. А трупы фоткать, а потом эсэмэсить не могут.
– Не знаю, – Доцент пожал плечами, – они же не говорят, что они хотят.
– Они? – напрягся Холод.
– Ну или он, – поправил себя Доцент, – ты же сам вроде их хоронил.
Холод почесал затылок:
– Мы вообще тогда каждый день кого-то теряли.
– Прямо как на войне, – усмехнулся Доцент.
– Так война считай это и была, – словно не заметил иронии Холод, – Валек первый. От уха до уха глотку перерезали. Мы все как надо сделали, а на кладбище-то не пришли. Там мать его жены такую истерику закатила, типа мы виноваты. Короче, не было нас там, на девять дней только собрались. Он первый из нас был… Потом Макс и Дятел. В один день. Дятел от передоза, а Макс, – Холод задумался, – короче, их обоих в закрытых гробах хоронили. Перед могилами крышки сняли и тут же назад завинтили. Вроде и они были, а там… – Холод поморщился, – трупы-то они вообще все друг на друга похожи, и мало на живых. Потом Могила. Но это уже время прошло. Я уж не помню, где был, но бухал я тогда крепко. Его же всего изрешетили, как дуршлаг. Вот и гадай теперь, кто из них вернуться мог.
– Так что Науму-то он написал? – Доцент посмотрел на Холода.
– Да приколюха у нас была. Полную жопу мы между собой ладушки-оладушки называли. Ну он Науму стопку оладьев и заслал. И песню прикрепил «Easy to remember», – Холод посмотрел на Доцента, – а портреты наших спин тоже музычкой украсил… «Если друг оказался вдруг…»
– Символично, – покачал головой Доцент.
– В чем символика? – остановил его Холод.
– Слушай, Холод, давай ты только сам себе врать не будешь, – Доцент стал серьезным, – я так понимаю, друзьями вы так себе были. Горло перерезать вы заказали, Наум тебя нашим сдал, ты его грохнул потом. Да и тренер ваш ни разу не святой. Так что, если есть вероятность, что кто-то выжил в этой мясорубке… Давай я тебе прямо скажу – он вправе с вас получить компенсацию. Вот только в каком виде он ее хочет?
– Компенсация? – задумался Холод.
– Да нет, скорее даже сатисфакцию, – Доцент взял бокал с томатным соком, – особенно после истории с их родственниками. Но вопрос в другом – как далеко он готов зайти и насколько у него с головой не бо-бо. Так что извини, видимо белочка Наумовская хвост распушает. Что вы делать собрались?
– Ну пока этот телефонный террорист только играется, – начал Холод.
– Но может быстро наиграться, – перебил его Доцент, – так что я бы меры принял. По крайней мере близких надо обезопасить.
– Вот только это… не накаркивай сейчас и не нагнетай, – поежился Холод, – я сам все понимаю. Только прикинь как я тому же Вове объяснять буду: «Слушай, Вован, тут один из наших старых дружков, неизвестно который, правда, воскреснуть решил, так что ты по сторонам оглядывайся и зонтик от кирпичей носи».
– Нет, – остановил его Доцент, – ты не туда думаешь. Логику включи. Он Науму пишет, не тебе. Значит это их траблы. Если бы Наум сейчас бухал, я бы все понял, типа скучно ему живется, вот он врага нового и придумал, но Слава в крепкой завязке. Так что поболтай с ним по-свойски и узнай, у кого с ним непонятки были.
Дагестан, город Б., зима 1994 года.
Он вернулся в барак, когда солнце уже спряталось за холмами, и вылез мерзкий холодок, который вместе с усилившимся ветром стал заползать под рванину бушлата. Поглядев на бутылку водки, стоявшую на столе вместе с железной миской, которая воняла варевом из риса и гнилой картошки, он тяжело опустился на нары и закурил.
«Да, дядя Коля… Вот это вывез… Вот это спрятал…»
Пока он отсиживался на даче его начальника, Коля изображал бурную деятельность – куда-то носился, кому-то отзванивал, пристраивал героин, а потом в один прекрасный день прорисовался с новеньким паспортом, который вручил ему вместе с бутылкой вискаря и велел ждать. Уговорив вискарь, он уснул, а потом проснулся… в фуре, доверху набитой какими-то деревянными коробками. Он не знал, сколько времени его потряхивало на колдобинах, но, когда попробовал встать, понял, что его руки и ноги связаны. Вернее не связаны, а закованы в цепи… в ржавые цепи. Он усмехнулся: «Новые пожалел». Рядом стояло два ведра – одно с водой, которое при каждом прыжке колеса на дорожной выбоине разливало воду повсюду, а другое… Он понял, для чего оно, когда после первого глотка воды сдавило желудок и защемило низ живота. Так он и ехал, потеряв счет времени. Рядом грохотало два ведра. Из одного расплескивалась вода, и из другого его дерьмо.
Но, как ни странно, желание чем-нибудь вмазаться или что-нибудь занюхать пропало, а вместо него появились мысли… Вначале они были злобными. Отчима хотелось убить, разорвать на куски. Он скрипел зубами от ненависти, но появлялись другие мысли, а вместе с ними и стертые картинки из памяти… Вот Василич говорит с Максом, что надо поехать и ковырнуть коммерсанта, так, чтобы стал посговорчивее, а то видишь ли заводик себе пристроил, а делиться, подлюга, не хочет… Он слушал Василича и боролся с сушняком и надвигающейся ломкой. А потом прорисовался Наум, обычно косо посматривающий на него. А тут он вдруг стал подозрительно добрым:
– Что, кумарит? На вот тебе, – в его потной ладони появился шарик, завернутый в фольгу, – на, поправься. У шлюх отобрал. Товар – высшая проба…
И вот он уже в туалете раздевалки дрожащими пальцами разрывает упаковку и высыпает дурь прямо на подоконник, делит ее длинным желтым ногтем мизинца на дороги и жадно втягивает в нос. В мозгах происходит какой-то взрыв, от которого в разные стороны летят волшебные розовые пузыри счастья. Мир вокруг становится не жестоким, а простым и понятным. Он уже улыбается Максу, которого последнее время ненавидит, и уже без обычных подколов на счет «бриолина-пидролина» на голове модного Наума садится за руль новенького «Сааба» и мчит за МКАД к домику из красного кирпича под черепичной крышей.
Приехав, он тянется к бардачку, где лежит верный «Стечкин», но Макс останавливает его и говорит: «Там надо просто поговорить, обожди здесь». Он кивает головой и откидывается в мягкое кресло, чтобы кайфовать под звуки музыки, льющиеся из мощных колонок.
Макс исчезает за забором, а он остается наедине со своим «счастьем» и розовыми пузырями, которые вдруг начинают лопаться прямо в его голове. Из них появляются Василич и Наум, которые следят за ним, стоя на пороге спортзала и провожают его странными взглядами.
– Слава, зачем ты ему дурь-то дал? Он и так все время под кайфом. Ходит, как мешком стукнутый, – слышит он голос Василича, – не поймешь, живой он или мертвый. По уму нагнать его надо, боюсь как-нибудь все дело запорет. Слушай, может от него избавиться?
– Как от Валька? Да ладно, Василич, мозги не компостируй, – вмешивается голос Наума, – это дело твое, я тебя не сужу. Баба, как и наркота в нашем деле лишние, я тебя понимаю. Ты коней не гони. Он и так как обморок ходит. Скоро сам коней двинет. Для торчка любая доза, она последняя…
Пузыри в голове начинают лопаться сильнее. Их ошметки прямо из головы сыплются куда-то в желудок. Становится трудно дышать. На грудную клетку словно падает огромный камень, а задавленное сердце начинает бешено стучать. Забитым легким не хватает воздуха. В глазах становится темно, а губы начинают жадно хватать все подряд, стараясь надышаться, но… Кашель. Сдавленное дыхание со свистом. И пена изо рта.
«Передоз», – успевает мелькнуть в его голове. И всё. А дальше холодильник и очкастое чмо в морге.
Он вспомнил все это, когда его подбрасывало на перемазанном его же дерьмом и блевотиной полу фуры, где он несколько суток валялся наедине со своими мыслями под грохот ржавых цепей. А потом фура остановилась, и он оказался здесь.
Он понял, что Коля кинул его. Решил проблему. Так же, как ее решили Наум и Василич. Они просто подтерли его. Не, убивать не стали, не за что, наверное, еще. С другой стороны, он вспомнил слова Наума: «Скоро сам коней двинет. Ведь для торчка каждая доза последняя». Только он больше не торчок, Слава! С Колей понятно, там-то бабки. Они бы по-любому краями не разошлись, а вот вы, пацаны, за что меня слили? Вы же не Коля, который шпилит его мать? Вы же не Коля, который должен втюхать его героин, купленный за его деньги у его же барыг, которым очень не хотелось делиться. Да и на хер он нужен быть Коле? Вечный геморрой его жены с ошибками молодости. Но вы зачем так, пацаны? А потом Валек… Неужели это ОНИ с ним?... Это все Наум… Хитрый, тварина. Да и Василич только шлангом прикидывается.
Но до конца додумать не получилось. Появился Нурик в окружении трех бородачей с автоматами, которые вытащили его из фуры, сняли с цепи и радостно сообщили, что он в Дагестане на цементном заводе, и будет он тут въебывать, пока не сдохнет, потому, что им так было велено. Но они люди не злые, поэтому он будет бригадиром, чтобы приглядывать за десятком бедолаг, опустившихся бичей и бомжей, просравших свои квартиры и поверивших рекламе в газете о практически мгновенном заработке вахтовым методом. Приехав сюда, они попрощались сначала со своими паспортами, а потом и со своими жизнями. На паспорта ушлые дагестанцы понаоткрывали фирм, набрали на них кредитов и кидали людей. Но им было уже все равно. Хороший заработок оказался паленой водкой, которая решала все проблемы, превращая и так опустившихся работяг в животных.
Новорижское шоссе. Элитный коттеджный поселок А. Дом Наума. Осень 2019 года
– Давай, Холод, не петляй. С мусором нашим уже пообщался, – Наум уселся на скамейку и положил рядом теннисную ракетку, – что-то я заспортивил не на шутку.
– С кем из них у тебя терки были? – Холод посмотрел на лакированные носки своих ботинок, – Только давай, Наум, без тумана в глаза и спагетти на уши.
– Как на исповеди? – усмехнулся Наум, – Ну слушай тогда. Короче, оперился когда ты и под ногами стал путаться, у меня первой мыслью тебя шлепнуть было. Вижу, ты с Василичем на коротке. Хотел тебя отправить так, чтобы ты не вернулся, но команды такой не было. А потом, сам знаешь, прикипел к тебе. Валек так… бздых, божий одуванчик. С девкой своей он только Василича морозил. Ему бабок все больше и больше требовалось, особенно когда она забеременела. Василич ему даже по началу намекал, типа может отойти тебе, Валя, но тот упертый. Где бы еще он столько бабла поднял? Ну а потом на репете стал Василича брать. Шантажировать, и в конце борзанул. Не сам отступные заплатил, а с тренера стал их требовать. Василич пообещал решить. Ну и решил, как мог. С одной стороны, его понять можно – Валек при делах был, в ментовку курсануть запросто мог. А с другой стороны своего, как свинью резать тоже не дело. Василич как-то по-пьяни разоткровенничался, что Валька он того, а дальше я сам догадался. Могила… – Наум задумался, – ну ты эту историю лучше меня знаешь. Ты же тогда на поминках пылил почем зря. А так Могила отваливать собирался. Порешать все и делюгу устроить. Свою бригаду хотел. Он этого и не скрывал. Мы как-то у баб зависли, тот пригубил вискаря и давай лечить про то, что не растет, про вторые роли… Ну вот и снялся в главной. Нашпиговали его, как порося. Тут я не при чем, и Василич тоже. Макс с Дятлом… Ну там сам знаешь все.
– Да ни хрена я не знаю, – перебил его Холод, – ты вообще мне сейчас как новую книжку читаешь.
– А это поменьше Тоней Монтаной надо было быть, – усмехнулся Наум, – короче, не было у меня открытой вражды ни с кем, и делюги тоже никакой.
– Макс с Дятлом, – повторил Холод.
– Чего они тебе сдались? – Наум взял ракетку, – Поехали – не приехали. Я всех делов Василича не знал.
– Знал, Наум, – остановил его Холод, – это же твоя тема была с аптеками.
– А у тебя память хорошая, – Наум вздохнул, – ну ладно, был там чуть косяк мой. Короче, уже Триумвират тогда был. Ну Дятел-то торчок, под ногами путался. Ляпал везде лишнее… Но убирать его… да нет. Я не такой, – Наум повернулся к Холоду, – я Василичу когда тему рассказал, он загорелся. Тогда темы-то с водкой еще не было. Дал я ему одну наколку. Короче фирма одна, таблетки возила, с Польши, кажется. Аспирин обычный. Ну а те в банки американские его закатывали и продавали, как родной. Василич и вцепился. Там делов-то на три копейки было. Было, – Наум усмехнулся, – пока мне по секрету не шепнули, что они еще и наркотой промышляют. Так, по мелочи, но деньгу имеют. А Василич на эту тему Дятла поставил. Прикинь, торчка на наркоту! Поставил и сам забздел, и давай мне мозги теребенить, типа надо что-то с Дятлом делать. А я ему и сказал, что он сам сдохнет, нечего его трогать. Он их тогда с Максом и отправил. А я Дятла пожалел тогда, он весь на кумарях был, ну я и дал ему дозу.
– От которой он и отъехал? – Холод пристально посмотрел на Наума.
– Может и так, – кивнул Наум, – а может и нет. Ты вот сам сейчас себя послушай. Ты сам Дятла чуть не грохнул, когда он тему с цыганами мутить начал. Поверь мне, мне эта тема с наркотой, как и Василичу, по боку была. Он там таблетки мутить собирался для потенции. Видать, у кого чего болит. Только знаешь, я Дятла труп видел.
– А с Максом как получилось? – не успокаивался Холод.
– А как получилось? – Наум посмотрел на вылезшее солнышко и прищурил глаза, – Так и получилось. Разговора у Макса с коммерсом не получилось. Не все так вышло. Там этот жидок под мордву подписался, те Макса и запытали. А ты мордву сам знаешь. В закрытом ящике и хоронили. Да мы же сам знаешь, все по-тихому делали. У Дятла отчим, Коля, мусором же был. Они какие-то дела там вертели. В общем он согласился по-тихому все сделать. Поминки ты сам помнишь. А прикинь, тебя на кладбище подорвало бы. Так что никому с того света возвращаться мазы ради мсти мне не было. У тебя больше всех причин грохнуть меня было, что ты, в принципе, и сделал. Я же твою карьеру у Василича обосрал.
– А с фирмой-то что стало, с таблетками? – Холод прикусил губу, – за которую Макса…
– Да хрен ее знает, – Наум пожал плечами, – вроде как нам с Василичем перешла. Я тогда бухгалтерию вроде так вел, там какой-то наш процент был. Потом она Триумвирату по ходу ушла, а может и нет. Они серьезно так все выгребли, а мне мелочевку оставили. Сейчас, подожди. Вик, – он повернулся к окну особняка, – мы тут бумаги разбирали, принеси мне синюю папку, девяносто третий – девяносто четвертый год.
– Привет, – Вика появилась через несколько минут, поздоровалась с Холодом и протянула Науму папку.
– Привет, – кивнул Холод, а Наум зашуршал бумагами:
– А, вот и она, родная, смотри, – Наум вытащил лист бумаги, – «Трансмед», учредитель Хиц Наум Натанович, тезка прям, – усмехнулся Наум, – вроде действующая.
– Действующая, – улыбнулась Вика, – сейчас, – она зашла в дом и вернулась, – ты ее только вчера считал.
– А, ну да, – Наум почесал голову, – совсем уже запарился. Не щадю я себя, Холод, ради нашего общего благосостояния. Вот она, «Трансмед», наша долевая собственность – половина… Так… До двухтысячного года суммарный месячный доход… – Наум закопался в бумагах, – что-то не то… Погоди… Две тысячи восемнадцатый год, суммарная прибыль двести пятьдесят тысяч долларов. А за первый триместр девятнадцатого… – он нервно сглотнул, – четыре…миллиона…
Москва, 1994 год. Гаражный кооператив «Ива» в Чертаново.
Николай огляделся по сторонам и вставил ключ в замок на массивной двери гаража с номером «14». Со скрипом он отодвинул ее и вошел внутрь, по привычке пошарил рукой по кирпичной стене и пальцами нащупал выключатель. Внутри стоял старенький «Запорожец». Коля обошел его и, закурив сигарету, вытащил из капота-багажника огромный челночный клетчатый баул, искренне удивившись, как сам же сумел его туда засунуть. Покопавшись в упаковках лосин, носков и трусиков-неделек, он извлек аккуратный пакет, обмотанный непрозрачным скотчем. Потом второй. Прикинув вес свертков, он улыбнулся, после чего закопал в трусы с носками и лосинами один сверток, а второй взял в руки.
Он подошел к верстаку и отверткой слегка ковырнул пакет, из которого наружу высыпалось немного его желто-белого содержимого. Коля подцепил порошок ногтем и попробовал на вкус. Оставшуюся часть размазал по деснам. Через несколько секунд язык занемел, челюсти свело, а в мозг ударили бодрые колючки. «Вышак, – улыбнулся Коля, – не обманули. Колумбиец!»
Затолкав сверток в потертую папку обычного московского участкового с заявлениями безумных старух о краже инопланетянами их ковра и протоколами допросов подростков, ворующих джинсы с балкона, он вышел из гаража, подтолкнул дверь плечом и закрыл на огромный амбарный замок. Проделав это, Коля уселся в слегка потертый, но довольно бодрый «Понтиак» черного цвета и отъехал на пустырь. Колючки радостно и бодро продолжали покалывать у него в голове. Он взял телефонную трубу и, еле ворочая языком, заговорил с собеседником, номер которого знал наизусть:
– Я на месте. Давай подъезжай.
На большее Коли не хватило. Минут через пять на пустыре, взвизгнув тормозами, остановился красный Форд «Мустанг», из которого разноцветным попугаем выпрыгнул щуплый паренек в клубной куртке «Чикаго Буллс», в коротеньких подкатанных джинсах и огромных «баскетах», звякнув золотой цепью на шее.
Коля нацепил темные очки и вышел к нему навстречу:
– Здорово, Воробей. Бабки привез? – Коля посмотрел по очереди на парня и его тачку, – хорошая у тебя бибика. Набарыжил?
– Да ладно, набарыжил! Не смеши меня, Николя! – пискляво ответил парень.
– Да не скромничай, Воробей, – продолжил с трудом ворочать языком Коля, – студентики твой товар хорошо берут. Недели не прошло, а ты уже за новой партией приехал.
– Ну не без этого, родимый, – Воробей показал Коле все тридцать два «наблендомеденных» зуба, – «капуста», вот она, – он залез в карман куртки и вытащил две «котлеты», одну рублевую, другую долларовую, – все под расчет. Давай только следующую партию пораньше чуть-чуть. Я думаю, дня через четыре. Я клуб открываю, думаю, все разметут.
– Странные вы люди, мажорня, – Коля расстегнул папку участкового, – людям в стране жрать нечего, а вы развлекаетесь, коксом унюхиваетесь. Вот пожить бы тебе, Воробушек, неделю на зарплату слесаря на ЗИЛе…
– Ты что ли на нее живешь, мусор? – рассмеялся Воробей, – чья бы мычала! Ладно, давай мой кокосик, помчал я, на проводе, – он поднес ладонь к уху и хотел еще что-то сказать, но в это время в лобовое «Мустанга» ударила острая автоматная очередь, разнеся его на мелкие колючие осколки.
– Твою же мать!!! – Коля схватил парня за шиворот и потащил к своему «Понтиаку», бухнув пакет с коксом прямо на его капот.
Сверток тут же распотрошило еще несколько пуль, и в воздух поднялось облако кокаиновой пыли.
– Товар! – пропищал Воробей.
– Молчи, дура! – прижал его к земле Коля и выхватил табельный «Макаров» из кобуры под мышкой.
Но невидимый стрелок не успокаивался. Град пуль посыпался на правый бок «Понтиака», за несколько секунд превратив его в дырявое сито.
– Эй, слышишь ты, там, – Коля покрепче сжал «Макаров» в руках, – ты в мусора стреляешь, – высунулся он из-за капота, но тут же убрался назад – на капот посыпался град свинца, – лежи, не дергайся, – Коля посмотрел на трясущуюся нижнюю губу вжавшегося в грязь Воробья, – сейчас я с ним разберусь. Кажется, он там, за трансформатором, – он кивнул в сторону кирпичной будки и, оставив Воробья дальше лежать, крякнув, вылез из-за укрытия и постарался обойти трансформаторную будку с правой стороны, прячась за наваленными везде железобетонными блоками.
К удивлению Коли за будкой никого не оказалось.
– Всё, свалил он! – радостно повернулся Коля к Воробью, и тут же замолчал. Тот стоял на коленях под прицелом автомата в руках Дятла:
– Здорово, папа, – улыбнулся Дятел, – давай-ка сюда. Медленно и без глупостей.
Коля, с трудом ворочая ногами, медленно подошел к Дятлу и стоящему на коленях Воробью:
– Пукалку мне свою кидай, – Дятел кивнул на пистолет в руках милиционера.
– Давай поговорим, – начал было Коля.
– Поговорим, – Дятел, не отводя ствола от головы Воробья, рукой в перчатке подобрал пистолет. Как только оружие оказалось у него в руках, он выстрелил во взлохмаченную голову наркоторговца, который, видимо, навсегда передумал открывать свой клуб, – теперь давай разговаривать… папа Коля. Мне не интересно, как ты мне помог. Сейчас мне очень хочется понять, как ты поможешь себе, Коля, застрелив из табельного оружия сынка человека из мэрии, – Дятел повертел в руках пистолет и бросил его рядом с трупом Воробья, – давай, посмеши меня. Наверное, придется бежать. Хочешь я тебе помогу? Знаю один замечательный заводик… Не, не свечной в Самаре. Цементный в Дагестане. Правда стоить это будет не дешево, но для тебя скидон, мы же с тобой родня, – Дятел широко улыбнулся и повесил на плечо АК-47, – незабываемое время… День в пять утра начинается. Только представь – солнце встает над горами, красное, как этот «Мустанг», – Дятел кивнул на машину Воробья, – песок, как на лучших пляжах Ямайки… правда я там не был, но он весь такой золотистый, и на нем не загораешь, а грузишь его в тачку. А потом загружаешь в самосвал. Час – сорок тачек. По двенадцать часов смена. Всего четыреста восемьдесят. Работаешь с шести до шести. И никаких тебе перерывов с мохито в бокале. Оттолкал пятьсот – получи премию, бутылку дагестанской паленки. Конечно, не ямайский ром, но пить можно. Правда через неделю почки с печенью откажут, но ты же не в сказку попал. А, питание, если что, трехразовое. Понедельник, среда, пятница. Номер в лучшем отеле – барак люкс. А из развлечений, Коля, насыщенная культурная программа, где по ночам страдающие от несварения желудка соседи пердят, как стадо мамонтов. Еще охрана может развлечь… Так, запросто ногами отпинать. Ну что, выбираешь мое турагентство. Зато спрячешься ты надежно, козлина вонючая… А я думал, мы родня, – Дятел с размаху воткнул приклад автомата Коле в живот, – семья, Коля. Хотя, я смотрю, ты семейный бизнес продолжил, – он кивнул на размазанный по капоту кокаин, – я вот всегда удивлялся, что в тебе мать нашла? А сейчас понял. Дурак дурака видит издалека. Вы думали, дурак у вас я, так нет… У нас тут целая деревня дураков. Только медведя не хватает. Ну ничего, Коля, медведи – это поправимо. В общем, спасибо за помощь, теперь моя очередь тебе помогать.
Москва, осень 2019 года, офис фонда зашиты прав заключенных.
– Ни хрена себе у тебя вывеска, – Холод поприветствовал стоящего у фонтана улыбающегося человека, – смотрю все по-серьезке, ни хухры-мухры.
– И я рад тебя видеть, – Академик протянул Холоду руку, – короче, по твоему интересу…
– И что, даже за жизнь не потрещим? И чифиря не напузыришь? – улыбнулся Холод.
– Время – бабки, – улыбкой ответил Дёма, – а мы с тобой люди деловые, – он вытащил из-под мышки «Макбук» и жестом пригласил Холода присесть на скамейку, – отчетность я тебе на почту скину. Адрес тот же? Но смотри тут какая история. Контора эта работает, выходит в ноль, есть прибыль минимальная, я думаю, больше для налоговой. А потом бац и взлет. На трех биржах ее акции растут, при этом процесс производства абсолютно не меняется, но прибыль уже шкалит. На данный момент это уже не четыре ляма бакинских, а что-то около шести. Так что поздравляю. Удачно Наум в свое время вложился. Только вот один нюансик имеется, – Дёма застучал татуированными пальцами по мягким клавишам, – выведение прибыли и распределение доходов происходит согласно Уставу общим решением совета директоров, а я так понимаю, Наум нигде ничего не распределял. Так что смотри, – Дёма повернул экран «Мака» к Холоду, – вот это счет в Словакии. На нем шестьдесят лямов. А снять их не может никто. Так что вот в чем загвоздка. Теперь по собственнику, – Дёма убрал скан счета и снова забарабанил по клавишам, – через «Руспрпофиль» тупо пробивать, давай ЕГРЮЛ попробуем…
– Слушай, Дёма, где ты так насобачился? – удивился Холод, – по зонам же всю жизнь. Давай к нам в фонд юристом и бухгалтером. Оклад тебе положим не детский.
– Бабок не хватит, – подмигнул Холоду Дёма, – так вот смотри по истории конторы. Первый учредитель мимо, потом маленькая контора с пятидесятипроцентной долюхой от прибыли. Это все Наумовское. Я посмотрел то, что ты отправил. Менялись вывески, но суть оставалась – Наум был владельцем. На разные документы, но владел он. А второй собственник, – Дёма развел руками, – его нет. Но он есть.
– И кто же он? – Холод задумался.
– Вам виднее, – Дёма прикрыл крышку ноута, – могу предположить только одно. Я так понимаю, вы этого Хицу напрягли, и, как положено, он вам половину доли отписал. А вот второй половиной он мог с кем-то раньше поделиться, походу еще при жизни, – Дёма рассмеялся, – я так понимаю его с нами больше-таки нет? – спародировал он одесский акцент, – и как говорят у нас на Дерибасовской, спросить-таки больше не с кого.
Холод вспомнил маленького потного еврейского коммерсанта, которому воткнул в грудь отвертку и ответил:
– Таки не с кого. Но очень хочется узнать, Дёма.
– А для этого у нас есть нужные люди, – Академик улыбнулся, – которым с нами дружить хоть и не положено, но денежку они очень любят. И вот что у нас в сухом остатке. Гражданин Хиц таки поделился своей частью фирмы с неким гражданином Ивановым, директором ООО «Призма». Судьба гражданина Иванова нам не интересна. Можешь не искать. Он нашел себя в девяносто шестом, упокоившись от цирроза печени в братской могиле на Сходненском погосте, являясь конченным алкоголиком. Но перед этим о счастливо продал свою компанию некоему ЗАО «Белый квадрат», которое счастливо избавилось от убыточного производства пилюль для потенции, втюхав его АО «Параллель».
– Сука, геометрия какая-то получается, – не удержался Холод.
– Но на этой «Параллели» геометрия и закончилась, и появилась компания «Селек» с уставным капиталом чуть больше десяти тысяч рублей. Контора эта из Архангельска. Я так понимаю, они нашли инвесторов и заработали много денег, – Дёма рассмеялся, – а конторка интересная очень, даже на первый взгляд. В какие бы мы дверки и с какой денежкой не стучались, глазки везде отворачивают и говорить не хотят. Матрос даже братву архангельскую подключил. Так вот юридический адрес этого «Селека» – сарай на промзоне с бухим сторожем, который по всем из берданки солью шмаляет, и, естественно, вообще не при делах. Говорит, что директора нет и все. Так что «липа» это полная. Хотя завод по-прежнему работает. Но одно дело руководство, а другое собственники. «Селека», так же, как и Наума, никто в глаза не видел. Бухгалтерия просто переводит деньги на счета, и их дальнейшим движением не интересуется.
– И чего нам с того? – Холод пристально посмотрел на Дёму.
– А с вас, что называется, станется, – Дёма положил ноут на колени, – поверь моему опыту бизнесмена… Да, и шутить на этот счет не надо… рост прибыли напрямую связан с продукцией, которая производится. И сколько бы там порошков для стояка не бадяжили, поверь мне, это не те деньги, которые проходят по счетам.
– Значит надо туда наведаться, – Холод подвел итог разговора.
– А вот этого я бы делать не стал, – Дёма покачал головой, – не то место, Холод. Этот завод – дело мутное. Матрос и там подсуетился. Сто рабочих, вахтовый метод по полгода. Режимная секретность. Директор прямо на заводе и живет. Там целый жилой комплекс. Выудить какую-то инфу бесполезно. Местные ничего не знают. Начинаешь спрашивать, только бошкой вверх показывают и морды воротят, мол их это не касается. Видно пуганные. Охрана там… Там нет охраны. Там менты, Холод, с вывеской ОМОН. Но это понятно, хим-мед производство. На нем гриф стратегический. Так что я думаю нет там никаких пилюль. Бабки-то конечно, там у вас хорошие. Но вам про них лучше забыть. Никто с вами делиться не будет. Но если все-таки решите попробовать, будьте готовы ко всему. Особенно к большим неприятностям, – Дёма поднялся со скамейки, – тут замес очень неприятный может оказаться, и мы вам здесь точно не помощники.
Москва, лето 1994 года, офис компании «Призма» на Строгинском бульваре.
Дятел посмотрел на охранника, который неспеша тыкал карандашом в кроссворд, не замечая его, и собирался уже было перемахнуть через турникет, как тот поднял глаза:
– Куда скачешь-то, родной?
– В «Призму», – Дятел шмыгнул носом.
– И чего вы все в эту «клизму» таскаетесь? – охранник вздохнул, – вон там журнал, запишись.
Дятел посмотрел на охранника, и тот, вздохнув еще раз, протянул ему карандаш. Накалякав что-то в журнале, он отдал карандаш:
– Всё? Могу идти?
– Погоди, – остановил его охранник, – вор на Древней Руси. Четыре буквы. «Т» предпоследняя. Жуть…муть…
– Тать, – ответил Дятел.
– Чего дать? – не понял охранник.
– Тать, – повторил Дятел и толкнул турникет.
– А, понял, – охранник снова уткнулся в кроссворд.
Дятел прошелся по коридору и сразу натолкнулся на амбала в бордовом пиджаке с закатанными рукавами:
– Куда направляешься? – сверху вниз он посмотрел на Дятла.
– Здоровый ты, – смерил его взглядом Дятел, – в «Призму».
– Куда? – переспросил амбал.
– До тебя хер докричишься, – улыбнулся Дятел, – нагнись, колокольня, скажу.
– А ты не охуел? – глаза быка налились кровью, и он откинул полу пиджака.
– Не, в самый раз, – локоть Дятла воткнулся здоровяку в живот, и когда тот согнулся пополам, крепкий кулак протаранил его голову с левой стороны.
Огромная туша распласталась на паркете. Дятел вытащил торчащий за поясом брюк пистолет.
«Сука! Газовый», – он улыбнулся и вспомнил историю, как они с Холодом однажды забрали у барыг ствол с барсеткой, а потом заперлись в комнате и несколько часов стреляли, пытаясь выяснить, как на них действует просроченный газ. Он улыбнулся еще раз и собрался было пойти дальше, но за его спиной вырос еще один детина.
У этого ствол был настоящий. Он направил его на Дятла, но тот пригнулся и в подкате рубанул его ногой в коленную чашечку. Пальцы здоровяка надавили на курок, и слепая пуля ударила прямо в вывеску «Призма» на двери в конце коридора. Пришедший в себя детина как бульдозер попер на Дятла, и, зачем-то забыв, что держит в руках пистолет, попытался с ним бороться. Ему удалось свалить Дятла на пол и придавить собой. Свободной рукой он начал душить своего противника. Дятел пробовал сопротивляться, но крепкие, как тиски пальцы, все сильнее давили на горло. Поняв бесперспективность своего маневра, Дятел отпустил лапу, сжимающую его горло и схватил руку со стволом. Амбал продолжал душить его, а он, кряхтя и елозя по полу, выворачивал руку со стволом. Как только дуло пистолета коснулось накаченной груди, Дятел зарычал и нажал пальцами здоровяка на курок три раза. Огромное тело прижало его сильнее, но душить перестало.
Скинув с себя труп охранника, Дятел схватился за пистолет и попытался встать, но тут же откатился в сторону – в коридоре появился турникетный сторож с помповым ружьем в руках. С решительным выражением лица, надвинув на глаза кепку, он затопал по коридору, передернув затвор «Ремингтона». Дятел вскочил и увернулся от первого залпа дроби, потом от второго. Маленькие свинцовые шарики рвали стены и двери только что отремонтированного офиса, а Дятел, как зайчик, прыгал и уклонялся от них. Устав скакать, он вспомнил, что в его руках пистолет, и пулей в лоб уложил хозяина дробовика, который, падая замертво, напоследок пальнул в потолок и уронил на себя плафон дневного света.
«Так, сказали, что охранников здесь трое», – вслух сказал он и с размаху выбил дверь кабинета «Призмы» ногой, где лицом к лицу встретился со злобным кавказцем с автоматом в руках. Поднырнув под очередь, Дятел растянулся на полу и, увидев торчащие из-под стола волосатые ноги в коротких брючках, белых носках и черных туфлях, по очереди выстрелил в коленные чашечки.
Голова кавказца оказалась там, где только что стояли его ноги. Дятел встретился с ним глазами и нажал на курок. Пуля воткнулась точно между глаз. Дятел поднялся и вышел из «Призмы». Пройдясь по коридору опустевшего офиса с дырявыми стенами, по которым расползались облака порохового дыма, он спустился вниз, снова огляделся по сторонам в холле, подошел к стеклянной двери, запер ее и перевернул на ней вывеску с «Открыто» на «Закрыто».
Сделав это, он вернулся к стойке на ресепшне и вытащил из-за нее телефон:
– Всё. Нет там никого. Говори, что забирать надо. А, всё, понял…
Он поставил телефон на место и уткнулся взглядом в кроссворд:
– Грамотей хренов, – Дятел усмехнулся и, взяв карандаш, исправил «А» на «О» в слове «молоко» и вывел внизу жирную двойку.
После этого он вернулся в офис «Призмы» и, обшарив карманы кавказца, вытащил оттуда ключ от сейфа. Он выгреб из него все бумаги вместе с печатями в коробку из-под ксерокса и вышел.
Спустившись на первый этаж, он вспомнил, что закрыл входную дверь, нашел туалет, и, распахнув в нем окно, спрыгнул с подоконника на улицу, забравшись в подъехавшую к офису белую «пятерку».
– Чисто там все? – водитель посмотрел на Дятла, и тот кивнул:
Подмосковье, дачный кооператив «Рассвет» на Минском шоссе, осень 1994 года
Дятел, поежившись, отстучал сапоги на крыльце и вошел в дачный домик. Потирая руки, он поставил на электрическую плитку древний чайник и включил старенький черно-белый автомобильный телевизор.
Вначале появилось изображение. Через полосы помех на экране молодой человек в драповом пальто что-то рассказывал, яростно жестикулируя. Дятел покрутил антенну в разные стороны – не помогло, и он с размаху долбанул по телевизору ладонью. К молодому человеку на экране вернулся голос:
– Вчера при совместной операции Московского уголовного розыска и УБОП по Центральному региону России были задержаны участники криминальной банды, терроризирующие на протяжении долгого времени бизнесменов на севере столицы. Преступной группой руководил бывший тренер молодежной сборной СССР по боксу. При задержании преступники оказали ожесточенное сопротивление, во время которого главарь банды был ликвидирован. Сейчас проводятся обыски на квартирах участников преступного сообщества, которых представители столичного МВД прозвали «Боксерами». Уже найдено большое количество огнестрельного оружия и денежных средств. Так же в ходе обысков были изъяты документы на подставные фирмы, через которые бандиты по преступным схемам переправляли посредством рэкета и разбоя денежные средства в легальный бизнес. По словам источника в Центральном аппарате МВД, бандитам принадлежал один из столичных рынков. Сейчас мы находимся у здания Бабушкинского суда, – молодой человек ткнул в серое здание за своей спиной, куда для выбора меры пресечения доставляют участников банды из следственных изоляторов».
Камера оператора скользнула на автозак, из которого камуфлированные РУБОПовцы в масках одного за другим выдергивали наружу крепких парней в спортивных костюмах с застегнутыми за спиной наручниками.
Дятел вытащил из пакета баранку и хрустнул ее в кулаке. Оператор взял крупный план. На экране появилось лицо Холода, перемазанного грязью и кровью. Дятел разжал кулак, и баранки посыпались на грязный пол. Не отводя взгляд от телевизора, он взял со стола сотовый телефон:
– Да, здорово… Это… Я телевизор сейчас смотрю… Василича того, а Холода упаковали по полной. Наума там даже и не было. Может вальнули? Я понял…В общем короче это… Жди. Ты прав оказался.
Дятел убрал телефон в карман и вытащил из-под кровати спортивную сумку. Проверил лежащие в ней баксы, достал из-под матраса автомат и ТТ и, завернув их в полотенце. Засунул в сумку, прикрыв сверху пакетом баранок. Не обращая внимание на прыгающий на электрической плитке чайник, он вышел во двор и, сдернув мокрый, засыпанный опавшими желтыми листьями брезент с грязной БМВ, уселся за руль, бросив рядом с собой сумку.
На секунду он задумался и закурил. Когда делаешь бизнес, ты его делаешь. Просто делаешь, забыв про жалость. Бизнеса одного на всех не бывает. Он свой у каждого. Также, как и дорога у каждого своя. Но если два бизнеса пересекаются, остается только один. Но бизнес – это не торговля. По-английски «бизнес» – это дело. У него будет свое дело, он научился ждать и терпеть, не став при этом терпилой, потому, что он знает, когда его бизнес пересечется с чьим-то другим, останется только один. И в этот раз он больше не проиграет, а свою компенсацию за смерть он рано или поздно получит.
Дятел повернул ключ в замке зажигания, и БМВ, зарычав, вырвалась из грязной подмосковной колеи, чтобы увезти его к нежному солнцу Каспийского моря, где начал созревать виноград, и где его ждет больше не друг, но уже и не враг, а тот, кто просто оказался прав, тот, кто умеет делать свой бизнес и научит это делать его.
Москва, осень 2019 года, проспект Мира
– Здорово, – Наум влез в Вовкин «Поджерик» и протянул ему руку, – как тебе свалить-то удалось?
– Нормально, – Вован пожал руку и подмигнул Науму, – сказал по бизнесу.
– Да, Вован… Никогда бы не подумал, – Наум вытащил сигарету и закурил, глядя на недовольного Вову, который поправил освежитель-ёлочку на зеркале, – Вован и бизнес. Фантастика! И даже не научная. Ты вообще понимаешь, что ты там делаешь или в танчики играешь?
– Я руководитель, – Вован недовольно посмотрел на курящего Наума, – мне ничего понимать не надо. Мое дело – работу организовать и ей руководить. А делать должен каждый свое дело. Вот ты сидишь со своими документами и не в зуб ногой в них, а у меня юр-отдел этим занимается. Специально обученные люди. И бухгалтера есть.
– И что, даже не обсчитывают и не обвешивают? – Наум выпустил струйку дыма.
– На то и должен быть руководитель, – Вова пожал плечами, – про метод кнута и пряника слышал? Так вот это не работает. Нужна рабочая мотивация. Это когда человек заинтересован в работе на работодателя. Когда он дорожит и получает за это бонусы. Спиздить можно один раз, а бонусы каждый месяц.
– Ну да, – Наум на секунду задумался, – и сколько же у тебя этих отделов?
– Ну… – Вова начал загибать пальцы, – юридический, финансовый, логисты, биржевики… Ну айтишники, конечно. Отдел продаж и корпоративных сделок. Рекламщики. Отдел финансирования долговременных вложений… А что, устроиться хочешь?
– Если только «крышей», – заржал Наум, – да, кстати, Вован, кто тебя крышует? «Крыша не протекает»? А то могу предложить свои услуги. По-свойски двадцать пять процентов. На долю упаду – даже не заметишь.
– У меня служба безопасности есть, – широко улыбнулся Вован, – что у нас, кстати, сегодня за дело, о котором ничего никому говорить не надо?
– Слушай, Вован, а у тебя есть отдел, который траблы решает? – Наум качнул пальцем ёлочку и затушил сигарету в чистую пепельницу.
– А что, проблемы? – Вова стал серьезным.
– Да я пока даже не знаю, – Наум посмотрел в окно, – помнишь мы денежки моим старым корефанам погибшим закидывали? Давай-ка мы туда прокатимся? Дорогу еще помнишь?
– Помню, – Вован вздохнул и повернул руль, – на Ярославку?
Пятигорск, 1996 год
Он протер рукой оптику на СВД и припал к ней глазом. Пустынная улица. Сквер. Двое пацанят толкали друг в друга качели и со смехом уворачивались от них. Он повернул винтовку чуть левее. На скамейке двое старичков вели оживленную беседу, яростно жестикулируя руками. Винтовка ушла еще левее к старым сараям, возле которых на веревках сушилось белье.
Во двор въехал новенький тонированный «Крузак». Он вздохнул и вжался глазом в оптический прицел. Дверь «Крузака» распахнулась, и наружу вывалился детина с автоматом на плече, не обращающий внимание ни на детей, ни на стариков. Покрутив небритой мордой по сторонам и не заметив ничего подозрительного, здоровяк распахнул пассажирскую дверь, и из машины выкатился круглый, как колобок, носатый гражданин в ярко бордовом пиджаке. Вытащив из кармана пачку «Мальборо», он закурил и нервно посмотрел на сверкнувшие под лучами солнца золотые часы.
Он вдавил приклад винтовки покрепче в плечо. Возле «Крузака» остановилась неприметная «Восьмерка» под цвет пиджака круглого и из нее вышел среднего роста крепыш в надвинутой на глаза кепочке с папкой под мышкой. Минут пять он о чем-то говорил с бордовым кругляшом, после чего разложил какие-то бумаги из папки прямо на капоте «Крузака». Лицо круглого, увеличенное оптикой винтовки, стало растерянным. Посмотрев несколько бумажек, он развел руками и начал что-то объяснять человеку в кепке. Амбал с автоматом, видимо услышав беспокойство в голосе своего хозяина, положил руку на затвор.
Он выдохнул и нажал на курок. Пуля толкнула здоровяка прямо в грудь, которую от дырки защитил одетый поверх кожаной куртки бронежилет. Здоровяк пошатнулся и плюхнулся прямо на жопу возле колеса «Крузака», больно стукнувшись головой о бронированный бок.
Он выстрелил второй раз. На этот раз пуля воткнулась в плечо человека в кепке. Он схватился за рану и укрылся за «Крузаком». В прицеле винтовки возникло лицо напуганного круглого. Пуля вошла ему точно между глаз. Раскинув руки, он свалился на асфальт. Дети у качелей и старики на лавке замерли, как в немой сцене «Ревизора». Парень в кепке и охранник подбежали к лежащему на асфальте круглому и стали изучать разломленную пополам голову, превратившуюся в кровавое месиво.
Здоровяк, сообразив, что его хозяин мертв, вскинул автомат, но водитель «Восьмерки» остановил его. Вдвоем они затолкали тело в салон джипа, после чего обе машины исчезли со двора, оставив на асфальте огромную лужу крови и горстку мозгов…
– Поаккуратнее мог бы, – парень снял кепку и положил ее на торпеду, после чего оглядел свое простреленное плечо, – ну да ладно… Одной дыркой больше, другой меньше, – он повернулся к нему, – ну теперь вся водочка в этом городе наша. Нурик был последний. Теперь мы с тобой монополисты. Вся бадяга, которую здесь разливают, будет через нас проходить. И главное никто ничего не подумает, – он подмигнул сидящему рядом собеседнику, – так что давай готовь мешок для денег. Отдохнем, и новая работа прорисовалась. Так что сильно не расслабляйся. Винтовку скинул? – Тот кивнул, снял перчатки и посмотрел на раненного:
– А с чего ты решил, что они на тебя не подумают. Ты же последний с этим Алмазом встречался.
– А с того, – собеседник улыбнулся, – на винтовке пальцы одного из москвичей, киллера, а Москва к заводу Алмаза интерес давно проявляла. Я информацию солью и намекну, откуда пули летели. А они парни горячие, разбираться будут. Пока друг друга грохать будут, мы по-тихому все это на себя и переоформим. Да и я подстреленный. Алиби, – он улыбнулся, – а ты чего такой груженный?
– Да ничего, – он пожал плечами, – просто чужие проблемы решаем, а своих не можем. Наум-то там поднялся, людей набрал. Нет, ты, конечно, прав был, но почему мы с ним до сих пор ничего не сделали. Эта гнида ходит и землю топчет. Могилу…
– А, совсем забыл, – он улыбнулся, – нет больше твоего Наума. Кончился.
– Это когда? – он искренне удивился.
– Да пару дней назад. Холод вернулся и за нас с тобой все сделал. Я тебе сколько говорил – надо просто уметь ждать, – собеседник подмигнул ему, – если свои руки пачкать не хочешь.
– Как-то неправильно вышло, – он поежился.
– А тебе не по фигу? – собеседник растянул рот в белозубой улыбке, – главное, наша доля у нас осталась, и надо подумать, как у Холода Наумовскую попросить.
– С Холодом воевать? – он покачал головой, – это точно без меня. Он на эту долю прав не меньше нас, если что, имеет.
– Ты уверен, что она ему нужна? – собеседник посмотрел на дырку в кожаной куртке, – Холод в бабках разборчивый. Узнает их происхождение – и ни ему, и ни нам.
– Ты сам говорил, – он внимательно посмотрел на соседа, – у нас есть свое. Есть и есть. Если Наумовское прилипнет – повезло. Не повезло – значит судьба такая. История закончилась. Наума нет, остались мы втроем. Холод вроде не знает, что мы живы. Ну и пускай не знает...
– А если узнает? – усмехнулся собеседник.
– А нам не надо, чтобы он узнал, – он прикусил губу, – тогда точно мертвыми будем. Наум может кашу и заварил, но мы туда тоже гречки-то подкинули. Так что я думаю…
– Ну давай будем думать так, если тебе оно лучше, – остановил его парень, – но я эту тему…
– Слушай, я тебя не пойму, – он перебил собеседника, – я впрягся только из-за Наума, который всех наших корешей на тот свет отправил и наподставлял. До его денег мне дела нет. С этой водки ты столько бабла будешь иметь… Куда тебе еще? Я вот все думаю, как ты не боишься спалиться? Ты как никак конторский. Начнут копать, и закопают тебя, наглухо.
– А ты за меня не боись, – он одел кепку и закурил, – бабки, они тишину любят. А потом я же под прикрытием был. И никто не считал, что я там наподнимал. Начинали в одной стране, с одними деньгами, а сейчас вон как все повернулось. Время пройдет, открою свою кубышку и заживу. Я о будущем, дружище, думаю. Деньги делаю сегодня, а жить на них буду завтра. Я, как ты, не могу.
– А что я? Пришло – ушло, – он пожал плечами, – мне о завтра думать и не хочется. Планы на будущее хороши, когда ты пиздюк и мечтать умеешь. А когда разучился…
– Так научись заново, – он перебил его, – больше бабок – больше мечтов.
– Не, мечтай как-то без меня, – он махнул рукой, – и это… мою долю, как обычно, наличными дай. Поеду в кабак, Наума помяну. Он, конечно, конченный…
– Помяни, – согласился собеседник, – только в штопор не уйди. У нас дел еще много. Ты слово дал. Если я прав окажусь.
– Да прав ты, прав, успокойся, – он задвинул ногой кожаные перчатки под сиденье «Восьмерки», – я соскакивать не собираюсь. Где я сейчас еще такую работу найду – людей за деньги стрелять? – он усмехнулся и открыл дверь машины.
Москва, улица Проходчиков, сентябрь 2019 года.
– Привет, тёть Нин, – Наум взглянул через щель в двери на взлохмаченную женщину, – узнала что ли?
– Что ли узнала, – пробурчала женщина, – давай, что ли, входите. Что в подъезде топчетесь? – она пропустила Наума с Вованом в квартиру, – на этот раз чего тебе надо? И смотри, бабками не откупишься. У меня муж деньгу зашибает, – женщина беззубо улыбнулась, и Наум посмотрел на прыщавого подростка в наушниках, который, не обращая внимания на вошедших, зашел на кухню, вытащил из холодильника бутылку пива и вернулся к себе в комнату, захлопнув дверь с древним плакатом «Сектора газа».
– Это что, третий? – Наум посмотрел на женщину.
– Третий муж – третий сын, – усмехнулась она, – и заметь, все по любви. Я за мужиков замуж выхожу, детей от них рожаю, а ты что их, что детей грохаешь.
– Прямо всех я? – Наум посмотрел на свисающие со стены обои.
– Ну Аркашку-то ты с пути сбил, – женщина поморщилась, – ну и Колю потом. А вот отца Аркашкиного… Тоже, считай, ваша работа. Говорила я ему тогда: бокс боксом, а Василич твой тип мутный. А после отца и сына пригрели. Теперь нет обоих. Да и второй сынуля по ихней дорожке вслед за папашей своим Колей. Еще скажи, что вы с Колей делов-то не имели. Мне не рассказывай. С Аркашей вон что-то крутил, выкручивал, а какой был мужчина!
– Это кто там мужчина такой был, а, Нинель? – раздался из ванной хриплый голос.
– Мойся, родимый, – женщина стукнула кулаком в дверь ванной, – это ко мне. Не твоего ума дело. Так что хотел? – она повернулась к Науму.
– Да так… проведать зашел, – Наум посмотрел на Вову, – да и поспрошать, как жизнь твоя? Странного ничего не происходит?
– А какая жизнь? – дверь ванной распахнулась, и на пороге возник плюгавый мужичок с полотенцем на шее, – у кого-то говно полное, а у кого-то… – он оглядел Наума с Вованом, – кто это такие, Нинок, и чего им надо?
– Тебя это не касается, – остановила его женщина, – иди борщ жри на кухню.
– Деньгу, говоришь, зашибает? – Наум посмотрел по очереди на женщину, а потом на ее супруга, – лопатой, наверное, гребет.
– Экскаватором, – с усмешкой добавил Вова.
– А вот это какой есть, и вас не ебёт! – глаза женщины стали злыми, – зато не такой, как вы. Всех угрохали, а у самих теперь бабло из жопы сыплется, и даже ничего не стесняетесь. Я тебе еще в тот раз сказала – видеть тебя не хочу!
– Но бабки-то брала, – перебил ее Наум.
– А это, считай, компенсация. За смерть. За Аркашу, за Колю и за средненького, – начала перечислять женщина, – и за папашку Аркашиного.
– Ну правильно. Мертвых уже не вернуть, но чего-то они все равно стоят, – покачал головой Вован, – хороший бизнес.
– Слышь, бизнесмены, – в разговор снова вмешался гражданин с полотенцем, – вот вы, оказывается, кто! Ну вы и даете! Детей и мужиков угрохали бывших, что, за мной пришли? Хер вам! – мужчина свернул из пальцев фигу и ткнул Вове под нос, – мной подавитесь! Я два срока под Магаданом… – начал было он, но Вован резким движением вывернул ему руку и ткнул кулаком во впалую грудь под грязной майкой, после чего оттолкнул мужичка к стенке. – Да я тебе…! – не успокаивался третий муж, но, увидев рукоятку ТТ под расстегнутой курткой Вована, поставил назад швабру, за которую схватился.
– Разумное решение, третий муж, – кивнул Наум и повернулся к женщине, – а ты, теть Нин, прям черная вдова.
– И черная мамаша, – добавил Вова.
– Это чё это? – начала было тетя Нина.
– А то, – остановил ее Наум, – мужиков ты себе выбирать не умеешь. Детей воспитывать тоже. А все виноватых ищешь. На себя бы в зеркало посмотрела. Вон он у тебя борщ вчерашний жрет, – он кивнул на мужика, продолжающего сжимать швабру, – сын, упездок, пиво с утра хлещет, хотя сопляк, ему лет пятнадцать, не больше…
– Четырнадцать, – пробубнил мужчина, – его Стасиком зовут.
– Во! Да хоть Васиком, – Наум снова посмотрел на свисающие со стены обои, – кем твой Стасик будет по жизни, а, Нинель? Неудачником, таким же, как вы. Я тебе сколько денег передавал? Сначала от Василича, потом от себя лично. И где эти деньги? Коля у тебя зарабатывал… Да ты же все пробухала! И находила пассажиров, с которыми пропить побыстрее можно. Замуж за них выходила, детей рожала. Я-то тут при чем? Ты когда себя в зеркало последний раз видела? Я тебя еще молодой помню, и всё ты в одной поре – нечесаная, грязная и в халатике этом полинявшем. И тех же пуговиц на нем не хватает. Ты не думала, почему от тебя дети сваливают и предпочитают лучше сдохнуть, чем так жить?
– Точно, – кивнул Вова, – это как карма. Хочется уйти, а куда непонятно. Поэтому уходят лишь бы куда, но подальше. Наверное, чтобы всего этого не видеть, – Вова оглядел прокуренный коридор с обрывками обоев, – на том свете им лучше, чем в этом… – он не нашел нужное слово и махнул рукой.
– А вы меня еще жить поучите. Я живу, как я умею. Иди борщ жри! – женщина прикрикнула на мужичка со шваброй, – я по-другому жить не хочу! Я жива по крайней мере.
– Это разве жизнь? – хмыкнул Наум – муж урод, сын недоделанный…
– Зато ты, смотрю, переделанный. Чего хотели? – она снова сверкнула глазами на Вована с Наумом.
– Стойте! – Вован с Наумом уже почти дошли до «Поджеры», но, услышав голос, обернулись. Перед ними возник супруг тети Нины с помятым мусорным ведром, – вы там про странное спрашивали… Так это… – он посмотрел на Наума, – денег дадите?
– Это можно, – Наум переглянулся с Вованом и достал бумажник, – что там у тебя странного?
– Да это… полгода назад, – мужчина шмыгнул носом и уставился на бумажник, с торчащими оттуда купюрами, – Нинель пьяная с работы вернулась. Конина дорогая, колбаса… И телек приперла. А Стасику приставку, эту… плойку какую-то, в игры играть. Деньги у нее, короче, появились. Я хотел узнать откуда, так она это… сказала: сейчас тебя выгоню и заживу… Мы потом подрались еще, кажется, но замирили. Рубашку мне купили. Тыщи за три, кажется… Или это со штанами? – мужчина почесал плешивую голову, – она себе «Жигули» взяла. Она сказала, чтобы я таксовал, но я врезался… Авария, короче… Так она сказала, что новые купим, даже не пилила. В общем, бабки у нее появились, а откуда не говорит. Сказала премия, а какая у них в ЖЭКе премия, а? – он снова посмотрел на бумажник Наума, – и так это раз в полгода последнее время бывает. Бабки появляются. Большие бабки. Только вот что-то в этот раз не сложилось. Вот и ходит злая, как собака.
– А откуда эти бабки? – Наум посмотрел на Вована.
– Она не говорит, – мужичок опустил глаза, – должник ее из прошлого. Я вначале ревновал, а потом, – он посмотрел на ведро, – кому Нинель кроме меня нужна? Баба она, может, и хорошая…
– Была когда-то, – поправил его Наум.
– Ну это не знаю. Раньше я ее не знал, – мужчина вздохнул, – так… вроде живем, как все. А кому легко? Ну что, денег-то дашь? – он посмотрел на Наума.
– Держи, – Наум засунул пальцы в кошелек и вытащил торчащую между евро пятитысячную, – точно не знаешь, откуда деньги?
– Не, – покачал головой мужичок, – знаю, что раз в полгода. Все пятнадцать лет, сколько мы с ней, бабки и появляются. Ну я потопал?
– Топай, – кивнул Наум.
Мужчина, звякнув ведром, направился в сторону магазина «КБ» на первом этаже старой «хрущевки».
– Не, не люди мы с тобой, Вован, – покачал головой Наум.
– Это через чего? – удивился Вова.
– Люди вон как живут, – Наум кивнул в сторону винного магазина, – а мы так жить не умеем. Или уже не ходим… Значит бабки у Нины бывают…
– И что это значит? – не понял Вован.
– А это значит, Вова, – Наум потянулся за пачкой сигарет в кармане, – что ей кто-то эти бабки дает. И этот кто-то не я, и не Холод, а тот, кого мы не знаем или он не хочет, чтобы мы о нем знали. И у этого кого-то бабки есть. И дает он их просто так, потому, что взять взамен с Нинель нечего. Только если мозги Стасика и печень ее мужа, – он кивнул в сторону мужа Нинель, выходящего с двумя бутылками водки в одной руке и мусорным ведром в другой из магазина, – но эти мозги с печенью никому раком не вперлись.
– Может тетю Нину попытать? – Вова подмигнул Науму.
– Не, – Наум покачал головой, – Нинок ушлая. У нее первый супруг с Василичем крутился. Фарцу крышевал. Ее обысками и паяльниками не напугаешь, она баба тертая. Особенно когда бабла касается. Она же знает, чем ее мужья и дети занимались. Это сейчас лопуха нашла, потому что уже всё, в тираж вышла. А так хватка у нее… Следак был, так вот он ее на Аркашу колол, мол, что он бандит. Хотел, чтобы она сына сдала. Так Нинель три дня сопли по стенке размазывала, но ни слова не сказала, от всего в отказ шла. Потом с этим Колей… Тоже поднатерпелась. Он же мусор был, но с нами крутился. Ничего от нее не добьешься. Грохнуть проще.
– Слушай, а зачем тебе это вообще узнавать надо? Ну есть у нее бабки… – Вован посмотрел на Наума, – тебе-то что с того?
– Пока ничего. Просто пазлы собираю. «Лихие девяностые» называются. Ладно, Вовчелло, давай, заводи свой тарантас, меня к школе добросишь, я Тее обещал Марка забрать.