«ХОЛОД»
Часть 30.
ЗАКЛЯТЫЕ ДРУЗЬЯ
«Не протягивай руку
заклятому другу…»
ПРОЛОГ
Архангельская область, ноябрь 2019 года.
Макс смотрел в окно машины, где колючая снежная вьюга врезалась в изредка попадающиеся на пустынной дороге большегрузные фуры. Сидя в теплом кожаном салоне «Майбаха», он, казалось, слышал, как ветер звенит в ржавых проводах на покосившихся вдоль дороги телеграфных столбах.
В рассветной мгле изредка вспыхивали огни одиноких угрюмых домов, которые, видимо, еще не разобрались, что день еще не наступил, а ночь уже закончилась.
– Пейзажи у нас, конечно, так себе, – пробурчал водитель «Майбаха» в кожаной кепке, подбитой овчиной, – но если не привыкать, то не привыкнешь. – Он усмехнулся, – Ну ничего, скоро завод с поселком будут, там понаряднее.
Водитель свернул с дороги, которую язык не поворачивался назвать словом «шоссе», и «Майбах» в сопровождении двух «Чероки» запрыгал по занесенным снегом колдобинам, по самую крышу оказавшись в непролазном снеге и тумане.
Холодная непролазная тьма закончилась минут через пять с появившимися словно из ниоткуда фонарями, освещающими стелу «Добро пожаловать в город будущего!»
Будущее оказалось не таким уж бесперспективным. Макс с удовольствием оглядел ровные ряды трехэтажных домов скандинавского типа с припаркованными возле них иномарками. Улица с домами закончилась горящим разноцветными огнями торговым центром, над которым возвышалось двенадцатиэтажное здание руководства завода, с верхотуры управляющего не только самим заводом, но и самим городком.
Сам завод находился на краю городка, прячась в лощине за крышами уютных домиков. Огромное пространство, обнесенное синим высоченным забором, к которому вела идеальная, как свежеструганная доска, вычищенная дорога… Завод насквозь пронизывали несколько железнодорожных путей, на одном из которых попыхивал японский локомотив с запряженными в него новенькими красными вагонами.
– Отгрузка сегодня, – водитель «Майбаха» кивнул в сторону поприветствовавшего его полицейского, стоящего у серебристого «Форда» с надписью «Полиция», – тут у нас шутят, что ментов здесь… – начал было он, но, посмотрев на Макса, продолжать не стал.
«Майбах» и джипы, следующие за ним, въехали в отодвинувшиеся в синем заборе огромные автоматические ворота, за которыми топталось еще парочка милиционеров. По вычищенной дороге кортеж доехал до здания с мраморными колоннами и остановился. По ступеням к «Майбаху» сбежал длинный гражданин и услужливо распахнул дверь машины:
– Здравствуйте. Мы вас к вечеру ждали, – он приторно улыбнулся Максу и показал рукой в сторону здания, – Семен Леонидович у себя.
– Ну и? – Макс посмотрел на потного мужчину, который то снимал, то надевал на лоб с залысинами огромные роговые очки, – Что скажете, уважаемый? – Макс постучал пальцем по пакетику с кокаином, на котором красовались буквы «ТМ», – как объясните сей факт? Невиданной смелостью или оглушительной глупостью?
– Сейчас… – мужчина снял очки и засунул их в нагрудный карман пиджака, – что это, Алёша? Объясни, пожалуйста, товарищу.
– Ребрендинг, – густо покраснел длинный и поправил душащий галстук на шее, – мы посчитали…
– Вы бы лучше посчитали, – перебил его Макс, – на какие деньги мы попали с вашей наглостью. И, самое главное, кто за это будет платить?
– Мы думали… – шмыгнул носом парень.
– Вам не надо думать… Алёша, – Макс встал из-за стола, – вам надо делать то, что вам сказали. Кто думает за вас, уже есть. Поэтому, – он посмотрел на сидящего возле двери водителя в кепке, – кажется, ты знаешь, что надо делать.
– Ага, – улыбнулся тот и вытащил из подплечной кобуры ПМ, – как велено, так и сделаем, – он улыбнулся и, выдернув из кармана дубленки глушитель, неспеша навернул его на ствол «Макарова», – у нас все по инструкции.
Водитель вскинул пистолет и выстрели два раза. Первая пуля попала директору «Селека» точно в нагрудный карман, куда он несколько минут назад засунул свои очки. Длинный хотел что-то крикнуть, но замолк на полуслове. Пуля с размаху стукнула его в лоб и выплюнула мозги из головы на огромный несгораемый сейф.
– А дальше по инструкции, – водитель повернулся к Максу, – прикопать их надо. Я это… Заводских рабочих парочку возьму? – он посмотрел на Макса, – Не охота в мерзлоте самому лопатой ковырять. Вы не волнуйтесь, тут часто директора меняются. Но я это не к тому, – он смутился под тяжелым взглядом Макса, – вы вроде в курсе всего, раз вас Она прислала.
– Разберемся, – Макс перешагнул через труп длинного и, смахнув с кожаного кресла бумажные листы, уселся за директорский стол, – ты это… Всё по инструкции, только найди мне, кто за производство отвечает. Или его тоже уволили?
– Не, – улыбнулся водитель, – химика нельзя. Он бошковитый. Без него тут все в тартарары рухнет. Он правда с придурью… Сам, короче, увидите. Сейчас приведу. И это… Что с секретаршей делать? – он посмотрел на Макса, – На счет нее ничего в инструкции нету. Тоже уволить?
– Нет, – остановил его Макс, – рассчитать. А еще лучше, я так понимаю, отсюда отпускать не очень любят, – он щелкнул выключателем дизайнерской настольной лампы от «Тифани» и посмотрел на водителя, который кивнул, – ну значит переведи ее на новое место работы.
– А куда? Она только это… под столом строчить умеет, – усмехнулся парень.
– Куда? – Макс на секунду задумался, вспомнив блондинистые кудри и надутые ботексом губы секретарши, положившей на стол грудь «пятерочку» в приемной, – а давай в уборщицы! Доярок же тут нет, – Макс улыбнулся.
– Про доярок это ништяк, – лицо водилы расплылось в улыбке, – а вы прикольный, сработаемся. Меня, если чё, Игорем зовут…
– Наверное, не зовут, сам приходишь, – рассмеялся в ответ Макс, – да знаю я уже. Сработаемся. И давай этих, – он кивнул на бывшего директора с помощником, – прибери. По инструкции. А потом силиконовую сюда пришли. Пусть подотрет здесь. На вон, премию ей дай, – Макс вытащил из кармана бумажник и вытащил оттуда купюру в сто евро, – и с химиком поторопись. Хочу производство посмотреть. Бумаги потом.
Водитель кивнул и исчез за дверью, а Макс подошел к окну, за которым в синее небо сквозь туман и затихающую снежную бурю поднималось огромное северное солнце.
Новорижское шоссе. Элитный коттеджный поселок А. Дом Наума. Осень 2019 года
– Ну и что залип? – Холод минут пять наблюдал за Наумом, который забыл налить кофе в богемскую фарфоровую чашку, зато щедро насыпал несколько ложек тростникового сахара и тщательно их размешивал.
– Да как-то эти все явления… – Наум вместо глотка кофе щедро сыпнул в себя сахара, и, выплюнув коричневые кристаллы, закашлялся, – с Дятлом хотя бы все ясно, – он поставил чашку в мраморную раковину, – а вот с Могилой…
– А у Могилы спросить не бывает? – на огромной кухне, зевая, возник Могила, – Я понимаю интерес к моей персоне. Как по мне, так все просто, – он уселся за стол и пододвинул к себе тарелку бутербродов с заветренным сыром, – в общем, прилетело мне тогда. То ли от водочников, – он посмотрел на Холода, – то ли знаешь, от кого. Помню, что вышел из машины, а тут по спине как забарабанило… До подъезда добежал и свалился, – Могила хрустнул бутербродом и поморщился, – пришел в себя в больнице. Ну, сразу хотел вам отзвонить, а тут с палаты не выйти, ни зайти. Два типочка таких нарядных с пушками пасут меня. А с телефонами сами помните, как тогда было. Трубы-то не все имели. Значит, лежу я там, потолок изучаю, – он засунул остатки бутерброда в рот, – и думаю, как своих корешей оповестить, что жив еще Могила. Только церберы эти у дверей никуда меня не отпускают. Короче, уговорил я медсестрёнку, которая мне капельницы ставила, протащила она мою трубу. Позекал я, когда эти на воротах бдительность потеряют, ну и набрал вас. Тебя, тебя, – он по очереди посмотрел на Холода и Наума, – и Василича. А там тишина глухая. Понял, что напряг пошел, – Могила поморщился, – а труба уже в разряде полном. Набрал я там… этого помните? Клёпу на домашний… Там мамаша его и говорит: «Убили его, а всех остальных, кто жив остался, закрыли. Глухо закрыли». Она тетка прошаренная. Слышу – на измене вся. Понял, что туфту не гонит. Короче, решил я лыжи из больницы сделать. Мыслёй раскинул – если вас завалили и закрыли, значит это мусора. А если мусора, значит прием конкретный. Короче, повезли меня на каталке процедуры какие-то творить со мной, – Могила взял второй бутерброд, – естественно, эти двое из ларца при мне. До лифта докатили, а лифтик такой там… так себе. Короче, они пешком вниз потопали, а я с санитаром на лифте покатился. Только катились мы не долго. Рубанул я его, короче, и наверх, на крышу. Мы по малолетству, когда эта больничка строилась, там все облазили. С одного корпуса в другой можно на чердак по крыше попасть.
– Что, прямо в больничном драпу задал? – усмехнулся Холод.
– В пижамке, – кивнул головой Могила, – короче, спустился, а там «Скорая» отъезжает. Ну, я в нее с остатка сил забрался и фельдшеру базарю: «Вывезете – не обижу». Короче, к гаражу они меня довезли. Помните, у меня был? – Наум кивнул, – Ну я там это… из шмоток кое-что зацепил, переоделся, ну и схоронился у тетки на даче, в Истре. Там у меня сторож в корешах был, Дим Димыч. Выходил меня, отлежался я, пробил через Дим Димыча некоторые моменты и понял, что мои кореша закрытые наглухо, а Василич вообще в жмуриках числится. Не скрою, бзданул, – он покрутил в руках бутерброд, – и тут осознал, что всё… нету нас больше. Кончились. Ну и… В общем, на кладбище подался. Там, когда мы жмуров прикапывали, знакомцы образовались. Помогли. Вначале без ксивы взяли. Потом эту ксиву состряпали. Ну а что? – Могила пожал плечами, – коли меня в живых нету, среди мертвых как-то сподручнее.
– А кого вместо тебя тогда похоронили? – Наум исподлобья посмотрел на Могилу, – Памятник там вроде есть. Правда, его я поставил, но могила твоя там точно с крестом была.
– А я почем знаю? – Могила задумался, – Я сам в осадок выпал. Гулял по вечерам… так, втихаря по кладбищу, и на свою могилу и набрел. Стою и думаю – вот повезло! У Могилы своя могила. Как дурак в тридцать два зуба улыбаюсь… Я так мыслю, – он поднялся из-за стола, – видать, чтобы кипеш не поднимать, меня те двое в покойники записали, ну и прикопали кого-то, кто первый им под руку попался. Так-то что в меня стреляли, многие во дворе видели. Вот такая моя история.
Могила подошел к холодильнику и повернулся к Холоду и Науму спиной. Холод уставился на плечи друга и увидел несколько десятков старых зарубцевавшихся пулевых отверстий и посмотрел на присвистнувшего от удивления Наума.
– А что думали, сказки рассказываю? – Могила достал из холодильника кассету яиц и закрыл его, – меня как дуршлаг тогда расхреначили. Что-то в бронике застряло, что-то во мне. Или думаете сам на себе дырок наделал и был с Максом и Дятлом заодно?
– Ничего мы не думаем, – Наум взял в руку пачку сигарет, – тут думать бесполезно, гадать только можно. Слушай, Могила, а ты про какую историю, кроме водочной, говорил?
– Яичницу сейчас сварганю, – он взял сковороду и подошел к плите, – у Холода спроси, он лучше ее помнит.
Москва, Бауманский рынок, 1994 год.
Холод вытащил ногу в замшевом ботинке из БМВ и только сейчас сообразил, что остановился посреди огромной лужи. Глядя на свое отражение в серой дождевой воде, он закурил. Настырная ворона, усевшаяся на сук клена, уже сбросившего свою багряную листву, противно закаркала. Он хотел вытащить пистолет из бардачка и разрядить в недовольную осенней слякотью и изморосью птицу, но задумался. Они с этой вороной очень похожи – оба чем-то недовольны. Кричат, каркают, но все не по существу, а надо просто поговорить и расставить все точки над «i». Холод выплюнул в лужу сигарету и, наступив новенькими ботинками в мутную воду, зашагал в сторону кучкующихся на входе в рынок парней, зябко ёжившихся в кожанках с поднятыми воротниками и подозрительно поглядывающих на его БМВ.
– Старший кто? – Холод выбрал самое умное лицо и посмотрел на него сверху вниз.
– А кто интересуется? – пробурчал верзила, не вынимая руки из кармана, в котором пощелкивал пальцами по предохранителю ПМ.
– Я не интересуюсь. Пока спрашиваю, – процедил Холод, – пусть бабы тобой интересуются. А может и не бабы…
– Эй, слышь, ты чё? – начал было квадратный «бычок», высунувшийся из-за спины верзилы, – Ты тут ничего не попутал? Себя назови!
– А что, так не понятно? – Холод улыбнулся.
– Да хрен сейчас что вообще понятно, – сплюнул верзила, – вроде базаришь… с виду человек в поряде, а так мусор, – он усмехнулся, – сейчас все наблатыкались базары качать, борзые стали. Тебя вон, смотри, – он смерил Холода взглядом, – соплей перешибить можно, а уже старшего требуешь. Ты сначала с людьми поговори, представься, от кого и с кем работаешь… И непоняток никаких не будет.
– Могила где? – Холод поморщился, – С ним поговорить хочу. Я Холод.
– Аааа… Внес ясность, – кивнул верзила, – слышали за такого. День добрый тебе, Холод. Слышь, Пельмень, – он повернулся к здоровяку, – Могилу позови. Скажи Холод с ним приехал побазарить. А вы, – он оглядел остальных, – нечего тут кучковаться. Давайте по местам. Коммерсам скажете, с сегодняшнего дня процент поднимаем, так что все чтобы долги перед нами закрыли. Недовольным объясните на понятном. Ну давай, Холод, приятно было посмотреться, – верзила вытащил руку из кармана и, приставив ко рту, подул на нее, – зябкая что-то в этом году осень.
– Значит это вот твои новые люди? – Холод посмотрел на Могилу и покрутил на столике слишком летнего для такой осени кафе бумажный стаканчик с кофе, – Значит все, решил отвалить окончательно?
– Присматриваюсь пока, – Могила вытащил из кармана мягкую пачку «Мальборо» и закурил, – тема-то, сам понимаешь, интересная. Хачи отсюда соскочили еще в девяносто первом, а площади здесь ого-го! Коммерсы появились. В общем, земля еще не паханная. Длинного этого Валетом кличут. У них всех старших ухлопали, что-то с пиковыми они не разрулились, вот и пригласили меня. Так-то монета тут серьезная. Правда край непуганных идиотов… Но ничего, покошмарим слегка и будет к нам копеечка в карман капать. Не всегда же нам на Василича работать. Я бы на твоем месте, Холод, тоже сюда пригляделся. Может не сюда… Началась там у нас движуха нездоровая, поэтому и о парашюте надо подумать. Не все же мы рынки крышевать будем.
– А здесь ты сейчас что делаешь? – усмехнулся Холод.
– Не, ты не понял, брат, – Могила покачал головой, – здесь я не крыша. Я дирекция.
– Хрен редьки не слаще, – Холод сделал глоток кофе, – короче, я так понимаю, мы все в разбег. Причины только не пойму.
– А нет причин, – Могила пожал плечами, – или наоборот, Холод, слишком много. Кончают вообще бурно, а мы начали за здравие, а кончили за упокой. И много этих «упокоев» что-то последнее время нарисовалось. Устал я, Холод, корешей хоронить. Василичу надо – пускай сам и делает. «Кто доживет до этих времен, те станут королями», – он процитировал любимые слова тренера, – только не сказал, что до них еще хуй доживешь, умудриться еще это сделать надо. В общем, ты мне брат по жизни. Делай, как знаешь. А я вот здесь буду. Если тебя Василич отправил поговорить, скажи, что Могила решает, думает…
– Я сам приехал поговорить, – перебил его Холод, – как-то неправильно все это получается. Мы же вместе.
– Вместе, – кивнул Могила и поднялся, – живут, Холод, люди вместе. А вот погибают по одиночке. Мы уже «повместились», и главное, чтобы дальше в ящик не вместиться. А у Василича путь до ящика самый короткий. Запомни. Дело не в тебе, не во мне…
– А в чем тогда? – Холод поднял на него глаза.
– В обстоятельствах, – ответил Могила, – а обстоятельства у нас такие… У нас своя история, у Василича своя. И очень не хочется, забыв о своей, его сказку своей кровью писать. Нашей с тобой, Холод.
– Я тебя услышал, – Холод поставил стакан кофе на стол, – а теперь ты себя послушай.
– Уже, – повернулся в сторону рынка Могила, – я не глухой и не тупой.
– Тогда ладно, – Холод поднялся и, не прощаясь, зашагал по лужам к своему БМВ.
Ворона с дерева, перестав каркать, посмотрела на него своим черным глазом, а потом плавно спикировала с ветки в копошащихся в желтой траве голубей. Разогнав их, она подхватила самый лакомый кусок и, взмахнув крыльями, вернулась на дерево, сжимая в клюве огромный кускам заплесневелого черного хлеба.
Архангельская область, ноябрь 2019 года.
– И с чего же тебя посетила такая замечательная идея? – Макс посмотрел похожего на розовощекого пупса товарища, который поглаживал пухлыми пальцами непослушные кудри на голове.
– Это вы про кокаин? – пупс выдохнул, – Но тут надо понимать… – он отошел к стенке и пропустил двоих мужчин в белоснежных защитных костюмах с респираторами на лице, – В общем, факторов достаточно много. Это в четвертый цех! – он кивнул людям в респираторах и уселся на какой-то железный ящик, предложив Максу присесть рядом, – факторов довольно много. Во-первых сам производственный процесс.
– Насколько я в этом понимаю, – Макс присел на ящик рядом с пупсом, – дешевле героина в производстве ничего нету.
– На первый взгляд это так, – пухляш улыбнулся, – это обычный синтез морфина. Уксусная кислота, нагрев, обратимая реакция, и вуаля! На выходе из килограмма сырья мы получаем девяносто пять с половиной процентов чистейшего продукта. Кстати, вы знаете, что «героин» с латыни переводится, как «героический»?
– Топливо для героев? – усмехнулся Макс, – А ты герой?
– Нет, – пупс покачал головой, – я не герой ровно на столько, на сколько не могу позволить себя убивать героином. Чтобы его принимать, надо быть достаточно смелым человеком, учитывая, что ты примерно догадываешься, как все закончится. Так вот, это геройство – один из важных факторов. Вы знаете, какова смертность от героина у нас в России? А я вам скажу, – пупс залез своими пальцами-колбасками в карман белоснежного халата и достал блокнотик, исписанный мелким убористым почерком то ли ученого, то ли врача, – сорок семь процентов. То есть из ста клиентов сорок семь мы теряем каждый год. И приходится искать новых. И тут возникает еще один фактор – конкуренция. Спайсы, кислота… Они дешевле, они доступны и вроде бы как вызывают меньшее привыкание. Я не трогаю канабис… – пухлячок полистал блокнот, – и поверьте, никакая реклама не помогает продвигать наш товар на рынке. Вы посмотрите, что в телевизоре! Наркодилер осужден на пятнадцать лет за двадцать пять граммов героина. И неважно, употреблял он его, приобретал, продавал… И тут же, – он зашуршал блокнотом, – пожалуйста! Продавец спайсов три года условно. Вот она, антиреклама. Героин убивает, за героин ты получаешь большой срок, и он выходит из моды. Время героинового шика уже закончилось. До него никто не дожил из сидящих на системе. У каждого поколения своя «классика»… А кокаин – он вечен, – пухляш улыбнулся.
– Ну допустим, – Макс достал из кармана пачку сигарет.
– Здесь не курят! – пупс кивнул головой на плакат с перечеркнутой сигаретой.
– Понятно, – усмехнулся Макс и убрал сигареты в карман, – здесь и так вредное производство. Ну допустим, кокаин – классика. Шерлок Холмс, звезды Голливуда, все такое, элита, богема… Ну да, он стоит дороже. Но ведь и процесс его получения тоже не уксус, вода и костер. Там же эта нужна… Кока.
– Эритроксилум кока. Кокаиновый куст, – перебил Макса пупс, – довольно редкое растение. Произрастает в зональных частях Южной Америки. А на счет производства… Существуют два вида синтеза – частичный и полный. Первый – это обработка листьев. Не буду утомлять вас формулами и процессами, но на выходе получается довольно небольшое количество продукта. С полным все сложнее. Это скорее даже не переработка, а фактически естественный синтез, разложение. На первый взгляд довольно небольшие объемы. Но тут дело в концентрации. То есть если убрать лишнее, это сильно концентрированное вещество, которое при ряде манипуляций из небольшого объема превращается во что-то более существенное, – пупс покачал головой, – это, знаете, как «Зукко». В упаковке пара десятков граммов, а если разбавить простой водой – это уже два литра напитка.
– Удачное сравнение, – хмыкнул Макс, – что тут, что там отрава.
– Ну это для кого как, – развел руками толстячок, – так вот, о трудоемкости процесса. Если имеешь на руках концентрат и соответствующие мощности производства, то затраты на изготовление кокаина фактически равны уксусу, костру и опиоидам.
– Однохерственно, значит? – Макс посмотрел на собеседника, – но все-таки героин дешевле. Южная Америка где? И доставка.
– А вот здесь нам поможет статистика, – пухляш снова опустил глаза в свой блокнот, – вот смотрите. Я отметил поставки сырья к нам из Средней Азии. Например, предыдущий месяц. Запланировано такого-то, пришло такого-то. А вот середина месяца. Не пришло вообще ничего. Груз задержали. И это несмотря на то, что у нас есть коридор, как вы знаете. И что получается? Из четырех партий доходит только одна. А платим мы за все. А теперь ценовая политика. Приблизительная партия кокаинового концентрата равна трем морфиновым поставкам. Например, это сто долларов. Для грубого подсчета, – он перевернул лист блокнота. Значит, отдав за сырье сто долларов, мы тратим на его переработку в среднем около двадцати. Тоже примерно. Себестоимость продукта на выходе получается сто двадцать. Закладываем самую минимальную прибыль с нашим интересом. Тридцать долларов. Итого сто пятьдесят. По такой цене товар получает дилер. Соответственно его интерес варьируется… Ну там у каждого свое. Допустим двести. Итого получается, что с момента поступления к нам этот героин зарабатывает сто баксов. С виду это сто процентов. Но учитывая наши вложения… Конечная прибыль не больше тридцати долларов. То есть тридцать процентов. Это крохи, – пупс улыбнулся, – а с кокаином все иначе. На каждые вложенные сто долларов мы уже имеем наценку… – он хитро прищурился, – я же не зря привел в пример «Зукко». Можете посчитать, сколько мы имеем и сделать выводы. Героин – это деньги, а кокаин – это большие деньги, – резюмировал пухляш, – главное наладить поставки через надежные источники.
Новорижское шоссе. Элитный коттеджный поселок А. Дом Наума. Осень 2019 года
– Съезжать вам отсюда пора, – Наум оглядел жующих яичницу Холода, Могилу и Дятла, – вопросов, конечно, много, но здесь мы их точно не высидим. А потом нас в одном месте достать проще. Да и мои возвращаются. Слушай, птица, – он посмотрел на Дятла, – у Макса сейчас наглости и смелости с его корешами воевать не появилось?
– Я на счет Макса ни в чем не уверен, – с набитым ртом ответил Дятел, – меня можешь не спрашивать.
– Вот так вот у вас у птиц, – вздохнул Наум, – летают вместе, а яйца порознь высиживают… Ну да это ладно. Меня вот больше история с Вальком, неожиданно ожившим, интересует. Как бы то, что ему из-за Василича прилетело, это я знаю. Слишком жадно Валёк варежку-то раскрыл. И этот факт есть. Вы по съемным мотались, – он посмотрел на Могилу, – а он уже хату свою имел. А за какие такие заслуги? Жаль, спросить не у кого. Просто все слишком получается. Вот ты бы, Дятел, птенцов заделал, думаешь, тебе тренер квартиру выкатил бы?
– Не выкатил бы, – усмехнулся Дятел, – и папы у меня во Внешпосылторге не было.
– Слышь, пернатый, ты деревья-то не путай. Я тебе в целом говорю. Юмор такой. Если яйца есть, птенцы обязательно вылупятся, если их кто-то не поджарит, – Наум ковырнул вилкой яичный желток, – тут надо помыслить. Вы же вместе все время крутились. По ходу должны в курсах быть, как Валя в своей квартире оказался.
– Ну не от щедрот Василича точно, – согласился Холод, – скажем так, Дон Базилио с чужим имуществом расставаться не любил, а чтобы со своим… Или почти своим… Я себе хату года через три взял, и то так себе халупа.
– Вот и я про то же, – кивнул Наум и проглотил желток, – когда он себя помершего навестить приходил? – он посмотрел на Могилу.
– Года полтора-два назад, – задумался Могила, – потом не был больше.
– Может он и пропал уже? Или свалил куда-нибудь из страны, – Дятел потянулся к чашке с кофе.
– Куда свалил? Мы все тут птицы неперелетные, – Наум махнул рукой, – даже если улетим куда-то – все равно возвращаемся. А потом, – он на секунду задумался, – с вашими-то смертями все ясно. С моей тоже, – он посмотрел на Холода, – а вот с Валей… Люди видели, это он был с горлом, как консервной банкой вскрытой.
– Да и родня их тогда такое устроила, – Холод взял с тарелки кусок хамона, – там ор, вой был, и проклятия на наши головы с предъявами.
– Было такое, – Дятел подул на горячий кофе, – я как-то Валину мать с пиздюком ихним видел, подошел спросить, может надо чего… ну это когда еще живой был… в парке они там гуляли. Так она такой мне бенц закатила, типа «С глаз долой! Убийца!» А я чисто так помочь хотел. А она даже денег не взяла. Я-то вроде своей маман даже помогал. А ты? – он посмотрел на Могилу.
– А я чего? Тоже вроде как… – пожал плечами Могила, – я им вообще при жизни помог. Все же на них отписано было. Но видно не в лошадь овес был, – он посмотрел на Наума и Холода и те, вспомнив историю с «заморозками», опустили глаза, – да не, я не в плане что-то предъявить. Я такую бы морозь сам бы… Родня, не родня – не важно. Берега везде одни, и по беспределу их путать не надо.
– Вот кто это сейчас сказал, – усмехнулся Наум, – кстати, Могила, ты же первый у Василича с Вальком нарисовался.
– Да херовый с меня художник, – Могила посмотрел на богемскую люстру, – ну боксировали вместе. Я так… Стукнул – денежку получил. Работы прибавилось – мне Василич Валька дал. Так вроде в поряде пацан. Ну бабки любил… Но за них вроде края не переходил. Уже тогда все на свою мадам тратил. У них же там амур и все такое… Я ему еще говорил: «Мы по краю, дружище, ходим, аккуратнее». А они уже и ребенка заделали… Да такой же, как все мы. Но если он жив, его найти надо.
– Точно, – согласился Дятел, – иначе Макс его найдет, я уверен.
– Уверенная птица – это хорошо, – Наум встал из-за стола и засунул тарелку в посудомоечную машину, – а самоуверенная – это не про тебя, пернатый. Успокойся, – он оглядел Дятла, – если с тобой прокатило, то с Вальком навряд ли прокатит. Он точно знал, кто его убивал. А мы же его не убивали? – он оглядел сидящих за столом друзей, – Могила, точно не твоих рук дело?
– Упаси Бог, – Могила перекрестился.
– Да не, там все понятно было, – вздохнул Холод, – два урла. Мы их и порешали. Они во всем и признались. С хатой там нескладуха была, Василич там намудрил. Так вроде, Наум?
– Да не по-другому точно, – кивнул Наум, – короче, давайте так, господа живые покойники, подведем итог нашего многоуважаемого собрания людей умерших и переживших девяностые. Что у нас имеется по факту? Имеется четверо хороших мужчин, – он оглядел присутствующих, – один плохой и один неопределившийся еще видимо. Таким образом четыре один в нашу пользу живых голосов.
– Прям политика, – рассмеялся Дятел, но Наум не обратил на него внимание и продолжил:
– Но у одного нехорошего есть совсем нехорошие друзья, о которых мы знаем… Лучше бы, конечно, мы этого не знали… В общем, есть за ним надежный тыл, который четверых хороших парней. Того…
– Троих он хочет… того, – поправил Наума Могила, – и этих троих спас самый хороший парень на кладбище. И если бы не он, там бы их и закопали.
– Да… – Могила погладил рукой полированную панель новенького «Бентли Континенталь» и повернулся к Холоду, поудобнее усаживающемуся за руль, – как говорится, все, о чем мы мечтали.
– Об этом мы даже не мечтали, – Холод вздохнул, – у нас тогда, Могила, мечты попроще были. День прошел, живы, да и ладно…
– Странная бандитская философия, – Могила посмотрел на ладно сидящий на нем Наумовский кожаный пиджак от Бриони, – хлопали друг друга за копейки по началу, денег стало больше, убивать стали чаще… Выходит, не важно, сколько денег, важно, кто мы.
– Кем стали важно, – поправил его Холод, – кем были, уже не имеет значение.
– Да нет, – покачал головой Могила, – не соглашусь. Кем были, теми и остались. И стали теми же. И мечты никакой у нас не было. Наум в замке, я на кладбище, Дятел в сарае, Макс мент… Ты вон… – Могила взглянул на него, – все тот же Холод, который рвется в бой с целым миром. Все на своих местах. Ничего не изменилось. Лично для меня.
– Потому, что ты ничего и не менял, – Холод прислушался, как порыкивает движок «Бентли», – или не хотел.
– А может духу не хватило, – вздохнул Могила, – вы за этого вашего Вову с мамой не бойтесь. Я не упырь с кладбища, живьем не сожру. Одичал слегка, – Могила потрогал бородку, – есть такой момент. Но не отупел. Был вроде как и не умный совсем, но времени среди мертвяков много было подумать обо всем. И осмыслить его хватило.
– Так зачем ты вылез нам помогать? Ты же вроде как уже и не с нами был, – посмотрел на него Холод.
– А ты сам как бы поступил? – Могила посмотрел на Холода, который аккуратно вдавил кожаным ботинком педаль газа.
Москва, Тушино, 1994 год.
– Так вот где ты «огнездился»? Далеко забрался, – Холод посмотрел на Могилу, который влез в БМВ.
– Пошутить приехал? – Могила бросил на торпеду пейджер, – чего хотел-то? Давай только быстро.
– Спешить ты, Могила, стал, – Холод усмехнулся и облокотился локтем на руль, – короче, у нас терки намечаются. У Василича с темой водочной. Так ты чего, с нами или нет? Там с людьми серьезными завстречаться надо. Ты вроде как подумать пообещал, рулить вместе вроде начинали.
– А доруливать, по ходу, без меня будете. Извини, брат, – Могила посмотрел на тапочки на ногах и достал пачку сигарет из кармана, – у меня, Холод, на рынке дел по горло. Вообще эта история с водкой не в кассу. Там же «синие». А мне сейчас с ними не с руки ссориться. Я с ними двигаюсь. Перетер тут кое с кем, короче, отсоветовали мне в это впрягаться, – Могила закурил, – а потом, давай так, напрямки. Вот что вы с этой шаражки получите? Водка – тема Владикавказа уже давно. А это так… – Могила приоткрыл окно, – самолюбие Василичу потешить. Какой с него к черту бутлегер? Он вообще головой последнее время не думает. Дятла на наркоту поставить? Торчка! И где теперь тот Дятел? Царствие ему небесное… Я уже тебе говорил, дорога у нас, может, и одна, только пути разные. Я не понимаю, чем у вас Наум думает, он вроде прошаренный. Отговорил бы деда. Какая водка? Кому его паленка нужна?
– Да там вроде все как чисто, – начал было Холод.
– Но не чище сорока градусов, – перебил его Могила, – ты пойми, Василич все базарами мыслит и киосками, а вот гляди, как у нас…
– Уже «у нас»? – усмехнулся Холод.
– К словам не цепляйся, – остановил его Могила, – рынок-то так уже тема, тухлая. Сейчас с азерами завстречаемся и назад им его вернем. Пусть пользуются и бабки платят. Укроп с лаврушкой – это их тема. На то они и «лавровые». Вот пускай свой огород стригут, а нам башляют. А мы это бабло… Новая тема появилась – торговые центры. Прикинь, тот же рынок, но все цивильно. На одном этаже шмотки, на другом обувка, продуктовые, техника там… Кафешки там. Вообще кино замутить можно. Главное вложиться удачно, где сейчас строят, место чтобы людное. Вот нам что азики отгребать будут, туда эти бабки и перекладывать будем. Вот это бизнес, а ты мне эту шнягу про водку толкаешь. Алкашню уже и так спившуюся спаивать? Своих же русских?
– Ты еще и патриотом стал? – Холод снова усмехнулся.
– А я им всегда был. Ты же знаешь. А так-то по уму что, одни нацмены должны платить что ли? Только у них бизнес? Рэкет интернациональный. Неважно, кого трясти. По мне без разницы, с кого деньги получать, хоть с калмыка, хоть с узбека, хоть с соседа дяди Васи. Работать и жить спокойно хочешь – плати, – Могила выкинул в окно сигарету, – не мы придем, так мусора. Если мы проблемы решаем, то они их создают, а потом решают. Все уже давно поняли, с кем выгодно работать. Крыша государственная слишком дорого обходится. Ты ей и налоги, а потом еще и на карман. Вот что ты со своей водки иметь будешь? Геморрой только. Налоговая, СЭС, пожарные, мусора… И разгребать все ты будешь, а не Василич. Он же дирехтор, – Могила развел руками, – не, не моя тема ни разу, Холод. Время было – помог. А теперь время для своих делов.
– Значит в расход? – Холод вздохнул.
– Да у нас подхода уже давно нет, – Могила вытащил еще одну сигарету и закурил, – один ты еще что-то пытаешься. Кто в могилу не свернул с Василичем шагая, уже себе делюгу свою нашел. Вон, Комок с челноками турецкими работает, у Фани таксисты. Димасик вон удачно с заправками влился. Один ты перед Василичем хороводы водишь. Наверняка и у Наума свой бизнес есть. Он по любому соскочит. Тесно Славику с его аппетитами рядом с дедом. А тренер чего? Новых дурачков набрал, и ты у них теперь за главного. Только, Холод, дурачки скоро кончатся. Вырастают, умнеют, учатся. На чужих смертях, но учатся. То-то я смотрю, Василич тему с этими лекарствами и наркотой после Дятла с Максом подзабыл. А на самом деле знаешь как? – Могила пристально посмотрел на Холода, – Просто не дурак тренер наш. Никто в эту тему впрягаться не стал. Уловили, чем все закончиться может. А думаешь с водкой по-другому? Она чья сейчас? Общаковая. Ну те понятно, по старинке мыслят. А по старинке знаешь как? На чужую поляну сунулся – там и закопали без цветочков и оркестра. Может они и динозавры, но что-то они еще решают. А вот Василич ничего не решает. Он творит что хочет. Беспредельничает. А на беспредел беспределом и отвечают. А отвечать нам с тобой придется. Дед наш руками разведет, – Могила криво усмехнулся и посмотрел на потухшую сигарету, – и мы, Холод, крайними будем. За свое-то еще сдохнуть можно, а вот за чужое что-то не очень-то и хочется. Так что давайте без меня. И сам давай подумай, что к чему. Ты же вроде не дурак. Я лично всегда тебе рад буду. Да и пацаны примут.
Могила распахнул дверь машины и вышел на улицу. Когда он почти дошел до подъезда, неожиданно свистнули тормоза, и между БМВ Холода и подъездом резво воткнулась «Девятка» цвета мокрого асфальта без номеров, забрызганная грязью. Дверь распахнулась, и из нее выскочил крепыш с надвинутой на глаза кепкой. В руках у него был АК-47.
– Могила! – крикнул Холод и потянулся к бардачку, где лежал ТТ.
Оглушительная очередь спугнула ворон, сидящих на дереве возле подъезда. Могила обернулся и увидел пышущее гневом лицо стрелявшего. Ни одна из пуль не задела его, воткнувшись в серую штукатурку хрущевки. Крепыш направил на него ствол снова, но Могила перепрыгнул через скамейку и укрылся за ее спинкой, которую очередные выстрелы превратили в щепки.
Архангельская область, ноябрь 2019 года.
Макс подошел к окну, сжимая в ладонях чашку с горячим чаем. Определенно и завод, и городок – это целый мир. Мир, в котором есть правила. Мир, в котором не очень хочется жить, но из которого нельзя убежать, поэтому приходится принимать эти правила, ведь их нарушение… Макс улыбнулся. Он всю жизнь жил по правилам. Правда по чужим. Но когда есть правила, по крайней мере ничего не нужно придумывать. Просто живи и делай, что говорят. А разве это плохо? Это дураки уверены, что правила созданы для того, чтобы их нарушать. Правила созданы для того, чтобы все было правильно. И из них нет исключений. Исключение – это когда тебя исключают из этой игры по правилам. Он поставил чай на бамбуковый столик. Да, проблем будет много. Но теперь это действительно его проблемы. Первый раз он будет решать свои проблемы, а значит играть свою игру по своим правилам.
Он взял телефон, лежащий на столике.
– Да, я посмотрел, что тут к чему. Все гораздо интереснее. Думаю, скучно не будет. И, да, надо бы встретиться. Это уже при личной беседе. Есть некоторые моменты, которые надо бы обсудить.
Макс положил телефон и с размаху плюхнулся на огромную кровать, застеленную клетчатым кашемировым пледом. Несколько минут он изучал потолок, похожий на облака. Наверное, таким видят мир вмазанные этой наркотой люди. Белые и пушистые облака, которые потом внезапно превращаются в черные грозовые тучи с ломками, поисками дозы, кражами, убийствами. Тучи давят сверху все сильнее. Вначале они тебя расстреливают колючими, как иголки шприцев, каплями дождя, потом размазывают в грязи под ногами. Эта грязь булькает и засасывает тебя в пучину, глубоко в землю, и ты исчезаешь. А тучи, что когда-то были белыми и пушистыми облаками, становятся могильным холмиком серой земли. И всё. Новые облака для только что взявшего эту дрянь в свои руки. Облака, которые рано или поздно неизбежно станут убивающими тучами. Но это выбор каждого. «Ту би ор нот ту би» – вот правило жизни наркомана. Просто быть, а кем уже не важно. Ты уже торчок, и никем другим ты не станешь. Выбора у тебя больше нет, ты его уже сделал и увидел эти облака…
Правда есть одно «но»… Макс поднялся с кровати, взяв полотенце. Этого выбора тебя лишил я, тот человек, который однажды дал тебе попробовать эту дрянь… Печально, но это факт.
Он подмигнул своему отражению в зеркале и зашлепал тапками в залитую светом кафельную ванну.
Москва, рыбный ресторан «Клёво» на Петровке, ноябрь 2019 года.
– Привет, – Доцент уселся за стол напротив Холода и Могилы, – Олег, – он кивнул Могиле, – а ты, я так понимаю, один из возвращенцев с того света. Неплохо сохранился. Ну да ладно. О тебе потом поговорим. Тут сейчас один нюанс прояснить надо, – он повернулся к Холоду, который изучал меню, выбирая между устрицами в чесночном соусе и карпами в сметанном, – в общем тот, с кем мы встречаемся, действующий сотрудник Убойного. Его дела и мои – это наши дела. У нас нормальные отношения, а вот твое воровское недалекое прошлое…
– Оба-на! Я чего-то не знаю? – присвистнул Могила и стряхнул пылинку с наумовского пиджака, – Кто-то у нас тут уже окорониться успел? Если «убойный», может я лучше пойду? А то сами понимаете…
– Сиди, не ёрзай, – остановил его Холод, – без проблем, Олег. Его эта встреча ни к чему не обязывает, его тоже.
– Вот хорошо, что ясность внес, – кивнул Доцент, – просто учти, лично он нам помогать не будет. Однозначно. Он делает свою работу и просто поделиться информацией. И на этом мы остановимся.
– Значит приема радушного не будет? – хмыкнул Могила и посмотрел на Холода.
– А ты, я смотрю, по ним соскучился? – улыбнулся Холод, – Все нормально, Олег, мы все понимаем.
– Вот и ладненько, – Доцент потянулся к меню в руках Холода, – что тут у нас вкусненького заказать можно? А вот, кстати, и он. Юра, мы здесь! – он поднял руку.
К столику пружинистой походкой подошел жилистый невысокий гражданин и, поздоровавшись с Доцентом за руку, отодвинул стул и, не говоря Холоду с Могилой ни слова, уселся.
– Шикуешь, Олежек, – он взял в руки салфетку.
– Вообще-то, Юра, ты это место для встречи назначил, – рассмеялся в ответ Доцент, – но не о нас с тобой дело. Они в курсе, – он посмотрел на Могилу, – просто информация, Юра, и всё. Кстати, закажи себе что-нибудь.
– Нет, – Юра покачал головой, – я как-нибудь потом, когда проставляться приедешь. Сам, – сделал акцент на последнем слове он, – короче, по фото это точно этот человек. Я не знаю, какие у вас с ним дела, – он посмотрел на Холода, – но, боюсь, достать вы его не достанете. Приземлили его конкретно. В девяносто восьмом году эта история началась, – Юра облокотился на стол, – мы уж думали, что волна отстрелов авторитетных закончилась, а тут раз, и понеслось все заново. И причем конкретно так. По двое в день устраняли. Ну мы парочку авторитетных бизнесменов и прихватили. Выяснили интересный момент. Причин для конфликтов у них нет. Бизнес весь давно поделен, претензий никаких друг к другу не имеется, а новые герои на горизонте даже не прорисовывались. Один даже, – Юра усмехнулся, – денег пообещал, если мы душегуба отловим. Или душегубов. Мы тогда думали, что это группа работает. Уж очень они резкие, как понос. С утра в Выхино палят, а вечером уже в Капотне стреляют. Много народу по этому делу взяли. Кое-чего раскрыли. Но большинство убийств – висяки галимые. А потом все как-то прекратилось. Думали, что уже настрелялись. Или все-таки шлепнули героев. А лет пять назад опять понеслось. Причем не в Москве, а в Подмосковье. И почерк один в один. Стреляют с любой точки, но конкретно в голову. Один выстрел.
– Прямо как зомбаков, – усмехнулся Доцент.
– В принципе, да, – согласился Юра, – ну мы опять авторитетов старичков прихватили. Причем интересное вот что. Они не воров мочили, а именно бандюганов, которых вроде и убивать не за что. Они уже легальны, бизнес у них, все такое… Вроде как жизнь наладилась, и на тебе – прямо в голову прилетело, – он посмотрел на Холода, – мы уж тогда подумали, может мстители какие, за грешки их какие-то косят, но уж слишком удачный сенокос у них пошел. В неделю по два-три трупа. Решили тогда все-таки воров тряхнуть, – он снова поглядел на Холода, – но сразу с этой темы слезли – не их это профиль. Они сидят в своей лоханке и по течению гребут. Да и сколько тех воров осталось, – он улыбнулся, – вор – сейчас не та профессия, которую стоит выбирать. И снова мы в тупике. Трясли кого-то, брали, а всё бестолку. На нас уже Главк давил, – он повернулся к Доценту, – ваши, что мы не работаем, а только палки по мелочам рубим. В общем, подняли на уши всех, а он случайно попался. Бизнесмен такой был… проблемный, но вполне законопослушный гражданин. Возле гаражей его вальнули. И что не характерно – в сердце. Обычно в голову бил. Свидетелей никогда не было, а тут ребенок. Видел дядю, и главное машину, в которую этот дядя сел. И не просто видел, а еще и номер запомнил, и позвонил. А это как раз в мою смену было. Я в трубке слышу: «Там дядя убил другого дядю. Сел в машину и уехал». Я сразу «План-перехват» врубил. Если бы облажался тогда, и этот детский лепет оказался бы детским лепетом… – Юра почесал подбородок, – ну прихватили мы его на МКАДе. Мужичок такой крепкий, спокойный. Машину обшмонали, а там ствол с глушителем. Выяснилось потом, что не с него стреляли. Тот-то он скинул, а вот мальчонка его опознал. Думали, дело развалится, ребенок все-таки, а этот взял и явку с повинной, добровольно. Сорок трупов – где, когда, кого. И при этом ни слова. Всё молча.
– Как это молча? – не понял Доцент.
– А вот тут момент один есть, – Юра улыбнулся, – он немой. Шрам у него через все горло. Врачи смотрели. Он говорить по определению не может, гортань, связки повреждены, – он посмотрел на переглянувшихся Холода и Могилу, – что, ваш клиент?
– А когда это было? Ну, взяли его? – спросил Юру Доцент.
– Да… Жизнь изменилась. И менты другие, и мы не те… – Могила посмотрел на Холода, – Валя наш теперь Немой. Ну, в принципе, закономерно, – Могила задумался, – ему от уха до уха на шее улыбку вырезали. Что тут еще скажешь? А вот то, что он в мокрушники подался…
– В киллеры, – поправил его Доцент, – значит так, – он улыбнулся официантке, принесшей уху из сомовьих щечек, – документы ему я сделаю. И второму тоже. Юрец-то парень не плохой, Макса, кстати, друг. Правда, поломался, как девочка, но видишь, все-таки встретился. Бандюганы вообще не совсем его профиль, он больше по Макса теме.
– А кто такой Макс? – не понял Могила.
– Не наш, – остановил его Холод, – не, ну что, правильный этот Юрец товарищ. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Он так живет, мы так. Помог – спасибо ему. А как бы нам с Соликамском тему провентелировать? У тебя там концы есть?
– Да не совсем это моя тема, – Доцент зачерпнул ложку ароматной ухи и улыбнулся второй официантке, принесшей Холоду карпов в сметане с ароматной горкой зелени наверху и суши Могиле, который удивленно уставился на японские рулеты и палочки, – там же больше оргпреступность, для воров вообще мясорубка. Оно и понятно. Если там кого-то спрятать решили… Кстати, ваш Макс объявился. К нам тут назначения новые пришли, так вот он уволился по состоянию здоровья. Так что жив-здоров, если можно так сказать. Поэтому он теперь человек обычный.
– Значит быстрее найдется, – Могила неуклюже рассовал палочки между пальцами, – как ими едят?
– Сам выбрал, – улыбнулся Холод, – а на счет быстрее не скажи. Он теперь обычный человек, значит быть может кем угодно. Так Олег? – Доцент кивнул, обсасывая сомовью щеку, – слышь, тебя вообще дома вообще не кормят? – Холод проводил взглядом официантку, которая поставила перед Доцентом рыбную кулебяку, – И не дают еще по ходу! Вон как на официанток пялишься, – заржал Холод.
– У нас сейчас тантрический… – начал было Доцент.
– Молчи, беда, – остановил его Холод, – людей не пугай, – он посмотрел на Могилу, который, устав ловить суши палочками, взял их рукой и засунул в рот, – искать его, Могила, только сложнее будет. Но мы что-нибудь придумаем.
– С Вальком главное придумать, – Могила стряхнул с пальца рис на квадратную тарелку, – хрень какая-то эти суши. Рис, травка, рыба… Ни пожрать толком и не понюхать. Тут гамбургеры есть?
– В Макдональдсе, – улыбнулся Холод, – а Валька да, искать надо срочняком. Макс по ходу его уже ищет. Ну что, Олег, попробуешь?
– Попробую, – Доцент положил обглоданную сомовью щеку на тарелку, – но ничего не обещаю. Сказал же, не моя это тема.
– А ты попробуй, Олег, – улыбнулся Холод, – а то вдруг Вероника узнает, что ты в ресторане не только головы рыбьи изучаешь, но еще окорочка чьи-то и бедра.
– Да ладно тебе, – Доцент подвинул к себе таблетку с кулебякой, – я же сказал, тантрический у нас. А это сам понимаешь, значит никакой.
– Так завязывай с этим, – Могила покрутил в руках рол и засунул его в рот, – тантра – она для кармы полезна. А ты семейную карму, этих теток рассматривая, себе портишь. С карма-пхалой шутить не стоит. Это плоды прошлого, которые негативно влияют на будущее. А будущее это что? Род.
– Это где ж ты так просвятился? – Холод удивленно посмотрел на Могилу.
– С фонариком на кладбище читал, – ответил Могила и уверенно подцепил суши «каппа нигири» палочками, по пути мокнув в соевый соус, – я вообще быстро учусь, ты меня знаешь.
Москва, начало 90-х
– Добрый вечер, Валентин, – яркий луч фонарика ударил ему в лицо, – можешь ничего не говорить, – позади света фонаря возникло расплывчатое лицо, – ты в жизни и так много чего наговорил, теперь тебе придется научиться молчать. Молчание – золото, которое с собой в могилу не заберешь, Валя.
Две пары крепких рук вытряхнули его из гроба и поставили перед по прежнему расплывчатым лицом.
– А в этом костюме ты даже лучше смотришься, – услышал насмешку Валек, – жаль, что такие, как ты, надевают его только в одном случае – на своих похоронах. Хотя, о чем мы вообще сейчас говорим? Того Вали больше нет с нами, так же ведь? Тот Валентин был очень плохим человеком, потому, что делал не то, что ему нужно. А вот у этого Валентина есть шанс. Ты же уже сделал свой выбор, значит следуй ему. В машину его, – коротко и резко скомандовал голос, – за ним еще должок.
* * *
Соликамск. Закрытое учреждение ГУИН №***, осень 2019 года.
Он вскочил с койки и почувствовал, как его пальцы сжали холодные и липкие от пота простыни. Каждый раз засыпать в кровати, а просыпаться в гробу… И видеть перед собой холодную деревянную пустоту. Чувствовать запах прелой земли и червяков, которые в ней копошатся. Просыпаться живым среди мертвых, чтобы каждый день начинать жить заново. А потом бояться снова заснуть и оказаться в этом черном ящике и в той глубокой могиле, которую он вырыл для себя сам.
Он скинул с себя мокрую простыню и подошел к ржавой раковине. Ледяная вода электрическим током ударила по щекам. Он помотал головой и посмотрел на свое отражение в металлическом зеркале. В глазах не было ничего, кроме страха. Эти глаза видели многие перед тем, как умереть, и чувствовали этот страх. Нет, не его страх, свой. А вернее, его отражение. И даже не догадывались, что он боится убивать больше, чем они умирать. Просто это единственное, что он умеет и может делать. Ничего другого ему больше не дано. Жать на курок, видеть глаза, наполненные страхом и бояться самому. А потом засыпать и просыпаться в гробу.
Валек стряхнул руки и, опустившись на пол, стал отжиматься, касаясь грудью холодного бетона… Раз, два, три, четыре, пять… От страха не спрятаться, как и от гроба. Тем более эта казавшаяся раньше безопасная камера так похожа на него. Только этот гроб бетонный. По нему можно ходить, передвигаться, есть, пить, думать. Но из него так же тяжело выбраться. Придется снова чем-то пожертвовать. А чем жертвовать. Если у тебя больше ничего нет? Страх к оплате этот мир не принимает. Это неконвертируемая валюта, хотя ей можно расплатиться, правда по чужим долгам. Пор своим придется платить самому…
Девятнадцать, двадцать, двадцать один… Он может расплатиться только, нажимая на курок. Но здесь он больше не сделает этого. Сколько ему еще платить?
Двадцать девять, тридцать, тридцать один… Валек поднялся и стряхнул покрасневшие от напряжения руки. Новый день начался, а страх так и остался старым.
– Немой, – скрипнула «кормушка» и в ней возникла небритая рожа баландёра, – шлёнку тащи с кружкой. Хавать пора. Завтрак уже.
Валек взял с вросшего в бетон железного столика миску с кружкой и сунул ее в железную расщелину на двери. Огромная лапа баландера сыпанула в нее холодную, похожую на слизь, ячневую кашу, а в кружку плеснула что-то очень похожее на ржавую воду, которая здесь называлась чаем. Кормушка захлопнулась. Валек подошел к столу и с грохотом поставил на него тюремный завтрак-баланду.
Он застелил постель и нехотя снова вернулся к столу. Зачерпнув ложку каши, он посмотрел, как она стекает вниз по алюминиевой ложке, напоминая тягучую желтую соплю в простудный сезон, а потом отхлебнул свой ржавый чай. Во рту появился неприятный вкус машинного масла, от которого хотелось смачно сблевануть, но дверь в камеру со скрипом распахнулась, не дав ему этого сделать.
В дверном проеме возникла фигура вертухая:
– Чё, Немой? Хреновая у нас кашка-малашка? – рассмеялся хриплый голос, – так тебя никто сюда не звал. Сам за ней сюда притопал. Ладно, живи по-человечьи, – вертухай кинул на железную койку, скрипнувшую пружинами, пакет, – жратву вон тебе передали. Я одного, Немой, не пойму… Ты вроде стольких людей порешил, – нос вертухая просунулся в камеру из темного коридора изолятора, – а тебе вон какие подгоны нешуточные… Колбаска сырокопченая, сырок, семга, овощи, фрукты, бананьи… С какой такой радости? Ты, наверное, даже ни весла баланды не схавал. Все у тебя, как с ресторана, – вертухай проследил взглядом, как Валек подошел к койке и, взяв пакет, стал вытаскивать из него продукты. На застеленную постель по очереди ложились огурцы, помидоры, персики, гранаты, сыр, какое-то особенно вкусно пахнущее мясо в фольге, дорогие сигареты, банка настоящего колумбийского кофе…
– Да… пайка у тебя в натуре человечья, – шмыгнул носом вертухай и посмотрел на Валька, который, покрутив в руке батон Еврейской сырокопченой, протянул ее охраннику, – а это ты, Немой, правильно догадался. Надеюсь, в душе не пожелаешь ее мне в задницу запхать. А так все верно, правильно двигаешься. Если пес охранник голодный, он злой, а если сытый, – вертухай улыбнулся, – там тебе телек принесли. Я его завтра тогда притащу, когда начальства не будет. Ну давай, молчи дальше, – охранник засунул палку колбасы в рукав бушлата и исчез, глухо хлопнув дверью.
Валек взял продукты и понес их к столу. Поглядев на миску с баландой, он брезгливо взял ее в руки и с остервенением высыпал в парашу, после чего развернул фольгу и вцепился белоснежными зубами в нежнейшее ароматное мясо. В бетонном гробу вкусно запахло дорогой едой… фруктами, овощами, и даже чем-то очень похожим на лето. Валек откусил еще раз и улыбнулся. В гробу можно жить. По крайней мере, пока ты в нем, ты никого больше не убьешь…
Москва, проспект Мира, квартира Вована, осень 2019 года.
– И что я с ним буду делать? – Вован кивнул в сторону курящего возле «Бентли» Могилы, – у Наума бы его оставил. Или к Сивому. А еще лучше к Баиру с Левой или к Хосе, от людей подальше, – Вова недовольно надулся, – чего ко мне-то сразу? У меня семья. С какого-то боку его у меня селить? Это ваши с Наумом кенты. Я-то здесь при чем?
– Вова, поселить его есть где, – Холод посмотрел на покрасневшего Вована, – за ним присматривать надо. А кто это лучше тебя сделает?
– Вот только не надо, – пробурчал Вован, – как чего, так сразу «Вова, одна надежда на тебя осталась»… Чего он делать будет? Маму с Ариной пугать? Или детей? Ты рожу-то его видел?
– Вова! – остановил его Холод, – А свою ты видел? А мою? Рожа как рожа! Ну да, протокольная немного. Но он так нормальный, не маньяк никакой. Он просто на кладбище работал… последние лет двадцать.
– Зашибись, – фыркнул Вова, – еще этого мне не хватало!
Вова хотел еще что-то сказать, но в это время возле дома остановилось такси и из него вышла его мама.
– Вовик, маме помочь не хочешь? – она посмотрела на Вову, а потом на Холода, – Здравствуй, Сережа. Что-то ты нас совсем забыл, не заезжаешь.
– Да дела, – он пожал плечами, – вот партнер к нам приехал из Сыктывкара, – он кивнул на Могилу, – в гостиницу его надо определить.
– Какая гостиница? – мама всучила Вове сумки, – Пусть у нас остановится! У нас целых пять комнат! Все поместимся! Партнер же!
– Не халявщик, главное, ни разу, – проскрипел Вова.
– Что? – не расслышала мама.
– Ничего, – улыбнулся Вова, – партнер, мама. Как там тебя?
– Богдан, – кивнул женщине головой Могила и попытался забрать у Вовы сумки, в которые тот вцепился мертвой хваткой.
– Богдан? – искренне изобразил удивление Холод, – Неожиданно. Даже не знал.
– Да, и ты, Сережа, тоже приезжай. И Олега пригласим с девушкой, и Славу с Викой, и Михаила… Всех пригласим, устроим вечеринку в честь новоселья. Мы же его так и не отметили. И, да, Сережа, Тею возьми обязательно. По-семейному посидим. И еще Ростислава Яновича, – мама Вовы смущенно улыбнулась.
– Это кто? – тихо спросил Холода Вова.
– Дворецкий, – ответил ему сквозь зубы Холод и посмотрел на Вовину маму, – постараюсь, но ничего обещать ничего пока не буду. Сами точно заедем. У всех дела. К Славе вон брат двоюродный приехал, Аркадий…
– И Аркадия, – начала было женщина, но Вова уверенным движением взял ее за плечо и повернул в сторону подъезда, – иди, мама. Мы сейчас тебя догоним. Начинай салатик крошить.
Как только женщина скрылась в подъезде, Вован сунул сумки Могиле:
– На, держи. Хотел же... – а потом повернулся к Холоду и ехидно посмотрел на него, – а Тея Святославна знает, что у нее двоюродный брат Дятел есть?
– Пока еще нет, – хмыкнул Холод, – но, думаю, у тебя познакомятся. Видишь, Вова, как все складно вышло. А ты переживал. Ну ладно, вы тут без меня разбирайтесь, – Холод запрыгнул в машину, которая тут же исчезла в арке, оставив после себя облачко бензина и запах дорогого французского парфюма.
– Значит так, – Вова оглядел Могилу, – запоминай. В доме главный я. В приставку мою не играть, в ноутбук не лезть. Курить на улице. Пожрал – тарелку в умывалке помыл. И чтобы носки не разбрасывать. А когда ссышь, стульчак поднимать. Вроде всё, – Вова почесал затылок, – маме помочь надо, а то она народу хренову тучу пригласила… Корми теперь всех…
Новорижское шоссе. Элитный коттеджный поселок А. Дом Наума. Осень 2019 года
– Всё, Дятел, хорош, – Наум оттолкнул от себя машинку для стрижки газонов, – пойдем перекурим, наработались.
– А чего ты рабочих-то не наймешь? Бабки-то у тебя есть, – Дятел вздохнул, плюхнулся на скамейку и закурил.
– У тебя бабки есть, что ж ты себе мозгов не купил? – Наум уселся рядом и взял из рук Дятла пачку сигарет, – Вот и я думаю, что успею и на потом откладываю. Ты мне вот лучше скажи, как ты додумался, что я тебя грохнуть мог?
– Хрен его знает… – Дятел выпустил облачко дыма, – мне тогда думать особо некогда было. Делать надо было что-то.
– Поэтому ты вместо того, чтобы к нам прийти, к отчиму своему сунулся, – Наум покачал головой.
– Ну да, – Дятел кивнул, – а он меня на этот завод в Дагестане и отправил. И если бы не Макс…
– Дятел, ты свою соображалку-то включи, – Наум повернулся к собеседнику, – как по-твоему там Макс появился? Отчим-то твой так… Два уха, два глаза. Дурила картонная. Что сказали, то и делал. А вот кто ему сказал? Вот где собака зарыта.
– Странно тогда получается. На фига я ему нужен был? – Дятел посмотрел на пепел на кончике сигареты, – Вдруг я бы несговорчивым оказался? Не поверил бы ему? Меня по ходу вообще в жмуры проще определить было.
– А вот это не скажи, – Наум покачал головой, – Макс, он тварь коллективная. Ему свой человек нужен по любому был. Не своими же руками дерьмо чистить. И зачем со стороны кого-то искать, когда есть ты, на все готовенький. Говоришь, он и отчима твоего вальнул? Что, не понял, с какого перепуга? Отчим у тебя, конечно, мразота полная был…Но не настолько, чтобы тебя по собственной инициативе так нагнуть. Макс с корешами постарался. А потом тебя как карту разыграли. Это тебе повезло, что мы тебя, дурака, не завалили.
– Это еще кому повезло, – усмехнулся Дятел, – ты, Слава, шмаляешь-то так себе. Да и жирком заплыл.
– Это ты сейчас кому сказал? – Наум искоса посмотрел на Дятла, – да я тебя… Пошли в спортзал! Сейчас перчатки…
– Хорош тебе уже, – Дятел улыбнулся, – пошутил я. Мы же не в саду детском писюнами меряться. Ты скажи лучше, что ты про Валька думаешь.
– Так-то он ваш кент больше был, – Наум примирительно посмотрел на Дятла, – а со стороны… Я бы про Макса ни за что не подумал, что он мусорила. Я, Дятел, в людях так себе разбираюсь. Вон, меня даже Холод завалил.
– А у вас-то что с ним произошло? – Дятел достал еще одну сигарету.
– Куришь много, – Наум забрал у него сигарету и засунул обратно в пачку, – да много у нас чего вышло, Аркаша. И хорошего, и дерьма достатком хлебнули. На моей сестре он женат. Ребенок у них, хороший пацан, племяш мой… Я тоже семьей оброс. Дочка, жена француженка, – Наум усмехнулся, – приедут – познакомишься. Вову с Сивым ты видел. Эти уже после были, вначале со мной, потом Холоду по наследству перешли. Владлен, тот Холода дружбан, – Наум ухмыльнулся, – кстати, он потом Холода чуть не грохнул.
– У вас прямо как в порнухе все – рассмеялся Дятел.
– Чего? – недовольно посмотрел на него Наум.
– Ну там всё перетрахалось, а у вас все перешмаляли друг друга, – с улыбкой ответил Дятел, – а Доцент, это кто?
– Нормальный чел. А ты что интересуешься так? Шпионишь? – Наум расплылся в улыбке, – Да ладно, шучу. Еще Баир есть с Лёвой. И этот… настоящий марос у нас есть.
– Марос? – не понял Дятел.
– Сальвадорец, гангстер. Вовин свояк. С сестрой его жены живет. Тип колоритный. В общем, полный интернационал у нас. Жив будешь, со всеми познакомишься. А с Валей да… Но, думаю, Холод с Доцентом что-нибудь придумают. Мы это… чуть попозже к Вове прокатимся, там его мама какой-то сабантуй решила устроить. А потом сядем все и потолкуем. И это… Там Тея будет, сестра моя и Холода жена. Ты ее там тупостью своей сильно не напрягай. Мы вроде теперь как родственники. В семье, как говорится… у всех свои тараканы, а у нас неожиданно Дятел получился… Да шучу я! – Наум посмотрел на попытавшегося обидеться Дятла, – Будь самим собой, а не придурком. Знаешь, что я думаю, – начал было Наум, но неожиданно кованные чугунные ворота распахнулись и на мощенную дорожку неторопливо выплыл белый «Инфинити», – во, мои приехали, – он кивнул на Дворецкого, который вышел из машины и неторопливо распахнул заднюю дверь, из которой вылетела маленькая девочка и, побежав Науму навстречу, повисла у него на шее, заговорив на каком-то «птичьем» языке, – ну вот, моя принцесса, – Наум с улыбкой посмотрел на Дятла, – ее Мира зовут. А это, – он улыбнулся симпатичной стройной девушке, – Вика.
– Аркадий, – Дятел посмотрел на свою грязную руку и засмущался.
– Это и есть твой брат? – Вика улыбнулась, – Хорошо, что вы к нам приехали, правда, Слава? Ты же рад?
– А то! – выдохнул Наум, – Конечно рад! Я думал, что брательник того уже, а он вот! Собственной персоной! Совсем о нас забыл! – Наум одной рукой крепко сжал плечо Дятла, а вторую протянул подошедшему Дворецкому, который стянул перчатку из лайковой кожи и крепко пожал руку Науму.
– Дворецкий, – представился он.
– Какой? – не понял Дятел.
– Свой, Дя… Свой, короче, – ответил Наум, – ну что, принцесса, – Наум посмотрел на обнимающую его Миру, – расскажи-ка, что там дядя Гена Крокодил делает? Яблоками угощал? Уток тебе Марк показывал? Гусь у них там боевой… Не то, что некоторые Дятлы, – Наум снова взглянул на покрасневшего Дятла, но Вика его остановила:
Архангельская область, ноябрь 2019 года.
– Ну что, Максим, осмотрелся? – женщина улыбнулась Максу, вошедшему в пустой зал ресторана, – присаживайся. Потолкуем? Расскажешь, как тебе на новом месте живется-дышится? Я так понимаю, с процессом производства ты уже начал ознакомление?
– В общем и целом, – Макс отодвинул от стола стул и присел, – а вот с людьми…
– А что люди? – женщина протерла салфеткой вилку, – Люди здесь, Максим, «Герасим на всё согласен». И не спрашивай, почему. Дела их личные почитаешь и все сам поймешь. Но, впрочем, они тебя даже не касаются, – она придвинула к себе салат с морепродуктами, – они знают, что им надо делать, и знают, что будет, если они это делать не будут. Кстати, твой вопрос мы решили. Поздравляю тебя с официальным выходом на заслуженную пенсию.
– Работающий пенсионер, – усмехнулся Макс и взял меню, – я про производство.
– Химик уже тебя накрутил? – женщина подняла на вилке королевскую креветку и изучающе посмотрела на нее, – Планы у него действительно наполеоновские. Скажу честно, нас всех он уже задолбал, но профи. Другого такого навряд ли сейчас отыщешь, еще и с идеей. Ты уже слышал его теорию «Нас и так до… много, пусть торчки умирают»? – Макс покачал головой, – Ну тогда у тебя еще все впереди. Он, знаешь, некий дарвинист-садист со своей теорией эволюции и естественного отбора. Дурь свою обожает. Людей нет… – женщина улыбнулась, – Дай ему волю, он бы прямо на них качество своего продукта проверял, как доктор Менгель.
– Отбросов нет, есть кадры, – Макс оторвал взгляд от меню, – суп мисо мне, – кивнул он подошедшему официанту, и тот исчез, а Макс продолжил, – но мысли-то у него очень толковые, а главное денежные.
– Это ты про кокаин? – женщина сжала креветку белоснежными зубами, – Тут, Макс, не все просто. Трафик со Средней Азией налажен. Да, бывают промахи, накладки… Многое случается, но по крайней мере он стабилен. А Южная Америка – это непаханое поле. А потом найти наркобарона…
– Но овчинка-то выделки стоит, – Макс взял салфетку и протер ей пальцы, – это уже будет не просто прибыль, а сверхприбыль. Я смотрел бумаги. Когда появлялся «кокос», цифры шкалили.
– Макс, это случайные партии, – перебила его женщина, – одну в Посольстве перехватили, помнишь? Она к нам попала. Потом на таможне через Белоруссию. Я все понимаю. Порошок на внутреннем наркорынке есть, но нужен же концентрат. А значит нужен прямой выход не просто на поставщика, а на производителя.
– Да, тут объявление на дашь «Куплю экстракт кокаина», – усмехнулся Макс и пропустил официанта, поставившего перед ним тарелку с мисо, – но у вас же есть каналы, значит должны быть выходы.
– Россия – не Колумбия, – она улыбнулась и нацепила на вилку лист руколы с куском сёмги, – но мы попытаемся что-нибудь придумать. Главное, чтобы не было истории с маркировкой товара. Ты должен помнить, для чего ты здесь, и о тех, кто может тебе помешать.
– Почему вы их до сих пор не убрали? – Макс зачерпнул ложку супа.
– А смысл в этом есть? – Женщина положила вилку и поднесла салфетку к ярко красным губам, – Зачем с тупым упрямством убивать тех, кто совсем не хочет умирать? Знаешь, пока они будут ждать нашего прихода, они будут вести себя настороженно, а значит не наделают глупостей. А потом мы знаем, что рано или поздно они сами придут к нам, если не передумают, конечно. Тебе же сказал Наумов, что ему этот завод не нужен. Надеюсь его мнение не поменялось после той встречи на кладбище.
– Но у них есть свои люди, – Макс подул на ложку с горячим и острым мисо, – и не такие уж они беспомощные.
– Максим, важны сами люди, а не их количество. Да, безусловно они не простые ребята, – женщина улыбнулась, – но они делают все слишком просто. А знаешь почему? Потому, что их законные ресурсы довольно ограничены. Взорвать, убить – быстрая война. Длительного сражения они не выдержат. Можешь со мной поспорить, но воевать с бандитами, это одно, а воевать с нами, с государством – совсем другое. Нам не нужны союзники, наши ресурсы безграничны. А если действия силовых структур подкрепить буквой закона, то все твои бывшие друзья быстро окажутся вне его, а соответственно попадут под колеса законодательной системы, и их кости перемелют в порошок, просто не хочется этого допускать. Лишнее внимание к нашим скромным персонам будет явно лишним. Кстати, мы подумали о твоем новом помощнике. Его, кажется, Валентин зовут. Я думаю, мы согласны. И попробуем его вытащить. Не знаю пока, правда, как… Если у тебя есть свои варианты – предлагай. Конечно, у твоих друзей есть знакомый в наших кругах, и скажу тебе честно, довольно серьезные. Но считай, он один из них, а значит методы давления и противодействия ему у нас есть. Очень уж он испачкался во всей этой бандитской возне. ОСБ уже изучает моменты его биографии, и он, конечно, ничего об этом не знает, – женщина положила локти на стол, – скажи, Макс, как сейчас себя чувствует бывший государственный служащий, который может больше не скрывать, что он долларовый миллионер?
– В смысле? – Макс поднял удивленные глаза.
– Ах, да, я совсем забыла, – женщина взяла лежащую на диване сумочку и вытащила из нее платиновую карточку, – считай, это твоя премия за безупречную службу. Через нее, – она положила карту на стол, – проходит несколько банковских счетов. Так где-то около шести миллионов долларов, так что поздравляю. Все это твое. Ты заслужил и сделал правильный выбор. Но заслужить можно еще больше, – она подмигнула Максу и поднялась.
Москва, проспект Мира, возле Вовиного дома, осень 2019 года.
– Ну вроде так ничего… – Тея забралась в кожаный салон джипа и посмотрела на Холода, – правда, брат у меня… Ну хорошо хоть молчал. А вот знаешь, второй, Богдан, довольно интересный человек получился.
– В плане интересный? – Холод потер руль, – Чем же он тебя так заинтересовал?
– Психотип, – ответила Тея, – вот сидит перед тобой обычный громила, – она посмотрела, как Наум с Дятлом, Викой и Мирой усаживаются в «Инфинити» и помахала им рукой, – и тут этот громила начинает цитировать Гёте. Причем это не цитата с какого-то паблика, а уместное сочетание к месту и ко времени. А потом ты не обратил внимание, как он пользуется приборами? Рыбу рыбным ножом, а не пальцами, как Вова. А ты говорил, что он…
– Колхозник, – улыбнулся Холод.
– Нет, – Тея покачала головой, – он, скорее, псевдоэстет. То есть эстет, который отрицает эстетизм внутреннего бытия, но при этом является носителем эстетики речи, манеры поведения.
– Ну ты и загнула, – Холод приоткрыл окно кнопкой и вдохнул запах осенней листвы, – знаешь, в чем твоя главная беда? В том, что ты наделяешь людей какими-то своими домыслами, а потом в них разочаровываешься. Хотя, это не только твоя беда, – Холод вздохнул.
– Это ты про Макса? – он промолчал, а Тея ответила за него, – ну да… Макс какой-то, как говорят, не из того теста. Как пирожок… Вроде сверху все одинаковые, а начинка разная.
– Да, пирожки у Вовиной мамы, конечно… – Холод погладил вылезший из-под кашемирового свитера живот, – слушай, а я что-то Дворецкого не увидел, – он кивнул в сторону отъезжающего джипа Наума, – пока, Сивый, – он махнул рукой вышедшим из Вовиного подъезда Мишке и Владлену с Кармен, – и это, Владлен, завтра на связи будь. Всё. Бывайте, – он посмотрел, как они расселись по машинам и повторил вопрос, – Дворецкий-то где?
– У Марии Егоровны заночевать изволили по ее личной просьбе, – рассмеялась Тея, – Мастрояни сегодня наблюдать в оригинале будут. А что ты хотел? Личная жизнь есть у каждого, и все имеют на нее право. Вот что думаешь у тебя Геннадий на даче торчит? Москва ему надоела? Ха! Слушай его больше! Соседка по даче новая появилась, конькобежка бывшая.
– Вот дает Крокодил, – усмехнулся Холод, – и молчал. Может зря мы ему Марка кинули? Да еще и с живностью вместе?
– Не зря, – остановила его Тея, – у нас тоже есть личная жизнь, – она улыбнулась Холоду, – а Марк Гене не мешает, он уже взрослый. Да, и у него там тоже есть знакомые девочки! Только скажи Геннадию, что такси – тоже транспорт, и машину ребенку давать не обязательно! Кстати, а кто его ездить научил? Он вроде к тебе с этим вопросом…
– Так это… Мы с Вовой, когда он еще мелкий совсем был, – Холод рассмеялся и ловко увернулся от Теиного подзатыльника, – да там тогда так дело было… Мы с Вованом и Геной припили хорошо, ну и не хватило. Ну… Марк самый трезвый был. Мы показали, он запомнил. Ребенок же умный, в маму!
– Да ну тебя, – Тея махнула рукой, – стрелять, машину водить, драться… Кого вы вообще растите? Еще и в школу не ходит. Кстати, я даже боюсь представить, что у Вовы получится. Это они сейчас уси-пуси, а видел, как машинку делили?
– Что Вова делал, то и получится, – Холод хрустнул шеей, – а с Марком… Добавь туда языки, рисование, музыку, компьютеры. Сам решит. Только не торопи его.
– Хорошая отмазка, – Тея вздохнула, – еще скажи. Что время решает, кто из нас получается. Так же твои японцы говорят? Я так понимаю, про Макса ты говорить не хочешь. А я не буду настаивать. А вот Валентин… После того, что он перенес и чудом остался жив, он стал убийцей наемным. Кто виноват? Он? Время?
– Мы все не ангелы, – Холод задумчиво посмотрел на кожаный потолок машины, – поэтому сами все и решаем. Иногда криво очень. Вот тут и время как раз кстати приходится. Если нет времени решать, кем ты хочешь быть, приходится кем получится. Марк – другой вариант. Он с детства во всем этом, он все видит и сделает свой выбор.
– А если он ошибется? – Тея стала серьезной.
– Он ошибется, Тея, – остановил ее Холод, – он ошибется, он и исправит. У каждого свои ошибки, и свои способы их исправлять. Тех, кто не ошибается, я не видел. Вот, кстати, тебе о личной жизни. Ошиблась ты, – он кивнул в сторону подъезда, из которого Вероника выводила размахивающего руками веселого и пьяного Доцента, – вот она, сегодняшняя твоя личная жизнь. Сейчас их надо будет отвезти до дома, потом поговорить за жизнь… Вероника достанет бутылку хорошего французского вина, а Олег, пуская слюни, будет мне пол ночи рассказывать, как брал какого-то очередного Чикатилу. А все дело во времени. Надо было просто вовремя нажать педаль газа, – давайте, залезайте! – Холод перекинулся через сиденье и открыл заднюю дверь, – Ну что, до дому, до хаты? – он посмотрел на Веронику.
– Не, – та покачала головой и вздохнула, – в ресторацию. Олег Вадимович дальше банкет продолжать желает.
Доцент кивнул и икнул.
– Ну может еще повезет… с личной жизнью, – Холод улыбнулся, подмигнул Тее и повернулся к Веронике, – только давайте без нас. У меня дел завтра с утра…
– Везет, – снова вздохнула Вероника, – на этот раз без тебя обойдется. Олег Вадимыч другого гусара пригласил оттрапезничать. Вова, блядь! Аккуратнее! – она высунулась в окно и прикрикнула на Вована, который с улыбкой на всё лицо врезался в припаркованный возле подъезда Вероникин «Крузак», – вот так вот и живем. Я бы сама довезла, только с ними бухать придется. Им же компания нужна, – она ткнула в бок Доцента, который уже собрался уснуть, – а ну не спать! Гулять едем! Сам хотел! Вова! – она повернулась к Вовану, который плюхнулся рядом с ней, качнув машину, – у Ариши отпросился?
– Вообще, «Ночь» – одна из самых сильных картин Антониони. Мастрояни бесподобен! Нуар под вуалью скрытых чувств, и при этом такая экспрессия! Как вы считаете, Ростислав Янович, – Мария Егоровна посмотрела на Дворецкого.
– Мастрояни – это уже давно классика, – улыбнулся он, – каждая его картина – это знакомство со зрителем заново…
– Да-да-да, – обрадовалась Вовина мама, – он словно каждый раз создает новый мир, это река… Ты плывешь и не знаешь, что тебя ждет за очередным поворотом.
– Скорее всего, судьба, – Дворецкий вытащил из фарфоровой чашки серебряную ложечку и положил на блюдечко, после чего взял чашечку и сделал глоток ароматного кофе, – а игра актеров действительно бесподобна. Совсем юная Жанна Моро… Как она сыграла супруга Понтано! А это великий Мастрояни!
– Я не стал бы делать таких поспешных выводов, – на кухне появился Могила со стопкой тарелок, – «Ночь» Антониони – это незаконченное произведение, не имеющее ни начала, ни финала. Ее можно рассматривать только в контексте «трилогии отчуждения» – «Приключение», «Ночь», «Затмение». Фактически это просто серия драматического сериала. Но, безусловно, Антониони удалось отыскать совершенное в своей абстрактности воплощение безымянной и бессюжетной тревоги… Не очень точно передал.
– А что с Антониони не так? – посмотрел на Могилу Дворецкий.
Могила аккуратно выставил тарелки в посудомоечную машину, насыпал моющее средство, выставил программу, закрыл ее и продолжил:
– Вообще-то, как по мне, Луис Бунюэль более емко отобразил падение эпохи нравственности в «Скромном обаянии буржуазии», а учитывая, что это сюрреализм… Пир во время чумы получился очень даже не плохо. Но, безусловно, «Ночь» – это шедевр. Вернее, часть шедевра.
Могила улыбнулся и посмотрел на довольную Марию Егоровну и озадаченного Дворецкого.
– Я просто кино люблю, – улыбнулся Могила, – я выйду на улицу, покурю?
– Ну вот… А говорят молодежь… – женщина посмотрела на Дворецкого, – хорошие все-таки у Вовы друзья, интеллигентные и начитанные. Он с детства к таким тянется. Может еще кофе, Ростислав… Янович?
– Можно… – улыбнулся Дворецкий, – можно просто Ростислав.
Москва, проспект Мира, возле Вовиного дома, осень 2019 года.
– Эй, дядя, закурить будет?
Могила крутил в руках пачку сигарет и аккуратно стряхивал пепел на лежащий под ногами кленовый лист в каплях дождя.
– Дядя, ты что, тугой? Сигареткой угости!
Он поднял глаза…
* * *
Москва, Каширское шоссе, 1994 год
Могила неспеша вылез из черного «Вольво» и огляделся по сторонам. Тот же ржавый турник, на котором он болтался сосиской, пока не научился делать выход силой и «солнышко», покосившиеся скрипучие качели и грязные мусорные баки, за которыми он еще пацаном учился курить. Казалось, время здесь остановилось и о настоящем напоминал только ларек, у которого под светом единственного горящего в районе фонаря толкались местные «алконавты», отиравшиеся раньше у местного овощного.
Он нагнулся и достал с заднего сиденья «Вольво» пакет.
– Слышь, закурить не найдется?
Могила интуитивно повернулся и увидел направленный на него «Макаров» с навернутым на дуло глушителем. Из-под надвинутой на глаза кепки смотрели злобные и колючие глаза его владельца. Могила схватил руку стрелка и нанес ему удар в челюсть, после чего рывком вырвал оружие. Он едва успел перепрыгнуть через капот автомобиля и свалиться в лужу возле колеса, как в нескольких метрах от «Вольво» со скрипом затормозил старенький литовский «Рафик». Боковая дверь микроавтобуса отъехала в сторону, и оттуда высунулся наглый гражданин, который с диким воплем всадил в левый бок «Вольво» несколько коротких очередей из АКСу.
Могила прижался к правому боку машины и отчетливо услышал, как новые очереди застучали по капоту «Вольво». Потом они затихли. Раздался характерный щелчок вынимаемого из автомата магазина, который звякнул об асфальт. Могила выскочил и, обхватив «Макаров» с глушителем двумя руками выстрелил.
Стрелявший из «Рафика» выкатился на асфальт и, уткнувшись в него лицом, накрыл собой висящий на шее автомат. Могила отскочил от машины и, встав перед «Рафиком», выстрелил еще дав раза в водителя, расколошматив лобовое стекло, но водителя машины на месте не оказалось. Он полосонул по Могиле, укрывшись за задним бортом микроавтобуса. Могила отскочил и, с размаху перескочив забор, рухнул на газон возле своего дома. Автоматные пули звонко зацокали по железному столбику забора. Упавший лицом вниз Могила резко перевернулся на спину и выстрелил. Его пуля аккуратно вошла в нос стрелку-водителю «Рафика», направившему на него автомат. Тот завалился на асфальт и долбанулся об него затылком.
Могила вскочил и бросился к «Вольво», капот которого дымился пробитым радиатором, но его путь отрезала серая «Восьмерка». Стрелок с пассажирского сиденья, не раскрывая двери, влупил в его сторону несколько очередей…
Могила побежал обратно к спасительным мусорным бакам, но дорогу ему преградила «Ауди-бочка», из которой стреляли сразу с двух позиций – с переднего и заднего сиденья. Сидящий рядом с водителем глухо палил из ТТ, а его коллега наваливал из какого-то полуавтоматического карабина. Путь к отступлению был отрезан. До детской площадки оставался десяток метров – там была спасительная площадка для сушки белья и гаражи.
Могила резко развернулся и… поскользнулся в липкой луже, присыпанной сверху листьями. Он грохнулся на асфальт как раз в тот самый момент, когда над его головой прогрохотала очередь. Он вскинул пистолет и выстрелил последний раз. Стрелок с водительского сиденья «Ауди» выронил автомат и повис на двери с простреленной головой.
Патроны кончились. Могила огляделся и увидел, как стрелки из «Восьмерки» уже вылезли наружу. Один, приближаясь к нему, на ходу менял магазин. Могила приподнялся и в полуприсяда успел добежать до парковки, которую три стрелка в шесть рук стали поливать градом свинца. Разбитые стекла, лязг железа… Могила перебегал от одной машины к другой, прячась за ними, пока тачки на парковки не превращались в решето.
Неожиданно стреляющие замолчали. Могила вскочил и побежал к подъезду. Последнее, что он услышал, это автоматная очередь, которая прогрохотала ему вдогонку. Он почувствовал сразу несколько ударов в спину, которые продырявили бронежилет под кожаным плащом. Ноги заплелись… Он уже собрался было упасть лицом вниз, но успел повернуться. Перед ним возникла знакомая фигура с таким знакомым лицом…
– Так это ты… – выхаркнул вместе с кровью Могила, и, раскинув руки, как Христос на распятье, упал в огромную осеннюю лужу, усыпанную кленовыми листьями, подняв холодные брызги воды и крови…
Москва, проспект Мира, возле Вовиного дома, осень 2019 года.
– Дядя, закурить есть? Оглох что ли? Тупого отключи…
Могила посмотрел на стоящего рядом с ним гражданина в легком подпитии, обнимающего девушку в какой-то странной лыжной шапочке на голове. Его рука потянулась под куртку.
– Пойдем, Дима, – девушка посмотрела на Могилу, а потом на своего ухажера, – дядя странный какой-то, – шепнула она на ухо парню, – пойдем… Там «ночной», купим… Извините, – она еще раз посмотрела на Могилу и тот кивнул.
– Иди, Дима, мимо… Лучше иди…
Он посмотрел вслед быстро удаляющейся под светом вечерних фонарей парочке и убрал руку от холодной стали «Тульского Токарева» за поясом.