Хомяк и Попугай

Хомяк и Попугай

Дедушка умер, когда мне было тринадцать. Тринадцать – это такой возраст, когда уже многое понимаешь. Так что я хорошо запомнил деда. То, каким он был. Дед не любил рассказывать о себе, и на вопросы больше улыбался, чем что-то отвечал. Так что я отлично запомнил тот день, который по неведомым для меня причинам, стал исключением. В тот раз он вдруг разговорился, сидя на жёсткой табуретке у кухонного стола и прихлебывая крепкий чёрный чай из своей любимой кружки.
Яркий солнечный свет падал из окна за спиной деда, из-за чего его лицо было затенено, а фигура – обрамлена сиянием света словно ореолом. Сделав очередной глоток, он ставил кружку на стол, и от чая шёл густой пар, оставляя на деревянной поверхности стола текучие тени, в которых мне виделись разные картины. Всё это возбуждало моё воображение. Не знаю, что: может быть игра теней, а может – ровный голос деда или его необычная разговорчивость сделали так, что этот день и его рассказ навсегда врезались в мою память.
Мой дед прожил семьдесят три года и почти пятьдесят из них в браке с моей бабушкой. У них родились подряд три девочки. Средняя из них – Лола – стала моей матерью.
Моя мама была в тот день еще одним свидетелем дедушкиного рассказа. Она что-то перешивала под себя в соседней комнате, и было слышно, как иголка равномерно протыкает ткань. А иногда на минуту включалась швейная машинка, заглушая все другие звуки. Тогда дед замолкал, ожидая пока мама закончит шов, делал пару глотков чая и улыбался своим мыслям.
- Сегодня день хомяка и попугая, – неожиданно проговорил дед, заставив меня вздрогнуть.
Я собирался по-быстрому перехватить пару бутербродов и бежать на улицу – дальше играть с друзьями. Слова деда застали меня врасплох.
– Помнишь, Лола, сегодня – день хомяка и попугая? – дед повысил голос, чтобы мама его услышала.
– Да, папа, и правда, – ответила мама, спустя секунду.
– Что еще за день хомяка и попугая? – спросил я.
– Это длинная история, – загадочно проговорил дед и замолк.
Я было подумал, что на этом разговор окончен, и продолжил лихорадочное поедание бутерброда. Но дед долил себе в кружку крепкого, ароматного чая, вновь сел на табуретку и начал рассказ.
– В тот год Лоле исполнялось шесть. И когда за две недели до ее дня рождения я спросил, что бы она хотела получить в качестве подарка, она, ни секунды не сомневаясь, выпалила, что это должна быть собака и только собака. Она была так мила и убедительна, когда объясняла мне, что без собаки ее жизнь не имеет смысла, – дед ухмыльнулся. – Ты бы видел эти огромные глаза, смотрящие на тебя с мольбой и надеждой! Твоя мама всегда была весьма настойчивой, если чего-то хотела.
Я улыбнулся. Дед был прав – мама была такой. За свою короткую жизнь, я давно успел в этом убедиться.
– Я пообещал ей, что подумаю над этим, – сказал дед, – а что мне оставалось делать? Хотя собака в нашей ситуации – это был совсем не вариант. Тогда были тяжелые времена, мне приходилось много работать, чтобы обеспечивать семью. Бывало, что я неделями едва появлялся дома, и жена в одиночку занималась тремя маленькими детьми и домом. А собака требует внимания и ухода. Я понимал, что дети получат радость от игр с собакой, а все остальное ляжет на нас с женой. Но Лола и ее сестры, что присоединились к ней, так яростно убеждали меня, что будут сами ухаживать за собакой: будут по очереди гулять, будут убирать за ней, кормить и расчесывать:
– Правда, папа! – сказала Лола в конце своей бурной и весьма эмоциональной речи, и в глазах у нее стояли слезы. – Клянусь, мы всё будем делать сами. Только не сможем сделать ей прививки, потому что маленьким девочкам нельзя водить машину, а ветеринар живет далеко.
Дед смешно изобразил речь и ужимки маленькой девочки, так что я как живую представил маму, молящую деда о собаке.

– На этом я сдался, и обещал подумать, а девочки, визжа от восторга, побежали в свою комнату. Вечером, когда они уже давно спали в своих кроватях, жена сказала мне, что собаки не будет, и, раз я такой дурак, что имел неосторожность пообещать, то теперь сам должен придумать, как выкрутиться. Две недели пролетели незаметно, а я так ничего и не придумал. В итоге, решил, что заскочу в зоомагазин и выберу для Лолы питомца, который не будет требовать столько забот, как собака, например, хомяка или рыбок.
– Я так и сделал, – продолжил дед. – Выкроил свободный час накануне и заехал в зоомагазин. Там, после долгих сомнений и раздумий, я и правда купил хомяка, а также двух желто-зеленых с красными клювами попугаев-неразлучников. Я подумал, что, купив сразу трех питомцев для каждой из дочерей, я смогу компенсировать гнев Лолы из-за подмены. Кроме того, я купил все, что необходимо: две клетки – одну огромную для птиц с двумя жердочками, чтобы они могли перелетать туда-сюда, и поменьше – для хомяка, а также поилки, корм, колесо хомяку для бега и многое другое. Я попросил продавцов украсить клетки разноцветными лентами и фольгой. Клетка с попугаями была сделана из позолоченной проволоки, скрепленной по низу рифленой полосой из позолоченной жести. Вкупе с украшениями и двумя яркими птицами внутри клетка выглядела шикарно, так что я всерьез надеялся на успех. Хомяку продавцы нацепили на голову маленький черный котелок на резинке, в котором он выглядел уморительно, когда бежал изо всех сил внутри своей карусели. Хомяк был большой и толстый – серый с рыжеватым брюшком. Поначалу он показался мне милягой, но потом выяснилось, что мне подсунули бракованную особь: у хомяка был задиристый характер, и его едва ли можно было взять на руки, не рискуя при этом быть покусанным. А с виду и не скажешь.
Дед задумался. Я уже давно разделался с бутербродами, но о том, чтобы пойти на улицу даже и не помышлял. Из комнаты, где работала мама не раздавалось ни звука. Либо она закончила свои дела, либо, как и я, сделала перерыв, чтобы послушать рассказ.
– Вручение подарков прошло хуже, чем я рассчитывал. Лола расплакалась и начала было кричать, что не нужны ей дурацкие попугаи. Но положение исправил мистер Хомяк, привлекший внимание треском своей карусели, которую он крутил, что есть сил. Его несуразная фигура с приделанным к голове котелком, коротенькие ножки, которыми он перебирал с неимоверной скоростью, треск раскрученной карусели, всё это вызвало у девочек сначала неподдельный интерес, а потом и хохот, который они не могли уже сдерживать.
– Перед сном, а я всегда старался укладывать девочек сам, если была такая возможность, Лола сказала: «Папа, мне понравились попугаи и хомяк (особенно хомяк), но ты не думай, что я так просто всё забыла. Раз ты не купил мне собаку, значит, остался должен. Я пока еще не решила, что именно от тебя потребую, но, когда придумаю, обязательно скажу». Мне пришлось поклясться на мизинчике, что я не забуду про свой долг.
Дед отхлебнул из чашки. На пороге кухни появилась бабушка. Она посмотрела по сторонам, как будто что-то потеряла, потом окинула блуждающим взглядом нас с дедом, развернулась и ушла в свою комнату.
Дед о чем-то глубоко задумался и не торопился продолжать рассказ. Мне уже не хотелось идти гулять, и я ждал, пока дед продолжит свой рассказ.
– Когда я впервые увидел твою бабушку, – наконец сказал он, – то сразу понял, что вот эта девушка – та, на которой я женюсь и проживу с ней всю свою жизнь. Я ей об этом после знакомства прямо так и сказал.
– А она? – спросил я.
–Она сперва подняла меня на смех, а потом посмотрела так серьезно и говорит: «Всякое бывает».
– Помню, на свадьбе встал мой дядя по матери и сказал тост: «Желаю вам прожить всю жизнь, лёжа на одной подушке и глядя друг другу в глаза!» Мне тогда это очень понравилось, и я подумал, что хочу именно этого. Но в жизни, к сожалению, не всегда всё идет так, как нам хочется.
Дед вздохнул и посмотрел в сторону дверного проема, за которым скрылась моя бабушка.

У бабушки был синдром Альцгеймера. Она заболела, когда я еще даже не родился. Сперва это проявлялось у нее, как забывчивость или невнимательность: могла что-то куда-то положить, а потом долго искать, или часто не могла подобрать правильное слово. У нее начались сильные головные боли, во время которых она становилась раздражительной. Близкие не сразу обратили внимание на эти симптомы, но со временем ситуация стала ухудшаться. Бабушке провели обследование и поставили диагноз. Когда мне было лет пять-шесть бабушка еще вела какой-то активный образ жизни. Например, я помню, что она могла прибираться по дому или делать какую-то другую несложную работу. Но вообще всю заботу о ней взял на себя дед. Он наотрез отказался сдавать бабушку в спецучреждение, и всё делал сам: кормил, одевал, мыл, убирал за ней. Я никогда не видел, чтобы это было ему в обузу. Он никогда не жаловался, да и вообще, вел себя так, как будто в этом не было ничего особенного, и так и должно быть.
Словарный запас бабушки с годами оскудел, пока в нём не осталось всего два слова: «Мишка (так звали моего деда) и «картошка». Слово «картошка» она могла произнести в любой самый неожиданный момент, и это могло совсем ничего не значить, а могло и значить, но понять, когда значит, а когда нет, было сложно.
Днём обычно бабушка ходила туда-сюда по дому или подолгу сидела на одном месте. Дед ее кормил и поил с ложки, как ребенка, и она не доставляла ему в этом хлопот. Иногда у нее необъяснимо менялось настроение, и она могла начать ругаться неизвестно на кого и за что, а иногда, наоборот, начинала танцевать, сама себе подпевая на тарабарском языке.
Мне тоже иногда приходилось заботиться о бабушке. Например, раз в неделю дедушка привозил её к нам, чтобы помыться в бане, и мне часто потом приходилось провожать бабушку обратно пешком. Иногда все проходило гладко, а иногда – превращалось в сущее мучение. Бабушка могла внезапно остановиться посередине улицы, отказываясь идти дальше. Приходилось уговаривать ее иногда по полчаса, но ничего не помогало, а потом, когда я уже отчаивался, бабушка вдруг трогалась с места, как будто кто-то неизвестный повернул в ней переключатель.
Этой зимой дедушке и бабушке пришлось переехать к нам, потому что осенью дед заболел. После выписки из больницы он уже не мог так же, как раньше, ухаживать за бабушкой, и мама настояла на переезде. Хотя дед сопротивлялся до последнего.
– Жизнь после дня рождения Лолы пошла своим чередом, – продолжил дед, – тут нечего особо рассказывать: дети растут, меняются каждый день, а ты этого не замечаешь в суете, а потом удивляешься: как так вышло? Прошел может быть год или чуть больше, когда один из попугаев вдруг заболел и умер. Я точно знал, что эти птицы сильно привязываются друг к другу. И если один попугай умирает, то второй отказывается жить и уходит вслед за первым. Я решил, что одной смерти зараз для девочек более чем достаточно, взял клетку с попугаем и отвез в магазин, где когда-то купил птиц. Я объяснил продавцу, что хочу сдать попугая назад, но тот наотрез отказался его принимать. Я сказал, что абсолютно бесплатно отдам и клетку, лишь бы избавиться от птицы, но он был непреклонен.
– У нас такие правила, – твердил продавец мне в ответ, – мы же не знаем, отчего погибла первая птица. Может быть она чем-то заболела, и, если мы ее возьмем, она перезаражает нам всех птиц. Понимаете?
– Но что мне делать? – возражал я, – это же неразлучник, и он скоро тоже откинет лапки. Они же не могут жить в одиночестве!
– О, это миф! – засмеялся продавец, – неразлучники и правда очень социальные птицы. И они действительно сильно привязываются к партнеру. Но если они сиротеют, то это вовсе не конец. Им можно подсадить новую птицу, с которой они опять сдружатся. А те случаи, когда они погибали друг за другом, как раз и объясняются общей болезнью, которая в итоге погубила обеих птиц.
– То есть он не погибнет? – уточнил я.
– Нет, - подтвердил продавец, – разве что, если только болеет. На вашем месте я бы отвез его к ветеринару, чтобы проверить. А потом, спустя какое-то время, купил ему нового друга.

Сделав небольшую паузу, дедушка продолжил свой рассказ:
– У меня не было свободного времени, чтобы ехать еще и к ветеринару. Поэтому я сразу вернулся домой. Там я поставил клетку с попугаем вплотную к клетке с хомяком, так, что клетки касались прутьями. Я подумал: может быть, попугаю будет так повеселее, а то на него было жалко смотреть, таким потерянным он выглядел.
Прошло еще какое-то время, – дедушка встал со стула, чтобы немного размять кости, – как сейчас помню: было воскресенье, и у меня впервые за долгое время выпал свободный день. Я сидел в гостиной за книгой, предаваясь блаженному ничегонеделанью. Я был в доме один: девочки отпросились в гости к подружкам, а жена ушла по каким-то своим делам. Я читал книгу, пил чай, и наслаждался жизнью. Устоявшуюся тишину изредка прерывало чириканье попугая, которому я так и не соизволил купить партнера, и треск карусели, которую раскручивал разжиревший, но такой же неугомонный хомяк. Мне этот шум нисколько не мешал, а наоборот добавлял уютного тепла к моему настроению.
Но потом произошло что-то странное, – дед сделал паузу и посмотрел на меня так, будто ожидал, что я сам догадаюсь, о чем идет речь. Я недоуменно поднял брови.
– Мой слух уловил в шуме, производимом нашими питомцами, определенную закономерность, – дед снова остановился, как будто ожидая, что я задам вопрос.
– Какую закономерность? – я был не против поддержать предложенную игру.
– Я услышал, что попугай и хомяк поочередно производят звуки: попугай выдавал несколько трелей, а после небольшой паузы раздавался треск раскручиваемой хомяком карусели. Затем всё повторялось вновь. Какое-то время я сидел и вслушивался, пытаясь понять, не почудилось ли мне. Но это было точно так: хомяк и попугай общались друг с другом таким странным способом. Я забыл про книгу, и замерев, слушал этот удивительный диалог. Потом я встал с кресла и осторожно заглянул в соседнюю комнату, где на широком комоде стояли клетки. Я не ошибся – эти двое представителей животного мира действительно вели самую настоящую беседу. Сначала попугай, сидя на жердочке выдавал несколько фраз из своего достаточно обширного речевого арсенала и замолкал, уставившись на хомяка. А хомяк, который не отрывал глаз от попугая в то время, пока тот клекотал, смиренно сидел внутри карусели и ждал своей очереди. Когда же попугай замолкал, хомяк начинал раскручивать своё колесо. В зависимости от скорости, с которой хомяк это делал, карусель издавала звук разной высоты и интенсивности, так что хомяк мог в каком-то смысле создавать звукоряд, чем-то схожий с музыкой. Все то время, пока карусель крутилась, попугай внимательно следил за действиями хомяка. Когда же тот останавливался, начиналось самое главное: попугай перелетал на другую жердочку, дожидался безраздельного внимания от своего единственного слушателя, и один в один повторял при помощи своей удивительной глотки тот звукоряд, который только что был произведен каруселью хомяка. После этого он вновь перелетал на жердочку, что была ближе к клетке хомяка, и смотрел на того с вызовом: мол, легче-легкого – повторил на раз, давай, удиви меня чем-нибудь посложнее! И хомяк вновь начинал крутить карусель, замедляясь и ускоряясь, и стараясь изо всех сил. Но каждый раз попугай с легкостью справлялся с имитированием новой «мелодии», и так игра продолжалась, никогда не надоедая им обоим.
– Вечером я рассказал про это дочерям и жене, и наблюдение за питомцами стало на какое-то время любимым времяпрепровождением в нашей семье.
На кухню зашла мама и села рядом со мной.
– Лола, скажи, они ведь и правда общались? – спросил дед.
– Я тогда училась во втором классе, – сказала мама, – и делала проект по естествознанию, в котором пыталась расшифровать язык, на котором они общались. Я вела записи в специальной таблице, где указывала продолжительность отдельных «фраз» хомяка, громкость, паузы и ускорения. Потом я изучала свои записи и пыталась найти закономерности. А папа мне помогал.
– О да, – оживился дед, – это бы великий проект! Если бы мы смогли понять их разговоры, то Нобелевская премия по биологии нам была бы обеспечена.

Дед засмеялся. У него был хриплый прерывистый смех, от которого он со временем начинал задыхаться. Мама тоже улыбалась.
– А вообще, – продолжил дед, – то время было одним из самых счастливых в моей жизни. Возможно, самым счастливым.
Мама согласно кивнула:
– Всё закончилось тем, что я подошла к папе, держа в руке тетрадку со своими таблицами и сказала: «Папа, здесь нет никакой закономерности. Это просто игра!». А он сказал, что это так, но я проделала отличную работу, чтобы сделать такой вывод обоснованно, а не голословно.
Дед подтвердил мамины слова, а потом добавил:
– Мы были молоды, счастливы, здоровы. У нас росли маленькие красивые девочки. Трудности нас не пугали, и смех часто звучал в нашем доме. Так и есть, сейчас я понимаю, что это было лучшее время в моей жизни!
Не знаю, сколько это продолжалось, – сказал дед, – примерно с год. Хомяк и попугай стали неразлучной парочкой. Однажды, например, я переложил хомяка в коробку, чтобы почистить клетку, так попугай устроил такой гам! Пытался клювом погнуть прутья своей клетки и выбраться наружу. И сразу успокоился, когда я вернул хомяка на место.
Дед замолчал. В это время на кухню вернулась бабушка и села рядом с ним. Он посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом. У меня возникло ощущение, что она тоже пришла послушать его рассказ. Дедушка вздохнул.
– Когда Клавдия заболела, я очень долго злился на судьбу. Спрашивал, обращая свой вопрос к небесам, за что мне это? За что такое наказание моей жене? Со временем я, конечно, смирился, и уже не обвинял судьбу и не жаловался, но вопросы так и остались без ответа. Болезнь быстро прогрессировала. Прошло лет пять, и от моей жены не осталось почти ничего. Именно тогда мне вдруг вспомнилась эта история про хомяка и попугая.
После небольшой паузы, он продолжил свой рассказ:
– Однажды я подошел с утра к клеткам и увидел, что с попугаем творится что-то неладное – он сидел, нахохлившись, на полу клетки, его крылья торчали в не до конца сложенном состоянии, как будто что-то мешало ему это сделать. Обычное утро начиналось у питомцев с первыми лучами солнца. Так что к тому времени, когда просыпался я, у них жизнь уже вовсю кипела. Но в это утро всё было по-другому. Попугай сидел молча. Казалось, что у него не хватает сил, чтобы издать хоть какой-то звук. Хомяк же явно не понимал, что происходит с его другом и был встревожен. Из-за того, что низ клетки попугая опоясывала полоса из жести, хомяк его не видел. Он бегал туда-сюда от своей карусели к границе с соседней клеткой. Потом забирался в карусель и начинал ее отчаянно крутить, не растрачиваясь на такие нюансы, как ритмический рисунок или громкость. Это был монотонный звук на максимально доступной громкости, в который он вкладывал всё свое отчаяние в надежде на ответ. Но ответом была лишь тишина. Тогда он подбегал к краю клетки, вставал на задние лапы, но его роста не доставало, чтобы увидеть сидящего на полу попугая. И тогда он вновь возвращался к карусели.
Я не знал, что предпринять. Подумал, что вечером пораньше вернусь домой, и отвезу попугая в ветклинику. Мне нужно было спешить по делам, и я уехал, а вечером застал попугая мертвым, лежащим на полу своей клетки. Девочки встретили меня у входной двери, и наперебой сообщили мне эту новость. Их лица были заплаканными от искренней скорби по попугаю. С тяжелым сердцем я подошел к клеткам и увидел такую картину: хомяк продолжал крутить свою карусель в надежде достучаться до внезапно пропавшего друга. Очевидно, что он не прекращал свои попытки весь день. У меня защемило сердце от взгляда на его бесплодные старания. Я взял клетку с хомяком в руки и поднял ее повыше. Хомяк прильнул мордочкой к прутьям.
Дед взял в руки чайник. Когда он наливал себе чай, носик чайника едва заметно вибрировал, выдавая небольшой тремор его старых рук. Возможно это было простым проявлением возраста, но мне стало ясно, что история все еще волнует рассказчика, несмотря на уйму прошедших лет.

– Я внимательно следил за ним, – продолжил он. – И, хотя в это сложно поверить, поймал момент, когда к хомяку пришло осознание того, что произошло с попугаем. Как будто что-то блеснуло в его маленьких круглых глазках, а через долю секунды он словно весь поник и сразу стал похож на старого сгорбленного человечка.
Я поставил клетку на место. Хомяк знал, что больше ему у клетки попугая делать нечего, развернулся и перешел на свое спальное место в дальнем углу, где из разноцветных фланелевых и ситцевых тряпочек он организовал свое ложе. Там он лег на бок и закрыл глаза.
Я сходил в чулан и нашел там старую коробку из-под обуви. В нее я положил трупик попугая. Это было в пятницу. Так что на утро субботы я запланировал устроить для птицы торжественные похороны. Девочки в тот вечер то и дело плакали, а потом долго не могли заснуть из-за перевозбуждения. Ночью жена несколько раз подходила к кровати Лолы, потому что она громко вскрикивала и разговаривала во сне, чего с ней обычно не бывало.
Наутро я встал, как обычно, раньше всех, и первым делом решил посмотреть, как там поживает хомяк. Я подошел к комоду, на котором стояли две клетки: одна опустевшая без своего хозяина, и рядом – клетка с хомяком. Тот всё так же лежал на подстилке из цветных тряпочек, в той же позе, в которой я оставил его накануне – на боку и с вытянутыми ножками. Но мне хватило одного взгляда на его пушистое тельце, чтобы понять, что хомяк тоже умер.
Дед посмотрел на меня. Я был потрясен историей хомяка и попугая. В голове роились тысячи мыслей и вопросов, главным из которых был один: как вообще такое возможно?
– Ты думаешь, хомяк сделал этот выбор – умереть – намеренно? – спросил я его.
– О! - воскликнул дед, – я ни на секунду в этом не сомневаюсь. И если кто-то скажет, что это было просто совпадение, то я отвечу ему, что он просто дурак. Я видел все своими глазами: видел, как хомяк осознал смерть своего друга; видел, с каким спокойным и непреклонным видом он лег набок, чтобы уже не вставать. Да, и еще раз да – это был его выбор!
Дед закашлялся.
– Девочки восприняли смерь хомяка чуть иначе, чем смерть попугая, – продолжил он, когда кашель успокоился, – они расстроились, но почти не плакали. А Лола не плакала совсем.
– Да, – сказала мама, – думаю, что я подсознательно знала, что так случится, еще накануне. Поэтому восприняла его смерть, как должное.
Дед кивнул.
– Мы устроили нашим маленьким друзьям шикарные похороны. Девочки обклеили коробку цветной бумагой, а внутри устроили ложе из поролона и ткани. В узкой части коробки они сделали небольшой алтарь из игрушек и вещичек, которые при жизни использовали их питомцы. А в другую часть я положил тельца попугая и хомяка так, как будто они смотрят друг на друга. Я выкопал небольшую могилу под вишней, что росла у забора, отгораживающего нас от соседей, и там мы их и похоронили.
Перед тем, как опустить коробку в землю, Лола прочитала речь, которую она заранее написала на тетрадном листе. Она поблагодарила питомцев за радость, что те подарили им, пока были рядом, и пообещала, что никогда их не забудет.
Я тоже решил произнести речь. Я сказал, что питомцы преподнесли нам бесценный урок. «Подумайте, – сказал я, – эти маленькие зверята нашли способ, чтобы стать друзьями, несмотря на то, что не было ни одной причины, почему бы это могло произойти. Они нашли способ, чтобы сблизиться и доверять друг другу. Людям есть чему поучиться у них, потому что мы часто ссоримся, ругаемся и не можем найти общий язык», – я посмотрел на девочек, потому что моя речь была обращена к ним, ведь они иногда, как все дети, ссорились. Я хотел, чтобы они поняли, насколько ценный пример подали нам наши питомцы. Девочки слушали меня внимательно, и, думаю, до них дошло то, что я хотел до них донести. Я тогда и правда думал, что эта история – отличный пример и урок только для них.

Как я и говорил, – вздохнул дед, – годы бегут незаметно, и со временем история про хомяка и попугая выветрилась из моей памяти. И вспомнил я про нее только, когда заболела Клавдия. Я уже перестал злиться и проклинать судьбу. Жизнь наша хотя и изменилась кардинально, но текла своим чередом. Иногда я сидел рядом с ней, вглядывался в ее все еще прекрасные глаза и пытался понять, что за ними скрывается. Там ли она – эта девушка, которую я люблю, или ее уже нет. Я чувствовал себя хомяком, который встает на цыпочки и изо всех сил тянется вверх, чтобы наконец увидеть и узнать, что же произошло. Я вспоминал о том, каким глупцом был, когда свел эту трагичную и глубокую историю к уроку о дружбе и товариществе для моих дочерей. Я вспоминал свою напыщенную речь и усмехался, думая над мыслью о том, что бы я сказал тогда, если бы знал, что этот урок – только для меня, и урок заключался в том, что хомяк – это я!
Дед закончил свой рассказ. На кухне повисла тягучая тишина. У меня не было ни сил, ни желания хоть что-то говорить. Я чувствовал себя так, будто на меня сверху насыпали тонну земли, и у меня не хватит никаких сил, чтобы выбраться. Я решил, что надо дать себе время, может быть, неделю или две, чтобы дедушкина история переварилась внутри, и только тогда я всерьез над ней подумаю. Было в ней что-то такое, что я чувствовал, но не мог выразить словами. Была в ней грусть, сжимавшая моё сердце, но была в ней и надежда и намёк на что-то высокое и почти недостижимое. Это была история про дружбу и безграничную верность, которая почти не встречается в мире людей. То, что пример такой верности был преподан нам животными, лишь усиливало произведенный на меня эффект. Я решил, что сделаю выводы для себя позже. Но потом события повалили с такой частотой, что мне было уже не до того.
Началось с того, что дедушку положили в больницу. Он и так чувствовал себя неважно, а тут совсем начал задыхаться, так что маме пришлось вызвать скорую. За полгода до этого он уже лежал в больнице. Там его «подлатали», и какое-то время после он чувствовал себя вполне сносно. Так что я думал, что и в этот раз будет так же. Но примерно через неделю утром мама зашла в дом. У меня были каникулы, так что я был не школе, а отдыхал и приглядывал за бабушкой, пока родители были на работе. Я взглянул на маму и хотел пожелать ей доброго утра, так как мы еще не виделись. Но она меня опередила и дрогнувшим голосом произнесла, что час назад дедушка умер.
Дальнейшее для меня было как в калейдоскопе. Хлопоты, сбор всей семьи на похороны, сами похороны и поминки – все слилось в одну длинную череду событий, которые нужно было просто пережить. Но в этой череде случилось кое-что такое, что навсегда останется со мной всю мою жизнь.
В день смерти деда бабушке не говорили, что он умер. Не знаю, может быть, мама не хотела, чтобы та знала, и решила оставить бабушку в блаженном неведении, а может быть, думала, что ей все равно не понять. Так что бабушка оставалась в своей комнате, и про нее в суете как будто все позабыли. Но около трех часов дня дверь в дом распахнулась и на пороге без стука появилась тётя Валя. Это была старинная подруга моей бабушки. Они познакомились и подружились семьями, когда обе молодыми девушками вышли замуж и волею судеб стали жить по соседству. Она, не здороваясь, прошла мимо кухни, где я в тот момент находился, и вихрем зашла в комнату, где на стульчике, приставленном к окну, сидела бабушка. Мне было интересно, что произойдет, и я присоединился к маме и теткам, что столпились на пороге комнаты.
Тетя Валя подошла к бабушке, посмотрела на нее, набрала побольше воздуха в лёгкие и вскрикнула:
– Клавка! Мишка-то умер!

Бабушка вскинула голову вверх и встала со стула. Лицо ее, обычно отрешенное, неожиданно пришло в движение, она окинула нас прояснившимся взглядом и вдруг – зарыдала во весь голос. Моя мама и тетки бросились к ней. Я стоял и смотрел, как они окружили бабушку и, все вместе обнявшись, плачут в один голос. По моим щекам тоже текли слезы, но я чувствовал в этот момент не только горе и отчаяние от того, что потерял своего дедушку. Еще я чувствовал страшную обиду от того, что дедушка так и не смог узнать, что его любимая все-таки не исчезла насовсем, что она все еще жила в этом пострадавшем от болезни теле. А еще я чувствовал радость от того, что это так было.
Когда все разошлись, бабушка легла на кровать. Вечером она не стала ужинать, а, так и не вставая с постели, заснула. С утра она отказалась от завтрака, но в суете приготовлений на это никто не обратил внимания. Дедушку похоронили, а бабушка все так же не вставала с постели и не ела. Впоследствии мама кормила ее с ложки, но бабушка упрямо отворачивалась и сжимала губы в тонкую полоску. Если же все-таки удавалось ее обмануть, то она плевалась едой, так что едва ли хоть что-то попадало в ее желудок. Никто этого не обсуждал, но все понимали, что происходит – бабушка решила умереть, и мы чувствовали, что не сможем помешать ей в этом.
Через две недели я проснулся в шесть утра от того, что в доме поднялась какая-то суета. Мгновенно я понял, что произошло, но не стал открывать глаза в надежде, что снова засну и хоть немного, но отсрочу столкновение с действительностью. Но заснуть уже не удалось.
Смерть и похороны бабушки отразились на семье совсем не так, как недавние похороны дедушки. Все заранее знали, что это будет, и потому были морально готовы. К тому же было в этой смерти что-то таинственное и величественное, и похороны прошли в торжественной обстановке, где каждый смиренно и спокойно выполнял свою роль.
Когда всё закончилось, и на кладбище остались только самые близкие родные, сбившиеся в кучку около свеженасыпанных холмиков, мама сказала:
– Папа думал, что это он – хомяк, а мама – попугай. А на самом деле хомяком была она.
Мои тетки согласно кивнули и на глазах у них навернулись слезы. А я подумал: «Нет, они оба были и тем, и этим… и тем, и этим.»