Хозяйка

Пролог

Паника.

Отчаянное биение сердца, а в дрожащих руках — старое, видавшее домик егеря в лучшие его годы, ружьё... Я, оцепеневший будто истукан, стою в углу мрачного помещения, пока окружающая непроницаемая бездна ночи сгущается и волнуется, клокочет и беснуется штормовым морем.

Перед глазами только мгла, на дрожащих губах чувствую солёные и горячие слёзы.

Снаружи скрипит дверь, протяжно и натужно, словно выпь на болотах. По коже молниеносно пробегает рой из мурашек, заставляя волосы встать дыбом; зубы принимаются стучать друг о друга в оголтелой пляске в такт сердцу, давно ушедшему куда-то в пятки. Оружие в пальцах трясётся, то ли от судорог, то ли само по себе, взгляд пытается сконцентрироваться на входе в избушку, но тот, издеваясь, расплывается бесформенной кляксой с гофрированными краями.

Знай я, к чему приведёт возвращение в родные пенаты — не ступила бы нога моя сюда ни за какие сокровища мира, не повёлся бы ни на какие обещания.

Соберись же, Данила... Соберись!

В дверь стучат — настойчиво и громко.

"Как к себе домой", — думаю я и почему-то глупо улыбаюсь.

Стискиваю зубы до скрипа, лишь бы утихомирить хотя бы их стук. Втискиваюсь в угол спиной, не оставляя пути назад, его и так уже давно нет.

Незваный гость барабанит в дверь, и удары становятся напористее и сильнее, отчего вибрация от них рябью доходит до половиц, сотрясает старый стол с рухлядью и трёхногий табурет у окна.

Пока кто-то резко не выкручивает тумблер громкости на минимум и не наступает внезапная, гробовая тишина... На несколько секунд остаётся лишь моё дыхание, неровное и сбивчивое.

Бам!

Чудовищная сила вырывает дверь из ржавых петель и появляется в проёме собственной персоной. Тёмная женская фигура просачивается внутрь и неотрывно пучит на меня свои синие как ледяная вода в колодце глаза.

Пусть я не могу рассмотреть этой мерзкой морды, всё равно чую, кто прячется там, за завесой следующей за ней по пятам темноты, той самой, которую даже рассеянный лунный свет, проникший внутрь, не способен разогнать.

Повзрослел я, вырос лес вокруг, обветшали и покосились деревенские дома, брошенные как беспризорники на произвол судьбы своими владельцами, а она осталась точно такой же и ни капли не изменилась.

Вскидываю на плечо ружьё, впиваюсь пальцами в холодный металл и судорожно ищу курок. Даже если не убью, даже если не раню, то всыплю напоследок, на память, двойную порцию дроби в эту синюшную задницу.

Звучит глухой выстрел, второй... А она, только качнувшись на месте, стоит всё там же.

— Нечисть проклятая, — хмурюсь и обращаюсь сквозь зубы к ней, а затем в голове что-то щёлкает, и я ухмыляюсь своим мыслям. И как раньше до меня не дошла простая истина?

— Живым я тебе нужен, — переворачиваю ружьё вертикально и упираю тёплое дуло себе в подбородок. — Значит, если и заполучишь, то только мёртвым...

I: Иван, 2023

"Годы, конечно, всякого заденут: малому прибавят, у старого из остатков отберут, не пощадят."

П.П. Бажов

Солнце над моей головой жарит нещадно — лето на Урале хоть и короткое, но знойное, душное. Старый "пазик", кашляя напоследок выхлопными газами, оставляет меня на безлюдной автобусной остановке. В нос бросается запах разогретого асфальта, смешанный с ароматом растущих вдоль обочины полыни, подмаренника да змеящегося по их стеблям розовато-белого вьюнка.

Мраморское как будто и не изменилось, осталось таким же, как во времена моего босоногого деревенского детства. За выложенной старой советской мозаикой остановкой, что потускнела и обремкалась (1) за прошедшие годы, виднеется одна из немногих достопримечательностей — исправно работающие солнечные часы из белого мрамора, дело рук мастеров восемнадцатого века; дальше — застывшие во времени деревянные двухэтажные бараки и улочки с частными домами, утопающими в тенистой зелени садов.

Идти вперёд совершенно расхотелось.

Лавка на остановке — пыльная, в окурках и плевках, покрытая незамысловатыми надписями чёрного маркера — после образцово-показательной столицы кажется каким-то анахронизмом и прибежищем антисанитарии, поэтому тяжёлый рюкзак я ставлю на землю перед собой, почему-то она и то кажется чище.

Рука скользит в карман и тянется к пачке тёмно-синего "Парламента". Поджигаю сигарету, делаю затяжку и с наслаждением закрываю глаза. Если не величайшее изобретение человечества, то точно одно из лучших. Поэтому и не стоит наседать; всё, что светит мне в случае опустошения заветной пачки в ближайшие дни — паршивое курево из-под прилавка сельского универсама.

В правом углу лавки замечаю какое-то движение и вздрагиваю, будто трусливый мальчишка. Компанию на перекуре мне решает составить тёмно-зелёная, с плисовым медным узором чешуек на теле, ящерица.

Рептилия смотрит на меня продолговатыми, цвета черноплодной рябины глазами, пристально и одновременно снисходительно, совершенно не боясь соседства с человеком.

— Хорошо тебе здесь, на солнышке? — спрашиваю у греющейся гадины, и в ответ она довольно моргает, будто бы и впрямь отвечая. — Вот и мне тоже, да надо идти.

Глаза разочарованно пытаются найти урну, которую поставить у остановки почему-то забыли, и остаются ни с чем. Что ж, назвался груздем — полезай в кузовок.

Дабы не отсвечивать от местных, швыряю "бычок" на землю, в кучку ему подобных, и перевожу взгляд на лавку. Ящерка осуждающе глядит прямо в душу и, махнув длинным, похожим на плеть хвостом, ныряет куда-то вниз, отправляясь по своим чешуйчатым делам.

По краю дороги в сторону центра неспешно топает в своих китайских шлёпках парнишка лет девяти, рыжий и курносый, как персонаж мультфильма о конопатом Антошке. Мальчуган, поравнявшись с остановкой, с любопытством смотрит на меня и тормозит.

— Доблый день, — здоровается он и улыбается неровным частоколом молочных зубов, часть которых уже выпала.

— Добрый-добрый, — сверкаю капами и замечаю на лице пацана удивление: кажется, такое он за свою недолгую жизнь видит впервые. — Как звать тебя? Местный?

— Иван, — кивает рыжий и вскидывает широкую бровь. — А чего Вам с этого?

— Да я тоже из этих мест, родился тут и жил до твоего возраста, потом родители в Москву переехали. Бабка осталась одна, отказалась дом бросать, — жмурюсь на солнце и продолжаю улыбаться.

— Откуда? — мальчуган подозрительно и одновременно трогательно щурит похожие на карие щёлки глазёнки. — Как бабушку зовут?

— С Раскуихи. Настасья Степановна, — совершенно спокойно удовлетворяю его любопытство.

— Год уже почти как схолонили её, — морщит он лоб и вздрагивает, словно произнеся что-то невзначай и спохватившись. — Вы, чай, в кулсе?

— Да, — киваю мальчугану и чувствую на себе строгий, осуждающий взгляд: в кутерьме с работой попрощаться с бабкой я не успел и на похороны не явился. — Ты, Ваня, не проводишь меня до клуба? А то совсем запамятовал я, где он, а телефон как назло разрядился...

— Иван.

Не понимаю, что пацанёнок имеет в виду и жму плечами; он же, насупившись сычёнком, продолжает серьёзным тоном:

— Иван я, не Ваня. Пойдёмте.

Напоследок Иван — надобно запомнить — нагибается и, сняв с одной ноги шлёпанец, с удовольствием чешет красную, от комариного укуса, шишку над большим пальцем, прежде чем продолжить свой путь.

— Только сголел дом Степановны, ничего не осталось ни от забола, ни от салая даже — только пепел чёлный, — заявляет мой маленький, но не по-детски вдумчивый собеседник. — На солоковой день молния жахнула, спалила дотла, а соседские дома пожалом-то не тлонуло.

— Потушили? — прикусываю губу и хмурюсь. — Пожарники приехали?

— Пожалники — то жуки, плавильно говолить "пожалные", — отвечает Иван, и я начинаю чувствовать себя, с высшим образованием и недописанной кандидатской, неучем рядом с этим забавным мальчуганом. — Как вспыхнул дом сам по себе, так и потух.

— Ну, раз от молнии возгорание случилось, то дождём и залило.

— Говолю же, сам по себе. Видал с Юлкой Давыдовым, своими глазами — Богом клянусь! — обиженно бурчит себе под нос и хватается за нательный крестик немытой рукой с чёрными ногтями, будто подтверждая правдивость своих слов.

— Жуть, — вздрагиваю и, не выдержав, закуриваю вторую сигарету, как-то не по себе мне от таких разговоров, пусть и приукрашенных детским воображением.

— Жуть — ковид этот, тлетью часть сталиков подкосило, — опять удивляют меня рассуждения вслух от этого умного мальчугана. — А тут понятно всё, пливычно.

Расспрашивать Ивана дальше я не стал и лишь ускорил свой шаг, не поспевая за его короткими, но идущими вперёд вприпрыжку, по-лягушачьи, ногами. Мимо мелькают памятники минувшей эпохи: Первомаю, героям Великой Отечественной, стела в честь основания села в далёком 1738, новостроя же нет совсем, даже какой-нибудь несчастной "Пятёрочки"!