Хозяйка гостиницы и влюбленный демон

Пролог

– Ты в своем уме? Это же демон!

Забавно было слышать возмущение от существа, которое само выглядело настолько жутко, что первое время мне пришлось долго привыкать. Зеленовато-бледного, тщедушного, с остроконечными лопухами ушей, торчащих параллельно земле. Самая выдающаяся черта треугольной морщинистой физиономии – здоровенный нос, напоминающий вороний клюв.

Особенно если учесть, что тот, кто стал поводом для этого возмущения, являл собою полную противоположность. Даже в таком плачевном состоянии был прекрасен, хоть картину пиши.

Так забавно, что я не выдержала, усмехнулась. Уязвленный моей реакцией Готто немедленно распалился еще сильнее – насмешек над собой он не переносил.

– А ты гоблин, и что с того? – возразила, не обращая внимания, как выдающиеся уши от гнева затрепетали и вытянулись в струнку. – Кругом вообще сплошь и рядом нелюди. Не бросать же его подыхать на пороге как собаку.

– Подохнет он, как же! Это де-мон, – повторил Готто по слогам и бросил на меня один из своих особо выразительных взглядов.

Без слов умудряясь донести, что считает подобранца исчадьем зла и источником неприятностей, а меня – великовозрастной дурехой. Он-то мой настоящий возраст знал, хотя сама и в прошлой жизни вот уже много лет подряд пыталась забыть эту грустную цифру. Теперь в нее и вовсе не верилось, когда физическую юность вернули.

Душой же, по мнению моего помощника, я и так молода, даже слишком. До того, что иногда позволяет себе отчитывать меня как ребенка.

Настороженно, будто опасаясь, что несчастный внезапно очнется и тут же его схватит, он шагнул чуть ближе, склонился, окинул больного пристальным взглядом и даже повел над ним мясистым носом, зачем-то принюхиваясь. Скривился, явно сдерживаясь, чтобы не сплюнуть на недавно вымытый до блеска пол.

Я машинально отметила тут и там пятна крови и грязи и вздохнула – мыть придется заново. И крыльцо тоже, по-хорошему еще и землю вокруг перекопать. Грязь до утра оставлять не страшно, кроме груза на моей совести, вреда она не принесет.

Но не кровь. Мало ли, какую дрянь она привлечет за ночь. И в чьи недобрые руки может попасть. Даже самые распоследние неряхи, пожив в наших краях, быстро привыкают тщательно убирать следы любых выделений организма.

А ведь я только-только дела закончила и наконец присела, впервые за целый день...

– Хм, и правда, может и подохнет. Кто его так, интересно... Да и начхать. Нам-то что за забота? У нас приличное заведение, а не богадельня. Узнают, кого привечаешь, сплетен не оберешься, и не жалуйся потом, я предупреждал!

Лежавший неподвижно подобранец вдруг вздохнул. Просто глубоко втянул воздух и выдохнул, но даже от этого негромкого звука Готто резко умолк и отшатнулся, косясь с недоверием и отвращением.

Губы демона дрогнули и чуть заметно приоткрылись, шевельнулись, словно что-то прошептал беззвучно. Красивые, нежные губы, только бледные очень, как и он сам. Еще бы, столько крови потерял, на крыльце под ним натекла целая лужа. И продолжит терять, если срочно что-нибудь не предпримем.

Я приблизилась, ожидая, не очнется ли, и невольно залюбовалась. Невозможно было поверить, что передо мной злобная опасная сущность. Нормальный молодой парень, разве что длинные волосы слишком ненатурального цвета, темные с фиолетовым отливом как спелый баклажан. Наверняка крашеные, да так умело. Придет в себя – непременно надо разузнать, где и чем он это сделал, я и не думала, что в городе такие услуги есть.

В остальном ничего необычного, тем более ни единого признака нечеловеческой природы, я не заметила. И сложен как надо, идеально, я бы сказала, и кровь, которой вся его одежда перепачкана, обычного красного цвета. И лицо симпатичное – резко очерченные скулы и острый подбородок, черные брови вразлет, аккуратный прямой нос с тонко вырезанными ноздрями. Длинные ресницы плотно сомкнуты – интересно, какого цвета у него глаза? Хорошее лицо, породистое, а кожа гладкая как фарфор.

– Налюбовалась? Давай-ка мы его с ребятами вынесем отсюда скорее, а ну вдруг очухается, – предложил практичный Готто. Услышав возражения, он снова разворчался. – И зачем оно тебе, мало что ли у нас своих хлопот? Перевязала – и то милость незаслуженная. Пусть скажет спасибо, что добивать не стали. Ну почему мы должны с ним возиться среди ночи?

– Хотя бы потому что молодой и красивый. Не должны молодые и красивые умирать, неправильно это, – ответила я, про себя добавив: мало в здешнем мире красоты, слишком мало. Беречь ее надо. – Я так решила, вот и все. Прекрати спорить, пошли-ка лучше за лекарем. И аптечку принеси, всю, бинты тоже.

Вредина гоблин открыл было рот, чтобы выдать еще какую-нибудь гадость, но взглянул на меня и передумал. Отмахнулся, пробормотал что-то неразборчиво и вышел вон.

Оставшись наедине со своим пациентом, я решила даром времени не терять и подготовиться, чтобы перевязать его по-человечески. Судя по пропитавшейся кровью одежде, рана была серьезной, и то, что наскоро шарфом грудь ему перетянула, вряд ли надолго поможет. А как скоро врач придет – неизвестно, да и вообще, придет ли.

– Придет, как не прийти. Он, в конце концов, обязан, к тому же я всегда в срок плачу, – приговаривала вслух, ища в ящике ножницы и наливая в таз воды. Не для больного, он не слышал. Для себя. Уж очень жуткой казалась тишина рядом с тем, кто едва дышит. – Не бойся, дружок, мы тебя выходим. Ты попал куда надо, хотя вряд ли намеренно.

Несколько секунд помешкав, я решительно взяла наши самые острые ножницы и принялась разрезать на нем заскорузлую рубашку. Вряд ли станет жалеть ее, когда очнется – выжить бы, тут не до одежды. Но рану я, видимо, все-таки потревожила – его губы снова шевельнулись.

– Ладно тебе, все равно она безнадежно испорчена, даже на ветошь не сгодится. А вот куртку отмоешь, мы ее аккуратненько снимем... Это еще что за фокусы?

Рана была ужасна – широкая, с неровными краями. Вероятно, глубокая – повезло, что ребра целы. Если целы. Вот только нанесли ее так давно, что затянуться успела. Багровый рубец, а вокруг – гладкая кожа, перемазанная в крови.

1.

Молодость – категория относительная. Но это только после определенного возраста понимаешь.

В детстве ты смеешься, когда мама называет себя и своих подруг «девочками». Ну какие они девочки, она просто шутит!

В пятнадцать с тайным обожанием говоришь про подружкиного брата – он взрослый совсем, студент. Смотришь на него как на нечто недосягаемое, ведь ты в его глазах малолетка. В куклы играешь. Он-то на тебя и не смотрит совсем.

В двадцать, слушая, как соседки обсуждают трагическую смерть чьего-то родственника, удивляешься – какой же он в пятьдесят молодой! Хотя для них молодой, наверное. Да и для смерти тоже...

В сорок... невозможно поверить, ведь совсем недавно было пятнадцать. И дочка для тебя все еще ребенок, даже когда поступила в университет и уехала в другой город. И подружек называешь «девочками».

Только зеркало напоминает, что ушла она, твоя молодость, осталась лишь в душе, как ни ухищряйся с косметическими уловками, сколько ни подбирай удачный свет – зеркало не обманешь.

Дата в паспорте становится все дальше от сегодняшней, приближая обратный отсчет.

В сорок восемь отчаянно понимаешь, что еще слишком молода, чтобы умирать. В зеркало не смотришь совсем – с каждым днем смотреть все страшнее, да и все равно уже, как выглядишь.

Лишь бы жить. Еще десяток лет. Еще бы год с небольшим, дотянуть до юбилея. Ладно, еще хоть пару месяцев. Еще одно лето и одну бархатную осень, пока хватает сил. Пока боль еще можно вытерпеть...

Болезнь нагрянула внезапно и развивалась стремительно. Врачи только руками разводили. Пытались приободрить, конечно, лечили чем могли – не знаю, от чего было хуже, от заболевания или от лечения.

Но я буквально сгорела за несколько месяцев, и настал момент, когда они сдались. Все, что мне осталось – пить обезболивающие, но и самые сильные с каждым днем помогали все хуже, принимать приходилось все чаще.

Оглядываясь назад, я жалела лишь об одном: что так мало. Было всякое, не всегда хорошее, трудностей хватало, горя тоже досталось, но в общем-то жизнь получилась счастливой. Рано овдовела, но зато дочь какую вырастила, Оленьку мою, умницу и красавицу. Сколько себя помню, пахала как лошадь, но зато мы ни в чем не нуждались, жили сыто даже в трудные времена. Да и дело я свое люблю.

Пожалуй, его бросать тяжелее всего. Оле никогда не хотелось содержать гостиницу, в наш маленький поселок у моря она предпочитает приезжать на отдых. Жить ей нравится в Питере, как уехала туда учиться, так и осталась. За местного замуж вышла. Я ей никогда семейное дело не навязывала, думала, еще долго буду в силах справляться.

Никто не мог предположить, что так получится.

Последний сезон выдался чудо каким хорошим. Будто нарочно, на прощание. Все наши гости были знакомыми, приезжали не впервые. Радовалась им как родне. Погода стояла тихой, обошлось без затяжных дождей и штормов.

Я старалась лишний раз не мелькать на глазах, чтобы не портить никому настроение своим жутким видом. Наблюдала украдкой, чтобы все всем были довольны. Чтобы добрым словом вспомнили.

А в начале октября, проводив последних своих отдыхающих, слегла.

Вот и все. Совсем все. Оставалось взять себя в руки и написать наконец дочери, от которой до сих пор все скрывала. Но я все тянула. Не знаю, верно ли поступила, очень уж хотелось, чтобы запомнила меня здоровой и сильной. Пусть лучше так. Надеюсь, поймет.

Перерывы между приступами невыносимой боли становились все реже и короче. Я глушила ее таблетками. Неизвестно, что за наркоманские радости мне назначили, давно вникать перестала, лишь бы хоть немного помогло, но они не только обезболивали, но и меняли сознание.

К тому моменту, как в мой дом без приглашения явилась эта парочка, с глюками я была знакома не понаслышке, а потому не особо удивилась, услышав в пустой спальне голоса.

– Да она это, она. Как и обещал – идеально вам подходит, – пробубнил тяжелый монотонный бас. – Плати и забирай. Времени раздумывать у тебя, как видишь, нет. Из мертвых не возвращаем.

– Ничего не перепутал? Что-то она как-то... Я прямо не знаю, – с сомнением протянул другой.

На редкость противный. Резкий, визгливый, будто скрежет ножа по тарелке. Звук этого голоса окончательно вывел меня из тупого полузабытья, заставив повернуть отяжелевшую голову и поднять веки. Даже на такую малость требовались ощутимые усилия, вот до чего я к тому времени дошла.

– Ну а чего ты ожидал от смертельно больной старушки? – хмыкнул бас, принадлежавший здоровенному детине подстать голосу. Пузо словно бочка, плечи, казалось, вот-вот застиранную толстовку порвут. Дополняли образ бритая макушка и квадратная челюсть. – Не беда, подлатаем. А дело свое она знает, сам видел.

– Хозяйство справное, – кивнул в ответ... Я даже не сообразила, кто.

Хотя чего тут думать – галлюцинация. Кто-то до чертей допивается, а я таблеток наелась до зеленых человечков. Его кожа имела натурально зеленый оттенок, бледный, как у плесени, отчего носатое треугольное лицо с круглыми глазками и огромными торчащими в стороны ушами казалось еще уродливее. Ростом он едва доставал мне до плеча.

– Какая я тебе старушка, хамло! – пробормотала, стараясь придать строгость дрожащему голосу. – И вообще, пошли вон из моей спальни, не нужно мне таких гостей.

Парочка переглянулась. Я заметила, что у верзилы разорвана мочка уха, свисает двумя длинными лоскутами. А из-за ворота выглядывает узор татуировки. Зеленокожий же был просто страшен, каким боком ни повернись. Чем больше приглядывалась, тем меньше на человека казался похож.

– Не пугайтесь, барышня, мы к вам с весьма выгодным деловым предложением, – верзила издевательски подчеркнул это «барышня», отчего невольно пошарила вокруг глазами, ища, чем бы в него метнуть без ущерба обстановке. – Не возражаете, если присядем? Мой приятель сейчас все вам объяснит. Давай, выкладывай, – кивнул он зеленому.

Тот смутился. Почесал затылок, будто раздумывая, с чего начать. Все-таки сел на стул возле моей кровати, на котором обычно сидел врач, когда приходил. Я немедленно отодвинулась. Вернее, медленно, куда мне. И недалеко. Удивившись, что еще способна чего-то пугаться, хотя мало что бывает страшнее потери рассудка.

2.

Всего лишь несколько минут. Невесомые прикосновения – ладони верзилы, неожиданно мягкие и бережные, прикрыли мне веки, потом провели по лицу, огладили волосы.

Прогнали боль, запросто, будто пыль смахнули. Оживили пересохшую кожу ощущением свежести, как в прохладный ручей погрузили после жаркого дня. Воды этого ручья унесли весь налипший с годами груз: болезни, слабость, память о страхах и горе.

Распрямили плечи, наполнили силой мышцы. Когда он закончил, я открыла глаза, и увидела привычную комнату ярко и четко, как давно даже в очках не видела. Села на постели – как же легко, без малейших усилий это вышло!

Не выдержала и рассмеялась от радости – ох, что это был за смех! Неужели мой? Я вскочила, закружилась на месте, чувствуя себя тонкой и звонкой, невесомой как перышко.

Тело переполняли силы и энергия, казалось, мир могу перевернуть, и впереди ждет только хорошее. Еще до того, как заглянула в зеркало, догадалась, что в нем увижу.

На меня смотрела девчонка, юная, румяная, скалящая белые зубы. Длинные волнистые локоны были черными с каштановым отливом, ни одного седого волоса. Серые глаза сияли словно звезды. Какая же я в молодости была красивая, сама того не понимая. Стройная, сильная, веселая...

Быть может, я просто умерла? Но тогда смерть совсем не страшная, и чего столько времени пыталась ее отсрочить! Только мучилась зря. Я обернулась, ожидая увидеть свое мертвое тело, но кровать оказалась пуста. А вот парочка загадочных гостей никуда не делась, стояли в сторонке и вежливо ждали, пока на себя возрожденную налюбуюсь.

– Но как же... – пробормотала, махнув рукой в сторону разобранной постели.

Смотреть туда больше не хотелось. На эти подушки, измятые в попытках лечь так, чтобы стало хоть немного легче, на пропитанные липким потом простыни, на пузырьки с таблетками... Неужели все наяву?

Я ущипнула себя за плечо, почувствовав боль и восхитительную упругость молодой бархатистой кожи.

– Сейчас все сделаем, – заверил верзила. – Мне нужен материал. Что угодно, лучше мягкое – ветошь, ненужные тряпки. Поторопитесь, нехорошо, если нас застанут прямо сейчас.

Я метнулась к шкафу и не глядя выволокла охапку одежды. Она вся теперь стала ненужной, глупые старушечьи вещи, некрасивые и практичные. Он сложил из тряпья подобие фигуры и принялся мять ее, выкручивать, похлопывать, бормоча что-то на неизвестном языке. Иногда с его пальцев слетали искры.

Забыв дышать от изумления, я наблюдала, как куски ткани срастаются, слипаются в единую монолитную массу, застывают, тянутся, принимают форму и меняют цвет.

Он лепил человеческое тело словно из теста. Тощее, обтянутое бледной кожей с морщинами и пятнами. Легкое движение ладони – и голова покрылась жидкими седыми волосами, еще одно – и на лице проступили черты. Высохшие губы, сжатые в тонкую нить. Заострившийся нос. Плотно сомкнутые веки. Навсегда застывшая гримаса страдания.

Копия той, кем я была всего несколько минут назад. И правда – старушка. Болезнь меня такой за считанные недели сделала.

– Вот и все, от настоящей даже прозектор не отличит. Поезжайте себе и ни о чем не беспокойтесь, – окинув свою работу удовлетворенным взглядом, верзила вытер руки о штанины и отошел, чтобы я тоже полюбовалась. – Полежит немного и гнить начнет. Будет вести себя как полагается мертвечине.

Меня передернуло от его цинизма. Все же я, можно сказать, умерла. Мог бы проявить немного уважения. Но удивление пересилило.

– Вы волшебник? – спросила, все еще не веря глазам. Это не наяву. Так ведь не бывает.

– Черный маг первого ранга, – представился он. – Но вы не волнуйтесь, за все уплачено. А теперь, раз все готово, позвольте вас пригласить отправиться в новый дом.

Он извлек из кармана лакированную черную коробочку, осторожно поставил на пол и отошел. Крышка с щелчком отлетела, разворачивая светящийся синим экран в его рост. Я догадалась, что это портал, вроде тех, что в фантастических фильмах любят показывать.

– Подождите, но я ведь совершенно не подготовилась, – возразила было, по привычке прокручивая в уме недоделанные дела.

Вместо ответа гоблин выразительно кивнул в сторону кровати с телом. Нет у меня здесь больше дел. И меня нет. Смерть все долги закрыла, внезапно, как это чаще всего и бывает. Не успела ни написать Оле, ни попрощаться, ни распорядиться по гостинице в последний раз...

– Некогда ждать. У вас есть пять минут, – бросил через плечо верзила и шагнул в портал.

– После вас, – нарочито вежливо проговорил гоблин, пропуская меня вперед.

Я зажмурилась, сделала шаг...

И ничего не почувствовала. Сначала показалось, будто и не произошло ничего, я все еще в своей комнате. Но, вдохнув, обнаружила, что запахи другие, и воздух вроде бы прохладнее, и едва уловимые шумы, которые в привычном месте перестаешь замечать, не те, что обычно. Я открыла глаза и огляделась.

Мы оказались посреди чего-то кабинета, тесного и довольно грязного. Такое чувство, будто хозяин давно его забросил, причем собирался в спешке: на широком столе громоздились стопки наваленных кое-как бумаг, между ними вкривь и вкось примостились чернильный прибор, графин без пробки, коробочка с мелочевкой и фарфоровая чайная пара с надкусанным печеньем на блюдце.

Даже обтянутое темной кожей кресло с царапиной на подлокотнике стояло неудобно и криво, руки чесались поправить. На спинке косо висел чей-то забытый жилет. Все покрывал основательный слой пыли.

Если существует отдельный ад для чистоплюев и перфекционистов, в него-то я и попала.

– Не успели прибраться, все как-то недосуг, – извиняющимся тоном произнес гоблин, заметив на моем лице недовольство. Коленом задвинул брошенный открытым ящик стола. – Мы тут недавно искали кое-что. Но утром наведём порядок, чтобы ты за этим столом дела смогла принять. В собственном кабинете.

– Кто это "мы"? – спросила я, продолжая осматриваться.

Кроме нас с ним в комнате никого не было. Черный маг первого ранга смылся вместе с порталом. За окном, наполовину завешенным пыльной бархатной шторкой, зияла непроглядная тьма. Темно было и за открытой настежь дверью, из коридора не доносилось ни звука – кто бы здесь ни жил, сейчас все спали.

3.

Приезжих в местечке Чораха бывало не меньше, чем в моих родных краях в разгар сезона. Только сезон здесь не кончался круглый год, и поток чужаков не иссякал.

В дни их прибытия большинство из тех, кто шагал по улицам, торговался в рыночном квартале, вечерами сидел за столами ресторанов, трактиров и мелких обжорочных, гулял в менее пристойных заведениях ночами, и были приезжими. Часто на совсем недолгий срок. И всех их приходилось где-то размещать.

Странно, но в столь лакомом на первый взгляд месте выбор отелей оказался невелик. Ночлег предлагала таверна – для тех, кто любил вечерком опрокинуть стаканчик в компании таких же приятелей, самый приличный из трёх городских борделей – по словам Готто, там хорошее вино, удобные и чистые спальни, но местечко не каждому по душе. К тому же слишком дорого.

Была еще некая ночлежка, о которой мой помощник упомянул с величайшим презрением, как я поняла, что-то вроде очень дешёвого хостела. Ну и горожане берут на постой, но не очень охотно, предпочитают хорошо знакомых, а тех, кому никто не даст рекомендаций, не принимают совсем.

– Видишь ли, приезжают-то сюда всякие. Если только переночует и уйдет себе с миром, ничего не своровав и ни с кем не расскандалившись, считай, повезло. Ну а если заплатит полным рублем без угроз и уговоров, то вообще за счастье, – неохотно признался гоблин. – А порой вроде и заплатит сверх меры, но втянет в какую-то мерзость, так что нажива выйдет потом боком. Вот и опасаются связываться с кем ни попадя... Но у нас-то гостиница, все официально. Вон, патрульный дежурит на углу. И без документов на постой не пускаем, конторскую книгу в срок куда надо сдаем. Считай, заселился – перед властями засветился. Видишь, не только барыши имеем, но и вносим вклад в дело безопасности.

Наша гостиница была единственной в городе. Собственно, у нее и названия не было, просто гостиница и все. Построенное с размахом здание в целых три этажа, с неплохим собственным садом, окружённым чугунной оградой с пиками и завитушками, просторным внутренним двором, где когда-то устраивали приемы и вечеринки, сейчас выглядело унылым и запущенным.

Ванильного цвета стены выцвели и потрескались, сад зарос, на воротах ржавела цепь, и все ходили через скрипучую калитку. Во внутреннем дворе газону не помешал бы полив, а всякий хлам, что валялся по углам и у забора, превращал его из уютного местечка в заброшенный пустырь. Вид на горы ситуацию не спасал, наоборот, делал общую картину еще мрачнее.

Хуже всего, что на доброй половине здания повредилась крыша. Не знаю, что за катастрофа произошла – Готто замялся и обещал как-нибудь позже рассказать. Но толстые жестяные листы смяло как бумагу, обломки, даже обрывки водосточных труб скрутило штопором. Кое-где крышу вдавило, будто на ней слон танцевал. Стену уродовали ржавые потёки.

Про верхние комнаты в этой части дома и говорить нечего – разве что грибами не заросли, а стекла в некоторых окнах были выбиты. Нужен срочный ремонт, причем капитальный, иначе рано или поздно потолок рухнет нам на головы.

– И ты утверждаешь, будто гостиница и сейчас принимает постояльцев? – воскликнула я, осмотрев все это. – Неужели кто-то добровольно, да ещё за деньги, селится здесь?

– Так ведь больше негде! Не в ночлежку же идти приличным господам, у кого нет знакомств среди местных. И не в бордель, тем более он вечно полон под завязку, – пожал плечами гоблин. – А у нас по такому случаю дёшево. И кормят хоть и не как в лучшие времена, но более-менее свежим. И белье тоже свежее постелят. Клопов нет, в номерах не воруют, репутация у нас... Скажем, все еще хорошая. Хотя приходится иногда поступаться принципами и селить всех, кто выглядит не распоследним головорезом и платит вперёд. Иначе концы с концами не сведём.

– Ну если даже клопов нет, зря я придираюсь, в самом деле, – фыркнула, проводя пальцем по перилам веранды. Следа на пальце не осталось: грязь просто-напросто прилипла к дереву. Я с омерзением встряхнула рукой. – А уж если не воруют... Хилтон отдыхает.

– Не имею чести знать упомянутого господина, но я бы поглядел, как бы он на моем месте управился, – проворчал Готто обиженно. – Я бы может и взялся всерьез что-то переделать на свой страх и риск, так ведь прав не имею. Не мое тут все, мы так, наемные на жаловании, остались присматривать. Себе в карман не положил ни гроша, кое-как хватает, чтобы заработок тык-впритык людям платить.

– Я никого из вас в воровстве не обвиняю, и в мыслях не было, – но теперь, когда дважды сам об этом упомянул, пусть и не спросила, появились сомнения. Заострять на них внимание не стала, деньги все равно не мои, чтобы из-за них в первый же день с единственным знакомым рассориться. – Спасибо, что старались. Но продукты бывают либо свежими, либо нет, безо всяких более-менее! У всего есть положенный срок годности, правила хранения... у вас что же, инспекция общепит не проверяет?

Готто сморщил лоб и переспросил, что такое общепит. Я рассказала ему вкратце, какие требования у нас предъявляются к такого рода заведениям. Про разрешение пожарной службы, санитарный паспорт, утилизацию отходов. И как может нагрянуть проверка, и что будет, если кто-то из клиентов отравится.

В ответ мне было сказано, что местные власти проявляют интерес исключительно к личности постояльцев и торговле запрещенкой из-под прилавка, но ею мы и не занимаемся.

От пожаров каждый бережется как может, отходы сливаются в сточную канаву или в выгребную яму, мусор вывозится на общую городскую свалку (в том числе и тела, если есть шанс избежать объяснений с полицией), а выпитое и съеденное относится на риск посетителей.

– Мы им обед в рот силком не запихиваем. Не нравится – не ешь, а ешь – так и не жалуйся. Разве что нарочно кого-то отравят, врать не буду, бывало. Но тут уж полицейский инспектор разбирается, кто, зачем и почему. Кстати, скоро закончат подавать гостям завтрак. Прежний хозяин приучил нас собираться за столом всем вместе, так что давай-ка с осмотром пока повременим. Заодно со всеми и познакомишься.

4.

Единственное, что внушало оптимизм – какие замечательные мне достались помощники. Повар с кухаркой умудрялись из скудных запасов сооружать обеды из трех блюд, да еще и разнообразить меню, применяя смекалку и неиссякаемую фантазию. Обе горничные оказались шустрыми энергичными девицами, помимо уборки в номерах успевали и бегать с поручениями, и чинить вещи по-мелочи, и даже иногда веселиться на танцах вечерами.

А Коджо и вовсе был незаменимым мастером на все руки – не существовало такой работы по хозяйству, с которой он не сумел бы справиться.

В первый же день знакомства я со всеми подружилась. Возникло чувство, что с такой командой мир смогу перевернуть. Увы, все упиралось в деньги. Дом был слишком большим и запущенным, а заначки бывший хозяин не оставил. Наоборот, выгреб все подчистую прежде чем сгинуть самому, тем самым расплатившись с долгами окончательно.

Как назло, незадолго до растраты пострадала и гостиница, а ремонтировать уже было не на что. Еще и постояльцев некоторое время не принимали, в связи с беспорядками в городе и каким-то стихийным бедствием, которое Готто пафосно обозвал небесной карой.

– Как же он докатился до жизни такой? – спросила, решив обсудить небесные кары позже.

– Игрок. Кости его сгубили, – вздохнул Готто. – Отчасти мы тоже виноваты, недоглядели. Он ведь всегда любил раскинуть партеечку, но меру знал. Пока с демонами играть не повадился. А там быстро скатился по наклонной... Мой тебе первый и самый главный совет: не связывайся с демонами. Оно только поначалу сладко, а на деле яд. Не слушай, что бы ни пели в уши, и не гляди, как бы ни приманивали.

– Демоны? Они существуют?

– А то! Тут как пчелы роятся. В Чорахе что на дне болота – вся дрянь оседает. Шастает туда-сюда сквозь порталы, чего бы к нам по пути не заглянуть. Ты, Саша, возьми за правило: если кто-то кажется подозрительным, неважно почему, даже если просто чуйка сработала, обходи стороной. Тогда и сама убережешься, и карманы целее будут.

– Может у вас еще и ангелы есть?

Шутливый вопрос вызвал неожиданную реакцию. Горничные побледнели и переглянулись. Гоблин хмуро пробурчал, чтобы лишний раз не поминала, и уклончиво ответил, что бывает всякое.

Но это вовсе не означает, будто в Чорахе опаснее чем в любом другом городе Девяти Королевств, ведь отряды Безупречных Заступников не покидают это место, сменяя друг друга. Я совершенно перестала понимать, о чем идет речь, только глазами хлопала, пытаясь вникнуть.

– Ты, хозяйка, совсем не от мира сего, – вздохнул молчавший до этого Коджо. Высокий, чуть сутулый, худой, но жилистый, он казался надежным как стальной трос. Светло-карие глаза смотрели из-под густых бровей с внимательным прищуром. Он явно был из тех, кто предпочитает больше слушать, чем говорить. – Ничего, освоишься, это только сначала не по себе. Суетно тут у нас. Главное, будь осторожна. Одна никуда не ходи, мало ли. Особенно затемно.

– Какое там! Боюсь, что я и в гостинице-то заплутаю, – усмехнулась в ответ. – Да и не до прогулок, хотя город посмотреть тоже надо. Столько нужно сделать, в стольком разобраться, что и не пойму, с чего начать.

– С подписания бумаг, – предложил Готто, которому не терпелось снять с себя ответственность.

– Конечно же с гардероба! – воскликнула Лира, одна из горничных.

– Я извиняюсь, но тебе же совершенно нечего надеть, кроме платья Маньяры, которое, по счастью, ей давно мало и потому не заношено до дыр, – добавила вторая, быстроглазая шатенка по имени Рута.

Обидчивая Маньяра насупилась было, но я поспешила ее поблагодарить. От души, ведь сюда я явилась в ночнушке и тапочках, если бы не она, то совершенно не в чем было бы выйти из комнаты. Кухарка застенчиво улыбнулась в ответ.

А я подумала, что понятия не имею, что нужно купить из одежды. Что здесь вообще носят, какая обычно погода, и главное – сколько все это стоит.

Деньги, снова деньги, о чем бы ни заговорили, все сводится на них. Могу ли я тратить, не зная даже, какой суммой располагаю и когда получу еще? Разумеется, нет. Есть вещи гораздо более важные, чем новые платья.

– И все-таки тебе бы осмотреться для начала, – видя мою растерянность, вмешался Коджо. – Дела никуда не убегут. Прогуляйся, успокойся немного. Мысли в порядок приведи. Столько времени без тебя держались, пару дней потерпим как-нибудь.

Он перевел взгляд на гоблина. Я тоже, с чего-то вдруг чувствуя, что должна спросить у него разрешения. Тот вздохнул и неохотно поднялся с места.

– Ладно, пойдем. Прогуляемся. Но чтобы от меня ни на шаг.

Город гудел словно растревоженный улей, суетился, шумел, водоворотом закручивал любого, кто сунется. Подхватывал, заставляя вливаться в поток беспокойной толпы, уводил от дверей лавчонок к витринам, от витрин – к рыночным лоткам, к столикам уличных закусочных, террасам ресторанов, полуподвальным винным погребкам, ступеням контор под строгими вывесками и в темные глубины извилистых боковых улиц, где из-под козырьков подмигивали тусклые глазки фонарей...

– Не гляди туда даже. Тем более не суйся, – одернул Готто и потянул за рукав, ловко лавируя в человеческом море.

Хотя... Не совсем человеческом. Помимо редких собратьев моего спутника, мало отличимых друг от друга – зелёных, носатых и лопоухих, я заметила и других странных существ. Вот глянцево блеснула на солнце чешуя, покрывавшая плечи высокого мужчины в жилете на голое тело. Раздался смех, похожий на стрекотание насекомого, и я поймала взгляд перламутровых глаз без зрачков на неестественно бледном кукольном личике.

Разглядеть толком никого не успевала, слишком быстро все сновали туда-сюда. К тому же меня предупредили заранее, что открыто пялиться на незнакомцев крайне неприлично.

– А что там? – отвлеклась я на загадочные подворотни. – И почему у них днём свет горит?

Готто велел туда даже не смотреть – приличным девушкам подобные заведения не интересны. Я напомнила, что только с виду юная девица и в свои годы чего только не видала. Поняв, что не отстану, он нехотя ответил.

5.

Изначально номерной фонд гостиницы составлял шестьдесят пять номеров, включая роскошные королевские апартаменты и четыре люкса поскромнее, сейчас пришедшие почти в полную негодность из-за пробоин в крыше.

В настоящий момент из них обслуживались пятнадцать, и обслуживание это было весьма условным. Уборка в номерах проводилась раз или два в неделю, за исключением случаев, когда была срочно необходима, тогда же менялись полотенца и белье.

Питание скорее подавалось как в столовой, а не в ресторане – без выбора блюд и обслуживания в зале, официантов мы пока нанять не могли.

Бар пустовал, бармен был и вовсе непозволительной роскошью, а любой пьяный дебош нанес бы невосполнимый ущерб: Коджо в одиночку с группой дебоширов не справится, а от тщедушного Готто и медлительного повара помощи никакой.

В огромном зале, предназначенном для балов и вечеринок, окна наглухо заколотили ставнями, и в полумраке мебель в чехлах походила на тучных призраков, дремлющих у стен. Не верилось, что когда-то здесь веселились, да еще с таким размахом.

Сейчас сервис был предельно скромен, включал только самое необходимое. Если что-то ломалось, гость мог так и уехать, не дождавшись ремонта, а о переселении в другой номер и речи не было.

Постояльцы не роптали, несмотря на явно завышенные для таких условий цены. Понимали, что выбор невелик. Но и довольным от нас никто не уезжал. Пребывание здесь считали чем-то вроде вынужденного неудобства, которого сложно избежать. Те, кто бывал в Чорахе регулярно и с давних пор, с сожалением вспоминали времена, когда гостиница процветала, и останавливались здесь скорее по привычке, не желая втридорога снимать комнаты у частников.

Однако персонал не за что было упрекнуть. Они и так сбивались с ног, работая с утра до ночи. Не представляю, как умудрялись поддерживать все хотя бы в таком состоянии.

Получался замкнутый круг. Чтобы больше заработать, надо для начала заселить больше номеров. Но их придется подготовить – вычистить, обставить, починив и приведя в порядок хотя бы то, что есть. Если делать это своими силами, то только закрываться на несколько дней, на длительный перерыв между заездами рассчитывать не стоит.

А потом их ведь надо обслуживать. Допустим, я возьму часть работы на себя, ту же уборку. Но кухня... Двое не справятся, им уже тяжело. Плюс закупка дополнительной провизии. И всякого другого, пусть по-мелочи, но все знают, сколько в итоге уходит на всякие мелочи.

Короче, надо вложить деньги, чтобы потом их получать. А денег нет, буквально совсем. Вся заначка, какая была, ушла чтобы меня выкупить, Готто еще из своих добавил и собрал с неких заинтересованных лиц. То, что заплатили нынешние постояльцы, после выплаты жалования почти до гроша потрачу. То, что с будущих возьмем, большей частью на них и израсходуем, ну и на ремонт, вот где бездонная дыра в бюджете.

Прибыль конечно будет, но если прикинуть в среднем режиме работы порталов, на одну лишь крышу год придется копить. Или нам всем научиться питаться воздухом, тогда чуть быстрее.

– Что ты прицепилась к той крыше? Все равно пока не можем себе позволить. Заплатки недавно положили, вроде держат, хочешь, поднимись и посмотри. А сильных дождей пока не ожидается, в это время они вообще редко бывают, – сообщил мой легкомысленный помощник. – К тому же третий этаж все равно сейчас пустует, нам бы второй целиком заселить. Для начала. Там не капает.

– Давай ждать, пока закапает, угу. Если раньше на голову не рухнет к свиньям собачьим.

– Не ругайся. Съешь конфетку, может, подобреешь.

Готто протянул мне вазочку, в которой лежали сласти из перемолотых с орехами сухофруктов, обсыпанные сахарной пудрой. Я машинально закинула одну в рот и прожевала, на нервах почти не различая вкуса. Бардак вокруг раздражал.

Вопреки обещаниям, навести порядок в моем кабинете в первый же день не успели, а потом сама запретила – без прислуги обойдусь. Только вынесли часть бумажных гор и мусор со стола убрали.

Тем более что бумаги, по которым мне переходила гостиница, все равно пришлось подписывать у нотариуса. Заодно поручила ему выправить мне паспорт – мое иномирное происхождение никого не удивит, но к тем, кто не имеет документов, в городе относились подозрительно и дел с ними старались не иметь.

– Вот что, Александра Яковлевна. Ты пока обживайся, потихоньку в дела вникай, помогай по хозяйству, раз есть желание. Одним днем все не изменишь, а лезть в денежные вопросы не разобравшись не советую. Народ в Чорахе ушлый, тебя сейчас как ребенка любой сумеет обдурить, уж прости за прямоту.

Хотела было возмутиться, но вспомнила, что бедолаге пришлось натерпеться с моим предшественником, и промолчала. Игроман похуже алкоголика будет. Самой, к счастью, столкнуться не пришлось, но знакома с теми, у кого в семье такое горе. Врагу не пожелаешь.

– Не бойся, из меня не так-то просто лишнюю копейку вытянуть. Но денежные вопросы не ждут, запускать тоже нельзя. Быть может, взять кредит? Небольшой, на самое нужное, а? Есть у вас банки или что-то подобное?

– Банки-то есть, но без обеспечения алчные рептилоиды с тебя живьем шкуру снимут. Не советую. Пока тянем, лучше справляться самим.

– Рептилоиды? – рассмеялась, неожиданно услышав знакомое словцо. – С планеты Нибиру что ли?

Готто причины моего веселья не понял. Оказалось, у них это одна из разумных рас, довольно распространенная, хоть и замкнутая в своих обычаях. Живут среди людей, но равными нас себе не считают. Их жадность стала понятием нарицательным, а умение считать деньги и делать их из ничего привело к тому, что большинством банков и страховых обществ владели именно они.

– Ладно, с ними все ясно. Но неужели у нас нет ничего, что могло бы сойти за обеспечение? – поинтересовалась я, закончив с шутками по этому поводу. – Я не знаю, дом, например, заложить...

– Еще скажи, душу в залог оставить! Не вздумай! Тем более гостиницу нельзя ни закладывать, ни продавать, ни обременять каким-то иным способом, иначе еще до твоего появления с молотка бы ушла.

6.

– Сколько барахла! И где только оно все помещалось, – удивленно протянула Рута, глядя на возвышавшуюся посреди двора кучу.

Кучу эту мы выносили два дня, разбирая каждую комнату, чулан и закуток. И ведь еще на третьем этаже, на чердаке и в подвале не побывали, оставив несрочную работу до следующего пересменка.

После того как врата сработали на выход, гостиница опустела – все давно были готовы к отъезду, сидели на чемоданах и ждали только их открытия. У нас появилось как минимум три свободных дня.

Я решила посвятить два из них уборке, а на третий взять выходной, но мои работники тактично от него отказались. Помочь вызвались, причем не за дополнительную плату, а даром, по-дружески. Один из самых душевных подарков, какие я получала.

– И куда теперь это девать... – подхватила я, задумчиво разглядывая сваленное как попало старье. – Надо на чем-то вывозить, на своем горбу до скончания времен таскать будем.

– Допустим, кое-что можно взять на дрова. Я займусь, пока таскать не начали, – сказал Коджо.

– Погоди ломать, если вам что не надо, мне сгодится, – по своему обыкновению влезла Маньяра.

Ей всегда все могло сгодиться, иногда совершенно непонятно, зачем. Уверена, что эту гору всю бы утащила, найди место, чтобы хранить.

Хмыкнув, я ей предложила брать что угодно, чем больше, тем лучше – не придется тащить на свалку. Но вдруг подумала, что вряд ли она одна такая.

– А что если всем желающим раздать? На условиях самовывоза. Нам меньше возни, – подала идею, вспомнив, что в нашем мире на Авито чего только не раздают. И кто-то ведь забирает!

– Отличная мысль! – похвалил Готто. – Только ты оговорилась. Продать, ты хотела сказать.

Покосившись в сторону сваленного как попало залежалого, пованивающего пылью и плесенью барахла, я выразила сомнения, что за него стоит назначать цену. Даже совестно. Бесплатно бы кто взял.

Гоблин велел не беспокоиться и предоставить все ему. В том, что касается денег, совесть его никогда не мучает, тем более нам сейчас ни одна монета лишней не будет.

Итак, на третий день вынужденного простоя мы провели нечто вроде гаражной распродажи. По опустевшему, притихшему городу слухи распространялись со скоростью лесного пожара. Мы едва успели позавтракать, как у ворот начали собираться желающие разжиться чем-нибудь по дешевке.

При виде этих жалких существ мне действительно стало совестно. Они сбились в кучку чуть поодаль, будто боясь, что прогонят, тихонько перешептывались, переминались с ноги на ногу и опасливо поглядывали по сторонам. Сгорбленные, хмурые, одетые в убогое тряпье – не верилось, что кто-то из них в состоянии хоть что-то купить, больше было похоже, что пришли просить милостыню. Прогуливавшийся вдоль улицы постовой смотрел на них с неодобрением, но не вмешивался. Очевидно, его предупредили.

– Будут даром клянчить – гони прочь, – тихо проговорил Готто, уловив мое настроение.

– Мы ведь этот хлам выбрасывать собирались. Такое чувство, будто у нищих последние гроши вымогаем.

– С чего вдруг? Не надо – не берите, мы никого не принуждаем. Все по-честному. А этот, как ты выразилась, хлам тоже не даром в свое время достался. – Он взглянул на меня снисходительно. – Тебе незачем на это смотреть, не самое приятное зрелище. Шла бы, отдохнула, пока есть возможность.

Отдыхать? Мне теперь восемнадцать! С тех пор как приехала сюда, ни разу не чувствовала настоящую усталость. Сонливость – да, спала я как младенец безо всяких вспомогательных средств. Натруженность в мышцах – несомненно, ведь бралась за любую работу по силам, а силы прямо-таки переполняли. Но достаточно было посидеть или вздремнуть немного, и снова за дело.

Нет уж, довольно. Наотдыхалась, пока целыми днями лежала в постели. Раз выпал шанс на новую жизнь, ни минуты даром не потеряю. Ничего не упущу. Тем более в новом мире, где все интересно.

Я пообещала Готто не вмешиваться и осталась наблюдать. Скоро заметила, что некоторые из посетителей явно не собирались ничего покупать, рылись в вещах скорее для вида. Убедившись, что никто не прогонит, осмелели. Переговаривались между собой, вяло торговались с гоблином и осматривались, не скрывая любопытства.

Выяснилось, что они знали, кто я. Многие из местных знали. Просто пока не навязывались со знакомством и вообще не беспокоили, ждали, пока приживусь.

От меня не требовалось делать что-то конкретное, не было и особых привилегий – никто не будет с меня пылинки сдувать. Я должна просто жить своей жизнью, какая получится. Быть собой. А если захочу уехать, удерживать не станут. Все должно происходить естественно.

– И что же случится, если уеду? – спросила я Руту, которая все это рассказала.

– Точно не скажу, при мне город надолго без гения места не оставался, – пожала она узкими плечиками. – Говорят, здесь станет совсем невыносимо. Сейчас еще ничего, получается.

– Почему вы тогда здесь живете? Вот ты, например. Неужели не устроилась бы где-нибудь в другом месте? Горничные всюду нужны.

– Я всю жизнь здесь жила, куда же мне ехать? Как будто там кто-то ждет. Даже если здесь сущий ад, он мой, родной. Привычный. Хоть знаю, куда за помощью бежать, случись что. Да и вообще...

Рута взмахнула рукой в неопределенном жесте, но я, кажется, поняла, что она имеет в виду. Я ведь тоже в нашем поселке всю жизнь прожила, и мужа перетащила, заразила любовью к своей малой родине. Глупо, наверное, но до сих пор трудно себя представить в другом месте.

И не только мне, думаю, много нас таких найдется, иначе и вовсе бы никаких поселков не осталось. Все бы разъехались в большие города, где и деньги проще достаются, и развлечения веселей. Но ведь проще – не всегда лучше. Не для всех...

И все-таки я нарушила обещание. Смотрела, как тщедушный лопоухий паренек приценивается к старинному светильнику – то повертит в руках, то, вздохнув, отставит, то снова возьмет – и не выдержала, дрогнуло сердце.

Парень был таким неприкаянным, а лампа, тяжелая, затейливая, покрытая патиной, с потемневшим от времени зеркальным отражателем, явно его очаровала. Но непреклонный Готто запросил цену, которую оборванец себе позволить не мог.

7.

Ненавижу говорить о своих болячках. А теперь, пережив период, когда все разговоры были именно об этом, тем более. Но здесь я не знала ни о местных болезнях, ни о лекарствах, ни даже адреса врача, еще и проснулась с головной болью. Странное ночное явление тоже не стоило игнорировать. Пришлось сдаваться Готто и рассказывать все в неприятных подробностях. Он выслушал внимательно, серьезно, без упрёков и шуточек.

– Не уверена, что там вправду было нечто вроде обезьяны с когтями. Фантазия разыгралась. Но мою... То, что я напакостила, исчезло, и землю будто скребли. Я ничего не имею против енотов, хотя они разбрасывают мусор и вообще. Но вдруг крыса? Если у нас завелись крысы, надо срочно что-то с этим делать!

– А ты случайно не выглядывала в окно? – спросил Готто. В его голосе промелькнула тревога, и мне вновь стало не по себе.

– Зачем? Все равно темно было, – о том, что банально перепугались, решила промолчать.

– Молодец! Прости, я должен был сразу предупредить. Но столько всего надо решить, а мы привычные, даже и не задумываемся. Но ты все правильно сделала. Не открывала окон и не подходила близко. Кем бы та дрянь ни была, она тебя не видела.

– Предупредить о чем? – переспросила, еле сдерживая злость. Значит, факт, что вокруг бродят неведомые монстры, судя по всему, опасные, для него ерунда, о которой можно забыть?

Так я получила Очень Важные Правила от Готто, которые собственноручно записала с его слов и прилепила к зеркалу в спальне, чтобы наверняка запомнились:

1. Первое и самое главное: видишь нечто непонятное или подозрительное – делай ноги.

2. Не ходить ночами по темным местам без фонаря. Лучше вообще не выходить без крайней нужды, тем более в одиночку.

3. К незнакомцам относиться с осторожностью. Не позволять им себя касаться и не оставаться наедине. Ничего не брать из рук в руки, а лучше вовсе не брать.

4. Не заключать пари и не давать легкомысленных обещаний.

5. Избегать всяких дел с волшебным народцем и полукровками.

6. Полиция – наши друзья. С ребятами из Безупречных Заступников лучше не связываться.

7. Волосы и обрезки ногтей необходимо сжигать. Пот, слюна, любые выделения организма могут привлечь хоть и не смертельно опасных для здорового человека, но неприятных и агрессивных существ. Особенно кровь.

– Повадятся жрать шастать – не выведешь. Не все из них просто мерзкие и докучливые, кое-кто кусается. Кровь по ночам сосет. Или силы тянет... Гадость, в общем. Так что приспичит в другой раз блевать – блюй в комнате, отмоем, – велел гоблин напоследок.

– Волосы с ногтями тоже жрут? – уточнила не особо раздумывая и получила снисходительный взгляд.

– На волосы с ногтями порчу наводят, и на кровь, не твари, разумеется. Это дело людей. Особенно на кровь, но им свежая нужна. Окровавленные тряпки, насколько я в курсе, не годятся, но ты их все равно сжигай. А вообще, как видишь, ничего сложного. Привыкнешь.

К счастью, ничем серьезным я не заболела. Доктор предположил, что причиной недомогания был банальный солнечный удар. В горах солнце злое, такое часто случалось с приезжими, не привычными к климату. На всякий случай выписал желудочных порошков, велел несколько дней соблюдать диету и купить шляпу, если собираюсь и впредь торчать часами на солнцепеке.

- Но не исключаю и непривычную пищу. Пока не поймете, на что отреагировал организм, старайтесь избегать любой экзотики, – велел врач на прощание.

Словно в качестве компенсации за беспокойство судьба подарила мне девять дней на то, чтобы более-менее привыкнуть. Целых девять свободных дней – прекрасно, если рассматривать их как выходные, и ужасно, если прикинуть вынужденный простой. Пусть наша распродажа неожиданно принесла кое-какой доход, но на фоне предстоящих трат сумма казалась каплей в море.

Зато я приобрела аж троих дармовых помощников – услышав, что вещи за работу отдают, к парнишке присоединились две женщины неопределенного возраста. Одна из них выглядела так, будто давно и регулярно прикладывается к бутылке, но прогонять стало жаль. В результате именно она оказалась самой толковой, несмотря на убогий вид. Выносливой и сильной – два дня с утра до вечера вкалывала не присев.

Я решила рискнуть и взяла ее на испытательный срок, с поденной оплатой, а там поглядим. На самую грязную работу – Готто настоял. По его мнению, показываться на глаза постояльцев "эта образина" ни в коем случае не должна.

В город мы ходили либо с ним, либо с Коджо – девушкам сопровождать меня пока не доверяли. Наверное, не зря. Более-менее привыкнув к городу, благо, после массового отъезда гостей он казался опустевшим и тихим, я начала замечать на себе взгляды. Ненавязчивое, но явное внимание, иногда шепотки за спиной. Несколько раз интерес проявили открыто, но Готто меня буквально силой уволок. Когда рядом был Коджо, прохожие сами обходили нас стороной.

– Такое чувство, будто его побаиваются, не понимаю почему, – поделилась я своими опасениями с гоблином.

– Ну да. Он ведь бывший каторжник. Как ему удалось свободу заслужить – не признается, вообще о прошлом слова лишнего не вытянешь. Сплетники сошлись во мнении, что беглый.

– Но это не так, правда же? Его бы тогда сюда не приняли, да?

– Для вышибалы хорошо, что его боятся, – хмыкнув, заявил Готто. Мои вопросы он проигнорировал. – Да чего напряглась-то? Он к тебе вон как относится.

– Как?

Кроме сдержанной вежливости, терпения и аккуратной, не нарушающей рамок приличия заботы я ничего со стороны этого человека не видела. Он никогда не выказывал недовольства, не повышал голос и не спорил – просто мягко пояснял свою точку зрения. Тем более не жаловался, хотя пахал, как я догадывалась, едва ли не больше всех нас вместе взятых. Но он ведь просто сам по себе такой, неважно, кто окажется на моем месте.

– Трепетно. Присматривает украдкой. С той поры как на ночных визитёров пожаловалась, по темноте дом обходит, чтобы тебя больше не напугало ничего.

8.

За врачом отправился Коджо. Рассерженный гоблин ни в какую не желал оставлять меня с демоном наедине, даже с полумертвым, даже в доме, где были ещё люди. Он и на то, чтобы в принципе его оставить, хотя бы до утра, с трудом согласился. О том, чтобы помочь в любой пустяковой мелочи, связанной с подобранцем, и слышать не хотел.

– Ещё я за всякой швалью дерьмо не прибирал, – фыркнул он в ответ на мою просьбу смыть кровь с крыльца. – Тем более не буду постель ему стелить. На диване переночует, не принц. Все равно его уже изгадил.

– Кровь, Готто. Не дерьмо. Не надо преувеличивать. А в моем доме достаточно кроватей, и гости на дряхлых диванах ночевать не будут. Кем бы они ни были. Я подниму Лиру, раз тебе помогать лень, велю принести в пустую комнату на первом лучший матрас, пуховую подушку из моей спальни и постелить самое новое белье, – возмутившись, я едва не сорвалась на крик.

Спохватилась, взглянула на раненого. Тот оставался без сознания и ни на что не реагировал. Тихим голосом добавила, что Готто наедине с ним точно не оставлю, а значит, будем вместе сидеть и ждать, пока на запах крови вредоносные твари сползутся.

Он застыл, приоткрыв рот и наморщив брови от обиды. Потом махнул рукой и зашагал на выход. Но не удержался, бросил через плечо:

– Ладно, я уберу. Потому что это наше крыльцо и наш двор. Но после – делай что угодно, а я слышать ничего не желаю. Надеюсь, этого, – он брезгливо кивнул на подобранца, – больше не увижу. Надеюсь, ты без потерь переживешь эту ночь. Слишком дорого нам обошлась, знаешь ли.

– Послушай, – начала было я, но дверь за его спиной захлопнулась, оставляя за ним последнее слово.

Я огорчённо вздохнула. Ссориться с Готто не хотелось. Мы здорово сдружились в последние дни, несмотря на вечные перепалки, принадлежность к разным расам и мирам и его желчный характер. Он – один из немногих здесь, кого могу назвать своими. А подобранец – чужой. Во всех смыслах. Мало того что имени его не знаю, так ещё и демон. Насколько я поняла из рассказов об этих существах, к людям они относятся исключительно потребительски. Используют в своих целях, обольщают, случается, что и едят.

Странно, но поверить в то, что непрошеный гость опасен, не получалось. Он выглядел таким беззащитным, таким уязвимым, таким... Привлекательным. Глупо, конечно, и все же никак не выходило избавиться от чувства, что тот, у кого такое славное лицо, просто не может причинить вред. О нем хотелось заботиться, сама не понимала, почему.

Желания этого никто не разделял. Даже врач, которого вроде как профессия обязывает. Он удивился не меньше остальных, разве что не выказывал неприязни открыто. И на рану взглянул. Ощупал ребра, осмотрел тело, обнаженное до пояса. Послушал сердце и лёгкие. Вымыл руки (я отметила, что он сделал это после осмотра, а не до, как положено) и заявил, что демонов не лечит.

– Но почему? Он никому ничего плохого не сделал. И вообще, раз закон не запрещает им здесь находиться, с какой стати ущемлять его в элементарном праве на медицинскую помощь? – спросила спокойно и вежливо. Я уже устала возмущаться. Да и в целом устала. Завтра будет трудный день, а ночь неумолимо шла на убыль.

– В данном случае решают не человеческие законы, а закон природы, – спокойно пояснил врач. Он вообще не проявлял недовольства, ни вызовом в поздний час, ни особенным пациентом. – Я обычный лекарь, не маг, специализируюсь на людях и близких по физиологии расах. У меня просто нет возможности ему помочь. Хотел бы сказать, что сожалею, но не буду врать очаровательной девушке.

– За комплимент спасибо, конечно, но что же мне делать? К кому обратиться?

– К магам, желательно целителям. Впрочем, не советую. Дорого слишком. А демоны народ живучий, видите, рана уже затянулась, и ребро срастил – но всё-таки в ближайшее время надо поберечься, кости быстро даже у них не восстанавливаются. Если до сих пор не помер, выкарабкается.

Уязвленная таким нескрываемым пренебрежением к пациенту, я попросила объяснить, как за ним ухаживать. Кажется, врач тоже считал, что беднягу надо бы сию же минуту выставить за порог, но придержал это мнение при себе и ответил по делу.

В принципе, ничего особенного: покой, минимум нагрузки, достаточное питание и обезболивающее по мере необходимости. Судя по всему, подобранцу крепко досталось, кроме обычных ран его били магией, но сейчас для выздоровления нужно лишь время. И силы, конечно.

– Вы ведь не здешняя, о многих местных... эмм... нюансах представления не имеете. Поэтому настоятельно рекомендую ничего сверх этого ему не давать. Особенно если просьба покажется странной или непонятной. Вестимо, он захочет восстановить силы как можно быстрее. Но не позволяйте ему делать это под вашей крышей.

– Например? Попросит на обед суп из младенцев?

– Кроме шуток – попросить не попросит, но не откажется. Понимаете, о чем я? – он окинул меня цепким профессиональным взглядом. – Вы бы отдохнули, госпожа хорошая. Вид у вас измученный, опять же, перенервничали. Пойдите, выспитесь хорошенько, это я как врач советую. А его оставьте. Не бойтесь, вы, должно быть, жизнь ему спасли, так что он вам обязан. К тому же уйти в ближайшие часы все одно не сможет.

Распрощался, взял плату как за простой прием, без надбавки за ночной вызов, и уехал. Медицинские услуги в Чорахе явно пользовались спросом – у него был пусть довольно потрёпанный, но всё-таки личный автомобиль. Моим современникам местные авто показались бы музейными экспонатами. Ездили они до смешного медленно, а стоили несуразно дорого.

Глядя, как врач усаживается в свою колымагу, я пыталась прикинуть, насколько развит в этом мире прогресс. По нашим выселкам, конечно, судить трудно, иногда в таких местах время будто замирает. К тому же магия, вряд ли привычные критерии применимы...

– Саша, ты хотела его в комнату перенести, – прервал мои раздумья Коджо. – Мы все подготовили, но Готто отказывается к нему прикасаться. Ты мне не поможешь? Чтобы аккуратно.

9.

– Откуда ты такая? – вдруг спросил демон.

Он быстро расправился со своей порцией каши, пил сладкий чай с булочкой и поглядывал на меня с любопытством. Откровенно, не пряча интерес. Рассматривал лицо, волосы, руки. Наблюдал, как ем, как нервно разглаживаю складки на юбке. От этого пристального внимания становилось неловко. Захотелось сослаться на срочные дела и уйти. Тем более, дела вправду срочные, врать не придется.

– Какая? – с трудом проглотив кусок, переспросила я. Он посмотрел мне в глаза. Зрачки его вновь вытянулись в вертикальные щелки. В прошлый раз не показалось, значит.

– Нездешняя. Я не впервые в Чорахе, на местных ты совсем не похожа. Будто приехала очень издалека и совсем недавно.

– Угадал. Издалека и недавно. Тем не менее теперь я местная, самая что ни на есть.

– Хозяйка гостиницы, – кивнул он.

– Угу.

Я не понимала, стоит ли ему что-либо рассказывать. Наверное, он и видит все иначе, раз демон. Чутьем обладает, или магией какой-нибудь. Но факт, что я для него почти так же загадочна, как и он для меня, почему-то радовал. Вызывал ощущение, будто мы вроде как на равных.

– Тебя как зовут-то хоть? А то позавтракали вместе, но до сих пор не знакомы, – спросила, когда пауза в разговоре начала тяготить.

– Рунако.

– Странно. Я думала, у демонов особенные имена, а у тебя обычное.

– Какое понравилось, то и выбрал, – сказал он и снова улыбнулся, ямочку показал. Улыбка ему шла, делала еще симпатичнее.

– Вот как. Значит, раньше тебя все-таки звали иначе.

– Раньше меня никак не звали, – ответил демон и помрачнел. Я догадалась, что не стоит развивать тему.

– А почему мое имя не спросишь?

– Потому что знаю. Ты Саша. Услышал, когда вы с тем угрюмым типом разговаривали.

– Но ведь ты без сознания был...

Когда мы с Коджо его тащили – наверняка. Тело было тяжелым и вялым, будто неживым, голова закидывалась, если не придерживать. Вряд ли можно изобразить такое, да и зачем. Но если все-таки... Интересно, что еще он слышал?

– Мы никогда не лишаемся чувств полностью. Если целы уши – слышим. Если открыты глаза – видим. Порой рассудок туманится, тогда все забываем. Но твой голос я запомнил. И твое лицо, – он покосился на меня из-под полуопущенных ресниц. – Ты очень красивая, Саша.

– Ну уж, – хмыкнула я, и мысленно себя отругала.

Да, давно мне не говорили комплиментов красивые парни. Не знакомились на улице, не свистели вслед, стоило надеть юбчонку покороче. Но в мои восемнадцать все это было. Пора наконец заново привыкать.

– Саша, ты просила позвать, когда люди приедут. Господин Дерц ждет у стойки, – сообщила Рута, просовывая голову в приоткрытую дверь.

– Бегу! Вы пока предложите ему кофе с дороги, и пусть Коджо отнесет чемоданы. – Радуясь, что появился предлог улизнуть и одновременно досадуя на это, я вновь посмотрела на демона. – Я пойду. Отдыхай, хорошо? Буду к тебе заглядывать, если что понадобится – зови. Удобства на этаже, как выйдешь – налево, но если трудно вставать... В общем, там под кроватью ведро. Вода вот, порошки от боли тоже. Вроде ничего не забыла? Ну все. Ушла.

Он ничего не ответил, только проводил меня загадочным взглядом. Прикрыв за собой дверь, я подумала, что зря сказала про ведро. Так мило беседовали, и вдруг это. Но ведь я и раны его обрабатывала, и в кровать укладывала, раздевала до подштанников. Красивое тело, кстати, ладное такое, стройное и сильное...

Нет. Теперь точно не о том думаю. Лучше про ведро. Пусть воспринимает меня как сиделку, вот что. И расплатиться позволю, раз ему так важно, деньгами возьму, как за самый дешевый номер. Деньги у него наверняка найдутся, слишком сытым выглядит для бедняка. Довольная, что так все хорошо придумала, я успокоилась и отправилась заступать на свой первый в этом мире рабочий день.

Господин Дерц оказался тощим угрюмым господином с длинным носом, жидкими седыми космами, облепившими вытянутую макушку, и подозрительным взглядом больших карих глаз, печальных, как у собаки породы бассет. Чуть обвисшие щеки усугубляли сходство. Я надеялась, что моя улыбка сошла за выражение гостеприимства.

– Добро пожаловать, – сказала я, и он поднялся, выпрямившись по весь немалый рост.

Церемонно взял меня за кончики пальцев, чтобы приложиться к ручке. Прикосновение было неприятным – его кожа казалась слишком сухой и одновременно какой-то скользкой, словно у змеи.

– Меня зовут Раймо Дерц, я частенько останавливаюсь здесь, когда вынужден бывать в Чорахе, – представился он, отпуская мою ладонь. – А вы, должно быть, новая хозяйка?

– Александра, очень приятно, – представилась в ответ. – Надеюсь, ваше пребывание у нас будет комфортным, господин Дерц.

– Слишком вы молоды. Неужели справляетесь? – выдал он, посмотрев на меня скептически.

Не на ту напал, за годы в курортном бизнесе я всякое повидала. И не таких на место ставила. Вот и сейчас продолжала дружелюбно улыбаться, будто не едва знакомого нахала привечала, а долгожданного горячо любимого дядюшку.

– Молодость такой порок, который быстро проходит. А я просто выгляжу младше. И поверьте на слово – обладаю достаточным опытом в своем деле. Так что располагайтесь, отдыхайте, а мы позаботимся о вас.

Губы неприятного типа сложились в куриную гузку, но очень кстати появился Готто. К гоблину нахал отнёсся намного благосклоннее: спросил, подготовили ли его любимую комнату с видом на улицу и напомнил, что завтрак надо подавать в номер. И чтобы не беспокоили, пока сам не велит прибраться.

– Надеюсь, на обед не подадут бобы, у меня от них несварение, – закончил он инструктаж.

– Сегодня будет овощное рагу, – ответила я, втайне начиная злиться: за его спиной уже толпилась очередь.

Бобы планировались на завтра, и мы ещё не знали, удастся ли добыть какого-нибудь мяса кроме курятины. Да и ту подавать порционно дважды в день – непозволительная роскошь. Суп на бульоне на обед, мясо на ужин. Сытные бобовые или кукуруза с подливкой на сале с жареным луком здорово выручали в таких условиях.

10.

Город жил по воле порталов. Работа их была его сердечным ритмом, причиной и целью его существования. Здесь время считали не неделями, а особым образом: три дня, шесть или девять. Первый повтор, второй, третий. Здесь беспокоились не о погоде, а о смене направления врат: боялись, что затянется надолго, и радовались короткому циклу.

Особенным невезением для местных было когда врата после выхода долго не открывались на вход. Для приезжих напротив – когда застревали в Чорахе, ожидая, пока капризная удача наконец смилостивится и выпустит их.

В этот раз она развернулась лицом к местным, соответственно, к путешественникам задницей. Через три дня врата не открылись вообще. Это значило, что у нас оказалось ещё как минимум три дня, чтобы заработать. И хотя цены на большинство привозных товаров все ещё оставались высоки, но кое-что можно будет выторговать дешевле. Если совсем повезет – разжиться тем, что продавать не собирались, но придется, чтобы не испортилось.

– Мясо, отборное, не тот третий сорт, какой для нас везут. Может даже дичь. Копчёности. Фрукты. Овощи, что не везде растут. Одним словом, деликатесы, – с наслаждением, будто в мечтах уже вгрызался зубами во все это великолепие, перечислял Готто.

Мы ехали в сторону рынка на своей телеге – гоблин очень гордился тем, что у нас есть собственная лошадь. Пусть та, не будучи дорогих кровей, больше походила на деревенскую клячу, а отъедала при этом немалый кусок бюджета. Но все же мы пока еще могли себе ее позволить. Я догадалась, что для него это своеобразный маркер – значит, не все потеряно, дела не так уж плохи.

– Слюной не захлебнись! Помнится, кто-то недавно муку с жучком из экономии выбрасывать отказался, а тут вдруг деликатесы. С каких доходов? Мы, конечно, заселили на три номера больше, и гостиница забита битком, но ведь договорились откладывать. Тем более у вас появился лишний рот, на меня тоже придется тратиться.

– Это как сторговаться. Согласись, лучше продать по дешевке, чем даром выбрасывать, когда гнить начнет. Если не полезет под руку неумелый идиот, у которого деньги карман тянут, и все не испортит... – он запнулся и покосился на меня недобро. – Помню я про лишний рот, как тут забудешь. Прожорливую пасть, я бы сказал. И это вовсе не ты.

Намекал, что Рунако в обед двойную порцию съедает, а на ужин получает прибавку: кусочек вяленого мяса, или сыр, или половину чашки молока, которое здесь тоже дорого, или сладости. Все успокоиться не мог, несмотря на уверения в том, что демон каждый съеденный кусок оплатит.

Я пропустила шпильку мимо ушей, наоборот, решила, раз такое дело, куплю для него что-то сытное и желательно полезное.

Тем более Рунако об этом не просил, сама перевела на усиленное питание. Когда заметила, как кусок хлеба, подававшийся с едой, откладывает на потом. Значит, не наедается, причем настолько, что до следующего приема пищи сил нет терпеть и сухая корка в радость.

Он вообще много ел, все до крошки, и никогда не жаловался. Все время ел и спал, восстанавливая силы. Из номера выходил только чтобы удобства посетить, не маячил на глазах и вел себя тихо как мышь.

Ничего не требовал, не навязывался с общением. Иногда, захлопотавшись, горничные забывали о том, что он у нас живёт. Тем более перестали ждать, когда начнет их соблазнять и головы морочить. С тех пор как он получил обещание подумать, что хочу в награду, я от него слышала исключительно слова благодарности. Идеальный постоялец.

– Постой-ка, что это там за сборище? Видел, на мэрской площади? – отогнав неуместные сейчас мысли о Рунако (нельзя о нем думать больше чем о других гостях, в который раз себе напомнила), я развернулась, пытаясь рассмотреть, что творится за перекрестком.

На маленькой площади возле городской управы, прозванной с некоторым сарказмом "мэрской", запрещалось торговать, попрошайничать и устраивать несанкционированные сборища. Ее использовали исключительно по назначению: для общения властей с народом.

Вот и сейчас народ теснился возле доски объявлений, куда вывешивали местную газету, копии официальных распоряжений и тому подобное.

Мы быстро проехали мимо, я лишь успела услышать возмущенный гул. Сегодняшние новости явно не радовали. Навстречу по тротуару шли прохожие с встревоженными лицами, спеша влиться в толпу.

– Пусть их, нам это на руку, – ответил Готто, и не подумав притормозить коня. – На базаре спросим, все ушлые все равно сейчас там. Все узнали и наверняка успели обсудить.

На базаре, как ни странно, людей было не так уж много. Меньше чем на главной улице. Приезжие, поздоровавшись на плато с закрытыми вратами, ворчали, завтракали, вновь раскладывали багаж и готовились остаться ещё на три дня.

Местные либо спали, либо обсуждали срочную новость, и сюда пришли самые невозмутимые и практичные. Те, у кого хватало и денег, и едоков на лакомства, которые долго не пролежат.

Нам досталась соленая рыбина, на вид напоминавшая форель, ящик помятых, но ещё годных абрикосов, четвертушка твердого сыра (как мне сказали, именно так он и должен пахнуть) и коробочка хорошего чая (ее продавать не собирались, Готто выклянчил). Мясо если и было, его перехватили до нас, и мой помощник очень огорчился по этому поводу.

– Ладно тебе, нам бы ту свинину, что позавчера купили, доесть. Пока не протухла.

– Не протухнет, у нас в погребе ледник хороший, долго пролежит. Засолим если что. Ты ведь сама ныла, что меню однообразное, и что та свинина наполовину сало, – напомнил он. – К тому же ещё неизвестно, когда врата на вход откроются. Придется отправлять Коджо на зайцев охотиться, или курятину снова втридорога брать.

– А почему бы нам самим курочек не завести?

Идея показалась совершенно очевидной, странно, что только сейчас в голову пришла. Но гоблин посмотрел на меня удивлённо и ответил, что мы гостиница, а не ферма.

– Скажи ещё, газон вспашем и засеем брюквой. Кто за ними ходить будет? Не уверен, что кто-то из наших умеет.

11.

Вести о том, что власти перекрыли одни из врат, вызвали среди постояльцев некоторое оживление, но никого не расстроили. По крайней мере, никто не выразил огорчения вслух. Не знаю, собирался ли туда кто-то из них – отчитываться закон не обязывал, а спрашивать считалось не очень приличным.

В Чорахе проход сквозь врата был совершенно свободным, в любые и когда угодно. Свободой этой горожане весьма гордились, пусть и весьма условной. Ведь с другой стороны порталов ждали и кассы, и таможня, и пограничный контроль.

Происходящее в Четвертом Королевстве мало кому нравилось и порядком напрягало соседей, но власть в нем сменилась давно, и ничего хорошего от этой новой власти не ждали. Вот и последняя новость не удивила наших гостей.

– Опять взлетят цены на железо, а ведь только все улеглось после войны, – ворчал один из приятелей, снявших двухместный на троих. – А то и торговлю свернут, раз в каждом иностранце еретика подозревают. Будем ограды на чугун плавить.

– И откуда же ты, милок, где так много чугуна надо? – стрельнув любопытным взглядом, спросила молодая мать и продолжила считать петли. Уложив младенца, она выбралась посидеть вместе со всеми и прихватила вязание.

– А где ж его не надо? Мы-то из Восьмого, перебьемся. Вот в Седьмом скоро взвоют... Эх, были бы средства, перегнал бы состав... Да чего там.

– Не несите чушь, молодой человек, – презрительно процедил господин Дерц. – Как может отказаться от закупок зерна государство, которое самостоятельно его не производит! Что они, по-вашему, будут есть? Чугун?

Разговор понемногу перерастал в спор. Собеседники горячились, перебивая друг друга – как обычно и бывает при обсуждении политических вопросов, каждый имел мнение и считал себя экспертом. Кроме, разве что, маленькой блондиночки и ее телохранителя. Эти держались тихо и будто бы в стороне, словно давали понять, что всем нам не ровня. Девушка редко подавала голос и обращалась в основном к своему спутнику. Тот может и рад был включиться в беседу, но при ней не смел. Другие постояльцы, особенно женщины, поглядывали на них с любопытством, но докучать робели.

К счастью, до ругани не дошло. Настало время подавать второе, и я объявила, что понятия не имею, чем питаются в этих ваших королевствах, а мы сегодня будем лакомиться блинами с соленой красной рыбкой. Неожиданное угощение заинтересовало всех гораздо больше, чем закрытие чьих-то границ.

После того как помогла кухарке и Готто подать на стол, я поспешила к своему особому гостю. Принесла поднос с обедом, пока суп не остыл, стопку блинов с припасенной заранее рыбой и блюдечко ещё теплого абрикосового варенья, которое планировалось на завтра.

Рунако заботу оценил. Вкусняшкам обрадовался, но прежде чем к ним прикоснуться спросил, ела ли я сама.

– Выглядит так, будто подложила мне еще одну порцию. Не удивлюсь, если свою.

– Я всегда приношу тебе двойную, больным полагается усиленное питание, – отозвалась я, забрала пустую тарелку от супа и поставила вместо нее все остальное.

– Не в этом случае, я ведь знаю, что сколько стоит. Конечно, все возмещу, но не хочу чтобы ты заботилась обо мне себе в ущерб. – Он сделал паузу и посмотрел на меня, прищурившись. – Могу я задать нескромный вопрос?

– Не волнуйся, меня не так просто смутить, – соврала я.

Неожиданно он поинтересовался, как у меня обстоят дела с деньгами. Не считая нужным скрывать, я призналась, что тратим быстрее, чем зарабатываем, но все же не голодаем, и беспокоиться ему совершенно не о чем. Съев лишний половник супа, он нас не обездолит.

Вместо ответа он выдвинул ящик тумбочки. Внутри лежала пачка банкнот. Первое, о чем я подумала – откуда они взялись? Я же собственноручно снимала с демона одежду, по карманам, конечно, не шарила, но наощупь они явно были пусты. Ни кошелька, ни сумки при нем не было.

– Вот, возьми. Это за первое время. И... Я понимаю, какие неудобства тебе создаю, но могу ли остаться еще на несколько дней? Не бойся, меня никто не ищет. Тот случай... Впрочем, неважно. Тебе нужны деньги, мне – отлежаться в надежном месте. Что скажешь?

– Здесь слишком много, – сказала я, отсчитав положенную сумму и протягивая ему остальное. Рунако перевел взгляд с денег на меня и изумленно приподнял бровь.

– Неужели тебе не говорили, чтобы не передавала ничего из рук в руки? Или хочешь показать, что доверяешь мне? А деньги спрячь. Мое дело, сколько платить.

– Ты живешь в моем доме, куда уж сильнее доверять, – помявшись немного, деньги все-таки взяла. Потом сочтемся окончательно, когда съезжать будет. – Платишь больше других, а ютишься в этой комнатушке, взаперти, словно в тюрьме. Вот что: оставайся сколько нужно, но сверх этого ни копейки не возьму, и не спорь. Тут на месяц хватит, даже с усиленным питанием. И еще – тебе не обязательно прятаться. Выходи когда угодно и куда угодно, гулять, сидеть на веранде, все, что захочешь. Тем более, если не ищет никто.

– Еще скажи, что за стол вместе со всеми посадишь, – мое предложение его явно развеселило. – Впрочем, мне ведь действительно надо пройтись в город. Но позже, сейчас, боюсь, не дойду.

– Я тебя отвезу. За деньги, в долги вгонять не стану. Утром до завтрака устроит? Мне как раз сопровождающий нужен, – о том, что придется выслушать от Готто по поводу такого сопровождающего, предпочла не думать. – Лошадью править умеешь?

Вопреки моим ожиданиям, он согласился. Предупредив зачем-то, что бояться не стоит – его никто не узнает. Я не придала этим словам значение, вспомнила позже. Когда зашла за ним и увидела в комнате незнакомца.

– Удивлена? – голосом Рунако произнес щупленький курносый паренек лет пятнадцати на вид. Встал передо мной во весь невысокий рост, будто красуясь. – По-моему, эта внешность совершенно не вызовет подозрений. И в том, что я твой любовник, тоже.

– Это последнее, что меня беспокоит, – отмахнулась, не в силах отвести от него взгляда. Вот так, между делом, чудо сотворил. А я еще удивлялась деньгам, которые достал из воздуха. – Тогда бы в женщину превратился, чтобы наверняка.

12.

– Демоны весьма могущественные существа, но, к счастью, не всесильные. В чем-то даже уязвимее людей. И смертны, хотя убить их гораздо труднее – если, к примеру, голову не отрубить или сердце не вырвать...

– Это не совсем то, что мне интересно знать, – перебила я Коджо. – Лучше расскажи, какие они сами по себе. Чем живут, чем дышат. Я ведь от человека его не отличила бы, если б сам не показал. И для чего им людям пакостить, или это все-таки ложь и предрассудки?

– И да, и нет. Вряд ли они задаются такой целью, скорее, живут как ихняя природа требует. Среди людей живут, пользуются нами себе во благо. Мы для них источник жизненной силы и всяческих удовольствий, а жажда удовольствий у них неиссякаемая, причем самых жестоких, низких и порочных. Главная беда в том, что и человека на этот путь склоняют. Далеко за примером ходить не надо – бывший хозяин наш. Раз слабину дал, другой, и скатился по наклонной. Демоны грехи чуют, обольщать умеют. Ты, Саша, не за демоном, а прежде всего за собой следи. Не пускай в сердце тьму, какой бы манкой та ни казалась.

Скатился по наклонной, а внизу его съели. Чем ему помогла бы духовная чистота, я слабо представляла. Правда, законы этого мира все еще оставались непонятны и в чем-то иррациональны, возможно, человеческое мясо становилось съедобным, только если его предварительно в пороках мариновать. Мысль показалась омерзительной. Факт, что милашка Рунако с его очаровательной ямочкой на щеке и прекрасными фиалковыми глазами – людоед, и вовсе в голове не укладывался.

«Голод мы утоляем обычной пищей, – напомнил его голос в воображении. – Людей убиваем ради другого».

Да хоть для чего, какая разница! Жрал? Значит, людоед, с голода ли, в ритуальных ли целях – тем, кого съели, это все равно. Или не жрал? Мало ли, может, случая не было, или не любит. Бывают же, к примеру, вегетарианцы.

– Получается, я его вылечу, а в итоге он пойдет убивать, склонять добропорядочных граждан ко всякой мерзости и жизни ломать, – пробормотала задумчиво. – И Готто был прав, бросить его подыхать в канаве было бы по-настоящему добрым поступком?

– Знал бы наверняка – пошел бы в проповедники, – усмехнулся Коджо. – Тебе решать. А пока не расплатится, он никуда и не уйдет, так что подумай хорошенько. Негоже долго его в должниках держать, связь с демоном штука опасная. Не гляди, что сейчас он тихий и невинный, это для тебя старается, чтоб не вышвырнула прежде срока.

– Приятно, когда для тебя стараются, – усмехнулась, пытаясь поймать некую мысль, которая все никак не желала оформиться в четкую идею. Коджо лишь головой покачал, но мораль читать не стал. Воздержался.

А вот от Готто за покатушки в компании демона мне досталось, причем неясно, за меня ли сильнее переживал или за лошадь, которой я «мерзкому отродью» управлять позволила. Как только вернулись, бросился ее распрягать и проверять, не наложили ли порчу, даже скандал на время отложил. Рунако об этом каким-то образом узнал и от души потешался.

Он вообще заметно оживился после первого же визита кормилицы. Лицо вернуло здоровый оттенок – оказалось, что меловая бледность ему вовсе не свойственна. В глазах загорелся огонек любопытства – словно с нетерпением ждал, когда я приду, и мы сможем поболтать. Вопреки моему разрешению, он все еще сидел в комнате, но я догадывалась, что скоро его трудно будет удержать на месте.

Как ни странно, явившаяся к нему кормилица никого не удивила. Горничные, которым я ее представила, чтобы пропускали через черный ход, равнодушно скользнули взглядами и вернулись к работе. Готто лишь фыркнул, вообще не удостоив ее вниманием, и заявил, что слишком я поганца балую. Коджо, с которым я решилась обсудить, нравственно ли допускать такое, сказал, что это ее личный выбор. Закон мы не нарушаем, а до остального никому и дела нет.

Читать нотации взрослой женщине я не стала. Когда она пришла впервые, грузная, на вид уже немолодая, простоватое, даже глупое лицо ее не выражало почти никаких эмоций. Будто на обычную работу устраивалась. Ничего ее не смущало, и Рунако не пугал.

Вот только на третий день я случайно подслушала ее разговор с кухаркой. Та закончила готовить сегодняшний ужин и позвала кормилицу пить чай, чтобы не скучать в одиночку.

– На вот хоть капустный лист приложи, – говорила Маньяра.

– Да я тряпкой подоткнула, чтоб кофту не замарать. Оно до вечера все кровит, а завтра опять...

Эти слова кормилицы заставили меня забыть, за чем шла, и прислушаться.

– Мазала бы чем, – посочувствовала кухарка.

– Заживет, чего там. Жаль, малой после него сиську не берет. Молоком плюет, срыгивает, видать, порченое. Я его сцежу – и в лохань поросенку. Тот жрет, ему ничего.

– Сдурела? А если сгубишь скотину? Что же ты такая жадная...

На этой омерзительной подробности я не выдержала, ворвалась в кухню и потребовала объяснений. Увы, не показалось. Глупая баба действительно терпела и то, что из-за Рунако не может больше кормить своего младенца, и то, что демону нравится, когда к молоку примешивается кровь. Не просто грудь ему подставляла, но и позволяла вцепляться зубами. Судя по ее заплаканным глазам, зубки у него были острые.

– Это просто издевательство! Неужели нельзя то молоко из стакана выпить? – воскликнула я, невольно воображая возмутительную картину. – Сегодня же поговорю с этим извращенцем!

– Не надо, миленькая госпожа! – заныла кормилица испуганно. – А ну как разозлится и прогонит? Найдет кого посговорчивей. Мы шутили так, никто не издевается. Мне только в радость, честное слово...

– Что – в радость? Собственного ребенка заставлять голодать? – я начинала закипать. Сама росла в семье, где все лучшее детям, и дочь так же воспитывала. При виде вот таких мамашек во мне зверь просыпается, ничего с собой поделать не могу.

– У меня кроме этого пятеро мал мала, – пробормотала она, отводя взгляд. – И все жрать просят.

Я смотрела на нее, некрасивую, оплывшую, с тусклыми волосами, скрученными в бублик из тощей косы, одетую в застиранное платье и мешковатую кофту. Готовые вырваться обвинения застряли в горле. Что я про нее знаю, чтобы обвинять...