Хозяйка лавки зачарованных пряностей

Глава 1

Крик мужчины разорвал утреннюю тишину площади, заставив меня остановиться у фонтана. Я скрестила руки на груди и прищурилась, разглядывая оратора на деревянном помосте.

— Ведьмы — зло! — вопил он, размахивая руками так энергично, что его поношенный камзол трещал по швам. Лицо красное, вспотевшее, глаза горели фанатичным огнем. — Они несут погибель! Разврат! Они околдовывают праведных людей и сбивают их с пути истинного!

Я закатила глаза. Боги, какую же чушь он несет. Околдовывают праведников? Это уже даже не оригинально. Хотя бы что-то новое придумал бы, если уж решил на площади выступать.

Мой взгляд скользнул по небольшой толпе, собравшейся у помоста. Человек двадцать, не больше. Я прикрыла глаза, нащупывая внутри себя ту тонкую нить, что связывала меня с окружающими. Дар отца эмпата был во мне слаб, едва теплился, как угасающая свеча. От людей я улавливала лишь самые сильные эмоции. Все остальное терялось в белом шуме чужих мыслей и чувств, сливалось в неразличимое гудение, от которого иногда раскалывалась голова.

Сейчас от толпы исходило тягучее, вязкое, почти осязаемое равнодушие. Словно болото в жаркий полдень. Никакого воодушевления, никакой жажды крови. Просто любопытство, смешанное со скукой и желанием поскорее вернуться к своим делам.

Я облегченно выдохнула, чувствуя, как напряжение покидает плечи. Значит, в Мелтауне охота на ведьм пока не началась. Значит, искать новый город не придется, а я, честно говоря, устала бегать. В Вирголии, моем родном королевстве, лихорадка уже вошла в полную силу. Там начались гонения, ведьм хватали по доносам, судили, изгоняли из городов. Мне повезло сбежать, едва успела, когда соседка засомневалась в моем благочестии и настучала местному священнику. Я ушла ночью, прихватив только самое необходимое, и три недели добиралась до Мелтауна, постоянно оглядываясь через плечо.

— ... и повелевают тварями ползучими! — продолжал орать мужчина, топая ногой для убедительности. Помост угрожающе заскрипел. — Они насылают жуков на праведных людей! Заставляют пауков плести сети в наших домах!

Я усмехнулась. Ну что ж, раз уж он так боится «тварей ползучих», грех не воспользоваться.

Я потянулась сознанием вниз, под помост, и ощутила их — целую колонию древесных жуков. Десятки крохотных сознаний, похожих на тусклые искорки. Они грызли старые доски медленно, методично, как и положено жукам. Я чувствовала их удовлетворение, древесина была старой, трухлявой, вкусной.

Я послала импульс, не приказ, а скорее... предложение. Мягкое внушение: вы голодны. Очень, очень голодны. А там, где стоит этот шумный двуногий, древесина особенно вкусная. Сочная. Сладкая. Почти медовая.

Жучки оживились. Я чувствовала, как их маленькие челюсти заработали быстрее, как они набросились на доски с удвоенным усердием, с жадностью вгрызаясь в дерево.

— ... погубили урожай в соседнем графстве! — вещал оратор, не подозревая, что под его ногами кипит работа. — Наслали мор на скотину! Они водят хороводы с нечистой силой и...

Я поморщилась. Вот это уже совсем лишнее. Откуда они вообще берут эти байки?

Мужчина топнул ногой, видимо, для пущей выразительности, желая подчеркнуть важность своих слов. И в этот момент...

Доска под его правой ногой предательски хрустнула. Оратор качнулся, глаза округлились от неожиданности. Он взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, но было поздно. Левая нога провалилась следом, и мужчина с воплем рухнул вниз, застряв по пояс в помосте. Руки беспомощно барахтались в воздухе, камзол задрался, обнажив грязную рубаху.

Толпа взорвалась хохотом.

— Глядите, сам к тварям ползучим подался! — гоготал кто-то, сгибаясь пополам от смеха.

— Небось ведьмы его утащить хотят! — подхватил другой, вытирая слезы.

— Да просто жрать меньше надо, вот и помост целее будет! — крикнула какая-то торговка, балансируя корзиной с яблоками на голове.

— Может, это знак свыше? — философски заметил старик в потрепанном плаще. — Господь недоволен его речами!

Я прикусила губу, сдерживая смех. Оратор извивался, пытаясь выбраться, лицо его наливалось краской, смесь ярости и унижения била по моим эмпатическим способностям, словно волна горячего воздуха. Я поморщилась от интенсивности эмоций: злость, стыд, бессильная ярость смешались в тошнотворный коктейль, от которого заныли виски. Но толпа уже расходилась, теряя интерес к представлению. Кто-то еще посмеивался, оглядываясь через плечо, но большинство просто растворилось в узких улочках Мелтауна, возвращаясь к своим делам.

Удовлетворенная, я отошла от фонтана и направилась вглубь города. Мне нужно было найти Медную улицу…

Путь занял минут двадцать. Мелтаун оказался больше, чем я ожидала. Узкие улочки петляли, как змеи, дома лепились друг к другу, словно мерзнущие нищие. Пахло дымом, испражнениями, перепрелой соломой и чем-то еще: пряностями, может быть, или благовониями из храма. Люди сновали туда-сюда, толкались, ругались, торговались. Обычная городская жизнь.

Никто не смотрел на меня с подозрением. Никто не шептался за спиной. Я была просто еще одной путницей в потрепанном плаще, с дорожной сумкой через плечо.

Медная улица оказалась в тихом квартале, подальше от рыночной суеты. Здесь было спокойнее, лишь изредка проходил человек, да где-то вдалеке играли дети. Я остановилась перед нужным зданием и долго стояла, разглядывая облупившуюся вывеску: «Лавка пряностей. Аделия Корн, владелица».

Тетушка Аделия. Сестра матери. Та еще стерва была, если честно.

Я никогда не понимала, почему тетка меня так ненавидела. Может, из-за отца? Мать вышла замуж за эмпата вопреки воле семьи, и родня по материнской линии это не простила. Или, может, просто потому, что я родилась слишком похожей на мать, те же темные глаза, тот же язвительный характер и острый язык. Аделия всегда была завистлива, мать была сильнее, красивее, счастливее. Это, видимо, разъедало тетку изнутри.

Глава 2

Спустя несколько минут я оттолкнулась от подоконника и повернулась лицом к лавке. Ладно, хватит стоять и жалеть себя. Пора осмотреть, что именно мне досталось в наследство.

За прилавком виднелась узкая дверь, наполовину прикрытая. Я толкнула ее ногой, петли жалобно скрипнули, словно недовольные тем, что их потревожили после стольких лет покоя. За дверью оказался короткий коридор, настолько узкий, что я задевала плечами стены. Штукатурка осыпалась под прикосновением, оставляя белые следы на темной ткани моего плаща.

Первая дверь слева вела в то, что когда-то было кухней.

Я замерла на пороге, рассматривая помещение. Большой очаг занимал половину дальней стены: каменная кладка почернела от копоти, железная решетка над углями покрылась ржавчиной. На полке над очагом стояли горшки и сковороды, настолько грязные, что определить их первоначальный цвет было невозможно. Паутина связывала их в единое целое, превращая кухонную утварь в какую-то призрачную конструкцию.

Массивный деревянный стол посередине комнаты был завален остатками чьей-то последней трапезы. Я подошла ближе, морщась от затхлого запаха. Тарелка с засохшими остатками какой-то каши, теперь покрытой зеленоватой плесенью, напоминающей бархат. Кружка с давно испарившимся напитком, на дне которой что-то шевелилось.

У противоположной стены я заметила медную раковину, потемневшую от времени, с торчащим краном. Интересно, работает ли? Я повернула вентиль, ничего не произошло. Попробовала еще раз, приложив больше усилий. Труба внутри стены заскрежетала, завыла, а потом из крана брызнула струя ржавой воды, окатив меня с головы до ног.

— Проклятье! — Я отскочила, вытирая лицо рукавом. Вода быстро посветлела, стала почти прозрачной. Значит, водопровод работал. Это уже хорошо. Очень хорошо.

Я закрыла воду и перевела взгляд на полки с припасами. Мешки с мукой, изорванные крысами. Баночки с чем-то неопределимым, покрытые толстым слоем грязи. Одна из банок треснула, и ее содержимое медленно, годами, вытекало на полку, образуя бурую корку. Все это придется выбросить.

Следующая дверь вела в кладовку для хранения пряностей. Помещение было чуть больше кухни, с высоким потолком и рядами полок вдоль стен. Здесь, должно быть, тетка хранила запасы, готовые к продаже.

Теперь полки представляли собой хаос. Мешки с корицей и кардамоном были прогрызены мышами, специи просыпались на пол, смешиваясь с пылью и пометом грызунов. Я наклонилась, принюхиваясь, слабый пряный аромат все еще витал в воздухе, но был почти неразличим под запахом плесени.

Глиняные кувшины с маслами стояли рядами на верхних полках. Некоторые треснули, масло давно вытекло и затвердело. В углу громоздился ящик с тем, что когда-то было луковицами чеснока или лук-шалот. Теперь это была гниющая масса, от которой исходил сладковато-тошнотворный запах. Я поспешно отступила, зажав нос рукавом.

Рядом с кладовкой обнаружилась еще одна дверь в крохотное помещение, которое оказалось мини-лабораторией.

Я замерла на пороге, удивленно разглядывая комнату. Метра три на четыре, не больше. Вдоль одной стены тянулся узкий рабочий стол, заваленный склянками, ступками, пестиками, сушеными травами. Над столом висела полка с пузырьками разных размеров, некоторые содержали жидкости странных цветов: мутно-зеленую, коричневую, одна была почти черной.

Значит, тетка занималась не только торговлей. Изготавливала настойки, мази, может быть, лекарства. Интересно. Я подошла ближе, взяла в руки одну из склянок. На ней была этикетка, но чернила выцвели настолько, что прочесть что-либо было невозможно. Жидкость внутри была темной, густой. Я осторожно открыла пробку, понюхала: резкий, горький запах, похожий на полынь. Может, что-то от лихорадки? Или от боли?

Я поставила склянку обратно. Потом разберусь. Сейчас важнее понять масштаб катастрофы.

Последней на первом этаже была крохотная кладовка для хозяйственного инвентаря, метр на метр, не больше. Метлы с наполовину облезшей щетиной, ведра с проржавевшими днищами, тряпки, превратившиеся в гниющие лохмотья. Одна из метел выглядела более-менее целой, и я вытащила ее наружу, оценивая. Этой можно будет хоть что-то подмести.

Я вернулась в коридор и заметила две лестницы: одна вела вверх, на второй этаж, другая уходила вниз, в погреб. Ступени деревянные, изъеденные жуками, скрипучие.

Желудок предательски заурчал, вновь напоминая о себе.

Нет, осмотр остального дома подождет. На голодный желудок толку от работы не будет. Сначала нужно поесть, а уже потом продолжать инспекцию этого... наследства.

Я вернулась в торговый зал, подхватила свою дорожную сумку с табуретки и направилась к выходу. Где-то на рыночной площади или неподалеку наверняка есть бакалейная лавка. Куплю хлеба, сыра, может, колбасы. И мыла. Обязательно мыла, иначе в этой грязи просто не выжить.

Я заперла дверь на ключ и двинулась по Медной улице в сторону центра города…

Мелтаун в полдень был шумным и многолюдным. Улицы заполнились торговцами, ремесленниками, покупателями. Кто-то тащил мешки с мукой, кто-то вел за собой упирающуюся козу, женщины с корзинами на головах сновали туда-сюда, выкрикивая что-то друг другу. Пахло печеным хлебом, жареным мясом, навозом и медовыми пряниками.

Я шла, прижимая сумку к боку, стараясь не сталкиваться с прохожими. Несколько раз меня толкнули: один раз так сильно, что я едва удержала равновесие. Но никто не извинился, даже не оглянулся. Обычная городская жизнь.

Бакалейную лавку я нашла быстро, она располагалась на углу площади, рядом с харчевней, из которой доносился аппетитный запах жареного мяса и лука. Над дверью висела вывеска: «У Марты. Все для дома».

Я толкнула дверь и вошла внутрь.

Лавка оказалась просторной и на удивление чистой. Вдоль стен тянулись полки, заставленные товарами: мешки с крупами, связки колбас и сушеного мяса, круги сыра, бочонки с солеными огурцами и капустой. В углу стояла корзина с яйцами, рядом ящики с яблоками и морковью. Пахло укропом, копченостями и свежим хлебом.

Глава 3

Окинув обреченным взглядом грязное помещение и тяжело вздохнув, я прошла через торговый зал в узкий коридор, остановилась на пороге кухни и замерла.

С чего начать? Окно, определенно окно. Без света и свежего воздуха тут делать нечего.

Я подошла к зашторенному проему и потянула за край ткани. Штора, когда-то, видимо, светло-желтая, теперь серая и ветхая, рухнула мне в руки целиком, вместе с карнизом. Облако пыли взметнулось вверх, я закашлялась, отбросила все это в угол и пнула карниз туда же и распахнула окно.

Свежий воздух ворвался внутрь, и дышать сразу стало легче. Я вернулась к раковине и осторожно открутила вентиль. На этот раз я стояла в стороне, и ржавая вода брызнула в раковину, минуя меня. Через несколько секунд она посветлела, потекла почти чистой.

Я огляделась в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить емкостью. У очага валялся помятый таз, покрытый копотью, но без дыр. Я подняла его, отнесла к раковине и наполнила водой. Пока таз наполнялся, достала из мешка кусок мыла и наскребла в воду стружку. Вода помутнела, слегка запенилась.

Теперь нужна была тряпка. Я вернулась в крохотную кладовку для инвентаря и порылась в куче тряпья. Большинство сгнило или было изъедено молью, но одна тряпка выглядела более-менее целой, наверное, это когда-то было полотенце. Я вытащила ее, встряхнула, подняв очередное облако пыли, и вернулась на кухню.

Бросила эту тряпку в таз с мыльной водой, а затем прикрыла глаза и потянулась к силе внутри себя. Легкий толчок, почти небрежный. Простейшее заклинание, которому меня учила мама, когда мне было лет семь.

Вода в тазу дрогнула, заколыхалась и начала кружиться. Сначала медленно, потом быстрее, образуя небольшую воронку. Тряпка закрутилась в центре, увлекаемая течением, мыло пенилось, грязь отстирывалась.

Выждав пару минут, я вытащила тряпку, отжала и принялась драить столешницу.

Грязь размокала медленно, въелась за годы. Наконец, столешница стала более-менее приемлемой, темная от воды, но хотя бы без того толстого слоя пыли и копоти.

Покосившийся, на трех с половиной ножках стул нашелся у стены. Я проверила его на прочность, осторожно надавив. Заскрипело, но выдержало. Ладно, пока сойдет. Протерла сиденье и придвинула табурет к столу.

Теперь можно было поесть.

Я расстелила на столе свое дорожное полотенце, единственный чистый кусок ткани, что у меня был и выложила на него еду. Достала из сумки нож, отрезала ломоть хлеба, кусок сыра, кружок колбасы.

Села на стул и надкусила хлеб.

Боги, как же это было вкусно. Свежий, мягкий, с хрустящей корочкой. Я прикрыла глаза, медленно прожевывая. Сыр оказался соленым, пряным, с каким-то травяным привкусом. Колбаса плотной, копченой, жирной. Я запила все сбитнем, напиток был все еще теплым, сладким, с медом и корицей и приятно обжигал горло.

Когда я доела, в животе перестало сосать, а голова прояснилась. Я осторожно откинулась на спинку стула, чтобы не свалиться, и оглядела кухню.

Работы здесь на неделю. Может, на две. Вымыть полки, вычистить очаг, перемыть всю посуду, выбросить испорченные припасы. А потом еще кладовки, погреб, второй этаж, чердак...

Делать все вручную, значит, провозиться месяц, а то и два. Руки сотру до крови, спину сорву. Или можно облегчить себе жизнь.

Я посмотрела на метлу, стоящую у стены, ту самую, что я вытащила из кладовки. Она выглядела крепче других: щетина густая, древко без трещин.

Почему бы и нет? Все равно никто не увидит.

Я встала, взяла метлу в руки, потом отпустила, одновременно подтолкнув ее силой. Легкий импульс, еще проще, чем с водой. Заклинание на движение, одно из самых базовых, хотя и требующее чуть больше усилий.

Метла дрогнула, взмыла вверх и принялась методично сметать паутину с потолка. Я же вернулась к столу, аккуратно сложила покупки в свой мешок и набрав в таз чистой воды, опустила в него часть грязной посуды. Бросила туда же тряпку, накрошила мыло и запустила заклинание водоворота.

Метла тем временем шуршала щетиной, сметая пыль со стен, паутину из углов, грязь с подоконника. И с каждой минутой становилось чище.

А мне пора было осмотреть остальной дом. Я взяла одну из свечей и вышла из кухни в коридор.

В коридоре было два ответвления: лестница вверх, на второй этаж, и лестница вниз, в погреб. Я посмотрела на темный проем, ведущий в подвал, и поморщилась. Нет, сначала второй этаж.

Лестница на второй этаж оказалась крутой, ступени скрипели под ногами. Перила шатались, и я держалась за стену, осторожно поднимаясь.

Наверху оказался узкий коридор с тремя дверями. Я толкнула первую слева.

Спальня. Небольшая, с окном, завешанным шторой. Кровать у стены, покрывало когда-то было голубым, теперь серое от пыли. Подушка съехала набок, наволочка порвалась, из дыры торчала вата.

Я подошла к окну и дернула за штору. Та предсказуемо рухнула мне в руки, подняв очередное облако пыли. Я бросила ее в угол, пусть лежит со своей сестрой с кухни и распахнула окно. Свежий воздух тотчас ворвался в комнату.

У противоположной стены стоял массивный платяной, дубовый шкаф с резными дверцами. Я открыла его и обнаружила внутри одежду: платья, юбки, блузы, все покрытое пылью и пахнущее затхлостью. Некоторые вещи были изъедены молью, дыры неправильной формы зияли в ткани.

Я провела рукой по одному из платьев — темно-зеленое, с кружевным воротником. Ткань была дорогая, работа качественная. Значит, тетка не бедствовала при жизни.

На полке над платьями громоздились шляпы: широкополые, с лентами и искусственными цветами. Цветы осыпались, ленты выцвели. Одна из шляп стала гнездом для мышей, я увидела остатки соломы и темные шарики помета.

Я закрыла дверцы шкафа и вышла из комнаты.

Вторая спальня оказалась чуть больше. Кровать с темно-красным покрывалом, матрас просел, пружины кое-где прорвали обивку. Рядом с кроватью стоял столик с зеркалом. Зеркало было настолько грязным, что в нем едва можно было разглядеть отражение.

Глава 4

Утро наступило рано — солнце уже светило в окно, и я открыла глаза, щурясь от яркого света, пробивающегося сквозь грязное стекло и рисующего золотистые полосы на стенах. Несколько мгновений я лежала неподвижно, разглядывая незнакомый потолок с темными балками и остатками паутины в углах, пытаясь сообразить, где нахожусь и как здесь оказалась. Запах пыли и затхлости, смешанный с едва уловимым ароматом старого дерева, постепенно вернул меня к реальности. Лавка на Медной улице, Мелтаун, мой новый дом или то, что должно им стать, если я справлюсь.

Я медленно села на кровати, чувствуя, как протестует каждая мышца. Потянулась, в спине что-то громко хрустнуло, плечи ныли от непривычного положения, шея затекла. Ночь я провела прямо в одежде, укутавшись дорожным плащом вместо одеяла. Не самая удобная постель, но, по крайней мере, это был не пол.

Я поднялась, аккуратно свернула плащ и спустилась по скрипучей лестнице на первый этаж. Ступени жалобно охали под моим весом, и я невольно представила, как они в один прекрасный день просто проломятся. Еще одна вещь в длинном списке того, что требовало ремонта.

На кухне достала из холщового мешка остатки вчерашнего хлеба и сыра. Завтрак получился скудным: несколько укусов хлеба с сыром, запитые холодной водой из-под крана, но достаточно сытным, чтобы дать мне силы для предстоящей работы.

Я жевала, стоя у окна и глядя на небольшой внутренний дворик. Высокие стены соседних домов окружали его со всех сторон, превращая в уютный, хотя и заросший сорняками, островок безопасности. Старая яблоня у дальней стены уже покрылась первыми бледно-зелеными листочками — весна вступала в свои права, и скоро дерево зацветет.

Допив воду, я закатала рукава повыше, готовясь к работе. План на день был прост: привести в порядок три помещения. Спальню, где я буду спать. Кухню, где буду готовить. Ванную комнату, где смогу наконец нормально помыться.

Я отправилась наверх, в спальню с некогда голубым покрывалом, где провела ночь. Остановилась на пороге, оглядывая помещение свежим взглядом. Работу нужно было начать с самого неприятного — избавления от всего того хлама.

Покрывало и подушка были безнадежно испорчены. Я взялась за край покрывала — ткань источала удушливый запах плесени, от которого немедленно защипало в носу. При прикосновении она буквально расползалась в руках, оставляя на пальцах липкую грязь. Я стащила покрывало с кровати, стараясь не вдыхать поднимающуюся пыль, которая взметнулась облаком, и отнесла на лестничную площадку. Подушка была не лучше — наволочка порвалась, из дыры торчала вата, пожелтевшая и свалявшаяся.

Простыня порвалась с тихим шорохом при попытке ее снять. Истлевшая от времени ткань не выдержала даже легкого усилия, распадаясь на куски в моих руках. Я собрала обрывки и ее отнесла на лестницу.

Матрас... с матрасом была отдельная история. Пружины кое-где прорвали обивку, торча наружу ржавыми концами. В нескольких местах виднелись темные пятна — то ли от воды, то ли от чего-то еще, на что я предпочла не смотреть слишком внимательно. Выбрасывать его я не стала — все-таки это была единственная кровать в доме, и на полу спать мне совсем не хотелось. Просто перевернула на другую сторону. Та выглядела менее пострадавшей. Пока сойдет.

Окно я открыла еще вчера, выбросив истлевшую штору, и теперь свежий воздух свободно проникал в комнату, постепенно вытесняя затхлость и наполняя пространство весенней прохладой.

Мне повезло — окно этой спальни, как и окно кухни, выходило во внутренний дворик, окруженный высокими стенами. А значит, никто из соседей не увидит, если метла вдруг решит полетать сама по себе.

Я взяла растрепанную помощницу в руки, и на мгновение прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Внутри, где-то в области солнечного сплетения, теплилась знакомая нить силы — тонкая, почти неосязаемая, но всегда отзывчивая. Я нащупала ее мысленно, словно трогая струну музыкального инструмента, и легко подтолкнула.

Метла дрогнула в моих руках, словно очнувшаяся от сна. Потом резко вырвалась из пальцев и взмыла вверх, к потолку, остановившись под самыми балками. Секунду она висела неподвижно, словно оценивая объем работы, а потом принялась методично подметать.

Я наблюдала за ней, прислонившись к дверному косяку и скрестив руки на груди. Метла двигалась с удивительной точностью — начала с потолка, проходя вдоль каждой балки и сметая паутину длинными взмахами. Серые хлопья паутины падали вниз, словно странный снег. Паук, которого я заметила еще вчера, недовольно шевельнулся в своем углу, но метла безжалостно согнала и его — он упал на пол и поспешно скрылся в щели между досками.

Потом метла спустилась ниже и принялась за стены, методично проходя каждый участок сверху вниз, сметая пыль и остатки паутины. Щетина шуршала по штукатурке, и пыль оседала на полу ровным серым слоем.

Наконец, метла добралась до пола и начала сгонять всю эту грязь к выходу из комнаты, заглядывая в углы, под кровать, в щели между досками.

А я тем временем занялась платяным шкафом.

Открыв массивные дубовые дверцы, я принялась вытаскивать одежду. Платья, юбки, блузы — все покрытое толстым слоем пыли и пропитанное запахом плесени и нафталина. Большую часть вещей моль постаралась превратить в решето. Дыры неправильной формы зияли в ткани, особенно на сгибах. Все это я безжалостно откладывала в сторону — на выброс.

Но некоторые предметы выглядели вполне пригодными для использования. Несколько платьев из плотной шерстяной ткани — темно-зеленое, коричневое, черное. Две юбки темных цветов. Три блузы с кружевными воротничками, немного пожелтевшие от времени, но целые. Я сложила их отдельной стопкой на кровати. Потом постираю с хорошим мылом и, может быть, они еще пригодятся.

Шляпы с верхней полки я даже разглядывать не стала. Все шляпы отправляются в мусор.

К тому моменту, как я закончила разбирать шкаф, метла уже завершила свою работу. Вся пыль была аккуратно сметена к двери, образуя серую кучу. А трудяга прислонилась к стене и замерла, словно ожидая дальнейших указаний.