Хозяйка старого поместья

Глава 1

– Вы предлагаете мне свою дочь, господин барон? – граф де Валенсо рассмеялся.

Он смеялся надо мной. Над нами с отцом. И от этого хрипловатого смеха мне стало не по себе. Зачем мы вообще приехали сюда? Зачем папенька пошел на такое унижение?

Мои щеки запылали от стыда. Но я хотя бы сидела в карете, и граф не мог видеть моего покрасневшего лица. А отец стоял там, перед ним!

Они разговаривали в нескольких шагах от нашего старенького экипажа, и мне было слышно каждое слово. А в щель меж оконными занавесками было видно лицо его сиятельства – холодное, мрачное – его выражение не менялось, даже когда граф смеялся. И этому человеку отец хотел отдать меня в жены? При одной только этой мысли я почувствовала себя нехорошо.

– Именно так, ваше сиятельство, – подтвердил отец.

– Правильно ли я понял, – решил уточнить де Валенсо, – что речь идет о вашей старшей дочери Альмире?

– Да, – снова кивнул отец. – Моя младшая дочь еще слишком юна, чтобы выходить замуж.

– О той самой мадемуазель Альмире, имя которой сейчас на устах у всех сплетников нашего графства? – продолжил свой допрос хозяин, не обратив никакого внимания на слова о моей сестре. – Простите, ваша милость, но мне кажется, что вы пытаетесь подсунуть мне порченый товар.

Мне захотелось подбежать к ним, схватить отца за руку, усадить его в карету и уехать прочь, чтобы не слышать более оскорблений этого человека. Как он смел говорить обо мне подобным образом? И даже если от моей репутации за этот месяц не осталось почти ничего, разве мог настоящий дворянин отзываться столь пренебрежительно о девушке, с которой он даже не был знаком.

– Это не так, ваше сиятельство, – возразил отец. – Альмира – хорошая девушка, а всё, что говорят о ней, неправда.

Отец был уже немолод, и мне даже представить было трудно, каково ему было выслушивать всё это в столь почтенном возрасте?

– Вот как? – граф хмыкнул. – И почему я должен вам верить? И даже если я на мгновение допущу, что злые языки лгут, с какой стати среди всех девиц нашей провинции я должен выбрать на роль своей жены именно вашу дочь?

– Я дам за ней хорошее приданое, ваше сиятельство. Вам хватит его, чтобы восстановить вашу усадьбу, дабы славное имя де Валенсо обрело прежний блеск.

Я сжала кулаки так, что у меня побелели костяшки пальцев. Слышать это было ужасно. Я чувствовала себя лошадью или охотничьей собакой, которую пытались продать на любых условиях – потому что ярмарка закончилась, а покупателей на нее не нашлось.

– К тому же, – добавил отец, – моя дочь красива и добра, и вы никогда не пожалеете, что взяли ее себе в жены.

– Красива? – снова не поверил граф. – Так что же вы держите ее внутри экипажа? Пусть она выйдет, дабы я сам мог оценить товар.

Он уже второй раз назвал меня товаром! Неужели отец стерпит и это?

– Альмира, доченька, подойди к нам!

Значит, стерпел, не возмутился. А теперь и меня призывает сделать то же самое. Но я не собираюсь молчать!

Я выскочила из кареты, намереваясь сказать его сиятельству всё, что думаю о его благородстве! Но стоило мне увидеть взгляд отца, и его трясущиеся руки, который он прятал от собеседника за спиной, чтобы не показать свою немощь, как мой воинственный настрой пропал без следа.

Что меня ждет, если я не стану графиней де Валенсо? Позорное одиночество и осуждение общества? А если я попытаюсь ответить на клевету и скажу правду – то и обвинение в колдовстве! Этого отец не переживет! Он потому и поступился своей гордостью – чтобы меня защитить, пусть даже и такой ценой.

И потому, когда я встала рядом с отцом, то не произнесла ни слова, малодушно позволяя графу разглядывать меня.

– Она и в самом деле недурна, – наконец, признал он. – Вот только всё портит рыжий цвет волос. Быть может, она у вас еще и ведьма?

Я вздрогнула и тяжело задышала, из последних сил пытаясь сдержать так и рвавшиеся наружу слова, которые этому наглецу уж точно бы не понравились.

– Все ведьмы давно истреблены инквизицией, – напомнил отец.

– Не стану с вами спорить, сударь, – пожал плечами граф. – А теперь, простите, но у меня есть другие дела. Мне искренне жаль, что вы зря проделали такой путь.

Он побрезговал мной! Не согласился взять даже с такой доплатой!

Плечи отца опустились, а кровь отлила от лица, сделав щеки почти белыми. Я подхватила его под руку и повела к карете. Без моей помощи идти он уже не мог.

Я помогала отцу сесть в экипаж, когда услышала пронзительный детский голос:

– Мама! Мама! Мамочка!

Я обернулась – с высокого крыльца сбегала к нам девочка лет пяти-шести. Я не разглядела ее лица, не заметила, во что она была одета. Потому что мой взгляд был прикован к ее волосам. Она была такой же ярко-рыжей, как и я!

А во взгляде графа впервые появилось нечто похожее на смятение. Он попытался подхватить ребенка на руки, но она вырвалась и подбежала ко мне. Она какое-то время смотрела мне прямо в глаза, а потом обхватила меня, зарылась лицом в мою пышную юбку и заплакала.

Мне показалось, или темные глаза графа странно блеснули? Впрочем, он быстро пришел в себя и коротко бросил моему отцу:

Глава 2

– Я не знала, что у него есть дочь, – сказала я, когда молчание стало просто невыносимым.

Мы уже ехали домой, но оба так стыдились недавней сцены, что боялись посмотреть друг другу в глаза. Отец сидел, отвернувшись, буравя взглядом давно знакомый пейзаж за окном.

– Я тоже этого не знал. Прежде он никогда не привозил ее сюда.

– А что случилось с его первой женой? – спросила я.

– Она умерла, когда пыталась разрешиться от бремени, – отец чуть покраснел. – Должно быть, это случилось уже при вторых родах – ребенок, мальчик, тоже умер. Говорят, граф тогда сильно печалился. Он долго ждал появления наследника.

Некоторое время мы снова молчали, но потом я вернулась к обсуждению темы, которая так сильно меня волновала. Я еще надеялась, что отец прислушается к голосу разума и не станет настаивать, чтобы я стала женой де Валенсо.

– Папенька, мы не должны были к нему ездить! Разве вы не видите, какой он? Он презирает нас и никогда не сможет меня уважать. И разве подобный брак может быть счастливым?

Но отец покачал головой и, наконец, позволил себе улыбнуться:

– Он непременно будет тебя уважать – когда узнает тебя получше. Пока он сам еще не понимает, какое сокровище ему досталось.

Я хотела улыбнуться ему в ответ, но вышло это у меня плохо. Папенька слишком любил меня, чтобы быть объективным.

– Он никогда не сможет забыть, что женился на мне только из-за денег.

– Не только из-за денег, – возразил отец. – Он принял такое решение, когда увидел, как отнеслась к тебе его дочь. Наверно, его первая жена была рыжей, как и ты, и девочка запомнила только цвет ее волос.

Я вздохнула. Сцена с заплаканным ребенком так и стояла у меня перед глазами.

– Ну, хорошо, – согласилась. – Он собирается жениться на мне не только потому, что ему нужны деньги, но еще и потому, что ему нужна мать для дочери, которую он, похоже, собирается оставить здесь, когда решит вернуться в столицу ко двору короля. Не так же просто он привез ее сюда именно сейчас. Но я сама ему совсем не нужна!

– Что за глупости ты говоришь, дорогая? – возмутился отец. – И даже если на первых порах в доме графа де Валенсо в тебе будет нуждаться только крохотная девочка, то разве это плохо? Позднее граф увидит, какая у тебя светлая душа и доброе сердце, и не сможет тебя не полюбить. И даже если он не возьмет тебя с собой в столицу, разве это повод для уныния? Ты же видишь, как его поместье нуждается в твердой руке и трезвом рассудке? Стань хорошей хозяйкой, и твой муж не сможет этого не оценить.

Мысль о том, что, возможно, граф де Валенсо, как и прежде, предпочтет проводить время в столице, а меня оставит здесь, показалась мне утешительной. Я не рвалась ко двору и искренне любила те места, что с детства были мне знакомы. А уж что-то, а управлять поместьем я умела – мачеха считала ниже своего достоинства заниматься хозяйственными делами, и все заботы по поддержанию запасов продовольствия, обновлению одежды и мебели и присмотру за слугами лежали на моих плечах.

– И всё-таки я предпочла бы вступить в брак по любви, – тихо сказала я.

– Девочка моя, – отец обнял меня, – и я хотел бы этого для тебя больше всего на свете. Но ты же знаешь, что о тебе сейчас говорят. И хотя сам я уверен, что ты, как и прежде, чиста и невинна, заткнуть чужие рты я не могу. Я уже слишком стар, и мне хотелось бы, чтобы рядом с тобой было надежное плечо, на которое ты могла бы опереться. Да, наверно, графа де Валенсо нельзя назвать приятным человеком, но у него есть титул, он представлен ко двору, и он сумеет защитить честь своей супруги. А значит, сплетники вынуждены будут прикусить свои злые языки.

На это мне возразить было нечего. Отец и без того за последние несколько недель натерпелся позора из-за меня. И он был единственным, кто мне верил. Остальные – в том числе и мачеха, и моя сестра – считали, что я опозорила свою семью.

Если его сиятельство не женится на мне, мне придется уйти в монастырь – а иначе местное общество затравит и меня, и моего отца. Но одно дело – преследовать девушку, за которую некому заступиться. И совсем другое – осмелиться сказать то же самое графине де Валенсо.

И я, подумав об этом, подняла голову и расправила плечи. Я должна это сделать! Не ради себя, а ради своего отца. А возможно, и ради той девочки, которая отчего-то назвала меня мамой.

Глава 3

– Не понимаю, как ты мог принять такое решение без меня? – возмущенный голос моей мачехи Эммы был слышен далеко за пределами гостиной, в которой они с отцом разговаривали. – Такое приданое – просто безумие! Эти деньги нам пригодились бы и самим. Не забывай, что у тебя есть и вторая дочь.

– Это деньги матери Альмиры, и Генриетта не имеет к ним никакого отношения, – возразил отец. – Они изначально были отложены на приданое, и я никогда не касался их.

– А как же Генриетта? – не сдавалась Эмма. – Ты хоть иногда думаешь об ее интересах?

Мне не доставляло никакого удовольствия слушать их перепалку, но так получилось, что я находилась в комнате для рукоделия еще до того, как родители пришли в гостиную, а единственная дверь из комнаты вела как раз туда, и я не смогла бы миновать их, не обозначив свое присутствие. Это следовало сделать сразу же, как только я услышала их голоса, но мне хотелось закончить вышивку. Да и разве могла я знать, что разговор коснется столь щекотливой темы.

– А может быть, тебе тоже стоило бы подумать о приданом Генриетты, – рассердился отец, – и хотя бы немного уменьшить свои траты на наряды? А эти бесконечные приемы, которые ты заставляешь меня устраивать? Ты знаешь, сколько денег на них уходит?

Мачеха любила наряжаться и заводить знакомства. Она и Генриетту чуть не каждый день таскала к кому-нибудь в гости. Наверно, будь я ее родной дочерью, она бы проделывала это и со мной.

– Не смей разговаривать со мной подобным тоном! – возмутилась она. – Если бы твоя любимая доченька вела себя подобающим образом, нам не пришлось бы сейчас приплачивать за то, чтобы хоть кто-то согласился на ней жениться.

– Эмма! – рявкнул отец.

Но мачеху было уже не остановить.

– Ты знаешь, что я права! Альмира опозорила себя, и лучшее, что мы могли сделать, это отправить ее в монастырь. Только в этом случае скандал удалось бы замять. Она бы перестала появляться в свете, и через некоторое время все забыли бы о том, что случилось. Но если она останется здесь, то общество продолжит ее обсуждать, и этот позор снова и снова будет ложиться на наше семейство. Он затронет и ни в чем не повинную Генриетту. Когда настанет время выходить замуж и ей, кто-нибудь непременно вспомнит, как недостойно вела себя ее старшая сестра. Так что было бы справедливо часть денег, доставшихся Альмире от матери, потратить на приданое на Генриетту.

– Альмира ни в чем не виновата!

– Откуда ты знаешь, дорогой? – Эмма поняла, что истерикой ничего не добьется, и сменила тактику. – Ты же знаешь пословицу про тихий омут. Я не спорю – она хорошая и неглупая девочка и не стала бы делать намеренно ничего дурного. Но она могла оступиться. Увлечься кем-то и не устоять. Девицы в ее возрасте часто совершают такие ошибки. Ты же сам слышал, что говорил барон Маруани – он встретил Альмиру ночью на дороге. И его слова подтвердила его сестра, которая была вместе с ним. Они как раз возвращались с приема у виконта Нюбурже. Твоя дочь выходила из дома в то время, когда приличные девушки должны спать в своих постелях.

– Барон Маруани – грязный сплетник, и будь я помоложе, когда у меня еще не дрожала рука, я вызвал бы его на дуэль и с удовольствием проткнул бы его мерзкое сердце.

– И тем не менее, именно барон Маруани – единственный человек, который мог бы заставить сплетников замолчать. Он приезжал сюда сегодня – как раз тогда, когда вы отправились к де Валенсо. И именно поэтому я злюсь, что ты так быстро договорился с графом. Если бы счел нужным посоветоваться со мной, я удержала бы тебя от этого шага.

Зачем Маруани приезжал к нам? Мне был решительно неприятен этот человек еще до того, как он стал распространять обо мне гнусные сплетни.

– Маруани? – удивился и отец. – Как он посмел сюда явиться?

– Он приехал, чтобы сделать предложение Альмире! – торжествующе заявила мачеха. – Не правда ли, это очень благородно с его стороны?

Благородно??? Я едва не задохнулась от возмущения.

А Эмма, меж тем, продолжила:

– Он готов жениться на ней, несмотря на то что она обесчещена. И когда они поженятся, он объявит во всеуслышание, что его прежнее заявление было не более, чем ревностью влюбленного и отвергаемого поначалу мужчины. Так позор Альмиры будет полностью смыт, и общество вместо презрения станет испытывать к ней жалость.

– Именно для этого он и распустил все эти гнусные слухи, не так ли? Чтобы мы отдали ее ему в жены? Я, надеюсь, Эмма, это не подсказала ему действовать подобным образом?

– Разумеется, нет! – обиженно воскликнула мачеха. – Как ты мог такое подумать? Я воспитывала Альмиру с малых лет и всегда заботилась о ее репутации. Но будет лучше, если мы примем предложение Маруани. Он удовольствуется и половиной той суммы, которую ты пообещал графу. А его заявление о том, что он сгоряча оболгал Альмиру, позволит нам снова ходить, высоко подняв головы.

Теперь, когда у отца был выбор, я лишь надеялась, что он не поддастся на уговоры Эммы. Стать женой мерзавца Маруани было бы выше моих сил.

– Тебе не кажется, Эмма, что быть графиней куда лучше, чем баронессой?

Мачеха рассмеялась в ответ:

– Граф де Валенсо почти разорен. Что он сможет дать твоей дочери? Он промотает ее деньги так же, как промотал свои. А Маруани богат, и у Альмиры будут лучшие драгоценности и модные наряды. Подумай хорошенько, дорогой! Если ты согласишься со мной, то я готова лично съездить к де Валенсо и извиниться за то, что мы вынуждены отказаться от этого брака. Не думаю, что он сильно расстроится. Иметь жену с такой репутацией, как у Альмиры – сомнительное удовольствие.

Глава 4

С бароном Маруани мы встретились возле церкви после мессы. Я видела его и во время службы, но надеялась, что он не решится ко мне подойти. Это было мое первое появление в храме после заполонивших нашу округу сплетен обо мне, и я видела обращенные ко мне со всех сторон взгляды и слышала шепотки за спиной.

– Ты слышишь? – прошипела мачеха мне прямо в ухо. – И эти слухи не утихнут и после вашей с графом свадьбы. Если тебе на это наплевать, то подумай хотя бы о своем будущем муже. Ты хочешь взвалить на него непосильную ношу. Мужчины очень чувствительны к таким разговорам. Он никогда не сможет тебя простить.

В том, что она говорила, было здравое звено. Но де Валенсо знал, на что шел. Он уже имел сомнительное удовольствие слышать всё то, что говорилось обо мне, и если после этого он всё-таки согласился на брак со мной, то это был именно его выбор. К тому же, я надеялась, что большую часть времени он будет проводить в столице, а уж кому-кому, а парижанам было абсолютно наплевать на то, что говорилось в далекой провинции о какой-то графине.

С этой умиротворяющей мыслью я и подошла за благословением к святому отцу, и он без малейших сомнений дал мне его, чем вызвал очередной всплеск негодования среди своей паствы.

Чтобы не слышать их возмущенные пересуды, я вышла на улицу, не дождавшись Эмму и Генриетту, но сделала только хуже. Потому что как только я спустилась с крыльца, я услышала вкрадчивый голос Маруани.

– Счастлив видеть вас, мадемуазель Бушар! – он отвесил мне низкий поклон, на который я ответила скупым кивком.

Я хотела повернуть назад, но барон быстро взбежал по ступенькам и преградил мне путь.

– Давайте поговорим, мадемуазель! Я прошу всего лишь выслушать меня!

– Мне кажется, сударь, вы наговорили уже столько всего, что вряд ли сумеете сказать мне что-то новое.

– Не будь те столь строги, мадемуазель! – воскликнул он. – Тем более, что это не в ваших интересах. Чем дольше вы будете отказываться меня выслушать, тем больше внимания мы привлечем. А этого, думаю, вам совсем не хочется.

Я горько рассмеялась:

– Вы уже довольно постарались, ваша милость, и именно благодаря вам мое имя облито такой грязью, от которой мне никогда уже не отмыться. Неужели, вам этого мало?

– О, вы не справедливы ко мне, мадемуазель! – возмутился он. – Возможно, действительно я в некоторой степени стал причиной причиненных вам неудобств, но смею вас заверить – причиной невольной. Я и подумать не мог, что одно маленькое замечание, неосторожно сделанное мною, вызовет такую волну сплетен. Я всего лишь в узком кругу обмолвился, что видел вас ночью, когда возвращался из города, как эту новость подхватили и понесли по всей округе.

– Вы вовсе не видели меня ночью, сударь! Равно как и ваша сестра – не понимаю, зачем вы втянули ее в это грязное дело.

Барон невозмутимо пожал плечами:

– Возможно, я не видел вас лично. Но я точно знаю, что той ночью вы выходили из дома. Так что я не слишком отошел от истины. А вот что делали вы в столь поздний час так далеко от дома? И если вы столь мало заботитесь о своей репутации, то разве я в этом виноват? Но давайте не будем вспоминать о прошлом, дорогая Альмира! Думаю, ваша матушка уже сказала вам о моем предложении? Лучшее, что вы можете сделать, это принять его, и как можно скорей – пока я не передумал. Наш брак положит конец всем этим слухам, и ваша репутация будет отмыта добела. Все решат, что я просто приревновал вас к кому-то и оскорбил сгоряча. Но чего не бывает между влюбленными, дорогая мадемуазель Бушар, не так ли?

Он попытался поднести к губам мою руку, но я отдернула ее, вся дрожа от негодования. Мне были противны его лицо, его голос, так что было говорить о его поцелуях?

– Ах, вот как? – глаза его недобро блеснули. – Ну, что же, пеняйте на себя! Пока все местные кумушки еще полны уверенности, что в ту ночь вы ходили на свидание с мужчиной. Но что, если я придам этим сплетням совсем другое направление? Если не ошибаюсь, в ту ночь было полнолуние, мадемуазель? А если прибавить к этому ваш цвет волос и то, что в роду вашей матушки были женщины, обвиненные в колдовстве?

Я едва удержалась на ногах, а перед глазами у меня потемнело.

– Теперь-то вы понимаете, что я могу вас уничтожить? – я едва слышала его вкрадчивый голос. – Так что советую вам хорошенько подумать. И я надеюсь, что уже через неделю мы с вами объявим о помолвке.

Он снова потянулся ко мне, а у меня уже не было сил, чтобы отступить.

– Мадемуазель Бушар через неделю действительно объявит о своей помолвке, – услышала я бесстрастный голос графа де Валенсо, – но только не с вами, сударь, а со мной. И поскольку я сообщил вам о столь счастливом событии, надеюсь, вы никогда более не подойдете к моей невесте ближе, чем на пару шагов.

Его сиятельство был выше ростом, чем барон, и это давало ему возможность смотреть на Маруани свысока. И дело тут было даже не только в росте. Каким бы ни было финансовое положение графа, оно ничуть не сказалось на его внешнем виде. На нём был безупречный наряд, должно быть, сшитый по последней парижской моде, которая до Прованса еще не дошла. И та невозмутимость, с которой он разговаривал с неожиданным соперником, выдавала в нём подлинного аристократа.

– Кто вы такой, чтобы чего-то от меня требовать? – а вот Маруани заметно нервничал. – И если вы полагаете, что я прислушаюсь к вашим словам только потому, что вы обретаетесь при королевском дворе, то вы сильно заблуждаетесь. Что же касается вашего брака с мадемуазель Бушар, то, поскольку вы лишь недавно вернулись домой, позвольте дать вам совет – до объявления помолвки узнайте о невесте чуточку больше, и возможно, вам вообще не захочется ее объявлять.

Глава 5

– Да что он о себе возомнил? – гневалась Эмма, расхаживая по комнате. – Экий наглец! Быть может, он думает, что если приехал из столицы, то ему позволено больше, чем остальным? Ты бы видел, Матис, с каким апломбом он это заявил! И не кому-то, а барону Маруани, который, между прочим, тоже умеет держать шпагу в руках! В прошлом году его милость участвовал в двух дуэлях, и обе выиграл.

Сидевший в кресле с книгой в руках отец хмыкнул:

– Было бы странно, если бы он их проиграл. В первом случае он дрался со стариком, чью прошлую доблесть на поле боя он подверг сомнению. А во втором – с шестнадцатилетним юнцом, который едва научился фехтовать.

На этот раз я тоже находилась в гостиной и могла слушать их разговор на законных основаниях, а поскольку эта дуэль затрагивала и мои собственные интересы, я жадно ловила каждое слово. Ни к одному из дуэлянтов я не испытывала симпатии, но Маруани был неприятен мне в гораздо большей степени, чем де Валенсо, и я понимала, что если именно барон выйдет из поединка победителем, а граф будет убит, то мачеха сумеет настоять на моем браке с его милостью, поскольку других претендентов на мои руку и сердце уже не будет.

Поэтому я искренне желала победы его сиятельству и с трепетом ждала, когда нас известят о результате дуэли.

– Секундантом барона будет Реми, сын мадам Шавро, – сказала Эмма. – Я попросила Эулалию отправить вместе с Реми на место дуэли какого-нибудь слугу, который, как только всё будет завершено, сразу приедет к нам и обо всём расскажет.

Мы уже знали, что дуэль состоится в десять утра на горной площадке на правом берегу реки Вердон. И чем ближе стрелка часов подходила к нужной отметке, тем большее напряжение повисало в нашей гостиной. И даже Генриетта, которую эта история почти не касалась, нервно кусала губы.

И когда мы услышали топот копыт на подъездной аллее, то, не сговариваясь, бросились на крыльцо, позабыв о правилах приличия.

Мужчина в простой холщовой одежде спешился с лошади и отвесил нам низкий поклон. Он тяжело дышал и не сразу начал свой рассказ.

– Да что же ты молчишь, болван? – рассердилась Эмма. – Кто вышел победителем?

– Граф де Валенсо, ваша милость, – сказал, наконец, прибывший.

Я облегченно вздохнула, а мачеха, напротив, сильно побледнела.

– Рассказывай обо всём по порядку! – потребовала она.

Но мужчина только развел руками:

– А почти нечего тут рассказывать, ваша милость. Дуэль не продлилась и пяти минут. Граф несколько раз взмахнул шпагой, и барон рухнул как подкошенный. А между тем, шпага графа была короче на пару дюймов – я видел это собственными глазами.

– Да как ты смеешь такое говорить? – возмутилась Эмма. – Не хочешь же ты сказать, что барон пытался жульничать?

– Этого я не знаю, мадам, – не стал врать мужчина. – Но только сам граф тоже заметил это, но не потребовал заменить оружие, а только сказал, что в таком случае ему всего лишь придется сделать лишние полшага вперед. И он их сделал так ловко, что барон не успел и опомниться – хотя его милость тоже махал шпагой, вот только даже коснуться его сиятельства так и не смог.

Ничего большего он рассказать нам не мог, и чтобы узнать о состоянии барона Маруани, мачехе пришлось поехать к своей подруге мадам Шавро.

Домой Эмма вернулась только поздним вечером. Но ни я, ни отец, ни Генриетта еще не легли спать.

– Барон жив, но в тяжелом состоянии. У него повреждено легкое, и он потерял много крови. Доктор никакого прогноза дать не может. Но даже при благоприятном исходе он может провести в постели не один месяц, – она сказала это с видимым сожалением, должно быть, осознав, что в таком положении Маруани вряд ли станет снова ко мне свататься.

Наверно, это было дурно с моей стороны, но я не смогла не улыбнуться. А Эмма, заметив мою улыбку, раздраженно сказала:

– Возможно, однажды ты поймешь, что я была права, и горько пожалеешь о браке с де Валенсо. И на твоем месте я бы не стала надеяться, что он возьмет тебя с собой в Париж, когда решит туда вернуться. Там у него наверняка есть любовница, а то и не одна, и именно на них он спускает все деньги, что приносит поместье.

Об этой стороне вопроса я, признаться, совсем не думала. Но учитывая мое собственное отношение к графу, наличие у него любовницы скорее обрадовало бы, чем огорчило бы меня.

А вот то, что он тратил все свои деньги именно в Париже, показалось мне неправильным. Я еще помнила те времена, когда особняк де Валенсо был одним из самых красивых зданий нашей провинции. Однажды, когда я была еще ребенком, и мы проезжали по дороге мимо него, я посчитала его королевским дворцом – до того светлым и величавым он был. Но за прошедшие годы многое изменилось, и я не понимала, как граф мог это допустить.

Глава 6

О нашей помолвке с графом де Валенсо, наконец, было объявлено в церкви, и я официально могла считаться его невестой. Обычно от помолвки до свадьбы проходило несколько месяцев, но граф торопился вернуться в Париж, и было решено, что бракосочетание состоится через три недели.

По случаю самой помолвки никаких торжеств граф устраивать не стал, чем сильно разочаровал мою мачеху.

– Теперь-то ты видишь, Альмира, что всё то, что говорилось о его финансовом положении, оказалось правдой? Не удивлюсь, если он не пригласит гостей и на вашу свадьбу.

Но меня такое решение графа лишь порадовало. Я вполне могла обойтись без фальшивых поздравлений со стороны тех, кто еще недавно поливал меня грязью. Папенька думал так же – он просто велел нашей кухарке устроить праздничный обед, который прошел в тесном семейном кругу, и приготовленные Арлетт блюда отнюдь не стали хуже из-за того, что на этом обеде не было гостей.

– А вот на моей свадьбе, – сказала Генриетта, облизывая губы после сладкого пирога, – будет множество гостей. И свадебное платье будет расшито жемчугом. Не понимаю, Мира, как можно отказываться от этого?

Мачеха одобрительно кивнула и повернулась ко мне:

– Ты должна была настоять на том, чтобы граф отнесся к вашей свадьбе с куда большим вниманием. А иначе мы не оберемся позора. Что станут про нас говорить, если мы не устроим даже праздничного ужина?

– Кого ты собираешься на него пригласить, дорогая? – полюбопытствовал отец. – Тех сплетников, который сейчас на всех углах полощут имя нашей дочери?

Эмма, не найдя что ответить, сосредоточилась на еде, и остаток обеда прошел спокойно.

Граф де Валенсо не предпринимал никаких попыток узнать меня получше, но я решила, что до свадьбы мне как минимум следовало познакомиться с его дочерью и потому мы с отцом через три дня после помолвки снова отправились в поместье моего будущего мужа.

Первый визит не оставил мне приятных воспоминаний, но я убедила себя, что мне следует как можно скорей о нём забыть. Раз уж нам суждено стать супругами, то нам нужно начать всё с чистого листа.

На сей раз граф позволил нам войти в дом, и я порадовалась, что с нами не было Эммы, потому что то, что я увидела внутри, послужило бы лишним подтверждением того, что она говорила мне о де Валенсо.

Интерьер особняка еще хранил свидетельства его былого величия – золочены рамы на картинах, лепнина на потолке и обитые шелком стены – но уже не мог похвастаться прежней роскошью. Шелк местами выгорел на солнце, и оттого особенно ярко выделялись на нём те места, где картин уже не было. От гардин пахло плесенью, а ковер на полу был изъеден молью.

– Я не был здесь много лет, – нет, граф не был смущен, но всё-таки посчитал нужным объясниться, – и с тех пор, как старый управляющий скончался, поместьем, по сути, никто не занимался. Но сейчас я намерен привести всё в порядок. Я хотел бы, чтобы мои дети – и Кэтрин, и те, которые появятся позже – росли именно здесь, в Провансе. Воздух столицы слишком тяжел, чтобы там можно было свободно дышать.

Так мы узнали, что его дочь зовут Кэтрин.

– Наверно, я должен что-то рассказать вам о ней, – он явно заметил мой интерес. – Ей недавно исполнилось пять. Ее мать и моя первая жена Беренис умерла два с половиной года назад. Кэтрин почти не помнит ее, но очень по ней скучает. Если вы не боитесь пауков и не возражаете подняться по скрипящей лестнице на чердак, то пойдемте со мной, и я вам кое-что покажу.

Папенька благоразумно отказался от такого удовольствия и предпочел скоротать время за чашкой фруктового чая, а вот я отправилась вслед за графом на чердак. Мы шли по длинным коридорам, в которые выходили двери множества комнат, но все они были закрыты. Лестница действительно сильно скрипела, но отнюдь не это было главным ее недостатком – каждая ее ступенька опасно прогибалась даже под моим весом, и я не могла понять, как граф не боится на них ступать.

Но вот, наконец, мы оказались под самой крышей в небольшой каморке, где было много стоявших прямо на полу картин. Портреты, сделанные не слишком умелой рукой, поблекшие от времени пейзажи, которым не нашлось места на стенах комнат, гобелены, изображавшие сцены охоты.

Граф подвел меня к холсту, прислоненному к противоположной от двери стене. Это был неоконченный женский портрет. Художник тщательно прорисовал каждый завиток рыжих волос, волнами спадавших женщине на плечи, а вот вместо лица были только контуры – тонкие линии, так и не ставшие чертами той, которая должна была быть тут изображена.

– Кто-то из слуг показал его Кэтрин, и этот портрет, соединившись с ее воспоминаниями, и привел к тому, что она приняла вас за свою мать. Простите, если та сцена во дворе шокировала вас.

– О, что вы! – возразила я. – Это было даже трогательно. И я постараюсь стать для вашей дочери хорошей матерью.

Наверно, так же когда-то говорила и Эмма моему отцу, вот только сдержать свое обещание она даже не пыталась. Но я надеялась, что не повторю ее ошибок, и какие бы отношения ни сложились у нас с графом, его маленькую дочь я уже почти любила.

Глава 7

К вящему неудовольствию Эммы наша свадьба с графом оказалась столь же скромной, как и наша помолвка. Его сиятельство заявил, что он давно уже не был в Провансе, и здесь у него не осталось друзей. К тому же, рано утром после первой брачной ночи де Валенсо должен был отбыть в Париж, что тоже не располагало к бурному празднованию.

Впрочем, мое подвенечное платье было достаточно дорогим и красивым, чтобы его одобрила даже моя придирчивая сестра.

– Если бы добавить на него золотого или серебряного шитья и драгоценных камней, то я бы тоже не отказалась его надеть, – сказала она, увидев меня в день церемонии.

А папенька прослезился, когда я вышла из своей комнаты.

– Ты так похожа на мать, Альмира!

Мне всегда хотелось думать, что свою первую жену он любил больше, чем вторую. И пусть их брак был совсем недолгим, он часто вспоминал мою матушку, и в такие мгновения взгляд его становился грустным, а на лбу появлялись особенно глубокие складки.

Гости не были приглашены в имение де Валенсо, но граф не мог запретить им присутствовать на церемонии в церкви, и я не сомневалась, что все скамьи будут заполнены, когда она начнется. И когда мы подъехали к храму, я поняла, что не ошиблась – народ толпился даже на улице.

– Наглая распутница, как ты осмелилась надеть белое платье? – услышала я возмущенный голос месье Турнье – мельника из Сен-Верана.

Мы часто отвозили зерно ему на мельницу, и я всегда считала его пусть и не нашим другом, но хорошим знакомым, поэтому именно его слова особенно сильно задели меня. Если уж он решил высказаться столь хлёстко, то что тогда думали остальные?

– Не слушай его, – сказала мне сидевшая в открытой карете рядом со мной Генриетта. – Говорят, он – гугенот, а от них можно ожидать чего угодно.

Но я даже спиной чувствовала его полный ненависти взгляд. И не только его.

А уже у самого церковного крыльца я увидела Мэрион Маруани, чьи губы тоже что-то гневно шептали.

– Думай о своем муже и о том, что скоро вы будете в Париже при дворе короля, – услышала я спокойный голос отца и заставила себя улыбнуться.

Он думал, что этим подбадривает меня, но стоило мне только вспомнить о де Валенсо, как я вспоминала и о том, что этой ночью мне впервые предстоит лечь к нему в постель, и меня пробирала дрожь. Я уже была достаточно наслышана о том, что близость с мужчиной не сулит женщине ничего хорошего – только стыд и боль. Возможно, если бы речь шла о браке с любимым мужчиной, я отнеслась бы к этому по-другому.

Но отступать было поздно, и я, пусть и с плохо дающейся мне, но улыбкой, опираясь на руку отца, вошла в церковь, где перед алтарем меня уже ждал граф де Валенсо. Его сиятельство выглядел превосходно – я бы не удивилась, если бы узнала, что его наряд стол больше, нежели значительная часть его имения. Не на это ли тратил он все доходы от поместья?

Я положила свою руку на руку графа, и церемония началась. Священник прекрасно знал об отношении ко мне большинства прихожан и в своей речи постарался достучаться до каждого сердца. Правда, боюсь, что даже этого оказалось недостаточно для того, чтобы наши соседи снова воспылали ко мне любовью.

Наконец, граф надел мне на руку кольцо, и я услышала, как отец Бенедикт разрешил жениху поцеловать невесту.

Я не раз присутствовала на венчаниях и знала, чем завершается церемония, но всё равно оказалась к этому не готова. И когда сухие губы де Валенсо прикоснулись к моим, я вздрогнула и едва не отшатнулась. Впрочем, не думаю, что он ожидал чего-то другого.

Первым нас поздравил папенька, и это было едва ли не единственное искреннее пожелание, прозвучавшее в этот день. Потом к нам подошли Эмма и Генриетта, а затем – и другие прихожане. Я кивала, улыбалась и снова кивала, надеясь, что никто хотя бы не решится сказать в наш адрес что-то обидное вслух. Наверно, это мог бы сделать барон Маруани, но он еще не поднялся с постели.

А когда мы вышли из церкви, в стоявшей на церковном дворе толпе я уже не увидела ни его сестры Мэрион, ни месье Турнье.

Я обнялась с отцом, сестрой и мачехой и, опершись на протянутую руку графа, поднялась в его карету. Я не хотела плакать, но слёзы сами полились из глаз. С этой минуты мое положение становилось другим – уже не только дочь и сестра, но и жена, и мать. Другие обязанности, другая ответственность, и это новое не только волновало, но и пугало меня.

– Нам не помешает хорошенько подкрепиться, – заявил граф, когда карета выехала на дорогу. – И вы слишком бледны, дорогая Альмира. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

– Да, благодарю вас, ваше сиятельство, – пролепетала я.

Он хмыкнул:

– К чему такие церемонии между супругами? Когда мы вдвоем, вы можете называть меня Эмилем.

Но я была уверена, что еще долго не смогу заставить себя назвать его по имени.

– Неужели, вам необходимо ехать в столицу прямо завтра? – спросила я лишь для того, чтобы поддержать разговор.

– Да, – без тени сомнения ответил граф. – Мне необходимо вернуться ко двору как можно скорее. А вам надлежит быть представленной его величеству.

Я посмотрела на него почти с ужасом. Мне представят самому королю? До этого момента я полагала, что он отправится в столицу один, оставив нас с Кэтрин здесь, в Провансе.

Глава 8

– Хотите, я покажу вам свою комнату? – Кэтрин потянула меня за руку, и я почти с облегчением пошла за девочкой вслед. Ее общество радовало меня гораздо больше, чем общество ее отца.

Мы поднялись на второй этаж по широкой скрипучей лестнице, и когда моя только-только обретенная дочь распахнула одну из выходивших в коридор дверей, я ожидала увидеть за ней примерно то же, что уже видела в особняке де Валенсо. И оттого не смогла сдержать восхищенный вздох.

– Вам нравится, правда? – обрадовалась Кэтти.

Комната была прелестна: на стенах – новая обивка приятного нежно-сиреневого цвета, на окнах – сияющие свежестью шторы из тонкой полупрозрачной ткани. И мебель была светлой и тоже новой. Даже находясь в затруднительном финансовом положении, граф сумел создать своей дочери уютное гнездышко, и это порадовало и тронуло меня.

– Здесь очень красиво, – ответила я и ничуть не солгала.

Малышка сияла от счастья, и когда мы спустились в столовую, где уже был накрыт стол для праздничного обеда, она с гордостью сообщила отцу:

– Мамочке очень понравилась моя комната! А можно она сегодня будет ночевать у меня?

Она бросила на графа такой умоляющий взгляд, что тот смутился. Но я сама смутилась еще больше.

Ах, как мне хотелось бы провести эту ночь именно там – в ее спальне! Чтобы еще хоть ненадолго отложить то, что так пугало меня. И хотя я понимала, что рано или поздно это должно будет случиться, сейчас я была бы рада даже столь небольшой отсрочке.

– Боюсь, что это невозможно, дорогая, – разрушил мои надежды де Валенсо. – Я понимаю, что вам нужно о многом поговорить, но вы сможете это сделать потом, после нашего возвращения из Парижа. Ты ждала ее так долго, что тебе не составит труда подождать еще несколько недель.

Девочка всхлипнула, но под суровым взглядом отца всё-таки сдержала слёзы.

Мы сели за стол – я за один его край, а граф – за другой. Кэтрин примостилась со мной рядом, и на сей раз ее отец не возразил. Нас с ним разделяло слишком большое расстояние, чтобы мы могли разговаривать, не повышая голос, и меня, пожалуй, даже радовало это. Зато я смогла пошептаться с девочкой и узнать, что она любит сыр и фруктовые пироги и совсем не любит рыбу.

Перед отъездом в столицу де Валенсо нужно было решить в поместье еще немало важных вопросов, и после обеда он ушел в кабинет с управляющим, а Кэтрин вызвалась показать мне особняк.

Она была еще слишком мала, чтобы замечать то запустение, в котором пребывал дом ее отца. Она искренне гордилась большими залами, пыльными диванами и поблекшими картинами. И я охотно соглашалась с ней и тоже находила для всего восторженные эпитеты.

Мы побывали и в заросшем бурьяном саду, и в конюшне, и в конце концов эта экскурсия так утомила нас обеих, что отказались от первоначального намерения прогуляться еще и в горы и вернулись домой.

Я напоила Кэтрин теплым молоком, которое принесла румяная кухарка, помогла ей раздеться и уложила в кроватку. Девочка заснула, едва коснувшись головой подушки. А я сидела на стуле рядом с ней, пока в комнату не заглянул граф.

– Пойдемте, я покажу вам нашу спальню.

Я вздрогнула. Но откладывать неизбежное дольше было уже нельзя, и я, еще раз взглянув на улыбавшуюся во сне малышку, пошла за де Валенсо по темным коридорам.

Спальня тоже была приведена в относительный порядок – по крайней мере, постель была мягкой, а белье свежим, пахнувшим лавандой. Граф запер дверь и принялся расстегивать пуговицы на своем камзоле. И я, постояв некоторое время в молчаливом смущении, принялась делать то же самое.

Это была странная ночь. Конечно, я не ждала, что де Валенсо станет объясняться мне в любви, которой ко мне не испытывал, но полагала, что он найдет для своей супруги хоть несколько ласковых слов. Он не нашел. Возможно, он вовсе не умел их говорить.

Но хотя бы его поцелуи были достаточно мягкими, чтобы я немного расслабилась и даже попыталась ответить ему. К чему было противиться? Этот мужчина был теперь моим господином, и чем быстрее я сумею смириться с этим, тем будет проще для нас обоих.

И всё-таки когда он подхватил меня на руки и понес ко кровати, я снова напряглась и уже ничего не смогла с этим поделать. Впрочем, граф ничего и не требовал от меня. Он собирался воспользоваться своим правом, независимо от того, нравилось мне это или нет. И когда всё, наконец, случилось, я ощутила и боль, и стыд, и, как ни странно, облегчение.

А когда граф, поцеловав меня еще раз, отодвинулся на свою сторону кровати, я даже нашла в себе силы, чтобы спросить:

– Надеюсь, теперь, ваше сиятельство, вы убедились, что слухи обо мне не имели под собой оснований?

Даже при свете одинокой свечи мне было видно, как растянулись в усмешке его губы:

– В этом вопросе да, сударыня, я полностью удовлетворен. Но вот вопрос, не ведьма ли вы, всё еще остается открытым. И кажется, я уже просил вас называть меня Эмиль.

Я не удержалась и сжала кулаки. Ну, что за несносный мужчина!

Глава 9

У меня было не так много вещей, которые я могла бы взять с собой в столицу, поэтому я решила сосредоточиться на сборе в дорогу Кэтрин. Поскольку сама я еще не знала ее вкусов и привычек, я спросила об этом у графа за завтраком.

– Кэтрин? – он посмотрел на меня с удивлением. – Но она не едет в Париж.

– Не едет? – мне показалось, что я ослышалась. – Но она еще слишком маленькая, чтобы оставлять ее тут одну. Дети в таком возрасте плохо переносят разлуку с родителями.

Его сиятельство усмехнулся:

– Вы слишком быстро вошли в роль матери, дорогая Альмира. Безусловно, это весьма радует меня, но всё-таки позвольте мне самому принимать некоторые решения. И одно из них я уже принял. Кэтти не поедет в Париж. Вы не представляете себе, насколько тяжела дорога до столицы. И поверьте – воздух Прованса куда полезней для нее.

Возможно, он был прав – всё-таки он лучше меня знал, в чём нуждается его дочь. Но при мысли о том, что малышка останется здесь одна, мне становилось нехорошо.

– Она будет здесь не одна, – он словно прочитал мои мысли, – с ней остается ее няня и наши самые преданные слуги.

Я кивнула, но решила предпринять еще одну попытку уговорить его:

– Может быть, мне всё-таки стоит остаться здесь? Поверьте – я вовсе не хочу ехать в столицу.

Граф нахмурился:

– Об этом не может быть и речи. Графиня де Валенсо должна появиться при дворе сразу после свадьбы. Затем, если Париж придется вам не по душе, вы сможете вернуться сюда. Но, полагаю, когда вы обзаведетесь знакомствами в столице, вы перемените свое решение.

Спорить с ним не имело никакого смысла. Но мне нужно было хотя бы постараться объяснить Кэтрин, что я вовсе не бросаю ее и что постараюсь вернуться как можно скорее.

Я зашла в ее комнату, заготовив целую речь, но произносить ее не было необходимости – судя по всему, отец уже поговорил с ней, потому что глаза ее покраснели от слёз. Она сама подбежала ко мне.

– Вы же вернетесь ко мне, правда? Вы не бросите меня так надолго, как в прошлый раз?

Я подхватила ее на руки, прижала к себе.

– Конечно, Кэтти, я вернусь сразу же, как только смогу! И привезу тебе новые красивые платья. Какой цвет твой любимый?

Но новые платья ничуть не заинтересовали ее, хотя она и пообещала мне хорошо кушать, много гулять на свежем воздухе (она была слишком бледной) и слушаться няню.

Мы выехали только после обеда, потому что графу пришлось долго разговаривать с управляющим по поводу ремонта особняка. Те преобразования, которые он замыслил, показались мне чересчур масштабными, о чём я и не преминула ему сказать:

– Стоит ли тратить столько денег сразу? Не лучше ли ограничиться ремонтом фасада и нескольких основных комнат?

Он бросил на меня взгляд, который заставил меня недовольно вздохнуть. Кажется, мой супруг относился к тем мужчинам, которые отказывали женщинам в праве голоса – даже в том случае, когда тратили их приданое.

Куда более разумным было бы отложить часть денег на менее заметные, но куда более важные хозяйственные дела. Папенька всегда много внимания уделял заботе о крестьянах, проживавших на наших землях – ведь именно получаемый с них оброк составлял значительную часть наших доходов.

– Уж не намерены ли вы, сударыня, контролировать те траты, что я произвожу ради нашего общего блага? – брови графа сошлись над переносицей. – Впрочем, если вас беспокоят шляпки и платья, на которые, по вашему разумению, у нас не останется денег, то могу вас успокоить – я отложил необходимую сумму, что потребуется нам в Париже.

Нет, как раз шляпки меня ничуть не занимали. Но де Валенсо, не желая более меня слушать, вышел из комнаты.

Можно было продолжить этот разговор в дороге – ведь мы провели несколько дней в одной карете – но я решила не портить настроение ни графу, ни себе самой. Я уже поняла, что что бы я ни говорила, для моего супруга это не будет иметь никакого значения. Он не готов был прислушиваться к мнению женщины.

Когда граф сказал мне, что путь до столицы тяжел, я и подумать не могла, насколько он был прав. Шли дожди, и дорога превратилась в месиво. Наша карета несколько раз застревала, и нам приходилось выходить из нее, а графу еще и помогать кучеру выталкивать ее из ямы. Подол моего платья потемнел от грязи, а кожаные башмачки из бежевых стали коричневыми.

Теперь я уже не жалела, что мы не взяли Кэтрин с собой. Вдобавок к постоянной тряске шла отвратительная еда в харчевнях и постоялых дворах, где мы останавливались, и душные комнаты с кислым запахом прелого сена в кроватных матрасах, на которых мы вынуждены были спать.

Дорога так вымотала меня, что я заснула перед самым Парижем, и граф разбудил меня, только когда мы уже въехали в город. Был пасмурный день, и всё вокруг было мокрым и мрачным. И хмурые лица парижан лишь усиливали то неприятное впечатление, что произвела на меня столица Франции. Этот город, о котором я столько слышала и читала, прежде я представляла совсем другим.

Граф снимал квартиру на втором этаже дома на узкой улице, названия которой я еще не знала. Сама квартира оказалась совсем неплоха, но она, вполне подходя для него одного, уже была тесна для нас двоих. Здесь была только одна спальная комната, и я с отчаянием подумала, что каждую ночь мне придется делить с супругом постель.

Глава 10

Только утром я как следует изучила квартиру и познакомилась со здешними слугами графа. Когда я проснулась, моего супруга уже не было в постели, и я смогла без смущения привести себя в порядок.

Накануне у меня не было времени разглядывать кровать, и только сейчас я заметила ее великолепие. Она была широкой и роскошно украшенной – массивная, из покрытого лаком дуба. А белье было из тонкой шелковистой ткани – должно быть, немыслимо дорогой. Интересно, сколько женщин тут побывало до меня?

– Что же вы не позвали меня, мадам? – расстроилась молоденькая горничная Аннет, которая заглянула в спальню, когда услышала, что я встала. – Я помогла бы вам уложить волосы.

Я перехватила их простой деревянной заколкой, и хотя я понимала, что такая прическа не годилась для выхода в город, появиться в таком виде в столовой я вполне могла себе позволить.

К завтраку были поданы куриные яйца всмятку, сыр (не шедший ни в какое сравнение с тем, к которому я привыкла в Провансе), масло, пшеничный хлеб и печеные яблоки с сахаром.

Экономка мадам Пижо – пышная женщина средних лет – спросила меня о пожеланиях на обед и ужин, но в этом вопросе я пока предпочла полностью положиться на ее вкус, чем она оказалась вполне удовлетворена.

– Рыба сейчас слишком дорога, мадам, зато мясо можно купить по весьма разумной цене. И свежих овощей зеленщик приносит вдоволь.

Граф вернулся, когда я уже вышла из-за стола. Он поцеловал меня в щеку и сделал дежурный комплимент, на который я ответила такой же дежурной улыбкой.

– Прямо сейчас мы едем к мадам Шарлиз – ее салон один из самых модных в Париже. Нет-нет, переодеваться не нужно – на вас прелестное платье. Да и что бы вы ни надели, она всё равно подвергнет это критике.

После такой аттестации модистки я ехала в ее салон с заметным волнением – я и сама понимала, что мой наряд слишком старомоден и провинциален.

Впрочем, когда наша карета покатила по столичным улицам, я мигом забыла о модистке. Здесь, в Париже, всё было другим – и сам город, и его жители.

На окнах домов, и без того слишком маленьких, висели ставни – словно жители хотели закрыться от солнца, которого наверняка и так тут было немного. Улицы были узкими и грязными, и почти на каждом перекрестке можно было увидеть просивших подаяние нищих. Наверно, разочарование отразилось у меня во взгляде, потому что граф сказал:

– Скоро вы увидите и другой Париж, Альмира!

И действительно – чем ближе к центру мы подъезжали, тем шире и светлей становились улицы. Я заметила несколько одинаковых карет с большими цифрами, нарисованными желтой краской прямо на дверцах.

– Это фиакры, наемные экипажи, – пояснил де Валенсо. – Поездка в них стоит около двадцати су.

Салон мадам Шарлиз располагался на красивом бульваре, и его витрины были начищены до блеска. Едва мы вошли, к нам устремилась стройная женщина в платье, сочетавшее в себе и простоту, и роскошь – оно не было украшено ни вышивкой, ни кружевами, но сшито было из красивой и явно недешевой ткани.

– Рада приветствовать вас, дорогая графиня! – она обняла меня с сердечностью, которая скорее подходила к встрече двух задушевных подруг, а не людей, которые впервые увидели друг друга.

Но, возможно, в Париже такие приветствия были нормой, и я постаралась улыбнуться как можно шире.

– Я вас оставлю на пару часов, – сказал де Валенсо. – Надеюсь, Дениза, вы оденете мою жену так, чтобы мы могли появиться в лучших домах столицы.

– Разумеется, ваше сиятельство, – рассмеялась модистка, – можете в этом не сомневаться.

Она провела меня в большую светлую комнату, заставленную манекенами и столами с разложенными на них тканями, лентами, нитками, и пригласила двух девушек, которые помогли мне раздеться и стали снимать с меня мерки.

– У вас превосходная фигура, ваше сиятельство. На вас любой наряд будет смотреться великолепно. Граф сказал, что один из туалетов вам понадобится для посещения Версаля. В прежние времена для визита во дворец я разодела бы вас как куклу. Когда-то его величество любил роскошь во всём – в том числе и в дамских нарядах. Вызывающие декольте, пышные, украшенные драгоценными камнями платья – всё это кануло в лету. С тех пор, как рядом с его величеством появилась маркиза де Ментенон, наш король переменил свои предпочтения. Теперь любые излишества считаются пороком.

Я одобрила все предложенные ею фасоны, решив положиться на ее вкус, поскольку не имела оснований в этом вопросе доверять собственному. Только я ужасно волновалась, не нанесет ли это брешь в нашем бюджете, о чём и сказала графу, когда через два с половиной часа он за мной вернулся.

– О нашем бюджете позвольте думать мне, дорогая Альмира, – усмехнулся он в ответ. – Нам предстоит посетить королевский дворец, побывать на нескольких светских приемах, а возможно, еще и театре – сами понимаете, что двумя-тремя туалетами тут не обойтись.

Что я могла на это возразить. Я впервые оказалась в Париже, и мне вовсе не хотелось, чтобы графу было за меня стыдно.

Мне ужасно хотелось посмотреть город, но его сиятельство решил отложить прогулку на следующий день – уже к утру мадам Шарлиз пообещала доставить мне одно из платьев, в котором я могла показаться перед знакомыми своего супруга. Но, словно извиняясь за то, что он лишил меня прогулки, де Валенсо велел кучеру остановиться возле маленького уютного заведения, которое он назвал кафе.

Глава 11

– Вы должны блистать при дворе, ваше сиятельство! – мадам Шарлиз не скупилась на комплименты. – Его величество любит красивых женщин. И пусть сейчас он уже куда сдержаннее, чем прежде, он вряд ли сможет не отметить столь изысканную красоту. Появись вы во дворце лет десять тому назад, я бы ни на секунду не усомнилась, что наш король не отпустил бы вас от себя. О, поверьте, я знаю, о чём говорю. Когда-то к моим услугам прибегала герцогиня де Фонтанж. В ту пору она была в большом фаворе у его величества, так что мои платья уже бывали в Версале. И если бы бедняжку герцогиню не отравили, и она подольше задержалась бы в спальне короля, я могла стать придворной модисткой.

Меня смущали ее намеки, и я могла лишь порадоваться тому, что десять лет назад была еще слишком мала, чтобы покорять Версаль.

Но следовало признать, что в своем деле мадам Шарлиз была мастерицей – платье сидело на мне как влитое. Сшитое из тонкой ткани пепельного цвета («ах, ваше сиятельство, мадам де Ментенон ввела в моду серо-черные цвета, и двор словно поблек, помрачнел!»), оно было украшено кружевом чуть более светлого оттенка и серым жемчугом.

Меня удивило, что к платью с изнанки были приколоты небольшие мешочки, набитые какой-то травой.

– Без этого в Версале нельзя, – пояснила модистка. – Летом там бывает жарко, но нет никакой возможности принять водные процедуры, и если вы хотите приятно пахнуть, то сушеные травы – лучший выход. Говорят, сейчас его величество не выносит тяжелых ароматов – амбра или мускуса – поэтому я положила в саше апельсиновые цветы.

– Разве придворные не принимают ванны? – удивилась я.

У нас в поместье большая лохань наполнялась теплой водой ежедневно.

– Ванны? – рассмеялась мадам Шарлиз. – Да во всём дворце вы не сыщете их и нескольких штук. Разумеется, у самого его величества есть купальни, и не одна. А вот придворные вынуждены довольствоваться обтираниями мокрой тканью. Мне рассказывали об этом сразу несколько придворных дам, там что этим сведениям вполне можно доверять. Впрочем, возможно, это даже и хорошо – говорят, от частого мытья кожа становится слишком тонкой и легко пропускает любую заразу.

Я улыбнулась, а хозяйка продолжила:

– Но посетить Версаль летом куда лучше, чем зимой – дворец плохо отапливается, и там стоит такой холод, что некоторые вельможи носят в карманах нагретые камни. А у меня уже было несколько заказов на пошив нижних меховых юбок – их не видно под платьем, но в них тепло.

Я еще немного покрутилась перед зеркалом, вполне довольная результатом ее трудов – платье получилось красивым и ничуть не вульгарным. Правда, последнее вызвало тяжкий вздох у мадам Шарлиз.

– В прежние времена я настояла бы на более глубоком декольте, но сейчас лучше выглядеть чуточку скромнее. И, если позволите дать мне совет, вам следует меньше находиться на солнце – не знаю, как у вас на юге, а в Париже у благородной дамы должна быть молочно-белая кожа. И вам не помешает немного округлиться, ваше сиятельство – мужчины, как известно, предпочитают пышные бедра.

После того, как все дела в салоне были завершены, граф привез меня в маленькую лавку на одной из парижских площадей. Когда мы вошли внутрь, в нос мне ударила какофония запахов – это был магазинчик ароматических вод.

– Что вы предпочитаете мадам? – склонился передо мной его хозяин. – Лаванду? Розу? Розмарин? Или, быть может, флёрдоранж? А что, если нам обойтись без цветочных ароматов и попробовать сочетание какао, ванили и корицы?

Де Валенсо взял в руки один из стеклянных флакончиков, стоявших на прилавке, но владелец лавки покачал головой:

– Нет-нет, ваше сиятельство, это слишком тяжелый аромат. Его величество любил такое в молодости, но сейчас, поговаривают, во дворец вовсе не пускают тех, кто надушен слишком сильно. Вот, обратите внимание на этот помандер – он протянул нам изящный шар из тонкого золота, который через мгновение распался как апельсин на отдельные дольки. – Каждая его часть наполнена своим благовонием – гвоздика, розмарин, жасмин. Вы сможете менять ароматы так часто, как пожелаете.

– Сколько он стоит, любезный? – осведомился граф.

Продавец назвал цену, от которой у меня закружилась голова. Сто пятьдесят ливров! Да на эти деньги можно было купить не меньше трех буйволов или полдюжины коров. Я тронула мужа за руку, призывая его проявить благоразумие, но он даже не посмотрел в мою сторону.

И когда мы, расплатившись с хозяином лавки, вышли на улицу, я не смогла промолчать:

– Стоило ли платить такую сумму за то, что мы могли получить бесплатно? Если бы я знала, что в Париже в такой чести какая-то трава, то привезла бы сюда целый сундук лаванды или розмарина.

Но де Валенсо только усмехнулся:

– Вам следует отвыкать от провинциальных привычек, Альмира! То, что было хорошо в Провансе, решительно не подходит для Парижа. Нам надлежит появиться при дворе его величества – поверьте, чтобы произвести должное впечатление на короля, не стоит экономить. Завтра мы едем в Версаль!

Он произнес это с такой гордостью, что мне стало не по себе. Этот визит, о котором мы говорили почти каждый день, пугал меня всё больше и больше.

Глава 12

Версаль поразил меня своим великолепием. Карета подвезла нас к высоким воротам, за которыми находился огромный вымощенный булыжником двор, со всех сторон окруженный величественными постройками.

Но мы направились не ко крыльцу главного здания дворца, а обошли его, попав в немыслимо огромный парк. Ничего подобного прежде я не могла себе даже представить. Здесь словно всё было подчинено законам геометрии – парк был разбит на отдельные секторы, в каждом из которых были водоемы и газоны идеальных форм – прямоугольников, треугольников, ромбов. Даже кустам и деревьям была придана геометрическая форма.

– Но сколько же людей нужно, чтобы за этим ухаживать? – ахнула я.

Мой супруг улыбнулся, довольный тем впечатлением, что произвела на меня королевская резиденция.

– Здесь несколько сотен садовников. И тысячи слуг.

Мне ужасно хотелось прогуляться по парку, но граф поторопил меня.

– Поверьте, внутри дворца тоже есть на что посмотреть.

И он не обманул.

– Прежде внутреннее убранство дворца было еще более роскошным, – сообщил мне граф, поддерживая меня под руку. – Но три года назад, после принятия эдикта по борьбе с роскошью часть кое-что было продано, и вырученные средства пошли на военные нужды.

Но и того, что осталось, оказалось достаточно, чтобы привести меня в трепет.

Если бы я не боялась показать свое провинциальное невежество, то с удовольствием останавливалась бы у каждых дверей, мимо которых или через которые мы проходили. Здесь всё было восхитительно красивым – роспись потолков с лепниной и позолотой, одетые в дерево и мрамор стены, высокие окна, множество картин в комнатах и галереях, паркет на полу.

Общее впечатление несколько портил неприятный запах, который не мог перебить даже несшийся из раскрытых окон аромат цветущих парковых кустов. Но у этому я была готова – граф еще накануне предупредил меня, что во дворце есть проблема с уборными, и ночные горшки расставлены едва ли не во всех комнатах. И я порадовалась тому, что мои перчатки были спрыснуты жасминовым парфюмом, и я в любую минуту могла поднести руку к лицу.

Но я забыла обо всём, когда попала в Зеркальную галерею. Длинное помещение было украшено десятками зеркал, в которых отражались арочные окна и хрустальные канделябры. Потолок галереи был расписан множеством сцен, в каждой из которых был его величество, представавший здесь в образах античных героев.

Огромные зеркальные полотна были сложены из зеркал меньшего размера, и перед первым из них я застыла, впервые увидев себя в полный рост. В галерее было столько хрусталя и позолоты, что у меня закружилась голова.

Мы были удостоены чести присутствовать при обеденной трапезе короля, и нам следовало поспешить, дабы войти в зал до того, как туда прибудет его величество.

Влившись в толпу придворных, уже стоявших у стены, мы замерли в ожидании, что не помешало мне разглядывать помещение, в котором мы оказались. Оно было куда скромней Зеркальной галереи и выдержано в золотисто-красных тонах. А вот рассмотреть картины на стенах я уже не сумела, потому что в комнату вошел его величество, и все присутствующие склонились, приветствуя монарха.

Я никогда прежде не видела короля, но, несомненно, узнала бы его по одной только величественной осанке, которая выдавал в нём особу самого высокого статуса. У его величества был высокий лоб и длинный нос, острый кончик которого тянулся вниз и едва не доходил до линии губ. В карих глазах блестели золотистые искорки. Мне показалось, что он был среднего роста, но благодаря парику, представительной осанке и каблукам туфель выглядел почти высоким.

Его величество сел в кресло с высокой спинкой, поставленное перед относительно небольшим столом и подал знак к началу трапезы.

Он обедал в окружении придворных, но за столом сидел один, и все остальные вынуждены были глотать слюну, наблюдая за тем разнообразием блюд, что подавали королю. Я слышала, как заурчали животы у стоявших рядом мужчин. Право же, присутствовать на таких мероприятиях следовало только на полный желудок.

К столу подносили немыслимое количество блюд – одних только супниц с разными видами бульона было три – из каплунов, из куропаток, из петушиных гребешков. Дичь, запеченный поросенок, паштет из птицы, жареный индюк. В конце трапезы принесли серебряный таз со свежими фруктами и несколько вазочек с вареньем.

Отбросив в сторону салфетку, его величество поднялся из-за стола и оглядел почтительно склонившихся придворных. Наверняка все они бывали во дворце регулярно, и именно поэтому монарший взор остановился на моем лице.

– Это ваша молодая супруга, де Валенсо? – осведомился он, адресовав мне дружелюбную улыбку.

Я присела в низком реверансе, а мой муж подтвердил:

– Да, ваше величество, это моя супруга Альмира.

Король взмахнул рукой, и мы подошли к нему ближе.

– Сударыня, вы прелестны! Если вы намерены остаться в Париже, то станете одной из жемчужин двора.

Его величеству было уже пятьдесят три года, но взгляд его был живым и любопытным.

– Мы играли вчера в парке в фанты, – сообщил его величество и улыбнулся. – Начался дождь, и один из фантов остался не разыгранным. А между тем, это был самый ценный из всех призов – желание, которое я обязуюсь исполнить. И поскольку играть снова я уже не намерен, я как раз думал, кому же мне его вручить. И тут появляетесь вы, графиня, и ответ приходит сам с собой.

Глава 13

День шел за днем, а мой супруг и не заговаривал о возвращении в Прованс. А на мои робкие попытки напомнить ему о дочери он только хмурился и говорил, что у него еще много дел в столице. Но при этом я видела, какая печаль появлялась в его взгляде – он тоже скучал по Кэтти.

Он действительно несколько раз ездил в Версаль ко двору, всякий раз предлагая мне к нему присоединиться, но, когда я отказывалась, не настаивал. Его величество чувствовал себя не вполне хорошо, и к нему пускали только самых доверенных лиц, а балы и приемы были отложены. Однажды граф сообщил мне, что он тоже в числе избранных был удостоен аудиенции у короля, и в его голосе звучала гордость. Но, боюсь, я не смогла в полной мере этого оценить – мне казалось странным преодолевать ежедневно целых пять лье туда и столько же обратно, чтобы только постоять в толпе придворных с малой толикой надежды, что именно тебя допустят в покои его величества.

Каждую неделю мы бывали на двух-трех приемах в особняках столичной знати. Мне пришлось сшить еще два платья для выездов, и я с отчаянием подумала, что эти деньги можно было бы использовать куда разумнее. Как ни странно, но граф сумел сохранить некоторые из своих фамильных драгоценностей, и я появлялась в свете с изумрудными серьгами в ушах или в бриллиантовом колье. Но полагаю, что все знакомые де Валенсо прекрасно понимали, что это был лишь отблеск прежней роскоши. Впрочем, должно быть, так в Париже поступали многие.

Муж знакомил меня с бесчисленным количеством дам и кавалеров, но все мои усилия запомнить их титулы и имена были тщетны – с большинством из них я встречалась лишь однажды, и поскольку не собиралась более возвращаться в Париж, вряд ли могла рассчитывать встретить их снова.

Только с маркизой де Трувиль я сошлась немного ближе – ее музыкальный салон произвел на меня сильное впечатление. Я сама неплохо музицировала, а потому услышать новые пьесы в исполнении блестящих музыкантов было для меня подлинным наслаждением.

– Не правда ли, лучше слушать музыку, чем те глупости, что пытаются донести до нас окружающие? – и маркиза заговорщически мне подмигнула.

Анаис де Трувиль была молода, красива и ловко пользовалась тем, что ее старый муж был уже чужд светских развлечений. Я как-то сразу почувствовала к ней расположение, несмотря на то что она была старше меня на добрых десять лет.

– Просто наслаждайтесь Парижем, дорогая! – посоветовала она мне, когда мы отправились на прогулку в Люксембургский сад. – И не обращайте внимания на глупцов и подхалимов, которые ищут вашего расположения, когда вы на коне, но отвернутся от вас, как только вы попадете в опалу. И не сердитесь на своего супруга – его величество любит, когда дворяне из провинции живут в столице и постоянно находятся при дворе и весьма щедро вознаграждает их за это.

Я подумала, что эта щедрость не слишком помогла де Валенсо, но, разумеется, не стала говорить этого вслух.

На одном из приемов в доме де Трувилей муж познакомил меня с шевалье де Прежаном – мужчиной среднего роста с лоснящейся кожей лица и цепким взглядом маленьких темных глаз.

– Счастлив приветствовать вас, ваше сиятельство! – он поцеловал мою руку, и тонкие губы его изогнулись в улыбке. – Много наслышан о вашей красоте и рад, что, наконец, получил возможность лицезреть ее лично.

Он вел себя слишком панибратски для простого знакомого, и граф, заметив мое недоумение, пояснил:

– Патрик – мой двоюродный брат, Альмира.

Но от этого представления шевалье не показался мне более приятным. Я только удивилась, что муж ничего не рассказывал мне о нём прежде.

– А как поживает вдовствующая графиня, Эмиль? Надеюсь, она пребывает в добром здравии?

Вместо ответа мой супруг взял кузена под руку и отвел его в сторону, заставив меня терзаться в догадках. О какой вдовствующей графине говорил шевалье? И почему де Валенсо предпочел ответить ему тет-а-тет?

Но спрашивать об этом на людях я постеснялась, отложив вопрос до того момента, когда мы сели в карету. Но даже тогда граф ответил на него не сразу:

– Я объясню вам всё завтра, Альмира!

Наутро, за завтраком, я напомнила ему об этом, и он, хоть и без большого удовольствия велел мне собираться. Мы долго тряслись в карете по булыжным мостовым, пока не въехали в одно из предместий столицы. Наш экипаж остановился у крыльца двухэтажного особняка, с которого, должно быть, услышав цоканье копыт лошадей, тут же сбежала девушка в белоснежном чепце и клетчатом платье.

– Здравствуйте, ваше сиятельство! А мадам графиня уже спрашивала про вас. Она словно чувствует, когда вы прибываете в Париж!

Она повела нас по длинным коридорам. Внутренне убранство дома показалось мне странным – здесь было светло и чисто, но не хватало каких-то столь милых сердцу мелочей, которыми старается украсить свое жилище каждая хозяйка. И все выходившие в коридор двери отчего-то были закрыты. А когда мы проходили мимо одной из них, я услышала за ней чьи-то рыдания. Но что поразило меня больше всего – на этот звук ни граф, ни шедшая впереди горничная никак не отреагировали.

Наконец, наша проводница открыла двери в одну из комнат, и я увидела сидевшую у окна в высоком кресле пожилую даму с седыми буклями. При нашем появлении та отложила в сторону пенсне и книгу, которую читала, и посмотрела на нас.

– Доброе утро, матушка! – поклонился мой муж, и я, еще не придя в себя от изумления, тоже поклонилась.

Глава 14

Наступила осень, и Париж становился всё более темным и мрачным. Возможно, для жителей столицы такая атмосфера была приличной, но мне, выросшей под южным солнцем, отчаянно не хватало света и тепла.

Мой супруг часто ездил в Версаль – здоровью его величества уже ничто не угрожало, но он пребывал в хандре, и никаких больших увеселительных мероприятий во дворце не проводилось. Впрочем, я тоже побывала там еще два раза, во время одного из визитов удостоившись чести быть представленной мадам де Ментенон. Маркиза произвела на меня впечатление весьма умной женщины, и разговор с ней не был лишен приятности.

Граф, как мог, старался меня развлекать – мы каждую неделю посещали театры: Комеди Франсез и Королевскую академию музыки и танца. Но несмотря на то, что спектакли не оставляли меня равнодушной, они не могли заменить мне того, чего я лишилась, уехав в Париж.

Меня удивляло, что за эти месяцы его величество ни разу не приехал в столицу. Мне казалось странным, что огромный и величественный Лувр потихоньку переставал быть королевской резиденцией, превращаясь в пристанище членов всевозможных академий: надписей, художеств, архитектуры.

– С тех пор, как его величество переехал в Версаль, он был в столице всего несколько раз, – коротко сказал граф – мой муж не считал возможным обсуждать решения своего сюзерена.

Ну, что же, если королю не нравился Париж, то в этом я была с ним вполне солидарна.

Впрочем, однажды столица преобразилась – когда праздновать победу маршала де Лоржа над Карлом Вюртембергским при Пфорцгейме на улицу высыпали все местные жители. Была иллюминация, и я тоже ощутила нечто весьма похожее на восторг.

Однажды я не выдержала и напомнила графу о дочери.

– Если вы не собирались возвращаться в имение до самой зимы, то почему мы не взяли с собой Кэтти?

– Всё не так просто, Альмира, – вздохнул он. – Ей нездоровилось в столице, и доктор порекомендовал отвезти ее на юг. Прошу вас, поверьте, я люблю свою дочь, и мне неприятно, что вы думаете, будто это не так. Но находясь при дворе, я забочусь и об ее интересах. Если я оставлю службу, нам не на что будет жить. Более того, я намерен вернуться на военную службу. Сейчас Франция нуждается в тех, кто способен держать в руках шпагу. Я поступаю под командование Буффлера в самом скором времени.

Мы уже несколько месяцев были мужем и женой, но ближе друг к другу так и не стали. Иногда граф проявлял неожиданную нежность, и мне начинало казаться, что наши отношения немного меняются, но проходил день-другой, и он снова замыкался в себе.

Хотя такое поведение ничуть не удивляло меня – я наблюдала его во многих семейных парах. И за примерами не нужно было далеко ходить – мой отец тоже не считал нужным общаться со своей супругой более необходимого, и она куда чаще разговаривала с подругами и прислугой, чем с собственным мужем.

Возможно, его сиятельство не считал меня достойной собеседницей в силу моей молодости и недостатка образования, и это обижало меня. Да, я знала куда меньше, чем он, но я с детства любила читать, и этим чтением были не только романы о любви. Правда, библиотека отца не могла похвастаться свежими книгами, но там были труды и французских мыслителей прошлого, и философов других стран.

Иногда я мечтала, чтобы граф поинтересовался моим мнением по какому-нибудь серьезному вопросу. О, уверена, я смогла бы его поразить! Но, наверно, подобная мысль ему даже не приходила в голову.

Когда с деревьев стала облетать листва, я заявила, что хочу вернуться домой. Если бы у меня были собственные деньги, я сделала бы это уже давно. Но ту небольшую сумму, которую мне дал отец перед отъездом, я уже потратила на красивую куклу для Кэтти – не могла же я приехать к малышке с пустыми руками.

– Ну, что же, – граф долго молчал, прежде чем ответить мне, – не стану вас отговаривать. Боюсь, Париж зимой понравится вам ничуть не больше, чем осенью. Тем более, что я и сам отбываю в действующую армию. Но представляете ли вы, по каким дорогам вам придется сейчас ехать?

Я храбро кивнула, но как же я ошиблась! Наша карета застревала на дороге так часто, что мы дольше стояли, чем ехали. Иногда мы вынуждены были делать остановки в чистом поле, и мне приходилось спать внутри экипажа. Граф дал мне денег и на дорогу, и на ведение хозяйства, но я старалась не тратить их на ночевку в гостиницах. Я не знала, как распорядился деньгами управляющий нашим имением, и предпочитала иметь средства на то, чтобы купить хотя бы самое необходимое.

Дорога так измотала меня, что у меня не было сил даже на то, чтобы обрадоваться родному Провансу. Здесь тоже уже вовсю была осень, но здесь еще вовсю светило солнце, а ветер бы ласковым как котенок.

Мы миновали несколько знакомых мне деревень, которые уже находились на землях, принадлежавших де Валенсо. Урожай уже был собран, и видневшаяся вдалеке мельница весело махала крыльями, перемалывая свежее зерно.

К особняку мы подъехали поздним вечером, но даже в темноте я смогла разглядеть, что его фасад действительно приобрел совсем другой вид. Выбежавший на скрип колес лакей распахнул сначала дверцу кареты, а затем, когда я поднялась по ступенькам, и тяжелые входные двери дома.

– Прошу вас, ваше сиятельство! Господин граф известил нас о вашем прибытии, но мы ожидали вас несколько раньше.

Я зашла в дом и, сбросив с плеч накидку, поежилась.

Глава 15

На следующее утро я смогла оценить всю основательность проделанного ремонта. Гостиная, столовая, спальня, несколько гостевых комнат и парадная лестница сияли чистотой и даже некоторым шиком. Не скажу, что мне понравились все новшества, что управляющий счел нужным привнести в интерьер дома, но в наличии хорошего вкуса месье Эрве отказать было нельзя.

Сам управляющий – высокий мужчина средних лет – принес мне отчет с информацией о произведенных расходах. Расходы были огромны. Нет, я не сомневалась, что все деньги пошли по назначению, но если бы граф счел нужным со мной посоветоваться, я предложила бы обойтись более дешевыми тканями для обивки стен и менее помпезной мебелью. Да я бы вообще не стала ремонтировать гостевые комнаты! Зачем? Его сиятельство так редко бывает в родовом имении, что вряд ли кто-то из его друзей или родных нанесет ему визит.

– Я понимаю, ваше сиятельство, что суммы потрачены большие, но поверьте, я старался экономить каждый ливр. И господин граф непременно хотел, чтобы всё было сделано по высшему разряду. Я уже отправил отчет его сиятельству, и он посчитал все произведенные расходы вполне разумными.

Я не стала с ним спорить – дело уже было сделано, а ссориться с человеком, от которого в поместье зависело так много, мне совсем не хотелось.

– Хорош ли был у крестьян урожай? – спросила я. – Не было ли заморозков или засухи?

Месье Эрве посмотрел на меня с удивлением. Должно быть, он не ожидал от женщины такого интереса к хозяйственным делам. И потому ответил коротко, полагая, что для удовлетворения моего любопытства этого будет достаточно:

– Урожай был хорошим, ваше сиятельство. И я уже отчитался о собранных податях перед господином графом.

Своим ответом он показал, что не считает нужным отчитываться еще и передо мной. Но если он полагал, что я стану довольствоваться подобными отговорками и в дальнейшем, то он сильно ошибался. И я решила, что должна прямо сейчас ему об этом сказать.

– Послушайте, любезный месье Эрве, – обратилась я к нему с холодной улыбкой, – мне хотелось бы, чтобы вы поняли, что до тех пор, пока я буду находиться в нашем имении, я хотела бы, чтобы вы сообщали о текущих делах не только его сиятельству, но и мне. Господин граф сейчас находится далеко, и скоро он покинет Париж и отправится в действующую армию, и ваши письма вряд ли быстро достигнут адресата. И пусть я еще не очень сведуща в вопросах управления поместьем, я намерена этому научиться и буду признательна вам, если вы поможете мне в этом.

В его ответном взгляде я заметила смятение.

– Вы не доверяете мне, ваше сиятельство? – его голос дрогнул.

– Ничего подобного, месье! – возразила я. – Мне всего лишь хочется помочь моему мужу в тот час, когда он сам отправляется на защиту Франции.

– Как вам будет угодно, ваше сиятельство, – поклонился месье Эрве. Мне показалось, что на сей раз в его голосе прозвучала обида. – Я нынче же принесу вам доходную книгу – только простите, если какие-то записи вы не сможете разобрать – я делал их, не зная, что их станет изучать кто-то еще.

Возможно, он надеялся, что я передумаю, и ему не придется объяснять мне прописные истины, но я не отступилась, и после обеда мы с ним уединились в кабинете графа (тоже, кстати, приведенном в надлежащий вид).

Я без особых раздумий села в кресло своего мужа, и месье Эрве неодобрительно покачал головой. Неужели он думал, что я стану разбираться с доходами и расходами в своем будуаре?

Толстая книга в кожаном переплете велась довольно аккуратно – я не заметила ни подчисток, ни помарок, а все уточнения, которые управляющий время от времени вносил в свои записи, были сделаны внизу страниц. И его почерк был ровным и вполне разборчивым, так что мне почти не требовались его устные комментарии.

В своем родном доме я иногда помогала отцу вести учет доходов и расходов, и хотя система их записи, применяемая месье Эрве, несколько отличалась от той, к которой я привыкла, я без труда в ней разобралась.

Доходы каждого месяца управляющий записывал на одном листе, а расходы – на другом. Особое беспокойство вызвала у меня сумма долгов, что увеличивалась с каждым годом. Не стоило ли графу погасить их, прежде чем браться за восстановление особняка?

Здешние крестьяне занимались тем же, чем и их собратья во всей провинции, и их урожаи были не больше и не меньше, чем в поместье моего отца, и то, что имение моего мужа находилось в таком упадке объяснялось скорее его неразумными тратами, нежели мошенничеством его управляющего.

Вот и теперь, после сбора урожая месье Эрве сделав запись о том, сколько денег он оставляет на ведение дел в имении, остальные деньги отправил его сиятельству в Париж.

Я вспомнила вдовствующую графиню, которая находилась в прекрасном пансионе – чистом, теплом, уютном. И хотя такое отношение к матери делало честь сыновним чувствам моего мужа, я не могла не понимать, что роскошь, которой была окружена ее сиятельство, была не последней причиной того, что его маленькая дочь вынуждена была мерзнуть в своей кроватке.

– Я хочу, чтобы комната мадемуазель Кэтрин отапливалась как можно лучше, – сказала я. – Особенно, когда наступят холода. И если для этого потребуется вырубить несколько лишних деревьев в лесу, сделайте это, не задумываясь. Надеюсь, мы не испытываем недостатка в дровах, месье?

Глава 16

Немного отдохнув от утомительно дороги из столицы, я поехала навестить родных. Для визита я выбрала одно из самых простых платьев из тех, что я привезла из Парижа, но даже оно произвело сильное впечатление на мачеху и сестру.

– Значит, именно это сейчас модно в высшем свете? – Эмма придирчиво пощупала ткань. – Такой фасон кажется мне немного странным. Хотя я слышала, что при дворе нынче не в чести яркие платья и дорогие украшения, но я и подумать не могла, что это правда. Впрочем, там, говорят, всё время дожди, а в такую хмурую погоду немаркие наряды – самое то.

– Альмира, ты должна нам всё-всё рассказать! – Генриетта усадила меня на диван рядом с собой – в ее глазах блестело любопытство. – Видела ли ты его величество? Должно быть, он восхитителен?

Я коротко рассказала о своем визите в Версаль, и сестра пришла в восторг:

– О, я теперь всем стану рассказывать, что ты удостоилась разговора с самим королем! А мадам де Ментенон? Какой она тебе показалась? Говорят, она имеет большой вес при дворе. А Париж? Он действительно так огромен? И что тебе понравилось там больше всего?

Я едва успевала отвечать на их вопросы. Спрашивала, в основном, сестра. Эмма же словно стеснялась показать свой интерес и лишь изредка просила что-то уточнить.

– Тебе следовало остаться в Париже вместе с мужем, – наконец, сделала вывод она. – Не понимаю, зачем ты вернулась в Прованс. Если ты хочешь упрочить свое положение, ты должна как можно скорее подарить графу сына.

Я сделала вид, что не расслышала ее совета. А сестра, желая избавить меня от неловкости, воскликнула:

– Альмира, а у нас тоже есть, что тебе сообщить! И вряд ли ты даже догадываешься, о чём я хочу тебе рассказать! – она сделала паузу, а потом выпалила: – Я выхожу замуж!

Она сияла и явно ждала поздравлений, но я была так ошарашена ее словами, что просто смотрела на нее в изумлении.

– Ах, я так и знала, что ты будешь удивлена! Но признайся, что ты за меня рада!

– Разумеется, рада, – заверила я. – Но я даже не знала, что ты кем-то была увлечена. А судя по твоему виду, ты выходишь замуж за человека, который тебе нравится.

– Конечно, нравится! – рассмеялась Генриетта. – Я ни за что не согласилась бы выйти замуж без любви.

Это прозвучало несколько бестактно по отношению ко мне, и сестра заметно смутилась.

– Но стоило ли так спешить, дорогая? – спросила я. – Ты еще слишком молода.

– Зачем же тянуть? – вмешалась Эмма. – Если речь идет о взаимных чувствах, то не следует ли довериться сердцу?

– И кто же тот мужчина, что сумел завладеть твоими чувствами? Надеюсь, ты знаешь его достаточно хорошо, чтобы не совершить ошибку?

Мне показались странными те взгляды, которыми обменялись сестра и Эмма, и я напряглась еще до того, как услышала ответ мачехи.

– Это барон Маруани, Альмира!

Если это была шутка, то весьма дурного толка. Но нет, кажется, они отнюдь не шутили – на их лицах не было и тени улыбки.

– Барон Маруани? – переспросила я, так им и не поверив.

– Именно так, Альмира! – подтвердила Эмма. – И если ты любишь свою сестру, то я надеюсь, ты не станешь возражать против ее выбора.

– Я люблю его, Мира! – жалобно сказала сестра. – И уже давно. Да, я знаю, что у тебя был повод на него сердиться, но то, что случилось между вами – всего лишь недоразумение. Я говорила об этом с Джереми – он искренне сожалеет о том, что его случайные слова доставили тебе столько переживаний.

Я не сомневалась, что она говорила это искренне, а вот самому барону Маруани я не поверила бы ни на мгновение. Но в голосе Генриетты была любовь, и я удивилась, что не замечала ее чувств прежде.

Разубеждать ее было бы бесполезно – если бы ей пришлось выбирать между возлюбленным и сестрой, можно было не сомневаться, что она выберет Маруани. И я решила действовать по-другому, а потому не стала дожидаться возвращения отца из города и отправилась ему навстречу.

Наши кареты встретились в чистом поле. Папенька обнял меня, поцеловал, и я заметила, что в уголках его глаз сверкнули слёзы.

– Всё ли у тебя хорошо, моя девочка?

Он жадно слушал мой рассказ о Париже, но куда больше, чем мои впечатления о столице, Версале и моей встрече с королем, его интересовали мои отношения с графом. И когда я заверила его, что у меня нет никаких претензий к моему супругу, он вздохнул с облегчением.

– Мне жаль, что де Валенсо не вернулся вместе с тобой – тебе одной будет здесь непросто. Но я не могу осуждать его желание послужить Отечеству. И я рад, что вы с его дочкой отлично ладите. Кстати, ты уже слышала о том, что твоя сестра выходит замуж?

Он бросил на меня внимательный взгляд, должно быть, не зная, как рассказать мне о том, кто стал избранником Генриетты.

Но я кивнула:

– Да, Эмма мне всё рассказала. И признаться, папенька, я не понимаю, как вы могли на это согласиться. Тому, Генриетта увлеклась этим мерзавцев, я могу найти объяснение – барон довольно привлекателен, а его слава отчаянного смельчака и дуэлянта окутывает его особым флёром, который влияет на молодых неопытных девушек. Но вы, отец! Вы должны были ее остановить!

Глава 17

Свадьба Генриетты и барона Маруани состоялась через полтора месяца, когда уже была зима. У нас в Провансе такие холодные дни бывали нечасто. Платье сестры оказалось слишком тонким и открытым, и когда после венчания она вышла из церкви, ее плечи дрожали. Рядом с мужем она казалась особенно худенькой и хрупкой. И она смотрела на него с таким обожанием, что мне стало не по себе – потому что в его взгляде я ничего подобного не заметила.

Барон принимал поздравления, довольно улыбаясь, а я уже жалела свою бедную сестру. Сколько времени ей потребуется, чтобы понять, что муж любит ее отнюдь не так сильно, как она его?

– Позволите ли вы мне обнять вас, дорогая сестра? – услышала я голос Маруани за своим плечом.

Он улыбался мне так же широко, как и другим гостям. И похоже, ничуть не смущался того, что сделал мне несколько месяцев назад.

Моим первым порывом было отойти в сторону, но на нас смотрели слишком много людей, и поступить подобным образом значило бы дать новый повод для сплетен. И потому я, тоже изобразив на губах некое подобие улыбки, позволила ему поцеловать мою руку.

– Надеюсь, теперь, когда я стал членом вашей семьи, все прежние размолвки между нами будут забыты? – спросил он.

Я торопливо кивнула и предпочла нырнуть в толпу, в которой затерялась малышка Кэтрин. Она впервые присутствовала на свадьбе, и всё происходящее приводило ее в восторг. Ей доверили нести шлейф платья невесты, и она делала это с такой серьезной торжественностью, что снискала всеобщее одобрение.

Свадебный обед был дан в поместье Маруани – я оказалась там впервые, и мне оно решительно не понравилось. Всё в нём словно кричало о достатке хозяина, но кричало так громко, что невольно появлялись сомнения, было ли это правдой. И даже драгоценный камень в перстне на пальце барона был слишком большим, чтобы оказаться настоящим.

И то, что на стол были поданы только легкие закуски, лишь подтверждало мои сомнения. Но зато это дало нам возможность, еще раз поздравив молодоженов, откланяться, не дожидаясь окончания этого скромного пира.

– Ваша сестра была красива как принцесса, – сказала мне Кэтрин, когда мы ехали домой. – А вот месье барон мне совсем не понравился. Но это ровным счетом ничего не значит, правда?

За те несколько месяцев, что мы провели в разлуке, малышка сильно повзрослела и иногда поражала меня своими суждениями.

Вечером Кэтрин с удовольствием рассказывала своей нянюшке о том, что видела днем, при этом в ее рассказе бракосочетание выходило куда более пышным, чем было на самом деле.

– Как я рада, мадам, что вы вернулись из Парижа, – сказала мне мадемуазель Тюрье, когда Кэтрин заснула. – Наша маленькая мадемуазель так скучала по вам. И какое счастье, что именно вы стали женой господина графа.

И хотя она была всего лишь няней, мне было приятно ее одобрение.

– А с матерью Кэтрин вы были знакомы?

– Да, – кивнула она, радуясь возможности поддержать разговор, – мадам Беренис тоже была очень красивой женщиной. И волосы у нее были точно такого же цвета, как у вас – не удивительно, что малышка приняла вас за свою матушку.

– Должно быть, граф сильно любил ее?

К моему удивлению, мадемуазель Тюрье несколько замешкалась с ответом.

– Я бы так не сказала, мадам. Разумеется, его сиятельство относился к ней с большим уважением, но отношения между ними мне всегда казались немного холодными. Господин граф вообще мало склонен проявлять свои чувства.

О да, это я заметила и сама.

– А мадам Беренис была немного странной, – мы уже вышли из комнаты Кэтрин и теперь медленно шли по темному коридору. – Говорили, что в ее роду были ведьмы, и его сиятельство это сильно беспокоило. Конечно, госпожа графиня не делала ничего предосудительного, но однажды я видела, как она проводила некий обряд – она тогда была беременна вторым ребенком и непременно хотела подарить его сиятельству сына. Но, как видите, ни к чему хорошему это не привело.

Она словно предостерегала меня от чего-то – возможно она, как и де Валенсо, полагала, что все рыжие женщины – ведьмы.

– Довольны ли вы своим жалованьем, мадемуазель? – спросила я, желая переключить разговор на другую тему.

Она отчего-то сразу напряглась – я почувствовала это и по ее словно застывшей фигуре (а мы как раз остановились на лестнице), и по ее голосу.

– Вполне довольна, мадам. У меня нет родных и своего дома, и я благодарна господину графу, что он позволяет мне здесь оставаться.

Неужели она подумала, что я хочу ее прогнать?

– Я рада, что у мадемуазель де Валенсо такая няня, как вы, – торопливо сказала я.

Она вздохнула:

– Я понимаю, сударыня, что мадемуазель Кэтрин уже достаточно взрослая, чтобы вы пригласили для нее гувернантку, которая станет обучать ее всяким премудростям, которым не обучена я сама, но я буду счастлива, если вы позволите мне остаться рядом с ней, а потом, возможно, и с вашими детьми.

О гувернантке я уже думала и сама, но решила пока не тратить на это те скромные средства, что у меня были – научить девочку чтению и письму я могла и сама.

– Должно быть, прежде слуг в доме было больше, чем сейчас?

Глава 18

Садовника мы нашли в ближайшей к поместью деревушке Валенсоль. Месье Ланже было лет пятьдесят, и говорили, что сад возле его дома был настолько красив, что ему мог позавидовать сам король. Так ли это было на самом деле, проверить прямо сейчас было затруднительно, поскольку цветы и деревья не имели обыкновения цвести зимой. Но территория рядом с его на удивление аккуратным домиком действительно была ухоженной и разительно отличалась от грязных дворов большинства его односельчан.

Проживавшие на землях де Валенсо крестьяне отдавали графу значительную часть своих доходов. Причем, если в прежние времена дворяне брали с них плату за использование земли в натуральном виде, то теперь такая практика уже была не в ходу, и прежде, чем расплатиться с хозяином, они должны были продать то, что с этих земель получили. Продавать товары в городе иногда приходилось за бесценок, и многим из них, даже тем, кто были трудолюбивы, приходилось перебиваться с хлеба на воду.

Поэтому в обмен на работу садовника в поместье я предложила месье Ланже освободить его от уплаты оброка в графскую казну. И хотя это не отменяло его обязанности уплатить талью в казну короля, я не сомневалась, что он должен был посчитать эту сделку весьма выгодной для себя.

Но, помимо обсуждения внешнего вида нашего парка к месье Ланже у меня был и другой вопрос.

– Скажите, месье, не делает ли кто из местных жителей ароматизированную воду или масла из цветов?

Я всё еще не могла не думать о помандере, который мы купили в Париже за сто пятьдесят ливров. И о том, сколько стоил даже самый маленький и простой флакончик духов в лавке столичного парфюмера. А ведь основой безумно дорогих ароматов было то, в чём у нас не было недостатка – розы, жасмин, лаванда.

– Никак нет, ваше сиятельство, – он покачал головой, весьма удивленный моим вопросом.

И я поняла, что искать людей, которые знают хоть что-то о технологии приготовления духов, мне следует совсем не в деревнях. Но всё-таки месье Ланже тоже мог мне помочь.

– Я хочу, чтобы весной вы засеяли луг, что тянется от озера до леса, вы засеяли пахучими травами, и чем приятнее будет их аромат, тем будет лучше.

Месье Ланже нахмурился – должно быть, моя просьба показалась ему странной и бессмысленной. Но желания хозяев он обсуждать не привык, а потому только поклонился и удалился в деревню.

Через неделю отец поехал в Марсель, чтобы купить там свежей морской рыбы, и я уговорила его взять нас с Кэтрин. Девочке полезно было посмотреть на море, а я хотела найти в городе лавку, похожую на ту, что мы с графом посещали в Париже.

Но даже это оказалось сделать не так просто. Хозяин магазинчика на одной из центральных площадей был весьма любезен со мной, пока считал меня покупательницей, но стоило мне завести разговор на волнующую меня тему, как он потерял ко мне интерес и стал куда менее разговорчив. Нет, он не знает, как изготавливают духи или ароматические масла – он покупает их уже готовыми. И нет, он не может открыть мне имена своих поставщиков. «Простите, мадам, но это невозможно».

В теплой, пропитанной запахом моря таверне мы с Кэтрин полакомились вкуснейшим супом из морепродуктов, потом покатались на карусели и посмотрели на представление уличных артистов.

На другую парфюмерную лавку мы набрели совершенно случайно – я просто уловила сильный аромат, тянувшийся с высокого крыльца, и только тогда посмотрела на вывеску. И вот владелец этой лавки оказался куда более гостеприимен.

– Вы хотите стать парфюмером, мадам? – улыбнулся он, подкрутив длинный седой ус. – Согласен с вами – это весьма доходное дело. Только, боюсь, вам не позволят заниматься им самостоятельно – на этой полянке уже пасутся другие звери. Его величество отдал права на это славное дело корпорации перчаточников-парфюмеров, которая сметет любого, кто встанет у нее на пути.

Я заверила его, что вовсе не собираюсь изготавливать ароматизированную воду в больших объемах – так, исключительно для личного использования. Ведь покупать ее – ужасно дорого.

– Я посоветовал бы вам, мадам, съездить в Грасс. Этот город – центр французской парфюмерии. И он совсем недалеко отсюда – тоже в Провансе. Поверьте мне, там производят не только перчатки. И там, я уверен, вы сможете найти кого-то, кто согласится открыть нужные вам секреты.

Я поблагодарила его за совет, а на обратной дороге спросила отца, бывал ли он в Грассе. Оказалось, что бывал и сохранил об этом городе не самые приятные воспоминания – кожевенное производство наполняло его улицы и площади ужасными ароматами.

От его рассказа мне стало дурно, и я едва справилась с подступившей к горлу тошнотой. А возможно, виной этому был вовсе не рассказ, а тот суп из морепродуктов или подпрыгивавшая на ухабах карета.

Но тошнота повторилась и на следующий день – утром, когда горничная принесла в столовую залу завтрак, мне снова стало дурно. Стрепня нашей кухарки и прежде не отличалась особыми изысками, но на сей раз показалась мне особенно противной. И когда я поморщилась и торопливо поднесла ко рту стакан с водой, кормившая Кэтрин мадемуазель Тюрье внимательно посмотрела на меня и тихо сказала:

– О, поздравляю вас, ваше сиятельство!

Я не поняла, о чем она говорит, и нахмурилась. А она смутилась и закашлялась. Но поскольку я ожидала ответа, она пробормотала:

– Кажется, мадам, вы в положении.

Глава 19

Эмма никогда не обсуждала со мной те вопросы, которые, должно быть, обсуждают родные мать и дочь. Она не считала нужным готовить меня к роли жены и матери, поэтому обо всё, что касалось замужества, я имела весьма смутное представление, основой которого были скабрезные разговоры наших служанок.

И потому слова мадемуазель Тюрье стали для меня откровением. Хотя сначала я не поверила ей. Откуда она, никогда не бывавшая замужем, могла об этом знать?

Но, поразмыслив, я пришла к выводу, что ее предположение вполне могло оказаться правдой. Мое тело давно уже подавало мне сигналы, которые я по незнанию прочитать не сумела. Но теперь я находила всё больше и больше признаков происходивших во мне изменений.

И приглашенный через пару дней доктор догадку няни вполне подтвердил.

– Никаких сомнений, ваше сиятельство! – заявил он. – Полагаю, что вы беременны уже не меньше трех месяцев, а это значит, что весной вы подарите господину графу сына или дочь.

Тем же вечером я села писать мужу письмо. Я не сомневалась, что эта новость обрадует его, а возможно, даже заставит хоть на какое-то время оставить военную службу и приехать домой.

Но стоило мне взять в руки бумагу и перо, как на меня напало странное оцепенение. Я не могла найти нужных слов, чтобы выразить то, что было в моих мыслях. Все те письма, которыми мы прежде обменивались с де Валенсо, были выдержаны в едином холодно-вежливом стиле. Здравствуйте, господин граф – здравствуйте, госпожа графиня. Он сообщал мне об успехах или неудачах военной кампании, а я ему – о домашних хлопотах и здоровье Кэтти. Наши письма были скупыми, лишенными всяческой эмоциональной окраски, и едва ли хоть одно из них занимало более страницы.

Сейчас же мне предстояло сообщить ему нечто важное, и я растерялась, не зная, какими фразами это сделать. Столь важное дело я решила отложить до утра. А потом отложила еще на день, и еще.

Своим родным я сообщила о беременности только тогда, когда скрывать ее стало уже решительно невозможно. В том, что это известие обрадует отца, я не сомневалась, а вот радость и Эммы стала для меня неожиданностью.

– Будем надеяться, что у тебя родится мальчик, – сказала она. – Вряд ли его сиятельство ждет появления еще одной дочери. Да и тебе самой будет спокойнее, если у вас будет сын. Твой муж сейчас на поле боя, и кто знает, вернется ли он домой.

Ее слова прозвучали жестоко, но я знала, что она права. Де Валенсо нужен был наследник – сын, который подвинул бы в очереди на титул своего дядюшку шевалье де Прежана.

Генриетта тоже была беременна, и это обстоятельство особенно сблизило нас в эти месяцы. Она часто приезжала к нам в имение, и мы с ней, уединившись в моем будуаре, делились друг с другом своими переживаниями и надеждами.

Она всё так же пылко была влюблена в своего мужа, а он, похоже, не сделал еще ничего, что бы ее разочаровало. И я предпочла начать думать, что он хоть сколько-то изменился.

Несмотря на протесты отца, я решилась поехать в Грасс. Тошнота уже не мучила меня по утрам, а расстояние, которое требовалось преодолеть, было меньше двадцати лье. Тем более, что ехала я не одна, а в сопровождении месье Эрве, который воспользовался этим путешествием, чтобы продать там несколько голов свежего сыра.

Но уже на подъезде к городу я пожалела о своем решении. Отец ничуть не преувеличивал, когда говорил об ужасном запахе в Грассе. А когда мы оказались в кварталах, где располагались кожевенные мастерские, этот запах стал просто невыносимым.

Я вышла из экипажа и поморщилась – из мастерских по булыжной мостовой текли зловонные ручьи. Хорошо, что у месье Эрве был здесь знакомый, и нам не пришлось бороздить город в поисках сведущего человека.

– Он – выходец из наших мест, – сказал месье Эрве, представляя мне месье Лестьенна – невысокого мужчину с заметной лысиной на затылке. – Женился на дочери хозяина одной из здешних мастерских и уже лет двадцать живет в Грассе.

– Да уж, почитай, больше двадцати пяти, – поправил его приятель, шмыгнув большим крючковатым носом. – Долго к здешнему воздуху привыкал, простите за подробности, сударыня, а теперь запахов уже почти и не замечаю.

Но я подумала, что привыкнуть к этому решительно невозможно.

– А знаете ли вы, сударыня, как появились перчатки с ароматами? – озорно блеснул темными глазами месье Лестьенн. – О, это весьма забавная история. Здесь неподалеку, на улице Оружейников проживает семья, несколько поколений которой занимаются варкой мыла и пошивом перчаток. Только до недавнего времени эти два дела никак не были связаны друг с другом. Но однажды маленький сын владельца мастерских по случайности опрокинул в чан с мылом коробку с перчатками. Отец, понятное дело, отлупил его за это и заставил прополоскать перчатки в ручье. Он уже и не чаял, что перчатки можно спасти и хотел продать их хотя бы за бесценок. Но как же он удивился, когда именно эти, пропахшие мылом перчатки особенно понравились покупателям!

Месье Лестьенн любил поговорить и охотно рассказал мне и о нынешнем парфюмерном производстве.

– Сами мы этим не занимаемся, но я проработал несколько лет и в такой мастерской. Нынче изготавливать духи может только тот, кто входит в гильдию парфюмеров, находящуюся под особым покровительством короля. А всем прочим соваться в это дело не дозволяется. Ну, разве что вы станете выгонять ароматическое масло для собственного употребления. А вот ежели хотите заработать, ваше сиятельство, так гоните своих крестьян в горы – собирать лаванду. Здесь за нее неплохо платят.