Хозяйка старой бани

Глава 1

Засыпая в своём закутке за печкой, слышу сердитое бормотание мачехи. Она всегда недовольна, днём бранит меня почём зря, а по вечерам жалуются своей любимой дочке Владе, какая я неумеха.
Вздыхаю и закрываю глаза, засыпая под привычное ворчание. Мачеха всегда мною недовольна, угодить ей никогда не получится. Как ни старайся, всё впустую.

— Если бы не тетёха окаянная, уже бы давно тебя сосватали, доченька. А так только к ней и едут женихи, так и кружат, коршуны проклятые, — продолжает бубнить мачеха. — Ну ничего, ничего… Есть у меня средство. Узнала у ведьмы. И время сейчас подходящее. Грань между мирами истончается…
Дальше не слышу, погружаюсь в сон. За день намаялась, и утром вставать ранёхонько, чуть свет.

Как бы мачеха ни кляла меня лентяйкой да неумехой, но весь дом на мне. И уборка, и стирка, и готовка. За водой сходить, скотину кормить да поить, шить, прясть да вышивать, всё мне делать приходится.

Утром вскакиваю на зорьке. Ёжась от утренней прохлады, выбираюсь из-под старого овчинного тулупа, что служит мне одеялом, и спешу к печи. Надобно золу выгрести да затопить печку, пока мачеха не проснулась. А то заругается ведь, что в доме зябко, ещё и за косы оттаскает.

Вот только в доме царит непривычная тишина. Не ворочается на печи Влада, не похрапывает мачеха. Даже кот не показывается, а ведь обычно под ногами трётся, мурлычет, молочка выпрашивает.
Тревожно на сердце делается. Заглядываю на печку, проверить сестру, а той нет на месте. Пусто. Лишь одеяло стёганое валяется. Мачехи тоже нигде не видно, и следа не наблюдается, будто сквозь землю провалилась.

Что за чудеса? Неужто раньше меня встали?

Выбегаю во двор, но здесь тоже тихо и пусто. Куда-то разбежались все куры, не мычит корова, требуя дойки, не хрюкают голодные поросята.

Как же так, куда все делись?

Вдруг из-под крылечка выглядывает кошачья морда. Да не простая, а на редкость упитанная, гладкая. Ещё и с густыми усами, как у солидного мужика.

Понимаю, что это не обычная животинка, а нечистик. Вот только какой именно? Ведь до этого я их в глаза не видала. Точно не домовой. Его по-другому описывают. Да и откуда у нашего домового такие густые усы, ещё и чёрные? Говорят, он на хозяина должен быть похожим, а значит, наш домовой рыжий, не иначе. А этот весь чёрный, как смоль.

— Чего пялишься? Не признала? — спрашивает котяра, выбираясь наружу и шагая в мою сторону на задних лапах.

— Нет, — качаю головой.

— Из дворовых я, за порядком следить к этому двору приставлен. Понятно?

— Понятно, — киваю, разглядывая его во все глаза.

— А ты, это… К себе иди, нечего по двору скитаться. Не дело это. Каждой нечисти своё место отведено, вот туда и топай.

— Какое место?

— Дык знамо, какое. В баню ступай.

– Зачем? – Выдыхаю удивлённо.

– Вот там и узнаешь.

Глава 2

Совершенно сбитая с толку, направляюсь к окраине деревни. Туда, где на бережку реки примостилась старая баня. Место это особое, сакральное, тайнами окутанное, потому-то стоит в отдалении от людского жилья.

Солнце пока не встало, лишь небо слегка порозовело, да разлился по окрестностям деревни густой туман, белый, как молоко. Вдруг слышу: плеск воды, шёпот, приглушённое хихиканье и хлопки. Купается кто-то в речке за баней.

Замираю, вглядываясь в белёсую муть. Кто же решился в такую рань? Да и день-то какой не подходящий! Нечисть в силу входит, а ну как утянет на дно?

Шагаю всё медленнее, чувствую, как сердце подскакивает в груди, гулко отбивая удары. Колкие мурашки ползут по спине, с отчаянной скоростью разбегаясь по телу, отчего оно покрывается грустной кожей.

Сквозь туман вижу очертания старой бани, заросли рогоза. Старая ива, растущая возле сруба, склонила длинные ветви с пожелтевшими листьями к самой воде, будто бы желая помыть их в реке.
Приглядевшись, замечаю, что за гибкую ивовую лозу цепляются тонкие девичьи руки и тянут ветки вниз.

— Гляньте-ка, кто это к нам пожаловал? — раздаётся тонкий девичий голосок. — Новая сестрица!

— Сестрица, сестрица! — вторят ей такие же звонкие, как колокольчики, голоса. — К нам, к нам!

Из тумана выбегают длинноволосые девушки в мокрых белых рубашках и с хохотом бросаются ко мне.
— К нам, в омут, в самую глубину! А то скоро солнце взойдёт, обожжёт. Петухи закричат, прогонять станут! — вереща на все лады, девчонки окружают меня, подхватывают под руки и увлекают за собой.

Одна из них торопится обогнать остальных и первой добежать до речки. Оборачивается ко мне спиной, выставляя на обозрение разорванную рубашку, из-под которой виднеются гладкие кости рёбер, не прикрытые плотью и кожей.

— Русалка! — выпаливаю, задохнувшись от ужаса.
— Верно, верно! И ты с нами пойдёшь, ты наша сестрица! Наша, родная, мы тебя чувствуем!
— Пустите, я не ваша! Я живая! — кричу, пытаясь освободиться из цепких, холодных пальцев речных девок.
— Неживая! Наша!
— Брысь отсель, шалопные! Совсем ополоумели? Не ваша она! — неожиданно на берег выскакивает мохнатая зверюшка на козлиных ножках и машет в сторону русалок короткими лапками с чёрными коготками.

Понимаю, что это нечистик какой-то, может, шишик или анчутка. Эх жаль, я в них совсем не разбираюсь!
— Наша! Наша! Нечисть! — гомонят русалки.
— Да где же ваша-то? Вы вода, а она нет, она из других стихий. Понимать нужно!
— Из других? — русалки растерянно переглядываются и ослабляют хватку. — Не вода?
— Нет. А ты тетёха чего идёшь с ними? Гони их прочь, свиристелок этаких!

Слова нечистика придают мне уверенности, поднимаю ладонь и касаюсь ей одной из русалок, желая оттолкнуть.
— Ой, больно! Жжётся! — визжит та и отскакивает.
Прикасаюсь к другой русалке, и та тоже вскрикивает и отбегает прочь.
Ух ты! Получается!
— А ну, разошлись! — выкрикиваю и принимаюсь толкать остальных раскрытыми ладонями.
— Жжётся, жжётся! Не наша! Огонь! Огонь, а не вода! — верещат речные девки и разбегаются в разные стороны, исчезая в тумане.

— Вот то-то же! — подбоченясь выдаёт мохнатый нечистик. — Ну идём, чего рот раскрыла? Я тебе владения покажу. Хоромы знатные!

— А ты кто такой будешь? — спрашиваю, с подозрением глядя на бесёнка.
— Анчутка я. К бывшей матушке в услужение приставленный. Ну идём, идём. Скоро петухи закричат.