Хозяйка запущенной усадьбы

Глава 1

Холод. Ледяной, пронизывающий до самых костей. Он разлился по спине, заставил мурашки пробежать по рукам, впился в виски тупой болью. Я попыталась пошевелиться, но тело не слушалось, оставаясь тяжелым, ватным, чуждым. Веки словно были залиты свинцом.

— Миледи? Миледи Лиана? Проснитесь! Утро уже на дворе.

Голос. Женский. Тревожный, с хрипотцой. Знакомый? Нет. Совершенно чужой. Но он пробился сквозь ледяную пелену, заставил сконцентрироваться. Миледи? Лиана? Имя отскочило от сознания, как горох от стены. Не моё. Совсем не моё!

Я застонала. Звук вышел хриплым, слабым. С огромным усилием, я разлепила веки. Свет. Тусклый, серый, но все равно режущий. Я зажмурилась, потом снова медленно открыла глаза.

Потолок. Высокий, с темными деревянными балками. Покрыт паутиной и слоем пыли, которая висела в воздухе неподвижными серыми лохмотьями. Это не мой белый натяжной потолок с точечными светильниками. Совсем не мой…

— Слава Небесам! Дышите глубже, миледи. Вот так. — Тот же голос, ближе теперь. Над кроватью склонилось лицо. Женщина. Пожилая. Морщинистое, усталое лицо, обрамленное седыми, выбивающимися из-под чепца прядями. Глаза – два озера тревоги. — Я уж думала… Как вы себя чувствуете?

Я попыталась ответить, но из горла вырвался лишь хриплый кашель. Он сотряс все тело, отозвавшись болью в груди. Я подняла руку, чтобы прикрыть рот, и замерла. Рука. Тонкая. Почти прозрачная кожа, сквозь которую проступали синеватые прожилки вен. Длинные пальцы, но без привычных мне возрастных пятен и морщин у суставов. Совсем не моя рука! Не рука Анны Соколовой, сорокапятилетней женщины, которая… которая…

Ехала из поликлиники и из-за расстроенных чувств и невнимательности попала в аварию?! Вначале, я вспомнила шипение тормозов. Яркий свет фар в лицо. Острый удар в бок. Звон разбитого стекла. Невыносимая боль. Темнота… Хорошо же я головой приложилась!

— Миледи! Вы побледнели! Воды! Сейчас принесу воды! — Женщина метнулась прочь, ее стоптанные башмаки зашаркали по каменному полу.

Я осторожно повернула голову на подушке. Комната. Большая, но мрачная и запущенная. Каменные стены, кое-где обшарпанные, покрытые отслоившейся штукатуркой. Маленькое окно с мутными, свинцовыми стеклами в переплетах – одно стекло треснуло. Сквозь него лился серый свет утра. Мебель – тяжелая, темная, старая. Массивный шкаф с потертым лаком. Стол с овальным зеркалом, покрытый слоем пыли. Стул с протертой обивкой. На полу – голый камень, лишь у кровати лежал небольшой, истрепанный коврик. В воздухе витали запахи пыли, сырости и чего-то затхлого, как в давно не проветриваемом подвале. Никакого намека на уют, на современность. Только бедность и запустение, давящие тяжестью.

— Вот, пейте, миледи. Маленькими глотками. — Женщина вернулась, протягивая глиняную кружку. Вода внутри выглядела мутноватой. Я с трудом приподнялась на локтях. Каждое движение отзывалось слабостью во всем теле. Я взяла кружку дрожащими руками. Глина была холодной и шершавой. Я сделала глоток. Вода оказалась теплой, с легким привкусом дерева и… земли? Но для пересохшего горла она была нектаром.

— Спасибо, — прошептала я, и мой собственный голос поразил меня. Высокий, чистый, молодой. Совсем не мой привычный, слегка хрипловатый контральто. — Кто… кто вы?

Женщина смотрела на меня с возрастающим ужасом.

— Миледи! Да вы ли это? Марта! Я ваша Марта! Помните? — Она схватила мою свободную руку, ее пальцы были мозолистыми. — Господи, да неужели лихорадка совсем память отшибла? Или то горе… — Она не договорила, лишь покачала седой головой, и глаза ее наполнились слезами. — Барон… ваш батюшка… как же вам тяжело пришлось. Сердце не выдержало, бедняжка. Доктор говорил, слабое у вас здоровьице отроду.

Обрывки чужих воспоминаний всплывали, как пузыри из трясины. Печаль. Одиночество. Похороны под моросящим дождем. Постоянная усталость. Лиана фон Ольден? Фамилия возникла внезапно, как будто была всегда где-то на периферии сознания.

— Я… я помню смутно, Марта, — осторожно сказала я, делая еще глоток воды. Мой разум лихорадочно работал. Либо я так сильно при аварии ударилась головой и теперь лежу в психушке… либо, моя душа перенеслась в новое, молодое тело! Логика отказывалась воспринимать эту реальность. Но холод камня подо мной, запах пыли, шершавая рука Марты – все это было слишком осязаемым, слишком реальным, чтобы быть галлюцинацией или сном после… после того света. — Голова… все кружится. Расскажи… где я? Что случилось?

Марта вытерла уголок глаза грубым подолом передника.

— Вы дома, миледи. В Ольденхолле. Вашем поместье. А случилось… горе великое. Месяц как барон, ваш отец, Господь прибрал. Вы так убивались… День и ночь плакали, есть отказывались. Доктор пускал кровь, травки давал, но… вчера вам совсем худо стало. Бледная как полотно, дышать тяжело, сердце колотилось, будто птичка в клетке. Я думала… — Голос ее снова дрогнул. — Думала, и вы за батюшкой отправитесь. Но вы… вы выкарабкались. Слава Создателю! Хоть и память, видно, подгуляла.

Ольденхолл. Поместье. Отец умер месяц назад. Я… Лиана… чуть не умерла вчера от "слабого сердца"? Я осмотрелась снова, уже более пристально. Запущенность бросалась в глаза. Пыль на мебели толстым слоем. Паутина в углах. Шторы у окна – потертые, с дырами. Графин на столе – пустой. Виднеющиеся в полуоткрытую дверь коридора – голые камни, никаких ковров. Это не выглядело домом барона. Это выглядело домом нищего. Моим домом? Теперь – да…

Глава 2

Я отставила кружку. Слабость все еще сковывала мышцы, но паника начала отступать, сменяясь леденящим, почти безумным осознанием. Я не умерла. Не совсем. Я… здесь. В этом теле. В этом месте. В этом времени. Я жива после аварии. Мысль пронеслась, как удар молнии, ослепляя своей невероятностью. Я ЖИВА! И следом, как эхо, еще более невероятное: И молода!

Мне было сорок пять и я была больна. А сейчас… Я подняла ту тонкую, почти девичью руку перед лицом. Мне восемнадцать? Девятнадцать? Марта говорила о слабом здоровье, но сейчас, кроме остаточной слабости и легкого покалывания в груди, я не чувствовала боли.

— Марта, — мой голос звучал уже тверже, хотя все еще непривычно высоко. — Помоги мне встать.

— Миледи, да вы ли это? Так решительно? — Марта смотрела на меня с изумлением, смешанным с надеждой. — Доктор велел покой…

— Доктор велел, а я велю иначе, — перебила я, и в голосе прозвучала та самая интонация, которая заставляла подчиненных на прежней работе немедленно брать под козырек. Авторитет. Опыт. Мой опыт, пробивающийся сквозь юную оболочку. — Помоги, прошу!

Марта, растерянно кивнув, осторожно взяла меня под локоть. Я поставила ноги на холодный камень пола. Они были босыми, тонкими. Я оперлась на Марту, чувствуя, как дрожь пробегает по ногам. Но я выпрямилась. Рост. Я была заметно ниже, чем в прошлой жизни. Голова слегка кружилась. Я сделала шаг. Потом еще один. К окну.

— Осторожно, миледи! — волновалась Марта.

Я подошла к мутному стеклу. Трещина расходилась паутинкой. Я протерла небольшой участок ладонью, стирая вековую грязь, и выглянула наружу.

Картина открылась безрадостная. Небольшой, заросший бурьяном двор. Хлипкий забор, местами поваленный. Дальше – поля, но не золотые нивы, а серо-бурые, неухоженные, поросшие кое-где кустарником. Виднелись крыши деревенских домов – низкие, покосившиеся. Небо – тяжелое, свинцово-серое, нависающее над всем этим унылым пейзажем. Запах сырой земли и гнили доносился даже сквозь стекло. Полнейшее запустенье!

Я стояла, прислонившись лбом к холодному стеклу, и в голове крутилась карусель мыслей. Так, теперь я – Лиана фон Ольден, дочь умершего барона. У меня есть поместье. Оно в жутком состоянии. У меня слабое здоровье. Но… я молода. Последняя мысль заставила что-то дико и радостно екнуть внутри, несмотря на весь ужас и нелепость ситуации. Молода! Полна сил. Мне был дан второй шанс. Дар. Бесценный дар!

Я оттолкнулась от окна и повернулась к Марте, все еще державшей меня под руку. В ее глазах читался немой вопрос и тень прежней тревоги.

— Марта, — сказала я, глядя ей прямо в глаза. В моем голосе не было ни следа прежней слабости или растерянности Лианы. Только твердая решимость Анны, получившей невероятный шанс на новую жизнь. — Принеси мне мое платье. Самое теплое. И расскажи… расскажи мне все. Все про Ольденхолл. Про людей. Про долги. Про то, что у нас есть. И чего нет. Все до последней мелочи. Прямо сейчас!

Марта замерла, ее глаза округлились. Она не видела такой решимости на лице своей юной барыни… никогда. Словно перед ней стоял совсем другой человек. Но в этом взгляде, полном недетской силы и непоколебимой воли, была такая власть, что женщина невольно выпрямилась, отбросив сомнения.

— С-сейчас, миледи, — пробормотала она, торопливо кланяясь. — Платье… да. И… и расскажу. Все как есть. Ох, миледи… — Она покачала головой, но уже с другим выражением – не жалости, а зарождающегося, пусть и недоуменного, уважения. — Вы… вы словно ожили по-настоящему.

Она засуетилась, пошаркала к тяжелому шкафу. Я осталась стоять посреди комнаты, на холодном камне под босыми ногами, глядя на свое отражение в пыльном зеркале стола. Тусклое стекло показывало силуэт: хрупкая фигура в белой ночной сорочке, бледное лицо с огромными, слишком взрослыми для этого возраста глазами. И рыжие, густые волосы по плечам…

Холод от пола поднимался по ногам, и я стала уже зябнуть. Пусть этот Ольденхолл – развалина. Пусть здоровье Лианы было слабым. Но теперь здесь была я. Анна. Со своим умом, со своим опытом, со своей волей к жизни. И этот подарок судьбы – молодое, целое тело – я защищу. Я вытащу это поместье из трясины. Я выживу. Я заживу по-настоящему. Впервые за две жизни!

— Вот, миледи, — Марта вернулась, неся темное, поношенное, но чистое шерстяное платье. — Оденьтесь, не застудитесь. И про графиню Лорвик забыла сказать… она вчера гонца прислала. Напоминает про долг вашего покойного батюшки за прошлогоднюю партию шерсти. Проценты, говорит, капают…

Я взяла платье. Ткань была грубой, но плотной. Долг? Графиня? Проценты? Дебри средневекового феодализма. Но это уже были конкретные проблемы. Проблемы, которые можно решать. Я улыбнулась.

— Начинай рассказывать, Марта, — сказала я, натягивая платье. — Начинай с самого начала. И не утаивай ничего. Мне нужно знать все. Абсолютно все!

Глава 3

Холод каменного пола под босыми ногами сменился грубым, но плотным шерстяным платьем и не менее грубыми чулками. Обувь Марта принесла какую-то допотопную, стоптанную, но теплую. Я стояла посреди своей новой-старой спальни в Ольденхолле, чувствуя себя марионеткой, которую только что нарядили в костюм эпохи, о которой я знала лишь по учебникам да редким фильмам. Анна Соколова в теле Лианы фон Ольден. До сих пор мозг отказывался принять это полностью. Но холод реальности был куда убедительнее любых сомнений.

— Так, миледи, — Марта отошла на шаг, оглядывая меня с видом человека, только что совершившего маленький подвиг. — Теперь смотритесь куда лучше!Только бледненькая очень. Может, все же прилечь?

— Нет, Марта. Я уже належалась. — Каждое слово было усилием воли, попыткой заглушить внутреннюю панику и взять контроль. — Ты начала рассказывать. Графиня Лорвик. Долг. Продолжай…

Женщина вздохнула, потерла ладонью о передник.

— Да уж, долг… Барон, царство ему небесное, в прошлом году продал графине шерсть. Не лучшего качества, овечки у нас тоже не ахти какие были. Да и цену, говорят, сбили… А деньги вперед нужны были, лекарства вам, да и управляющий тот, Хаггард, проклятый ворюга… — Она сплюнула в угол с искренней ненавистью. — Короче говоря, денег графиня заплатила больше, в счёт будущих поставок ткани, да еще и проценты за просрок набежали. Теперь гонцы ее каждую неделю наведываются, напоминают. Угрожают… — Марта понизила голос, оглянувшись на дверь. — Говорят, если не отдадим, графиня может… поместье забрать. За долги.

В груди похолодело. Не страх, нет. Ярость. Холодная, цепкая. Неужели этот «подарок» судьбы – молодое тело – достался мне лишь для того, чтобы тут же вляпаться в долговую яму и потерять все? Второй шанс на разорение? Нет уж. Не на моей улице праздник.

— Сколько? — спросила я коротко, глядя Марте прямо в глаза. — Точная сумма долга и процентов. И что у нас есть? Золото? Серебро? Хоть что-то ценное?

Марта замотала головой, глаза ее наполнились слезами бессилия.

— Золота? Да где ж его взять, миледи! В сундуке барона… после похорон Хаггард все вымел, начисто. Говорил, на уплату долгов и хозяйственные нужды. А нужды-то все на него же и пошли, поди! Осталось… — Она задумалась. — Осталось немного серебряных монет, что я под половицей спрятала, когда тот ворюга шарил. Да старый перстень барона с камушком, небогатый, но фамильный. Его я тоже припрятала. Больше ничего. А долг… — Она опустила голову. — С процентами… говорят, уже под сотню золотых лир.

Сто золотых. В моем прошлом мире – приличная сумма. В этом, судя по запущенности поместья и нищете вокруг – целое состояние. Непогасимый долг. Идеальный предлог для «доброй» графини Лорвик забрать Ольденхолл. Особенно если слабая, только что потерявшая отца барышня… неожиданно умрет.

— Покажи мне перстень и монеты, Марта, — скомандовала я, отгоняя мрачные предположения. Пока нет доказательств, это лишь паранойя. Нужны факты. Нужно видеть все своими глазами.

Марта кивнула и, оглянувшись еще раз, подошла к камину. Она ловко подцепила ногой одну из каменных плиток у основания. Под ней оказалась небольшая ниша. Женщина достала оттуда небольшой, засаленный мешочек и потускневшее серебряное кольцо с темно-красным, неярким камнем.

— Вот, миледи. Все наше богатство. Монет тут… штук десять серебряных, не больше.

Я взяла мешочек. Он был легким. Раскрыла. Старые, стертые монеты с незнакомыми профилями. Десять штук. И кольцо. Символ власти, которой больше не было. Я сжала мешочек в кулаке. Холод металла проступил сквозь ткань. Это было ничто. Пшик. Начального капитала для спасения усадьбы – ноль. Только долги и запустение…

— Хорошо, Марта, — сказала я, пряча мешочек в складках платья, а кольцо надевая на палец. — Теперь веди меня. Покажи все. Дом, двор, амбары… деревню. Я должна увидеть все своими глазами. Сейчас же.

— Но, миледи! Вы же только встали! Доктор…

— Доктора больше нет, Марта, — резко перебила я. — Есть я. И я говорю: веди меня. Сейчас!

В моем голосе прозвучала стальная уверенность. Та самая, что заставляла трепетать нерадивых подрядчиков. Марта вздрогнула, широко раскрыла глаза – и покорно кивнула.

— Как прикажете, миледи.

***

Путешествие по Ольденхоллу было похоже на прогулку по руинам после апокалипсиса. Только без зомби. Пока что.

Дом – вернее, усадьба – представлял собой каменную коробку с высокими, но пустыми и пыльными комнатами. Мебели мало, и та старая, разбитая. Гобелены на стенах выцвели и покрылись плесенью. В столовой – огромный дубовый стол и пара шатких стульев. Кухня – царство Марты – выглядела чуть обжитее, но тоже бедной и закопченной. Запах старого жира и чего-то кислого витал в воздухе.

— А где остальные слуги? — спросила я, спускаясь по скрипучей лестнице в холл. Тишина давила.

— Какие слуги, миледи? — Марта горько усмехнулась. — После того как Хаггард сбежал, прихватив что полегче, да после похорон барона… все разбежались. Кто к родне, кто на заработки. Остались я да старый Годфри, конюх. Он еще с отцом вашим воевал когда-то, инвалидом вернулся. Да парнишка Том, сирота, ему некуда деваться. Вот и вся челядь.

Великолепно. Три человека на все поместье. Мы вышли во двор. Картина была еще печальнее, чем из окна. Заросший бурьяном и колючками двор. Конюшня – полуразрушенный сарай. Из темного проема выглянула одна худая лошадиная морда с грустными глазами.

— Это… все? — не удержалась я.

— Старая кляча Белла, миледи, — вздохнула Марта. — Остальных Хаггард продал, говорил, на хлеб да лекарства вам. Да и кому они тут нужны, пахать не на чем, земли запущены…

Я подошла к амбарам. Дверь одного еле держалась на петлях. Внутри – пустота, пыль да мышиный помет. В другом – несколько полупустых мешков с зерном, явно плохого качества, и куча заплесневелого сена. Запах гнили и сырости.

— А запасы? На зиму? — спросила я, уже зная ответ.

Марта только развела руками.

Глава 4

— Как тебя зовут? — спросила я женщину.

— Грета, миледи, — прошептала она, не поднимая глаз.

— Грета, — я сделала шаг вперед. Женщина невольно попятилась. Я остановилась. — Эта вода… она делает людей больными. Детей особенно. Так нельзя.

Вокруг воцарилась напряженная тишина. Мужики выглянули из-за плетней. Женщины переглянулись. Страх сменился немым вопросом: «А что ты можешь сделать?»

— Миледи, — робко проговорила Марта, дергая меня за рукав. — Пойдемте уже. Вам вредно на холоде. Да и… не след барыне с мужиками разговоры разговаривать.

Я игнорировала ее. В голове лихорадочно работали шестеренки. Фильтрация. Очистка воды. Песок, гравий, уголь… Но это позже. Сейчас – главное безопасность. Контроль. Нужно было заявить о себе. Не как о больной наследнице, а как о хозяйке.

— Годфри! — позвала я громко, оглядываясь. Старый конюх появился словно из-под земли, прихрамывая, но с выправкой старого солдата. Его единственный глаз (второй был закрыт черной повязкой) внимательно смотрел на меня. — Годфри, деревня находится под моей защитой. Я вижу, здесь трудно. Очень трудно. Но я намерена это исправить. Первое: колодец. Он должен быть чистым. Немедленно. Организуй людей. Вычистить его до дна. Огради от грязи. И найди плотника – сделать крышку. Понимаешь?

Годфри выпрямился, удивленно подняв бровь. Но в его единственном глазе мелькнуло что-то похожее на уважение.

— Так точно, миледи. Будет сделано. Только вот платить чем? Люди не захотят бесплатно спины гнуть!

Сжав губы, я вынула мешочек с серебром. Дрожащей рукой взяла монету и вложила её в мозолистую руку конюха.

— Второе, — я повернулась к толпе. — Завтра утром я буду здесь. Жду старосту и тех, кто отвечает за поля, за скот. Нужно понять, что можно сделать до весны. Чтобы посеять и собрать урожай, который нас всех прокормит. И чтобы дети не болели от грязной воды.

Никто не ответил. Они смотрели на меня как на призрак или на сумасшедшую.

— Пойдемте, миледи, — снова заныла Марта. — Уже час ходим. Вам вредно. Надо чайку горяченького попить, согреться.

Чай. Слово прозвучало как бальзам. Голова действительно гудела от переизбытка впечатлений. Ноги подкашивались от непривычной ходьбы в неудобных ботинках и остаточной слабости тела Алисы. Да и холод пробирал до костей.

— Хорошо, Марта, — согласилась я, чувствуя, что силы действительно на исходе. — Идем. Годфри, не забудь про колодец.

— Не забуду, миледи.

***

Обратный путь казался длиннее. Каждый шаг давался с трудом. Мы вернулись в усадьбу, в мою мрачную спальню. Марта усадила меня в единственное кресло у камина, где тлели жалкие угольки.

— Сейчас, миледи, чайку согрею. У меня травки хорошие, успокаивающие. Барон всегда хвалил.

Она засуетилась у маленького столика, где стоял глиняный кувшин и пара таких же кружек. Достала из мешочка щепотку сушеных листьев, засыпала в одну кружку, залила горячей водой из чугунка, стоявшего на треножнике у огня. Запах трав – мятный, чуть горьковатый – разлился по комнате.

Я сидела, прислонившись к спинке кресла, и смотрела на язычки пламени. Картины нищеты, запустения, страха мелькали перед глазами. Сто золотых долга. Ни слуг, ни запасов. Поля в запустении. Больные дети. И графиня Лорвик, жаждущая прибрать Ольденхолл к рукам. Гора проблем. Неприступная крепость. Но где-то глубоко внутри, под слоем усталости и отчаяния, теплился тот самый огонек – ярости и решимости. Я жива. Я здесь. И я не сдамся!

— Вот, миледи, пейте, пока горячий, — Марта осторожно протянула мне кружку. Парок поднимался над темной жидкостью. Тот же травяной запах, что и раньше.

Я взяла кружку. Глина была горячей, но терпимой. Сделала маленький глоток. Тепло разлилось по горлу, приятное, успокаивающее. Травяной настой. Не чай, конечно, но что-то знакомое. Я сделала еще глоток. Потом еще. Напряжение начало медленно отпускать мышцы. Приятное расслабление накатывало волной. Может, Марта права? Чуть отдохнуть, а потом снова в бой…

Я допила кружку почти до дна, поставила ее на каменный пол рядом с креслом. Закрыла глаза, наслаждаясь теплом, идущим изнутри и от огня. Мысли начали путаться. План… Нужно составить план… Колодец… Поля… Семена… Где взять семена… Деньги… Сто золотых… Графиня…

Вдруг тепло внутри сменилось странным жжением. Легким поначалу, где-то под ложечкой. Я не придала значения – может, трава такая? Но жжение быстро усиливалось, превращаясь в острую, скручивающую боль. Я открыла глаза, пытаясь вдохнуть глубже, но воздух словно застревал в горле. Сердце – нет, не сердце! – где-то в области желудка что-то начало бешено колотиться и пульсировать, в неконтролируемом спазме.

— Мар… — попыталась я позвать, но голос сорвался на хрип. Я схватилась за живот, согнувшись пополам. Боль была адской, разрывающей. Не как при аварии, нет. Тогда была физическая травма. Это было… другое…

Глава 5

— Миледи?! Что с вами?! — Марта вскрикнула, бросившись ко мне. Ее лицо исказилось ужасом. — Божечки! Опять?! Сердце?!

Она схватила мою руку, но я вырвалась, пытаясь встать. Мир поплыл перед глазами. Тошнота подкатила волной, горькой и неукротимой. Не сердце. Не сердце! Без паники! В мозгу пронеслось осознание, леденящее и ясное. Симптомы… Спазмы в животе, тахикардия, удушье, тошнота… Это не сердечный приступ слабой Лианы. Это… отравление!

— Т… чай… — выдохнула я, смотря на опустевшую кружку на полу. — Отрав… а…

— Что?! Миледи, что вы?! Не может быть! — Марта заломила руки. — Я сама заварила! Травы свои, проверенные!

Но ее слова тонули в нарастающем гуле в ушах. Боль скручивала все сильнее. Темные пятна поплыли перед глазами. Кто-то… Кто-то здесь, в этом доме… Хотел добить слабую Лиану? Или… или уже знал, что слабая Лиана умерла, а на ее место пришла я? И решил убрать новую угрозу сразу? Хаггард? Его сообщники? Графиня Лорвик? Кто?!

Паника, дикая и всепоглощающая, схватила за горло. Нет! Нет-нет-нет! Я что, зря пережила смерть, приняла этот безумный дар, решила бороться – чтобы снова умереть вот так? От чашки подлого, трусливого яда?! В грязной комнате, в чужом теле, даже не начав ничего?!

Яростный протест, жарче адской боли в животе, вырвался изнутри. Я оттолкнула Марту и, шатаясь, встала. Глубокий вдох. Резкий выдох. Что делать при отравлении? Что?!

— Марта! — мой хриплый голос уже ослабел. — Сейчас же! Тазик! Или ведро! Любую емкость! Быстро!

Старуха, ошарашенная, метнулась к кувшину для умывания. Я тем временем, шатаясь, подошла к камину. Угли… Активированный уголь… Природный сорбент… Но как? Жевать? Глотать? Неважно! Надо попробовать!

— Вот, миледи! — Марта подставила под мою дрожащую руку глиняный таз.

Я судорожно схватилась за горло двумя пальцами, засунула их глубоко в рот, давя на корень языка. Рефлекс сработал мгновенно. Меня вывернуло с такой силой, что я едва удержалась на ногах. В таз хлынула полупереваренная жидкость, желчь, все, что было в крошечном желудке Лианы. Боль на секунду отпустила, сменившись жуткой слабостью. Но я знала – это только начало. Яд уже в крови.

— Угли! — прохрипела я, указывая на камин. — Горячие угли! Выгребай! Быстро!

— Миледи, вы с ума сошли?! — завопила Марта.

— ВЫГРЕБАЙ! — заорала я так, что старуха вздрогнула и бросилась к кочерге. Она выгребла на каменный очаг несколько тлеющих угольков. — Теперь… раздави! Чем-нибудь! В порошок!

Марта, бормоча молитвы, схватила тяжелую чугунную ступку со стола и начала со всей силы молотить по углям, превращая их в черную пыль.

Я тем временем схватила кувшин с водой, стоявший рядом. Плеснула воды в таз с рвотными массами – надо было смыть. Потом плеснула на угольную пыль, превращая ее в черную, мерзкую на вид пасту.

— Миледи, что вы… — Марта смотрела на меня как на одержимую.

— Молчи! — Я схватила ложку, зачерпнула этой черной жижи. Запах гари и пепла ударил в нос. — Пить! Надо пить! Сорбент! — Я судорожно проглотила ложку. На вкус – как будто жуешь пепелище. Горько, противно. Но я зачерпнула еще. И еще. Запивая глотками воды из кувшина.

Жжение в животе не утихало, сердце все еще бешено колотилось, но паника начала отступать перед холодной яростью. Кто-то только что попытался меня убить. Снова. Прямо сейчас. И этот кто-то… Он здесь. Он рядом. Он знает, что я слаба. Он думает, что я легкая добыча!

Я выпрямилась, вытирая рот тыльной стороной руки, оставляя черную полосу. Посмотрела на перепуганную Марту. На черную пасту в ступке. На пустую кружку на полу.

— Марта, — мой голос был низким, хриплым, но абсолютно четким. — Никому ни слова о том, что случилось. Ни о чае, ни об… этом. — Я кивнула на ступку. — Поняла? Ни единого слова.

— Да, миледи, — прошептала она, крестясь. — Но кто же… кто посмел…

— Кто-то, кто очень хочет моей смерти, — перебила я. — Сейчас. Пока я ещё слаба. Пока Ольденхолл беззащитен. — Я сделала шаг вперед, к двери, все еще держась за живот, но уже не сгибаясь от боли. Только от ярости. — Но теперь они узнают, Марта. Теперь они точно узнают, на что я способна, чтобы защитить свою жизнь! И мое оружие – не меч. А вот это. — Я указала на свой лоб, а потом на ступку с углем. — Знания. И воля. Ради этого… — Я коснулась груди, где под платьем билось молодое, отравленное, но живое сердце. — Ради этого дара… я сотру в порошок любого, кто посмеет мне угрожать!

Глава 6

Черная паста из растолченных углей обожгла горло, оставив вкус пепла и горечи. Я проглотила еще одну ложку, запивая большим глотком воды из кувшина. Желудок взбунтовался, сжимаясь в мучительном спазме. Еще одна волна тошноты подкатила к горлу, горькая и неукротимая.

— Миледи, остановитесь! Вы себя убьете! — Марта в ужасе схватила мою руку, но я вырвалась, зачерпывая еще мерзкой жижи.

— Наоборот, — прохрипела я, чувствуя, как сажа царапает пищевод. — Это… единственный шанс… не умереть. Сорбент. Впитывает токсины. — Еще ложка. Еще глоток воды. Держись, желудок. Держись.

Мое тело – тело Лианы – слабое, не привыкшее к таким издевательствам, сотряслось в сухом позыве. Но я заставила себя проглотить. Знания из прошлой жизни бились в висках, как набат: “Активированный уголь - это экстренная мера при отравлении неизвестным токсином. Связывает яды в ЖКТ. Не дает всосаться.” Здесь не было белых таблеток из аптеки. Здесь был пепел моего камина. Но он сработал! Жгучая боль в животе, та бешеная тахикардия, что заставляла сердце колотиться как бешеное, начала чуть стихать. Не уходить, а отступать, как волна после прилива. Яд всё еще был во мне.

— Воды… еще воды, — скомандовала я, протягивая Марте кувшин.

Марта, бледная как стенная штукатурка, кивнула и бросилась к двери.

— Сейчас, миледи! Из колодца принесу свежей!

— Нет! — я чуть не закричала, резко обернувшись. Голова закружилась, но я удержалась, вцепившись в спинку кресла. — Не из колодца! Ту… что кипяченая осталась. В чугунке. Или… просто чистую из кувшина. Только не из деревни! — Мысль о возможном отравлении источника мелькнула ледяной иглой. Здесь доверять нельзя никому.

Марта замерла, ее глаза расширились от нового ужаса.

— Вы думаете… они могли… и там? — прошептала она, оглядываясь на дверь, как будто убийца стоял за ней.

— Не знаю, — отрезала я, делая еще глоток воды прямо из кувшина. Вода была прохладной, чистой на вкус. Пока что. — Но рисковать нельзя. Пока не выясним, кто и почему… доверять можно только тому, кто под нашим прямым контролем. Марта, ты поняла?

Женщина кивнула так быстро, что ее чепец съехал набок. Она схватила чугунок с очага – там еще оставалась горячая вода – и налила в кувшин.

— Вот, миледи. Горяченькая. Пейте.

Я взяла кувшин, не выпуская из рук. Пить. Нужно много пить. Чтобы вымыть остатки яда и помочь углю сделать свое дело. Я прижалась спиной к холодному камню камина, чувствуя его жесткую поддержку. Слабость накатывала волнами, смешиваясь с остатками боли и адреналином, который лил в жилы холодную ярость. Я сидела на полу, в грязном платье, с черными разводами сажи на лице и руках, и пила. Глоток за глотком.

Мои глаза были прикованы к пустой глиняной кружке, валявшейся на полу рядом с тазом, где еще плавали следы моей рвоты. Орудие покушения. Простое. Подлое. Эффективное.

— Кто мог это сделать, Марта? — спросила я тихо, но так, что она вздрогнула. — Кто имел доступ? К травам? К кухне? Ко мне?

Марта опустилась на корточки рядом со мной, ее руки дрожали.

— Миледи… я не знаю! Клянусь всеми святыми! Травы – мои, я их сама собирала и сушила! Заварила я сама! Принесла вам сама! Никто не прикасался! Разве что… — Она замялась, кусая губу.

— Что «разве что»? — мой взгляд стал жестче. — Говори.

— Повариха… Гретхен… Она заходила на кухню, пока я травы искала. Говорила, что ужин готовить надо. Но… она же давно у нас служит! Зачем ей… — Марта снова заломила руки. — И потом, кружку я сама вам подала!

— Гретхен… — я запомнила имя. — Кто еще? Кто еще был в доме сегодня? Кроме нас, Годфри и Тома?

— Никого, миледи! Том во дворе с Беллой возился, Годфри, как вы велели, пошел к колодцу деревню собирать… А Гретхен… она потом ушла в свою каморку, рядом с кухней. Говорила, голова болит.

«Голова болит». Удобно. Я посмотрела на ступку с остатками угольной пасты. На свои черные пальцы. На Марту, которая смотрела на меня с животным страхом – не за себя, а за меня. Она была здесь. Она принесла чай. Но… она же и помогла. Рискнула, выполняя мои безумные приказы. Если бы она хотела меня убить, стоило ли ей возиться с углем? Она могла просто наблюдать, как я корчусь в агонии. Нет. Марта была чиста. Пока что. Оставались Гретхен… и возможность, что яд был подложен в травы раньше. Кем-то, кто знал, что слабая Лиана пьет успокаивающие настои.

Я поставила кувшин. Вода внутри плеснула. Живот уже не скручивало в адских спазмах, но слабость была осязаемой. Сердце билось часто, но уже не бешено, а ровно и устало. Уголь и вода делали свое дело. Я была жива. Выжила.

— Марта, — сказала я тихо, глядя на дрожащие угольки в камине. — Подними кружку. Аккуратно. Вдохни запах. Чем пахнет чай? Только травами?

Марта, осторожно подняла пустую кружку. Поднесла к носу. Вдохнула глубоко, сосредоточенно.

— Травы… мята, мелисса… и… — Она вдруг сморщила нос. — Что-то… горьковатое. Еле уловимое. Как будто… полынь перезрелая? Но я полынь не клала! И запах… не совсем полыни. Чуть другой. Терпкий.

— Запомни этот запах, Марта, — приказала я. — Запомни хорошо. И осмотри травы, которые остались. Ищи что-то чужеродное. Любую травинку, которая кажется незнакомой или подозрительной. Не трогай руками! Покажи мне.

— Сейчас, миледи! — Марта метнулась к своему мешочку с травами, стоявшему на столике. Она развязала его и осторожно высыпала содержимое на чистый угол стола. Пригнулась, вглядываясь, перебирая сухие листочки кончиком ножа.

Я тем временем попыталась встать. Ноги дрожали, но держали. Я подошла к столу, опираясь на спинки стульев. Посмотрела на рассыпанные травы. Зелено-серо-коричневая смесь. Знакомые очертания мяты, мелиссы… и что-то еще. Несколько сухих, тонких стебельков с мелкими листочками, более темными, почти сизыми. Марта ткнула в них ножом.

— Вот, миледи. Эти. Я такие не собирала. Не знаю, что это. Запах… да, тот самый. Горький, терпкий.

Глава 7

Я наклонилась, стараясь не дышать слишком глубоко. Растение было незнакомым. В моей прошлой жизни я не была ботаником. Но интуиция, подкрепленная холодным страхом, кричала: “Это оно!”. Яд, подброшенный в травы. Возможно, давно. Ждал своего часа. Ждал, когда «слабая» Лиана выпьет свой успокоительный чаек и тихо отправится к отцу. А я… я просто попала под раздачу. Или не просто? Может, кто-то уже знал о моем «пробуждении»? Но, это невозможно…

— Убери это, Марта, — сказала я ровно. — Заверни в тряпицу. Спрячь поглубже. Это наша улика. Не говори пока никому. — Я посмотрела на нее. — А травы… все, что осталось… сожги в камине. Сейчас же. И мешочек выбрось. Или тоже сожги.

— Сожгу, миледи! Сейчас же! — Марта схватила со стола уголок старой скатерти, осторожно завернула подозрительные стебельки, сунула сверток за пазуху. Потом смахнула остальные травы в охапку и бросила их в камин. Огонь охотно принял сухую пищу, затрещав, вспыхнув ярче на мгновение. Запах горелых трав смешался с запахом пепла.

Я наблюдала, как горит мое прошлое «спокойствие». Как горят иллюзии. Никакого спокойного начала. Никакой передышки. Война началась в ту же секунду, как я открыла глаза в этом мире. Война за право просто жить.

— Марта, — я повернулась к ней, когда огонь поглотил последний листок. — С этого момента… никакого чая. Никаких настоев. Ничего, что не приготовлено тобой при мне. Воду пить только кипяченую, из этого кувшина или чугунка, который ты сама наполнила из нашего запаса. Еду… готовь сама. Из того, что принесено из деревни под нашим присмотром. Ничего не принимай из рук Гретхен. Ничего. Поняла?

— Поняла, миледи! Клянусь! — Марта крепко сжала руки на груди, где лежал зловещий сверток. — Но… а Гретхен? Что с ней делать? Вызвать? Допрашивать?

Я задумалась. Вызвать сейчас? Устроить допрос? Слабая, едва стоящая на ногах барышня против потенциальной отравительницы? Слишком опасно. Я не знала, одна ли она. Не знала, кто за ней стоит. Графиня? Сосед? Бывший управляющий Хаггард? Нападать в лоб сейчас – глупо. Я была уязвима. Как физически, так и позиционно.

— Нет, — сказала я тихо, но твердо. — Пока – ничего. Веди себя как обычно. Скажи ей… скажи, что я опять плохо себя почувствовала после прогулки. Сердце. Что я сплю. Что не надо беспокоить. Никому не говори про… — я кивнула на таз и ступку, — …про это. Пусть думают, что их план сработал. Или почти сработал. Что я слаба и почти умираю. Поняла?

Марта кивнула, понимание мелькнуло в ее испуганных глазах.

— Поняла, миледи. Пусть думают. А мы… а вы?

— А мы, Марта, — я сделала шаг к окну, глядя на серый, унылый двор Ольденхолла, — будем готовиться. К обороне. — Я повернулась к ней. Лицо было бледным, в саже, волосы растрепаны, платье в грязи и угольной пыли. Но в глазах горел огонь. — Первое: приведи сюда Годфри. Только его. Тихо. Чтобы никто не видел. Скажи… скажи, что нужна помощь с камином. Или еще что-то. Но чтобы пришел сейчас же.

— Сейчас, миледи! — Марта бросилась к двери, двигаясь с неожиданной для своих лет прытью.

Я осталась одна. Слабость все еще тянула вниз, но адреналин и страх за жизнь не давали упасть. Я подошла к пыльному зеркалу. Отражение было жалким и страшным одновременно: юное лицо, искаженное напряжением, огромные глаза, горящие недетским огнем, черные разводы, как боевая раскраска. Я коснулась груди. Мне снова удалось перехитрить смерть. Во второй раз.

— Ты хотел меня убить? — прошептала я своему невидимому врагу, глядя в отражение. — Не вышло.

Дверь скрипнула. На пороге стоял Годфри. Старый конюх, инвалид. Его единственный глаз (второй скрывала черная повязка) с недоумением скользнул по моему виду, по тазу с рвотой, по ступке с черной пастой, по дыму от догоравших трав в камине. Но он не проронил ни слова. Просто выпрямился, насколько позволяла хромая нога, ожидая приказа. Солдатская выучка.

— Годфри, — сказала я, глядя ему прямо в единственный глаз. — В доме предатель. Кто-то пытался меня отравить. Сейчас.

Его единственная бровь резко ушла вверх. В глазу вспыхнула ярость, мгновенная и дикая, как у старого волка, почуявшего угрозу возле логова.

— Кто, миледи? — спросил он глухо. — Назовите имя. Я…

— Нет, Годфри, — я перебила его. — Не сейчас. Не так. Они думают, что я умираю. Или почти умерла. Пусть так и думают. Это наше преимущество. — Я сделала шаг к нему. — Ты служил моему отцу. Ты знаешь Ольденхолл. Знаешь людей. Крестьян. Слуг. Соседей. Мне нужна информация. Тихо. Без шума. Кто приходил в поместье последние дни? Кто интересовался мной? Кто мог подбросить яд в травы Марты? И… кто из наших еще здесь, кому можно доверять абсолютно? Кроме тебя и Марты.

Годфри задумался на секунду. Его взгляд стал острым, аналитическим.

— Из своих… только парнишка Том, миледи. Сирота. Рот на замке. Предан, как собачонка. Остальные… все разбежались. Из чужих… — Он потер подбородок. — Гонец от графини Лорвик был два дня назад. Напоминал про долг. Злой был. Грозил. Потом… трактирщик из села Седжвик заезжал, спрашивал, не продадим ли мы последнюю клячу. Да… Гретхен, повариха, вчера вечером куда-то отлучалась. Говорила, к сестре в деревню.

— Гретхен… — имя снова всплыло. — И трактирщик из Седжвика… Это поместье сэра Кадвала, да?

— Так точно, миледи. Волк Кадвал. Алчный пес. На земли наши давно глаз положил.

Паутина заговора начинала проступать. Кадвал. Лорвик. Долг. Земли. Моя смерть решала все их проблемы красиво и законно.

— Хорошо, Годфри. Слушай внимательно. Вот что нужно сделать…

Глава 8

Холодный камень под босыми ногами, едкий привкус пепла во рту и леденящая ярость в груди – вот что осталось после ночи борьбы. Я стояла у окна, глядя на серый рассвет, окутывавший Ольденхолл. Годфри, получив мои тихие, жесткие инструкции, исчез так же бесшумно, как и появился. Марта возилась у камина, пытаясь вычистить следы – таз, ступку, черные разводы на камне. Ее руки дрожали, но в движениях была какая-то новая решимость. Страх сменился преданностью, выкованной в горниле общего врага.

— Миледи… — она робко окликнула. — Вам бы отдохнуть. Вы же едва на ногах стоите.

Я не обернулась. Слабость валила с ног, каждая мышца ныла, голова гудела, но я не могла спокойно спать. Яд был связан, но не побежден до конца. Опасность не миновала. Она притаилась за этими стенами, в лице поварихи Гретхен, в угрозах графини Лорвик, в алчности соседа Кадвала.

— Нет времени отдыхать, Марта, — ответила я, хрипло, но твердо. — Я должна видеть. Все. Сейчас, своими глазами. Пока они думают, что я при смерти. Пока у нас есть элемент неожиданности. Одевайся потеплее! Мы идем.

— Но, миледи! — Марта ахнула. — Вам же доктор…

— Доктору здесь делать нечего, — резко перебила я, наконец поворачиваясь к ней. — Мой лучший лекарь сейчас – это время. И знание. Знание того, что у меня есть. Или, вернее, чего нет. Иди. И… собери нам что-нибудь съестное. Что-то простое. Хлеб, сыр. Из наших запасов.

Марта поняла. Она кивнула, быстро накинула платок и скрылась за дверью. Я же подошла к пыльному зеркалу. Отражение все еще пугало: бледное, с синяками под глазами. Я набрала воды из кувшина в таз и начала умывать лицо и руки. Холодная вода освежала, прогоняя остатки дурмана и помогая мыслить трезво.

Через несколько минут мы вышли на крыльцо. Утренний воздух был влажным и холодным, пробирая до костей даже сквозь грубое шерстяное платье. Марта несла небольшую корзинку, прикрытую тряпицей. Во дворе уже копошился парнишка Том – тощий, как щепка, с взъерошенными волосами и большими испуганными глазами. Он поил из старого ведра несчастную клячу Беллу, которая стояла, понуро опустив голову.

— Том! — окликнула я его.

Он вздрогнул, как заяц, чуть не опрокинув ведро. Его глаза округлились от страха.

— М-миледи? Вам… вам нельзя! Вы же больны!

— Уже лучше, Том, — сказала я, стараясь, чтобы голос звучал спокойнее. — Покажи мне конюшню. И амбары. Все хозяйственные постройки.

Том перевел испуганный взгляд на Марту. Та кивнула ему ободряюще, но в ее глазах тоже читалось беспокойство.

— Да, Том, веди барышню. Аккуратно, под ноги только смотри!

Конюшня оказалась полуразрушенным сараем с прохудившейся крышей. Внутри пахло сыростью, прелым сеном и навозом. Стояла одна Белла. Остальные стойла пустовали, заваленные хламом и паутиной.

— Где другие лошади? — спросила я, хотя знала ответ.

— Хаггард продал, миледи, — прошептал Том, потупив взгляд. — Говорил… на нужды поместья. На лекарства вам. А пахать… пахать не на чем, земли запущены.

— А что вот это? — я ткнула ногой в груду какого-то ржавого железа в углу.

— Старый плуг, миледи. Сломался еще до зимы. Кузнец Фридрих говорил, чинить бесполезно, металл никудышный.

Великолепно. Ни тягловой силы, ни инструмента. Мы двинулись к амбарам. Первый – огромный, с покосившимися дверями. Том с трудом отодрал одну створку. Внутри – пустота, пыль, да мышиный помет. Солнечный луч, пробившийся сквозь щель в крыше, высветил лишь голые стены и голый земляной пол.

— Здесь хранили зерно? — уточнила я, стараясь не вдыхать затхлый воздух.

— Да, миледи. Но… — Том замялся. — После прошлого урожая… зерна мало было. Хаггард большую часть продал. Остальное… мы с Годфри и Мартой как-то препрятали.

— Покажи, что осталось, — приказала я.

Мы перешли к соседнему, меньшему амбару. Здесь запах был чуть лучше – сена и… плесени. Том отворил дверь. Внутри – несколько полупустых, поеденных молью мешков, сложенных горкой. Рядом – огромная куча сена, но оно было серым, местами почерневшим от сырости. Я подошла, тронула мешок. Зерно внутри было мелким, щуплым, с явными признаками вредителей.

— Это все? — спросила я, не веря своим глазам. На все поместье? На людей? На скотину, которой… да, которой тоже почти не было?

— Да, миледи, — прошептал Том. — Ячмень. Да овса немного. И сено… но оно плохое. Белла ест неохотно.

— А запасы на зиму? На эту зиму? — Голос сорвался. Где логика? Где хоть какая-то предусмотрительность?

Том и Марта переглянулись. Ответ был написан на их лицах. Какие запасы? Мы едва пережили прошлую зиму.

— Покажи огороды, Том, — скомандовала я, чувствуя, как холодная ярость снова подкатывает к горлу. Хаггард. Проклятый управляющий. Он не просто украл. Он целенаправленно разорил поместье, оставив его умирать. И моя смерть стала бы последним гвоздем в гроб Ольденхолла.

Глава 9

Мы обошли усадьбу. Там, где должны были быть огороды – грядки с зеленью, корнеплодами – царил хаос. Заросли бурьяна в рост человека, кое-где торчали жалкие остатки прошлогодней капусты, изъеденные слизнями. Земля – тяжелая, глинистая, непаханая.

— Почему не обрабатывали? — спросила я, уже зная ответ, но нуждаясь в подтверждении.

— Работников нет, миледи, — вздохнула Марта. — Мужики в деревне свои наделы еле тянут. А Хаггард… он только кричал да требовал барщину, а толку… Инвентаря нет, семян не давал. Да и руки опустились у людей.

Мы пошли дальше, к полям. Дорога превратилась в грязную колею. Картина, открывшаяся за покосившимся забором поместья, была удручающей. Огромные пространства земли лежали под паром, но не так, как должно было быть – ухоженно, готовясь к новому севу. Нет. Они зарастали бурьяном, кустарником, мелкой порослью. Кое-где виднелись жалкие участки озимых – чахлые, желтоватые стебельки. Земля выглядела бедной, истощенной.

— Сколько земли пашем? — спросила я Годфри, который неожиданно появился рядом, прихрамывая, но держась с солдатской выправкой. Его единственный глаз зорко осматривал окрестности.

— Треть, миледи. От силы. — Он махнул рукой в сторону жалких всходов. — Вот там ячмень кое-какой. Там овес. Остальное… запущено. Силы не хватает. Да и земля устала. Урожаи все хуже.

— А что там? — я указала на большой участок, явно когда-то паханый, а теперь густо поросший каким-то колючим кустарником.

— Поле под паром должно было быть, — хмуро проговорил Годфри. — Да лет пять как уже. Хаггард сказал – пусть отдыхает. Только вот… — Он махнул рукой. — Отдыхает оно так, что теперь и не расчистить. Корни уже врослись.

Пять лет под паром? Без должного ухода? Это не отдых. Это убийство плодородия. Я почувствовала, как сжимаются кулаки. Разруха была не случайной. Она была методичной. Целенаправленной. Кто-то очень хотел, чтобы Ольденхолл перестал существовать. Чтобы земли стали «бесхозными» или такими жалкими, что их можно было купить за бесценок!

Мы спустились в деревню. Утро было в разгаре, но активность – минимальная. У колодца толпилось несколько женщин с ведрами. Увидев нас, они замерли. Страх и недоверие читались в каждом взгляде. Староста Грета, с которой я говорила накануне, осторожно вышла вперед, низко поклонилась.

— Миледи. Колодец… Годфри сказал чистить. Мужики собрались. Сейчас начнут.

— Хорошо, Грета, — кивнула я, стараясь выглядеть спокойной, несмотря на адскую усталость внутри. — Это первое. Вода должна быть чистой. Чтобы дети не болели. — Я оглядела покосившиеся избы, тощих кур, копошащихся в грязи, пустые загоны для скота. — Сколько семей в деревне? Сколько взрослых работников? Сколько скота?

Грета переглянулась с другими женщинами. Вопросы были необычными. Барыни обычно интересовались только оброками.

— Семей… двадцать пять, миледи. Работников… мужей годных к труду… от силы тридцать. Старики да малые не в счет. Скотины… — она горько усмехнулась. — Корова на три семьи. Козы есть. Да куры. Свиней после мора прошлой весной почти не осталось.

Двадцать пять семей. Тридцать работников. И это чтобы обработать все поля Ольденхолла? Невозможно. Даже если бы земля была плодородной, а инструменты и скот – в наличии. А тут… запустение, бедность, страх.

— А долги? — спросила я тихо. — Перед поместьем? Налоги?

На лицах мужиков, выглянувших из-за плетней, мелькнула паника. Грета потупилась.

— Миледи… прошлый урожай… он был скупой. Что собрали… часть Хаггард забрал, часть… мы себе на пропитание оставили. А налоги графине… они же с поместья, не с нас. Хотя… — Она замолчала, не решаясь продолжать.

— Хотя Хаггард сдирал с вас три шкуры, чтобы собрать хоть что-то для графини, да? — закончила я за нее. Она молча кивнула. — А теперь графиня требует долг с меня. Большой долг.

В воздухе повисло тяжелое молчание. Они понимали. Понимали, что долг графини – это дамоклов меч над поместьем. Над их домами. Над их жизнями. И если новая, юная барышня не справится… Что тогда? Графиня заберет земли? Продаст их? А им… куда идти?

— Миледи, — внезапно проговорил седой старик, опираясь на палку, — земли… они плохие стали. Не родит ничего. Не по нашей вине. Стараемся как можем.

— Знаю, — ответила я. Не по их вине. По вине Хаггарда. По вине того, кто стоял за его спиной. Того, кому была выгодна смерть барона, а теперь и моя. Я посмотрела на этих людей. Запуганных, изможденных, но не сломленных до конца. В их глазах, кроме страха, читалась тусклая искра надежды. На меня? На чудо? Они были частью моего наследства. Самым ценным и самым уязвимым активом. Без них Ольденхолл – просто клочок бесплодной земли.

— Работа начнется завтра, — объявила я громко, так, чтобы слышали все. — На чистке колодца и на полях. Я разберусь с долгами. Разберусь с землей. Но мне нужны ваши руки. Ваша сила. И ваша верность. Кто со мной?

Тишина. Потом Грета сделала шаг вперед.

— Мои муж и сыновья будут, миледи. За чистую воду… за шанс… стоит потрудиться!

За ней робко выступил еще один мужик, потом другой. Не все. Многие все еще смотрели с недоверием. Но начало было положено.

Мы с Мартой и Годфри пошли обратно к усадьбе. Я шла, глядя под ноги, но не на грязь. Я видела запущенные поля, пустые амбары, ветхие избы. Видела лица крестьян – испуганные, но в некоторых – проблеск надежды. Видела Марту с корзинкой, в которой лежал скромный паек – наш единственный надежный запас еды. Видела решимость в глазах Годфри и робкую преданность Тома.

В усадьбе меня ждала холодная, мрачная комната и груда проблем, каждая из которых казалась неразрешимой. Ни денег. Ни скота. Ни инструментов. Плодородная земля загублена. Долг – сто золотых. И враг, уже нанесший удар и готовящий новый.

Я остановилась на пороге, обернувшись к Годфри.

— Хаггард, — сказала я тихо. — Он просто сбежал? Или… ему помогли сбежать? Кому выгодно было разорить Ольденхолл до основания?

Глава 10

Холодная, пустая столовая. Длинный дубовый стол, на котором тускло мерцала единственная сальная свеча. Ее дрожащий свет выхватывал из мрака мои руки, сжатые в кулаки на грубой поверхности стола, и два лица напротив – Марты, усталое и преданное, и Годфри, изборожденное шрамами и непроницаемое. Запах горелого жира и пыли висел в воздухе. В корзинке между нами лежали остатки скудного ужина: черствый хлеб, кусок твердого сыра, пара луковиц.

Я отломила кусок хлеба, но не ела. Он лежал на столе, крошась. Голод был, но он мерк перед увиденной разрухой. Всё было еще хуже, чем я могла предположить.

— Марта, Годфри, — мой голос прозвучал тихо, но отчетливо в гулкой тишине. — Я знаю, что Ольденхолл – разорен. Знаю, что нам угрожают. Знаю имена: Кадвал, Лорвик. Но я… я многое забыла. Или не знала никогда. Не интересовалась. — Я посмотрела на них по очереди. — Расскажите мне о соседях. О нашем сюзерене. О том… что происходило здесь, пока я болела. Пока отец… — Голос дрогнул, но я взяла себя в руки. — Пока отец был жив. Всё, что может быть важно для всех нас.

Марта вздохнула, перебирая кончики платка.

— Соседи… Ближайший – сэр Кадвал. Поместье его – Седжвик – за холмами на востоке. Земли богатые, луга тучные. Сам он… — Она поморщилась. — Волком его зовут не зря, миледи. Жадный до чужого. Грубый. Нашего покойного барона… не жаловал. Все норовил спорные земли у речки оттяпать. Барон ваш, царство небесное, до последнего отбивался. А после его смерти… — Она кивнула в сторону окон, за которыми царила тьма. — Трактирщик его наведывался, Беллу нашу выкупить норовил за гроши. Да и гонцы графини Лорвик… они всегда через Седжвик едут. Неспроста, поди.

— Графиня Лорвик, — я подхватила имя. — Наш сюзерен. Что о ней говорят?

Марта опустила глаза.

— Графиня… могущественная, миледи. Вдовствующая. Муж ее, граф, при короле служил, большая честь была. Умер года три назад. А она… умная, говорят. Жесткая. Поместья свои в кулаке держит. Любит порядок. И… прибыль. — Марта понизила голос. — Говорят, при королевском дворе у нее связи. С кем-то из советников. Потому и безнаказанна. Кто ей перечит? Барон ваш… он был гордый. Не лебезил. Может, потому и налоги у нас всегда выше были, чем у других? А долг… — Она горько усмехнулась. — Хаггард, проклятый, наверное, по ее указке и разорял нас, чтобы потом она прибрала к рукам земли за бесценок.

Я перевела взгляд на Годфри. Его единственный глаз был устремлен на пламя свечи, лицо непроницаемо.

— Годфри? — спросила я. — Ты служил отцу. Ходил с ним в столицу, когда он навещал сюзерена или по делам? Что видел? Что слышал? О графине? О дворе?

Старый солдат медленно поднял взгляд. В нем не было страха Марты. Была осторожность.

— Видел, миледи, — проговорил он хрипло. — Не раз. Графиня… Марта права. Умна. И холодна, как зимний камень. Принимала барона вашего в большом зале. Сидела высоко. Смотрела сверху вниз. Глаза… как у змеи. Выспрашивала про урожай, про доходы. Барон ваш… он не врал, миледи. Честный был. Говорил как есть: земли беднеют, климат не тот, налоги тяжкие. А она… — Годфри плюнул в сторону камина, где тлели угли. — Улыбалась тонко. Говорила: «Надо старательнее, барон. Королевская казна не терпит недоимок. А король… он нынче не в духе. Волнения на границе с Арнеей. Слухи о заговорах… Не время подводить!».

— Заговоры? — я наклонилась вперед, ловя каждое слово. — Какие заговоры? При чем тут отец?

Годфри помолчал, как бы взвешивая слова.

— При дворе, миледи… там всегда змеиное гнездо. После смерти старого короля… нынешний, Эдмунд, молод. Регенты правят. Герцог Веймар и… графиня Лорвик. Говорят, дерутся как пауки в банке. Веймар – за войну с Арнеей, чтобы земли оттяпать. Графиня – за мир, да торговлю. Барон ваш… он был старой закалки. Верный присяге. Не лез в интриги. Но… земли наши граничат с Арнеей. Пусть и через горы. И когда арнейские рейдеры прошлой весной угнали скот у Кадвала, а потом и у нас… — Годфри стиснул кулак. — Барон потребовал у графини солдат для защиты границы. А она… отказала. Сказала, войска нужны на востоке, против мятежников барона Келлгара. А Келлгар… он был союзником герцога Веймара.

Пазлы начали складываться в мрачную картину. Не просто жадность. Политика. Большая игра. Отец, честный и прямой, попал под перекрестный огонь враждующих клинков при дворе. Он просил защиты для своих людей и земель – и получил отказ. От графини, которая видела в нем помеху или пешку в своей игре против Веймара? А Кадвал… его скот тоже угнали. Получается, понёс убытки. Но он был хитрее? Или у него был иной покровитель?

— И что было дальше? После отказа?

Глава 11

— Барон ваш рассвирепел, миледи, — тихо сказала Марта, вглядываясь в тени. — Говорят… он написал письмо. Не графине. А прямо в столицу. Кому-то… может, к самому герцогу Веймару? Или к другим недовольным? Он говорил Годфри… что нельзя молчать, когда твоих людей режут, а сюзерен спит.

— Письмо? — переспросила я. — Кто знал о нем? Оно ушло?

Годфри мрачно кивнул.

— Знало несколько человек. Я. Старый писарь, что умер прошлой зимой. И… Хаггард. Барон велел ему найти надежного гонца. Хаггард клялся, что отправил с верным человеком. Но… — Старый солдат сжал челюсти. — Ответа не было. Никакого. А через месяц… барон скоропостижно скончался. От «горячки». Доктор лечил… тот самый, что графиня прислала, по доброте душевной. А потом… Хаггард стал хозяйничать как хозяин. И разорение пошло ещё большее. И письма того… след простыл.

Тишина в столовой стала гнетущей. Письмо. Протест против бездействия сюзерена. Посланное, вероятно, к врагам графини – к партии герцога Веймара. И… пропавшее. А затем – внезапная смерть отца. Удобная. Своевременная для тех, кому его голос был опасен. И теперь… его «слабая» дочь. Которая тоже оказалась не такой уж слабой. Которая выжила после яда. Которая задает вопросы. Я была не просто неудобством. Я была живым напоминанием. И, возможно, знала больше, чем следовало. Или могла узнать.

— Гретхен, — прошептала я, глядя на дрожащее пламя свечи. — Она давно служит? Когда пришла?

Марта насторожилась.

— Год как… нет, чуть больше. После того как старая повариха умерла. Прислала ее… управитель из Седжвика. Говорил, сирота, работящая. А мы… рады были, кого брать? Хаггард одобрил.

— Из Седжвика, — повторила я. Поместье Кадвала. «Волка». Который «не жаловал» отца. Который мог быть в сговоре с графиней? Или действовать в ее интересах? Или просто хотел убрать соседа, чтобы забрать земли? Хаггард, управляющий-вор, одобривший Гретхен… который куда-то пропал с деньгами. Который мог перехватить то письмо. Или доложить о нем тому, кому следовало. Голова шла кругом!

— Годфри, — я повернулась к старику. — Ты говорил, арнейские рейдеры угоняли скот и у Кадвала, и у нас. А у других соседей? У барона… как его… Элрика? Того, что западнее?

Годфри усмехнулся беззвучно.

— Барон Элрик… он молод, да силён. Только что поместье от отца получил. Земли правда, каменистые. Рейдеры к нему не совались – видимо боятся. Да и сам он… тихий на первый взгляд. Книжки, говорят, читает по алхимии. В интриги не лезет. Кадвал его опасается. Графиня… не замечает. Неинтересен.

Значит, не все соседи были вовлечены в эту паутину. Элрик – нейтральная территория. Возможно. Но мы – Ольденхолл – оказались в самом эпицентре. На спорной границе. С бароном, который посмел возмутиться. И заплатил за это жизнью. А теперь его дочь… мешает завершить разорение.

Я встала. Ноги дрожали от усталости и напряжения, но я выпрямилась. Пламя свечи отразилось в моих глазах – двумя маленькими, яростными огоньками.

— Так, — сказала я тихо, но так, что оба моих собеседника напряглись. — Вот как обстоят дела. Наш сюзерен – графиня Лорвик. Холодная, расчетливая, связанная с регентством при короле. Она враждует с герцогом Веймаром. Отец попытался пожаловаться на ее бездействие, возможно, к ее врагам. Письмо пропало. Отец вскоре умер. Поместье разорено управляющим Хаггардом, который исчез. Нас пытаются добить долгами и… — я кивнула в сторону кухни, где, вероятно, спала Гретхен, — …другими методами. Сосед Кадвал, «Волк», алчный и жестокий, вероятно, действует в интересах графини или в своих собственных, но явно против нас. Он – ее рука здесь, в глуши. А мы… пешка, которую пытаются стереть с доски.

Я обвела взглядом мрачную столовую, пустые стены, дрожащий огонек свечи.

— Но пешка, — добавила я, — может дойти до ферзя. Если играет умнее. И если готова сжечь всю доску, чтобы выжить. Марта, Годфри. Ни слова о том, что мы говорили. Никому. Пусть думают, что я слаба и неопытна. Пусть думают, что я ничего не знаю. Пока мы… мы будем готовиться. И ждать их следующего хода. А когда он случится… — Я погасила свечу резким движением руки. Комната погрузилась в почти полную тьму. Лишь слабый отблеск луны пробивался сквозь окно. — …мы будем готовы ответить.

Глава 12

Утро после ночи откровений встретило меня не розовым рассветом, а тяжелым серым небом и ледяным ветром, пробирающим сквозь щели в стенах. Я стояла у окна в своей спальне, наблюдая, как Годфри, опираясь на палку, что-то кричит мужикам у колодца. Они копошились, спускали ведра на веревках, вычерпывали черную жижу. Работа началась. Моя первая маленькая победа над запустением. Но внутри все еще клокотало от вчерашнего разговора. Политика. Заговоры. Предательство. И один конкретный паук в моем доме – Гретхен.

Слабость после отравления еще давила, ноги были ватными, но ярость и решимость держали на плаву. Я не могла сидеть сложа руки. Пока враги думали, что я при смерти или в полной прострации, я должна была действовать.

— Марта! — мой голос прозвучал резко, заставив женщину, возившуюся у камина, вздрогнуть.

— Миледи? Вам бы отдохнуть, а вы уже на ногах!

— Я проснулась, Марта. И я вижу, — я обвела рукой комнату, указывая на толстый слой пыли на комоде, паутину в углу, грязные подоконники. — Я вижу грязь. И запах… этот затхлый запах повсюду. Доктор… — я сделала паузу, вкладывая в голос слабые нотки, — …доктор говорил, что чистый воздух и порядок – основа моего выздоровления. Эта сырость, эта пыль… они убивают меня не хуже яда.

Марта смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Она знала правду о моем «недуге», но поняла игру.

— Ох, миледи, правда ваша! — воскликнула она с искренним или хорошо сыгранным ужасом. — Запустили мы все! Пока вы болели… я, грешница, за уборкой не следила! Простите, барышня!

— Не ты одна виновата, Марта, — сказала я, уже строже. — В доме должен быть порядок. Гигиена. Это не прихоть. Это необходимость. Ради моего здоровья. Ради здоровья всех, кто здесь живет. С этого дня – все меняется. Немедленно.

Я двинулась к двери, Марта поспешила за мной. Мы спустились в холодный холл. Пустота и запустение резали глаз еще сильнее при дневном свете. Я направилась прямиком на кухню.

Гретхен возилась у очага, помешивая что-то в чугунке. Запах варева был съедобным, но вид кухни – нет. Грязная посуда в раковине, жирные брызги на стенах, крошки и остатки еды на столе. Сама повариха – дородная, с красным от жара очага лицом – обернулась на наш вход. Ее глаза, маленькие и острые, как у свиньи, скользнули по мне с плохо скрытым удивлением и… оценкой. Здорова ли? Сильна ли?

— Миледи! — она сделала небрежный книксен. — Вы встали? Слава Создателю! Готовлю похлебку. Сейчас подаю…

— Не надо, Гретхен, — прервала я ее, останавливаясь посреди кухни. — Покажи руки.

Она замерла.

— Руки? Миледи, я же готовлю…

— Покажи. Сейчас.

Неохотно, с подозрительным прищуром, она протянула руки. Ногти – обгрызенные, черные от грязи. Под ногтями – засохшие крошки чего-то. Сами руки – жирные, не мытые с утра.

— Вот видишь, Марта? — я повернулась к служанке. — Грязь. Прямо на руках того, кто готовит нам еду. Ты понимаешь, какие болезни можно подхватить? Тиф? Дизентерию? Это недопустимо! — Я снова посмотрела на Гретхен. — Твоя кухня, Гретхен, выглядит как хлев. Это рассадник заразы. А я, как ты видишь, очень озабочена своим здоровьем. И здоровьем тех, кто мне верен.

Гретхен надула губы.

— Миледи, я всегда так готовила! Ещё никто не жаловался! Да и некогда тут мыть-скрести, когда на всех одна готовлю! Ваш батюшка, царствие ему небесное…

— Батюшки нет, Гретхен, — холодно констатировала я, прервав её на полуслове. — Теперь здесь хозяйка я. И мои правила. Первое: чистота. Абсолютная. Вода для готовки – только кипяченая. Руки – мыть с мылом перед готовкой и после. Посуда – чистая, вымытая сразу после еды. Столы, полы – драить ежедневно. Никаких крошек! Никакой старой пищи! Никакой грязи!

Гретхен засопела, ее лицо побагровело.

— Да кто ж так может? Это ж не дворец королевский! Да и мыла у нас…

— Мыло будет, — отрезала я. — Марта, выдай Гретхен тряпки, щетку, мыло. Сейчас же. Она начинает уборку. Немедленно. И пускай переоденется во что-то чистое.

— Миледи! — возмущение в голосе Гретхен сменилось на нотки паники. — Я же повариха! Не уборщица!

— С этого момента, — сказала я, делая шаг ближе и глядя ей прямо в глаза, — ты здесь никто, раз пререкаешься и не хочешь выполнять работу. Ты уволена, Гретхен. Сейчас же. Собери свои вещи и покинь Ольденхолл в течение часа.

Эффект был как от удара обухом. Гретхен отшатнулась, будто я плюнула ей в лицо. Глаза ее округлились от шока и злобы.

— Что?! Миледи! На каком основании?! Я служила верой и правдой! Какая несправедливость!

— Основание, — перебила я, не повышая голоса, но вкладывая в каждое слово стальную твердость, — мое здоровье. И вопиющее нарушение элементарных правил гигиены, которое может это здоровье подорвать. Ты не способна или не желаешь соблюдать новые порядки в моем доме. Значит, тебе здесь не место. Марта, проследи, чтобы она собрала только свои личные вещи. Ни крошки еды, ни щепки из поместья. И проводи до ворот.

Марта, бледная, но сжавшая губы в тонкую линию, кивнула.

— Да, миледи. Идем, Гретхен. Не заставляй барышню звать Годфри.

Гретхен замерла на мгновение. Ее взгляд скользнул от меня к Марте, потом к двери, за которой слышались голоса мужиков у колодца. В ее глазах мелькнул страх, а затем – злобное понимание. Она что-то знала. Или догадывалась. Что ее разоблачили.

— Хорошо… — прошипела она, срывая с головы грязный чепец. — Ухожу. Но помяните мое слово, барышня. Ольденхолл вас сожрет. Как сожрал вашего батюшку. И те, кто сильнее вас… они не простят такого пренебрежения к старой слуге. Кадвал… он такого не забудет. Я к нему работать уйду!

Угроза висела в воздухе. Я не дрогнула.

— Передай сэру Кадвалу, — сказала я спокойно, — что я забочусь о чистоте своего дома. На кого ты будешь работать, это твои заботы. А теперь уходи. Пока я не велела Годфри выставить тебя силой.

Гретхен плюнула почти мне под ноги, развернулась и, толкнув Марту плечом, вышла из кухни. Марта бросила на меня испуганный взгляд и поспешила за ней.

Глава 13

Я вышла во двор. Холодный ветер обжег лицо. Годфри, увидев меня, быстро заковылял в мою сторону. Его единственный глаз вопросительно смотрел на меня. Вдали, у ворот, виднелись две фигуры: Марта и Гретхен с узелком, жестикулирующая что-то злобно, прежде чем повернуться и зашагать прочь по грязной дороге.

— Сделано, миледи? — тихо спросил Годфри.

— Сделано. Она ушла. И пригрозила от имени Кадвала. — Я посмотрела на старика. — Теперь, Годфри, слушай внимательно. Дом нужно очистить не только от злых людей. Но и от грязи и беспорядка. Ради «моего здоровья», конечно. — Я позволила себе тонкую усмешку. — Вот что нужно сделать немедленно…

Я начала отдавать приказы.

— Первое: вода. Вся вода для питья и готовки – только кипяченая. Марта отвечает за запас чистой кипяченой воды в кувшинах. Никакой сырой воды из колодца, пока он не будет идеально чист и проверен.

— Второе: уборка. Марта возглавляет. Начать с моей спальни, потом холл, столовая, кухня. Вымыть все. Вытереть пыль. Вычистить углы. Выбросить хлам. Тряпки – только чистые. После уборки – мыть руки с мылом. Том ей в помощь.

— Третье: кухня. Марта теперь временно и повариха. Готовить только простую, проверенную пищу. Из запасов, что есть. Чистота – превыше всего. Посуда моется сразу. Стол – должен быть вымыт после каждой трапезы.

— Четвертое: отчет. Вечером, перед закатом, я жду тебя и Марту с докладом. Что сделано. Что не сделано и почему. Какие проблемы. Какие нужды. Точный учет оставшихся запасов еды, дров, всего. Ничего не утаивать.

— Пятое: безопасность. Ты, Годфри, отвечаешь за ворота. Никого чужого не впускать без моего личного разрешения. Особенно гонцов из Седжвика или от графини. Если придут – вежливо, но твердо сказать, что барышня нездорова и не принимает. Запомнил?

Годфри слушал, впитывая каждое слово. В его единственном глазе не было ни тени сомнения или насмешки. Только сосредоточенность и… зарождающееся уважение.

— Запомнил, миледи. Будет исполнено. Как на службе.

— Хорошо. И еще… Том. Где он?

— У колодца, миледи. Помогает.

Я увидела парнишку, который тащил ведро с черной жижей от колодца к яме. Он был грязный, но работал с усердием.

— Позови его.

Годфри свистнул. Том вздрогнул, увидел нас, поставил ведро и пулей примчался, запыхавшись.

— Миледи? Звали?

— Да, Том. Ты теперь не только конюх. Ты – мой главный по чистой воде и… посыльный. — Он выпрямился, глаза загорелись от важности поручения. — Первое: после уборки колодца – каждое утро приносить Марте два ведра самой чистой, прозрачной воды из него. Только для кипячения и готовки. Самому мыть руки и лицо, прежде чем прикасаться к ведрам. Ведра должны быть чистыми. Понимаешь?

— Так точно, миледи! — Том чуть не подпрыгнул от рвения.

— Второе: ты будешь бегать с поручениями от меня к Годфри, к Марте, к старосте Грете. Быстро. Тихо. И никому не болтай о том, что видишь или слышишь в доме. Ни единому человеку в деревне. Это важно. Ты мой доверенный.

— Д-доверенный? — Том покраснел от гордости. — Я буду, миледи! Молчок! Как в могиле!

— Хорошо. Иди, работай.

Том побежал обратно к колодцу, полный важности и усердия. Я посмотрела на Годфри.

— Он верен?

— Как собака, миледи. Сирота. Ольденхолл для него – весь мир.

— Отлично. Действуй, Годфри.

Старый солдат кивнул и заковылял к воротам, чтобы установить свой пост. Я осталась одна посреди двора. Ветер свистел в ушах. Из кухни доносился звякающий звук – Марта, видимо, уже с энтузиазмом взялась за помывку посуды. У колодца мужики что-то кричали, вытаскивая очередную порцию грязи. Дом начинал оживать. Если не богатством, то хотя бы порядком!

Вечером, в чисто вымытой, хоть и все еще пустой столовой, при свете двух свечей, я выслушивала доклады. Марта, с красными от горячей воды руками, но с сияющими глазами, отчитывалась:

— Спальня ваша – вымыта, миледи! Пыли – ни пылинки! Постель перестелена чистым бельем! Холл и столовая – полы выдраены, паутина сметена! Кухня… — она сделала гримасу, — …еще в работе. Но посуда чистая! И вода кипяченая стоит. Ужин – похлебка и хлеб. Просто, но чисто приготовлено!

Годфри добавил:

— Ворота на запоре. Никого не пущал. Запасы… — он положил на стол несколько исписанных корявым почерком листков – моя просьба о письменном отчете. — Дров – вот столько. Зерна – вот. Сена для Беллы – вот. Серебряных монет у Марты – десять. Перстень – у вас. Проблемы… дров мало. Зерна – на две недели скудного пайка. Сена – тоже.

Я просмотрела листки. Учет. Примитивный, но учет. Я положила их перед собой.

— Хорошо. Очень хорошо. — Я посмотрела на них обоих. Марта вытирала руки о передник, Годфри сидел прямо, с солдатской выправкой. Том стоял у двери, затаив дыхание, ожидая своей очереди. В их глазах не было покорности, только уважение к тому, что кто-то наконец взял вожжи в свои руки. — Завтра – новый день. Новые задачи. Но сегодня… сегодня вы сделали важное дело. Дом начал очищаться. Спасибо!

Они переглянулись. Марта смахнула слезу.

— Мы старались, миледи. Ради вашего здоровья.

Я посмотрела на чистый стол, на пламя свечей, на их лица. Первая крепостная стена была возведена. Не из камня. Из верности немногих, но близких мне по духу людей.

Глава 14

Чистота в усадьбе, как ни странно, сделала запустение еще заметнее. Вымытые до скрипа каменные полы холла лишь подчеркивали отсутствие ковров и мебели. Свежий воздух, ворвавшийся сквозь протертые окна, вытеснял запах сырости, но не мог скрыть запах бедности – старых стен, пустых амбаров, отчаяния. Я стояла у окна, глядя, как Том, сияя от важности, несет Марте два аккуратно наполненных ведра воды из колодца – уже значительно более чистого, благодаря усилиям деревенских мужчин. Первая маленькая победа. Но за стенами усадьбы лежало ещё море проблем.

— Марта, — сказала я, не отворачиваясь от окна. — Сегодня я иду в деревню.

За моей спиной послышался испуганный вскрик.

— Миледи! Да вы же еще слабы! После… после всего! Вам вредно!

— Мне вредно бездействовать, — ответила я, поворачиваясь. — И мне необходимо видеть всё своими глазами. Не через отчеты. Не издалека. Приготовь мне плащ. И… возьми корзинку с хлебом и сыром. Угостим детишек.

— Но, миледи… крестьяне… они запуганные. Не все конечно, но многие… вас не жалуют. Хаггард их озлобил. Они могут… — Марта заломила руки.

— Они могут испугаться еще больше, если их барыня так и будет прятаться в усадьбе, как призрак, — отрезала я. — Я не призрак, Марта. Я их хозяйка. И пора им это показать. Идем.

Марта, бормоча молитвы, накинула на меня самый теплый, хоть и поношенный, плащ. Я сама подвязала его грубым шнуром. Корзинка с несколькими кусками черствого хлеба и ломтем твердого сыра оказалась в моих руках. Знак того, что я пришла к людям не с пустыми руками. Годфри, дежуривший у ворот, увидев нас, нахмурил единственный глаз.

— Миледи? Куда изволите?

— В деревню, Годфри. На осмотр. Держи ворота. И будь начеку.

Он хотел что-то сказать, протестовать, но увидел выражение моего лица и лишь резко кивнул.

— Том! — крикнул он парнишке, который как раз возвращался от колодца. — С барышней пойдешь! Не отходить ни на шаг!

Том, широко раскрыв глаза, кинулся к нам, вытирая мокрые руки о штаны.

Дорога в деревню, теперь, при свете дня, выглядела еще более удручающе. Грязь, разбитая колеями телег, лужи с мутной водой. Первые избы. Увидев нас, старуха, сидевшая на завалинке, крестясь, юркнула внутрь. Двое оборванных мальчишек, игравших в грязи, замерли, уставившись на меня с открытым ртом, словно на привидение. Из открытой двери ближайшей избы донесся глухой, надрывный кашель.

— Миледи… — шепотом начала Марта, но я уже шла прямо к той избе, откуда доносился кашель.

Дверь была приоткрыта. Я толкнула ее. Внутри – полумрак и спертый воздух, пахнущий дымом, потом и болезнью. На грубой деревянной кровати лежала женщина, укрытая лохмотьями. Рядом сидела девочка лет пяти, с огромными испуганными глазами, державшая за руку еще более маленького мальчика, который и кашлял, захлебываясь, его лицо пылало жаром.

Женщина на кровати попыталась приподняться, увидев меня, но свалилась обратно, слабая.

— М-миледи? — прошептала она хрипло. — Простите… не встаю… детки болеют…

— Лежи, — сказала я тихо, шагнув внутрь. Марта и Том робко жались у порога. Я поставила корзинку на единственный табурет. — Что с ними? Кашель? Жар?

— Да, миледи, — женщина закрыла глаза, будто от стыда. — С младшим… Фрицем… уже третью ночь. Дышать тяжело. А Лотта… она просто ослабла.

Я подошла к кровати. Девочка Лотта вжалась в мать. Малыш Фриц кашлял снова, мелко дрожа всем телом. Я приложила тыльную сторону ладони ко лбу мальчика. Огонь. Высокая температура! Я осторожно приподняла его рубашонку. Ребра выпирали под тонкой кожей. Дыхание хриплое, со свистом. Бронхит? Пневмония? В этих условиях – смертный приговор.

— Чем поили? — спросила я, глядя на женщину.

— Водичкой… — ответила она безнадежно. — Помогает мало.

— И всё? Марта, — я повернулась к служанке. — Беги в усадьбу. Принеси чистую кипяченую воду. И… — я замялась. Каких трав попросить? Что было в саду? Что я могла вспомнить? — …мяты. Если найдешь. И меду. Хоть немного. Быстро!

Марта кинулась выполнять приказ. Том остался, переминаясь с ноги на ногу, его глаза были полны страха за малыша.

— Ты… ты не доктор, миледи… — робко проговорила женщина, глядя на меня с немым вопросом.

— Нет, — согласилась я. — Но я знаю, что грязная вода и сырость убивают. Знаю, что жар нужно сбивать. Знаю, что ребенку нужно много пить. И тепло. — Я сняла плащ и накрыла им дрожащего Фрица поверх лохмотьев. — Как тебя зовут?

— Эльза, миледи.

— Эльза. Фриц будет пить чистую мятную воду. Теплую. Часто и маленькими глотками. Лотта – тоже. И ты сама. Понимаешь? Никакой воды из колодца, пока он не станет идеально чист. Только кипяченая. Мёд рассасывайте, а не глотайте сразу!

Глава 15

Мы с Томом вышли из душной избы. Новость о моем появлении уже облетела деревню. У дверей соседних изб стояли люди. Молча. С опаской. Но уже не прятались. Я увидела старосту Грету, которая торопливо шла нам навстречу, вытирая руки о фартук.

— Миледи! Мы не ждали… Извините, за беспорядок… — она замялась, оглядываясь на своих людей.
— Ничего, Грета, — ответила я громко, чтобы слышали все. — Я пришла не для выговоров. Я пришла увидеть. Услышать. Чем живет деревня Ольденхолла. Какие беды. Какие нужды.

Тишина. Потом из толпы выступил седой старик с палкой.
— Беды, миледи? — он горько усмехнулся. — Да все у нас беды. Ваш колодец не решил проблем! Земля не родит. Скот дохнет. Дети болеют. А тут еще и налоги… хоть и не с нас, а с поместья, но Хаггард сдирал последнее, чтобы хоть что-то графине отдать!

— Земля не родит? — переспросила я. — Почему? Расскажи. Как думаешь?
— Да чем пахать, миледи? — вступил другой мужик, помоложе, но с усталым лицом. — Старая кляча Белла – одна! А плуг… он и вовсе сломан. Кое-как бороним деревянными боронами. Да и земля… она выдохлась. Сколько лет подряд одно и то же сеем – ячмень да овес. Урожай – год от года хуже. Прошлой осенью… еле семена собрали. А нынче… — он махнул рукой в сторону жалких всходов на ближнем поле. — Чай, и этого не соберем.

— После мора прошлой весной совсем туго стало… — староста Грета опустила голову. — Сена не хватает. Пастбища… те, что не заброшены, скудные. Да и болезни… то понос, то чесотка. Лечить нечем, не умеем. Помирает скотинка. А без скотины… — она развела руками. — И навозу нет. Земля голодает.

Замкнутый круг. Нищета порождала нищету. Болезни людей и скота. Истощенная земля. Отсутствие инструментов и тягловой силы. И вечный дамоклов меч – долги поместья перед графиней, которые рано или поздно обрушатся на их головы.

— И что вы едите? — спросила я, глядя на бледные, изможденные лица.
— Что Бог пошлет, миледи, — ответила Эльза, выйдя из избы, куда уже вернулась Марта с водой, мёдом и скудной зеленью. — Лебеда. Крапива. Рыбу из речки ловим, да она далеко. Грибы, ягоды, тыква… а зимой… — она не договорила, но все поняли. Зима была кошмаром.

Я почувствовала тяжесть их взглядов. Они не ждали помощи. Они ждали новой беды. Новых поборов. Нового Хаггарда в моем лице. Страх витал в воздухе гуще дыма из труб.

Я сделала шаг вперед, к центру деревенской площадки у колодца. Моя фигурка в поношенном платье казалась хрупкой на фоне этих изможденных, но сильных людей. Но я выпрямилась.

— Я вижу. Вижу бедность, болезни. Вижу, как земля страдает. Вижу, как вы боретесь! И проигрываете. — Я обвела взглядом собравшихся. — Хаггард разорил поместье. Обманул моего отца. Обманул вас. Обманул графиню. Но он сбежал. А долги и разорение остались на мне.

В толпе прошел ропот. Кто-то крякнул. Грета сжала руки на фартуке.

— Я не обещаю золотых гор, у меня их просто нет. Не обещаю, что будет легко. — Я посмотрела на избу, где лежал больной Фриц. — Но я обещаю вот что: я буду бороться. За Ольденхолл. За его земли. За вас. — Я указала на колодец, где мужики снова начали копать, выгребая грязь. — Чистая вода – это первое. Чтобы дети не болели. Чтобы вы не гибли от поноса. Это будет сделано. Уже делается! Второе: земля. Я знаю, как заставить ее снова родить. Знаю, как сеять, чтобы урожай был больше. Знаю, как лечить скот от простых хворей. Знаю, как сделать плуг легче и крепче. Я много читаю по ночам, но мне нужны ваши руки. Верьте мне!

Ропот усилился. На лицах появилось недоверие. Скепсис. «Барышня»? Знает как? Откуда? Из книжек? Фантазии больного человека?

— Вранье! — вдруг рявкнул угрюмый детина с перебитым носом, стоявший сзади. — Сказки! Чтобы мы пахали как кони на ваши поля, а вы потом все себе забрали! Как Хаггард!

Марта ахнула. Годфри, стоявший в стороне, мрачно сдвинул брови. Том сжал кулачки. Но я не смутилась.

— Мое поле – это ваше пропитание, — холодно ответила я, глядя прямо на него. — Если поле родит, у меня будет зерно, чтобы платить долги графине. Чтобы покупать скот. Инструменты. Чтобы платить вам. Натурой или деньгами. Если поле не родит – мы все умрем с голоду. Вы хотите умереть? — Я снова обвела взглядом толпу. — Я – нет. Я получила бесценный дар – жизнь. И я намерена жить. Здесь. В Ольденхолле. С вами. Помогите мне!

Тишина. Даже угрюмый детина замолчал, потупив взгляд. Мои слова, смесь прагматизма и неожиданной откровенности о «даре жизни», ошеломили их.

— Завтра, — продолжала я, — на рассвете. Здесь. Жду старосту, Грету. И тех, кто лучше всех знает поля. Кто пахал, кто сеял. И тех, кто разбирается в скоте. Мы начнем, сначала с малого. С того, что можем сделать прямо сейчас. Чтобы спасти то немногое, что осталось. Кто со мной?

Молчание. Потом Грета сделала шаг вперед. Ее лицо было серьезным.
— Я приду, миледи. И мужа приведу. И сыновей.
За ней робко выступил старик, что жаловался на землю.
— Я приду. Пахать умею. Землю чувствую.
Еще один. Потом еще. Не все. Многие все еще смотрели с недоверием, с опаской. Особенно угрюмый детина. Но люди собирались.

— Хорошо, — кивнула я. — До завтра. А сейчас… — я повернулась к избе Эльзы. — Марта, ты останешься? Поможешь с детьми? В поместье я и сама управлюсь.
— Останусь, миледи! — Марта кивнула с неожиданной твердостью.

Я повернулась и пошла обратно к усадьбе, чувствуя за спиной тяжёлые взгляды. Первый урожай доверия обещал быть скудным и горьким. Но он был посеян. Теперь нужно было сделать все, чтобы он не погиб…

Глава 16

Рассвет едва брезжил, окрашивая серое небо в грязно-розовые тона, когда я вышла во двор. Холодный воздух обжег легкие, но внутри горело нетерпение. Сегодня нельзя было терять ни минуты. Вчерашнее собрание в деревне оставило горький осадок нищеты и болезней, но и посеяло крошечные зерна надежды. Нужно было немедленно действовать, пока люди хоть немного поверили в меня!

Годфри, как всегда, уже был на ногах, проверял запор на воротах. Его единственный глаз удивленно скользнул по моему виду – я была одета в самое простое платье, поверх – грубый фартук, а на руках – перчатки, снятые со старой кожаной сбруи.

— Миледи? Вы куда в таком виде? И так рано?
— На работу, Годфри, — ответила я коротко, подбирая две нехитрые деревянные лопаты, прислоненные к стене конюшни. Одну протянула ему. — Бери. И зови старосту Грету. Они должны скоро подойти.

Годфри, привыкший к приказам, молча взял лопату, хотя его бровь поползла вверх. Я направилась к дальнему углу двора, за амбары, где куча старого, полусгнившего навоза и пищевых отбросов мирно разлагалась, источая не самый приятный аромат. Идеальное место.

Вскоре появились Грета и двое мужчин – один пожилой, коренастый, с мозолистыми руками (ее муж Бертольд, как представила Грета), и другой, помоложе, хмурый – тот самый угрюмый детина с перебитым носом, которого Грета назвала Конрадом. Они смотрели на меня и на лопаты с немым недоумением. Я старалась не показать своё разочарование. Вчера многие в деревне хотели прийти на помощь, но до усадьбы дошли только трое.

— Миледи, — поклонилась Грета. — Мы пришли, как велели. А это… что мы будем делать?
— Спасать землю, Грета, — я ткнула лопатой в зловонную кучу. — И кормить ее. Вот этим.

Бертольд фыркнул.
— Навозом? Да им все поля унавозить – лошадей десять надо, да возов сто! А у нас – старая Белла да телега разваленная!
— Не все поля, Бертольд, — поправила я. — Один участок. Маленький. Но показательный. А это — я указала на кучу, — не просто навоз. Это будущее золото. Компост.
— Ком-пост? — переспросил Конрад, кривя губу. — Чаво за диковина?
— Удобрение. Сильное. В разы сильнее просто навоза. И для его создания не нужны лошади. Нужны руки, время и правильный подход. — Я воткнула свою лопату в край кучи. — Вот смотрите. Сейчас эта куча просто гниет как попало. Мы сделаем иначе. Годфри, Бертольд, помогите раскидать эту кучу. Ровным слоем, толщиной вот так. — Я показала ладонью примерно в пол-ладони.

Мужики переглянулись, пожали плечами и начали, нехотя, разгребать вонючее содержимое. Грета и Конрад наблюдали. Я тем временем начала копать рядом неглубокую, но широкую яму.

— Зачем яма, миледи? — спросила Грета.
— Для слоев. Компост – как пирог. Слои: зелень (трава, отходы), коричневое (сухие листья, солома, щепки), земля. И навоз. Все это, перегнивая вместе, дает чудо-удобрение. И еще… — я остановилась, глядя на их непонимающие лица. Нужно было проще. Гораздо проще. — Видите, земля наша бедная? Как больная. Ей нужно лекарство. Вот это – лекарство. Мы сделаем его здесь, на маленьком участке. Потом внесем в землю на маленьком поле. И посмотрим. Если урожай там будет лучше – значит, лекарство работает. Тогда будем делать больше. Для всех полей. Постепенно.

— А пока – копаем? — процедил Конрад, явно сомневаясь в моем здравомыслии.
— Пока – копаем яму и укладываем слои, — подтвердила я, снова берясь за лопату. — Грета, иди собирай сухие листья, солому – что найдешь во дворе. Конрад, принеси пару ведер земли. Самой обычной. И воды. Марта! — крикнула я, увидев служанку, выглянувшую из кухни. — Неси кухонные отбросы! Кожуру, огрызки – все, что гниет!

Работа закипела, хоть и с неохотой. Годфри и Бертольд копали и разравнивали. Конрад, ворча, таскал землю. Грета и Марта носили сухую траву и кухонные отходы. Я руководила, показывая, как чередовать слои. Запах стоял знатный, но я не обращала внимания. Знания из из прочтённых книг о гумусе, аэробном компостировании и почвенных бактериях превращались в простые, понятные действия.

— И все? — спросил Бертольд, когда яма была заполнена доверху, а сверху мы присыпали ее землей. — Теперь ждать, чай, пока сей… компост… не сготовится?
— Да, — кивнула я, вытирая пот со лба грязной перчаткой. — Но ждать нужно не просто так. Кучу нужно раз в неделю переворачивать, чтобы воздух поступал. И следить, чтобы не пересыхала. Через несколько месяцев… будет готово. А пока… — я посмотрела на них. Годфри был задумчив, Бертольд скептичен, Конрад откровенно не верил, Грета смотрела на кучу с робкой надеждой. — Пока мы займемся другим лекарством. Для людей.

Я сняла фартук и перчатки.
— Марта, принеси корзину. И нож. Пойдем в сад. Грета, ты с нами.

Заброшенный сад усадьбы был царством бурьяна, но среди сорняков кое-где пробивались знакомые силуэты. Я повела их к зарослям у каменной ограды.

— Вот, — я указала на крупные листья с четкими прожилками. — Подорожник. Лучшее средство для заживления ран. Сорви, Марта, листьев. Много. Чистых, без дыр.
— А это? — Грета тронула невзрачное растение с мелкими белыми цветочками.
— Тысячелистник. Останавливает кровь. Собирай цветы и верхушки. Аккуратно.
— А вон то? — Марта указала на знакомые листочки. — Крапива нужна?
— Да. Жжется, но в отваре – сила против авитаминоза… то есть, против весенней слабости. И для волос хороша. Но сегодня – подорожник и тысячелистник главные.

Мы наполнили корзину. Вернувшись в усадьбу, я разложила «урожай» на чистом, благодаря Марте, кухонном столе.
— Теперь, Марта, неси ступку. Самую большую. И немного чистого нутряного жира, который ты откладывала. И горшочек маленький, глиняный!

Пока Марта искала жир и горшочек, я начала методично измельчать листья подорожника в ступке. Зеленый сок брызгал, наполняя воздух горьковато-свежим запахом.
— Что будем делать, миледи? — спросила Грета, наблюдая, как я растираю зелень в кашицу.
— Мазь, Грета. От ран, порезов, ссадин. Чтобы не гноились и быстрее заживали. — Я добавила в ступку измельченные цветы тысячелистника. — Вот видишь? Их нужно перемолоть хорошенько.

Глава 17

Несмотря на раннее холодное утро в Ольденхолле, работа во всю кипела. У компостной кучи уже копошился Бертольд, сонливо переворачивая вилами вонючее содержимое по моему вчерашнему наставлению. Рядом с ним, к моему удивлению, стоял Конрад, упирая руки в боки. Его угрюмое лицо было по прежнему недоверчивым, но уже без открытой враждебности.

— Миледи! — Дверь распахнулась, ворвалась Марта. Ее лицо сияло, как полированное серебро. — Фриц! У малого кашель… почти прошел! Дышит ровно! А Фридрих-кузнец… его рука! Воспаление спало! Говорит, мазь – чудо! Люди… люди шепчутся, миледи! Шепчутся!

Она запыхалась, сжимая в руках грязный, но аккуратно вымытый горшочек из-под мази.
— Вот, Грета вернула. Говорит, спасибо. И… — Марта понизила голос, оглянувшись, — …спросила, не сделаете ли еще? Для деревни. Мало ли что.

Я улыбнулась, забирая пустой горшочек из её рук.
— Сделаем, Марта. Я научу тебя ее готовить. Иди, вымой руки с мылом. Тщательно. Потом соберем подорожник и тысячелистник. Ты покажешь мне, где их больше всего. И я покажу тебе, как не ошибиться.

Марта замерла, ее глаза округлились.
— Меня… учить? Готовить лекарства? Да я… я неграмотная, миледи!
— Грамота здесь ни при чем, — я снова улыбнулась. — Здесь нужны глаза, руки и чистое сердце. У тебя все это есть.

Мы вышли в сад. Утро было прохладным, роса ещё блестела на сорняках. Марта, волнуясь, повела меня к зарослям у ограды.
— Вот тут, миледи… подорожник, как вы показывали. А вон там, у камней – тысячелистник. И крапивы… тьма.
— Хорошо, — кивнула я. — Теперь смотри внимательно. Подорожник – лист должен быть целым, сочным, без желтизны и дыр. Вот этот – идеальный. А этот – вялый, не берем. Тысячелистник – срываем верхушки с цветами, пока они белые и свежие. Поняла?
— Поняла, миледи, — Марта осторожно сорвала лист подорожника, сверяя с моим образцом. Ее движения были неуклюжими, но сосредоточенными. — А… а если кто порежется при сборе?
— Промыть ранку чистой водой. И сразу приложить чистый лист подорожника, — ответила я автоматически. — Сок его – лучшее средство. Запомнила?
— Запомнила, — кивнула она, уже срывая следующий лист с большей уверенностью.

Мы наполнили корзину. Вернувшись на кухню, я разложила травы на ткани.
— Теперь – чистота, Марта. Стол протри начисто. Руки – снова вымой с мылом. Ступку вымой щеткой и ошпарь кипятком.
— Ошпарить? Зачем? — удивилась она, но послушно схватила щетку.
— Чтобы убить невидимую заразу, — объяснила я. — Микробы. Они вызывают нагноение. В чистой ступке – чистая мазь. Без микробов. Понимаешь?
Марта кивнула, широко раскрыв глаза. Для нее «микробы» были чем-то вроде злых духов, но связь между чистотой и здоровьем она уловила мгновенно. Она драила ступку с таким усердием, будто от этого зависела жизнь.

Пока Марта возилась, в дверь постучали. На пороге стоял Годфри. Его единственный глаз был серьезен.
— Миледи. Конрад вас просит. Стоит у ворот и отказывается уходить, пока вас не увидит.
— Крестьянин Конрад? Один?
— Один. Говорит… поговорить хочет. С глазу на глаз.
— Хорошо, я сейчас выйду.

Я сняла фартук. Сердце забилось чуть чаще. Угрюмый скептик. Что ему нужно?

Конрад стоял посреди двора, рядом с компостной кучей, которую Бертольд уже перевернул. Он переминался с ноги на ногу, избегая моего взгляда.
— Ну? — спросила я, останавливаясь в шаге от него. — Говори, Конрад. Я слушаю.
Он крякнул, пнул сапогом ком земли.
— Эта… ваша мазь. Фридриху помогла. Рука у него… гнить перестала. Он теперь топор держать может. — Он замолчал, с трудом подбирая слова. — А у меня… у меня баба. Грудь болит. Кашляет. Не как Фриц, но… надсадно. Мяту заваривали – не помогает. Может… у вас лекарство… есть? — Он выпалил это быстро, с вызовом, как будто ожидал отказа или насмешки.

Я смотрела на него. На этого грубого, недоверчивого мужчину, который пришел просить помощи для жены. Не из доверия. Из отчаяния. Мне стало его жаль.
— Есть, Конрад, — сказала я спокойно. — Но не волшебное. Поможет ли – не знаю. Но попробовать можно. — Я повернулась к кухонной двери. — Марта! Принеси баночку с отваром мать-и-мачехи! И чистую тряпицу! И мёд, если ещё остался…

Марта появилась почти мгновенно, протягивая небольшую глиняную баночку с мёдом, отвар и сверток чистой льняной ткани.
— Вот, миледи. Отвар еще теплый. И тряпица.
Я взяла и протянула баночки Конраду.
— Вот. Пусть пьет отвар теплым. Маленькими глотками. Три раза в день. И этой тряпицей, смоченной в теплой чистой воде, пусть растирает грудь. Два раза в день. Не холодной! Теплой! И пусть дышит паром над кастрюлькой с горячей водой. Всё запомнил?

Конрад взял баночки и тряпицу так осторожно, как будто это были хрустальные яйца. Его пальцы, грубые и потрескавшиеся, сжали глину.
— Понял, — пробурчал он. — А… а платить чем? У меня… денег нет. Зерна… тоже.
— Платить будешь работой, Конрад, — ответила я. — Видишь компостную кучу? Она нуждается в уходе. Нужно переворачивать. Поливать в засуху. Бертольд один не управится. Поможешь ему?

Он посмотрел на кучу, потом на меня.
— Помогу, — кивнул он коротко. — Сдержу слово. — Он сунул баночки и тряпицу за пазуху, кивнул Годфри, который наблюдал за всем с каменным лицом, но одобрительно блестящим единственным глазом, и зашагал прочь, не оглядываясь.

— Вот так, Марта, — сказала я тихо, глядя ему вслед. — Не только давать. Но и брать. Создавать связи. Обязательства. Так строится взаимовыручка.

— Взаимовыручка, миледи? — Марта смотрела на меня с восхищением и легкой тревогой.
— Сеть взаимопомощи, Марта. Я одна – слаба. Мы вместе – сильнее. Ты, Годфри, Том… теперь Бертольд с компостом… Конрад, если слово сдержит… Грета… Фридрих-кузнец, которому мазь помогла. Каждый, кому мы поможем, и кто поможет нам в ответ – это узелок в сети взаимопомощи. Которая защитит нас всех.

Вечером, в чистой столовой при свете свечей, мы собрались все вместе – я, Марта, Годфри, Том. На столе я разложила грубый лист бумаги и обугленную палочку вместо карандаша.

Глава 18

Тишина в моей спальне была гулкой. За окном давно стемнело, но сон не шел. Я сидела на краю кровати, кутаясь в холщовое одеяло, и смотрела не на темные стены, а на свою ладонь.

В руке я сжимала маленький сверток, заботливо завернутый Мартой. Внутри – несколько высохших, зловещих стебельков с сизыми листочками. Улика. Яд. Подброшенный в травы, чтобы тихо убрать «слабую» барышню фон Ольден. Но я не была слабой. Я была злой. И теперь знала врагов в лицо.

— Кадвал, — прошептала я в темноту. Имя соседа-«Волка» обожгло язык. Алчный, жестокий, с вожделением смотрящий на наши западные луга. Его рука была очевидна: Гретхен, присланная из Седжвика, его поместья. Угрозы от его имени после ее изгнания. Он хотел Ольденхолл. И моя смерть открывала ему путь – через долги, через возможную опеку над «беспомощной» наследницей, через прямой захват, если графиня Лорвик закрыла бы глаза. Он был исполнителем. Но был ли он заказчиком?

Ещё и графиня Лорвик под подозрением. Холодная, расчетливая вдова. Регентша при короле. Враждующая с герцогом Веймаром. Мой отец, честный и прямой, стал для нее проблемой – написал жалобу, возможно, просил помощи у её врагов. Письмо пропало. Отец умер «скоропостижно». Теперь его дочь… не только выжила после яда, но и начала задавать вопросы, выгонять шпионов, наводить порядок в разоренном поместье. Я была живым укором, напоминанием о возможных преступлениях. И ее долг… сто золотых… был идеальным рычагом давления или предлогом для конфискации. Моя смерть решала ее проблемы чисто и законно. Она была грозной тенью за спиной Кадвала. Или он – ее молотом в этой глуши.

Я сжала сверток так, что хрустнули сухие стебли. Но что делать, вступать в открытую конфронтацию? С Кадвалом, у которого есть вооруженные люди? С графиней, у которой связи при дворе и долговая расписка? Нет, так нельзя.

— У меня должно быть иное оружие, — прошептала я, вставая и подходя к окну. Внизу, во дворе, мелькнул огонек – Годфри обходил дозором усадьбу с фонарем.

Я не могу сражаться с ними их же оружием. Я должна сражаться своим. Сделать Ольденхолл слишком ценным. Слишком сильным изнутри. И полезным. Чтобы моя смерть стала… невыгодной. Или слишком шумной…

План начал кристаллизоваться в голове. Схватив перо и бумагу, я стала быстро записывать мысли:

1. Экономическая ценность: Компост. Урожайность. Новые культуры (картофель? помидоры? если найду семена). Мазь – не просто лекарство, а товар? Чистая вода – здоровые работники. Ольденхолл должен начать производить что-то уникальное, нужное, прибыльное. Чтобы графиня Лорвик захотела получать с него налоги, а не конфисковывать за долги.
2. Социальная сплоченность: Мои помощники – Годфри, Марта, Том, Грета, Бертольд, Конрад, Фридрих-кузнец. Нужно расширять знакомства, искать своих людей. Через помощь. Через знания. Через справедливость. Чтобы крестьяне видели во мне не угрозу, а защитницу. Чтобы они сами стали моей стеной против чужаков. Чтобы донос на меня или мое убийство стало предательством не только барыни, но и всего сообщества.
3. Тихая оборона: Никаких открытых вызовов. Никакой вражды. Но глаза и уши должны быть везде. Границы под контролем. Любой чужак – замечен. Любая угроза – известна заранее. Чтобы у врага не было шанса на внезапный удар!

На рассвете я вызвала Годфри в столовую. Марта принесла скудный завтрак – овсяную кашу на воде и кусок черствого хлеба. Я отодвинула тарелку.

— Годфри, садись. Разговор к тебе есть.
Старый солдат на мгновение замер, потом кивнул и опустился на стул напротив. Его единственный глаз изучал мое лицо.
— Вижу, мыслите, миледи. Оборону строите. По ночам в окошке всё свет брезжит…
— Да, Годфри. Оборону строю. Но не ту, к которой ты привык. – Я положила на стол зловещий сверток с ядовитыми стеблями. – Это – оружие врага. Тихое, подлое. Наше оружие – должно быть другим. Сильным, но невидимым. Я знаю, кто стоит за покушением. Кадвал. Возможно, по указке графини Лорвик.

Годфри не удивился. Лишь сжал кулаки так, что побелели костяшки.
— Знаю. Червей подлых. Как воевать? Открыто? Силы не равны.
— Именно поэтому – открыто не воюем. – Я наклонилась вперед. – Вот что нужно сделать сейчас.

Я разложила перед ним грубый набросок карты поместья, сделанный мной ночью.
— Сперва границы. Нам нужны глаза. Твои, Тома, Бертольда, Конрада, кстати проверь его, дай простое задание – осмотреть западную межу. Регулярные обходы. Не каждый день, но часто. Обращайте внимание на любые знаки, что кто-то чужой может шпионить у наших границ. Особенно со стороны Седжвика.
— Понял, – кивнул Годфри, ткнув пальцем в карту. – Западные луга – лакомый кусок для Кадвала. Там усилю наблюдение. Тома научу, как следы читать. Парнишка сметливый.
— Нам нужно придумать систему оповещения. Если увидишь что-то подозрительное – как предупредить быстро? Кричать? Не всегда услышат.

Годфри задумался, потер шрам на щеке.
— Костры. На холме у старой мельницы. Два костра – тревога. Один – все в порядке. Днем – дым. Особый дым, если траву сырую подбросить.
— Идеально, – я отметила на карте холм. – Организуй запас хвороста там держать. Также, хочу чтобы до меня доходили любые слухи из деревни. О Кадвале. О гонцах графини. О бродягах. О чужаках. Чтобы Том раз в два дня заходил к Грете, якобы за водой или еще чем. Забирал вести.
— Сделаю, – Годфри выпрямился, в его взгляде вспыхнул знакомый боевой огонек. – Что ещё прикажете барышня?
— Хочу, чтобы все жили дружно. Никаких выпадов в сторону Кадвала. Никаких отказов платить долг графине – обещай гонцам, что заплатим как только сможем. Пока – мы тихие. Мы заняты своим хозяйством. Мы… не угроза. Пока. – Я посмотрела ему прямо в глаз. – Ты понял, Годфри? Мы должны им стать неинтересны как цель. Или слишком ценными, чтобы нас ломать.

Годфри долго смотрел на меня. Потом медленно кивнул.
— Понял, миледи. Сделаем. Я – за границы и сигналы. Марта и Том – за уши в деревне и… за вашу спину здесь, в усадьбе. – Он встал. – С вашего разрешения, пойду начинать. Тома разбужу. Научу.