Хозяюшка для (замка) некроманта

Глава 1 (часть 1)

Чувствую себя ужасно. Во рту сухость, тело ломит, словно после тяжёлой болезни, мысли путаются, кожа липкая от пота. До меня доносится равнодушное:

- Мам, ну чё?

- Дышит ещё. Дадут боги, мож и не помрёт.

- Да? Ладно. Я тады в огород. За мелким присмотри.

- Ладно.

Открываю глаза. Надо мной склоняется безобразная старуха. Приподнимает мою голову и подносит к губам чашку:

- Пей, Марыська.

Делаю глоток. Вода прохладная, вкусная. Такое чувство, что впитывается в меня, не успевая добраться до желудка. Голова кружится, сознание начинает уплывать.

Когда выпиваю всё до капли, старуха укладывает меня обратно на кровать. Голова касается подушки, и я вырубаюсь.

Новое пробуждение уже менее неприятное. Мне всё так же плохо, но мысли уже путаются не так сильно. Сил хватает даже на то, чтобы повернуть голову и осмотреться.

Я лежу в углу на матрасе. В поле моего зрения попадает маленькое окно, затянутое промасленной тканью, белёные стены и низкий потолок с балками, по которому змеятся трещины. Ламп или люстр нет. У противоположной стены стопка матрасов и сундук. Пол земляной.

Это место мне совершенно точно незнакомо.

Роюсь в памяти. Последнее, что помню – это как я съела четверть арбуза, потому что он бы испортился за выходные, села в машину и поехала на дачу. На полпути меня припёрло. До заправки доехать никак не успевала, остановилась на обочине и углубилась в лес. Облегчившись, уже повернулась идти обратно к машине и вдруг увидела белоснежного волка. Помню, ещё очень удивилась, что его шерсть белая. А потом волк прыгнул прямо на меня… Было больно. Это последнее, что я помню.

Накатывает страх: а вдруг меня спасли, но я осталась калекой?

Пытаюсь подвигать ногами и они меня хоть и с трудом, но слушаются. Когда слегка приподнимаю голову, вижу, как шевелятся. Из чего делаю вывод, что это не самообман и ноги действительно в порядке. И раз у меня получилось поднять голову, позвоночник, скорее всего, тоже.

Может быть, волк меня не убил, а я просто потеряла сознание? И какой-то деревенский житель притащил меня в свой дом? Но почему в таком случае он не вызвал мне скорую? Странно.

Вынимаю из-под грубой ткани, которой меня укрыли до шеи, руку и подношу её к лицу.

И это совершенно точно не моя ладонь. Дело даже не в том, что кожа грубая и мозолистая; и не в том, что пальцы тоньше моих, а сама ладонь уже. Дело в том, что эта ладонь принадлежит молоденькой девушке, а уж никак не пенсионерке.

- Марыся, ты пришла в себя? – раздаётся обрадованный старческий голос от дверного проёма.

В комнату входит та же старуха, которую я видела во время своего прошлого пробуждения.

Пытаюсь ей ответить, но из горла вырывается только хрип.

Она подходит и касается моего лба губами. Отстраняется и кивает:

- Температура спала! Хвала богам! Мы уж так боялись! Шорха и Лата эта зараза не коснулась, да и матушки твоей, хвала богам, тоже. Староста уже и жертвы богам приносил, а всё одно каждый день эта зараза сызнова кого-то косила. Пришлось к некроманту на поклон отправляться. Но сама понимаешь, пока до него добрались, пока он приехал, почитай, треть народа уже и того, преставилась. Я, твои отец с матушкой, Шорох, Лат, ты да Ижиса только и остались от нашей семьи... Некромант, нелюдь этот, по домам походил, знаки свои жуткие нарисовал, а потом выдал порошки для каждого, кто заболел. И несколько про запас оставил. Сказал, только от этой болезни поможет, да и силу имеет не больше месяца. И самолично убедился, что всем больными выдали при нём… Это он правильно. Староста наш тот ещё крохобор… Сейчас водицы тебе принесу. Погодь.

Обалдело хлопаю глазами. Марыся? Некромант? Жертвы богам? А главное – рука не моя. Поднимаю ладонь и снова смотрю на неё с недоумением. Снова убеждаюсь, что она принадлежит другому человеку – гораздо моложе меня.

Глава 1 (часть 2)

Старушка выходит и возвращается с чашкой воды. Выпиваю всё до последней капли. Она улыбается:

- Мы уж боялись, что и ты того. Да видно зелье некроманта дуже сильное, раз даже тебе помогло… Девок не так уж много осталось в деревне, глядишь, и для тебя муж найдётся. Ванка померла, так шта Юсыр без жены нонче. Деточек у него четверо всего осталось, всяко будет им мамку искать. Он, конечно, строгий, жену проучить любил, но так оно дело такое - помилее будь, глядишь, и сживётесь… И сестра твоя Глашка померла, так что младшего сына нашего старосты за тебя сосватать могут. Он, конечно, не без изъяну, но староста всем сыновьям хаты справные ставит. Да и желающих выйти за него больше нету, не до перебору им…

Из соседней комнаты раздаётся рёв. Старушка подхватывается и уходит, я же пытаюсь переварить то, что услышала.

Похоже, в этом месте была эпидемия чего-то. И от этой эпидемии помог избавиться некромант. И зовут меня теперь не Марина, а Марыся.

Подношу ладонь к лицу и в очередной раз убеждаюсь, что ничего не изменилось: руки не мои. Приподнимаю укрывающую меня до подбородка ткань и вижу хрупкое девичье тело в длинной полотняной рубахе с заплатками. Кожа груди молодая, тело вполне женственных очертаний, только уж очень тощее. Если добавить к этому мозолистые ладони, то жизнь Марыси не представляется лёгкой.

Моё пребывание в этой деревне, вполне можно объяснить похищением, но вот тело ничем подобным не объяснишь… Может быть, это сон, или я в коме? Если так, то очень хочется проснуться.

С этими мыслями снова погружаюсь в сон.

Просыпаюсь из-за того, что старуха трясёт меня за плечо. Она помогает мне сесть, а потом скармливает кашу, заправленную маслом и салом. Сперва еле заставляю себя жевать и глотать, но потом аппетит просыпается. Запиваю всё водой, и старушка снова помогает мне лечь.

На языке вертится множество вопросов. Но задать их не решаюсь – лучше выждать и посмотреть, что будет дальше. Не хочется вызывать подозрений – в памяти всплывает инквизиция и их весёлая традиция жечь живьём. Пока у меня недостаточно информации, лучше проявить осторожность.

Старуха уносит тарелку. Обратно она возвращается вместе с девочкой лет двенадцати и двухлетним мальчиком. Они расстилают на полу матрасы, достают из сундука подушки и куски ткани, чтобы укрыться, после чего ложатся.

В комнату заглядывает женщина лет тридцати. Её светлые волосы заплетены в пышную косу, а платье из простой ткани, заношенное, но без заплаток, облегает беременный живот. Она внимательно смотрит на меня своими голубыми глазами и обращается к старухе:

- Как она? Очуняла?

- Да. Даже поела.

- Ладно. Завтра пусть тебе в доме помогает. А потом нужно уже и огородом заняться. Некогда разлёживаться.

- Добре.

Всё ещё чувствую слабость, да и сытый желудок приятно согревает, так что снова погружаюсь в беспокойный сон.

Меня расталкивает бабка. Когда открываю глаза и пытаюсь рассмотреть её в полумраке, она ворчливо произносит:

- Вставай давай. Пора еду готовить. Дочка сказала, что сегодня ты мне на кухне помогаешь.

- Ладно, - соглашаюсь я и осторожно приподнимаюсь.

Встать удаётся, вот только голова от слабости так начинает кружиться, что приходится опереться ладонью о стену, чтобы не упасть.

Старуха кривит рот:

- Всё ещё плохо тебе? Давай помогу переодеться.

Стаскивает с меня влажную ткань сорочки, а затем помогает надеть платье из серой грубой ткани. Оно выглядит поношенным, со следами ремонта, но выбирать не приходится.

Когда я снова пошатываюсь, старушка подпирает меня плечом и ворчит:

- Давай до туалета тебя провожу. Глядишь, на свежем воздухе очуняешь.

Идём медленно. Голова всё ещё кружится, но на улице действительно становится легче. В нос ударяет запах навоза, сена и мяты. По утоптанной тропке доходим до деревянного туалета. Старуха ждёт, пока я справлю нужду, и ведёт меня обратно.

- Мне бы помыться, - прошу я.

- Неча воду переводить! – ворчит она. – Готовить пора. Твой батюшка будет недоволен, если с завтраком запоздаем.

Визуализация

Старуха могла бы выглядеть вот так:

А комната, в которой оказалась героиня, могла бы быть такой:

Глава 1 (часть 3)

Возвращаемся в большую комнату, через которую шли на улицу. В углу возвышается здоровенная печь, в центре – длинный грубо сколоченный стол, окружённый табуретами. У стены буфет с рядами глиняных мисок. Здесь полумрак, и чтобы его разогнать, старуха зажигает лучину – длинную деревянную палочку.

Опирает меня на стену в углу, затем подтаскивает ко мне мешок картошки и вручает нож:

- Ты почисти, а я пока печь растоплю, да лепёшек напеку. Сейчас чугунок принесу.

Она достаёт из печи чугунок и ставит рядом со мной. Потом подтаскивает ведро, куда можно бросать очистки, и хмурится:

- Давай быстрей!

Пока чищу картошку, старуха растапливает печь, и начинает готовить тесто. Мука грубого помола, сероватая. И мне, как санитарке, режет взгляд то, что бабка не помыла руки перед готовкой. Но молчу – пока я не понимаю, что происходит, лучше не высовываться.

Через десять минут тесто готово. Старуха раскатывает тонкие лепёшки, после чего обжаривает их на сковороде и складывает румяной стопкой на тарелку.

В комнату заходит беременная женщина, которую я видела вчера. Осматривает происходящее и кивает:

- Добре… Пойду огороднины какой поищу к завтраку-то. И сальца достану… Марыся, ты как?

- Голова кружится, - честно признаюсь я.

- Не брешешь?

Качаю головой, но женщина недоверчиво переводит взгляд на старуху. Та кивает:

- Слаба она пока. Еле до туалета дошла.

Женщина кривится:

- И почему боги забрали не её, а Таночку мою? Ох уж, несчастливая моя доля…

С этими словами она уходит на улицу.

Старуха никак не комментирует слова этой женщины, поэтому произношу, в надежде получить больше информации:

- За что она так со мной?

Та хмыкает:

- На Таночку сын старосты из соседней деревни заглядывался. Выкуп готовил. Обещался коровку нам справить. Как картошку бы собрали, сватов прислал бы. А ты что? Правильно говорят, рыжеволосые не к добру рождаются. А ишь ты – выжила. И даже болезнь тебя не взяла.

Теперь я знаю больше, но радует ли меня это? Определённо нет.

В темноте было сложно различить цвет моих волос, но теперь, перекинув косу вперёд, убеждаюсь, что она действительно с рыжиной. А рыжих здесь, похоже, не любят. Вероятно, именно поэтому старуха и прочила мне таких женихов.

Женщина возвращается с корзинкой овощей и зелени. Смотрит в мою сторону и поджимает губы:

- Чего ты возишься там?

- Я уже закончила, - отвечаю, опуская в чугунок последнюю картофелину.

- За стол пересаживайся. Салат резать будешь.

- А где можно помыть руки?

- Тебе что, память отшибло? – кривится женщина.

- Я её провожу, - старуха перекладывает на тарелку очередную лепёшку, помогает мне подняться, а потом ведёт в коридор к рукомойнику.

Доливает в него полчашки воды и выжидательно смотрит. Мыла вокруг не наблюдается, так что просто споласкиваю руки и вытираю куском грубой ткани, висящей рядом на гвоздике. Затем старуха подводит меня к столу, где меня уже ждут большая миска, нож и разделочная доска. Когда начинаю резать, женщина какое-то время стоит и наблюдает, а затем уходит в коридор, ведущий к комнате. Возвращается в сопровождении девочки, которую я видела перед сном.

Чугунок забирает бабка и уходит в коридор. А когда возвращается с вымытой картошкой, залитой водой, ставит чугунок в печку.

Девочка вместе с женщиной выходят на улицу. Минут через десять девочка возвращается одна с маленькой корзинкой, полной яиц. Затем она снова уходит во двор. Минут через двадцать заходит женщина с ведром молока, разливает его по чашкам, а остаток переливает в кувшин, который водружает на стол.

Старуха смазывает сковородку куском сала и готовит яичницу из десяти яиц.

Визуализация новой жизни

Женщина, она же мать девушки, в чьё тело попала героиня, могла бы выглядеть вот так:

Кухня:

Двор:

Глава 1 (часть 4)

К тому моменту, когда я заканчиваю нарезать огурцы, помидоры и зелень, женщины начинают сервировать стол. Молодая достаёт кусочек сала, тонко его нарезает, затем водружает на стол лепёшки и расставляет миски с ложками.

Меня сгоняют с места, и я снова занимаю тот же угол. Желудок от съедобных запахов и вида еды болезненно сжимается. Чувствую жуткий голод. Снова возвращается головокружение, и я упираюсь лбом в колени, чтобы его переждать. А когда становится лучше, наблюдаю за тем, как хозяюшки продолжают готовить завтрак.

Картошку достают из печи и перекладывают на большую тарелку, которую размещают в левой части стола. В центре ставят тарелку с лепёшками, а правее - яичницу и сало.

В комнату входит бородатый мужик и оглядывает хмурым взглядом стол:

- Шорох ещё не проснулся? Иди разбуди.

- Я сейчас, - угодливо улыбается женщина с косой.

Мужчина садится в торец с левой стороны стола, как раз напротив тарелки с салом. Старуха тут же суетливо накладывает ему несколько картофелин, треть яичницы, заворачивает в лепёшку половину всего нарезанного сала, и мужик приступает к завтраку.

Мой желудок снова болезненно сжимается в голодном спазме, и я отворачиваюсь от стола. Очень хочется сесть и поесть, но решаю выждать. Кто знает, как у них тут всё заведено. Не хочу вызвать подозрения.

Женщина возвращается с крепко сбитым парнем и мальчиком. Со двора возвращается девочка. Парня и мальчика садят с обеих сторон от мужчины. Следом усаживаются старуха и женщина. Нам с девочкой достаются места, расположенные на противоположном от мужика конце стола.

От моих соседей откровенно воняет потом и немытым телом. Но, похоже, никого, кроме меня, это не смущает.

Почти всё оставшееся сало старуха перекладывает на тарелки парня и мальчика, оставшийся кусочек – на тарелку женщины. Себе и женщине она накладывает по кусочку яичницы, остальное – младшим мужчинам. Нам с девочкой достаётся по паре картофелин и салат. Девочка голодным взглядом смотрит на стопку лепёшек, но не берёт, довольствуется тем, что ей наложили. Следую её примеру, хотя выданного слишком мало, чтобы почувствовать сытость. Старуха подкладывает мужчинам ещё еды, себе и женщине берёт по лепёшке, нам с девочкой лепёшек так и не достаётся.

Теперь мне становится понятно, почему девушка, в чьём теле я оказалась, такая тощая. Сразу вспоминаются порядки в доме моей бабушки по отцовской линии. Она тоже всегда была добра только с моими братьями и отцом, а нас с матерью недолюбливала. В детстве я очень обижалась, а когда выросла, до меня дошло, почему так. Раньше невеста уходила в дом жениха и должна была прислуживать своей свекрови, так что дочек растили как «отрезанный ломоть» - для чужой семьи.

После завтрака все встают. Мальчика старуха подхватывает на руки, парень, мужчина и женщина выходят. Девочка начинает собирать тарелки. Мне же от старухи прилетает затрещина:

- Чего расселась? Помоги Ижисе.

От удара едва не врезаюсь лбом в столешницу, но всё-таки удаётся удержать равновесие. И хоть голова взрывается болью и снова накатывает слабость, не дожидаясь продолжения, встаю и помогаю девочке собрать посуду в большой таз. После чего мы вместе с ней выволакиваем его во двор. Девочка заливает посуду водой, потом мы отскребаем её тряпками с песком. Затем девочка приносит новый таз воды, мы споласкиваем посуду и относим её обратно на кухню.

Старуха нас уже ждёт:

- Ижиса, накорми скотину. А ты, Марыся, раз уж от тебя сегодня мало толку, платьем своим займись. Авось кому и приглянёшься.

Минуем коридор с двумя дверьми и возвращаемся в комнату, где я проснулась. Старуха достаёт из сундука ножик, нитки, иголки и ворох серой грубой ткани:

- Вот! Чтобы за сегодня закончила, а то мамка злиться будет. Ты меня поняла?

- Да, - киваю я.

Ткань оказывается платьем длиной чуть ниже колена. Кусок рукава уже сшит, но довольно кривыми стежками. Вдеваю нитку в иголку и приступаю.

В комнате полумрак, душно, чувствуется запах немытых тел и пота. Поскольку помыться мне так и не разрешили, не исключено, что этот запах и от меня тоже. Но делать нечего.

Шью, стараясь имитировать стежки того, кто сшивал эту одежду до меня.

Остальные члены семейства)

Глава семьи

Старший сын:

Ижиса:

Младший брат: