Хранители библиотеки Древних. Кн. 1. Папирусы Птаххетепа

Предисловие

Уважаемые читатели!

Если вы взяли с полки эту книгу — значит, готовы погрузиться в совершенно другую историю Древнего Египта, а также археологию, связанную с эпохой фараонов и миром, который процветал задолго до известных нам древних египтян.

Несколько лет назад, разбираясь на полках в кабинете отца, я обнаружил небольшой офисный короб с текстами, набранными на печатной машинке и написанными от руки витиеватым почерком. Большинство записей оказалось семидесятилетней давности: одни изрядно выцвели, с десяток листов были измяты и снова разглажены, словно их по ошибке выбросили в корзину для бумаг, но потом спохватились и вернули обратно в папку, где-то не хватало страниц, где-то предложения сливались в сплошные пятна из-за расплывшихся от влажности чернил… Но этот факт не оттолкнул меня, а, наоборот, подхлестнул заняться изучением старой рукописи. Ею оказался дневник историка доктора Джонатана Эдварда Бра́йтона, который был продолжен моим отцом, Сахемхе́том Аджа́ри (в последние годы жизни упоминавшим его как архив и жаловавшимся, что на обработку и издание которого у него так и не хватило ни времени, ни таланта писателя, ни углубленных знаний в грамматике хотя бы одного из трех языков, которыми он свободно владел на разговорном уровне).

Мне удалось восстановить бо́льшую часть текста, однако, некоторые фрагменты воссоздавал и дорабатывал, опираясь на свои воспоминания о родителях, на рассказы бывших сотрудников каирского музея и Службы древностей, на истории, звучавшие в моем детстве.

Над читабельностью обоих дневников также пришлось поработать. В итоге, я убрал в первой части, написанной доктором Брайтоном, несущественные научные отступления и объемные рассуждения, громоздкую терминологию, календарную датировку, сгладил стилистические шероховатости для удобства чтения; а вот над второй, автором которой являлся уже профессор Аджари, пришлось основательно потрудиться в должности переводчика, ибо в ней, кроме английского языка, использовалась и арабская вязь, и древнеегипетская иероглифическая скоропись, бывшая в обиходе писцов третьей и четвертой династий, что затрудняло понимание и правильность сопоставления фрагментов текста (отец предпочитал делать записи на писчей бумаге перьевой ручкой и незнание написания на одном языке восполнял словами и даже абзацами на другом). В некоторых главах я счел необходимым добавить примечания, что, на мой взгляд, раскрывало некоторые аспекты, непонятные людям, далеким от научных тонкостей.

Почти три года все свободное время я проводил над дневниками, что сейчас в ваших руках. Тяжелый, кропотливый труд, но он не способен сравниться с тем, что сделали люди, о которых будет идти речь. Рискуя своей научной карьерой, положением в обществе и даже жизнью, они изучали наследие высокотехнологичного мира, ставшего основой для развития культуры Древнего Египта, и творения которого ошибочно принимаются за созданные людьми первых четырех династий.

Я посвящаю эту книгу памяти сильных духом и преданных своей цели ученых: Птаххетепа, Стефании Аджари, Джонатана Брайтона, Захии Хавасса и моих родителей — Сахемхета Аджари и Эмилии Карнарвон, чтобы их работа не канула в забвение, а нашла своих последователей, и исследование додинастической цивилизации, процветавшей более сотни веков назад на берегах Нила и строившей великие пирамиды, не останавливалось ни на мгновение.

С уважением, профессор Стефан Захия Джонатан Аджари-Карнарвон.

Глава 1

Записи Джонатана Брайтона, начатые в 2001 году

Дорогие читатели! Несмотря на то, что долго занимался историей Древнего Египта, точнее, посвятил ей всю свою сознательную жизнь, я был потрясен событиями, невольным свидетелем которых мне довелось стать. Поэтому по возвращении из Каира в Лондон впервые решил сесть за печатную машинку не для работы над очередным научным трудом, а чтобы записать историю одного египтянина и сохранить его научные знания, пронесенные сквозь тысячелетия. Еще ни разу я не удостаивался такой чести, и, если не брать во внимание всю трагичность происходившего в тот момент, душу переполняла гордость, что стал биографом столь необычного молодого человека. Так как никогда не увлекался написанием художественных произведений и не вел дневников, заранее прошу прощения за свой нелитературный, порой примитивный и чрез меру забитый научными терминами язык.

В каирской квартире погибшей коллеги, сидя на диване с толстой тетрадью на коленях, месяц назад я выслушал исповедь юноши, которому было необходимо излить душу, чтобы от отчаяния и одиночества не оборвать свою жизнь. Его настоящее имя Сахемхет Неферефкара Хор Ахет, но в стенах каирского музея его знали под именем Сахемхета Аджари. Именно о нем и пойдет речь.

Пожалуй, начну с маленького предисловия о человеке, нашедшего и вернувшего Сахемхета в мир живых — Стефании Аджари.

Стефания… Талантливейший полевой археолог, когда-либо работавший среди песков Саккары. Столько уникальных находок — и ни одной изданной монографии, потому что не признавала засилья «бумажной бюрократии», как она называла научные труды. Сотрудники музея и работники Службы древностей дали ей прозвище «саккарский профессор», хотя никакой ученой степени эта умнейшая женщина никогда не имела. Стефи настолько увлеклась Древним царством, что остальные две тысячи лет «вселенной фараонов» для нее просто не существовали. Все рабочее время она предпочитала проводить среди песков, камней и захоронений первых династий, пытаясь отыскать как можно больше артефактов, похожих на те, что нашли в потайных комнатах пирамиды Джосера. Я бы не сказал, что Аджари принадлежала к «альтернативщикам», но и к приверженцам классической истории, коим сам являлся, ее тоже не относил. Она была сторонником фактов, подтвержденных находками, а не домыслов, выдаваемых невеждами за научные открытия.

Стефания… Радушная женщина средних лет, встречавшая друзей и коллег улыбкой и озорным взглядом поверх слегка затемненных очков. Она запомнилась мне поседевшими, всегда немного растрепанными волосами, вьющимися от природы и стянутыми выцветшим льняным шарфом, потертыми рабочими брюками и мужской рубашкой с закатанными рукавами. Загорелое лицо археолога, постоянно иссушаемое сухим ветром, песком и палящим солнцем, покрывали мелкие морщинки, поэтому на вид Стефи давали лет на десять больше, чем было на самом деле. Но это только добавляло ей особого шарма и притягательности.

Стефания… Всегда доверявшая внутреннему чутью, спокойная, рассудительная. Даже в самые тяжелые моменты она не теряла контроль над эмоциями, но если это кому-то удавалось вывести ее из себя, а таких случаев на своем веку могу припомнить только два, то гнев Аджари выплескивался такой эмоциональной тирадой, на которую только были способны ее итальянские корни. Зато с трудом могу вспомнить, когда она обращалась к людям по именам (на такие мелочи, по ее словам, в голове не хватало места). Их заменяло красивое слово предков Стефи — «ами́ко» (друг). И я находился на седьмом небе от счастья, когда с ее губ слетало мое незамысловатое имя.

Стефания… Ставшая для меня единственной женщиной в этом мире, но признаться в любви которой у меня так и не получилось по собственной же глупости.

С чего же началась эта мистическая история? Расскажу все, как было, без глянцевых фантазий, безумно любимых современными читателями. Только правда и ничего, кроме правды, так как об этом меня попросил Сахемхет.

Той осенью девяностого, вопреки всем законам местной природы, по окрестностям Саккары гуляли почти ураганные ветры, часто переходившие в пылевые бури. Обозленные и расстроенные туристы, устав сидеть в номерах, прерывали отдых и возвращались домой. Аджари уже скучала по раскопкам, поэтому устроила их в запасниках музея, в очередной раз дотошно пересматривая содержимое каждого ящика или стеллажа в надежде найти какой-нибудь экспонат, имеющий отношение к Древнему царству и еще не исследованный ею. Я же отбирал мелкие статуэтки Нового царства и вносил их в каталог для выставки в Лондоне, открытие которой директора обоих музеев запланировали после Рождества.

В начале декабря ветер также внезапно стих, как и начался, и в первый же солнечный день Стефания попросила составить ей компанию в поездке к месту раскопок. Будучи ее тайным поклонником, не смог отказать, пусть и своей работы было хоть отбавляй.

— Вернемся — помогу тебе, — мотивировала она, — тут на один вечер бумажной волокиты осталось.

— Сам как-нибудь справлюсь, а вот от музейной пыли надо прочистить легкие.

— Пустынным воздухом после таких ветров особо не надышишься, — улыбнулась Аджари, — но я все равно помогу, амико.

На следующее утро, заказав приемлемый по цене старенький внедорожник, мы выехали из Каира в Саккару. Водитель оказался новичком, и Стефания, сидевшая на переднем сиденье, указывала на точное расположение дороги под бесконечными песчаными горами, нанесенными за недели сильных ветров, по которым мы «плыли», как на корабле во время приличного шторма.

Глава 2

С рассветом мы выехали из Каира в сторону Саккары, где рабочие ждали нашего возвращения. Сделать предстояло многое: сначала закрепить стены шахты, ширина которой была примерно два на два метра, затем усилить подъемный механизм с учетом глубины в несколько десятков метров и начать вытаскивать камни и песок… Я уходил на раскоп контролировать весь процесс, Стефи же устраивалась на отвале еще раз проверять все, что вытаскивали рабочие.

Еще никогда в моей жизни не было столько ветра, солнца и песка, который забивался в ботинки, оседал толстым слоем на рубашке и широкополой шляпе. Я оказался настолько неприспособлен к полевым работам, что по несколько раз за день отсиживался под навесом, остывая от жары с мокрой повязкой на голове и стаканом ледяной минеральной воды в руках. Зато Аджари комфортно чувствовала себя в песках любимой Саккары и постоянно напоминала, что в таких условиях заработать ангину парой глотков очень холодной жидкости проще простого.

В таком режиме проработали пару недель. За это время мы не нашли ни одного предмета, но и до конца тоже не докопали.

— Если через три метра не будет дна — сверну раскопки, — удрученно произнесла она, бросив взгляд в сторону бесконечной шахты, — иначе тут будут уже современные трупы.

— Вот так сдашься?! — приободрил ее. — Не твой стиль.

— Это не шутки, Джон. Леса трещат по швам от глубины и нагрузки. Воздуха очень мало, места тоже. Мы и так на тридцать метров ушли вниз! Шахты такой глубины во всей Саккаре и Гизе по пальцам пересчитать можно. У рабочих перерыв. Бери лопатки, полезем — посмотрим, как там дела.

Стефи оказалась права: жуткая темнота, духота, прогнувшиеся доски, скрипевшие от каждого движения веревки с корзиной… Как только древние строители работали в таких условиях? Нас хоть спасал старый дизельный генератор, от которого работали подъемный механизм и гирлянда тусклых лампочек, а у них — только руки, веревки, зубила да масляные светильники.

— Рой около этой стены, я буду напротив. Север или юг, третьего не дано. Если есть вход, он будет у кого-то из нас, — произнесла она, включая еще один фонарь и надевая респиратор.

Стараясь не поднимать пыль, в абсолютной тишине мы копали около часа, пока Аджари не окликнула меня.

— Джон, мне кажется или это?..

— Не кажется… Это штукатурка… Вход! — выдохнул я. — Возвращаемся наверх?

— Да. Ребята расчистят здесь сами.

Поднявшись на «свет Божий», Стефания проинструктировала рабочих, которые должны были работать на дне шахты. Я прекрасно понимал ее дотошность в вопросах техники безопасности: человеческую жизнь «саккарский профессор» ставила выше любых находок.

Прошло еще два утомительных дня. Люди работали не спеша, осторожно, укрепляли леса и подъемный механизм: Аджари рассчитывала вытащить, как минимум, антропоморфный гроб, который весил с десяток полных корзин. Но находок в нетронутом захоронении могло быть очень много. Мне плохо удавалось скрывать волнение, ведь прежде бывал только в давно открытых гробницах, а самому присутствовать и даже вскрывать усыпальницу еще не доводилось. В результате Стефания сослала контролировать отвал, чтобы не отвлекал излишними советами работавших наверху.

Солнце приближалось к горизонту, когда последнюю корзину с песком подняли на поверхность. Решив не дожидаться утра, Стефи, я и двое рабочих спустились в шахту. Сомнений не было, что стоим на каменном дне и перед нами замурованный вход, замазанный сверху грубо истолченным известняком вперемешку с глиной под цвет и рельеф стен.

— Хорош тайничок — сразу не заметишь, — усмехнулся я, проводя рукой по крошившемуся слою. — Ломаем?

— Ломаем!

Все надели защитные маски и очки, мы со Стефанией заняли место на лестнице, чтобы лучше видеть и одновременно не мешать. Самый сильный из мужчин, нанятых на раскопки, киркой начал прорубать проход в толстой, но сделанной наспех известняковой кладке. Камни в шахте и замурованный вход показывали, насколько закрывавшие гробницу беспокоились о том, чтобы никто туда не проник, а, может, и не покинул ее.

— Хватит, поднимайся наверх, — археолог остановила рабочего. — Джон, меняй маску и пошли.

Включив фонари на полную мощность, сквозь завесу пыли мы пролезли в небольшой зал. Стены оказались богато украшены росписью и надписями, но с зияющими дырами на месте имени хозяина и его лица. Никакой утвари — только присыпанный песком пол.

— Как в хорошем ужастике, — произнесла она. — Надеюсь, из-за угла не выскочит ожившая мумия.

— На этот случай у меня есть фонарь и кисточка! — рассмеялся, стараясь разрядить обстановку. — Идем дальше?

— Боязно что-то… — в голосе Стефании я впервые услышал нотки неподдельного страха.

— Я же с тобой! — приободрил ее.

Следующий зал был немного больше первого и такой же пустой, если не считать большого каменного прямоугольного саркофага. В дальнем углу лежала приличная куча песка вперемешку с дробленым известняком, словно кто-то устроил уборку, но забыл вынести мусор. Я подошел к стене, на которой оказались нетронутые надписи и единственная неиспорченная фреска. Бог Ра протягивал царю людей Осирису диск белого цвета и свиток. Под их ногами изображался странный чертеж какого-то здания с видом сверху. Иероглифы еще больше запутали меня: попытался перевести, но это оказался странный набор не связанных друг с другом слов, причем одни знаки окружали полукруглым ореолом фигуру бога, а другие — написаны в вертикальной разметке по канону Древнего царства. В самом низу я заметил еще один рисунок со схематично нарисованными рекой, городами, дорогами и напомнивший мне зашифрованные пиратские карты, какие рисуют для детских книжек.

Глава 3

Аджари проснулась через пять дней в полном недоумении: как она умудрилась заснуть уже в третий раз? Предположил, что Стефи получила большую дозу, чем я, вскрывая пелены, и она подтвердила мою догадку.

С разрешения Икрама Стефания окончательно переселилась в больницу: первое время она старалась не покидать палату даже на несколько минут, настолько боялась не оказаться рядом в момент пробуждения своей находки, но через пару недель немного успокоилась и периодически уступала вахту оплаченной сиделке. Я каждый день звонил ей по стационарному телефону на сестринский пост, изредка приезжал, потому что по договоренности с доктором Хавассом и директором музея работал за нас двоих: были нужны деньги на лекарства и еду. Древнему египтянину день ото дня становилось лучше, но он все еще крепко спал.

Прошло больше трех месяцев. После долгих бюрократических проволочек, обивания порогов каирских чиновников и собирания необходимых бумаг Стефания, не без нашей с Икрамом активной помощи, подготовила все документы на усыновление мальчика. Оставалось только узнать его настоящее имя, чтобы вписать в официальные бланки.

Я был на базаре, искал для Стефи ее любимые финики в сахаре, когда ко мне подлетел на велосипеде тяжело дышавший студент-стажер из музея.

— Док-доктор Брайтон! — заикаясь, начал он. — Там, «саккарский профессор» звонила, спрашивала, просила… — а потом резко выпалил, — Ра торжествует над смертью!

— Стефания? Спасибо! Лечу! — радостно воскликнул, перепугав стоявших рядом туристов, и бросился искать такси до больницы. Фразу про бога солнца я использовал в качестве пароля, чтобы сохранить в тайне от коллег наше открытие и обезопасить древнего жителя этой страны от вездесущих журналистов. Для всех звучала история про больного египетского мальчика-сироту из деревушки близ Дахшура, которого она решила усыновить.

Открыв дверь в палату, я замер на пороге. «Маленький принц» полулежал на кровати, откинувшись на подушки, Стефания сидела рядом, стараясь не шевелиться, и молчала. На лице египтянина читался страх, в глазах стояли слезы. Тонкие длинные пальцы судорожно сжимали одеяло.

— Птаххетеп… — чуть слышно позвал он. — Птаххетеп…

— Это его имя? — увидев меня, спросила археолог.

— Нет… Он зовет кого-то, — ответил, вслушиваясь в каждый звук.

— Амико, узнай, как его называли родители.

Я стал вспоминать, как на древнем языке будет звучать «Как тебя зовут?» Повторив множество звучаний вопроса, я так и не получил ответа. Он не понимал. Тогда я решил поговорить с ним на языке иероглифов и рисунков. Письменность всегда была более универсальным средством общения, чем речь, особенно там, где не использовался фонетический алфавит. Сбегав в магазин за альбомом, тушью и кистями, нарисовал на листе большой картуш, указал на белое пространство внутри и ткнул пальцем в мальчика. Он испуганно посмотрел на меня, но улыбка и успокаивавший шепот Аджари сделали свое дело: египтянин с трудом сжал кисточку в дрожащем кулаке, макнул ее в черную краску. На бумаге появлялись один за другим корявые знаки. С таким начертанием имени я столкнулся впервые: словарь Гардинера, когда-то выученный наизусть, еще больше усугубил положение.

— Сехмехт Нефритаакара Хор Ихит? — я, едва не сломав язык, по слогам прочитал вслух.

— Сахемхет Неферефкара Хор Ахет, — тихо, почти шепотом, поправил он.

— Птаххетеп?

Но ответа не последовало: мальчик свернулся калачиком и заплакал. С его губ постоянно слетало это имя. Это были слезы тоски, слезы утраты…

Стефания бросила недобрый взгляд в мою сторону, и я ушел, чтобы не травмировать его еще больше. Через несколько дней она сообщила по телефону, что врачи после тщательного обследования выписали нашего «принца», все документы оформлены, и он будет жить в ее квартире недалеко от каирского музея.

Захия разрешил Аджари взять отпуск без оплаты еще на два месяца. Все время она посвящала Сахемхету, пыталась научиться его языку и знакомила древнего египтянина с нашим миром. Но мальчик отказывался выходить на улицу, молчал и отрешенно что-то рисовал в альбоме. Стефи аккуратно делала копии с рисунков, когда он спал, и передавала мне с посыльным или работниками запасников, иногда заглядывавшими к ней. Я пробовал перевести, но понимал, что вся египтология базировалась на письменности Позднего и Нового царств, которая в большинстве своем не имела ничего общего, кроме самих знаков, с языком Древнего царства. На одном из листов заметил несколько символов, почти таких же, что начертаны на стене в гробнице. Но таких иероглифов среди текстов ни раньше, ни позже больше не встречалось. Шифр или диалект? Пока было непонятно.

Эти знаки все чаще появлялись на бумаге, причем вперемешку с известными начертаниями, словно заменяя слова. И вот, не выдержав, я решил приехать к Стефании. Для Сахемхета купил на базаре стопку папирусных листов, хорошие кисти, краски, а также спелые персики и инжир, которые, как считалось, тоже росли в долине Нила несколько тысяч лет назад в более дикой форме.

— Здравствуй, Джон! — улыбающаяся Аджари стояла на пороге.

— Как я по тебе соскучился, Стефи! — крепко обнял ее. — Как мальчик?

— Тоскует. Молчит. Все время шепчет и пишет это имя… Птаххетеп. Кем он был для него? И связан ли жрец в шахте с ним?

Глава 4

Точкой отсчета для меня стал последний звонок Аджари. С этого времени прошло уже одиннадцать недель. С каждым днем надежда дождаться пропавших угасала все сильнее. И чем больше мирился с тем, что уже никогда не увижу ни Стефанию, ни Сахемхета, тем отчаяннее становились после очередной бессонной ночи мои молитвы в лучах солнца, освещавшего бездушные пирамиды.

В тот вечер я задержался в музее: закрывшись в своем кабинете на цокольном этаже, увлекся изучением одного подозрительного папируса, который очень напоминал добротную подделку, и совершенно забыл о конце рабочего дня. Не удосужившись предупредить, один из новых охранников, по незнанию, запер меня в запаснике. Кушетка и диван были в моем распоряжении; графин с водой вкупе с несколькими пачками галет также, как и чайник, всегда обитали на незаметном угловом столе. Поэтому решил никого не беспокоить телефонными звонками, а просто лечь спать. Настольную лампу гасить не стал — все равно было страшновато ночевать одному в огромном здании и, к тому же, в компании мумий. Устроился поудобнее на диване, закрыл глаза и уже успел немного подремать, как с протяжным скрипом распахнулась настежь дверь. От неожиданности я инстинктивно закутался в плед. К косяку прислонился человек, достаточно высокого роста, мужчина, судя по силуэту.

— Джон? Извини, что напугал, — с легким специфическим и таким знакомым акцентом произнес он, — думал, тут никого нет.

Незваный гость вошел и сел на кушетку напротив меня. Теперь он был освещен тусклым светом настольной лампы.

— Сахемхет? — моему изумлению не было предела. — Что случилось? Где Стефания? Куда вы пропали на три месяца? — начал задавать вопрос за вопросом, не давая ему возможности вставить хотя бы слово.

Ответа не последовало, только грустный взгляд в мою сторону и тихий стон. Принялся разглядывать его: предо мной был совершенно не тот мальчишка с пытливым взглядом, аккуратно собранными в хвост длинными волосами и ровным овалом лица, как на экране телевизора. Я увидел истощенного, измученного молодого человека, с растрепанной, серой от пыли гривой, воспаленными, полными слез, глазами, в одежде, больше напоминавшей лохмотья. Казалось, что его нашли в гробнице только сейчас, а не десять лет назад.

— Помоги разгрузить машину… — прошептал он после долгого молчания.

— Хорошо, — я вылез из-под пледа. — В твоем полном распоряжении.

Мы взяли каталку, вышли через служебный выход на улицу, где стоял грузовик. Юноша отдернул рваный брезент, опустил вниз борт. В свете уличного фонаря внутри поблескивали лаком два антропоморфных гроба. Он залез в кузов и пододвинул один из них к краю. Я подогнал каталку и стал помогать вытащить такой необычный груз. Эти надписи и рисунки не перепутал бы ни с какими другими — передо мной был пропавший внешний гроб Птаххетепа. Мы завезли его в запасник, поставили на свое место и вернулись за вторым. После нечеловеческих усилий и его погрузили на каталку. Запахло свежей краской и деревом.

— Кто в нем? — я, раскинув руки, загородил проход. — Правду!

— Моя мама… — дрожащим голосом ответил Сахемхет, стирая рукавом навернувшиеся на глаза слезы. — Ты знал ее, как Стефанию…

— Не может быть! Открой!

Кто угодно, только не она! Моя Стефания! Руки отказывались слушаться, как и ноги. Египтянин сдвинул крышку. Передо мной лежала аккуратно запеленатая мумия, источая головокружащий аромат масел и благовоний.

— Это Стефания, — еще раз повторил Сахемхет. — Я не лгу…

Ноги подкосились, и я, как мешок, повалился на землю рядом с музейной каталкой. Послышалось невнятное бормотание и скрип колесиков. Сахемхет отвез гроб в запасник и вернулся уже с другой каталкой за мной. Я, конечно, не экспонат, чтобы меня так бережно возить, но в данном случае никто из нас двоих лучшего варианта и не нашел бы.

Юноша устроил меня поудобнее на диване, хотя сам еле держался на ногах, подошел к столу, налил воды и залпом выпил весь стакан.

— Есть хочешь? — спросил, понимая, что он, скорее всего, достаточно долго нормально не питался.

— Потом… Ты подождешь до утра мой рассказ? — пошатнувшись, ответил Аджари вопросом на вопрос.

— Да, — насколько мог удобно устроился на диване, освобождая место рядом с собой. — Несколько часов, дней или даже месяцев ничего не смогут изменить. Поспи…

Сахемхет лег рядом, положил голову на мои колени. Я укрыл его плечи свободным концом пледа, обнял рукой и, закрыв глаза, вслушивался в тяжелое дыхание египтянина. Не хотел думать о том, что могло произойти с археологами, как умерла Стефания. Только он знал правду — я лишь мог строить догадки. Под такие мысли не заметил, как и сам заснул.

Меня разбудил ворвавшийся в кабинет Захия, который с трудом сдерживал волнение.

— Что тут произошло? Откуда грузовик на территории? — его крик сошел на шепот, когда Хавасс перевел взгляд на еще спавшего Сахемхета. — А он что здесь делает?

— Я и сам пока ничего не понимаю, — также тихо ответил я. — Знаю только, что Стефании больше нет.

— Что? Я вызываю сюда полицию… — глава Службы древностей направился к двери. — Хватит с меня выходок древнего психа! Одни проблемы от него.

— Захия! Стой! Если ты сделаешь это…

Глава 5

Сахемхет замолчал, налил уже остывший чай, сделал несколько больших глотков. Я видел, как воспоминания начинают его затягивать в свою липкую сеть подобно пауку. Но он, вздрогнув, резко поставил чашку на стол и спросил:

— Джон, откуда ты знаешь символы, которые показывал мне десять лет назад?

— Видел на стене в гробнице. Пока Стефания возилась около саркофага, я изучал все вокруг. Меня удивило, что изображения нарисованы на грубо обтесанных стенах, а не выбиты или вырезаны по штукатурке и камню. Иероглифы прописаны идеально — над ними работал профессиональный писец, а не художник, потому что рисунки далеки от совершенства, нарушены каноны, особенно размеры людей и богов.

— Фотографии или зарисовки есть?

— Ничего. Мы полезли на разведку налегке, а потом Захия закрыл туда доступ для всех.

— Джон, — юноша пристально посмотрел на меня, — там находилось что-нибудь, что показалось тебе странным, чужим, что бросилось в глаза своей нелогичностью?

— Дай подумать… Я никогда не вскрывал такие старые гробницы. Это не Долина царей — это Саккара. Не могу сказать…

— Тогда спрошу конкретно: где начертаны иероглифы, которые отличались от тех, что в словаре Гардинера?

— В погребальной камере. На правой стене недалеко от входа. Осирис в парадной одежде живого царя сидел на троне, а Ра протягивал ему свиток и диск, — я стал вспоминать этот рисунок в деталях. — Фигуру бога окружали символы, а уже за ними шли обычные вертикальные тексты. Под их ногами нарисованы деревья, вода, горы, пустыня, план здания…

— Птаххетеп оставил карту, но через сорок веков найти эту библиотеку современному человеку будет уже не реально, но я был в двух шагах от нее три месяца назад… Подожди, тебе нигде не попадался этот иероглиф? — он одолжил у меня ручку и книгу, вывел символ после рукописного текста.

— Хм-м-м, — задумался, представив в своих мыслях стены в усыпальнице. — Похожий был на диске в руке Ра.

— Этот символ учитель переводил как «хранилище знаний». Мне надо попасть в гробницу, Джон. Любой ценой! Там Птаххетеп спрятал все оригинальные рукописи, их надо сохранить и продолжить его работу.

Я тяжело вздохнул, понимая, что от серьезного разговора с Сахемхетом и попытки заставить его покинуть родину никуда не уйти.

— Что? — нахмурился Аджари, словно читая мои мысли.

— Понимаешь… — впервые не находил слов, чтобы объяснить ситуацию. — Я пошел на сделку с Захией, чтобы он не упрятал тебя за решетку или, хуже того, в психиатрическую лечебницу.

— Цена?

— Ты покинешь Египет… Навсегда.

Тихо захрустели его сжатые с силой пальцы. Губы стали тонкой напряженной линией. Глаза закрылись. Длинные ресницы стали влажными от слез. Было видно, как он изо всех сил пытается сохранить самообладание.

— Я это предвидел, — прошептал юноша после долгой паузы. — Не удивлюсь, если за тем нападением стоял именно доктор Хавасс.

— О чем ты? — мне показалось, что у египтянина начались проблемы из-за стресса, раз он видит в друзьях врагов.

— Мама много раз просила открыть гробницу Птаххетепа, хоть на час, но всегда получала отказ. Когда пару лет назад она заговорила на одной из конференций о сокровищах Джесеру, как о вещах древней развитой цивилизации, Захия тут же заткнул ей рот и выставил некомпетентной идиоткой. А потом весь вечер грубо отчитывал в своем кабинете, угрожал, довел до нервного срыва, что маму увезли в больницу. Она не говорила тебе об этом, не хотела расстраивать. А когда я заступился за маму, он весь гнев переключил на меня и даже пригрозил клиникой для душевнобольных, если буду лезть не в свои дела.

— А зачем вас понесло на юг страны? Саккара — непаханое поле с морем находок.

Сахемхет загадочно улыбнулся, устроился поудобнее в кресле:

«Значит, — продолжил он свой рассказ, — пришло время поведать тебе о том, что произошло двенадцать недель назад. Бери ручку и записывай. Мне было пятнадцать, когда в книжном магазине на глаза попался путеводитель для тех, кого интересует совершенно другая история Египта. Это была единственная книга, которую за все время я попросил купить. Как видишь, здесь такая библиотека, что еще читать и читать, но это все классика: непререкаемая и неоспоримая. В том путеводителе было столько фотографий, которых я до этого нигде не встречал. Птаххетеп оказался прав, когда говорил, что очень много от Древних покоится под толстым слоем песка. Я уже хотел попроситься в путешествие по этим местам, а через пару страниц увидел снимок развалин недалеко от одной деревни на юге. Впереди был камень, которого… я касался тысячи лет назад своей рукой. Его изрезанный верх и отполированный бок не спутал бы ни с одним другим. Колонны украшали символы древних, которые современные ученые приняли за религиозные тексты Нового царства, как и весь комплекс. Когда Стефания вернулась из музея, я встал перед ней на колени и попросил поехать туда, чтобы найти ту самую библиотеку с дисками, подобным найденным в лабиринтах ступенчатой пирамиды. Она согласилась, но с условием, что это будут настоящие раскопки, а не бессмысленная дорогостоящая прогулка по пескам. За несколько лет, не без твоей помощи, подкопили денег и собрались в экспедицию. Стефи наврала Хавассу о цели раскопок, чтобы добиться разрешения. Мы ехали, чтобы подтвердить или опровергнуть наличие в той местности заупокойного храма царей Второго переходного периода. Неплохо придумано, да?

Глава 6

Я ушел на кухню, поставил греться чайник. Когда вернулся, увидел юношу, стоявшего посреди комнаты и прижимавшего к груди фотографию Стефи.

— Мы должны поехать к Захии, — настойчиво попросил Сахемхет. — Он откроет для меня гробницу Птаххетепа. На один день — но откроет!

— Боюсь, что вместо понимания, он натравит на тебя полицию. А это не лучший вариант в нынешней обстановке.

— Отнеси свои записи надежному человеку. Завтра утром. Если со мной или с нами что-то случится, пусть опубликует в газетах. Моя жизнь ничего не стоит, особенно сейчас, — с невыносимой грустью в голосе прошептал принц. — Если у Захии осталась честь, то он не тронет нас, если нет — никто и ничто уже не спасет... Ни в Каире, ни в Лондоне. Я знаю…

— Как скажешь.

Отчаяние и рассудительность — две абсолютно несовместимые вещи, особенно, если речь идет о человеке, потерявшем близких. Я решил всеми правдами и неправдами оттянуть визит к доктору Хавассу и наш отъезд из страны. Впереди были выходные, поэтому Сахемхет не должен остаться со своей болью один на один — разделю ее с ним, чтобы было легче, или отвлеку бытовыми мелочами. Такое помогало моей матери, когда у нее возникали проблемы.

Однако, все пошло не так, как я хотел. В субботу утром мои планы нарушил звонок доктора Винтера, куратора египетских залов лондонского музея, где я работал, пока в восемьдесят третьем не перебрался в Каир. Коллекционер древностей после смерти завещал собранное за многие годы выставить на всеобщее обозрение. Были необходимы и экспертная оценка новых экспонатов, и организация выставки, в чем имел колоссальный опыт благодаря неутомимому главе Службы древностей Египта. Я сразу же поставил Сахемхета перед фактом, что в понедельник мы оба должны улететь в Англию.

— Едем к Хавассу! — он произнес это с такой решительностью, что вступать с ним в полемику не было никакого смысла.

Только я успел затянуть на шее галстук и взять со стула пиджак, как предо мной во всем великолепии предстал египетский принц. Его волосы были распущены в знак траура, глаза подведены густой черной краской, белая набедренная повязка касалась пола и была закреплена на талии широким расшитым поясом, на обнаженных плечах сверкал разбитыми бусинами воротник из лазурита и бирюзы, довершали облик золотые серьги и два браслета из четырех.

Вызвал машину из ближайшего таксопарка. В ответ на расспросы разговорчивого водителя о внешнем виде одного из пассажиров Сахемхет нахмурился, одарил назойливого человека холодным властным взглядом. Сейчас рядом со мной сидел не простой египетский парень, а потомок древних царей: решительно настроенный, обладающий силой воли, готовый к самой кровопролитной битве до победного конца.

Я не ожидал в выходной застать Захию в своем кабинете, но Бог порой слышит молитвы взывающих к нему. И только мы переступили порог, как в мой адрес полетела полная гнева фраза:

— Джон! Ты обещал увезти его! Как…

— Джон держит свое слово, — бесцеремонно перебил Сахемхет. — Я улетаю с ним в Лондон в понедельник.

— Зачем ты пришел? Да еще так вырядился? — Хавасс переключил свое недовольство на юношу. — Здесь не театральная сцена или клуб исторической реконструкции!

— Ключ от гробницы Птаххетепа! — египтянин протянул руку.

— Нет! Она закрыта для всех, в том числе, и для тебя!

— Я не смогу доказать, что ты причастен к смерти Стефании Аджари… — тихо, очень медленно, четко произнося каждое слово, юноша начал свою речь. — Но трупы из того селения слишком много расскажут независимым экспертам.

Доктор побледнел, сжал кулаки.

— Я умею прощать, — продолжил Сахемхет, — как простил брата, как простил убийц учителя, так прощаю и тебя. Но я могу пустить твою карьеру как ведущего историка Древнего Египта под откос, разрушить идеально подогнанное прошлое этой страны, как землетрясение разваливает жалкую пирамидку современных хвастунов-строителей.

— Ты серьезно? — усмехнувшись, глава Службы древностей парировал удар.

— Мне достаточно выступить в качестве живого свидетеля истории Четвертой династии, и всем твоим экскурсоводам придется переписывать лекции о трех фараонах — строителях огромных пирамид на плато Гиза. А еще расскажу о языке Древних, и почему многие тексты не получается перевести. И еще могу…

— Не докажешь! — Захия сорвался на крик.

— Если бы не мог — не говорил бы об этом! Ключ!

— Хорошо, — было видно, как всегда спокойный доктор Хавасс впадает в панику. — Предлагаю сделку: я даю доступ в гробницу на сутки, а ты молчишь обо всем, что знаешь, пока я жив. По рукам?

— По рукам, — холодно ответил юноша. — Но мы поедем туда вдвоем с Джоном. Если что-то с нами случится, мой записанный рассказ окажется у журналистов. И скандал будет очень громкий.

Глава Службы древностей, скрипнув зубами, положил на стол ключ и произнес:

— Завтра в обед он должен лежать на этом месте.

— Я верну его. Слово Сахемхета. Пойдем, Джон, у нас и так мало времени…

Египтянин с победной улыбкой гордо покинул кабинет бывшего начальника. Я вышел вслед за ним, не забыв громко хлопнуть дверью.

Глава 7

Сахемхету очень понравился музей, да и сам город, вот только его раздражали непривычные частые моросящие дожди и туман. Первый снегопад поверг египтянина в легкий шок.

— Сахемхет! — позвал его и распахнул настежь окно. — Ты раньше видел такое?

— Что это?

В темно-янтарных глазах было удивление вперемешку с любопытством. В своих видео рассказывал о таком явлении, только очень давно, ему было лет одиннадцать тогда. Он успел позабыть…

— Снег, — ответил я. — Зимой в Лондоне может идти снег, а не только дождь. Пойдем, прогуляемся до парка. Сейчас там будет очень красиво: зажгутся старинные фонари — в снегопад это фантастическое зрелище!

Мы вышли на улицу. Юноша остановился и, забыв обо всем, протянул руки навстречу медленно летящим хлопьям. Они касались его горячих ладоней и сворачивались в капли воды. Тогда Сахемхет поймал снежинки на рукав и принялся рассматривать их, что-то бормоча на родном языке. Такой чистый, неподдельный восторг читался на его лице. Молодой человек переводил взгляд с одежды, покрываемой снегом, на небо и обратно, неподвижно стоял, словно снежинки были живыми, и он боялся прервать их безмятежный полет своим неосторожным движением. В тот до парка день мы так и не дошли.

Первая зима в английской столице стала испытанием для нас обоих. По привычке Аджари одевался легко и постоянно замерзал на улице. Я потратил столько времени, чтобы приучить упрямого юношу надевать в холодную погоду свитер и зимнее пальто, а не легкий тренч или пардессю. Со смокингом и музейной униформой было чуть проще — дресс-код существовал всегда, и соблюдение его было частью этикета, что для современного англичанина, что для древнего египтянина.

В Британском музее Аджари предпочел стать экскурсоводом, работающим в залах Древнего мира и Ближнего Востока. На следующий год, не без моего содействия, Сахемхет поступил в университет. Теперь он совмещал учебу и работу. Директор пошел мне навстречу и специально оставил для студента одну вечернюю экскурсию и ввел сокращенный маршрут, однако спрос на рассказы Аджари не уменьшился. Для поддержания интереса у посетителей музея и создание специфического колорита у юноши имелся богатый набор цитат известных историков, востоковедов, ученых и философов. Путешествие в прошлое в его компании всегда начиналось с античного крыла. «Добро пожаловать в мир, что оставил после себя семь чудес света, — начинал он рассказ об экспонатах в витринах. — Мир, вдохновивший Европу на Ренессанс и Классицизм…» Сахемхет часто вставлял в лекции поучительные тексты из известных папирусов, когда вел группы по египетским залам. Конфликтных ситуаций, как в Каире, не возникало: молодой человек в увлекательной форме рассказывал то, что хотели услышать люди. А дома его ждал личный музей размером в комнату, где каждый вечер шли работы с рукописями великого хранителя библиотеки Древних.

С такой работоспособностью и жаждой знаний я столкнулся впервые. После первого курса юноша заявил, что хотел бы взять паузу в работе и экстерном закончить университет. Настоящее безумие для человека, не имеющего английского школьного образования. Стефания потратила много времени, чтобы научить маленького египтянина грамотно заниматься самоподготовкой, читать не только учебники, но и дополнительную литературу. Только этого навыка было мало. Молодого человека ожидала колоссальная умственная и психологическая нагрузка. Он терпеливо выслушал все мои доводы «против», безоговорочно принял их, но остался при своем мнении и попросил немного помогать с отчетными работами в качестве редактора и корректора. Я согласился, хотя сомневался в том, что он выдержит подобную информационную гонку без срыва на финишной прямой.

Несмотря на языковые трудности, Аджари добивался отличных результатов, в основном, благодаря прекрасной памяти и еще одному своему навыку — нестандартному подходу к изучению материала: он компенсировал недостаточное понимание одного языка другим. Сахемхет старался находить одну и ту же книгу и на арабском, и на английском, а в конспектах целые абзацы были начертаны древнеегипетской скорописью. В качестве помощи он просил перечитывать отчетные работы на предмет ошибок. Юноша целыми днями пропадал в библиотеках, приносил домой стопки книг. Я не тревожил его с изучением папирусов, оставив подобное увлекательное занятие до появления свободного времени. Сахемхета раздражало, что в учебном заведении многие преподаватели и студенты относились к нему, как к чужаку-иностранцу. Однако, подобное ничуть не останавливало его в достижении своей цели. Диплом Аджари защитил очень достойно, несмотря на мои опасения и его научного руководителя. После окончания экстерном университета египтянин с головой окунулся в научную работу, продолжая учиться дальше и, чтобы в будущем получить ученую степень доктора. Он снова вышел на работу с индивидуальным графиком экскурсий.

Через десять лет после переезда в Лондон, Сахемхет успешно защитил докторскую и на четыре года всецело посвятил себя написанию нового труда для защиты ученой степени профессора в области лингвистики древнеегипетского языка. Это был его конек. Он доработал свой способ определения датировки предметов в рамках правления конкретной династии Древнего царства по особенностям начертания символов иероглифического и иератического письма. Невозможно представить, какое количество папирусов, посуды, стел, статуй, фотографий гробниц пришлось ему изучить. Но от меня не скрылся тот факт, что тексты и картинки тщательно прорабатывались на содержание знаков древней цивилизации.

За годы Сахемхет неплохо адаптировался к жизни в английской столице, что только цвет кожи, похожий на легкий загар, и несильный акцент выдавали его заграничное происхождение. Хоть я и был далек от антропологии, но не удержался проанализировать принца на предмет схожести с современными народами, населявшими Египет, и пришел к выводу: он не был похож ни на эфиопов, ни на суданцев, ни на арабов. Ростом не выше среднестатистического британца, немного худощавый, где-то близкий к южным итальянцам и испанцам: непослушные, ниже лопаток, чуть волнистые волосы очень темно-коричневого, но не черного цвета, выгоравшие до более светлого оттенка от длительного пребывания на солнце (чего не замечал у современных египтян), густые изогнутые брови и крупные округло-миндалевидные глаза с радужкой цвета темного янтаря. Прямой же нос с едва заметной только в профиль горбинкой, чуть полные губы и округлый тип лица с несильно выделяющимися скулами относили его уже к древним египтянам, населявшим в то время дельту Нила (сравнивал с дошедшими скульптурами и росписями гробниц). За то время, что Сахемхет прожил в современном Египте и в последние годы много находился на солнце, его кожа приобрела красивый загар, который сильно побледнел за десятилетие, проведенное в туманном Лондоне и залах музея. Первое время я уговаривал Аджари провести пару недель на берегу Средиземного моря, но получал отказ без объяснений. Но они были мне не нужны: близость к родине и невозможность вернуться домой причиняли Сахемхету невыносимые душевные страдания. Потом он смирился, но в деловых поездках всегда останавливался в гостинице в центре города, говорил, что это помогает сосредоточиться на работе и не предаваться воспоминаниям о песках Саккары или залам каирского музея.