В обители, где созвездия сливаются в единый хоровод, а их очертания теряются в вечности, покоится Великая Библиотека. У стола, чья длина кажется бесконечной, восседают две фигуры, и назвать их смертными – кощунство. Небожители, рожденные рукой Наблюдателя в незапамятные времена, навеки запечатлели в себе облик юной девы и статного юноши. Лишь багровые зрачки, цветом схожие с закатом, обагрившим поле битвы, выдают их неземное происхождение.
Дева, чьи волосы струились по плечам каскадом звездной пыли, словно Млечный Путь, низвергнутый на землю, склонилась над древним фолиантом. Ее пальцы, тонкие и изящные, словно лепестки лунного цветка, осторожно перелистывали страницы, испещренные рунами – письменами, чье эхо давно затерялось в лабиринтах времени. Юноша, облаченный в доспехи из лунного серебра, застыл неподвижно, словно изваяние, высеченное из самой ночи, но взгляд его, бездонный и мудрый, скользил по бесчисленным полкам, уставленным книгами – безмолвными свидетелями минувших эпох.
Тишину библиотеки, густую и осязаемую, нарушал лишь шепот страниц, словно вздохи самой вечности, и едва слышное дыхание небожителей – хранителей знаний, коим несть числа. Каждый том здесь – это застывший миг, запечатленная история мира, от первозданного хаоса до трагического падения цивилизаций, словно слезы звезд, навечно застывшие в чернилах. Знания, собранные за миллиарды лет, покоились в стенах этой обители, подобно спящим драконам, оберегаемые неусыпными стражами.
Вдруг, дева вскинула голову, и багровые глаза ее вспыхнули, словно два солнца, вырвавшихся из плена тьмы. Она произнесла слова на языке, непонятном смертным, – на языке звезд и туманностей, – слова, понятные лишь ее брату, словно эхо забытых богов. Юноша ожил, словно очнулся от вечного сна, и доспехи его озарились неземным светом, а в руке возник меч, выкованный из осколков метеорита, – клинок, что помнил дыхание космоса.
"Время пришло," – прозвучал его голос, словно отдаленный раскат грома, предвещающий бурю. "Нарушение произошло, и нам пора вмешаться, иначе хаос поглотит все сущее."
И небожители покинули Великую Библиотеку, их шаги эхом отдавались в бесконечных коридорах вечности, словно поступь рока. Мир смертных содрогнется, когда эти двое явятся, ведь они – хранители равновесия, словно весы, на которых покоится судьба вселенной, и их гнев страшен, словно гнев самой природы, когда она обрушивает всю свою мощь на жалкие творения человеческие.
***
"В чем истинный смысл нашего бытия?", ибо истории сами собой прорастали, словно дивные цветы, на страницах старинных книг. И оставалось им лишь погружаться в эти сказания, бережно расставляя их по своим местам. Однако таилась в их сердцах и тайная, непостижимая миссия – охранять серебряную комнату, призрачно мерцавшую в самом конце бесконечного коридора. Ни разу не осмелились они ступить на порог этого таинственного места, и лишь смутные догадки роились в их извечной голове. А Наблюдатель, словно растворившись в звездной пыли Вселенной, безвозвратно канул в Лету.
С течением неисчислимых лет Хранители открыли для себя волшебный мир искусства, осознав, что многие истории, подобно драгоценным жемчужинам, томились в забвении на пыльных полках. И решили они поведать о них всему миру, жаждущему знаний. Не имея возможности распахнуть врата Библиотеки для всех страждущих, они избрали путь тернистый, но верный. Стали божества покровителями муз, посылая искры вдохновения самым разным и непохожим друг на друга созданиям, обитавшим в отдаленных уголках Вселенной. Так рождались книги – истории о "вымышленных" героях и событиях, искусно сотворенные из слов. Но в каждой из них, словно в крошечном семени, таилось зерно истины, слабый отголосок реальности, что некогда существовала или существует по сей день. И Хранители, словно добрые гении, приходили на помощь всякому, кто отчаянно жаждал донести до мира свою, казалось бы, "вымышленную" историю.
Ремиэль, божество в облике юной девы с волосами цвета воронова крыла, озаряла все вокруг лучезарной улыбкой. Ей снились сны – пророческие видения, ниспосланные Наблюдателем, и часто можно было застать ее в тихом, уединенном кабинете, где она, склонившись над пергаментом, кропотливо расшифровывала сумбурные обрывки посланий, складывая их в стройный поток мыслей.
Камио, напротив, высокий юноша с иссиня-черными волосами, всегда носил на лице маску непроницаемого безразличия. Его педантичность, доведенная до абсурда, поражала даже Ремиэль, знавшую его с самого начала времен. Камио создавал себе помощников из чистой энергии, окрашенной в цвет морской волны, и Библиотека всегда была наполнена призрачным светом. Это были маленькие огоньки, легко порхавшие по залу, словно язычки лазурного пламени, но чаще он призывал их лишь для того, чтобы разогнать удушающую скуку, неотступно преследовавшую его с самого начала вечной жизни. Был в Библиотеке и еще один постоянный обитатель – прекрасный, словно ночное небо, голубой ворон, окутанный аурой таинственной тьмы. Камио никогда не ожидал, что его творение обретет разум и чувства, но был несказанно рад новому собеседнику в этом просторном и бесконечно одиноком месте.
Вновь Ремиэль ощутила нарастающую усталость, неизменную предвестницу вестей от Наблюдателя. Камио, прекрасно зная об этом, не упускал ни единой возможности подшутить над ней, подкалывая колкими замечаниями. А Ремиэль, давно привыкшая к его язвительным колкостям, молча удалилась в свою комнату, единственное место во всей Библиотеке, где стояла изящная кровать, укрытая балдахином. Божества не нуждаются во сне, но для Ремиэль это было неким исключением, прихотью, позволявшей ей почувствовать себя ближе к смертным.
Они – ткачи судеб, странствующие меж мирами, кукловоды истории попаданцев. Словно незримые нити, они вплетаются в канву их жизней, меняя рисунок, предопределяя падения и триумфы. "Что движет их рукой?" – вопрошаете вы. Ответ, словно ускользающая тень, дразнит воображение, манит в лабиринт тайн, где каждый шаг – это новая загадка, а каждое открытие – лишь преддверие еще большей тайны. И вам предстоит нырнуть в этот омут, чтобы выудить со дна искру истины.
В святилище тишины, Библиотеке, где воздух был соткан из мудрости веков, плотнее пространства смертных, а время текло, словно застывающая смола, лишь шёпот пергаментов и ленивое дыхание маятника осмеливались нарушить покой, Рамиэль вздрогнула, будто хрупкая птаха, запутавшаяся в невидимой паутине. Тонкие пальцы, белые как слоновая кость, судорожно вцепились в свиток, превратив костяшки в окаменелости отчаяния.
— Снова этот сон…
Медленный вздох сорвался с её губ, тщетная попытка развеять пепел видения: всепожирающее пламя, превратившее мир в горсть праха, какофония криков, сплетающихся с демоническим хохотом, и… её. Девушка, в чьих глазах плескался ужас, отполированный стальной решимостью, словно отблеск клинка в кромешной тьме.
— Ты вновь узрела бездну? — Голос Камио, мягкий и тягучий, словно журчание подземной реки, возник за спиной, нежданно, как тень из небытия. Рамиэль даже не обернулась, зная, что найдёт его у стеллажа, где покоились трактаты о погибших цивилизациях — его излюбленном некрополе знаний.
— Ярче, чем когда-либо прежде, — она разжала пальцы, и свиток, словно подстреленная птица, безвольно рухнул на стол, издав приглушённый стон. — Наблюдатель призвал нас.
Камио хранил молчание, и в этой тишине звучало больше, чем в словах. Длинные пальцы, словно паучьи лапки, скользили по истерзанному временем корешку фолианта, выискивая давно утерянные ответы. Голубой ворон, восседавший на его плече, встрепенулся, и его глаза-бусины, полные древней мудрости, устремились на Рамиэль.
— Каар-кар! Время – песок, время – прах! — прохрипел он, дерзко нарушая установившуюся тишину.
— Молчи, Ахен, не буди уснувших, — Камио легонько ткнул птицу в клюв, но в его обычно заледеневших глазах промелькнула искра тревоги, словно зарница, предвещающая бурю.
— Что конкретно ты увидела в этом калейдоскопе снов?
Рамиэль поднялась, и её серебристые одежды зашуршали, словно опавшие листья, гонимые осенним ветром. Движения плавные и бесшумные, как поступь тени в лунном свете.
— Мир… сломан, как старая игрушка, — произнесла она медленно, взвешивая каждое слово на весах предосторожности.
— Искажённое отражение в кривом зеркале. И в этой трещине – она. Душа, чуждая этой реальности, словно бриллиант, брошенный в кучу золы. Заброшенная в тело той, чья судьба была предначертана… в обиталище злодейки.
Камио, наконец, оторвался от книжного чертога. Его тень, абсурдно длинная в призрачном свете магических светильников, зловеще растянулась по стенам, покрытым древними фресками, словно саван.
— Переселение душ? В масштабах мироздания? — Он резко повернулся, и его плащ взметнулся вверх, напоминая крылья потревоженного летучего мыша.
— Это не просто вмешательство, это – полномасштабное вторжение!
Рамиэль кивнула, подплывая к огромному витражу, воплощающему Древо Миров, чьи корни уходили в небытие, а ветви касались далёких звёзд.
— Наблюдатель хочет, чтобы она выжила, словно росток, пробившийся сквозь асфальт. Чтобы отомстила за поруганную судьбу. И… нашла свою любовь, как путник – оазис в безжалостной пустыне. — Она провела ладонью по холодному стеклу, и изображение ожило, замерцало, являя мимолётные видения: темноволосую девушку в окровавленном платье, напоминающем лепестки алой розы, увядающей в ночи, стареющего короля, в чьих глазах поселилось безумие, словно смертельный яд, и юношу с мечом, чьи глаза выдавали предательскую боль, словно кинжал, вонзенный в спину.
Камио скривил губы в слабой усмешке.
— Как романтично. Что же, теперь мы – купидоны на побегушках?
— Мы – воплощение баланса, не больше, не меньше, — отрезала Рамиэль, и в её голосе зазвенела сталь. — И мы не будем вмешиваться напрямую, словно грубые маляры, переписывающие шедевр. Никаких явлений, никаких чудес. Только тонкая игра. — Она обвела взглядом бесконечные вереницы полок, на которых хранились истории миллиардов жизней, каждая – уникальная вселенная.
— Мы будем тенями, Камио. Шепотом ветра, который она примет за голос своей интуиции. Случайной встречей, показавшейся ей удачей. Внезапным озарением, пришедшим словно из ниоткуда.
Ахен внезапно взлетел с пронзительным криком, его крылья задели пыльные фолианты, подняв облачко золотистой пыли, словно воспоминания, вырвавшиеся на свободу.
— Опасность! Каар! Опасность близко, как дыхание смерти!
Камио поймал взгляд Рамиэль и, наконец, приблизился к ней. Его лицо, обычно непроницаемое, словно маска, сейчас выдавало редкое волнение, словно трещину в монолите вечности.
— Ты понимаешь, что просишь невозможного, словно пытаешься поймать лунный свет в ладони? — Он понизил голос до шёпота, словно боясь разбудить спящих богов. — Изменить судьбу злодейки, не нарушив при этом хрупкое равновесие мироздания? Это всё равно, что переписать историю, не сдвинув ни единой песчинки на пляже вечности.
Рамиэль протянула руку, и между их пальцами вспыхнул голубоватый свет, явив образ девушки, запутавшейся в паутине чужой судьбы, словно бабочка в коконе.
— Взгляни на неё, Камио. Она уже сдвинула песчинки. И теперь нам решать – станет ли это началом великого урагана… или лёгким ветерком перемен.
Камио задумался, его пальцы барабанили по обложке старинной книги на столе – тома о марионетках и нитях судьбы, словно выстукивая похоронный марш. Вдруг его губы растянулись в улыбке, но глаза остались холодными, как лед.
— Что ж… тогда нам придётся запастись терпением, как горнякам, добывающим алмазы в недрах земли. И… подготовить множество марионеток, каждое движение которых должно быть выверено до миллиметра.
Он щёлкнул пальцами, и где-то в темноте между стеллажами что-то зашевелилось, будто сотни невидимых нитей натянулись, готовые к игре, словно струны арфы, ожидающие прикосновения виртуоза. Рамиэль вздохнула, ощущая тяжесть надвигающегося.
— Начинается новый акт этой трагической комедии.
А где-то далеко, в мире, которого ещё не коснулись их пальцы, темноволосая девушка вскрикнула во сне, не понимая, почему ей вдруг стало так нестерпимо холодно… словно дыхание самой смерти коснулось её души.
— Держу пари пять к семи, сейчас выпалит какую-нибудь несусветную глупость, — проворчал Камио, склонившись над хрустальным шаром, словно над алхимическим горном. — Готов расстаться с крылышком.
— Ты должен мне уже шесть, — невозмутимо отозвался Ремиэль, облокотившись на свой посох, точно денди на трость из слоновой кости. — Да и твои крылышки с третьего круга годятся разве что пыль гонять. От их былого пафоса осталось чуть больше, чем от утренней росы под жарким солнцем.
— Обидно, как серпом по… самолюбию, — пробормотал Камио, усиливая сияние шара. — Так, стоп. Она… улыбается. Семейному совету! Улыбается, словно ей там горсть звёзд отсыпали! Да что она творит, эта комета без хвоста?!
В мерцающем экране возникла Астра, некогда Ки Ин Хе, а ныне пленница проклятого рода де Эмириэль. Она стояла в родовой гостиной, и во взгляде её читалась… не высокомерная надменность аристократки, как того требовал долг, а скорее растерянность актрисы, выдернутой из зрительного зала прямо на сцену, в пьесу, которую она и в глаза не видела.
— Сейчас извергнет что-нибудь этакое… — протянул Камио, напряжённо жмурясь, словно пытаясь разглядеть будущее сквозь пелену предубеждений. — Вот-вот. Слушайте.
— А где моя младшая кузина? C веснушками… или… они у неё вообще были?
— АСТРА НЕНАВИДЕЛА ЭТУ КУЗИНУ ЛЮТОЙ НЕНАВИСТЬЮ!!! — завопил Камио, подпрыгнув, словно его ужалила оса, величиной с кулак. — У неё не веснушки, а мерзкие родимые пятна, и она швыряла в Астру хлебными шариками, будто та – мишень в тире, на последнем званом ужине!
— Успокойся, Камио, — Ремиэль взмахнул пером, словно дирижёр, укрощающий бурю в оркестре. — Сейчас… деликатно подретушируем фамильную память.
Легким движением пальца он соткал в воздухе нить воспоминаний, и в голове кузины расцвела новая мысль: «Пусть Астра и кричала, как сирена на тонущем корабле, но в глубине души… она просто стеснялась выражать свою пламенную любовь, да, именно так!».
Камио обречённо вздохнул и закинул ноги на краешек золотой облачной консоли, словно на край пропасти:
— Мы тут чудеса творим, как волшебники из сказок Шехерезады, а она спускает их в унитаз светской улыбкой. Что дальше? Начнёт говорить слугам "спасибо"? Почтительно кланяться конюху?
— Благодарю, Эмили. Сегодня ты просто чудо, словно соткано из солнечного света и ангельских перьев.
Оба хранителя застыли, как мухи в янтаре.
— Она… действительно это сказала, — прошептал Ремиэль, словно наблюдал рождение новой вселенной, или, наоборот, её неминуемый конец.
— Или апокалипсис, — хмыкнул Камио. — Дворня решит, что её подменили, сплетни до самых конюшен поползут. А, ну… собственно, так оно и есть.
Тем временем в парадном зале замка:
Астра стояла перед тётушкой, похожей на алебастрового питона в кружевной мантии. Холодный, как лед, взгляд той пронзал её насквозь.
— Ты… сильно изменилась, Астра. Даже голос твой стал… мягче, как шёлк.
В этот момент Ки Ин Хе едва сдерживала нервный смешок, готовый вырваться наружу, как джинн из бутылки. Слова липли к языку, как патока, ладони вспотели, словно после забега на марафонскую дистанцию, а губы дрожали предательски.
Она сделала реверанс. Но не идеальный – не грациозный поклон благородной дамы. Скорее нечто среднее между поклоном айдола на концерте и извинениями перед строгим начальником южнокорейской корпорации.
— Только не упади, только не упади, только не… — прошептал Камио, затаив дыхание.
Он щелкнул пальцами, и под каблуком героини невидимая нить воздуха удержала равновесие. Реверанс получился более-менее пристойным.
– Спасибо, – прошептала она, даже не подозревая, что только что чудом избежала купания в кадушке с вином.
— Ага, пожалуйста, как с гуся вода, — проворчал Камио. — Вино, кстати, урожая 467 года. Было бы до смерти жалко. Ну ладно. Что дальше? Ужин при свечах? Серенады под балконом?
— Сцена в саду. Тётя Аделин собирается выведать, почему Астра исчезла тогда, в грозу. Возможно, подстроить скандал. Возможно, яд в чай подмешать.
— Очаровательно. Можно я тоже отравлюсь? — Камио показательно скорчил страдальческую гримасу.
Сад. Ки Ин Хе сидела на скамье, как приклеенная. Прямо, чинно, будто её дрессировали в дурацком сериале, а не суровой реальности. На лице – печать напряжения. Она отчаянно пыталась вспомнить, что бы сказала Астра, но в памяти всплывали только сопливые фразы из корейской мелодрамы эпохи Чосон.
— Тётушка… я просто устала быть пешкой в вашей игре.
Тишина. Даже птицы в саду умолкли, словно испугавшись собственных мыслей. А потом…
— Ты… взрослеешь, — произнесла тётка, и в её голосе впервые прозвучало не презрение, а… одобрение? Что-то похожее на слабое мерцание света на дне колодца.
Камио захлопал в ладоши, словно на премьере шедевра:
— Ты это видел? Эмоциональное проникновение! Глубина, как у Марианской впадины! Слова с двойным дном, словно в них спрятан клад! Мы взращиваем настоящую актрису!
Ремиэль спокойно кивнул:
— Магия истины. Мы всего лишь усилили её интонации – слегка подтолкнули её восприятие в нужном направлении. Человеческие сердца жадно тянутся к вере в лучшее, как подсолнухи к солнцу. Особенно, если злодейка вдруг становится… живой.
— Да, но не забывай о семейном ужине. Там будет он. Эрцгерцог Высокомерный. Мужчина мечты и армия проблем в одной сверкающей упаковке.
Ремиэль с печалью взглянул в хрустальный шар, будто в нем отражалась судьба несчастной девицы:
— Нужно готовить план эвакуации. Или хотя бы заготовить убедительную отговорку на тот случай, если она вдруг ляпнет что-нибудь вроде «токсичный красавчик» или «абьюзер».
— Уже записываю, — Камио вытащил потрепанный блокнот. — Падение давления, головокружение, бред из-за лихорадки, внезапный духовный рост и отработка кармы. Сработает?
— Более чем. Это как красная тряпка для быка, только для придворных сплетников.
В небе над хрустальным шаром медленно закрутилась надпись, словно зловещее предзнаменование: