Хранители Севера

Пролог

Королевство Бермон долгие годы было оплотом мира и процветания. Но как свидетельствуют летописи, нет таких стен, что устоят перед разрушением, когда в их тени плетутся нити заговора.

Пролог.

Север. Граница с Королевством Атрея.

Холодная, безжизненная снежная пустыня раскинулась под свинцовым небом, словно бескрайний океан, чьи волны разом застыли, превратившись в ледяные дюны. Они вздымаются и опадают, простираясь до самого горизонта, создавая обманчивую и пугающую иллюзию бесконечности. Морозный ветер, беспощадный и неутомимый, воет над этой пустошью, взметая в воздух мириады острых снежинок, что сверкают, как осколки разбитого зеркала. Они хлещут по лицу, цепляются за одежду, проникают под воротник, неся с собой колючее, пронизывающее до костей ощущение одиночества.

Здесь нет ни троп, ни ориентиров — лишь хаотично разбросанные обломки замерзших скал, немые свидетели далёкого времени, когда эта земля ещё дышала жизнью. Теперь они торчат из-под снега, чёрные и острые, словно клыки громадного зверя, уснувшего в вечном сне. Кажется, ещё миг — и земля содрогнётся, и чудовище пробудится. Но настоящая опасность таится не в них. Под пушистым, недавно выпавшим снегом скрываются глубокие трещины, невидимые глазу. Один неверный шаг — и хрустящая корочка проваливается, открывая синеватую бездну. Снежные мосты рушатся без предупреждения, а на дне подобных пропастей кружат ледяные вихри, затягивающие всё живое в свою пучину. Эта земля не прощает ошибок, и каждый новый шаг может стать последним.

Тишина в этой пустыне — самая большая иллюзия. Стоит остановиться и прислушаться, и сквозь свист ветра проступает тяжёлое, гнетущее молчание. Мороз здесь — не просто холод, а живое, дышащее существо. Он кусает за щёки до багровых пятен, жжёт лёгкие на вдохе едким холодом, пробирается сквозь самые тёплые меха, заставляя тело цепенеть, а пальцы — терять чувствительность.

Но истинный ужас начинается, когда пустыня просыпается. Погода меняется в одно мгновение: ещё минуту назад небо было просто серым, а теперь оно сливается с землёй в сплошную, бешено крутящуюся белую пелену. Начинается пурга. Ветер воет так, будто кричат сами души замёрзших путников, затерянных в этом ледяном аду. Снег несётся не сверху вниз, а горизонтально, миллиардами острых игл, слепя и режа кожу. В такие минуты мир перестаёт существовать — нет ни верха, ни низа, только ослепляющий, оглушающий хаос, в котором можно заблудиться и замёрзнуть, сделав всего несколько шагов в неправильную сторону.

И посреди этой бескрайней, мёртвой пустыни, будто насмешка над самой жизнью, встаёт ледяная стена. Она разрывает землю и небо надвое, растянувшись на сотни километров тяжёлым, вечным шрамом. Сложена она не просто изо льда, а из тысячелетней мерзлоты, такой плотной, что в её толще застыли миллионы крошечных кристаллов, похожих на осколки гигантских алмазов. Под тусклым солнцем она слепит до боли в глазах, а глубокой ночью начинает светиться изнутри холодным сиянием, отбрасывая на снег длинные, неестественные тени. Её высоту невозможно охватить взглядом. Запрокинешь голову — и взгляд упирается в острые, неровные пики, что теряются где-то высоко-высоко, в клубах вечно бродящих по ветру облаков. Кажется, у неё нет верха, будто она врастает прямо в небосвод.

Никто уже не помнит, чья рука её возвела. Жители редких пограничных деревень, выходя утром из своих низких изб, первым делом с тревогой вглядываются в туманную даль, проверяя, на месте ли сверкающий гребень. А вечером, поспешно захлопывая скрипучие ставни, провожают её взглядом, полным суеверного страха. Они привыкли к её холодному блеску, но горячо надеются никогда не встретиться с теми, кто скрывается по ту сторону.

Говорят, там живут не люди, а демоны. Высокие, с волосами белыми, как первый снег, и глазами светлыми, как зимнее небо после метели. Их образом пугают детей, рассказывая у потрескивающих очагов жуткие истории. Опытные воины шепчут молитвы, лишь бы не столкнуться с ними в бою, и передают из уст в уста простые правила:

— Если увидишь их тень — беги, не оглядываясь.

— Если услышишь их шаги — замри и не дыши.

— Если встретишь их взгляд — молиться уже поздно.

Эти северяне — искусные охотники, чьи следы бесследно исчезают в метели, и лучшие наёмники, которых можно купить за золото, если знать, как до них достучаться. По ночам, когда ветер на миг стихает, иногда доносятся звуки — далёкие, чистые, как сколотый лёд, голоса. Это пение без слов, мелодия, от которой кровь стынет в жилах. Услышав его, жители глухих деревень крепче запирают ставни. Потому что все знают: если они приходят сами, утром снег вокруг окрашивается в алый цвет.В старых свитках, что пылятся в архивах Бермона, ещё можно найти следы забытого времени, когда между королевствами существовал мир. Тогда торговые караваны свободно ходили по Северному тракту. Всё изменилось, когда король Рейнхард Д’Альбон принял роковое решение. Старики до сих пор спорят у огня, что толкнуло его на этот шаг. Одни шепчут, что его ослепила жажда власти. Другие клянутся, что его обманули. А третьи говорят, что он узнал нечто, от чего мог сломаться даже самый мудрый правитель.

Как бы то ни было, древний договор был разорван. Его поступок стал искрой, что упала на сухую траву многовековой напряжённости. Вспыхнул пожар вражды, который уже никто не может потушить. С тех пор ледяная стена стала не просто границей — она превратилась в несокрушимый барьер, возведённый не только изо льда, но из страха и ненависти, что пылают по обе её стороны. Но в безлунные ночи, когда ветер затихает, со стеной происходит нечто странное. Если осмелиться подойти близко и прижаться щекой к её поверхности, можно услышать глухой, едва уловимый гул — то ли биение гигантского сердца, то ли отголосок забытой магии. Одни говорят, что это шёпот мёртвых. Другие клянутся, что слышали зов — тихие голоса, что манят за собой, обещая неведомую силу.

Глава 1

Неразборчивый шёпот доносился у подножия ледяной стены. Четыре тёмные фигуры, укутанные в плотные не продуваемые плащи, встали в круг. Капюшоны, обледеневшие от колких порывов, скрывали их лица. Ладони, долгое время находившиеся без перчаток, заледенели и кожа на них приобрела мертвенно-синеватый оттенок, но их будто это совсем не волновало, хоть они и дрожали от холода. Безумный блеск в их глазах сиял ярче, чем отблески солнца на выпавшем снегу.

Пустыня не щадила никого, и сегодняшним утро, словно в насмешку, она призвала морозный ветер, что свободно гулял по её просторам и любезно одаривал незваных гостей своим безжалостным вниманием. Острый, хищный холод вгрызался в щёки, разрывал кожу на губах, и заставлял лёгкие ныть от каждого вдоха.

Прикрыв глаза, чужаки обратились к энергии внутри себя. Она с неохотой, лениво, откликалась им, ведь то, что они задумали противоречило самой природе. Пальцы дрогнули, нащупав нити силы. Сцепив руки в плотный замок, чужаки зашептали, питая каждое слово чёрной магией. Четыре голоса слились в зловещий унисон. Воздух вокруг них потяжелел, дышать с каждым произнесенным словом становилось всё труднее, но они, сжав до скрежета зубы продолжали призывать запретную магию. Никто из них и не думал останавливаться.

— Мы взываем к тебе…Услышь наши молитвы…Приди в наш мир. (произнесено на древнем языке)

Вихрь магии с треском сорвался с невидимых цепей, раскалывая воздух, но этого было недостаточно, чтобы разорвать грань. Чужаки уже не шептали, они рычали. С каждым произнесённым словом, губы обнажали зубы, лица искажались, а в глазах вспыхивала звериная одержимость. По вискам стекали капли пота, но даже в ледяном воздухе они не остывали, а испарялись паром. Им всё сложнее удавалось сохранить нужную концентрацию, разрыв забирал слишком много энергии, но они чувствовали, что сегодня Грань, как никогда тонка.

—Пора, — раздался грубый голос.

Высокий темноволосый мужчина, на вид лет тридцати, резко скинул капюшон и напряженно посмотрел на молодого юношу, стоящего перед собой. Обветренные губы, неожиданно расплылись в пугающей улыбке. В тёмных глазах полыхнул огонь предвкушения.

— Скоро…— выдохнул он, и в этом коротком слове звенело нетерпение.

«Наконец-то этот мальчишка послужит для высшей цели, и наш план осуществится. О, как же долго мы шли к этому моменту.»

Мужчина едва сдерживался.

«Но необходимо поторопиться пока не появились они!»

Он нервно кивнул юноше, и тот вышел в центр круга. Вокруг него замкнулись фигуры. Магия завибрировала в воздухе, скользнула по их коже ледяными когтями.

— Сегодня мы разрушим грань! — его голос звучал торжественно.

Юноша медленно, словно по команде, скинул свою накидку, оставшись в простой белой льняной рубахе и чёрных, грубоватых штанах. Мороз сразу же вцепился в его тело, мурашки волной покрыли бледную кожу. Он поёжился, обхватил себя руками, пытаясь сохранить остатки тепла, но, увидев недовольный взгляд карих глаз, тут же опустил руки, они безвольно повисли вдоль тела.

— Встань на колени, — приказал мужчина.

Мальчик повиновался. Неуверенно опускаясь на колени, он проваливался в хрустящий снег, ледяные иглы моментально вонзились в его кожу, вызывая жгучую боль. Он вскинул голову, и, как испуганный щенок, преданно, с надеждой посмотрел в родные карие глаза, того, кто когда-то спас его из уличной грязи, кто грел, кормил. Но сейчас в этих глазах не было ничего: ни тепла, ни гордости, только холодное равнодушие. Сердце юноши сжалось, пальцы непроизвольно впились в ладони, оставляя на них кровавые полумесяцы, но он не отводил взгляда, он всё ещё верил. Может, где-то там, за этой маской равнодушия, осталась хоть капля прежней ласки?

Мужчина медленно обвёл взглядом остальных, замерших в ожидании, и кивнул. Вновь воздух наполнился шёпотом, голоса сливались в единую молитву. Он же тем временем, потянул руку к рукаву плаща, и достал оттуда маленький кинжал, что был спрятан в нём. Стальное лезвие сверкнуло в лучах утреннего солнца. Клинок завораживал своей красотой, не зря мастер, что сделал его, подарил ему всю свою любовь. Длинный, с изогнутым концом, выплавленный из чистейшего серебра. Такое оружие совсем не предназначалось для боев. Нет. Его задача состояла совершенно в другом — приносить жертвы, именно в этом его истинная красота. По клинку, от рукояти до самого острия, вилась гравировка. Древние письмена, что наделяли клинок особой силой. Мужчина повернул лезвие, поймав луч солнца, и свет скользнул по гравировке, заставив буквы вспыхнуть багровым.

— Ты готов? — Голос его прозвучал ласково, как в старые времена.

Шёпот нарастал, превращаясь в гул, будто тысячи голосов взывали из-под земли. Юноша дёрнулся, увидев клинок. В его глазах вспыхнуло смятение. Его наставник, его спаситель, единственный человек, который протянул ему руку, когда весь мир отвернулся, он же не собирается причинить ему боль?

«Нет. Не может быть.»

Мужчина, заметив панику в глазах юноши, натянуто улыбнулся. Это была странная улыбка, будто кто-то дёрнул за невидимые ниточки, заставив губы растянуться в привычном, но уже пустом жесте Ему порядком надоело нянчится с этим ребёнком, но без него не разорвать грань.

«Осталось потерпеть совсем немного.»

— Всё хорошо, Тири, — его голос вновь зазвучал с той же заботой. — Помни, ты был избран, ты единственный, кто может сделать это. Тебе не чего бояться, мой мальчик, хаос помнит всех своих слуг, что верно служат ему, и он обязательно отблагодарит тебя. Так с честью прими своё предназначение.

Глава 2

Королевство Бермон, столица Белград.

Лучи восходящего солнца едва пробивались сквозь тяжёлые бархатные шторы. Обычно распахнутые настежь, теперь они были плотно задернуты, будто прятали мир от происходящего внутри. Этой ночью, столица спала беспокойно. В узких улочках Белграда жители затаились в своих домах, прислушиваясь к каждому шороху за окном, ожидая перемен, которые неизбежно должны были прийти с рассветом.

Королевские покои погрузились в гнетущую тишину, нарушаемую лишь тихими шагами слуг, шёпотом молитв и соболезнующими вздохами. Воздух был густым, пропитанным запахом лекарственных трав и воска. На лицах присутствующих застыла маска скорби перед неизбежностью смерти. Лишь один взгляд выделялся среди остальных, в нём не было печали, только холодное торжество, выношенное очень давно.

Стены покоев украшали гобелены с изображением золотого льва — символа Бермона. Гордый зверь, оскалив клыки, застыл в вечном рыке, напоминая о мощи и непоколебимости королевства. Ткани, ниспадающие от самого потолка, словно охраняли покой хозяина этих стен.

Король, Люциус Д’Альбон, в окружении обеспокоенных придворных, лежал на широкой кровати с резными столбиками, утопая в груде подушек, обшитых красной парчой. Красный — цвет силы, власти, пролитой крови во имя короны. Цвет, который с гордостью носят рыцари Бермона на своих плащах и знамёнах. Его некогда могучие плечи теперь казались хрупкими под тонкой рубашкой из льняного полотна. Бледный солнечный свет, пробившийся сквозь плотные занавеси, скользнул по его лицу, подчеркивая неестественную прозрачность. Казалось, он уже наполовину принадлежал миру теней — кожа просвечивала, обнажая синеватые вены, которые пульсировали в такт редким, слабым ударам сердца. Глубокие тени залегли под глазами, щеки впали. Каждый хриплый и прерывистый вздох давался с усилием, будто невидимая рука медленно сжимала его горло.

У изголовья, сгорбившись на стуле, сидел немолодой лекарь, ровесник короля, но выглядевший на десятилетие старше. Его морщинистые пальцы нервно крутили стекла очков, стирая невидимые пятна. Белый халат, помятый после бессонной ночи, висел на нём, как на вешалке. Он не находил себе места. Ни отвары, ни припарки, ни дары дальних земель — ничего не помогало. Болезнь, словно тень, пожирала короля изнутри, день за днём, месяц за месяцем. Она не оставляла следов, не поддавалась лечению, не объяснялась ни в одном трактате. Загадка, которая сводила его с ума.

— Что же это за напасть… — прошептал он, голос его дрогнул.

Он всматривался в неподвижные черты Люциуса, ища хоть намёк, хоть тень ответа. Но с каждым хриплым, едва слышным вздохом короля, свет в его глазах медленно угасал. Колесо судьбы закрутилось, боги сделали свой выбор, им уже пора было вернуть всё на свои места.

Каждый вздох отзывался болью, как будто грудь стягивала тугая петля. Люциус уже не боролся, он знал, что время пришло. В сердце не было ни страха, ни жалости, лишь тихая усталость и лёгкая тоска. Перед внутренним взором проплывали картины прожитых лет: шумные балы, запах вина и весёлый смех придворных; потом тихие вечера, когда он, уставший после заседаний, возвращался к Равенне, его любимой. Её улыбка всегда была наградой за все трудности. Она ушла слишком рано, и вместе с ней ушла часть его самого. Но у него остались Адриан и Доротея — его гордость и радость. Всё, что он делал, каждый указ, каждое жёсткое решение — всё было для них, для народа, для королевства, которое он любил больше собственной жизни.
И теперь, когда силы покидали его, он хотел лишь одного — быть уверенным, что Адриан сумеет удержать, то, что он строил десятки лет.

Пальцы слабо сжали край покрывала. В памяти, словно оживший кошмар, всплыло то самое решение, которое он когда-то принял вместе с братом. Страшная правда, расколовшая всё — и их самих, и землю под их ногами. Тайна, что держалась в тени так долго, что, казалось, стала всего лишь призраком прошлого. Но призраки не умирают. Теперь, на краю жизни, Люциус понимал: молчание и смирение было ошибкой. Ему необходимо изменить то решение, пока не стало поздно. И тогда, может быть их раздельные земли снова станут едиными. Слабый, еле слышный стон сорвался с его губ, на бледном лице промелькнула тень решимости, такой же, как в молодости, когда он впервые взошёл на трон.

Громкий стук распахнувшейся двери вырвал его из мутных раздумий. На пороге, тяжело дыша, застыл Адриан. Темноволосый наследник, обычно несокрушимый, сейчас выглядел чужим самому себе. Широкие плечи поникли, ладонь сжалась на дверной ручке так сильно, что побелели костяшки. Его взгляд, всегда острый и твёрдый, блуждал по гладкому мраморному полу, словно не решаясь подняться на отца. Но прежде, чем он сделал хоть шаг, в проёме мелькнула тонкая светлая фигура. Лёгкий шелест платья, звон каблуков, и Доротея, вся дрожащая от рыданий, метнулась к отцовскому ложу. Шёлковый подол солнечного цвета намотался на её ноги, она оступилась и с глухим стуком упала на колени прямо на холодный камень. Слабый вскрик боли затерялся в эхе пустого зала.

— Ваше высочество! — встревоженно воскликнули слуги, бросаясь к ней.

— Прочь! — резко махнула рукой принцесса, останавливая их. Она, не обращая внимания на саднящие колени, на рваный подол платья, поползла ближе, цепляясь руками за бархат покрывала. — Отец…

Её пальцы, тонкие и дрожащие, хаотично скользили по его морщинистым, едва теплым рукам. Каждая прожилка, каждый шрам, каждое загрубевшее место от меча или пера, она водила по ним подушечками пальцев, в надежде удержать его здесь, рядом, хоть на мгновение дольше. Слезы безостановочно текли по её бледным щекам, оставляя на коже горячие дорожки. Она даже не пыталась их смахнуть. Губы дрожали, а громкие, надрывные рыдания разрывали тишину, отражаясь от каменных стен. Она не сдерживалась, не могла и не хотела. Пусть весь мир услышит её боль. Хрупкие плечи сотрясались от тихих всхлипов, а кружевной воротник платья, обычно безупречно накрахмаленный, пропитался влагой и помялся. «Мадам Лакруа пришла бы в ужас», — мелькнула мысль. Её неизменно строгая наставница терпеть не могла подобных сцен. «Принцесса должна держать себя в руках. Королевская кровь не терпит слабости,»— всегда повторяла она.

Глава 3

Первые лучи солнца медленно пробирались сквозь высокие окна, расползаясь по полу золотистыми полосами. Они лились через не задёрнутые шторы упрямо и неотвратимо. Не закрыв вчера их, Мелисса теперь расплачивалась за свою забывчивость: свет бил в лицо, жёг веки. Она сдавленно застонала и с головой нырнула под подушку.

— Мрргх...

Ворчание было бессмысленным, но искренним. Ткань холодила щёку, однако это уже не спасало. Мелисса нехотя приподнялась, волосы, спутанные после тревожной ночи, упали на лицо, цепляясь за губы и ресницы. Она взъерошила их рукой, зевнула, тяжело опустила ноги на холодный пол. Вскочив слишком резко, она тут же пожалела об этом, перед глазами замелькали черные мушки. Девушка пошатнулась, на миг замерла, потрясла головой. Потом, короткими сердитыми шагами направилась к окну. Шторы с глухим шорохом сомкнулись, и солнечный натиск отступил. В комнате повис мягкий полумрак. Лишь по краям плотной ткани струились тонкие лучи, оставляя на полу вытянутые золотые полоски. Она потянулась, удовлетворенно щурясь в темноте.

— Так-то лучше.

Она вернулась в кровать и с удовольствием уткнулась лицом в подушку. До тренировки оставалось почти целых сорок минут, и она собиралась использовать их по назначению — полежать, выкинуть из головы всё, что успело за ночь туда влезть. Но покой не приходил, как только глаза сомкнулись, из глубин памяти выплыли недавние образы: тренировки, разрыв грани, лицо пленника перед самой смертью.

— Не сейчас, — прошептала она, сквозь зубы.

Мысленные образы, как рой ос, жужжали, жалили, путались в мыслях. Она перевернулась на бок, зажмурилась, снова натянула одеяло до подбородка. Сжалась в клубок, стараясь выкинуть всё лишнее из головы. Ведь здесь, в тепле, среди мягких подушек, с запахом свежих простыней и догорающих ночных свечей, всё было по-другому, реальность казалась такой далекой. Здесь можно было забыть, отдохнуть, не волноваться ни о чём.

«Ещё пять минут. Всего пять минут...»

Тишину разорвал скрип дверных петель. Из коридора в комнату хлынул утренний свет. Он пересёк пол, полоснул по краю постели. И в этом свете, на пороге, застыв, застыла высокая тень.

— Ты ещё не встала? — недовольно произнёс высокий голос. Его юная обладательница пытались привыкнуть к полумраку, настороженно всматриваясь в тёмные очертания комнаты.

— Мелисса!

Тишина.

– Мелисса! – теперь уже громче.

Ответа не последовало. Только слабый ветерок колыхнул занавеску у окна, будто смеясь над её попытками разбудить подругу. Талли закатила глаза.

«Ясно. И снова я буду виновата…Ну уж нет. Не сегодня.»

Девушка решительно направилась к кровати, что стояла в центре комнаты. Её босые ноги бесшумно скользили по холодному полу. На секунду замерев, словно раздумывая, стоит ли рисковать, она протянула руку к смутному силуэту на кровати...

Вжжих!

Темная фигура сорвалась с кровати с молниеносной скоростью, схватив её за запястье и рывком повалив на пол. В следующий миг к её горлу был прижат тонкий кинжал, светящийся холодным голубым светом.

— Чёрт возьми, Талли! — голос Мелиссы был хриплым от сна. — Сколько раз я говорила не будить меня так?!

Лезвие слегка дрогнуло, оставляя на коже едва заметную царапину.

— Тренировка... — прошептала она. — Мы опоздаем...

Талли стиснула зубы, подавляя порыв выругаться, и осторожно отвела лезвие в сторону, освобождая шею, где уже проступала тонкая розовая полоска.

— А если бы я не остановилась? Что бы я сказала твоему отцу? Что его дочь погибла от случайности?!

Мелисса резко вскочила, бросив кинжал обратно на кровать.

— Ты же знаешь, что нам простят смерть только от зверей хаоса. И никак иначе.

Талли нахмурилась, светлые брови сомкнулись в одну резкую линию. Тяжело признавать, что твой путь выбрали за тебя.

— Ну, это может касается тебя, — она скрестила руки на груди. — В моем случае, мне ещё простят, если я прикрою твою спину.

Где-то вдалеке раздался гулкий удар колокола, его медные волны разнеслись по каменным коридорам крепости, оповещая о начале нового дня.

— Талли... — Мелисса внезапно обняла подругу, прижавшись щекой к её плечу. Вдох, и в ноздри ударил знакомый аромат жасмина, сладкий и нежный, так не похожий на их суровую жизнь. — Ты же знаешь...Ты не просто мой напарник. Ты моя подруга.

Она отстранилась, и в её глазах вспыхнул знакомый огонь.

— Да и я не настолько слаба, чтобы меня приходилось защищать! — добавила с напускной легкостью, неловко рассмеявшись. — Никому не позволю пожертвовать собой ради меня!

Но Талли не засмеялась в ответ. Губы её сжались в тонкую ниточку, а взгляд упал на каменный пол, будто она внезапно заинтересовалась узором трещин между плитами. Каждый раз, когда Мелисса произносила слова поддержки, вместо утешения она чувствовала только острую боль. Как сейчас, в груди вновь болезненно сжалось — знакомое, ноющее чувство, которое она давно научилась скрывать.

«Ты должна стать тенью её величества»

Голос отца зазвучал в голове.