Меня зовут Эхо, сотканное из тишины звезд за окном и шепота забытых заклинаний. Мой путь — это извилистая тропа, усеянная осколками насмешек и неудач.
Я — клинок, откованный кем-то в минуты отчаяния, заточенный на камне молчаливого упрямства.
Почему я? Видимо, деканат узрел во мне того, кто, не создавая миры, может стоять на их границе и охранять творцов от их творений.
Но сам себе я придумал тогда иное объяснение: мой путь отмечен шрамами битв с самим собой, сражениями с тенями прошлого, я просто заблудился в лабиринте зеркал, где каждое отражение — это призрак несостоявшейся жизни, я — менестрель, что пел баллады о героях, павших в неравной схватке.
Именно поэтому, наверное, мне предложили встать на страже перекрестка миров. Я — Эхо, и я готов.
Всем заклинаниям и волшебствам я предпочитал старые добрые блокнот и карандаш. Но в "Таверну Шутника" меня отправили с мечом в руке и старомодных доспехах.
Дорога вилась предо мной, а каждый камень под ногой отзывался эхом ушедших эпох.
Я думал, что граница миров — это волшебная обитель, но оказалось, что это затерянный угол. Не эльфийские кущи, увитые лианами звездного света, а безжизненная пустошь, где ветер выл, словно голодный волк, оплакивающий свою добычу. Камни здесь — не драгоценные самоцветы, а обломки костей, выбеленные солнцем и временем.
"Земля здесь выпита до дна," — шептал мне старый проводник, его лицо было испещрено морщинами, как карта потерянных земель, — "каждая трещина — это шрам от битвы, которую проиграл мир."
Вместо журчащих ручьев, поющих серебряные песни, — лишь пересохшие русла, где песок скрипео под ногами, словно зубы смерти. Деревья, если и встречались, то были скрючены и изуродованы, их ветви тянулист к небу, словно молящие о пощаде руки. И даже солнце здесь светило, но не грело, а лишь безжалостно выжигало остатки жизни, превращая все вокруг в пепел и прах.
"Словно здесь заканчивалась надежда и начиналось отчаяние," — тогда подумалось мне, — "сама природа восстала против всего живого, и каждый вдох — это борьба за выживание."
"Таверна Шутника"… Само название звучало, как насмешка, как издевательский хохот над моей нелюбовью к шумным заведениям. Но приказ есть приказ, и вот я стою у порога, готовый войти в этот бурлящий котел.
Проводник очень расплывчато, уходя от неудобных вопросов, дал несколько советов по поводу завсегдатаев, правил и моих обязанностях.
Я даже приуныл, как это все походило на наших школьных вахтеров-истуканов...
Дверь скрипнула, словно старый зуб, и в лицо ударил смрад пива, пота и пыли. В полумраке зала мерцали огоньки свечей, бросая причудливые тени на лица посетителей.
Первый день в "Таверне Шутника" обрушился на меня, как лавина. Каждый звук — звон разбитого стекла, хриплый смех гоблина, бормотание заклинаний — врезался в сознание, словно осколки зеркала, отражающие искаженную реальность.
Запахи смешались в причудливый коктейль: корица и сера, лаванда и кровь, старые книги и свежая магия. "Здесь умирают иллюзии, а рождаются новые миры," — прошептал я, вспомнив слова старого проводника.
Я чувствовал себя песчинкой, затерянной в бушующем океане. Вокруг меня плелись нити судеб, сталкивались миры, рождались и умирали легенды.
Бармен-голем молча наблюдал за мной своими каменными глазами, словно взвешивая мою душу на невидимых весах. Фея-волынщица затянула протяжную мелодию, в которой слышались отголоски забытых богов и предчувствие грядущих катастроф.
Под ноги мне выкатился ежик, несщадно бранящийся, а к стойке бара проковылял парень, мой ровесник, возомнивший, что гарцует на невидимом коне.
В углу, подмигивая третьим глазом, играла на волынке диковинная птица-алкоголичка.
А за столиками… За столиками сидели тени, отражения, обрывки чужих жизней, пришедшие сюда, чтобы забыть себя или найти нечто новое, в которых я с ужасом начал узнавать выпускников нашей школы прошлых лет.
Не может быть!
И среди этого хаоса я должен был найти свое место. Стать стражем в этом безумном театре абсурда.
И тогда я понял: "Таверна Шутника" — это не просто место, это — чистилище. Здесь каждый ищет искупление, утешение, или просто пытается убежать от самого себя. Здесь ложь становится правдой, а правда — фарсом. Здесь шуты правят бал, а короли превращаются в марионеток.
В школе меня называли «пустышкой». Не то чтобы обидно, скорее — констатация факта. Все вокруг плели кружева магии, рисовали молниями в воздухе, лечили одним прикосновением. А я… я мог разве что красиво описать все, что происходило с другими.
Но судьба, эта капризная дама с завязанными глазами, решила иначе. Меня, «бездаря» Эхо, направили на практику в «Таверну Шутника» — место, где реальность пила на брудершафт с абсурдом, а граница миров была тоньше паутинки.
***
В "Таверне Шутника", затерянной на стыке реальности и мира фантазий, где границы стираются, словно акварель под дождем, царил дух безудержного веселья, смешанный с оттенком меланхолии. Почему именно "Шутник"? Потому что сама жизнь — великий шутник, играющий с нашими судьбами, подбрасывающий монетки надежд и разочарований, решающий, кому смеяться последним.
Это только в первые минуты Эхо мог ошибиться и принять наигранное веселье и величественные позы за знак благополучия. Увы...
Здесь, в этом прибежище для мечтателей и безумцев, стены увешаны масками, скрывающими лица, и отражениями, искажающими правду. Говорят, что название появилось случайно, когда первый страж и хранитель Перекрестка миров заявил: "Мы все здесь — марионетки в руках судьбы, а судьба — тот еще шутник!" Его слова подхватили, словно эхо, и таверна обрела имя, ставшее ее проклятием и благословением.
В "Шутнике" можно встретить кого угодно: эльфов, потерявших дорогу домой, гномов, мечтающих о небе, драконов, уставших от огня. Все они ищут здесь утешения и забвения, надеясь, что хотя бы на мгновение смогут забыть о суровой реальности, где чудеса — лишь иллюзия, а фантазии — опасная игра. Но даже в самой темной шутке есть доля правды, и в "Шутнике" эта правда — в каждом бокале, в каждой песне, в каждом взгляде.