Просыпаться от звука храпа? Высшая форма унижения! Особенно когда этот храп не просто звук, а целое событие. Он заполняет собой всю нашу хрущовку Саратова, сползает по стенам... Мерзость!
Я открываю один глаз. Пять утра. Рядом на подушке — затылок. Со складками, как у мопса, лысеющий и вечно пахнущий гадким куревом. Всё это и есть мой законный супруг. Человек, который делал комплименты последний раз, кажется, на свадьбе. И то, только потому, что так было положено по сценарию.
«Людк, сваргань яичницу. С сальцем!» — Это его утреннее «доброе утро». Не вопрос, не просьба. Констатация факта. Как прогноз погоды. Или как очередной мат, когда он смотрит старый футбольный матч.
В голову вдолбился привычный график на всю оставшуюся жизнь:
06:00 — готовить завтрак для Его Прекраснейшего Величества.
07:00 — уход Его Прекраснейшего Величества на работу. (На какую? Не знаю! Денег-то всё равно нет)
09:00 — просмотр вакансий. «Продавец-консультант, график 5/2, зп 15 тысяч». Ощущение, что я бегу по замкнутому кругу, а на мне еще и гири привязали.
13:00 — борщ, который он вечером будет уплетать, громко чавкая и смотря видео какого-то мужика про оружие.
А ведь так хотелось раньше кружиться на песках у морей, как школьные подружки с фото! Я ведь и платье своё любимое купила, потому что его голубой цвет напоминал мне о воде, солнце, жаре... Хотя, последнюю, кажется, отменно характеризуют мои жалкие пожитки из волос. В юности они блестели рыжим огнём, а в браке с Его Величеством поугасли.
Мечты? О да, у меня их действительно много. Больше никогда не чувствовать запах сала, убежать в другое место... Да хоть в деревню! Завести кота, листать книжки и смотреть любимые ромкомы под чашечку-другую эспрессо. А ещё...
Иногда мысли такие накатывают... чёрные. Апокалипсис бы. Инопланетное вторжение, катаклизм... Чтоб резко и сразу! Чтоб сбежать быстрее, чем успею передумать.
Сегодня что-то щелкнуло. Особенно сильно. Он начал орать из-за недосоленной яичницы. А я смотрела на него и думала: «Я сейчас или сковородкой ему по голове дам, или... или просто уйду. Куда глаза глядят».
Бесило совершенно всё! И храп, и его поведение, и эта жизнь, и его мелкий отросточек, который никогда не доставлял должного удовольствия! Врезать, конечно, очень хотелось, но я за цивильное решение конфликтов... и я ушла! Надела своё любимое голубое платье, собрала вещи и ушла.
В обувь забивалась придорожная пыль, мелкие камушки били ноги, а яркое солнце жгло кожу. Так и хотелось сказать солнышку: «Эй, вообще-то только я так адски жарить могу!» Но оно вряд ли бы меня услышало. Рядом валили машины, постоянно бибикая и воняя бензином, порой проезжали велосипедисты или проходили деревенские жители с пакетами сомнительного содержания. Когда я обошла уже третью бабушку, которая продавала ягоды у дороги, то окончательно выдохлась. Чемодан остановился рядом, угодив прямо в кучу пыли. Отмахнувшись от навязчивой мухи, я осмотрелась.
Рядом была шашлычка с многообещающим названием «У Михалыча», сбоку простиралась канава, а сзади, смотря в одну точку, что-то шептала ягодная бабушка. Я подумывала даже купить у нее товар, чтобы хоть немного отдохнуть.
И тут он. Мой катаклизм. Мой апокалипсис. Не метеорит. Не НЛО. КамАЗ! С мешками бетона. Я даже не испугалась. Успела подумать: «Ну конечно. Бетон. Весь мой мир из него и состоял».
Я не знаю, конечно, что чувствуют люди, когда их сбивают огромные машины, но, наверное, мучительную боль. Но я почувствовала лёгкость. А потом... Пропасть. Падение. Ощущение, будто тебя проглатывает лифт, который мчится вниз без тросов.
Я зажмуриваюсь и... Смех, аромат мяса, треск камина и... удивительно влекущий запах чего-то мужского, природного, горячего... животного...
— Еще одна! — раздается чей-то грубый голос.
Я медленно открываю глаза, оглядываюсь. Оказывается, что я лежу на огромном столе из дерева, который уставлен различными блюдами, но быстро понимаю, что фишкой стола является... моё тело. Полностью голое и лишь перевязанное ленточкой в причинных местах.
В лопатки врезается дерево стола, а боковым зрением видно огромные чаши с горами еды. Зрение быстро привыкает, но мозг тут же отказывается мыслить. Инопланетяне? С клыками?.. По бокам сидят штук девять огромных зелёных мужиков, и ещё один во главе.
Первая мысль, пронесшаяся в голове, уже привычно саркастичная: «Ну вот, Людка, апокалипсис. Только я почему-то думала, что будет больше огня и меньше... зелени...»
Тишину в доме разрывает мой собственный голос, хриплый и неверящий:
— Эээ, ребят... Это какой-то... розыгрыш? Скрытая камера? — я пытаюсь прикрыться руками. Бесполезно, конечно. — Вас подговорил мой бывший муж, да?..
Мужики, которые напоминают орков из фильмов, переглядываются. Самый крупный, с шрамом через весь лоб и здоровенным обручем в ухе, издает хриплое урчание. Он явно главный.
— Шш-шума нет, — сипит он на ломаном, но понятном языке. Его голос похож на скрежет камня по камню.
— Ой, всё, — констатирую я. — Это не скрытая камера. У моего фантазии на такое не хватило бы. Максимум — накричать и дверью хлопнуть.
Другой орк, чуть поменьше, но с таким же хищным блеском в глазах и с таким же лицом, как у главного, тычет в мою сторону толстым пальцем. Близнецы, наверное.
— Мимаш. Смотри. Цвет как у огня. Хороший знак.
— Знак чего? — срывается у меня. — Знак того, что я сейчас загорюсь от стыда?! Поверьте, это не самый мой огненный момент!
Третий с хитрым прищуром издает короткий, похожий на лай смех.
— Болтливая. Сильный дух. Это гуд.
— Гуд? — переспрашиваю я. — О, великий зеленый знаток языков, слово-то какое модное подцепил! А «окей» знаешь?
Первый шаг Мимаша прозвучал ударом грома в гробовой тишине. Он не просто шел. Он надвигался. Массивная, зеленая гора мускулов, отбрасывающая гигантскую тень, которая поглотила меня целиком. От его тяжелого и горячего дыхания по моей коже побежали мурашки.
— Остальные. Ждите своего часа за кругом, — его голос, низкий и властный, не терпел возражений. — Право главы клана неоспоримо.
Остальные орки отошли, образовав живое кольцо из сверкающих глаз и напряженной плоти. Они не спускали с нас взгляда. Я отшатнулась, почувствовав под спиной холодную поверхность травы. Бежать было некуда. Да и сил не оставалось... Только дикое, животное сердцебиение где-то в горле и предательская дрожь в коленях.
Мимаш остановился вплотную. Его огромная ладонь, шершавая и испещренная шрамами, грубо обхватила мою талию и легко приподняла меня, как перышко. Я вскрикнула от неожиданности, повиснув в воздухе. Его пальцы жгли кожу, оставляя на ней красные следы.
— Бойся, — просипел он, прижимая мое тело к своей груди. От него пахло дымом, потом и мужской силой. — Бойся и трепещи. Ты теперь собственность клана.
Он не был нежен. Его поцелуй был грубым и требовательным, больше похожим на укус. Клыки больно царапали мою губу, и я почувствовала солоноватый вкус крови. Я пыталась вырваться, оттолкнуть его, но мои руки беспомощно скользили по буграм железных мускулов. Это лишь заставляло его рычать глубже, сильнее прижимая меня к себе.
Он говорил на своем гортанном языке, и я не понимала слов, но смысл был ясен и без перевода. Это были властные команды, одобрительный рык, когда я издавала какой-то звук, и утробные фразы, которыми он, должно быть, описывал добычу.
Нервный перешепот и одобрительное ворчание его братьев, наблюдающих за действом. И мое собственное прерывистое дыхание, в котором уже не было места страху, а было лишь ошеломление от мощи, с которой меня ломали и перекраивали.
Он относился ко мне как к вещи, но в этом была дикая честность. Никакой лжи, которую я слышала от своего бывшего мужа. Только необузданная потребность и сила, которая заставляла мое тело реагировать вопреки моей воле и рассудку.
Когда он, наконец, вошел в меня, это было похоже на разряд молнии. Больно, оглушительно, стихийно. Я закричала, впиваясь ногтями ему в спину, а он ответил победным ревом, который эхом раскатился по полю и был подхвачен одобрительным рыком его сородичей.
И пока он двигался, грубо и властно, я смотрела поверх его могучего плеча на остальных. На горящие глаза его близнеца, который жадно ловил каждый звук. На хищную ухмылку другого орка, мрачную концентрацию ещё одного, на эмоции остальных... Они все ждали своей очереди. И я понимала, что это только начало.
Мысль промелькнула обрывочно, сквозь туман боли и нарастающего удовольствия: «Людмила из Саратова... а ты попала...»
Мимаш закончил с громоподобным стоном, и его тяжелое тело на мгновение обрушилось на меня всей своей массой, придавив к холодному камню. Пахло им. Теперь я пахла им.
Он поднялся, отступил на шаг, все еще тяжело дыша. Его глаза блестели от удовлетворения. Он повернулся к братьям и изрыгнул одно-единственное слово:
— Мое.
И как только он собрался вернуться в круг своих сородичей, близнец бросился вперед. В его глазах, как и в глазах его брата, было уже не просто любопытство, а неподдельный голод.
— Я — Гымхаш... Да-а-а, — просипел он снова, и его пальцы грубо легли на мои ягодицы, сжимая их. — Твоя задница такая задница... Крепкая. Для маленькой бледнокожей. Будет о что ухватиться.
Я вздрагиваю, ударяюсь головой об деревяшку кустарника и вскрикиваю. Передо мной стоят все десять орков! И я еще голая... Осознание того, что это не сон, а жестокая реальность, ударило с новой силой. Побег был лишь короткой передышкой. Один из этих орков уже сделал со мной то, что заставило бедра дергаться крупной дрожью... И второй собирается это повторить. Но... почему мне... нравится?
— Держи ее, — бросил он через плечо, и кто-то из орков с готовностью шагнул вперед и прижал мои руки к земле своими лапищами. Ритуал продолжался, и клан участвовал в нем с молчаливым одобрением.
Гымхаш не стал медлить. Он говорил, вернее, рычал обрывочные фразы на своем языке, перемежая их хриплым смешком:
— Дергается как рыбка... Хорошо... Еще... Огненная, горячая внутри...
Когда он закончил, отшатнувшись с рыком, повисла тишина, нарушаемая только его тяжелым дыханием и моим прерывистым всхлипыванием. Я лежала, не в силах пошевелиться, чувствуя на спине капли его пота и всю нелепость происходящего.
И тут раздался твердый голос Мимаша.
— Хватит. Она получила честь принять клан Яро-Клыков. Но... — он сделал паузу, и его взгляд упал на меня, — она посмела убежать. Бросить вызов нам. Оскорбить наше гостеприимство.
Он обвел взглядом своих братьев, которые замерли в ожидании.
— Наказание должно быть, но не простое. Она показала дух. Она огонь... Значит, и испытание должно быть достойным.
Гымхаш, все еще тяжело дыша, хмыкнул:
— Кинуть в яму к щенкам грязнорыла? Пусть поборется?
— Нет, — отрезал Мимаш. — Она пройдет Испытание Лунной Тропой. Без одежды и оружия. Если дойдет до Священного Камня под утро — докажет, что дух ее крепок и она достойна внимания нашего клана. Не как добыча. А как... нечто большее. Если нет... — он пожал плечами, — волки сберегут нам работу.
В пещере пронесся одобрительный гул. Идея пришлась им по душе.
Я подняла голову, с трудом фокусируя взгляд.
— А... мужики... а что это за тропа? — прошептала я, уже ненавидя ответ.
Мимаш оскалился в подобие улыбки.
Солнце било в глаза, заставляя щуриться. Я стояла на краю огромного леса, который начинался прямо за последними хижинами орочьего поселения. Воздух уже был теплым, пах хвоей, влажной землей и чем-то незнакомым, сладковатым. День. Я почему-то была уверена, что все подобные испытания должны происходить ночью. Видимо, у орков свои правила.
Позади, на пороге самой большой хижины, стоял Мимаш и смотрел на меня. Рядом с ним вся его разношерстая братия. Они молчали. Ждали, сделаю ли я первый шаг.
Мое «снаряжение» состояло из тех самых красных лент, которые я кое-как повязала на себя, прикрывая самое основное. Выглядело это до неприличия вызывающе и абсолютно бесполезно с практической точки зрения. Ноги были босы.
Я сделала шаг. Потом другой. Колючая трава впивалась в ступни, но было не больно, а скорее щекотно. Лес поглотил меня почти мгновенно. Свет пробивался пятнами, играя на моей коже.
Первые метры были обманчиво легкими. Птицы пели, порхали какие-то яркие бабочки размером с мою ладонь. Красота. Прямо реклама эко-туризма.
— Может, они просто пошутили про это испытание? — наивно шепнула я.
Как бы не так.
Спустя полчаса я вышла к каменистому склону. Это и были те самые «скалы, что режутся». Не острые, как бритва, но шершавые, об которые легко было оставить кожу. Я окинула взглядом склон. Обойти? На это ушло бы несколько часов. Сверху доносился зовущий, ровный свет.
— Ладно, – пробормотала я, плюнула на ладони (старая привычка с дачи) и полезла.
Камень больно впивался в босые ноги и ладони. Ленты цеплялись за выступы, грозя развязаться и оставить меня совсем уж в чем мать родила. Я ругалась сквозь зубы, вспоминая и мужа, и водителя КамАЗа, и особенно зеленых уродов с их дурацкими испытаниями.
— Вот... доберусь... до вашего... камня... — пыхтела я, карабкаясь, — попрошу... вам... портки... стирать... до конца дней... лучшее предложение...
Я сорвалась. Один раз. Сердце ушло в пятки, но я успела вцепиться в узкий выступ, обдирая кожу на пальцах в кровь. Боль пронзила запястье.
Я стиснула зубы.
— Нифига... вы не дождетесь! — крикнула я вверх, неизвестно кому именно, и полезла с новыми силами, движимая чистой злостью.
Сверху меня ждало новое «удовольствие». Чаща стала гуще, ветви деревьев, действительно, как и предупреждали, «хватались». Не в прямом смысле, конечно. Но упругие плети кустарников цеплялись за мои ленты, царапали кожу, хлестали по лицу. Приходилось продираться буквально на ощупь, раздвигая их руками. Руки покрылись сеткой мелких царапин.
И начались «тени, что шепчут». Солнце стояло в зените, но в глубине леса царил полумрак. И в нем мне начали чудиться вещи. В шорохе листьев слышался злой шепот: «Куда ты идешь, двуногая? Вернись!», «Они съедят тебя!», «Ты слабая!». В углу глаза мелькали темные фигуры, которые исчезали, когда я поворачивала голову. Это было похуже любых физических препятствий. От этого бесило.
— Да заткнитесь вы там! — огрызнулась я на пустой лес. — Соседка за стенкой каждый день орала похлеще, и ничего, привыкла!
Я шла, спотыкаясь, падая, поднимаясь. Солнце начало клониться к западу, окрашивая лес в золотые и багровые тона. Я хотела пить. Сильно. Язык прилип к небу.
И тут я ее увидела. Лунную тропу. Узкая тропинка, усыпанная каким-то серебристым мхом, которая светилась мягким светом. Она вилась между деревьями, уходя вглубь самого темного леса. И в небе, между ветвей, уже была видна одна-единственная огромная луна.
Сердце екнуло. Значит, все это было правдой.
Я ступила на тропу. Мох был удивительно мягким и прохладным под ногами. Он словно придавал сил. Я почти побежала, чувствуя, что цель близка.
Именно тут меня и поджидали «ночные звери». Из зарослей вышло... нечто. Похожее на волка, но размером с теленка, с шерстью цвета ночи и горящими желтыми глазами. За ним еще два. Они двигались бесшумно, преграждая путь.
Я замерла. Страх сковал меня. Я была голая, безоружная, измученная.
Один из зверей оскалился, обнажив длинные клыки. И от этого оскала во мне что-то щелкнуло. Вспомнился оскал Мимаша. Вспомнилось его грубое «Бойся». Вспомнился муж, который орал на меня.
И я... рассмеялась.
— Ну конечно! — выдохнула я, обращаясь к лунной тропе. — Финал-то какой! Без этого никак!
Я не знаю, что подействовало — мой смех, мой абсолютно неадекватный вид (голая, исцарапанная женщина в красных лентах) или запах орочьего клана, который еще остался на моей коже. Но вожак зверей насторожил уши, фыркнул и сделал шаг назад. Он посмотрел на меня еще раз, потом повернулся и скрылся в чаще. За ним последовали остальные.
Я стояла, дрожа, не веря своему счастью. А потом побежала по светящейся тропе, не оглядываясь.
Она вывела меня на небольшую поляну. В центре нее стоял камень. Огромный, темный, исписанный древними рунами, которые светились тем же лунным светом, что и тропа. Священный Камень.
Я подошла и прислонилась к нему ладонями. Камень был теплым, а от него исходила тихая вибрация, которая сняла всю усталость и боль, как рукой.
Я обернулась. Из леса вышли они. Все десять во главе с Мимашем. Они молча смотрели на меня, на Камень, на мои окровавленные ноги и руки, на сорванные ленты, на лицо, сияющее не то от победы, не то от безумия.
Мимаш сделал шаг вперед. В его глазах не было ни насмешки, ни злости. Было только уважение.
— Ты прошла, огненная, — произнес он.
— Я прошла, зеленый, — выдохнула я, гордо подняв подбородок. – Что дальше? Опять на стол? Или в этот раз дадите поесть и перевяжете раны? А то у меня, знаете ли, в резюме не указано «умение неистовствовать с дикой природой без штанов».