Хроники Эос "Солнце и Луна"

Пролог

С тех пор как свет из тьмы возник да мир обрёл чертог свой, в недрах его — как в сердце земли — тлеет древняя Тьма. Не просто мрак, а сама Навь: бездна, где время — будто вода в болоте — течёт вяло, а законы бытия гнутся, как ветви под тяжестью снега зимнего. Там, где свет не ступал, где душа теряет путь, там властвует он — Морок, командир легионов теней.

Не видать его глазами, не схватить руками. Приходит он тихо — как холод под дверью в полночь. Голос его — шепот в ухо, что будто родной, а в сердце — как ледяной нож. Искушает он злобой, гневом, завистью да гордыней. Где кротость — вселяет дерзость. Где верность — льёт сомненье, как смолу в чистый родник. Где труд — шепчет: «Полежи, отдохни, всё завтра».

А каждое сердце, что он отравил, — как дрова в огне Нави.
Каждый гнев, каждая ложь, каждое предательство — будто капля смолы в чашу Владыки. Чем больше людские души гнутся под тяжестью порока, тем крепче становятся его корни в нашем мире. Ибо люди позабыли древнюю правду: их слабости — не просто грехи. Это — тень, что растёт с каждым вздохом, пока не накроет небо. Это — кровь земли, что льётся в жилы Тьмы, пока не прорвётся в свет последний…

Но где тьма крепчает — там и свет не гаснет.
Врата Нави еще заперты. Морок шепчет, но не правит. Пока сердца не окаменели...
Не время складывать мечи. Не время кланяться тени.
Пока звезда видна — падение можно остановить.

Пермь Великая, 1325 год

Ветер завывал осенней холодной ночью сквозь древние Великопермские леса. Сама земля содрогалась от предчувствия надвигающейся беды, а под ногами хрустел первый ледок, подернувший болотистые тропы. На священном холме у камня-жертвенника, что возвышался над петляющей лентой Колвы, собрались те, кого в этих краях называли «хранителями тишины». Волхвы и зыранские шаманы с лицами, расписанными охрой, медленно занимали места вокруг камня. Их голоса тонули в гуле реки, несущей воды к далекой Каме, но сегодня даже Колва, обычно буйная, затихла, будто сжалась от холода. В небе кружили совы, а в чаще замерли не только волки. Казалось, сама Перым-Ех, дух тайги, затаила дыхание, ожидая часа, который изменит все.

Совсем скоро появилась темная высокая фигура, все притихли отдавая уважение ему. Это был Светозар, старейший из волхвов Перми Великой. Светозар, казался воплощением самой земли — древней, изрезанной трещинами времени, но незыблемой.Его фигура, сгорбленная под тяжестью веков, напоминала корявый дуб, переживший десятки бурь. Лицо, словно высеченное из песчаника, покрывали морщины. Глаза, мутные от возраста, словно затянутые пеленой тумана, всё же пылали глубинным огнём — тем, что видит сквозь плоть и кровь, прямиком в душу. Поговаривают, что он слеп, но те, кто встречал его взгляд, клялись: в его зрачках отражались тени еще не случившихся бед.

Одежда Светозара была живой летописью его пути. Медвежья шкура, наброшенная на плечи, сохранила когти зверя — оберег от духов леса. Под ней — рубаха из грубого льна, вышитая черными нитями в узоры «щучий зуб», чтобы не дать скверне зацепиться за тело. На груди висел обережный гребень — железный, с семью зубцами, по числу врат Нави, которые ему довелось закрыть.Руки, иссохшие, но жилистые, украшали кольца из оленьих рогов: на мизинце — кольцо с волчьим клыком, подарокшамана из далёкой Югры, на указательном — перстень с янтарем, внутри которого навеки застыла мушка, принесенная ветром из Балтики. Его посох, вырезан из ясеня, убитого молнией, на набалдашнике- лик Велеса, Бога чужого мира.

—Серебряная Луна взойдёт завтра, — тихо и таинственно молвил, Светозар, опираясь на посох — Нам нужен он.
Тень пробежала по кругу. Молодой шаман, Елизар, сжал оберег из лосиного рога:
—Говорят, в Новгороде уже крестят огнем и мечом. Христиане сжигают капища… Может, их гнев ослабил печать пред…
—Не их вера страшна.— перебила женщина в платье, расшитом серебряными нитями. Малуша, потомственная ворожея, провела рукой над чашей с дымящимся можжевельником. —Страшна скверна, что льётся из уст Морока. Я видела во снах яко чада родичей своей закалывают ради горсти зерна, братия же в псов Лордовых перетворяются… Навь ужебо слабых выискивает…
Елизар взметнул руки, словно когтистые ветви, искажая тени костра в звериный оскал. Врезав кулаком в жертвенник, он разметал угли, словно черепа врагов.
— Слепцы! — рванул он гортанным рыком, обращаясь к шаманам. — Вы не видите, как Навь вползает в их утробы? Сегодня — засохший колос, завтра — сын, режущий мать за горсть зерна! Вы жуёте мудрость предков, как старики жвачку?!
Он рванул с пояса серповидный нож, пламя отразилось в его желтых глазах.
— Режьте! Жгите! Пусть их крики заглушат шепот Тьмы! Только боль заставит их выплюнуть Скверну!
Малуша не поднялась с места. Её пальцы медленно перебирали кости гадальные, будто отсчитывая сроки. Глаза, серые как пепел, вонзились в Елизар:
— Юно, глупцом бредишь. Железо — язык Лорда. Страх — пища Морока. Ужель не ведаешь?
— А ты ведаешь! — шаман рванул к ней, сбивая чашу с травами. — Смотри: мужики вороги стали жёнам, дети старцев костьми плюют! Скоро и к нам придут — с факелами да крестами! И что? Будем ждать, пока избранный, словно божок, с небес сойдёт?
— Не соймется,— голос Малуши прозвучал тихо, но кости в её руках застучали, как град по меди. — Родится.
— Тихий огонь?— Елизар захохотал, и смех его звенел, как лёд под копытом. — Ты хошь сказать — ребёнок, что вчера родился? Этот белый чертёнок? Да его христиане сожгут, едва волос увидят!
— Сам же передай огню дабы? — Малуша наконец встала, и серебряные змеи на её платье зашипели, обвивая стан. — Во Морока переложишися, да Морока низложиши? Песище безумный… Тма убо в тебе глаголит.
Светозар ударил посохом, и костёр плюнул искрами в небо:
— Довольно! — старик встал между ними, лицо его стало похоже на треснувшую глиняную маску. — Предречено: избранный явится. Но не нам решать — станет ли он светочем или факелом, что мир спалит. Ждать…
— Ждать?!— Елизар рванул с пояса нож, клинком ткнув в сторону деревни, где уже ползли сумерки. — Пока ждём — Навь гложет их! Вон, слышите?
Все замерли. Издалека донесся вой — не волчий, не человеческий. Точно кто-то рвал глотку о землю. Малуша закрыла глаза, шепча заклятье:
— Ведую. Но шествовать напролом — истинно есть иско́ренити зерно из утробы земной, дабы плевел не прозябнул. Погубишь семя — и нива во вѣки изсохнет.
— Твои притчи — как вода сквозь пальцы!— Елизар швырнул нож в снег. — Варитесь в своем страхе. А я пойду туда, где больно!
— Горе… Смрад убо в нём же пребывает. Но в едином есть прав: избраннику воссиять подобает дондеже Елизар во орудие скверне преложится.
Он сделал шаг за круг света, но Светозар ударил посохом о камень. Искры рассыпались, как звёздный дождь:
—Довольно! Елизар, а ну стоять! Завтра луна станет серебряным щитом. Но щит — тоже дверь. Помните предсказание?