Хроники Марионеток. Душа Хранителя

Глава первая, в которой Рин отстаивает свои права, Анхельм принимает огонь на себя, а Фрис заключает сделку

16 февраля 4011 года от Раскола, пустыня за Драконьими горами

Тьма была не только вокруг, но и внутри погас всякий свет. Ноги больше не ощущали опоры, руки шарили, не находя ничего, в уши не проникало ни звука, в нос – ни запаха, даже слабенький ветерок не проходил по оголенной коже. Пустота.

«Нет! Борись! Не смей сдаваться! Только в твоих силах сделать это!»

«Нет… Что я могу против такого? Я, маленькое и ничтожное, смертное создание, которое даже не знает, зачем и откуда взялось? Что я могу? Ничего. Эту войну нельзя выиграть моими силами…»

«Только твоими силами ее и можно выиграть. Тебя именно для этого и создали!»

«А знал ли тот, кто создавал, с чем… с кем мне придется иметь дело? Знал ли он?»

«Да, конечно же!»

«Ты лжешь… Я знаю, что это неправда».

«Хорошо, это не совсем правда, но ты можешь это сделать! Давай же, соберись!»

«Сил нет…»

«Есть, есть… Вспомни! Вспомни, что на твоей руке!»

«Какая еще рука? Нет никакой руки… Ее не существует… Больше ничего не существует. Все – сон...»

«ВЫПУСТИ МЕНЯ, РИН!!!»

 28 ноября 4010 года, замок Сорин-Касто

Анхельм опирался на ледяной подоконник и разглядывал пейзаж, открывавшийся с высоты пятого этажа донжона замка Сорин-Касто. Из комнаты, в которой его заперли, был виден двор, покрытый серо-белым снегом, истоптанным гвардейцами. У ворот внутренней стены, растянувшейся с левой стороны донжона, толпились люди в плащах торговых гильдий, их допрашивал инспектор гвардии. За внешней крепостной стеной начинались городские сооружения. Мрачное и удручающее зрелище представлял собой Сорин-Касто. Высокие дома из темно-серого камня медленно засыпал свежий снег. Где-то в дальней части города виднелись стены заводов, чьи трубы чадили дымом. Даже белые стены собора Сиани, которые, по заверениям Рин, должны были сиять, сейчас, под этим пасмурным небом, выглядели блеклыми и грязными. Из своего окна Анхельм ясно видел даже Незамерзающее озеро, возле которого Рин год назад встретила Карен и забрала письмо для него. По правую сторону, почти от самого города простирался Лунный лес, и герцогу он казался бесконечным. По левую сторону чернели еще не скованные льдом водные глади Арны, а за ней белели пастбища, укрытые одеялом сугробов.

Прошел всего день, а Анхельму уже до смерти надоело сидеть в этой тесной комнате, где заняться было нечем, кроме чтения и созерцания унылого пейзажа. Когда герцог очнулся, то долго не мог понять, где находится, что случилось... Тело ныло, голова кружилась, во рту было сухо, как в пустыне. А еще он не мог пошевелиться. Анхельм испугался, что его парализовало, но оказалось, что это Кастедар обездвижил своего пленника, чтобы предотвратить нападение и побег, о чем прямо сообщил в свойственной ему манере. Анхельм справедливо возмутился подобным обращением и сказал, что он не какой-нибудь там преступник и не станет нападать. Демон пожал плечами и ответил, что рисковать не желает. Когда Анхельм спросил о Рин, поместье и хаболаках, Кастедар тяжело вздохнул и сквозь зубы процедил, что переживать о здоровье Рин нет надобности; она цела, находится под защитой Тоомо и в данный момент идет сюда. После чего демон оставил на столе пять книг и куда-то ушел, надежно заперев дверь снаружи.

Когда шаги его стихли, Анхельм смог двигаться. Убедившись, что замок нельзя открыть, а дверь слишком крепко сидит в петлях, чтобы вышибить ее ударом, – на совесть строили во времена Вейлора Первого! – герцог подошел к окну и стал искать другой путь побега. И здесь его ждала неудача: он бы еще смог протиснуться меж прутьев решетки, но спрыгнуть с высоты пятого этажа на каменную площадь было бы форменным самоубийством. Анхельм заозирался в поисках чего-то, что смогло бы послужить ему лестницей. На ум, конечно же, сразу пришло постельное белье и шторы. Теоретически, если бы он разорвал для этих целей всю ткань, включая матрас, ему, может быть, хватило бы, чтобы спуститься хотя бы до второго этажа. Но как только Анхельм примерился к шторам, вошел демон и попросил его не делать глупостей и не пытаться сбежать.

Во-первых, сказал он, двор полон гвардейцев императора, во-вторых, далеко в этой одежде и без припасов ему не уйти. В-третьих, он, кажется, забыл, что все его действия известны наперед, а значит, бессмысленны. Анхельм от бессилия запустил книгой в голову Кастедару. Почти попал, но чешуйчатый гад увернулся и спешно вышел, не дожидаясь, когда пленник перейдет к более весомым аргументам. Так пути к побегу оказались отрезаны. Надежды, что Рин придет и поможет выбраться, тоже были призрачными – она находилась неизвестно где и, ясное дело, не знала, где Анхельм. К тому же, после всего пережитого, он ни на йоту не поверил Кастедару, когда тот сказал, что Рин цела. Он знал, что она жива – второе сердце билось ровно и сильно, когда он прислушивался к ощущениям. Тем не менее, продолжал задаваться вопросами: не пострадала ли его невеста, не ранили ли ее гвардейцы, действительно ли она свободна, удалось ли ей победить хаболаков?..

Хаболаки… Анхельм на всю жизнь запомнил громадные зубы этой твари в опасной близости от своего лица. Ему насилу удавалось удерживать зверюгу, еще бы чуть-чуть, – и его бы загрызли, но Рин подоспела на помощь и отсекла чудовищу страшную голову. А затем бахнули выстрелы. Рин закрыла его собой, ребра что-то сдавило, и это стало последними воспоминаниями герцога перед обмороком. Очнулся Анхельм уже в этой комнате… Кастедар забрал его и каким-то образом перенес в Сорин-Касто. Целый день герцог провел в попытках понять, как демон осуществил столь сложный план, но в голову так и не пришло ничего дельного. Понятно было только одно: высшие силы перешли к эндшпилю «Ока судьбы» и не намеревались более считаться со своими пешками.

Глава 1.1.

2 декабря 4010 года, замок Сорин-Касто

БУХ! Ворота тронного зала распахнулись. Революционеры ворвались в тронный зал и замерли, увидев только высокого молодого мужчину, сидящего на троне. Первым, что привлекло внимание, были его волосы наполовину сливочного цвета, наполовину – каштанового. Вторым – его глаза. Ярко-голубые, лучистые, слишком спокойные для человека, на которого наведены прицелы нескольких ружей. И поза его чересчур расслабленная: он сидел на троне, положив ногу на ногу, руки его покоились на позолоченных подлокотниках.

Революционеры подошли ближе.

– Руки за голову! – приказал один. Анхельм не шелохнулся. Лишь медленно перевел на недруга взгляд и внимательно осмотрел с ног до головы. На вид говорившему было лет тридцать пять, красноватый оттенок кожи выдавал в нем уроженца юга, вероятнее всего, маринейца. Так вот кто участвует в революции – беженцы!

– Имя! – потребовал маринеец.

Дуло ружья было нацелено Анхельму в сердце, и герцог, взглянув на длинный черный ствол, чувствовал, как по шее стекает капля липкого холодного пота. Если рука стрелка дрогнет…

– Отвечай! – рявкнул другой и взвел курок. Он был совсем юн, лет шестнадцать, не больше, лицо его было нервное, но благородное. Кожа как бумага, из-под клетчатого берета вились буйные рыжие кудри, остальная одежда на вид была из дорогого сукна, сапоги разве что не сверкали. Анхельм понял, что перед ним сынок богатого купца. Стало быть, какие-то торговые гильдии в сговоре с революционерами.

– Меня зовут Анхельм Вольф Танварри Ример, – сделал он одолжение и представился.

– Герцог Ример? Северный герцог? – сощурился лидер. – Какого горнида плешивого ты делаешь здесь, на троне?

– На вашем месте я бы проявил хотя бы долю уважения, – холодно отвечал Анхельм.

– Не в твоем положении напоминать о манерах, – скривился мужчина с ястребиным носом, погрозив ружьем, и обратился к рыжему. – Шэйр, доложи, что мы захватили замок. А этот отправится в камеру к остальным благородным. Взять его!

Анхельм поднял руку и медленно встал. Нападающие нерешительно остановились, оценивая его внушающий рост.

– Минутку! – мягко придержал их Анхельм. – Во-первых, вы еще ничего не захватили, так что докладывать рановато. Во-вторых, – он поправил что-то в рукавах, – имею ли я честь знать, кто вы такой, сударь?

– Нет. Живо! – рявкнул тот на товарищей. – Взять!

Анхельм резко выбросил руку вперед и чуть в сторону, как его учила Рин. Что-то маленькое и блестящее со свистом разрезало воздух, и в нападающих вонзились отравленные дротики. Двое упали, схватившись за шеи, еще троим снаряды угодили в грудь. А Анхельм в этот момент буквально нырнул за трон, ушибив локти. Тут же грянули выстрелы. Пара пуль срикошетила от железной спинки. Кто-то из стрелявших коротко вскрикнул и упал замертво. Герцог глянул из укрытия: главарь вскинул ружье и пальнул в него, но попал в трон – пуля свирепо ударилась о железный кант и со звоном поскакала по каменному полу. Анхельм выхватил револьвер, приготовился и выскочил, поочередно выстреливая во всех нападавших, кроме главаря. Теперь противник остался один, и яд уже медленно убивал его. Бесполезное ружье выпало из трясущихся рук, мужчина потянулся к оружию упавшего товарища, но герцог не позволил: схватил врага за горло и приставил дуло к виску.

– На кого ты работал?

– Пошел ты… – прохрипел крючконосый. В его горле что-то булькнуло, из раскрытого рта вытекла красная струйка, последний хрип вырвался из груди, и он затих, глядя широко раскрытыми опустевшими глазами на Анхельма. Герцог выронил револьвер. С трудом поднялся, пошатнулся, проковылял к трону и почти упал на него, закрыв лицо дрожащими руками. В ушах шумело, горло пересохло. Слева раздались тяжелые, громкие хлопки, из темноты ниши вышел Кастедар. Демон оглядел трупы на полу, подошел к ним и провел над каждым рукой. Некий белесый, едва видимый туман вылетал из тел и втягивался в ладонь. Глаза Кастедара светились белизной, но с последним трупом погасли и стали обычными – темными и пустыми.

– Четыре балла, – сказал демон. – Слишком рано вы в него всадили дротик. Если бы он успел ответить, на кого работает, была бы твердая пятерка.

– Я убил человека, – тихо проговорил Анхельм, вцепляясь в волосы. Его лихорадило, по телу разливалась неприятная тяжесть, оно словно цепенело.

– Привыкайте, – беспечно отозвался Кастедар. – Эти – не последние, кого вам придется убить, ваше высочество. За стенами этого замка полный город революционеров, они хотят захватить страну, которая по праву принадлежит вам. Мне известно, кто стоит за организацией революции, но я не скажу. В ваших задачах теперь остановить восстание и выучить очень важный жизненный урок. Какой? Вы узнаете его с первого взгляда. Итак, поднимайтесь, некогда рассиживаться. Революционеры захватили центральное здание полиции, у них есть оружие, и они не гнушаются его использовать. Их численность растет с каждой минутой, потому что к ним присоединяются сочувствующие. Их преимущество в мощной пропаганде. Вы не сможете командовать личной гвардией императора. Во-первых, они вам не подчиняются, во-вторых, у них приказ схватить вас. Так что их вам стоит опасаться более всего.

Глава 1.2.

4 декабря 4010 года, пещера горы Мейшевр, герцогство Танварри

Сковорода тихо зашипела, легкий дымок окутал ее, и Орвальд снял с огня яичницу. Сел за стол, отломил краюху лепешки и макнул в желток.

– Мм-м! Значит, три минуты ровно, – сказал он сам себе. – Четыре минуты – подгорает, а за три получается как раз.

Закончив с завтраком, он откупорил бутылку ракисовой наливки и стал пить прямо из нее, чтобы не пачкать лишний раз посуду. С водой в пещере было сложно: требовалось сжечь целую вязанку хвороста, чтобы растопить снег и подогреть котелок. А хворост был на вес золота, так как добыть его сухим в эту зиму оказалось тяжело из-за внезапной оттепели и дождей. Поэтому приходилось просушивать собранное, беречь каждую вязанку и не использовать без крайней нужды. Заготовить дрова на зиму Орвальд не успел и знал, что купить их теперь не сможет – крестьяне сами запасы по крохам считали, на продажу ничего не шло, а к более богатым он бы даже не рискнул подойти; знал, что гвардейцы сейчас носом землю пашут, чтобы найти беглеца.

После добротного завтрака его превосходительство согрелся, размял легкой зарядкой мышцы и взялся за работу по обустройству пещеры, в которой ему надлежало провести следующие несколько месяцев. Он уже соорудил себе лежанку, сколотив вместе несколько досок, низенький столик для еды и теперь приступил к изготовлению рабочей конторки.

– Не зря отец говорил мне учиться столярничать. Вот, пригодилось. Правильно, мужчина все должен уметь сделать своими руками, – приговаривал он, выстругивая доску. Работа шла быстро, и уже через три часа, когда настало время обеда, его превосходительство имел все нужные для конторки детали. Он вернулся в ту часть пещеры, где была кухня, снова раздул пламя в каменной печурке и разбил на сковородку еще четыре яйца. Прибавил к ним полоску вяленого мяса и засек время на карманных часах. Стрелка пробежала три полных круга, а яичница на сковородке еще была мокрая. Его превосходительство задумчиво пожевал губу, пошевелил ножом вязкую слизь, разгоняя ее к незакрытым краям. В итоге яичница пригорела снизу, а сверху так и не прожарилась. Орвальд с отвращением ковырял полусырой белок, вспоминая, какую прелесть могла сотворить из яиц его обожаемая экономка. Прикончив скудный обед, он вытер рот и вздохнул:

– Эх, Тиля Львовна, пропаду я без тебя!..

Но звать Матильду Львовну в глушь, где только медведи да волки ходят, Орвальд даже не думал. Она хоть и неприхотливая, а все же женщина, нуждается в определенных удобствах и не сможет жить в такой холодной берлоге. Да и не прокормить ему сейчас их двоих. Тем не менее, Орвальд рассчитывал однажды обустроить себе новый уютный дом и поселить в нем свою Тилю. Из всех окружавших его людей она одна знала, как позаботиться о нем, и только в ней одной он мог быть уверен на все сто – немая никому не расскажет ни о текущих делах, ни о планах. Орвальд за тридцать лет совместной жизни научился понимать ее без слов и теперь ужасно скучал по молчаливому присутствию этой необыкновенно уютной женщины. Матильда Львовна умела решительно все: готовила в самый раз для его чувствительного желудка, в два счета управлялась с разбаловавшимся маленьким Анхи, следила за хозяйством и скотиной, и его вниманием не обижала. Как все успевала, – того Орвальд не знал, да и не считал нужным знать. Теперь же, когда на своей шкуре прочувствовал, что такое обиход, то зауважал обожаемую женщину еще сильнее. Таким образом, Тиля Львовна была единственной, о ком все время думал его превосходительство. И чем ближе подступала холодная ночь, тем больше сожалел он, что не подумал приспособить это временное пристанище для женщины.

День клонился к закату, холодное далекое солнце уже скрывалось за верхушками деревьев, стало темновато, и Орвальд зажег лампу. За этот день он успел зашлифовать и покрыть морилкой все детали будущей конторки. Собирать ее он решил завтра, а теперь пора было подоить козу и собрать яйца, чем он и занялся. Трех кур-несушек поселил в том же закутке, в котором поставил и козочку. Мешка зерна и того количества сена, что он заготовил, должно было хватить месяца на два. Чем будет кормить скотину, когда придут суровейшие февральские холода, Орвальд пока плохо представлял, но надеялся придумать изящный выход из положения. В конце концов, всегда можно было податься в Истван, где его еще уважали. Подоив козу, он закрыл животных от ветра кулисой из толстой и вонючей медвежьей шкуры, проверил все ловушки снаружи, рассыпал порошки с резким и едким запахом у входа в пещеру и, завершив, наконец, все хозяйственные дела, уселся за дневник. Надлежало записать все, что произошло в минувшую пару недель, а также составить планы дальнейших действий.

Он закончил довольно быстро – в лампе еще оставалось приличное количество керосина, чтобы немного почитать перед сном за чашечкой чая. Орвальд собрал бумаги, сложил в чемодан и пошел к бочке с водой. Когда он занес ковш над темной гладью, что-то остановило его. Мужчина замер. Смутное чувство тревоги нарастало с каждым ударом сердца. Огляделся: никого и ничего подозрительного. Снаружи тихонько шипел ветер, играя свежим снегом. В темном углу за медвежьей шкурой хрустела сеном коза. Орвальд внимательно оглядел каждую нишу, но никого не увидел. Тряхнул головой, вытер лицо.

– Разыгралось что ли?.. – он черпнул воды из бочки и затянул вполголоса:

По зиме вернусь в отчий дом,

Сяду за простой скудный стол.

Матушка нальет мне чайку…