Хроники полтергейста и полтергейстера...

Часть первая. Тайны творчества...

...И грянул бой …

Вчера здесь лежали голые женщины. Охапками сброшенные, совсем безголовые, только фигуристые, они выглядели тушами, подготовленными к разделке...

И свиньи, обнаженные и нежные, льнули к рукам. Распахнутые настежь, от горла до паха, они лежали на руках у грузчиков, прижимались к ним мягким боком и разносились по торговым местам. Попадали или падали на разрубочный стол?

Там становились тушами, затем кусками и ломтями мяса, парного, готового к покупке и вызывающего покупательский интерес. Но ведь жили же они, жили той странной жизнью наполовину готового продукта! И грузчики несли их, как женщин, готовых к любви, и прижимали к себе и бережно, и нежно. И сообщали им ценность, и создавали временную жизнь.

Они уверенными были, эти женщины! Не манекенщицы, а манекены. С фигурами красивыми то тонкой талией, то стройным бедром, таким крутым и плавным, каких не бывает у простых покупательниц. Любая ткань, заколотая булавкой, на них выглядела прекрасно, становилась шикарным вечерним платьем. На мне никакое, самое красивое платье так выглядеть уже не будет. Никогда...

Но я жалела их, кинутых на пол, вокруг киосков, возле бутиков. И только лишь наполовину оттого, что тушами, еще не готовыми к разделке, они лежали возле киосков и стендов, в торговых рядах. Пластмасса жалости моей не понимала, смотрела в небо крупными глазами. Не знала ведь она, что глазки их - нарисованные!

По-утреннему заспанные продавщицы и их помощники тащили тенты, расправляли их, натягивали. Затем пили кофе и утренний чай. Потом обнимались с женщинами. Не манекенщицами или продавщицами, а манекенами: хватали их за талии, ставили рядом и наряжали, и украшали их.

И оживал постепенно рынок. А женщины, как продавщицы, так и манекены, приобретали нужный вид и верные очертания. Жизнь наступала правильная. Или торговая, обычная...

- Селедка соленая свежая вкусная – сегодня посолишь, завтра есть будешь, - кричала мне и подзывала к себе продавщица.

- Горбуша у Вас почем? – Интересовалась у нее пожилая женщина, первая ранняя покупательница.

- Горбуша разная, - Ей отвечала продавщица. – Есть подешевле, есть получше. Вам какую надо? - А подороже, которая, та повкуснее будет? – Интересовалась Покупательница.

- Конечно! – Обижалась продавщица.

Дальнейший их разговор, немногословный, но убедительный, весь состоял из обнюхиваний и вздохов вожделения, глотания невзначай набегающей слюны. Он развивался по законам рынка и приближался к общему экстазу покупки, утренней, удачной, первой...

Я шла мимо.

- К нам заходите, идите к нам! – Продолжались ряды мясные, продавцы ненавязчивые. Они сидели, скучали и ждали покупателей. И отвлекались упитанные мясом женщины, полные языческие богини, посреди приношений: заботливо разделанных и целых туш. Они перебирали полными пальчиками, так похожими на розовые сарделечки, кусочки мяса, рубленные мелко, сложенные в отдельный пакет.

Меня увидели, взглядами оживают, кричат:

- Сало свиное свежее, сладкое. Задешево возьмете, нипочем отдаю.

- Так прямо и сладкое? – Удивляюсь я.

- Ох, сладкое, само во рту тает.

Иду мимо. Вслед мне несется:

- Берите по двадцать рублей, сто двадцать, сто …

Стоят рядами абрикосы, тают груши, печется на солнце изюм и урюк, от жара млеют продавцы. А продавщицы, склоняясь покорно перед киосками и стендами невольницами гарема или рабынями с галер, сидят целый день, прикованные к прилавкам собственной зарплатой или прибылью их владельцев. И пропекаются до цвета оранжево - коричневой и закаленной терракоты. К концу лета женщины становятся кровной родней племенам индейских вождей, немногословных и гордых, настолько, что если спросишься у них купить немного меньше килограмма – они не заметят, посмотрят мимо. С них требовать покупки нельзя – они не отвечают либо посылают сразу в далекие невиданные страны.

…Было вчера. И рынок был благополучен.

Сегодня я бежала дистанцию, сдавала зачет, и старалась обогнать «Проверку из Москвы». Бежала то вдогонку, то наперегонки. И слухи рядом бежали разные.

- Закрывают наш рынок. – Шептались громко в толпе.

– Вчера двух женщин нашли с больной печенкой в шишках и с вредными личинками. – Их печень была? – Да нет, говяжья!

- Неправда все! – Проверка будет для грибов. Они в Дальних лесах все сплошь мутанты! – А потому что радиация! – Да, где же? – А везде!

- Не работаем! - Меня отрезали от покупки в молочном киоске, захлопнулась железная дверь. Растерянно смотрела на Нашего Президента из «Плана Путина», приклеенного косо, рядами, вдоль стены.

Шлеп, шлеп, отщёлкали и упали заслонки. Закрылись рядом ларьки. Другой «План Путина», листок бумажный, слетел с прилавка. Он падал в грязь, по воздуху летел неловко. Я подхватила брошюру, успела, выпрямилась, почувствовала...

Наступала полная тишина... Стихал обычный шум и гомон переполненного людьми рынка...

Вокруг и рядом, все бежали и торопились. Рынок терял продавцов и товары. Приобретал белизну больницы: с рядами коридоров, закрытых дверей. И превращался в квадратные километры расстояний, загроможденных разными остатками. Потом в Пустыню…

Немногие свободные части Рынка отбивались. Удерживала прилавок пожилая женщина, держалась за ящик, укрепляясь коробками, щетинилась связками и пучками лука, тяжелой артиллерией моркови. И не боялась:

- Ну, скаженные, каждый день проверки! – Она возмущалась и гневалась, обращаясь к высокому осеннему бледному небу, толпам равнодушных покупателей, рядом лежащему «Плану Путина», который ей не помогал.

Мне не нужны были сегодня морковка или редиска. Поэтому не отвлекалась. Бежала мимо.

Следом спешили тревожные покупатели и были в толпах, разными скоплениями: не муравьев и тараканов, не мышей, других непонятных, неназванных видов. Они для меня непонятыми конкурентами были, для будущих покупок моих, оставались тоже ненужными. Мешали покупать.

Часть вторая. Введение в демонологию...

Писатель Т. Т. Г. Художник F. X. D.

...С Праздником 77 - летия Великой Победы.

ВВЕДЕНИЕ В ДЕМОНОЛОГИЮ.

(Хроники полтергейста и полтергейстера ).

Мне отмщение и аз воздам …

Из «Руководства к размышлению для Высшего Демона». Вместо эпиграфа...

...Оранжевым и закатным, льдистым заревом зимний вечер просачивался в город. Вечернее небо горело ярко, его краски смущали и не радовали.

Душа наполнялась тревогой или тоской.

Сухим шаркающим треском раздавались в коридоре и проходили рядом чужие разные шаги. Всегда мимо моих дверей. Они мешались с шорохами здания и становились общим звуком, который говорил со мной осторожно и бережно: «Ты неудачник. Ты опоздал»...

Все эти годы судьба благоволила другим людям. Они успевали, стремились и заводили собственные дела. И только у немногих, некоторых и удачливых бизнес становился стабильным или успешным.

И я не осторожничал, не старался завести собственное дело, а просто ждал. Вмешался друг Ал.

В обыкновенном мире он был редактором и писателем. Совсем не означало, что был он фантазером....

Затем перешел преподавать на курсы. И обучать начал студентов – будущих книгоиздателей и редакторов.

Я вспомнил, как объяснял мне Ал:

- На тебя всегда будет спрос. Наверняка найдется, и не один, постоянный собственный клиент.

Предчувствую, что несколько будущих лет будут оживлены разными событиями. Всколыхнется деловая жизнь и выровняется экономика, начнется строительство.

А деловым людям, Серега, нужна удача. И ты ее будешь к ним привлекать. Попутно и охранять их от недоброго, постороннего вмешательства.

Я понял, и в этом деле застрял. Сейчас увязал намертво и не имел сил, умений, денег, на то, чтобы наладить работу. Даже концы с концами свести не мог. Клиент в мою полезность не поверил, моего появления на рынке новых услуг не заметил, ко мне не обратился и не пришел...

Итак, я от безденежья изнемогал. Уже появились мысли о банкротстве.

И собственной полной ненужности...

Багровый закат горел и не догорал. Он обещал холода, морозную и ветреную погоду, выглядывал из переулка между домами. Одинокая ель, разным бумажным хламом изукрашенная: фонариками и разноцветными измятыми цепями, смотрелась темным тощим скелетом на рыжем фоне, в разрывах между домов.

Была случайным товарищем и свидетелем моего несчастья. Без спроса и надобности вывезли её из леса, поставили перед зданием техникума, в котором до конца декабря еще мог находиться мой офис. И перед праздниками о нас забыли.

Метался потешник – ветер понизу ствола, кидался снегом, ворошил гирлянды и трепал цепи. Грустила утомленная ель. Не знала еще, что через две – три недели свезут ее, как ненужную на свалку.

Я успокоить бы ель не смог. Меня выкидывали раньше. Заканчивался срок аренды. Оплачивать следующий месяц мне было нечем.

Сидел сейчас в кресле и за столом на первом этаже собственного офиса, которому оставалось оставаться моим не более, чем на 10 – 15 дней, смотрел в окно на постепенно темнеющий силуэт праздничного дерева от ярко - зеленого к тускло – черному и ощущал похожие состояния в душе...

Её, как и меня, непонятно для чего к этому зданию привезли. На общее обозрение зачем – то выставили…

Придумать свою судьбу окончательно, оформить её в печальные мысли мне не дали. Ворвалась секретарша Екатерина. Велела, чтобы взял трубку и выслушал свой телефон.

Я брал телефон за трубку и размышлял о своих делах. Затем выслушивал предложение, старательно отказываясь выполнять его. Затем отпустил домой секретаря.

Девушка мне верила мало. Она собралась домой быстро, посматривала на меня искоса, выглядывала из - под осветленных прядей волос и, кажется, вздыхала.

Не грустно или печально, а так, безразлично...

И была права. В нашем мире банкротов не любят. И бизнес мой выглядел для меня пустой игрушкой, глупой затеей, не делом – баловством.

В одинокой, тишине пустого здания печально было мне и думалось легко.Телефон стоял на столе, последним багрянцем освещенный ярко, тем случайным, закатным светом, который уже соскальзывал с подоконника, затем исчезал.

Я смотрел в сторону заката и думал, что, может быть, мне пора уже позвонить другу Алу. Ведь он – мой создатель, создатель и советчик в моем оригинальном деле. Он первый назвал меня полтергейстером. Его идея устраивала мои дела, объединяла случайную удачу в систему.

Решил пока не звонить Алу. Закрыл дверь, оставил записку и объявил все остальные дни праздничными для своего секретаря.

Затем пошел домой, раздумывая, решая для себя предварительно, что тот заказ, что вызывал меня по телефону, я брать ни за что не буду. Не верю я в демонологию, и с демонами связываться не люблю...

… За три недели до Нового Года и примерно еще месяц после зимних праздников, наш мирный, ни с кем не воюющий город, вдруг приобрел характер города из прифронтовой полосы.

Взлетела с треском ракета. Зеленая, потом тревожно - красная. В ее неверном свете сухим треском пулеметных очередей трещат петарды. Гулко ухает фугас в просторных колодцах дворов, обыкновенных, панельных многоэтажек, запертых внутри собственных высот и перегибов двора прихотью или необходимостью серийного архитектора.

Звук взрыва разносится далеко. Дробится, отражается, ломается. И превращается из хлопка пиротехнического, обыкновенного в нечто сюрреалистическое, ужасное.

...И вздрагивает случайный ночной прохожий, втягивает голову в воротник пальто, короткими перебежками старается добраться домой, облегченно вздыхает около двери своего подъезда: «Добрался. Цел».

Или оказывается в очередном колодце из высотных домов, но радуется хорошему знакомому – двору собственному, торопится к нужному подъезду, больше не замечает трассирующих ракет, шмелей, пчел, летящих мимо. Подпрыгивает от гулкого залпа неожиданных близких взрывов, торопливой и шаткой побежкой продолжает опасный путь.