Хронофантастка: Пленница Времени

Глава 1. Побег из Хронотюрьмы

— Время не прощает ошибок, — прозвучал за стеклянной стеной голос, плоский и безжизненный, словно скрежет шестерёнок в механических часах.

Элитра даже не пошевельнулась. Она узнала бы этот голос из миллиона — намертво лишённый всякой теплоты, монотонный, как тиканье метронома, отсчитывающего секунды вечности. Надзиратель. Он являлся каждый день, чтобы напомнить: она — аномалия. Сбой в системе. Не человек, а вещь, которую необходимо исправить, перезапустить или… ликвидировать.

Её камера была кристально прозрачной, выточенной из субстанции, напоминавшей лёд, не запотевавший от дыхания. Но за её пределами не было ни стен, ни corridors — лишь бескрайний, мерцающий туман, переливающийся всеми оттенками свинца и стали. Хронотюрьма. Место, где время текло не рекой, а густым, вязким мёдом, лишённое прошлого и будущего, растянутое в одно бесконечное, удушающее «сейчас».

Пальцы Элитры инстинктивно сжались в кулаки, нащупывая под подушечками пальцев знакомые шрамы на запястьях — жёсткие, выпуклые линии. Следы от стабилизаторов. Ожоги от чужой попытки надеть на неё смирительную рубашку из времени. В памяти всплыл обрывок: отец. Его лица она уже не помнила, лишь смутный образ — белый халат, искажённый гримасой ужаса, и его крик, оглушительный в гулком пространстве лаборатории. Его корпорация играла со временем, как ребёнок с огнём, а она… стала тем, кто обжёгся.

Она была побочным эффектом. Живым парадоксом.

— Сегодня будет проведено финальное испытание, — продолжил надзиратель, и его слова падали, как капли воды, методично источая камень её воли. — В случае сопротивления или отказа — будет применена процедура ликвидации.

Элитра медленно, с усилием, подняла глаза. За безупречным стеклом стоял силуэт в серебристом костюме, лицо скрыто под шлемом, отражавшим искажённое подобие её собственного измождённого лика.

— Я не просила вас меня «исправлять».

— Ты не человек, чтобы что-либо просить, — последовал незамедлительный, безразличный ответ. — Ты — временной сбой. Ошибка, требующая устранения.

Дверь камеры отъехала в сторону без единого звука, пропуская внутрь двух охранников в облегающих чёрных комбинезонах. Их лица скрывали маски с мерцающими голографическими дисплеями — хронорегуляторы, гасящие любые всплески аномальной хроно-энергии вокруг, создавая невыносимую пустоту, в которой она задыхалась.

— Вставай.

Она осталась неподвижной, впиваясь взглядом в мерцающие полы своего личного ада.

Один из них, тот что грубее, схватил её за руку. И в тот же миг всё её существо пронзила всепоглощающая боль — не огненная, а ледяная, будто миллионы игл из абсолютного нуля впились в нервы, выворачивая их наизнанку, пытаясь вырвать саму её суть, кость за костью. Горловой спазм перехватил крик, превратив его в хриплый стон.

— Не сопротивляйся, — прошипел охранник, и в его голосе сквозь электронный фильтр пробивалось раздражение. — Система лишь причинит тебе больше страданий.

Элитра зажмурилась, чувствуя, как слёзы самозащиты выступили на глазах. Она не хотела больше терпеть. Не могла.

И тогда время — её время — дрогнуло.

Воздух вокруг неё затрепетал, заволновался, словно над раскалённым асфальтом в знойный день. Вибрация, исходящая от неё, была слышна — низкий, нарастающий гул, от которого задрожала прозрачная плитка пола. Охранники резко отпрянули — их маски издали резкий, трескучий звук, голограммы на дисплеях погасли, осыпавшись снопом искр.

— Сбой синхронизации! Она выходит из-под контроля!

Но было уже поздно.

Элитра рухнула вперёд — но не на холодный пол камеры, а сквозь него, словно сквозь толщу ледяной воды. Мир вокруг поплыл, распался на миллионы осколков, превратившись в ослепительный, оглушительный калейдоскоп образов-воспоминаний:

Она, маленькая, бежит по бесконечному белому коридору лаборатории, её босые ноги шлёпают по холодному полу. Голос отца, сдавленный ужасом: «Эли, спрячься! Никогда не выходи!» Чужие руки в чёрных перчатках, сжимающие её так, что перехватывает дух. И потом — лишь абсолютная, всепоглощающая темнота.

И вдруг — жёсткий, костный удар о что-то твёрдое.

Сознание вернулось к ней обрывками. Она лежала на холодном, шершавом каменном полу, в полной, почти осязаемой темноте. Воздух был спёртым и густым, пахнущим озоном, сталью и вековой пылью. Подземное хранилище Хроноинквизиции — сокровищница, где пылились артефакты, слишком опасные для этого мира.

Элитра с трудом поднялась, пошатываясь, мир плыл перед глазами. Она сбежала. У неё получилось.

Но как? Её руки предательски дрожали, а в висках стучала нарастающая волна тошноты. Где-то в лабиринте хранилища раздались резкие, уверенные шаги — эхо по бетону. Они уже знали. Уже искали.

Отчаянно оглядываясь, она заметила в углу нечто, накрытое тяжёлым, тёмным бархатом. Что-то внутри, древний инстинкт, шептало: сюда. Элитра рванула ткань, и облачко пылы взметнулось в воздух.

Под покрывалом скрывалось зеркало в массивной, витой бронзовой раме. Но его поверхность была пустой. В нём не отражалось ни её бледное, испуганное лицо, ни мрачное хранилище. Лишь непроглядная, густая как смоль, бездна, шевелящаяся и живая.

За дверью взревела сирена, ослепительные алые вспышки света заплясали на стенах.

— Обнаружена! В секторе семь!

Элитра сделала последний глубокий вдох, пахнущий страхом и пылью, — и шагнула в зеркало. Тьма не приняла её, а проглотила — холодная, беззвучная, беспощадная.

***

Тьма выплюнула её так же внезапно, резко и без малейшей осторожности. Элитра рухнула на холодную, неровную бетонную поверхность, воздух с силой вырвался из её лёгких болезненным, сдавленным выдохом. Она лежала на спине, широко раскрыв глаза, вглядываясь в небо — настоящее, бесконечное, живое, не изуродованное временными искажениями Хронотюрьмы.

Над ней раскинулась картина невероятной красоты. Полосы пурпура, шафрана и расплавленного золота растеклись по своду, будто небрежная, но гениальная рука размазала по влажной бумаге акварель. Где-то в вышине, на фоне алеющего заката, кричали чайки — пронзительные, дикие звуки настоящей, невыдуманной жизни. У неё получилось. Она была свободна.

Глава 2: Пробуждение в Паутине

Кристаллические шпили Сигмы-7, купавшиеся в холодном свете искусственного солнца, внезапно показались Элитре не архитектурным чудом, а лесом стеклянных копий, нацеленных в её сторону. Каждая грань, каждый угол сверкающих небоскрёбов излучал безразличную, алгоритмическую враждебность. Воздух, ещё мгновение назад наполненный лишь гулким эхом будущего, внезапно загудел низкочастотным напряжением — будто невидимые шестерёнки гигантского механизма города сдвинулись с места, обнаружив инородную песчинку в своём идеальном механизме.

«Внимание, граждане. Обнаружена несанкционированная временная аномалия. Классификация: "Хронотеррорист". Уровень угрозы: "Омега"»

Голос, лишённый тембра и тепла, не звучал — он материализовался прямо в пространстве, исходя отовсюду и сразу, со стен зданий, с гладкой поверхности парящих дорог, из самой атмосферы. Он был чистым информационным вирусом, впрыснутым в реальность. Элитра замерла, и слово «хронотеррорист» ударило её по сознанию с физической силой, оставив горький привкус железа на языке. Она — всего лишь сбежавшая пленница, загнанная в угол жертва, а они… они уже вылепили из неё образ чудовища, угрозы их стерильному порядку.

«Немедленно сообщите о местонахождении объекта в службу Хроносекьюрити. Вознаграждение гарантировано».

В толпе, ещё секунду назад безразличной, произошла мгновенная перезагрузка. Десятки пар глаз — человеческих, кибернетических, с голографическими зрачками — синхронно развернулись в её сторону. В этих взглядах не было любопытства. Лишь холодная констатация факта, мгновенный анализ и первобытный страх перед тем, что нельзя просчитать. Мужчина с сапфировым нейроинтерфейсом на виске резко поднёс руку к уху, его губы беззвучно зашевелились. Женщина с волосами из жидкого света уже нажимала невидимую кнопку на запястье. Где-то в высоте, на уровне крыш, глухо заурчали двигатели, похожие на рычание голодных зверей.

Беги. Инстинкт,отточенный в бесконечном «сейчас» Хронотюрьмы, сжал её внутренности ледяными тисками. Элитра рванула с места, слепо, отчаянно, врезаясь в бесшумно скользящий поток пешеходов. Её появление было вспышкой хаоса в отлаженном цифровом балете.

Она являла собой воплощённый контраст — клякса тьмы и боли в ослепительном мире грядущего. На ней был лишь стандартный тюремный термокостюм Хроносекьюрити, и он кричал о её чужеродности громче любой сирены.

Матово-чёрный, глубокий, как космическая бездна, он поглощал собой отблески города, не отражая ни единого луча. Ткань — грубая, синтетическая, с едва уловимым металлическим отблеском, напоминала спрессованную угольную пыль. Он висел на её истощённом теле бесформенным мешком, скрывая жалкие очертания, подчёркивая каждую кость, каждую впадину. Манжеты рукавов и штанин были растянуты, расползшись от постоянного напряжения, обтрепались в клочья.

Костюм был летописью её побега. На локтях, коленях, спине зияли протертые до дыр участки, сквозь которые проглядывала мертвенно-бледная, исцарапанная кожа. По всей поверхности змеились надрывы и порезы — шрамы от разломов реальности и тюремных преград. Некоторые из них были грубо «зашиты» тем же материалом, спекшимся от внезапного жара, словно раны, прижжённые раскалённым железом. На груди и левом плече угадывались стёртые до призрачных outlines белые полосы и номер — всё, что осталось от тюремной маркировки. Молния, тянущаяся до самого горла, была частично сломана, из-за чего воротник топорщился, открывая ключицы и впадину между ними. Ни карманов, ни ремня, ни намёка на индивидуальность. Лишь функциональный саван, чья единственная задача — скрыть тело узника и, возможно, сдерживать бурлящую внутри него аномалию. От костюма тянуло запахом пыли, озона и чем-то химически-стерильным, словно из герметичной камеры.

Он лишь усугублял её жалкий вид. Лицо — бледное, с землистым подтоном, с запавшими глазами, в которых плавало безумие недавнего ужаса. Волосы цвета пыльной меди, спутанные и грязные, выбивались из-под краёв капюшона. Руки — тонкие, с синяками и свежими царапинами — казались особенно хрупкими в широких, болтающихся рукавах. На правом предплечье, там, где ткань протерлась, зиял странный шрам, похожий на ожог — след «исправления» или её собственной, вырвавшейся на свободу силы. Она была боса. Её ступни, израненные о холодный и неестественно ровный асфальт будущего, оставляли на идеальной поверхности едва заметные кровавые следы. Она выглядела не как опасный террорист, а как затравленное, доведённое до предела существо, выброшенное на берег чужого и безжалостного мира.

— Держи её! — раздался резкий, лишённый тембра оклик. Звук был слишком идеальным, чтобы быть человеческим.

Сверху, с вершин кристаллических зданий, сорвались тени. Не дроны — нечто иное. Угловатые, размером с крупную собаку, механизмы на множестве тонких, паучьих лапок. Их «головы» светились алыми сенсорами, которые мгновенно, с почти физическим щелчком, сфокусировались на Элитре. Сканеры Хроносекьюрити.

Один из «пауков» приземлился перед ней с глухим, костным стуком, перекрывая путь. Алый луч, тонкий как игла, скользнул по её лицу, выхватывая из тьмы испуганные глаза. Элитра, не думая, на pure adrenaline, резко дёрнула рукой — отчаянный, инстинктивный жест отвержения. Воздух перед механизмом затрепетал, завихрился и — рванулся. Крошечный, нестабильный портал, больше похожий на клокочущую рану в реальности, чем на дверь, с громким хлопком, похожим на звук лопнувшей барабанной перепонки, рванул навстречу сканеру. Раздался сухой треск, сноп искр, и механизм отбросило назад, дымящееся и искалеченное, с бессильно подёргивающимися лапками.

«Я… я сделала это? Намеренно?» Удивление смешалось с ужасом и щемящим восторгом. Но времени на рефлексию не было. Нарастающий, противный свист других «пауков» оповестил — они уже здесь. Они приближались, прыгая по стенам зданий, с крыш, с потолка, окружая её со всех сторон, их красные глаза зажигались в полумраке, как адские огоньки.

Элитра метнулась в узкую щель между двумя кристаллическими гигантами — тёмный, забытый урбанистический каньон. Здесь царил полумрак, и лишь стены мерцали тусклым внутренним светом, словно жилы гигантского кварца, подсвеченные изнутри. Она прижалась спиной к холодной, идеально гладкой поверхности, пытаясь загнать обратно в лёгкие вырвавшийся наружу вопль. Её грудь судорожно вздымалась. Правая рука снова пульсировала — но теперь это не было слепой, хаотичной болью. Это было… знакомо. Тёплое, почти живое биение под кожей. Как будто сам город, его скрытая, техническая душа, нашептывала ей что-то на древнем, забытом языке чистой энергии. Она чувствовала вибрацию под босыми ногами — не от машин, а от чего-то большего, фундаментального, скрытого глубоко под поверхностью. Вибрацию самой ткани этого времени. И этот шёпот был одновременно и ужасен, и бесконечно дорог.