Я шла по улице, засунув руки в карманы пальто, и чувствовала, как холод пробирается под воротник.
Под синими бутиками хрустел снег, который сковало морозом.
Снежинки кружились в свете гирлянд, будто спешили украсить город к празднику. Но мне было не до волшебства.
Каждый раз, замедляя шаг у очередной витрины, я невольно втягивала голову в плечи. Там за стеклом, кипела жизнь: семьи выбирали ёлочные игрушки, пары смеялись, дети прилипали к окнам кафе, разглядывая новогодние декорации. А я… Я просто шла мимо.
«И этот год пройдёт также», — пронеслось в голове. Я тут же отогнала мысль, будто назойливую муху. Двадцать шесть лет, и впервые предновогоднее сияние не греет, а ранит. В соцсетях — бесконечные фото с ёлками и подарками, в мессенджерах — приглашения на корпоративы и вечеринки. От которых я уже отказалась. Не с кем. Незачем.
Город вокруг сверкал, как праздничный торт, усыпанный конфетами‑фонариками. Но мне казалось, я иду по безмолвной пустыне. Даже смех прохожих доносился будто сквозь толщу воды.
— Надо хоть кофе взять, — пробормотала я, сворачивая к маленькой кофейне.
Заказав капучино, я села у окна. На столе дрожал блик от мишуры, натянутой над стойкой. Достала телефон, открыла чат с подругой Катей, набрала: «Ты правда думаешь, что в этом году что‑то изменится?» — и тут же стёрла. Глупо. Катя ответит: «Конечно! Новый год — новые возможности!», — и будет искренне верить в свои слова. А я не могла.
Допив кофе, вышла на улицу. Ветер рванул шарф, заставил поёжиться. Часы на башне пробили пять — сумерки уже густо разливались по переулкам. Я машинально свернула в узкий проход между домами, где пряталась неприметная антикварная лавка. Прошла бы мимо, но в окне мелькнул отблеск будто звезда упала на полку.
Любопытство взяло верх, и это казалось единственно место, куда ещё не добрался праздник.
Внутри было тихо. Пахло деревом, воском и чем‑то старым, почти забытым.
Так пахнет в старых квартирах, где уже давно никто не стирает пыль. Даже пол здесь скрипел так же.
Хозяин, седой мужчина в очках, кивнул из‑за прилавка на моё приветствие и тут же уткнулся в книгу. Я медленно пошла вдоль стеллажей, касаясь кончиками пальцев потрёпанных корешков, фарфоровых статуэток, медных подсвечников. И вдруг замерла.
На бархатной подушке, в старой потрёпанной временем коробке, отдыхал дракон.
Его чешуя переливалась серебром, а глаза — два изумруда — словно наблюдали за мной. Я осторожно взяла игрушку. Хрусталь был холодным, но под пальцами будто пульсировал тёплый ток.
— Красивый… — шепнула я.
И сама не заметила, как улыбнулась.
Я потёрла его, как будто он волшебный, наклонилась поближе и прошептала своё желание:
— Хоть бы встретить того, с кем захочется встречать Новый год…
В тот же миг лампа над прилавком дрогнула, а в затылке пробежал странный озноб — будто кто‑то посмотрел мне в спину. Я обернулась. Хозяин по‑прежнему читал, улица за окном оставалась обычной: заснеженной, шумной. Но в груди уже разрасталось ощущение: что‑то изменилось.
Внутри разлилось тепло, а по коже прошлись мурашки.
Я спрятала хрустального дракона в карман, расплатилась и вышла. За моей спиной тихо звякнул колокольчик. А в воздухе невидимый, распустился вихрь искр — будто сам праздник взял меня за руку и повёл туда, где ждут не витрины, а настоящее чудо.
Я заворожённо смотрела на танец снежинок и не могла понять, что происходит.
Как так интересно получается у ветра меня затягивать в приключение.
Я улыбалась этому, хотя внутри появился холодок какого-то странного предчувствия.
Я шла домой вдоль набережной, и снег под ногами уже не хрустел — он словно шептался, перекатываясь мелкими волнами от ветра. Река подо льдом казалась спящей колдуньей, укрытой серебристым покрывалом. Фонари отбрасывали на снег тёплые круги света, и в каждом из них кружились снежинки — будто крошечные звёзды, сорвавшиеся с неба.
Я то и дело запускала руку в карман, нащупывала прохладные грани хрустального дракона. Пальцы сами находили его изумрудные глаза, и каждый раз по коже пробегали те же странные мурашки будто ток, что я ощутила в лавке, не исчез, а просто притаился, дожидаясь чего‑то.
«Глупо, — думала я, — нельзя же всерьёз верить, что игрушка исполнит желание». Но улыбка сама возвращалась на лицо, а в груди теплилось непривычное ощущение: будто я несу в кармане не просто фигурку, а крошечное обещание.
Город вокруг постепенно затихал. Прохожие становились реже, гирлянды мерцали всё приглушённые, и только снег продолжал свой бесконечный танец. Я вдыхала морозный воздух, и с каждым шагом тревога отступала, сменяясь тихим предвкушением. Может, и правда, что‑то изменится? Хотя бы чуть‑чуть.
Дом встретил меня теплом и полумраком прихожей. Я сняла пальто, стряхнула снежинки с шарфа, разулась и, не включая свет, прошла в гостиную. Ёлка стояла в углу — ещё не наряженная до конца, лишь с парой старых игрушек и мерцающей гирляндой, которую я включила ещё неделю назад, просто чтобы было светлее.
Достала хрустального дракона из кармана, поднесла к лицу. В свете гирлянд его чешуя снова заиграла серебром, а изумрудные глаза словно вспыхнули изнутри.
— Ну вот ты и дома, — прошептала я и осторожно повесила его на ветку, поближе к макушке.
Дракон качнулся на нитке, замер, и в этот момент гирлянда вдруг моргнула — один раз, второй, а потом зажглась ярче, рассыпая по комнате россыпь разноцветных бликов. Я отступила на шаг, разглядывая его среди ветвей. Теперь ёлка казалась… цельной. Как будто именно этой игрушки ей и не хватало.
Я села на диван, подтянула колени к груди и долго смотрела на дракона. За окном продолжала кружиться метель, а внутри разрасталось странное чувство — будто я уже не одна. Будто где‑то, за гранью видимого, кто‑то тоже смотрит на меня и ждёт.
«Может, это просто воображение», — подумала я, но сердце уже билось чуть чаще.
Я смотрела на хрустального дракона, мерцающего в свете гирлянды, и не могла оторваться. Казалось, его изумрудные глаза чуть изменили оттенок — стали глубже, будто затягивали в себя.
— Ну вот ты и дома, — повторила я вслух, и в тот же миг ёлка дрогнула, будто от лёгкого толчка.
Гирлянда вспыхнула ослепительно ярко, а потом всё погрузилось в непроницаемую тьму. Я вскрикнула, инстинктивно вскинув руки, но вместо ветвей ёлки пальцы схватили лишь холодный воздух.
Когда зрение вернулось, я стояла посреди заснеженного ущелья.
Морозный воздух обжёг лёгкие. Под ногами хрустел нетронутый снег, вокруг — лишь острые скалы, укутанные инеем, и бездонное ночное небо, усыпанное звёздами. Ни огней, ни звуков цивилизации — только ветер, свистящий между скал.
Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Паника подступила к горлу.
Я крутила головой и не понимала, как я могла со своего дивана переместиться сюда? Холод начал пробирать меня уже до костей. Ведь я была в домашней одежде, и тонкий костюм в клеточку и тапочки не способствовали прогулке по снежным горам зимой.
Вокруг меня вибрировал воздух, и я такого никогда не видела.
Потом ухо уловило звук.
Низкий, вибрирующий звук, будто земля гудела в унисон с чьим‑то дыханием. Я обернулась — и замерла.
На вершине скалистого уступа стоял он.
Огромный. Серебряный. С крыльями, сложенными, как два исполинских клинка. Его чешуя переливалась в лунном свете, а глаза — те самые изумрудные глаза — смотрели прямо на меня.
— Ты призвала меня, — раздался голос в моей голове. Негромкий, но такой глубокий, что, казалось, он звучал везде: в костях, в крови, в самом воздухе.
Я отступила на шаг, но ноги утонули в снегу. Сердце колотилось, где‑то в горле.
— Кто… кто ты? — прошептала я, понимая, что вопрос бессмысленный. Я и так знала ответ.
Дракон медленно спустился с уступа, и каждый его шаг заставлял землю дрожать. Он остановился в нескольких метрах от меня, и тепло его дыхания, смешанное с морозным паром, коснулось моего лица.
— Я хранитель границ между мирами. Ты коснулась артефакта, произнесла желание. Но знай: за всё нужно платить.
Его голос больше не пугал — он обволакивал, как густой туман, заставляя прислушиваться к каждому слову.
— Я не... знала. И что… что ты хочешь взамен? — с трудом выговорила я.
Дракон наклонил голову, и в его глазах вспыхнул странный свет — не угрожающий, а скорее… изучающий.
— Желание твоё чисто. Ты не просила богатств, власти, вечной молодости. Ты хотела лишь быть увиденной. Но даже такое желание требует равноценной платы.
Я сглотнула. Снег хрустел под ногами, ветер свистел в ушах, но всё это казалось далёким, незначительным. Важен был только его взгляд — пронзительный, как зимний рассвет.
— Я… я готова, — сказала я, не до конца понимая, на что именно соглашаюсь. — Только скажи, что нужно сделать.
Дракон сделал шаг ближе. Теперь я могла разглядеть каждую чешуйку на его морде, каждую искру в изумрудных глубинах его глаз.
— Ты хочешь быть с тем, кто увидит тебя настоящую. А ты готова к тому, что это может быть совсем не тот, кого ты ожидаешь?
Я молчала, пытаясь осмыслить его слова. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь моим прерывистым дыханием и далёким воем ветра.
— Я готова, — тихо повторила я.
Дракон издал низкий, почти человеческий вздох.
— И, если ты готова идти дальше — я покажу тебе мир, где твоё желание не просто слова. Но помни: вернувшись, ты уже не сможешь забыть, что увидишь.
Я посмотрела на заснеженные скалы, на звёзды, на его величественный силуэт. Страх ещё жил, где‑то внутри, но его заглушало что‑то другое — горячее, нетерпеливое, словно искра, разгоревшаяся в груди.
— Я готова, — сказала я твёрдо. — Покажи мне.
Дракон расправил крылья, и в этот момент мир вокруг вспыхнул серебром. Снежинки засияли, будто наполнились внутренним светом, а снег под ногами заискрился, словно усеянный мельчайшими алмазами.
Я невольно прикрыла глаза от ослепительного сияния, а когда вновь их открыла, передо мной раскинулась картина, от которой перехватило дыхание.
В долине, укрытой между величественными заснеженными пиками, раскинулся посёлок. Его каменные домики с покатыми крышами прижались друг к другу, словно искали тепла. Из труб поднимался дым, рисуя в морозном воздухе причудливые спирали, а окна светились тёплым янтарным светом, обещая уют и покой. Между домами петляли узкие улочки, припорошённые снегом, и по ним неторопливо прогуливались силуэты — то ли люди, то ли существа, чьи очертания размывались в вечернем сумраке.
Над посёлком, на скалистом уступе, возвышался замок. Его башни пронзали небо, словно острые клыки древнего зверя. Стены, сложенные из тёмного камня, казались частью самой горы — они сливались с утёсами, растворяясь в тенях. Но в высоких стрельчатых окнах горел свет, и оттуда доносилась музыка — негромкая, но отчётливая: переливы флейты, глухие удары барабана, звон маленьких колокольчиков.
Я прислушалась и уловила другие звуки: далёкое ржание лошадей, скрип саней по снегу, смех детей, звон колокола на часовне. Всё это сплеталось в странную, завораживающую симфонию — будто сам мир напевал мне неведомую песню.
Воздух пах морозом, древесным дымом и чем‑то ещё — едва уловимым, волшебным. Казалось, каждый вдох наполнял меня новой силой, пробуждая что‑то дремавшее глубоко внутри.
— С этого момента твоя жизнь изменится, — прозвучал в моей голове голос дракона, низкий и спокойный, как отдалённый раскат грома.
Я не ответила. Просто стояла, заворожённая, и смотрела, как в одном из окон замка вспыхнул особенно яркий свет — будто кто‑то поднял фонарь, чтобы разглядеть меня.
Ветер подхватил мои волосы, а где‑то вдали, за горами, зажглись первые звёзды. Они мерцали так близко, что казалось, до них можно дотянуться рукой. И в этом свете, в этом холоде, в этой музыке я вдруг ощутила: всё, что было раньше, осталось позади.