Превратиться в птицу легко. Достаточно закрыть глаза, плавно раскинуть руки и побежать. На четвертом шагу тело станет легче. На пятом ты окажешься в воздухе. Шестого уже не будет. Шея вытянется, руки согнутся в локтях, ноги стремительно уменьшатся и станут шире в ступнях, по всему телу пробегут мурашки, из которых стремительно вылезут перья, щекочущие до смеха. Но рассмеяться не получится - из тонкого длинного горла вырвется лишь лебединый крик. И вот ты уже птица, белая лебедушка Хумай. И никто, никто на этом свете, кроме твоих родных, не отличит тебя от другого белого лебедя.
— Твои глаза ни с чем не спутать, Хумай. - любил говорить ей отец. - Твой взгляд я узнаю из тысячи. Твой горделивый стан не спутаешь ни с чьим другим, даже если ты в обличье птицы.
Она надеялась, что его сердце почует, в какую беду попала его дочь, и успеет прийти ей на помощь до того, как будет уже поздно. Хумай то и дело поднимала голову и всматривалась в небеса, стараясь отыскать его грозную фигуру, летящую к ней на помощь. Но небо до самого горизонта было предательски чистым. “Ах, отец… - мысленно обратилась она к нему в который раз. – Приди, отец! Помоги выпутаться из ловушки, в которую попалась по глупости”.
Превратиться в птицу легко. Легко летать в вышине под ласковым взглядом Матери-Солнца. Легко нежиться на прозрачной водной глади. Но стоит тебе устать в долгом полете, то превратиться обратно в человека не получится, пока не наберешься сил. Уставшее тело не может меняться так быстро. Уставшую птицу легко поймать.
Она и сама не поняла, как не заметила этих диких мальчишек, закинувших на нее сети. Они подкрались бесшумно, как кошки, и поймали ее в одно мгновение, только она опустилась на небольшое озерцо, окруженное деревьями и густым кустарником. По всей видимости, охотники скрывались в кустах, выжидая пока не зазевается зверь или птица. От страха она забилась в сетях, и мальчики для пущей надежности туго перетянули ее лапки веревкой, которая больно впивалась ей в кожу и натирала ее.
“Не нужно было лететь весь день без отдыха!” – в который раз мысленно корила себя Хумай. Дался ей этот заброшенный, пустынный край, лежащий посреди бесконечного моря! Но любопытство так разъедало её после того, как она подслушала разговор отца с заезжим кунаком, утверждавшим, что в этом краю нет Смерти, что она забыла о нем много лет назад и что здесь никто из людей не живет. Как же он ошибался! И люди здесь живут, и сами они смерть для всего живого.
Хумай попыталась резко вырваться из ловушки, надеясь, что мальчики зазеваются и ей удастся осуществить побег, но один из них грубо схватил ее за крылья, сжав при этом правое с такой силой, что кость надломилась и разрезала кожу. Тут же острая боль пронзила всё её тело, отчего у нее потемнело в глазах, и она резко вскрикнула.
— Полегче, Шульген! – сердито крикнул мальчишка чуть ниже ростом. - Ты делаешь птице больно.
— Больно?! – рассмеялся Шульген. – Это наш ужин, брат, и скоро ей станет ещё больнее.
Раненное крыло будто жгло всё тело Хумай, она в ужасе смотрела на выступившую кровь и понимала, что улететь самостоятельно она не сможет, и перевоплотиться обратно – тоже. Услышав, как смеётся один из мальчиков и называет её их ужином, Хумай почувствовала, как внизу живота сильнее запульсировало дурное чувство липкого страха. Оно плавно перетекало в лапы и, казалось, что они немеют. На мгновение ей стало трудно дышать, но она быстро поборола ужас, охвативший её, и уже собралась было заговорить с теми, кто её поймал, как вдруг из-за деревьев вышли мужчина и женщина. Седые, с сеткой морщин на лицах, оба очень похожие друг на друга, словно близнецы. Хумай сначала не поняла, сыновьями или внуками были им мальчики – слишком они были стары для роли отца и матери. Но вскоре ей стало ясно, что всё-таки это их дети.
— Смотрите, не упустите птицу. – приказал мужчина. – Это единственный наш улов на сегодня.
При его появлении старший мальчик притих и сменил свой грубый тон на заискивающий:
— Не беспокойся, отец. Я крепко её держу.
— Настолько крепко, что, по-моему, сломал ей крыло! – возмутился младший.
— Урал. – мужчина посмотрел на него долгим взглядом. – Это наша пища.
— И что? – насупился младший сын. – Она такая же живая, как и ты. Как и я. – с этими словами он подошел к брату и бережно забрал птицу из его рук.
Мужчина оставил без внимания реплику своего сына. Взглянув на небо, он заторопил детей и жену:
— Пора возвращаться, скоро стемнеет.
Все четверо, больше не проронив ни слова, вышли на еле заметную тропу и направились в сторону заходящего солнца. Лебёдушка, вытянув шею, словно пыталась поймать его еле видные предвечерние лучи, превозмогая острую боль в крыле. “Ах, матушка… - молилась она про себя. – Задержись еще хоть немного, не уплывай за горизонт… Найди своё нерадивое дитя, помоги мне выбраться на волю, матушка…”. Но солнце, не услышав ее молитвы, окончательно скрылось за горами. И сразу же со всех сторон стали подползать угрюмые вечерние сумерки, охватывая своими щупальцами всю долину, через которую лежал путь.
Выход к долине проходил через густую чащу леса, которая пугала Хумай. Никогда она еще не видела столь недружелюбный лес. Огромные сосны, раскинув свои старые лапы, жутко скрипели и стонали, будто жалуясь на свою долгую жизнь. Внезапно появившийся резкий ветер устрашающе завывал где-то наверху, волнуя кроны лиственных деревьев. Временами слышалось рычание диких зверей, скрывающихся в густых зарослях. Где-то вдали ухнула три раза сова, извещая о своём выходе на охоту. Ей в ответ раскаркалась стая ворон, сидящих на старом дубе, и тут же взметнулась ввысь, наводя ужас на окрестности хлопаньем своих крыльев.
Во дворец прилетели к утру, когда еще мать Хумай Кояш не успела проснуться и выглянуть на небо даже одним глазком. Огромное здание с высокими шпилями, сконструированное так, чтобы в нем было удобно и летать птицам, и жить людям, с высокими сводчатыми потолками, показалось задолго до того, как они приземлились. Ночь, внезапно перевернувшая сознание Хумай, медленно уступала место новому дню. На минуту ей померещилось что-то зловещее в облике дворца, нечто такое, что не предвещало ничего хорошего, но она тут же прогнала прочь странные мысли, списывая их на пережитое потрясение. Возможно, в этом был виноват тающий в предрассветных сумерках туман, который придавал дворцу мрачные краски. “Нет, - сказала она самой себе. - Нет. Всё плохое позади.” и с надеждой оглянулась на начинающее заниматься на горизонте зарево, окрашивающее небо в пока еще тусклые красные краски. К этому моменту они начали плавно снижаться вниз, и она услышала, как в роще, что находилась позади дворца, пел свою печальную песню соловей.
Как только лебеди осторожно опустили Хумай перед дворцом, двери его открылись и из него выбежала растрепанная красивая девушка. Хумай слабо улыбнулась: Айхылу, сестрёнка. Уложенные в две косы волосы серебристого оттенка почти расплелись, черные глаза, несмотря на то что под ними залегли темные круги от недосыпа, ярко горели на лице, гармонируя с оливкового цвета кожей, на левой щеке притаилась маленькая родинка. Тонкость и статность ее девичьего стана подчеркивал кафтан темного цвета, который она надела поверх повседневного платья. На груди у нее висело богатое монисто в несколько рядов из серебряных монет. По внешнему виду девушки можно было предположить, что она не переодевалась с вечера и ночь провела в тревожном ожидании.
— Ах, Хумай! – воскликнула Айхылу и заплакала, увидев кровь на сломанном крыле. – Что с тобой случилось?!
Тут же, не дожидаясь ответа, она повернулась к лебедям:
— Её надо перенести к ней в комнату. – Зухра, Ямиля, помогите мне срочно! Положите ее на кровать! – громко крикнула она, нервно сцепив пальцы обеих рук.
Развернувшись, Айхылу громко свистнула, и тут же с грохотом в клубах пыли появился крылатый скакун яркого огненного окраса. Его могучая грудь вздымалась и опускалась, ноздри раздувались, глаза сверкали, огромные крылья за спиной трепетали в ожидании полета. Тулпар был настолько красив в золотом своем сиянии, что на него было больно смотреть. Громко заржав, он преклонил колено перед девушкой, и та, быстро вскочив на него, схватила его за уздечку и крикнула:
— На Родник, Сарысай!
Хумай не в силах больше смотреть на сияние, исходящее от крылатого скауна, прикрыла глаза. Когда она их открыла, Айхылу и тулпар уже исчезли в небесах. Хумай попыталась рассмотреть их силуэты на светлеющем небе, но окончательно лишилась сознания.
Очнулась она на своей кровати, когда день перевалил уже за середину. Открыв глаза, Хумай осмотрелась. Рядом никого не было. Попытавшись сесть, она с удивлением обнаружила, что находится в теле птицы. Осторожно взмахнув крыльями, Хумай увидела на одном из них остатки крови и вдруг вспомнила прошлую ночь. Маленькие батыры, их суровый отец… странная затерянная земля. Её чуть не съели и сломали крыло! Она внимательно посмотрела на сломанное крыло и попробовала им пошевелить. Оно было целым, и рана успела затянуться. Боль прошла, но тянущее вязкое чувство ещё теребило кости. Кто-то принес ей воду из Живого Родника и омыл ею… “Да! – вспомнила Хумай, - Айхылу полетела за ним, как только меня доставили во дворец…”
Внезапно дверь ее покоев открылась, и в них, осторожно шагая, зашла Айхылу.
— Ах, Хумай! – вскрикнула она и подбежала к ней, протянула было руки, словно хотела обнять, но вдруг передумала и руки на мгновение зависли в воздухе. – Ты пришла в себя! Как ты себя чувствуешь?! Как только стражники отца доставили тебя, я сразу же полетела на Яншишма! Ах, Хумай! – зарыдала она во весь голос, не сдерживая эмоций. – Ты не представляешь, как ты нас напугала!
Хумай склонила к ней голову:
- Айхылу, спасибо, родная моя. Спасибо… - шептала она.
Айхылу вытерла слёзы и вдруг, на секунду замерев, встрепенулась и спросила её:
— Сколько ты уже в облике птицы, Хумай?!
— Второй день.
— Ты же знаешь, что нельзя так долго! – вскрикнула Айхылу. – Ты достаточно набралась сил, чтобы перевоплотиться? Сможешь?
Хумай осторожно расправила крылья. Боли не было.
— Наверное, стоит попробовать… - неуверенно сказала она. – Думаю, что я смогу сделать небольшой полет.
— Давай, Хумай, - заторопила ее сестренка. – Надо перевоплотиться, иначе будет поздно. Полетели на задний двор, в нем больше места. И потом уже ты мне всё расскажешь!
Тут же, сорвавшись с места, она разогналась и, превратившись в птицу, вылетела в окно, не дожидаясь сестры. Яркий свет от перевоплощения больно ударил по глазам Хумай. Она зажмурилась на секунду, потом встала, расправила крылья и попробовала сделать небольшой круг по комнате. Крыло не болело, но немного ныло и чувствовалось, что с ним что-то не так. Хумай решительно подлетела к окну и вылетела вслед за Айхылу.
Приземлившись на заднем дворе, она увидела свою сестренку в образе девушки, которая в ожидании нетерпеливо переминалась с ноги на ногу.
— Давай! – подбодрила она её и крепко зажмурила глаза. – У тебя получится. Два дня – это не так страшно!
Отец появился поздно вечером. Хумай уже собиралась ложиться спать, как вдруг он стремглав влетел в окно и резко, в какие-то считанные доли секунд, принял облик человека. Она еле успела закрыть глаза, чтобы вспышка света, сопровождающая каждое перевоплощение, не ослепила ее, а открыв их, невольно залюбовалась им. Хумай всегда считала его самым красивым мужчиной: смуглая кожа, раскосые черные глаза, жесткие черные волосы с проседью, прямые густые брови, доминирующий на лице нос с характерной горбинкой, губы, четко очерченные, красивой формы, чуть полноваты, но без детской припухлости, подбородок, немного выпирающий вперед. Говорили, что она полностью унаследовала его черты лица, кроме белой кожи и золотистых волос, доставшихся ей от матери. Такое мнение ей льстило с самого детства – почему-то ей всегда хотелось быть на него похожей и внешностью, и характером.
— Хумай! – бросился к ней падишах Самрау. – Ты так нас всех напугала!
Его могучая грудь вздымалась и опускалась от волнений словно под нею клокотала лава, которая вот-вот найдет выход и вырвется наружу, сметая всё вокруг. Где-то и внутри нее текла такая же, только она научилась её сдерживать своей женственностью, а вот он – если что-то грозило ей или Айхылу – буквально зверел и готов был растерзать кого угодно до смерти.
— Отец! – Хумай прижалась к нему крепко. – Не переживай, отец! Всё уже позади, меня спасли твои лебеди.
Она постаралась ободряюще улыбнуться и сделать вид, что всё в порядке.
— Расскажи мне по порядку, что с тобой стряслось. – мягко попросил ее Самрау. – А я подумаю, как мне ответить твоим обидчикам.
— Ах, отец. – заёрзала Хумай. – Это ведь и я сама виновата, не только те, кто поймал меня. Я целый день летела без отдыха, и когда приземлилась, то уже не смогла перевоплотиться. А летела я в ту затерянную страну, о которой говорил твой кунак на прошлой неделе. Оказывается, там живет семья – старик со старухой да двое их детей, дикие охотники. Они-то меня и поймали, приняв за обычную птицу. Нечаянно один из мальчиков сломал мне крыло, но после того, как я им открылась, они хотели отпустить меня, один из них пообещал, что сам доставит меня во дворец, но я не стала рисковать, потому что теряла много крови. Именно поэтому я вызвала стражников, чтобы быстрее добраться дому.
— Но зачем ты туда полетела, Хумай? – удивился отец. – Что такого интересного в этом заброшенном крае?
— Я... – замялась Хумай, - даже не знаю, что тебе на это ответить. Просто я захотела посмотреть на чужие земли, отец. Посмотреть, похож ли этот край, о котором забыла Смерть, на наш, из которого мы изгнали ее сами.
— Вот как. – протянул Самрау, внимательно разглядывая свою дочь. – Тогда поведай мне об этой странной земле, в которой нет Смерти, но в которой живут кровожадные охотники.
Хумай растерянно замолчала, продолжая теребить косу.
— Да, Смерти в ней нет. – спустя какое-то время горестно ответила она отцу. – Это я сама слышала от отца маленьких егетов, что поймали меня. Но они сами смерть для всех животных, что водятся на их земле. Они ловят их, пьют их кровь, собирая ее в раковины, едят сырое мясо, вгрызаясь в еще теплую плоть.
— Смерть забыла об охотниках, живущих на той земле, но она не забывает время от времени являться к тем, кого они выбирают на ужин. – сурово подытожил падишах.
На какое-то время в покоях его дочери воцарилась давящая тишина. Хумай вспоминала лицо Урала перед тем, как они с лебедями взмыли ввысь. Отчего-то сердце её сжималось при одной мысли о маленьком батыре. Его раскосый взгляд время от времени всплывал где-то глубоко в ней, теребил что-то незримое, словно дёргал за струны, и не давал покоя.
— Ты спрашивал, похожи ли наши земли, отец… - молвила наконец Хумай. – Нет, совсем не похожи. Наша страна ломится от продовольствия, им же приходится добывать себе пищу диким способом. У них нет правителей, нет общин. У нас же идеальная страна, отец. Мы изгнали подлость, предательство, кощунство. Ты создал рай для наших подданных.
Падишах Самрау потянулся к дочери, погладил ее по золотым волосам и поцеловал в макушку:
— Хумай. – сказал он. – Как дочь падишаха, ты должна понимать, что наш рай довольно шаткий. Внутри своей страны – да, мы добились процветания. Но никто не знает, не объявит ли нам завтра войну Азрака. Пока их сдерживают тулпары, но что, если они найдут способ заполучить их?
— Ах, отец! – рассмеялась внезапно Хумай. – Никогда Азрака не заполучит моего тулпара! Акбузат словно для своего удовольствия с ними играется.
— Да, тем семерым дивам он устроил веселье. – усмехнулся Самрау.
— Они не смогут его забрать, отец. – покачала головой Хумай. – Мы с ним как единое целое. Только я могу его подарить, но только он может выбрать, кому.
— Кояш сделала тебе хороший подарок. – улыбнулся падишах. – Однако не стоит забывать, что дивы могут пойти войной в любом случае, завоюют они Акбузата или нет. Повод им найти не сложно. Тогда не избежать нам кровопролития, а я бы не хотел этого. Совсем рядом с нами в соседних землях пирует кровожадный Катил, а с другой стороны – Кахкаха. Для таких, как они, Хумай, идиллия в нашей стране как бельмо на глазу. Очень уж мы для них лакомый кусочек – поработив нас, кто-нибудь из них да покажет этому миру, кто в нем главный.
— Я знаю, отец. – кивнула Хумай.
День, на который был назначен Сабантуй, выдался очень жарким. Даже Хумай, дочери Солнца, было душно. Щеки её раскраснелись от духоты, и она всё порывалась снять свой девичий кафтан, но Айхылу одергивала её всякий раз и не давала этого сделать.
— Хумай! – покачала она головой. – Сегодня праздник, и мы все должны быть празднично одетыми. Увидит тебя Тенгри и рассердится, будешь знать!
— Тенгри никогда не приходит на праздник… – вяло сопротивлялась Хумай.
— Может, и не приходит. – пожала плечами Айхылу. – А, может, и приходит. Мы никогда этого не узнаем. Наше дело маленькое: удобрить небесного отца на хороший урожай.
Хумай промолчала. Отчего-то сегодня у нее было тревожно на сердце. Ничто не радовало её, а трепетное ожидание праздника будто сметало какое-то другое чувство. То ли страх это был, то ли гнев, то ли злость. Впервые в жизни на скачках, осматривая лошадей перед забегом, она не смогла определить будущего победителя, хотя всегда это делала безошибочно. А сегодня она лишь рассеянно посмотрела на них, и, задумавшись, забыла, зачем она это делает. Из оцепенения её вывел громкий свист, означающий начало скачек. “Уже бегут…” – рассеянно отметила про себя Хумай и не смогла вспомнить, о чем она только что думала. Наблюдая за лошадьми, она механически подумала, что надо было позвать Акбузата. Когда он рядом с ней, тревожность снимает как рукой. Ничего не страшно. Именно с него началась её любовь к скакунам. Хумай вспомнила отрывок из детства: она, ещё малышка, стоит перед Акбузатом и смотрит на него снизу вверх, он кажется ей настолько громадным, что заполняет собой весь мир. Огромные крылья его, такие сильные, возвышаясь, трепетали где-то высоко над ней, из ноздрей шел пар, время от времени он испускал громкое ржание и нетерпеливо переступал копытами. Но вот Хумай потянулась к нему ладошкой, и тулпар притих. Склонил одно колено, и медленно наклонил голову к ней. Сердце у нее замерло сначала от страха, а потом, когда он осторожно лизнул её ладонь, от радости затрепетало. “Ты - мой”, - шептала она ему на ухо и гладила его красивую, огненно-яркую, гриву, а он лизал ей руки. С тех пор много воды утекло, в какие только передряги они с Акбузатом не попадали. Сколько раз устраивали за ними погоню, но никак не могли дивы и змеи его догнать. Уж сколько ловушек они расставляли, сколько пытались поймать и оседлать его, но никак не могли понять простую истину: сила в нем бесконечна.
После скачек Хумай с подругами отправилась посмотреть на куреш. Они подошли к тому моменту, где боролись два последних батыра, деливших первое место. Оба они были рослыми, здоровыми мужчинами, равными по силе. Обхватив друг друга расшитыми ромбовидным узором и завитками полотенцами, каждый из них пытался повалить соперника на землю, но оба устойчиво стояли на согнутых ногах и не поддавались. Их тела покрыла испарина, лица покраснели, раскосые глаза налились яростью. Они крепко держали свои полотенца и кружили, низко опустив головы и не глядя друг на друга. Время от времени соперники пытались подставить ногу друг другу и опрокинуть через нее, но каждый из них оставался на чеку и не поддавался. Казалось, что этот затянувшийся боевой танец не закончится никогда, и зрителей охватывал всё больший азарт. Толпа зевак всё больше волновалась, кто-то кричал, а кто-то свистел.
— Посмотри, какой красавец, Хумай! – шепнула ей Ямиля и показала на одного из батыров. – Все девушки во дворце о нем только и говорят.
— И ты, Ямиля? – улыбнулась Хумай.
— Нет, что ты. – испуганно помотала головой Ямиля. – Разве я под стать такому батыру?
— А какой он батыр? – спросила Хумай. – Одолеет моего Акбузата, как думаешь?
Ямиля рассмеялась.
— Акбузата – вряд ли. Он у тебя такой… – Ямиля запнулась, подбирая слово. – Свирепый! Ему и батыр под стать нужен. Даже и не знаю, Хумай, есть ли такой на свете, кто сможет на коня твоего седло накинуть.
Легкая полуулыбка тронула губы Хумай, она уже собиралась что-то ответить, как вдруг толпа восторженно взревела. Егет, о котором говорила Ямиля, победил своего соперника. Он стоял над лежавшим на земле соперником и спокойно улыбался. Хумай молча наблюдала за ним. «Красив. Силён. – думала она. – Но так мал для Акбузата!». Раздавшийся голос отца над головой испугал её.
— Ты не смотришь на обычных парней, Хумай? – в его тоне ей почудилась легкая насмешка.
— Ты подслушивал наш разговор с Ямилей? – рассмеялась Хумай, но тут же серьезно ответила на его вопрос. – Не смотрю, отец. Никто из них не одолеет Акбузата.
Хумай отошла от толпы. Самрау взял её под руку и пошел рядом с ней.
— Я не осуждаю тебя. С твоим конем не каждый справится.
— Только один. Ты же знаешь. – спокойно ответила Хумай.
— Ох, Хумай… – вздохнул падишах. – Где-то точно такой есть.
Самрау повел её в юрту, где стояли столы с угощениями и где вовсю хозяйничала Айхылу.
— Отец! Хумай! – вскричала она, увидев их. – У нас уже готов чак-чак.
Усадив их за стол, она забегала вокруг них, захлопотала, наливая чай на травах.
— С тобой собирали, Хумай, помнишь? – улыбнулась она.
Хумай кивнула и вновь вспомнила, как на закате её нёс на руках Урал и как смешались запахи дикой земляники и ароматы трав в поле, а сердце её билось так гулко и сильно, что казалось вот-вот оно не выдержит и остановится. Следом она словно вновь услышала визгливое пение точившегося в руках Шульгена ножа. От нахлынувших воспоминаний к горлу подкатила тошнота, и она поспешно убрала чашку подальше, а к чак-чаку так и не притронулась, в отличие от отца, который с удовольствием пил чай и нахваливал младшую дочь. Айхылу лишь улыбалась ему в ответ, сияя своими ямочками на щеках. Хумай невольно залюбовалась ею – так была она хороша.
Когда они подошли к сцене, их уже ждали взволнованные предстоящим танцем девушки. Все они были статные и красивые, одетые в черные еляны, которые делали их стан ещё тоньше, ещё статнее. Многочисленные монеты, вплетенные в их косы, весело звенели и были слышны на всю округу.
— Где же вы ходите?! – девушки стайкой подлетели к сестрам. – Мы уже вас заждались!
— Мы пили чай с чак-чаком! – улыбнулась им Айхылу. – Я угощала отца и Хумай.
— А у нас уже всё готово, - сказала Зухра.
— Музыканты? – спросила Хумай.
— Все здесь. Ждали только вас.
Девушки выстроились в ряд. Застыли словно статуи, опустив глаза и раскинув руки в стороны, лишь взволнованное дыхание, поднимающее и опускающее грудь, выдавало в них жизнь. Первый аккорд прозвучал нежно, как будто донёсся издалека, и девушки сразу встрепенулись, задвигались, потекли, словно ручеёк, в лад, красивые и горделивые. Хумай вела в танце. Изначально планировалось, что она будет изображать безутешную жену, муж которой ушёл на войну, но она ввела некоторые изменения в танец, и теперь с достоинством играла главную роль в танце, а её героиня вместо рыданий вела себя очень сдержанно и не давала волю эмоциям. Зритель мог лишь догадываться по некоторым движениям, какая буря на самом деле в сердце героини. Краем глаза Хумай заметила, что за ними наблюдает отец. Он стоял позади всех зрителей и любовался ими. Она знала, что отец любит смотреть на девичьи танцы. С их с Айхылу малых лет Самрау настаивал на занятиях танцами, а они и не были против. Особенно Айхылу. Вот уж кто любил танцевать!
Девушки закружили, и незаметно для всех Хумай оказалась в центре. Женщина, которую она изображала, сначала была в растерянности. Она только проводила мужа, и ей хотелось рыдать, бросившись на землю, и грызть её от отчаяния, но она понимала, что так нельзя. Это неправильно. Хумай хотела рассказать, что страдать без слёз тоже можно, и, наверное, даже, во сто крат сильнее, что нельзя демонстрировать раны в своем сердце всем, что надо бережно их укрывать от посторонних глаз. Она немного присела, и девушки над ней нависли со своими утешениями, тут же Хумай горделиво встала, а девушки припали к земле, почтительно склонившись перед её силой. Хумай выступила вперед, а девушки ушли на задний план и выстроились перед ней в ряд, и Хумай должна была медленно развернуться спиной к зрителям и к девушкам лицом. Но в развороте, когда Хумай, медленно ведя руками поворачивалась, она вдруг увидела, как одна из девушек на мгновение застыла, сбилась в движениях и в немом крике прикрыла рукой рот, округлив от ужаса глаза. Тут же музыка резко стихла. Хумай, ничего не понимая, развернулась и стала всматриваться в толпу зрителей, которые тоже заволновались и забегали, пытаясь выяснить, в чём дело, отчего заградили её от того, что происходило. Началась страшная суматоха, откуда-то появились батыры и стали отгонять зрителей на безопасное расстояние. И тут она увидела змея. Он полз через поле, и его было достаточно трудно сразу увидеть, поскольку цвет его кожи сливался с цветом травы. Змей был чудовищно огромным, глаза его были ярко-желтого цвета, сквозь расщелину рта вырывался тонкий раздвоенный язык, с которого капала слюна. Тело его было зеленого цвета землистого оттенка, на вид склизское и маслянистое. Он полз, прямо направляясь к падишаху Самрау. Тот ждал его, скрестив недовольно руки на груди, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
Первой из девушек встрепенулась Айхылу.
— Скорее! – вскричала она. – Перевоплощаемся, он может быть не один!
Девушки словно очнулись и побежали по кругу, одна за другой перевоплощаясь. Хумай в волнении пересчитала птиц по головам и крикнула им:
— Летите в толпу, к остальным! – сама же полетела к отцу, и встала позади него, так и не выйдя из тела птицы. Краем глаза она увидела, что Айхылу последовала за ней. Так они и стояли рядом с отцом, не улетая и не оставляя его одного, а за ними выстроились в ряд батыры.
Когда змей подполз достаточно близко к Самрау, то приподнял свою голову и уставился, не мигая.
— Здравствуй, Самрау. – прошипел он. Его тонкий язык время от времени показывался в расщелине пасти.
Падишах Самрау долго молчал, разглядывая его. Айхылу и Хумай подошли к нему ещё ближе, встали по бокам от отца, демонстрируя нежданному гостю свою смелость.
— Что ты делаешь на моей земле, Заркум, отродье тёмного царства? – наконец спросил Самрау. Костяшки пальцев на руках у него побелели, а спина была натянута, словно струна.
— Ищу встречи с тобой. – прошипел змей. – Я знал, что ты сегодня будешь здесь.
— Уходи по-доброму. – предостерег его Самрау. – Я не имею дел со змеями.
— Выслушай меня, Самрау! – змей еще выше приподнял свою голову. – Я пришел с добром! Все мы знаем – не ровен час начнется война между нашими мирами. В наших с тобой силах остановить ее. Не будет ненужных жертв, Самрау! Не об этом ли ты мечтал?
Самрау не торопился с ответом. Он слишком хорошо знал двоякую натуру змей и понимал, что сын повелителя змей Кахкахи пришел неспроста.
— Я старый воин, Заркум. И я знаю одно: между добром и злом не бывает сделок.
— Падишах! – в отчаянии прошептал змей. – Выслушай хотя бы меня! Я хочу просить руки твоей старшей дочери Хумай! О красоте её идёт слава на весь мир, о силе характера её слагают легенды! Сенсеи воспевают Хумай, дочь Солнца! Скрепим союз между нашими мирами нашим с ней браком! Избежим кровопролития! Худой мир лучше доброй ссоры, Самрау. Клянусь, буду лучшим мужем ей! Одолею Акбузата, знаю – есть во мне сила для него. – пока он говорил, глаза его бегали от одной белой лебедушки до другой, словно он хотел понять, кто из них, кто.
Несколько лет спустя
В час, когда к небосклону тихо подкрался заспанный рассвет и подкрасил горизонт в синие предутренние цвета, погасив последние звезды, с громким ржанием ворвался во дворец Сарысай. Могучими копытами он сорвал одним движением закрытые на замок тяжелые, массивные ворота, которые с грохотом разлетелись в щепки по всему двору. Разъяренный тулпар, не сумев остановиться перед ступенями дворца, сделал несколько кругов по внутреннему двору и выбежал в самый центр, но и там он не переставал исполнять свой полный беспокойства танец. Он постоянно мотал головой и задирал её к небу, издавая отчаянный рёв.
Хумай выбежала вместе с отцом. Встревоженные со сна его внезапным появлением, они молча стояли в растерянности перед ним и смотрели друг на друга, не веря своим глазам. Всё было ясно и так.
Хумай вспомнила вчерашний вечер. Айхылу за ужином была весела и постоянно смеялась.
— Ты в прекрасном настроении, – улыбаясь, заметила Хумай. Она так любила звонкий, похожий на перезвон весенней капели, смех Айхылу, что всегда с удовольствием слушала его.
— Да! – Айхылу потерла руки в нетерпении. – Я сегодня собралась к матери в гости! – и вздохнула. – Мы так давно с ней не виделись... Как Кояш сядет за горизонт, свистну Сарысая и поскачем. – в предвкушении встречи она крепко зажмурила глаза. – Обниму наконец маму!
— Смотри, чтоб за твоим тулпаром не увязалась какая-нибудь нечисть! –сказала тогда Хумай, но она даже и не думала, что возможно такое, что тулпар бросит хозяйку.
— Не переживай, я предупредила отца! – отмахнулась Айхылу. – Да и пока всё спокойно. Та война, о которой вы с отцом твердите несколько лет, никак не начинается, Хумай. Мы не можем просидеть вечность в ожидании, да и мой Сарысай не так важен для них, как твой Акбузат – у меня ведь нет меча.
Хумай покачала головой.
— Как только найдётся повод, они начнут войну, Айхылу. И мы в стороне не останемся. А твой Сарысай хорош и без меча, уж ты-то знаешь.
— Я знаю, знаю, – заломила руки Айхылу. – Но, Хумай, честно, я уже устала от этого постоянного напряжения, отец всегда хмурый, ты о чём-то без конца думаешь и вздыхаешь тайком, думаешь, я не вижу? Лебеди отца постоянно летают туда-сюда у границ нашей страны… Я просто хочу отдохнуть, Хумай. Только на два дня я полечу к матери, обещаю.
И вот сейчас Сарысай стоял перед Самрау и Хумай один, без своей хозяйки, что могло означать лишь одно – Айхылу в беде. Хумай почувствовала, как где-то внутри, в самом её сердце, разливается горячая ненависть к Нижнему миру. Что-то вязкое и липкое потекло по её жилам и по венам, скрутило ей живот и сковало ноги. С отчаянием она взглянула на отца, но на глаза внезапно набежали слёзы, и его лицо размылось перед глазами. Попытавшись смахнуть их руками, она вдруг обнаружила, что они дрожат. С удивлением разглядывая их, Хумай увидела, что дрожь распространилась по всему её телу, превратившись в озноб. В страхе, она попыталась сделать шаг к отцу, но ноги словно налились свинцом. В беспомощности она лишь смогла протянуть к нему руки. Самрау, словно очнувшись из хмурой задумчивости, резко подбежал к ней и обнял её бережно. Хумай медленно осела в его руках.
Сарысай стоял, тихий и поникший, виновато уткнувшись мордой в плечо Хумай. Она растерянно поглаживала его, пока Самрау решал, что им предпринять. К этому времени собрался весь дворец, отец и остальные мужчины держали совет, а девушки тихо плакали, не веря в то, что произошло.
— Отец! – усилием воли Хумай в попытке сохранить трезвый взгляд скрутила всю свою горесть в узел, не давая ей распластаться по сердцу, – Акбузат нам бы очень помог.
При этих словах глубокая вертикальная морщина меж темных густых бровей падишаха будто бы стала ещё больше.
— Хумай… – покачала он головой и умолк.
Один из его советников, с выбеленной до белизны сединой старец по имени Гали, повернулся к Хумай.
— Когда дивы нападут на твоего тулпара, они его не смогут одолеть. Но они смогут захватить тебя в плен.
— Акбузат никогда меня… – гневно начала Хумай, но отец не дал ей договорить.
— Сарысай тоже никогда Айхылу. – резко сказал он и так же резко замолчал.
Сарысай издал протяжное печальное ржание. Хумай в растерянности его снова погладила.
— Я понимаю твои опасения, отец. – сказала она наконец. – Но мы же не можем сидеть вот так… просто… когда Айхылу неизвестно, где.
— Она в Нижнем мире. – поглаживая свою бороду, молвил Гали. – Или Кахкаха, или, что еще хуже, Азрака похитил её.
— Почему ты так думаешь? – спросила Хумай.
— Скорее всего дивы охотились на Сарысая, я не думаю, что им зачем-то была нужна именно Айхылу. Но небесных тулпаров поймать невозможно, поэтому они забрали её с собой, рассчитывая, что Сарысай бросится за нею в Нижний мир.
Хумай осторожно повернула морду Сарысая к себе и взглянула в его глаза.
— Скажи мне, – тихо попросила она. – всё так и было? Тебя не смогли поймать и захватили Айхылу, чтобы ты последовал за нею?
Сарысай, не выдержав её взгляда, отвернулся и печально заржал.
— Не кори его, Хумай. – Самрау подошел и потрепал тулпара за холку. – В Нижнем мире без батыра он ничего не сможет сделать. Сарысай правильно поступил, не последовав за ними и прискакав за помощью к нам.
— И что они теперь будут делать с Айхылу, Гали агай? – спросила старца одна из ближайших подруг Айхылу Зухра.
Гали и Самрау переглянулись.
— Мы можем лишь предполагать. – устало ответил Самрау вместо старца. – Если это дело рук Заркума, сына змеиного царя Кахкахи, то его конечная цель – Хумай. Ну и Акбузат, конечно. В таком случае Айхылу для них не цель.
Хумай, стиснув руки на груди, тревожно посмотрела на отца.
— С тех пор, как Заркум приходил свататься, прошло несколько лет… – она помотала головой, словно отгоняя плохие мысли от себя.
— А с тех пор, как дивы впервые попытались одолеть ваших тулпаров, ещё больше. – отрезал Самрау.
Хумай замолчала, отчего в воздухе повисла напряженная тишина. Слышно было лишь громкое сопение Сарысая и приглушенные всхлипывания кого-то из девушек.
— Ты прав, отец. – наконец вздохнула Хумай. – Но что, если это не дело рук Заркума и Кахкахи? Что, если это Азрака хочет развязать войну с нами?
— Кахкаха, Заркум, Азрака – всё одно отродье. – проскрипел Гали, и Самрау кивнул, подтверждая его слова. – Даже если Азрака целился на Сарысая, это не имеет никакого значения. В этом котле вариться всем нам, так или иначе. Они ведь могут надеяться, что Айхылу выберет змея в обличии человека, который обуздает Сарысая и пойдет против Акбузата.
— Или всё же они не оставляют идею поймать Акбузата через тебя, Хумай. – сказал падишах. – Помнишь, как оскорбился Заркум, когда я усомнился в его силе. Кто знает, может, ему и под силу заарканить твоего коня.
— Нет, нет, нет, - помотала головой Хумай. – Это исключено, отец. Такой батыр только один. Он раздавит такого, как Заркум, одним своим пальцем.
— Ты так говоришь, словно знаешь его. – Самрау внимательно на нее посмотрел. – Если таковой имеется на этом свете, он бы нам пригодился.
— Имеется. – покраснела вдруг Хумай. – Но пока его время не пришло.
Самрау промолчал, не показывая своего сомнения. Иногда он думал, что его дочерям придется коротать свой век без избранников. Слишком свирепы были их тулпары, слишком буйного нрава, а у Хумай был ещё булатный меч, который висел на луке у Акбузата. Меч, который наделила силой сама Кояш. Кто же мог одолеть такого свирепого зверя, кто же мог вытащить меч из ножен, висящих на его боку? Разве только сам Тенгри?.. Он подошёл к Хумай и взял её за руки.
— Искать Айхылу отправлюсь я сам. – сказал ей Самрау. – Ты остаешься во дворце за главную. Не тревожь Акбузата по пустякам, не провоцируй его появлением здесь тварей из Нижнего мира. Змеи не побоятся вторгнуться в нашу страну, чтобы поймать Акбузата. – и, помолчав, добавил. – Или тебя.
С этими словами Самрау, старейшины и батыры покинули дворец. Хумай с девушками в тревоге глядели им вслед.
Кояш лениво опускалась за горизонт, разукрашивая небо во все оттенки красного цвета. Где-то в саду пел с тоской соловей. Хумай сидела на ступенях лестницы перед дворцом, закрыв глаза. С виду казалось, что она спит, но последний солнечный луч скользнул по ёё лицу и губы тронула легкая улыбка.
— Мама…
Стоило ей открыть глаза, как солнце окончательно скрылось из виду. Моментально стали надвигаться густые сумерки. Хумай поёжилась. С тех пор, как её поймали дикие мальчишки на Затерянной земле, она не любила этого времени суток. Ночь её тревожила, будто не тая в себе ничего хорошего. Она вспомнила, как судорожно достала клювом три своих пера и обмакнула их в кровь. Тогда помощь пришла быстро. Почему же Айхылу так не сделала, в сотый раз задавала себе этот вопрос Хумай. В голове роились множество ответов, но какой из них правильный, она не знала. Айхылу тоже превращалась в птицу, да не в простую, не в лебёдушку, а в самую прекрасную птицу на свете, которая была разукрашена во все возможные цвета и их оттенки. Почему она не может это сделать и улететь? Может, она связана по рукам и ногам? Или её держат в заточении без единого окна? Или ее лишили возможности перевоплощения? Возможно, она сильно ранена. Или, что ещё хуже…
Хумай обняла себя за плечи и вздохнула. На душе было так плохо, что казалось, будто ей вырвали сердце. Слёз не было. Они все высохли в ней ещё днем.
Она вспомнила, как появилась во дворце Айхылу. Маленькая красивая девчушечка лет 5 с родинкой на щеке, огромными глазами в пол-лица, ямочками на щеках и заразительным смехом. Она вошла во дворец под руку с Самрау, а рядом с ней трусил Сарысай. Он был так же огромен, как и Акбузат, и столь же свиреп на вид. Ноздри его раздувались, мощные копыта звонко били по мраморному полу, грива так отливала лунным серебристым цветом, что казалось, будто она горела. Не так ярко, как у Акбузата, но всё же.
Хумай ждала их, присев на ступени у трона отца. Она немного волновалась, но виду не показывала, вспоминая слова Самрау: “Теперь ты старшая сестра, а младшие всегда берут пример со старших. Помни об этом, Хумай”. И Хумай помнила и усиленно себя успокаивала. Сдержанно улыбалась, сдержанно пожала руку Айхылу. И, быстро попрощавшись, ушла. Ей понравилась сестренка, но не понравилось, как смотрит на нее отец. Это взгляд принадлежал ей – так он до этого смотрел только на неё. Ревность подкатила к самому горлу, когда она уходила, и предательские слезы собрались в уголках глаз. Айхылу недоуменно посмотрела на неё, а Самрау кинулся было вслед, но, оглянувшись на младшую дочь, остановился.
Покои Айхылу располагались напротив покоев Хумай, и она слышала вечером, как отец долго укладывал спать сестренку, напевая ей песенки, которые когда-то пел перед сном ей. Усевшись у окна и обхватив ноги руками, Хумай беззвучно плакала. Она смотрела на взошедшую недавно луну с обидой, будто спрашивая её, ну зачем она прислала свою дочь к ним во дворец.
Внезапно скрипнула дверь – пришёл отец. Он молча подошел к ней, посадил к себе на колени и крепко обнял. Хумай прижалась к нему и разрыдалась во весь голос. Ей совсем не хотелось сдерживать в себе этот громкий плачь, и отец гладил её солнечного цвета волосы, и целовал её в макушку.
— Поплачь, Хумай, – говорил он ей. – Поплачь, если хочешь. Только знай: в моем сердце хватит места на двоих.
И Хумай долго плакала навзрыд, до тех самых пор, пока вдруг на пороге комнаты не возникла проснувшаяся Айхылу. Она нерешительно остановилась, не зная, что делать дальше, и во все глаза смотрела на новоиспеченную сестру и отца. Хумай, не в силах резко остановить свой плачь, продолжала тихо всхлипывать, Самрау в растерянности смотрел на Айхылу. Как вдруг она стремительно подбежала и потеснила Хумай на коленях отца, прижавшись к ним обоим и обхватив своими маленькими ручками Хумай за шею.
— Не плачь, сестра. – шептала она, вытирая слезы с щечек Хумай. – Не плачь, Хумай. Я буду тебя любить очень сильно.
Ту ночь они проспали все вместе в комнате Хумай.
На небо медленно выплыл ярко-желтый диск луны. Временами она пропадала между обрывков туч, которые неистово гнал по небу ветер, но потом неизменно появлялась и продолжала лить свой тихий свет на землю.
— Ай. – прошептала Хумай, завороженно смотря на луну. – Где моя сестра, Ай?
Вдруг открылись тяжелые двери дворца и выбежали Ямиля с Зухрой.
— Хумай, - окликнула её Ямиля. – Мы принесли тебе твой елян.
— Спасибо, - попыталась улыбнуться Хумай, но улыбка вышла кривая.
Она накинула на плечи елян, так и не надев его до конца. Девушки молча присели рядом. Луна всё так же следила за ними сквозь несущиеся облака.
— Будто дочь ищет… – кивнула Зухра на небо. – Хочет высветить все затаённые углы.
— Нижний мир не просветишь. – ответила Хумай.
— Каков наш план, Хумай? – спросила её Ямиля. – Неужто мы будем сидеть сложа руки?
— Каков план? – в задумчивости переспросила Хумай и тут же замолчала, что-то обдумывая.
— Ну?! – нетерпеливо потеребила пустой рукав ее еляна Ямиля. – Может, нам стоит самим отправиться на поиски Айхылу? Будем летать попарно и высматривать её!
— Глупости! – фыркнула Зухра. – В Нижний мир собралась? Так ты оттуда живой не уйдешь. Съест тебя любой див в мгновение ока.
С тех пор, как Самрау отправился на поиски Айхылу, прошло немало времени. Луна успела превратиться в тонкий серп на небе, который одиноко висел над дворцом по ночам. Томясь в неизвестности, Хумай всё же отдала распоряжение, чтобы девушки в обличии лебедей трижды в день облетали страну, в надежде на то, что возможно им повстречается хоть кто-нибудь, имеющий вести о Самрау. Однако время шло, и не было известий ни об отце, ни об Айхылу. От переживаний у Хумай испортился сон, теперь по ночам она долго не могла уснуть, переворачиваясь с боку на бок. По утрам вставала с первыми лучами солнца, хмурая. Подолгу сидела над завтраком не в силах заставить себя что-нибудь съесть, отчего сильно похудела и лицо ее осунулось, а под глазами залегли темные круги. Иногда она взлетала над дворцом в самое небо, будто старалась долететь до Солнца, и вглядывалась вдаль – не видать ли отца или Айхылу, не идёт ли войско змей. Она отдала приказ, чтобы на крыше дворца всегда сидела стая птиц, которые должны были быть постоянно на страже. Девушки время от времени менялись, т.к. сильно уставали от беспрестанного напряженного вглядывания в даль. Они, оставшись без мужчин, остро ощущали свою беззащитность, но не роптали, а поддерживали друг друга и сохраняли спокойствие.
Часто Хумай стояла в одиночестве на балконе и размышляла, не пора ли ей действительно вызвать Акбузата. Отца не было слишком долго, и это её пугало. В голове мысли появлялись, сбивая друг друга, и исчезали, и горько ей было от того, что она была не в силах решить хоть одну проблему – ни найти Айхылу, ни связаться с отцом, ни защитить дворец, если вдруг появятся враги. Что, если они нагрянут и их будет настолько много, что они легко одолеют Акбузата? Как ей вызвать и Сарысая, в случае чего? Отец увёл его с собой, но где он теперь, она даже не представляла, да и являлся он только на свист Айхылу. Отчаяние наполняло душу её в такие моменты, но она не позволяла себе раскисать. Ей казалось, что в ней уживаются два человека – один слабый и готовый плакать чуть что, а другой сильный, словно батыр, который был полон какой-то невидимой силой. Эта часть её приказывала ей же самой взять себя в руки, каким-то невидимым образом придавала боевой дух и доказывала, что невозможно решать проблемы, если ты не имеешь силы воздействовать на них. «Умей ждать, - говорила она себе. – Ты не можешь влиять на то, что не подчиняется тебе, но, когда появится возможность, – сделай это». И Хумай ждала. И совсем скоро у неё такая возможность появилась.
Когда на горизонте возникли два спутника, Хумай была на крыше в числе остальных птиц, которые сначала переполошились, отчего птичий гомон раздался на всю округу, а потом успокоились, услышав её властный голос:
— Сохраняйте спокойствие! – приказала она. – Не вступайте с ними в разговор, чтобы не выдать меня в случае чего. Говорить буду я одна. Если я перевоплощусь и сразу свистну, летите и прячьтесь, — значит я зову моего тулпара. Мы не знаем, с добром они или нет, одни ли идут или где-то поблизости уже поджидают их соратники. Акбузат – единственный наш защитник, и, возможно, за ним они и пришли, а потому здесь может начаться битва.
Птицы выстроились в ряд, усевшись на крыше дворца, и стали ждать, когда до них дойдут путники, одна лишь Хумай взлетела и сделала несколько кругов над пришельцами. Когда она смогла рассмотреть их лица, ей стало дурно. В одном из них она отчётливо узнала Шульгена, несмотря на то что он вырос, лицо его вытянулось и стало более грубым, мужским. Его выдал взгляд – всё такой же хищный и полный злобы. Он и его спутник, задрав головы и прикрыв глаза от яркого солнечного света, наблюдали за ней, и ей стало неуютно, оттого что она летает над ними такая беззащитная. Кто был его спутником, Хумай понять не могла, лишь отметила про себя, что он выглядел ладно слаженным батыром. Она попыталась рассмотреть его подробнее, но он прятал лицо в тени своих ладоней, закрывая его от солнца. Шульген так же сильно щурился, словно отвык от дневного света. Наблюдая за ней, он вдруг гаркнул:
— Мы пришли к Хумай! – и, не дождавшись ответа от птицы, он потребовал, - пусть встретит нас как дорогих гостей!
Хумай медленно сделала над ними ещё один круг, обдумывая, что понадобилось от неё Шульгену? Быть может, он решил найти Родник?! И где в таком случае Урал? Почему его брат не с ним, а с каким-то другим батыром? Вопросы один за другим роились у нее в голове, и она на мгновение растерялась от внезапного появления Шульгена. Подумав немного, Хумай решила себя не выдавать, а, наоборот, затеряться среди остальных девушек, поэтому ответила:
— Её нет во дворце. – и улетела обратно в стаю.